Леонид Зейгермахер: Лотерея.
Леонид Зейхермахер существует вместе со своими героями в каком-то отдельном, обособленном от нашей реальности, мире. Уникальное видение действительности - да, пожалуй, ещё хороший слог - делают его прозу настолько самобытной, что подчас теряешься, пытаясь найти в ней дорогу с помощью верстовых столбов прошлого опыта, прочитанных ранее книг и критических анализов. Проза, которую сам автор характеризует, как "Мои бессвязные записи", поражает чистой потоковостью, незамутнённо-своеобразным мироощущением, и способностью совмещать в себе, казалось бы, несовместимое: Леонид по-прежнему купается в бермудском треугольнике экзистенциализма, сюрреализма и простой сатиры, несмешной, в общем-то, как любая настоящая сатира, зато реалистичной выше всякой меры.
"Меня удивит, если кто-то посчитает это литературой, а я ведь пишу как есть, совершенно тупо, что вижу, что слышу в действительности, то и пишу - скрипнули половицы наверху, я пишу "скрипнули половицы наверху", на улице послышался крик прохожего - я так и пишу, ничего не изменяя..."
Именно в таком виде я и предлагаю вашему вниманию его повесть. Лотерею.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Дмитрий Савочкин (Диас)
|
Лотерея
ЛЕОНИД ЗЕЙГЕРМАХЕР
Лотерея
Сидят умные в туманных кабинетах, в коридоре нарисованы гости, а мостовая внизу, она грязная из-за бесконечного топанья немытых ног, галоши и туфельки спешат в цирк, сапоги - на базар, на площадь. Кто тот счастливец, который станет подметать утром мостовую - пестрые рваные бумажки, фантики, билеты валяются на земле, разбегаются глаза, хочется их собирать, укладывать в шкатулки, сундучки или в большие зеленые корзины для мусора.
Родные наши ангелы - самостоятельные мечты, умершие когда-то, в определенном возрасте, поглощенные эволюциями и мобилизациями, слушают скрип дверей; ночью ангелы прячутся в деревянную башню, которая украшает широкую грязную реку в чужом городе. В высоком окне этой деревянной башни виден старый самовар, в детстве я хотел сюда залезть, самовар этот пощупать, стряхнуть с него паутину, мне говорили, что это опасно, пугали меня хозяйкой, говорили, что здесь, в башне, живет хозяйка, если она поймает меня, мне несдобровать. Я представлял ее себе обыкновенной женщиной, глаза которой становятся чуть хитрее, когда она грызет семечки или размышляет вслух с соседками, поспешно выясняя какую-то ничтожную истину и одновременно прислушиваясь к тому, что происходит на крыше. Мне казалось, что в ее облике могли быть какие-то грубоватые черты - замазанные морщины и тяжелая седина на благородной голове, но самое главное - у хозяйки хранятся ключи от всех дверей. Я придумал себе, что ее сын - запойный детина, который говорит отменным басом, выдавливая каждое слово. Еще у него присутствовали пустые глаза, недоразвитые бакенбарды, гладкая райская прическа, собственно, вот и все достоинства этого молодца. Он вполне бы мог работать шофером в каком-нибудь санатории для стариков, пенсионеров и пожилых людей, именно так обычно и выглядит шофер в такой организации.
Стать стариком для какого-нибудь крепкого дядьки с золотыми зубами вовсе не означает быть морщинистым инвалидом, который качается под звуки военного оркестра. Наоборот, они видели себя в молодом строю юных курсантов, стоящих на длинной грязной платформе, которая едет неизвестно куда. Очень странно, но еще они хотели прогуливаться среди многочисленных пассажиров, когда кого-то предупреждают, кого-то арестовывают, а кто-то бежит в буфет за закуской, органически не переваривая голос вокзального репродуктора.
Безглазые пьяницы, одетые как попало, босые, в мохнатых шапках, отчаянные скандалисты - у всех была дурная тяжелая нескладная судьба, но несмотря ни на что, как только у них появлялась хоть какая-то возможность напомнить о себе, закричать, ворвавшись в трамвайный вагон: "Смотрите, это я!", они первым делом благодарили государство за заботу, кланялись всем пассажирам, извинялись за беспокойство, если оторвали кого-то от их мыслей, или вот тоже люди едут, слушают шум мотора, у всех ведь свои думы, - действительно, не хочется вмешиваться, потому что в жизни так мало осталось прекрасного...
