Алексей Петров: ТОСТ.
Бдительное око редактора с годовым стажем (ну, почти годовым!) не заметило в предложенном на рецензию произведении ни одной логической нестыковки, стилистической ошибки, тривиальности темы, схематичности персонажей или примитивности сюжетных ходов. Не обнаружено ни скомканного финала, ни отсутствия морали, ни оторванности от реальной жизни.
Оно и понятно, други мои, – нелегкое это дело одному редактору редактировать другого редактора. Тем более, что стаж у этого другого редактора – много больше.
Ну а если серьезно, и не по-редакторски, а чисто по-человечески, то доложу я вам, Ваш покорный слуга испытал немалое удовольствие и от искренности автора, и от тонкого юмора, и от жизненности сюжета. И еще, признаюсь, что имя Алексея Петрова лично у меня уже давно и прочно ассоциируется не только с понятиями о крепком профессионализме, умении писать добротно и мастеровито, но и с недюжинным талантом наблюдателя, тонко подмечающим жизнь во всех ее богатых проявлениях.
А, чуть не забыл! Ближе к финалу я… неприлично смеялся! Браво, Алексей!
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Юрий Лопотецкий
|
ТОСТ
Июль – макушка лета, в это время человек пребывает в полной гармонии с природой. Легко ему, комфортно, на душе покойно. Одежда почти не нужна. Наденешь шлёпанцы на босу ногу, линялую маечку и шорты, сделанные из старых джинсов, и в таком затрапезном виде запросто выходишь во двор, ничуть не смущаясь своих волосатых ног. Здесь допоздна верещат малолетки, и мамаши никак не могут загнать их домой. «Ну, мамочка, до «спокойки» я ещё погуляю...» «Какая «спокойка»?! Одиннадцатый час!» Исступлённо гоняют на велосипедах подростки. А те пацаны и девки, что постарше, выкручивают в фонаре над подъездом лампочку и отважно тискаются на лавочке, повизгивая от удовольствия и гогоча над нескромными шуточками товарищей. Домой никому не хочется. Под звёздным небом тебе так же уютно, как под потолком собственной квартиры, а нагло повисшая над головой луна, беззастенчиво сияя во всю ширь своей глумливой ухмылочки, заменяет собой экран телевизора, без которого ведь и вечер – не вечер.
До упора, пока совсем уж не стемнело, мужики забивали в беседке «козла» и судачили о политике, а потом, когда доминошные костяшки вовсе перестали различаться в полумраке, перебрались за ограду детского садика, подальше от шума и посторонних глаз. Пашка Курочкин, самый бойкий и решительный из всей компании, срочно сбегал в ближайший «комок» и взял всё, что нужно для полноты ощущений в этот счастливый вечер. Беседка же, где только что играли в домино, тотчас заполнилась возбуждёнными подростками; парни усадили подружек себе на колени, запустили лапища им под блузки и завели в магнитофоне на всю мощь что-то невразумительное и базарное, именуемое в народе «Макареной».
Пашка Курочкин аккуратно разлил в пластмассовые стаканчики только что купленную в ларьке живительную влагу, неприязненно кивнул в сторону беседки и сказал:
-Вот и я когда-то таким же был: без баб жизни не представлял себе. А теперь глаза бы мои на них не смотрели!
-Чего это ты так? – хихикнул лохматый «качок» Олег Силаев, когда пропустили по первой. – Ты ведь, кажется, вполне молодой и мог бы еще ого-го!..
Он игриво подмигнул товарищу.
-А-а!.. – Курочкин сердито махнул рукой. – Я и не говорю, что я старый, и, если нужно, могу, конечно... Но всё равно считаю, что всё зло на земле от баб!
-С Любкой, что ли, поругался?
-Нет, я вообще... хотя и это тоже! Смотрите: что портит мужику душевный настрой? Кто способен обгадить солидному человеку жизнь так, что впору сплюнуть и удавиться? Женщина! Первый это яд в нашей тяжёлой трудовой биографии.
-Неправильно ты мыслишь, Пашка, не по-нашему, – солидно заметил самый старший из них, шофёр городской автобазы Тишков. – Что такое есть наша житуха без бабы? Чепуха на постном масле, только и всего. Нет, ты, милый, понять её должен, женщину, и пожалеть, ты защищать и любить её обязан...
