Мария Чепурина: Два Николая.
Когда-то давно по советскому телевидению часто показывали чешскую комедию «Человек с ордером на квартиру». Там один не очень решительный травматолог ищет себе невесту, а мама ему помогает. Девушки появляются у доктора самые разные (в основном, бывшие пациентки). Одна из них решила травматолога переделать, перевоспитать, сделать из него то, что сегодня называется «мачо». Толку от этого, кажется, не было никакого, но наблюдать за тем, как меняется доктор (причёска, трубка, борода, импозантная походка…) было занятно.
Вот, вспомнилась старая кинокомедия, а рассказ-то перед вами совсем не смешной. Скорее грустный. Потому что попытка переделать себе спутника по собственному вкусу – занятие бесперспективное.
Или Алиса всё же добилась своего? Читателю предстоит понять, изменился ли Ваня, пытаясь стать Николаем. Стал ли он «свободной и независимой человеческой особью вне репродуктивных отношений»?
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
Два Николая
– Можно... Можно, я поцелую тебя?
Он был почти уверен в положительном ответе. Он так долго ждал этого свидания, этого момента, когда они, наконец, встретятся уже не как деловые партнёры, не за тем, чтобы осуществить дела, долженствующие повлечь финансовую выгоду, а как влюблённые. Или почти влюблённые. Влюблённые наполовину, по крайней мере, одной второй состава. Люди, нашедшие время просто для того, чтоб увидеть друг друга. И, может быть, поцеловать!
Но в тот самый момент, когда прикосновение губ должно было заверить новую форму отношений, которую он каждый день теперь видит во сне, случилось непредвиденное.
– Нет, – сказала девушка и с решительностью высвободилась из его объятий. – Послушай... Ты должен простить меня... Не хочу я обманывать... ни тебя, ни себя, никого... Нам не следует встречаться. Прости.
И она быстро побежала прочь по темной улице, более плотно, чем всегда, и как-то нервно прижимая к себе свою красную сумочку.
*
Захлопнув за собою дверь квартиры, Алиса Каравцева вздохнула облегчённо. Теперь можно плакать. Плакать без опасения, что кто-либо заподозрит её в слабости или увидит с обезображенным красочными разводами лицом. Можно было избавиться от пыточных орудий, именуемых модными туфлями, сидеть на кухне и пить чай с бубликами, глядя в телевизор на самую неумную и пошлую из передач, в просмотре которой ни за что не сознаешься даже интимным подругам. Курить, в задумчивости отколупывать ногтями маникюр, обошедшийся на той неделе в цену два доллара за пальчик, и про себя повторять, что теперь ты вновь не одинокая, а просто независимая женщина, простая человеческая единица, существующая вне связи с репродукцией.
Потом, надев халат, о котором пишут, что в нём так удобно, прошагать босыми ногами к своему электронному другу и, на секунду задумавшись о том, не поделиться ли грустью с кем-нибудь из невидимых заморских корреспондентов, принять решение, свойственное сильной женщине и провести остаток вечера за писательским занятием.
Героини Алисы неизменно, частично или полностью, и независимо от воли автора являлись глянцевыми слепками с образов, создаваемых журналами того же свойства, говорили отрывисто, высокопарно и были либо из разряда женщин самодовольно-агрессивных либо экзальтированно-распущенных – словом, абсолютно поглощённых любованием своей персоной, тех, кого так одобрительно принято именовать «стервами». Они носили звучные импортные имена, обитали в гламурных интерьерах, созданных креативными дизайнерами, наслаждались ароматным капучино, только что сваренным в турке кем-то столь же глянцевым или специально выписанным из Парижа, и бросались от одного любовника к другому. Последних звали так же, как посетителей элитных детских садиков – Максимами, Никитами, Денисами и изредка Арнольдами. Помимо черт, положенных для кавалеров журнально-заэкранных дам, все они обладали некими свойствами и совершали некие поступки, которые были ничем не примечательны для простого читателя, но стягивали в толстый пучок все Алисины рассказы и повести, служили нитями, соединяющими эти рассказы с реальной жизнью, вернее, с одною-единственной точкой этой жизни. Эта точка звалась Николаем, волею судеб оказалась первым мужчиной Алисы, разорвала с ней отношения около трёх лет назад и служила прообразом всех её персонажей.
