Юрий Лопотецкий: Ветряные мельницы.
Перед вами несколько простых расскзов, мне подумалось, что лучше бы к ним писал рецензию Алексей Петров. Здесь есть о чем порассуждать. проблематика произведений обозначена в самом заглавии. Хорошее название именно для этого сборника. Где автор находит своих донкихотствующих героев, мне не понять. Хотя прототипы их всегда рядом, мы их просто не замечаем. Образы узнавемые, вспомнился и мне один "профессионал". Да и некоторые ситуации знакомы. Каждый из этих рассказов похож на снимок времени, того времени, в котором мы живем. Не знаю, насколько интересно рассматривать такие снимки. Скорее всего все зависит от настроения.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Ветряные мельницы
2004Маршрутка. |Пять рублей. |Профессионал.
Маршрутка.
Убивает меня то, что мы всё больше становимся равнодушными к несправедливости, хамству, да и к себе самим. Как иначе объяснить наше молчание в ответ на постоянные издевательства над нами в сфере услуг? И никакой рынок здесь почему-то не помогает. Видимо у нас, русских, не только свой исторический путь, но и рынок … эксклюзивный.
Ехал я как-то в маршрутке. Ну, "Газель", как "Газель". Под сидением грязное запасное колесо, чтобы пассажиры пачкали себе брюки. Под соседним сидением канистра с запасом бензина. Чтобы пассажиры нюхали. Вместо задних сидений на живопырочках доска присобачена. Чтобы пассажиров было больше и им было не скучно. Сидение, предшествующее доске сдвинуто далеко вперёд, практически к боковой дверке. Чтобы доска была длинная, и чтобы пассажиров было ещё больше и ещё веселее. Боковые окна тонированы дешёвой плёнкой, не пропускающей свет ни туда, и сюда. Чтобы пассажиры не мучились милыми сердцу промышленными пейзажами. Пол заботливо застелен скользким линолеумом, чтобы пассажиром легче было скользить к выходу в сырую погоду. Под средним сидением двадцатипятиваттная колонка с тюремной романтикой про ментов, чтобы пассажирам повышать свой интеллектуальный уровень. На двери надпись "Тише скажешь – дальше высажу". Чтобы значит, пассажирам развивать командный голос, упражняясь в перекрикивании колонок с блатной романтикой про ментов. Ну и, наконец, табачный дым от дешёвого курева, чтобы пассажиры нюхали, так как самим им курить нельзя (запрещено инструкцией), а так, значит, чтобы не обидно. В общем, обычная маршрутка.
Когда на очередном шумахерском вираже девчонка, стоящая буквой "зю", свалилась на колени, уткнувшись головой в подол дамочке средних лет с лицом учительницы литературы, моё терпение лопнуло. Я возмущенно закричал водителю, чтобы он завязывал с музыкой и куревом. Особо на успех я не надеялся, так как свою бесполезную борьбу с водилами я медленно, но верно проигрывал, постепенно становясь такой же безропотной скотиной, как и остальные пассажиры со стажем. Если мне и удавалось когда-либо призвать водителя к порядку, на следующий день повторялось то же самое, и в глазах пассажиров я превращался из белой вороны в дешёвого скандалиста.
Итак, на успех я не надеялся. И правильно. Мне было в деликатной форме предложено идти пешком после предварительных и столь же деликатных разъяснений в стиле "кто в доме хозяин". Вот тут я и скис. Но девчонке подняться помог и забрал у неё тяжелую сумку. Пассажиры стыдливо прятали глаза в пол. Правда, музыку убавили. Чтобы, значит слышать, если я что-нибудь ещё вякну "против".
В этот момент два весёлых колоритных мужика с внешностью то ли сибирских геологов, то ли колымских золотоискателей, прервали свой оживленный разговор, и с жалостью посмотрели на меня. А сидели они, надо сказать, на самом первом тройном сидении, спиной к водителю. Внешность у обоих была весьма представительная, габариты крупные, оба так и пышут здоровьем, юмором, силой. Знаете, был такой раньше редкий тип Мужика с большой буквы, ныне почти вымерший, интеллигентище с кулаками. С ними спокойно и надёжно. Как рассказывать байки начнёт – заслушаешься, как кому морду бить – засмотришься. С такими, как они, хорошо пить, ходить на медведя, слушать их рассказы и пересчитывать рёбра шпане. Короче, спокойные, мудрые, уверенные в себе весёлые мужики. И смотрели они на меня великодушно, но с жалостью, как на больного.
"Ну–ну, - вызверился я, - так и будут все молчать, пока об нас ноги вытирают? Сегодня он курит, а завтра, глядишь, ширяться за рулём насобачится!!!". Жалость во взглядах геологов сменилась на некоторый интерес к моей персоне. "Или тёлку на колени посадит?" – вопросительно-утвердительно уточнил один из них, ехидно подмигивая правым глазом. Я плюнул и отвернулся смотреть в тонированное окно, как будто там что-то было видно.
Геологи переглянулись, и один из них спросил второго:
- Слышь, Василий Михайлович, а мы что, разве курить не хотим?
- Миш, ясно лошадь, раз рога!
- Слышь, Василий Михайлович, а чего мы тогда не курим?
- Семёныч, да не вопрос!
Оба вытащили из карманов сигареты и смачно закурили. Пассажиры, все как один, стали что-то внимательно разглядывать в окнах. Водила беспокойно завертел шеей, но, увидев внушительные фигуры геологов, ничего не сказал.