Шум трамвайных моторов располагает к размышлениям. Пассажиры едут с работы в забрызганных клеенчатых фартуках. Они выполняли порученную работу, устали немножко, слушают шум мотора, мечтают, что в следующее воскресенье пойдут на футбол, футбол соединяет в себе пещерную идею и победные стандарты, это как маленький заводной трамвайчик, который дарят некоторым детишкам и в то же время футбол - явление массовое, можно причесываться, утюжить себя, а можно прийти лохматым в рваной одежде - непередаваемая футбольная атмосфера - здесь можно познакомиться с другими палачами из других контор, массе разрешается набить морду интеллигенту, который случайно зайдет на матч, тут можно вволю попить общественного пива, еще можно унести домой воображаемые автографы любимой футбольной команды и показывать их друзьям. Кстати, в слове СТАДИОН им поначалу слышалось что-то оскорбительное, и они сперва даже не хотели идти туда, они не хотели чувствовать себя СТАДОМ, что ж, вполне понятно - каждый хочет быть хозяином положения, вожаком, а стоять на воротах и проверять у всех документы никто не хочет, потому что это самая собачья должность, малейшая ошибка вратаря - и огромная толпа принимается орать, и тут уж ничего не поделаешь - это законное право - орать на несчастного сторожа, который должен ворота караулить и никого не пропускать без документов.
Потом ученые придумали охоту на медведя. Очевидцы говорили, что вначале выбирали жертву - это мог быть абсолютно любой человек, прохожий, его оглушали рукояткой пистолета или электричеством, наряжали в заляпанную медвежью шкуру, аккуратно расправляли все складки. Медвежью охоту полюбило начальство, оно стояло за ширмой и следило за приготовлениями, надо было стоять очень тихо - "медведь" мог услышать и наброситься, очень важно было постепенно разозлить его, поэтому с медведем знакомились и незаметно пихали его. Случалось, что медведь готов был заплакать от обиды и убежать куда-нибудь подальше - стены министерства видели и не такое.
На улице кипела реальная жизнь, торчали ржавые колья и гудели вентиляторы, это разгар трудового дня, когда все мальчишеское поколение уже давным-давно ушло вперед, они идут строевым шагом, закусывая на ходу. Это улица из моих снов. Проспект Космонавтов, длинная, просто бесконечная улица, есть старинные, оформленные колоннами и причудливой лепниной здания, но всего один высотный современный дом, магазины продуктовые есть, продают в них засохшие пряники и леденцы, еще стоит воинская часть на этой улице, есть радиокомитет - дом старый, низенький, барачного типа, вахтер отгородился вертушкой от раздевалки; в радиокомитете находится комната, в которой ремонтируют технику - телевизоры и радиоприемники свалены грудами, на столах набросаны детали и пахнет здесь канифолью и почему-то пахнет еще новыми покрышками. В окна виден лес - сосны растут очень близко, радиокомитет - самый последний дом на проспекте Космонавтов, окраина города, выбраться отсюда можно только деревенским автобусом. Различные надписи все больше убеждают меня, что на этой дороге я ничего не найду и никого здесь не повстречаю. В последнее время я много вижу свободных надписей, какие-то вывески, единственная ценность которых - еще раз подчеркнуть мою ничтожность. На каменном заборе, который преследует проспект Космонавтов, кто-то сделал длинную красивую надпись черной краской, вот ее философский смысл: "Рабочий муравей питается не тогда, когда ему хочется есть, а ест согласно общественного распорядка".
Невозможно управлять свободой, поэтому приходится выдвигать людей, которые согласятся каждый день следить за чистотой, подметать улицу, наводить порядок, они высматривают в сточной канаве пустые бутылки, сочиняют новые лозунги, поют чудесные песни, моют полы в казарме, также они строго судят тех, кто мусорит в подземных переходах, судят тех, кто мешает им чистить улицы, командовать людьми, разоблачать негодяев, управлять, их власть связана с общественной свободой, это своего рода дворники, они видят разбросанные щепки и тут же выясняют, кто это сделал. Неудержимая сумеречная тень на молочном небе, словно грязное пятно расползается по солдатской шинели, скоро дворники включат фонари.