Полдвенадцатого ночи, в тот момент, когда Эльвира вот-вот должна была выбрать одного из двух мужчин своей мечты, а её духовная мать, сочинительница, перед экраном допивая нечто алкогольное, в очередной раз вздохнула, печалясь о досадном отсутствии шоколадной плитки, раздался звонок телефона. Ну, конечно же. Это был он.
– Алиса, ты ещё не спишь? Извини, пожалуйста...
Благодаря успокоительному эффекту всех благ цивилизации, которые она успела употребить, придя домой, Алиса ощутила готовность к беседе.
– Ты прости, если я что не так сделал... Я сидел тут и думал несколько часов, что же случилось. И... – Тут он произнёс худшую фразу из тех, что может сказать мужчина женщине. – Я всё равно не понял ничего.
Алиса, расхаживая с трубкой по комнате, понимающе кивала и вздыхала, слегка по-матерински удручённо, соглашаясь с тем, что он имеет право знать, что произошло, чем вызвано столь резкое завершение встречи. Приблизившись к зеркалу и принявшись глубокомысленно разглядывать себя, она проговорила:
– Дело в том, Ваня, что ты слишком похож на того – да, помнишь, я говорила о сильном сходстве с одним моим знакомым? – на того человека, с которым я встречалась прежде. У тебя та же фигура, глаза, нос, голос... Я вижу в тебе его копию.
– И что? – печально спросили на том конце провода.
– Я не люблю тебя, ты понимаешь?! Я люблю другого, а ты – вроде как аналог его, что ли! Неполный, ненастоящий... Ничего не получится, Ваня. Ты ведь не хочешь так жить?
Ваня долго молчал, а потом ответил:
– Понятно. Ну ладно, спокойной ночи, Алис.
Алиса погрузилась в некую задумчивость и ещё до часу ночи извлекала из своей личной драмы окололитературные плоды.
В восемь утра её разбудил очередной телефонный звонок.
– Ой, извини! Совсем забыл, что ведь ещё рано... Не спал эту ночь, думал. Понимаешь, я люблю тебя... Я не могу один... Если хочешь, Алиса, давай... Давай я буду для тебя этим другим?
*
Они вместе побывали в парикмахерской. Алиса точно описала тон волос и ту причёску, которая была у Николая на момент их наивысшего совместного блаженства. Отныне Иван должен был поддерживать свой новый имидж, тщательно изничтожать растительность лица – да, Николай всегда был гладко выбрит, – и одеваться чуть иначе, так, как подскажет ему дама сердца.
Человек мягкий, весьма молодой – моложе Алисы – и ещё не обзаведшийся собственным мнением, собственным вкусом, собственным видением мира, Ваня на всё соглашался. Не без удовольствия он видел в зеркале, что делается импозантным, привлекательным. Частицы любви, с рождения произраставшие и множащиеся в его душе, до сей поры не имели предмета и теперь со щедрой радостью излились на женщину столь яркую, талантливую, независимую. Он пользовался её ласками, её временем, её вниманием; он чувствовал, как от взгляда Алисы ликует и пляшет каждая клеточка организма. Быть может, иногда было обидно располагать лишь её телом, но не душой, которая принадлежала тому, другому, который изобрёл ту симпатичную причёску, что носил теперь Иван. И всё же иметь мало было в тысячу раз лучше, чем ничего не иметь, особенно после того, как Ваня столько лет мечтал о девушке и столько месяцев – персонально о Каравцевой Алисе.