-То-то ты, Егорыч, всю кабину себе вкладышами от жвачки облепил. Смотришь, поди, на этих девок голых и слюни пускаешь, даром что шестьдесят тебе скоро, козлу блудливому, – ухмыльнулся Пашка. – Небось, из-за этих картинок иной раз и на красный свет скачешь, а? Зеваешь, поди, светофор-то?..
-А вот за козла можно и в рог словить, – добродушно огрызнулся Егорыч. – Мне хоть и шестьдесят, а к женской красоте я с понятием отношусь. И на красный свет никогда не еду!
-Ладно вам, мужики, попусту слюной брызгать! – миролюбиво осадил их Силаев. – В чём-то Пашка прав: кровь они у нас пьют будь здоров! Вот, например, в прошлую субботу: еду в плацкарте от кума. Он у меня в Москве неплохо пристроился: что-то там такое охраняет, ну с этого и живёт. А я, чтоб деньги последние за постель не отдавать, сел на утренний поезд. Это удобно: к вечеру уже дома, и спать в вагоне не надо. А спать, между прочим, ой как хочется! Всю ночь с кумом «Абсолют» глушили (он этот «Абсолют» четвертый год в лавке какого-то деловаря охраняет), а на вокзале ещё и пива хватанули по паре бутылочек. Расстелил я на верхней полке матрас, сумку под голову подложил, залез и уснул. Все тихо, мирно, мужики в вагоне молчат, и только где-то возле туалета дамочки брёх подняли. Ну, это ладно, без этого как же?.. Сплю, значит, и вдруг чувствую, кто-то меня в бок пинает. Открываю глаза – проводница!
-Ну да! – заржал Курочкин. – Ты ведь мужик видный, руки – как у меня ноги, а у неё, у проводницы, между прочим, отдельное купе со всеми удобствами...
-Да погоди ты! – отмахнулся Силаев. – Очень нужен я ей был... Нет, тут другое. Выясняется, что нельзя спать на голом матрасе! Оказывается, за это платить надо. Матрас, дескать, в комплект белья входит. А комплект этот, между прочим, стоит столько, сколько бутылка самогонки, скажем, и сырок плавленый. А она говорит: низзя!
-Ну, это она врёт, что нельзя, – сказал Егорыч. – Просто обидно ей: никто постелю за такие деньги не берёт теперь, и у неё план горит...
-Во-во, – согласился Силаев. – Разоралась, как бешеная селёдка, обозвала меня «бомжом», стала матрас из-под меня выдёргивать. Жирная, потная, талия шириной с плечи, шея толщиной с задницу – жуткая баба!
-Ну а ты?
-Что ж, слез, конечно. Сижу, носом клюю, лбом об столик стукаюсь. Нет, думаю, так ехать нельзя. И выпить не с кем... Что делают люди в подобных случаях?
-В ресторан?.. – с надеждой спросил Курочкин.
-Балда! – возмутился Силаев. – На какие ж это деньги?.. Нет, культурные люди в плацкартах от скуки читают что-нибудь эдакое: газетку там или «СПИД-инфо». А у меня в сумке только одна книжка – «Хрестоматия» какая-то. Я её у кума для дочки своей взял, кум эту книжку под сковородку подкладывал. Пусть, думаю, Олька попробует, почитает маленько. Вот я и открыл эту книженцию и, как говорится, погрузился. И даже какой-никакой кайф пошёл по жилам. И что же вы думаете? Бац! на ближайшей остановке подсаживаются ко мне попутчики: рыхлая тётка какая-то и с нею внучка. Знаете, есть такие пассажиры, которые садятся в поезд только затем, чтобы жрать. Вот и эта: примостилась напротив меня, водрузила себе на колени внучку, и давай они на пару наворачивать за обе щеки! Тут у меня у самого в животе трескотня, а она развернула свои свёртки и – как свинья, ей-богу... И харчи у неё вонючие какие-то, честное слово. Ощущение такое, что три дня она в дорогу готовилась, а холодильника дома нету... Жуткая баба! А внучка под стать ей: диатезная, сопливая, возле рта заеды, прямо язвы уже...
-Ну да, хуже всего, когда дети едут, – согласился четвёртый их товарищ, молчавший доселе Николай Липягин, художник местного клуба. – Вечно они – то какать, то писять, то плачут, то смеются...