Дворники освобождают нас от разного мелкого гнета и вежливо приглашают в свой отряд. Дворники произносят горестные примитивные речи на трамвайных остановках, они разъясняют обывателям, как нужно ловить беглецов, для их же блага из гуманных соображений, и никто никого по-настоящему не накажет, хотя число дворников почему-то растет, а число нарушителей уменьшается.
Дворники показывают населению различные виды мусора. Вот, например, упаковка для танков. Существует всего два вида упаковки для танков, и не надо путать государственную упаковку с районной упаковкой. Часто новички на первых порах их путают. Государственная упаковка - похуже качеством, она формируется из довольно скверной очистительной бумаги, такая бумага годится только для этих целей, правда, некоторые умудряются оклеить ей свою квартиру - украдут несколько побочных рулонов, пока вахтер не смотрит. А районная упаковка - гораздо лучше, потому что ее делают из фольги.
Для чего нужно заворачивать танк вначале в фольгу, а потом в бумагу - этого дворники не знают, скорее всего, им просто не доверили таких важных секретов. Зато у дворников целая коллекция сувениров, которые они подобрали на улице. Дворники находят гильзы, бинты и другие приличные вещи. Самая большая коллекция у бригадира. У него там есть несколько кошельков и сломанный зонтик.
Осенью дворники жгут большой костер, медленной лопатой бросают в него листья и выжидающе смотрят на прохожих. Редкие городские поляны становятся чище, дым уходит в вечность. После операции бригадир дворников гордо уходит домой по гладкому асфальту.
Я был у него дома. Там царит геометрическая суета, я в этом хорошо разбираюсь. Каждый предмет вроде бы находится на своем месте, но поверьте, позицию его очень трудно вычислить. В прозрачном шкафу скучает костлявая птица, она выставлена здесь недавно, она здесь пробудет некоторое время, пока хозяин вычистит клетку и приведет в порядок чешуйчатый платок с эмблемой секретного клуба. Птица шипит недовольно, она нужна хозяину для того, чтобы демонстрировать ее посетителям.
Таких птиц выращивали на учебных фермах, в свое время поступил большой заказ от военной кухни, вдруг потребовалось очень много этих птичек, они неприхотливы, любой бездарный механик сможет легко вырастить их на своем участке, они не погибнут, даже если наступят холода, сами закутаются в полиэтилен - гнезда они, увы, не вьют. Иногда шляются и ковыряют землю.
Известная ферма по разведению этих птиц находилась в свое время на улице Народной. Народная улица несколько раз прерывается разными переулками и просто мусорными кучами, так что отыскать ферму было очень сложно, более того, я интересовался у знающих людей, птицеферма была замаскирована под институт, чтобы сбить шпионов со следа.
Сейчас от птицефермы остались лишь развалины и остатки деревянного забора, а вокруг всего этого великолепия теперь теснятся коллективные гаражи.
Я сейчас не помню, о чем мы тогда говорили с бригадиром, вряд ли о чем-то серьезном, скорее всего, речь могла идти о полезных ископаемых, о том, что сейчас продают и где это покупают, об атомной энергии или о каких-то других незначительных вещах. Он угощал меня конторскими сухарями, ему выдали их на заводе, чтобы можно было кормить птицу. Сухари были исключительно вкусны. Мне до сих пор неясно, как на них реагировала его домашняя птица, но мне они очень понравились.
Современные беседы сводятся к обсуждению футбольных катастроф или алкогольных рекордов, причем я заметил, что многие почему-то стремятся перебить, перекричать своего собеседника, как будто они лучше знают какие-то детали.
Общество - это важно - это является характерным для общества, так вот, скромная наша публика, оказывается, хочет на свободу. Свобода - это как самодельный фонтан, поставленный властями в удобном месте, где-нибудь в коридоре посреди бомбоубежища. Всем разрешат, даже пленным будет позволено брать воду. Вначале к источнику подойдут люди из генерального штаба, наполнят свои походные фляги и термосы, потом напьется руководство главной психиатрической лечебницы страны, затем - администрация центральной тюрьмы примется стирать в фонтане свои рубахи и штаны, потом - простые люди - дворники, артисты и шоферы станут пить и купаться, для этого и сооружали фонтан. Кое-кто скажет мне: "Ну ладно. Фонтан, вода, публика - это ясно более-менее. А кран? Будет или нет какой-нибудь кран, чтобы не было злоупотреблений? Ведь некоторые - это точно известно - вообще не захотят ни пить, ни купаться, ни одежду постирать, а захотят просто сфотографироваться рядом с фонтаном".