"Закуривай! - протянул мне сигареты Миша, в то время как Вася наслаждался, мечтательно закатывая глаза в потолок. - Или ты поборник морали и не можешь поступиться принципами?"
Я и курить-то не умею, но, обалдевши от такого пассажа, машинально взял сигарету из его пачки, и отупело крутил её в руках. В этот момент дамочка средних лет с лицом учительницы литературы истерично завизжала: "Да есть тут у кого совесть или нет, я жаловаться буду!" "Не суетись, сестра, не надо жаловаться, сами разберёмся", - сказал Вася, и веяло от него каким-то нечеловеческим спокойствием и умением владеть ситуацией. С этим словами он вынул сигарету изо рта и нагло выдохнул дым в сторону водителя. Водила нервно закашлялся, но ничего не сказал.
Геологи переглянулись, сделали ещё по одной глубокой затяжке, и синхронно смачно выдохнули в сторону водителя. Несчастный нервно закрутил шеей, опять ничего не сказал, но стиль вождения стал ещё более агрессивным, вследствие чего такси начало сильно заносить на виражах. Примерно в этот момент я уже начал понимать, что мужики что-то задумали в мою поддержку.
"А ты спокойнее, братишка, рули нежно, с любовью, ибо надо нам живыми доехать,- неторопливо, по-отечески наставительно заметил тот, который Вася, и вальяжно выпустил в сторону водилы новую порцию дыма, - а то (если что) мы с Мишей са-а-а-ми поведём".
- А тогда ты…
- "Ты"?
- Тогда Вы…
- Что, тогда? Что "Мы"?
- Вы не имеете права курить в салоне транспортного средства!
- Чего? Этот бордель с лавочками на колёсах и есть транспортное средство?
- Да! Согласно постановлению городской администрации… Инструкция… Вы! А то… Иначе…
- Ню-ню… Чего ты там проскулил? Чего иначе-то?
- Немедленно! Прекратите! Курить!
В ответ на эти его слова, Миша засучил рукав и просунул водителю под нос свою мускулистую руку, наглядно демонстрируя увесистый кулак. Собственно это и не кулак даже, а что-то типа кувалды.
- Ну? Видишь?
Водила повертел носом, нервно заёрзал и промямлил:
- Ладно, курите…
- Ага, спасибо, родной. Разрешил. Знаешь, где я твоё разрешение видел?
- Я же сказал, ладно, курите.
- Родной, мы с Василием Михайловичем тебя и спрашивать не будем. Да, Вася?
- Ясно лошадь, раз рога!
- Что надо? Я же ничего…
- Я, кажется, спросил тебя, родной, что ты видишь?
- Ну … кулак…
- И что?
- Ну, там написано "Вася".
- Верно. Скажу тебе по большому секрету, чудик, что у Васи такая же кувалда. Только написано "Миша". Однако я тебя, родной, не про это спрашиваю. Что ты, ходячее недоразумение, еще видишь?
Бедняга ошарашено смотрел то на дорогу, то на Мишин кулак с надписью "Вася", бешено вертел шеей, ёрзал, и вообще не понимал, чего от него, собственно хотят. Пассажиры тоже уже ничего не понимали и затравленно озирались. Некоторые попросились выйти.
- Чего, ну чего пристали, - заскулил водитель, как затравленный щенок.
- Тебе, чудиле, задают простой и ясный вопрос: "ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?"
- Кулак я вижу.
- Какого цвета?
- Как какого? Нормального. Чего пристали? Курите, сколько влезет.
Теперь уже и я не понимал, что они от него хотят.
- Наводящий вопрос. Кулак белый или чёрный?
- Ну, белый.
- А у кого бывают чёрные кулаки?
- У армян.
- Ответ неверный. У армян – смуглые. Повторим. У кого кулаки чёрные?
- У ниггеров, - подсказала истеричная дама с лицом учительницы литературы.
- Правильно, у негров, поправил её Миша. Будем вежливы к нашим братьям со знойного континента. Повтори!
- У негров, - промямлил водитель.
- Ага. Уже лучше. Ты ровнее веди, ровнее. Вопрос второй. Если у меня кулаки белые, а не чёрные, то значит я не кто?
- Не негр.
- Логично. А теперь вопрос третий и последний. Скажи, недоносок, ежели мы с Васей не негры, то какого хрена у тебя, урод, одни права, а у нас с Васей другие?
- Да я что…
- Ты – ничто. Пустое место. Олень на ягель нассал и оттоптал. И не устанавливай тут свои правила. Скажи, Вась?
- Ясно лошадь, раз рога!
- Ну. И другие пассажиры не негры. Дошло?
- Я же сказал, пусть хоть все курят!!!
- Нет, родной. Курить не будет никто. И мы с Васей завязываем, и ты свою говёную дымилку выкинешь. Потому как даме не нравится табачный дым. И братишка в галстуке (показал на меня) тоже вон возмущается. Рубинштейн, чудило?
- Рубинштейн, - прошипел водила и выкинул сигарету.
Июль 2003 Пять рублей.
Профессионал.