-Но самое ужасное, что бабища эта напоследок решила воблы, бля, откушать! Где уже ей сообразить, что в дороге оно самое последнее дело: водой потом обопьёшься, как верблюд... Стала она рвать эту рыбу, кишки на газетку складывать, шехуя в разные стороны летит, вонь стоит ужасная, мухи со всего вагона слетелись и на лету дохнут. А она знай себе наяривает, плавничок оторвёт и сосёт его, причмокивает...
-Кошмар! – поёжился Липягин.
-А мне-то каково! Ты, тётка, глянь на меня, Христа ради, внимательнее: я ж «Хрестоматию» открыл! Когда такое было?! Сижу, Анну Ахматову, можно сказать, читаю, а тут вдруг солёная рыба какая-то, и мухи кругом жужжат, и воняет ужасно. Вот и судите: как хорошо было бы, если бы без баб ехать...
Выпили ещё по одной, закурили.
-У меня похожий случай был, – сказал Курочкин. – Тоже за здорово живёшь в душу наплевали, и как будто так и надо. Получил однажды я зарплату. Сами понимаете, случай это из ряда вон, праздник великий. Побежал я в магазин, хотел сыру купить. Уж больно Любаня моя сыр уважает... Вхожу. Стоит продавщица. Наглая, неряшливая...
-Жуткая баба! – согласился Силаев.
-Я ей говорю: «Четыреста». По-русски ведь говорю, не по-турецки. Она взвешивает. Смотрит на весы и говорит: «А триста – мало?» Ну, кусок ей такой подвернулся, ей резать неохота было. «Мало», – говорю. Она смотрит на меня, как на острицу какую, честное слово, и берёт новый кусок, взвешивает. «А семьсот, – говорит, – много?» Понимаете, тут каждая копейка на учёте, неизвестно, когда теперь зарплата будет, а эта стерьвь измывается. «А семьсот, – отвечаю, – много». Что тут началось! Крик, визг! «Вам, – говорит, – мужчина, не угодишь!» Представляете? Я же ещё и виноват! Прихожу домой, настроение, конечно, уже не то. Кидаю жене сыр этот вонючий... Нет, все зло в этом мире от них, от баб!
Помолчали, выкурили ещё по сигарете, налили по новой. Потом заговорил Николай Липягин.
-И всё-таки, как хотите, тут я с вами не совсем согласен. Без женщин всё равно никуда. Потому что мужик без женщины – что дитё малое. Нужны мы друг другу, так уж устроен свет...
-Ну, ты скажешь, – засомневался Курочкин. – Иногда оно, конечно, и не помешает, но чтоб так вот глобально рассуждать...
-Да ты, Пашка, лучше послушай, – нетерпеливо перебил его Николай. – Однажды с моим дружком закадычным такой случай приключился. Остался он без жены. Не навсегда, конечно. Баба у него на неделю к родичам укатила, а его попросила шугануть в огороде колорадского жука. Картошку они каждый год сажают, а от жука совсем житья не стало. Вот и решил мужик по быстрому управиться. Пошёл в огород, налил в ведро воды, достал ампулу с «Децисом», стал её ломать – никак не поддаётся. Чуть сильнее надавил – ампула сломалась, и мужик поранился стеклом. Внимания на это не обратил, развёл в ведре отраву, веник туда окунул и потом давай им размахивать, брызгать на ботву. Что-то, конечно, и на него самого попало. Но он, повторяю, внимания на это не обратил. В полчаса управился и пошёл домой.
-Вот видишь, – подал голос Силаев, – а жена, небось, полдня возилась бы.
-Слушай дальше, – продолжал Липягин. – На следующее утро просыпаюсь – бог мой! Весь в пятнах, живот чешется, на затылке опухло, и что-то там наподобие виноградной грозди прощупывается.
-Так это ты про себя, что ли? – удивился Егорыч.