Могла ли она, столь взрослая, столь самостоятельная довольствоваться пребыванием с подобным человеком, пусть даже лицом и причёской похожим на Образец, глядящий сквозь толщу времени? Конечно, нет. Ивану полагалось измениться гораздо сильнее, чем можно было это сделать посредством магазинов и салонов. Николай заядлый спорщик. Ивану тоже придётся оставить свою манеру избегать конфликтов и дискуссий. Николай шутник и задира, его улыбка неизменно, если не ехидна, то игрива – по крайней мере, именно таким его запомнила Алиса. Значит, Ивану надо будет выработать чувство юмора, научиться видеть парадоксы, нелепости, абсурд – и высмеивать их. Николай любил Ницше и без конца его цитировал. Поэтому Иван берёт в руки «Заратустру», «Утреннюю зарю», «Волю к власти» и выясняет старательно, что же расположено по ту сторону добра и зла.
Всё это стоило немалого труда, зато вознаграждалось тем, чего Иван так жаждал. Самое большое затруднение, кажется, ему доставила необходимость привить себе любовь к китайской кухне: уж что-что, а гастрономические привязанности есть даже у тех, кто ещё не научился говорить.
Желавшая видеть перед собой живого Николая, Алиса инструктировала плод своих трудов, о том, как он должен вести себя, чтобы не допускать досадных ошибок в виде реплик неостроумных или нерешительных и попыток отдать инициативу, избавиться от лидерской позиции, которую всегда занимал Николай. Чтобы не портить поучениями романтических свиданий и создавать иллюзию собственной Ивановой спонтанности, Алиса излагала на бумаге описание прошлых его ошибок и рекомендации к ближайшему свиданию за день или два. Ваня тщательно готовился – не уродившись гением, и бездарем он не был, имея вполне качественную способность к обучению и пониманию, особенно при наличии интереса к предмету. Он репетировал жесты перед зеркалом, порою писал, как актёр, себе реплики в том стиле, как хотелось даме, и заучивал их, составлял план действий, прой даже ветвящийся.
В самом деле, что дурного в том, чтоб подражать некоему лицу, если это приятно девушке и идёт на пользу Ваниной самооценке? Пару раз его внезапно ошарашивала мысль: тот человек, которого Алиса так страстно ласкает сейчас, – отнюдь не он, не Иван, чужой мужчина. Но чтоб считать соперником этого, как она говорила, Николая надо было хоть раз его видеть, хоть раз ощутить опасность, угрозу для своего обладания Алисой. А такой угрозы не было. Чем дальше, тем меньше Ваня верил в Николая, меньше видёл живого человека, который ходил, ел и пил. Это был миф, образ, «идеальный тип», вроде Аполлона, которого каждый художник мог рисовать, как ему вздумается. Что-то наподобие модели, созданной высшим разумом – разумом, который руководил его отношениями с Алисой, или её собственным? – для творчества, для подражания, для стремления мысли. Казалось, и девушка думает так же, тоже не верит в Николая, может быть, извлекает его из собственной фантазии. А коль скоро Иван старательно и, в общем-то, успешно вживался в идеальный образ, отношения должны были крепнуть, а счастье этих двоих жрецов своего культа – прирастать день ото дня.
*
Он с радостью шёл всё на новые уступки. Проявив твёрдый характер, который Алиса так долго и тщательно воспитывала, Ваня сказал, что согласен подать в милицию заявление о смене имени и, может быть, фамилии – но только при условии вступления в законный брак. С некоторой уклончивостью, но не отказываясь, не отсекая вероятности согласия, он отвечал на разговоры насчёт возможной пластической операции.
Когда до свадьбы оставалось недели две, в квартире Алисы раздался звонок телефона, которому, как и тому, что прозвучал семь месяцев назад, полагалось открыть новый этап в её жизни.
– Привет, – сказал знакомый голос; и Алисы решила бы, что это Ваня, если ли бы не знала, что он сейчас в соседней комнате. – Узнала меня? Может, встретимся?
Дальше всё пошло по той сентиментальной схеме, которую Алиса столько раз воспроизводила в своих рассказах. День – и она понимает, что не хочет быть с Иваном. День – и помолвка разорвана. Ещё день – и она переезжает к Николаю, к тому самому, который с романтической внезапностью, такой редкой, что бывает только в жизни, и с опозданием почти в четыре года, которое грозило превращением избранницы в сварливейшее в мире существо, понял, что всё-таки любит Алису Каравцеву.