Чёрт меня дёрнул нанять этого профессионала. И что ведь обидно, я давно уже не верю объявлениям типа "Опытный профессионал решит все Ваши проблемы". Так что пригласил я этого кадра по совету хороших знакомых. "Опытный, очень опытный специалист,- причмокивали знакомые, расхваливая его,- масти-и-итый такой мастерюга, такой солидный, знаешь ли, обстоятельный мужичище! Мужичи-и-нище! Таких сейчас уже не делают. Профессор в своём деле. Обстоятельный такой, неторопливый, каждое движение отмеряно, каждое действие продумано. Словом, профессионал".
Говорили, что этот мастер творит с мебелью чудеса. И пока он в прихожей вытряхивал из дорожных сумок свой инструмент, вся моя семья сбежалась на него посмотреть.
- Слышь, мужик, звать-то тебя как?
- Вазген Багдасарович.
"Ничего себе,- думаю, - какой Багдасарович мой диван теперь мастерить будет. Эге. Это тебе не шпиндель к хрюнделю присобачивать".
- А товарищ твой?
- Узбек армянину не товарищ. Ещё. Вы приглашали уважаемого мастера-профессионала в свой дом, Вы называли уважаемого мастера "ты".
- Понял, извините. Так как звать Вашего э…
- Узбека?
- Да. Вы что, националист?
- Бог видел – нет. Он, - Багдасарыч отвёрткой показал на своего товарища, - типа ученик. Ученик не имеет имени. Не заслужил. Потому просто узбек. Для Вас.
В этот момент ученик преданными собачьими глазами смотрел на мастера. Преданные собачьи глаза были полны одновременно суеверным ужасом и раболепием, купленным за кусок хлеба, который по воле хозяина мог исчезнуть в любой момент. Преданные собачьи глаза, раскосо выглядывающие из-под двух кустистых бровей, по-узбекски сросшихся на переносице в нечто единое целое, с щенячьей радостью ловили каждое слово, намекающее на кусок хлеба в будущем. И с животным страхом агонизировали при малейшем намёке на позорное изгнание из элитного мастер-класса Вазгена Багдасаровича.
- И как же Вы его зовёте?
- Мы его зовём "Ты".
- Понятно, диван – в той комнате. Проходите.
- Ещё. Кушать буду редиску-помидорку. Овощ. Мясу не предлагайте.
- Одна-а-а-ко… - удивился такой бесцеремонности я.
- Зачем, однако? Доктор мне мясу не разрешал.
- Простите, я не совсем "въехал". Какой доктор? Вы, кажется, пришли мне диван делать, или что?
- Въехал-приехал-заехал! Вы что, думал такая работа тфу-плюнуть делается? Еще. Бог видел …
Дальше Вазген Багдасарович пустился в пространные рассуждения о невероятной сложности ремонтно-восстановительных работ при реставрации диванов. Об ответственности каждой технологической операции, выполняемой в этом, безусловно, уникальном производстве. А также о законах гостеприимства в отношении авторитетного профессионала, постигавшего потом и кровью вершины мастерства на склонах легендарной горы Арарат, как завещали ему деды и прадеды, по наследству от отца к сыну передававшие утраченные ныне секреты.
- Ладно, я понял. Организуем. Кстати, диван в той комнате.
- Ещё. С этому комната, кому я работаю, унести другую лишнюю мебель.
- Ага. А для ученика сбегать за лагманом? Если я кумыс не достану, коровье молоко его устроит?
- Это … типа шютка? Ещё ученик до узбека не отрос. Э, так, сайгак молодой пока. К нему хотелки-желалки никто не смотрит пока.
Тут наш сайгак, услышав из уст Багдасарыча магическое слово "ученик", несколько приободрился – слово намекало на дальнейший кусок хлеба. Он только что хвостом не завилял от счастья. Впрочем, я не уверен, что у сайгаков бывают хвосты. Не знаю. Не видел.
- Проходите в комнату. Обсудим цену.
- Э, что цену? Тьфу-плюнуть. Бог видел, когда отцы и деды…
Далее последовала вторая серия саги об исходе Вазгена Багдасаровича с легендарных предгорий седого Арарата, дабы поведать нам, немытым саратовским лапотникам, о великом и благородном искусстве творения диванов. И, понимая всю серость хамоватого Саратова, совершенно недостойно расположившегося по божьему недосмотру на берегах, несомненно, великой реки, он прощает мне моё неуважение к законам гостеприимства и постарается сделать вид, что не заметил "гастрита", как он выразился, в моих речах.
- Простите, Вазген Багдасарович, я всё понял. Диван, если не возражаете – в той комнате.
***
Пока Вазген Багдасарович в промасленной спецовке вольготно сидел на моём новом тридцатитысячерублёвом угловом диване, обтянутым штатовским флоком, я молча таскал мебель, дабы освободить ему место для ремонта старого дивана.
"Нет, конечно, мужик с претензиями, в чём-то даже немного нагловат, - думал я, выволакивая из зала швейную машину, - но с другой стороны, если человек - Мастер с большой буквы, то он, несомненно, имеет некоторое право диктовать свои условия". За швейной машинкой последовала тумбочка от телевизора, да и сам телевизор. "Мастерство вообще всегда начинается с уважения к самому себе", – продолжал размышлять я, скатывая ковёр на полу, который чем-то Багдасарычу тоже не угодил.