Те, кто хоть раз пробовал на вкус мутную водопроводную воду, я думаю, меня поймут. Я приходил с работы, падал и поднимался вновь, чтобы уйти на работу - желтый особняк на Разбойничьей улице.
Разбойничья улица вся состоит из лестниц и исцарапанных домишек - дома строились когда-то для конвоя, деревянные, у всех этих домиков вчерашнее крыльцо и роскошные перила. Разбитые окна заколочены фанерой, вместо штор - простыни, хозяева этих домиков - житейские люди, боятся холода, они немногословные материалисты, руками своими постоянно что-то сооружают и нащупывают в прохладном воздухе; Возможно, это они изобретают особый треугольник, который будет годиться только для того, чтобы перечеркивать символ рабства, то есть будет предназначен специально для этого. Они стесняются этих своих движений, так как во-первых, живут они все-таки на Разбойничьей улице,а во-вторых, давно известно, что свобода - это обман.
На определенном этапе жизненного существования многое теряет смысл - любовь, вражда, свобода и выражение лица - да, да! - появляется бессмысленное выражение лица, именно поэтому нужно научиться воспринимать предметы и события не только раздельно друг от друга, но и во взаимосвязи. Я говорю это для людей, которые умеют держать в руках газету, умеют читать. У всех людей есть свой порядковый номер - это все-таки важное обстоятельство; кстати, ты разве не заметил, что трамвайные люди всегда прислушиваются к твоим безумным речам? Дело государственной важности, касается всех. Просто я знаю человека, который открыл движение - я горжусь, что знаком с ним. Когда есть выбор, он идет вниз, эта дорога самая правильная. Мне на работе обещают выдать велосипед, но когда это еще произойдет!
Хожу в крепких милицейских ботинках, а завтра я буду сжигать ее портрет. "Что я, железная, что ли. Я плачу - прихожу домой... Ты думаешь, наверное, что я железная, ничего не чувствую, да?". Важно понять, чья любовь является искушением. Женщин или начальства? Если бы я не опаздывал так сильно!.. Рельсы прямо во дворе, площадь директора Шваллеса. Как здесь живут люди-ведь постоянно под окнами... А завтра снова на рынок, мало того, заставят работать в выходные тоже. В магазине - полосатые костюмы, очень модные сейчас. Качество!
Я становлюсь забывчивым, забываю телефоны, имена, убеждаю себя, что это обычные, совершенно незначительные провалы в памяти, что пока ничего серьезного, - но все-таки обидно - забыл несколько умных мыслей. Соседи мои меняются, уже стали здороваться, говорят почти без ехидства, хорошо. Это чистая правда - некоторые из них работают на государственной службе, по ночам они грабят прохожих, в доме живет целая семья тайных агентов, в моем подъезде! Это абсолютная правда! Спрячутся в кустах и прямо под окнами устраивают охоту на медведя. Прохожие не могут закричать, а только всхлипывают. Их парализует не столько электрический ток, сколько неожиданность.
Мне снился Бульвар Культуры. Стою на остановке, волнуюсь, что не приедет. С тем же успехом я мог бы ждать трамвай в другом месте. Но это мирный обман, каждый день трамвай приезжает, пассажиры сидят в отсеках, трубят в трубы и включают сигнализацию, линия вибрирует. Гости несут корзинки с чистенькими яблоками, выкопали за городом.
- Приветствую!
- Приветствую!
Давай вначале определимся... Смотрю - гости превратились в силуэты, уменьшились и вписались в город, в тракторный завод.
Торжественные аттракционы, тряпки, спички, лица, земля, медленные куски пространства, грязные ступеньки, душно, как душно! Воздух неслышно вытекает из магазинов. Деревья качались от ветра, дрожали, копировали пьяных, те обиженно скалились, углублялись в гаражи, пихали друг друга, падали. Пьяные вечерами сидели на скамейках, потом обещали друзьям вернуться и несложными тропинками уходили домой. "... А девочки ждут... "
Все знали базу, где продавали дешевое вино. Ржавый забор окружал некое подобие водонапорной башни, рядом с башней всегда лежал человек - продавец - через него перешагивали - а он вскидывал голову и цедил, цедил безумные разоблачительные слова; он старался говорить разборчиво: "Сейчас я вас буду медленно-медленно убивать, да, убивать". Возле башни было небольшое болотце с ноздреватой какой-то грязью. Приходила жена продавца, бранилась, вытаскивала своего мужа из грязи, чистила ему рубашку, при этом грязные комочки летели во все стороны, потом она брала какую-нибудь картонную коробку, которых было полно вокруг, клала коробку в лужу, поудобнее устраивала своего супруга и уходила. Все смотрели одобрительно и понимающе на часы на его руке. Вино начинали продавать уже утром, но чтобы не было слишком рано, время сверяли по этим часам. Продавец учился вместе с нами в одной группе, был хорошим студентом, хорошим товарищем, лекции не прогуливал, учился хорошо, преподаватели любили его и однажды вручили ему эти самые часы.