Ощущение того, что перед ней вновь живой Идеал, чей натуральный аромат был несравним с простым и наивным запахом Вани, пусть даже обрызганного любимым Николаевым одеколоном, перекрывало и сглаживало все маленькие неприятности, вызываемые непривычкой к совместной жизни и рядом изменений, которым Алисин Образец неизбежно должен был подвергнуться вследствие долгого течения времени.
Первое время она была полностью счастлива и не замечала у своего героя ни новоприобретённого пуза, ни долгосрочной небритости, которая то и дело наблюдалась взамен тех гладких щёчек, которые Алиса так желала скопировать у Вани. Потом пошли конфликты. Николай всё чаще и даже не без удовольствия напоминал, что вовсе не обязан быть таким, каким Алиса хочет его видеть. Алиса всё яснее понимала, насколько живой мужчина отличается от плодов её скованного воображения – Максимов, Арнольдов, Никит – и главного творения, конструкта, прежде, именуемого Иваном.
Остроумие былого Идеала превратилось в желчь, ироничность, когда-то такая симпатичная, – в сарказм, дерзость и уверенность всё больше делались похожи на инертное самодовольство и нежелание меняться, такая покоряющая мужественность и способность к руководству всё больше отдавали деспотизмом. Фридриха Ницше Николай теперь считал достойным лишь презрения умалишенным, чьи писания годны для пубертатных мальчиков и типов с неудовлетворённой тягой к самоутверждению. Он обзавёлся неприятными привычками, причём такими, наличие которых в былые годы являлось для Алисы достаточным основанием для того, чтоб отвергнуть поклонника. Такие неблагородные, мелкие вещи, как компьютерные игры, просмотр низкопробных фильмов и картинок дурного содержания, интерес к дурацкому футболу и способность храпеть на весь дом, были совершенно, в принципе не совместимы с образом Единственно Возможного Мужчины!
Она упрекала, давила, упрашивала, приводила аргументы в пользу того, что Николай, коль скоро любит Алису, тоже должен чем-то жертвовать, тоже должен не забывать о её интересах, её пожеланиях, работать над собой. Ведь она не отказала ему в том, чтоб отойти от той стрижки, к которой была привержена, от манеры отращивать ногти и красить их зелёным или синим, даже от китайской кухни, которой он теперь терпеть не может! В один из моментов, когда ссора зашла так далеко, что Алиса позволила себе прокричать о том печальном факте, что она, ради того, чтоб воссоединиться с Николаем, ушла от жениха со множеством достоинств, тот ядовито сообщил:
– А знаешь, зачем я тебя попросил волосы отращивать? Для сходства с одной девушкой! Хе. Несчастная любовь, знаешь ли...
Через два дня после того случая Алиса попросила квартирантов освободить своё прежнее жильё.
*
Свободная и независимая человеческая особь, находящаяся вне репродуктивных отношений, ожидала заказа в китайском ресторанчике и, облокотившись на стол, наслаждалась самопроизвольным мыслительным процессом, производившим сюжет рассказа, герои которого, чистые от ошибочных пристрастий, были названы Эльзой и Клаусом. Жутковатое и удивительное зрелище прервало удовольствие.
В ресторан вошла вторая Алиса Каравцева. Она блистала обесцвеченными, белыми, как китайские кроссовки, волосами, которые очень смахивали на подражание светлой пигментации раскрывшей рот писательницы. Она носила точь-в-точь такую юбку, какую последняя отхватила год назад на распродаже. Она повесила на шее крестик, видимо, с поддельным камушком, так похожий на тот, который мама подарила Алисе на совершеннолетие.
Выбрав столик, копия положила на него свою сумку, идеально подходящую к Алисиным любимым пыточным орудиям, именуемым модными туфлями, достала оттуда что-то вроде искусственных слез, которые используют носители контактных линз, и закапала в свои травянисто-зелёные глазки, так гармонирующие с ногтями.
Наполовину Николай, созданный творческим разумом Алисы, наполовину прежний Ваня, появился следом за новой возлюбленной, сел вместе с ней и стал листать меню.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Мария Чепурина: Два Николая. Рассказ.
20.07.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|