Возможно, таким мастерам даже позволительна некоторая эксцентричность в поведении. Например, то, что он без разрешения закурил в комнате свои дурно пахнущие дешёвые сигареты. Надо заметить, что никто в моей семье не курит, да и не курил никогда. Тем более в комнате. "Даже друзья, - рассуждал я, выталкивая в коридор постельную тумбу, - зная мою нетерпимость к табачному дыму, выходят курить на лестничную площадку". Но с другой стороны? Такие мастера- профессионалы цену себе знают. Мне ли на него обижаться?
Я раскрыл дверь на балкон, чтобы слегка проветрить комнату от табачного дыма, деликатно улучшив момент, пока Вазген Багдасарович самовольно воспользовался услугами моего унитаза. "Несомненно, и капризы его понятны, - успокаивал себя я, - заработал на такой работе гастрит, вот и указывает мне, чем его кормить. Конечно, чтобы пройти в туалет он мог бы и разрешение спросить, но с другой стороны, может, ему так сильно туда приспичило?"
Из туалета Багдасарыч степенно проследовал в ванную комнату, неторопливо вымыл руки и тщательно утёрся моим личным полотенцем. Затем, с выражением аристократической брезгливости на лице, он отправился бродить по квартире, заглядывая во все углы и изрекая особо ценные советы. Всё это время ученик сидел на корточках возле моего компьютера, где дочка набивала текст какого-то очередного реферата. Лицо ученика светилось тихой улыбкой счастливого полудурка, увидевшего полёт небесной колесницы. Инструмент, который ему приказали протереть и разложить перед работой, был беспорядочно разбросан на моём свеженастеленном линолеуме, и, судя по всему, оказался окончательно забытым.
- Что, нравится? Машина у меня довольно мощная!
- У-у-у, шайтан! – восхищенно промычал ученик, тут же почесав у себя под левой подмышкой. Почему-то левой же рукой.
Эту трогательную идиллию нарушил Вазген Багдасарович, который очень некстати вернулся с балкона. Там он изволил обозревать наши окрестности, а также оказывал мне честь в оценке качества сварных работ фирмы "Торекс", остеклившей балкон не так давно.
- Покажу "шайтан"! Кому говорил? Инстурумент клал?
- Клал, мастер…
- Как клал? Где клал? Ты! Животный!
- Клал, мастер, маму клянус.
- Ты! Инстурумент – хлэб твой! Инстурумент – жизнь твой!
- Клал, э-э-э…
- Бог видел, маму-папу забудь, халва-чурек не кушай, инстурумент нюхай – пиль сдувай! Понял, чурка?
- Понял, э-э-э…
- Ты! Давай!
Пока ученик судорожными движениями выкладывал инструмент ровными рядами по порядку от большого гаечного ключа к маленькому, Багдасарыч уютно расположился на моём новом диване, затем, немного поёрзав, закурил вторую сигарету.
- Рэбёнок ещё, - вполголоса сказал он, и я впервые услышал в его голосе отеческую теплоту.
- Да, молодой узбек, совсем молодой.
- Что видел? Что слышал в своём пустыне? С баранами в кошаре спал. Воды нормальный не мечтал. Пьют дрянь, потом живот болеет. Э! Ему кищлак – половина братья-сёстры рахит поймали.
- Да-а. Тяжело. Он что, никогда компьютера не видел?
Ученик, закусив от усердия губу, довольно шустро закончил фигурную раскладку инструмента, совершенно логично украсив стройные ряды крестовых и плоских отверток ножовкой по металлу. Завершая эту экибану, он с какой-то особенной гордостью возложил рядом с ножовкой ох-х-херительные хромированные пассатижи с ядовито-жёлтой изоляцией на изогнутых ручках.
- Не скажите. Какой к нему кампутер-мапутер? Когда лампочку в первый раз смотрел, думал шайтан хулиганил. – Багдасарыч, заметив некоторую дисгармонию в инструментальном натюрморте, неторопливо встал с дивана и, мстительно пнув криво лежащий рашпиль, отрывисто приказал ученику устранить беспорядок. - Дик-к-кий народ… Бог видел, какой дик-к-кий…
- Ну, так что там с диваном?
- Ещё. Дверь из балкона закрывать будем.
- Как это?
- Узбек спину простудится. На полу сидит, э?
Вот это номер! Узбек значит, спину застудит, а мы тут, вся семья фактически, и жена и две дочери, всякой дрянью дышать будем. Но возражать было поздно, так как Багдасарыч, крякнув, и пригладив свои рыжие волосы, встал с дивана и, степенно подойдя к балкону, тщательно законопатил дверь на оба шпингалета.
- Ещё. Находите обеденный стол. Диван кантовать на стол будем, крутить-вертеть, нюхать-смотреть. Лично!
- Ладно, это всё хорошо. А если бы у меня стола не было? – я вновь попытался показать зубы.
- Типа шютка? Из кухня стоял стол. Девичка! – обратился он к моей дочери. Идите с папой стол приносите.
- Сидеть! – скомандовал я. – Ты, - пнул я ученика, - дёргай за мной на кухню. Стол потащим.
- Ещё. Ученик брал с моих рук хлэб не чтобы носить стол. Ученик учит инстурумент, учит мой бесценний опыт. С каждому минута своего врэмени, ученик берёт через новый знания, через новый тайна.