-Нет, про друга моего. Да это и неважно, слушайте дальше. Стал он, значит, анализировать: откуда такая напасть? Перебрал продукты в холодильнике. Все импортные, наших теперь нету, и могли они, разумеется, вызвать аллергию – но раньше ведь такого не наблюдалось!.. И вспомнил он, как порезался ампулой из-под «Дециса» и как потом брызгал на себя этой отравой. Разделся он, глянул в зеркало – кошмар! Пятна на животе, на ногах, на шее... Вот и помчался он к родственнику в больницу. А родич у него, надо сказать, в реанимации работает, трупы оживляет. И, значит, помочь всегда может. Но как к нему добраться? Как, то есть, в таком виде на улицу выйти? Шарахаться ведь будут... Думал он, думал и придумал. Оделся тщательно, шею шарфом замотал, на руки перчатки натянул, лицо бинтом обернул – мол, зубы болят. Очки чёрные надел и таким вот человеком-невидимкой попёрся в больницу.
-Могу себе представить, – засмеялся Курочкин. – На такого «невидимку» каждый встречный пальцем показывает.
-Да, жуткий случай, – согласился Силаев.
-Прихожу, значит, я в больницу, вваливаюсь в приёмный покой...
-Так ты это про себя, что ли? – опять спросил Тишков.
-Говорю же, что нет. Входит мой дружок в больницу, фельдшерица на него странно как-то смотрит и спрашивает: «Вам, товарищ, куда? К невропатологу или уж сразу к психиатру направить?» «Нет, – отвечает он, – неплохо бы мне для начала в реанимацию попасть». «Это зачем ещё? – удивляется она. – Вот умирать будете – тогда милости просим, с большим нашим удовольствием...» «Свояк у меня там работает, встречу мне назначил», – врёт он. В общем, привели его в реанимационное отделение. Свояк как глянул – так сразу на задницу рухнул. «Немедленно под капельницу! – орёт. – Ты ведь с минуты на минуту коня нарезать можешь!..»
-А что, это запросто, – согласился Егорыч. – От аллергии очень даже легко скопытиться можно. Жуки вон колорадские с ботвы градом сыпятся...
-Поставил свояк ему капельницу, напустил в вену лекарств всяких, а потом говорит: «Тебе сегодня домой никак нельзя, полежишь у нас, полечишься». А он: «Нет! Дом без хозяйки остался, надо бы присмотреть, полежу дома. А у тебя тут кругом все без порток, мужики и бабы голые вповалку… тошно лежать». «Ну, тогда, – говорит свояк, – мы тебе горяченький укол всодим. Чтоб закрепить эффект. Только ты не пугайся: немножко жарко станет, особенно во рту, так ты дыши глубоко и в обморок не падай». «Ерунда, – отвечает тот, – потерпим. Водочки, бывалоча, иной раз хряпнем, а то и спиртику – во рту вон как горячо становится, а в итоге – ничего страшного…» Ну, набрал свояк в шприц хлористого какого-то и в вену погнал. И тут у меня, братцы, как зажглось всё! Какое там во рту! Во рту – чепуха! Гораздо хуже, что и в заднем проходе запекло. Да так, что кошмар! Как будто уголёк туда сунули, и он, сволочь, всё разгорается, разгорается... И главное, что ничего сделать не могу! Ни почесаться, ни пошевелиться: в одной руке капельница, медсёстры смотрят, стыдно как-то, да и перед свояком неудобно.
-Ага, это ты всё-таки про себя рассказываешь, – догадался Егорыч.
-А хоть бы и про себя! Ты слушай и молчи. К концу дня прыщи исчезать стали. Эффект поразительный! Может и у нас медицина кое-что... Встал я, поблагодарил свояка и домой потащился. Иду – а у самого пот градом, в ногах слабость, голова кружится. Дома ничего не могу сделать: жрать хочется смертельно, а жены нет. Рухнул я в постель и уснул. И даже ужин себе приготовить не сумел... Утром просыпаюсь – что такое? Всё то же самое! Пятна на пузе, виноград на затылке и всё такое. Вернулась моя аллергия! Но почему? Думал я, думал и догадался: постель ведь я себе так и не поменял, и, значит, яд, что на мне был, на простынях остался. И теперь сначала начинать... Ну уж дудки, думаю, теперь мы умнее будем. Прежде чем в реанимацию идти, перестираю-ка я бельё – и нательное, и постельное.
-Ну, это ты чёрт знает что такое придумал, – покачал головой Силаев.