Я вновь прослушал увлекательную легенду о неувядаемом подвиге дедов и прадедов, гонимых кровожадными турками Зариф-паши, но донесших ценой своей крови славные секреты мастерства до гостеприимных южных рубежей Российской империи. И если и узнал неблагодарный русский царь страшный секрет армянских диванов, то только благодаря варжапету Кикосу, варжапету Мартиросу и варжапету Бабкену. Эти святые предки Вазгена Багдасаровича, тоже взошли на свою Голгофу, но под пытками не открыли турецкому султану своей тайны, благодаря чему турки, козлы, до сих пор сидят на ковриках…
- Вазген Багдасарович, это всё хорошо, но моей девочке я тяжести таскать не позволяю. Девочкам, когда они вырастают, вообще-то приходится детишек рожать. А тяжести могут сказаться…
- Ещё. Никому не имел права приказать моему ученику. Только учитель. Лично!
Пока я, совершенно озверев от такой бесцеремонности, вместе с супругой перетаскивал стол из кухни в комнату, Вазген Багдасарович неугомонной Шахерезадой вновь разродился очередной сказкой о преемственности мастерства, пронесённого сквозь огненные годы. В частности о том, как его героический дедушка Аристакес в смутном 1920 году, во время разборок между турецкими войсками и 11-й Красной Армией, закапывал на каменистых берегах легендарного озера Севан какие-то специальные хитрожопые диванные гвоздики, дабы не достались они вероломным захватчикам. И если хреново сиделось-ёрзалось кровожадному Сталину на Тегеранской конференции, то только благодаря папе Багдасару Аристакесовичу и дяде Вардгесу Аристакесовичу, не выдавших севанского тайника даже под пытками бериевских зубодёров.
***
О, чудо! Наконец-то свершилось! Вазген Багдасарович приступил к операции первичной диагностики дивана! Ассистировал ему ученик. Лично. Ну и я. Так, сбоку. Пока он дирижировал карандашом и записной книжкой, мы с сайгаком лихо закинули диван на кухонный стол, затем по отмашке мастера так же лихо перевернули ножками вверх.
- Так! Что мы имеем? Имеем обивку матерчатый. Ты!
- Э, учитель?
- Кто держал обивку этому дивана?
- Учитель! Обивку держал спесальный … скрепка!
- Нэ скрепка, а скобка, чурка!
- Скопка, учитель!
- Какой варьянт креплений обивку ты знаешь?
- Скопка, обойный гвоздик, спесальный нитка! Учитель!
Я стоял, и мне почему-то казалось, что я попал в какой-то театр абсурда. Я уже не понимал, что я тут делаю и кто в этом доме хозяин. Вот уже полчаса по всей квартире раздавались вопли учителя и ученика. Это напоминало до боли знакомую сцену из кинофильма про Петра I, учинившего экзамен по рангоуту молодым российским офицерам, только что вернувшимся из шкиперских школ Европы.
- Это?
- Грот-брам-стеньга!
- Это?
- Грот–трюм-стеньга!
- Это?
- Фор-брам-стеньга!
- Это?
- Фор-бом-брам-стеньга! – бойко выкрикивал сайгак.
Но чем увереннее отвечал ученик, тем азартнее терзал его учитель. Наконец, вполне удовлетворившись намертво, без единого зазора, вбитой в ученические мозги наукой, Вазген Багдасарович приступил к следующему акту моей трагедии. Проще говоря, он наконец-то занялся ремонтом. Пока я в полушоковом состоянии стоял перед ним навытяжку, Багдасарыч шуровал в потрохах вскрытого дивана как хирург в операционной, демоническим голосом выкрикивая: "Скальпель, зажим, салфетка!" Ученик же со скоростью торпеды метался от операционного стола к инструменту, подавая ланцеты и скальпели прямо в руки великого мастера.
Их крики загнали в спальню всех моих домочадцев, потому что Багдасарыч своей бешеной энергией парализовал все наши семейные дела. Дело в том, что молодой сайгак не просто подавал ему инструмент, он обязан был ещё и дублировать все команды, как, например, во время торпедной атаки на вражеский конвой.
- Щило!
- Есть щило, мастер!
- Ключ 17 на 19!
- Есть кулуч 17 на 19, мастер!
- Пяссатижжжьи!
- Есть пссатиж, мастер!
- Что дал, животный! Это бокурезы!
- Э… - ученик беспомощно посмотрел на мастера, почесав у себя под правой подмышкой. Почему-то правой рукой.
- Пяссатижжжьи – это с жёлтым ручкой, чурка!
- Есть пссатиж, мастер!
От их воплей не было спасения даже в спальне, потому что если не хватало инструмента, он гнал мальчишку спрашивать инструмент у меня. Сайгак говорил по-русски несколько неуверенно, и, пока добегал до спальни, некоторые термины забывал. Я, к тому моменту уже порядком озлобленный, если даже и догадывался, что этому профессионалу надо, мстительно делал вид, что понятия не имею, о чём мычит его ученик. И немилосердно отсылал его обратно в зал узнавать название повторно. "Вообще-то, странный он какой-то профессионал, - в некоторых сомнениях размышлял я, - что это за мастер, если у него нет ни молотка, ни рулетки. Даже шурупы, и те - мои выклянчил. А как же тогда хитрые гвоздики с легендарных берегов Севана?"
К этому моменту Багдасарыч вообще вошёл в какой-то педагогический экстаз. По мере дальнейшего раздраконивания дивана, он гонял сайгака и в хвост и в гриву по типам раскладывающих диванных механизмов, видам крепежа, породам дерева, режимам сушки столярных изделий… Он драл его за уши, если тот подавал не тот инструмент:
- Как это назвал, сын осла?
- Пссатиж, мастер!
- Не "пссатиж", а "пяссатижжжьи", чурка, повтори!
- Пяссатиж… жь… жь…и, мастер!
- Тьфу-плюнуть такой ученик! Лично! Бог видел…
С другой стороны, когда же ученику учиться, как не на вызове у клиента?
***
- Хозяин! Ко мне приходите!
- Да, я Вас слушаю, - вернулся я в прокуренную комнату из спальни. К этому моменту я желал только одного – банально дать Багдасарычу в морду.
- Что случилось? - я нехотя глянул в развороченные внутренности.
- Обивку я удалял. Осмотр говорит: этот балка дал продольный трещину. Плохо.
- Ну и что?
- Балка заменить будем. Через него весь диван держался.
- Ну, так меняйте, чём же дело!!!
- Я спросил 150 рублей за работу? Теперь хочу 200. Лично! Пока балка делать, пока туда-сюда носить, взад-назад вставить-прибивать…
- Да и хрен бы с ним, двести так двести. Из-за этой херни Вы меня сюда звали?
- Каком херни, зачем выражались?
- Слушай сюда, мужик! Я тебя, твою мать, за ким хером нанял? Диван делать или что?
- Диван… - губы мастера затряслись от обиды.
- Ну, так делай, и не фрезеруй мне мозги! Вообще, сказочник хренов, не дёргай меня, не дёргай, говорю, меня каждые три минуты из-за всякой ерунды. Доступно я выражаюсь? Делай всё тихо, - тут я перешёл на зловещий шёпот от еле сдерживаемого бешенства, - тихо, как мышка в норке. Чтобы тебя – ни слышно, ни видно! Чтобы ты со своим узбеком не шатался по всей квартире! У нас, родной, свои планы на сегодня были. У нас, родной, своих дел выше крыши. И мы не договаривались, чтобы мне полквартиры на уши ставили. Понял, ты, Макаренко непризнанный? И заруби себе на носу: я не нанимался тебе бегать за минеральной водой в магазин. И инструмент тебе подавать я тоже не нанимался. А курить вообще вон отсюда на лестничную клетку.
- Извините, зачем Вы с таким тоном сердился?
- Чего-чего?
- Когда уважаемый мастер, с таким тоном не кричатся…
- Уважаемый мастер не клянчит у хозяина рулетку, шурупы, штангенциркуль и электроотвёртку. Он работает тихо и быстро, не доставая хозяев своими анекдотами. Сигарету, я сказал, затушил быстр-р-р-ро!
Однако мужик попался на редкость крепкий и настырный. Можно даже сказать волевой. Несмотря на то, что сигарета в руках у него задрожала, он всё же взял себя в руки. Затем уверенно и твёрдо сказал:
- Если Вы меня работать приглашал, то для меня надо делать приемлемый условию. Мои условия такой. Когда если я работаю, я думаю-размышляю, как лучше, а как худше давать ремонт. За это мне надо сильно много курить-дымить, когда я размышлялся.
- Какие ещё условия? – Я прямо-таки задохнулся от возмущения. - Вы пришли в чужой дом! Здесь все условия ставит хозяин.
Багдасарыч с олимпийским спокойствием сделал ещё одну затяжку, неторопливо прошёл в сторону балкона, и принялся открывать шпингалет.
- Что Вы делаете?
- Я иду курить из балкона. Ещё. Я удивлялся, что Вы так относился с гостями. Куда я через гость в доме пришел, могу делать, как хочу.
- Вы не будете курить на балконе, потому что он застеклён, потому что весь дым будет в квартире, потому что порядочный человек вообще-то спрашивает у хозяев разрешения закурить.
Багдасарыч невозмутимо прошёл на балкон и принялся открывать фрамугу остекления.
- Если Вы так сердился, я даю открывать окно. Не надо так нервничаться. Ещё. Первый раз с жизни я слушал, что надо делать разрешение. Наши горы такому не спрашивают. Лично!
- Здесь Вам не горы. Затушите сигарету, Вы что, не поняли?
- Здесь тоже никто не сказал.
- Видимо, Вы до сих пор не на тех нападали. Я сказал, затушите!
- Ай, джян! Как тушить? Э? Ара, как я работать буду?
- Бля, да ты урод или кто? Мозгов нет что ли? Вон на лестницу!!!
Что-то в нём в этот момент сломалось. Он как-то сразу съёжился, ссутулился, губы его затряслись. Мне, в общем-то, и самому было не по себе. Он был лет на 20 старше меня, фактически в отцы годился. Весь его вид являл собой какое-то внутреннее достоинство, глаза светились опытом и интеллектом. Я привык уважать таких людей, особенно, когда они старше меня; я уступаю им в мелочах, причём уступаю хотя бы только из врождённого уважения младшего к старшему. Можете себе представить, как неприятно было повышать на него голос? Но он просто-напросто довёл меня до точки!
А знаете, что в нём поражало больше всего? Искренняя обида! Искренняя обида какого-то непонимания. В тот момент меня вывернуло от возмущения так, что я только фиксировал его реакцию на мои слова, не придавая ей значения. Понимание пришло позже, на следующий день, когда я анализировал эти совершенно странные события. Мне вообще в жизни везло на встречи с неординарными людьми. Но такую искреннюю обиду я увидел впервые. Этот человек, безусловно, далеко не стеснительный, НА САМОМ ДЕЛЕ СВЯТО ВЕРИЛ, что имеет право вести себя именно так, как вёл. И был просто-напросто шокирован, когда ему объяснили, что он не прав. Разумеется, все мои действия он воспринял как агрессию и неуважение к себе.