-А что делать? Жены нет, помочь некому. Возился полдня. Это ведь надо воду согреть в ведре (у нас летом воды горячей нет), в машинке белье прокрутить, потом прополоскать, выжать, высушить... Кошмар! И кстати: где сушить? Бабы наши стираное на улицу выносят, там у них верёвки натянуты, – а мне неловко! Совсем, скажут, с ума съехал: покрылся сифилисными пятнами и, пока жены нет, постирушкой занялся... Стал я развешивать шмотьё на лоджии, у меня там верёвка. Вот что значит, мужики, нет никакой наблюдательности: жена ведь там только носки да рубашечки сушила, а я вознамерился пододеяльник повесить. Это ж ведь тяжесть неподъёмная! Между прочим, поди выкрути пододеяльник! Он килограммов сорок весит, когда мокрый! Как мешок с цементом! И когда я последнюю наволочку на верёвку нацепил, всё это хозяйство на пол и рухнуло!
-Жуткий случай! – проворчал Силаев.
-Упало оно на пол, стою и матерюсь сквозь зубы. Потому что теперь по новой полоскать нужно. Потащил я бельё в ванную, всполоснул, опять выжал и после этого, не будь дурак, на всех дверях в квартире развесил. Двери, думаю, не подведут. А потом поехал к свояку на капельницу.
-Да, попал ты в историю, – сказал Курочкин. – Не позавидуешь.
-Ты думаешь, это всё? Щас! Было у этой истории и продолжение!
-Не может быть! – поразился Силаев. – Что же ещё?
-А вот что: прихожу вечером домой – ёлки-палки, что такое? По всему дому лужи, сырость страшная, душно, дышать нечем. Пот с меня после капельницы, как горох. И есть хочется ужасно!.. Стал я собирать с пола воду. Ноги не держат, в голове карусель. Ну, думаю, умру сейчас, – и никто не узнает, где могилка моя. Снял я потом бельё с дверей – и за сердце схватился!
-Что ещё такое? – нахмурился Курочкин.
-Оказывается, на верхней кромке дверей пыль лежит тонким слоем. Со стороны-то оно не видно, а на белье грязные полоски всё-таки остаются. Прежде, мужики, протирать двери надо, когда бельё на них сушите!
-И что же ты?
-Известно что: полоскать... А потом опять сушить. И лужи собирать с пола. И ужин себе готовить. И заново на лоджии верёвки вешать, то есть сверлить железобетонную стенку, вгонять шурупы и всё такое. А потом ещё бельё это треклятое гладить!
-Да гладить-то зачем? Неужто без этого нельзя?
-Судите сами: приедет жена, а у меня все простыни выстираны, но не выглажены. Скажет: «Подозрительно: неделю меня не было, а мужик перестирал простыни. Небось, грешки какие-то свои прячет...» Нет, нужно, чтоб всё было, как прежде.
-Тоже верно.
-А как гладить бельё, когда любая простыня размером с комнату будет? Ну, расстелил я эти простыни на полу, стал ползать по ним с утюгом – ни черта не выходит. Краска половая давно высохла, а тут, утюгом разогретая, стала вдруг к тряпкам прилипать... вернее, сами тряпки к полу липнут... короче, одну простынку я загубил. Дня через два догадался складывать бельё вчетверо и гладить через все слои...
-М-да, долгая история, – задумчиво произнёс Егорыч.
-Одним словом, вот что я вам скажу: что мы такое без наших женщин, а, мужики? Нули и больше ничего! И зря вы на них бочку катите. Верно когда-то сказал поэт Михалков: «Бабы всякие нужны, бабы всякие важны».
-И то верно, – кивнул головой Егорыч. – Никто и не спорит.
Тут Липягин выпрямился и сказал:
-А раз так – наливайте, теперь уж по последней...
-Так это, оказывается, тост, – обрадовался Курочкин. – Давай, давай...
-Выпьем за них, за наших женщин. Доля у них, прямо скажу, нелёгкая, упаси нас бог от такой...
-Может быть, ты и прав, – мрачно согласился Силаев. – Всё-таки жуткое это дело...
Они молча выпили и закурили, удивлённо прислушиваясь к праздному цвириканью сверчков и к ночной тишине, плотно окутавшей уснувший глубоким сном двор.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Алексей Петров: ТОСТ. Рассказ.
13.06.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|