Дрожащими руками Вазген Багдасарович пригладил свои рыжие, но уже побежавшие первой сединой волосы, потёр тыльной стороной мозолистой ладони висок, и как-то быстро и незаметно просочился на лестничную площадку. На ученика он даже не посмотрел, стыдливо отвернувшись, а только тяжело вздохнул, проходя мимо меня, и уже откуда-то из прихожей произнёс слегка надтреснутым голосом:
- Бог видел… Как мальчишка… На лестнице…
***
Вернувшись, он без единого слова принялся с каким-то ожесточением вывинчивать раскладывающий механизм. Работал, молча, поджав от обиды губы, с остервенением терзая шурупы в непривычной тишине. Печать смертельной обиды была во всём его облике. Инструмент брал сам, ученик сидел, забившись в угол испуганной обезьянкой, глаза мальчишки были полны вселенской тоски. В воздухе разлилась какая-то вязкая, гнетущая тишина, и только гаечные ключи предательски звякали, нарушая её всепоглощающее, гипнотическое господство.
Ну и, слава богу.
***
- Давайте спокойно узнаём…
Я вздрогнул от неожиданности, чуть не выронив из рук толстенный справочник. Передо мной стоял Багдасарыч, глаза его светились дружелюбием и желанием искать компромиссы.
- Давайте спокойно узнаём, какой на меня было неприятный претензия. Мне все давали уважений, за тому, что я – мастер. Профессия – не халва-чурек. Я старший, чем Вы. На уважаемый мастер нельзя сказать: "Не кури, не говори". Стыдно… - он покачал головой.
- Слушайте, уважаемый… Это уже какой-то беспредел… Да откуда Вы такой чудной взялись-то? Что у Вас в руках?
- Пяссатижжжьи.
- Зачем они Вам?
- Работу работать.
- Ну, так вот и работайте! Диван - в той комнате!
- Вы меня приглашали помочь делать диван, за это…
- Помочь? Помочь, - это что-то новенькое! Да не помочь, а сделать; не пригласил, а нанял! На-н-я-л! Молча, тихо, незаметно делать, а не помогать. И не заниматься демагогией.
- Нельзя…
- Так. У меня к Вам последняя и убедительная просьба. Давайте закончим все дискуссии. И начнём работать. Пожалуйста.
- Ещё. Балка треснулся. Сегодня иду, вечером делаю новый. Завтра иду к Вам обратно ставить. В 10 утра.
- В смысле? Вы что ещё и завтра к нам собираетесь?
- Завтра.
- Родной мой, Вы хоть меня спросили, могу ли завтра быть дома? Что Вы уже всё за меня решили?
- Э. Решили-разрешили. Начал делать, надо делать совсем до конца.
Меня это поставило в тупик. Второго такого дня я не вынесу.
- Давайте так. Спасибо, что Вы пришли. На этом Ваша работа окончена.
- Зачем? Дайте мне рулетку. Мерить балку с рулеткой будем.
- Ёлки-палки. У Вас даже рулетки нет?
Когда они ворочали остатки многострадального дивана, выполняя метрологические изыскания, выступающий из боковины шуруп порвал мой новый линолеум.
- Так всё. До свидания.
- Зачем до свидания?
- Мужик, знаешь, как ты меня достал? Прямые убытки от тебя превысили стоимость нового дивана. Мне легче купить новый, чем терпеть ваше присутствие. Ты прокурил всю квартиру. Ты загадил мне унитаз. Ты порвал мне линолеум. Твой узбек потаскал у меня половину моего инструмента. Кстати, ты, гордый сын пустыни, верни рулетку быстро! Я не нуждаюсь в твоих услугах. А это что?
- Это? Штучка. С кухня брал штучку складывать болтики-шурупики.
- Охренеть! Эта штучка – двухсекционная миска для моего кота, купленная в специальном магазине по цене 150 рублей! И кот жрать из неё теперь не будет. Уходите.
- А диван?
- Да срать мне на диван. Я его сейчас с балкона по частям вышвырну. Работа окончена.
- Это противоречился с чести профессионала.
- Ты не профессионал. Ты детский сказочник. Иди, купи себе рулетку.
- Я…
- Вот тебе 50 рублей за беспокойство и проваливай. И постарайся сделать так, чтобы я по тебе соскучился.
Он стал обиженно складывать инструмент, и наконец-то ушел.
***
- Может быть, не стоило с ним так? – спросила меня супруга.
- Знаешь, ещё немного, и он лёг бы отдыхать в нашу постель. Я знаю такой сорт людей, поверь мне. Это - Кавказ. Там уважают только силу. Вежливость – признак слабости. Диалог – трусость.
И всё же на душе скребли кошки. И почему-то было мне больно и противно. Я выгнал человека, который годился мне в отцы…
***
Вдруг в прихожей раздался звонок. Я открыл дверь. Там стоял он. Глаза его были полны чем-то… Не знаю, как описать эти глаза, да и вообще выражение его лица. Он как-то неестественно быстро посерел и осунулся, только челюсть была по-прежнему упрямо напряжена, да ещё дрожащие губы выдавали еле сдерживаемое напряжение и обиду одновременно. Так выглядят люди с невероятным чувством долга, которым предстоит сделать что-то унизительное или неприятное. Такие люди могут мужественно переступить через нанесённое им оскорбление, понимая неразумность обидевшего их человека. Конечно, всё это вспомнилось много позже, и осмысливалось постепенно, а тогда…
- Бог видел, не мог Вас бросать. Не как человечески.
- А, давно не виделись, целых полчаса. Что, забыли "пяссатижьи"?
- Не могу. Профессиональный гордость.
- Я денег дал?
- Дали.
- Какие вопросы?
- Я диван разбирал, назад не собирал.
- Ну и что?
- Как Вы на ним будете ночеваться?
- "Ночеваться" я на нём не буду. Я его завтра с утра выкину с балкона.
- Дайте мне закончивать.
- А уши от ишака тебе не надо?
Я попытался вытолкать его за дверь. Каково же было моё изумление, когда он совершенно наглым образом просунул в дверь ногу. Давненько я не встречал такого жлобства на рынке услуг. Собственно говоря, с тех самых пор, как социалистическая сфера услуг внезапно превратилась в рынок услуг, но уже капиталистический. В тот самый рынок, где каждый, кто хотел заработать, готов вывернуться мехом внутрь, только бы угодить клиенту. Когда даже стиль поведения исполнителя – сама любезность.
Так вот, воспользовавшись моей растерянностью, проклятый диванщик лихо протиснулся ко мне в прихожую.
- Давайте спокойно, не с нервами говорим…
- Нет!
- Нельзя так сделать на людей…
- Можно, уважаемый! Вы, видимо, ситуацию неправильно оцениваете. Бог с Вами, я попробую объяснить, но потом Вы уйдёте уже навсегда. Это в Вашем глухом кишлаке…
- В деревня…
- Да, простите! Это в Вашей высокогорной деревне, где полуграмотные крестьяне всю жизнь крутили хвосты карабахским ишакам, простой тракторист считается уважаемым человеком и его готовы носить на руках лишь за то, что на сто вёрст вокруг нет ни одного джигита, способного отличить накидной ключ от разводного. Это у Вас там, где триста жителей в селе, умелый мебельщик – первый парень на деревне. И даже считается местной интеллигенцией. Но здесь – миллионный город, с другим ритмом жизни, с добрым десятком ВУЗов, КБ, НИИ и полусотней оборонных предприятий. Здесь время – ценится, да и вообще, само время – деньги; здесь никто не будет слушать Ваши придурковатые условия и исполнять Ваши закидоны.
- Я хотел обсуждать… Профессионал…
- Профессионал ценится за то, что быстро, слышите – быстро, и незаметно делает свою работу. Высшая степень мастерства, это когда специалист выполнит работу так, что ни один из хозяев не будет ущемлен в удобствах на время выполнения работ. Быстро и незаметно, понимаете? Быстро и незаметно! И никогда, слышите, никогда уважающий себя мастер не позволит себе клянчить у кого–то инструмент! Тем более курить в чужом доме.
- Что Вы говорил, это типа лакей, не мастер.
- Нет, именно профессионал. Не надо строить из себя тут профессора мебельной академии. Это всего лишь сраный обдолбанный диван из прессованных опилок, стоимостью 900 рублей. Он не стоит даже того, чтобы у меня украли целую субботу!
- Вы меня очень сильно обидели… - сказал Вазген Багдасарович и, ссутулившись, печально пошёл вниз по лестнице, даже не воспользовавшись лифтом. Преданной собакой поплёлся за ним убитый горем ученик.
- Арарат находится в Турции, слышите Вы, сказочник, - зло бросил я ему вдогонку, - путёвые армяне видят его только в хорошую погоду, да и то в сильный бинокль!
Он ничего не сказал, только вздрогнул старой раненой птицей, подстреленной на взлёте, и, опустив голову, продолжил свой исход из моего не очень гостеприимного дома.
***
Господи, да в каком таком заповеднике он вырос? Из какого времени пришёл? Где та земля, где хозяева так трогательно внимательны и добры к пришедшему в их дом мастеру, будто бы он для них близкий родственник, брат старший, да что там брат, - сам Господь Бог, снизошедший до посещения их скромного жилища?
Не стоило, конечно, мне упоминать Арарат, это – удар ниже пояса, это непреходящая боль любого порядочного армянина, - каждый на Кавказе знает это, каждый кавказец, считающий себя приличным человеком, не говорит такое вслух.
Да что было делать? Стыдно стало мне лишь через сутки, когда прошёл приступ бешенства, когда заклеил линолеум, расставил мебель по местам, собрал бычки из всех закутков. Был ли я прав, что выгнал его? Знал ли он, что в России иные нравы? Его ли вина, что он остался без работы там? Обязан ли я жить, как хотел он? Или жизнь обломает его самого? А может, мы сами неправильно живём? Может быть, и живём мы не очень, ибо нет в обществе уважения к профессии, опыту, знаниям, мастерству? Странно, прошло уже больше года, а я почему-то не могу забыть его. И нет ответа на эти мои вопросы.
А рулетку мою они всё-таки стащили…
Март 2004
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Юрий Лопотецкий: Ветряные мельницы. Сборник рассказов.
30.09.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|