Что же случилось со мной? Не могу спокойно пройти мимо киоска, покупаю жареные орехи, поедаю их чуть ли не пригоршнями, это ведь ненормально! Наверное, мозги мои все-таки подверглись воздействию пропаганды, теперь мучаюсь воспаленными мыслями, что-то выкрикиваю, играю на одной струне, памяти совсем никакой, кто-то достает пыльную вселенную из шкафчика, я недавно видел у одной капризной женщины большой деревянный глобус в кабинете - в нем спрятаны коньяки, бокалы. Она предложила мне, глядя на меня в упор и вопросительно выпуская дым. Я отказался. Она обиделась, я хотел выбросить это из головы, но глобус на такой прочной университетской подставке, на полированных резных ножках, что его очень трудно забыть.
Я познакомился с бывшим ювелиром, которого все считают дураком, полный человек, волосы начали седеть, он их зачесывает назад, рассказывает невероятные истории, что он приехал из деревни, у него ничего не было, только табурет и веревка, он совершенно ничего не знал и не умел - а теперь он широко показывает какие-то чемоданы, подсвечники, хрусталь. Его несколько раз обворовывали, но он все это сумел восстановить. Кое-кто видел его на стадионе в медвежьей шубе. Он говорит мне: "Я хочу, чтобы ты зарабатывал, видишь эту бедную женщину? Знаешь, чья это жена?"
Мы приняли на работу худенького мальчика с испуганными глазами, он выше меня, у него добрый голос, плотный голос, таким голосом хорошо рассказывать какие-нибудь кулинарные тайны. Он, этот мальчик, раньше всех приходит на работу, он рыцарь, вежливый, предупредительный, он смущается и краснеет, когда шушукается с начальством. На работе - обед. Один сотрудник сам с собой лениво играет в карты, другой ест лапшу, кто-то просто дремлет, а этот мальчик в тягостные минуты обеденного перерыва что-то пишет на чистеньких листках аккуратным почерком и препятствовать ему бесполезно. Двуликий мальчик будет вдохновенно писать до тех пор, пока не раздадутся гудки, благословенные гудки, которых все мы с нетерпением ждем.
Непонятно, почему у него такой тревожный взгляд, ведь этот мальчик знает всех городских фотографов, мастеров рукопашного боя и солдат железнодорожных войск. Они иногда заглядывают к нам в помещение. Заводят разговоры:
- Сейчас никто никем не командует!
- Нет, ошибаешься! Сейчас все командиры, все командуют! Каждый командует!
- Ты в армии не служил, а у меня звание - майор! Откуда тебе знать!
Выдернутый из привычной среды, я уже не помню тех, с кем мы лежали в больнице. Новый мальчик завтра идет вместо меня, а я должен научить его всем премудростям, чтобы он не опозорился и не опозорил нашу контору. Начальство почему-то не отпускает меня, а ведь мне там откровенно рады, каждый раз меня там встречают. Я же вижу - он боится и совсем не хочет туда идти. Правда, место это находится очень далеко, надо долго ехать на трамвае, а потом пешком, через рельсы, сугробы, через лес и овощехранилище и потом там придется еще повозиться с аппаратурой, нудная кропотливая работа.
Кстати, я вам еще не надоел своим брюзжанием? Просто ходишь, ходишь по улицам, а глазу совсем не за что зацепиться. Ну, на самом деле, я конечно, видел самых разных людей - расслабленных девок, милиционеров, пьяных - ну и что из этого? Видел людей приличных, солидных - седая бородка, шляпа и портфель, вот только что они, эти люди, плевались и ругались на остановке, а теперь рассуждают культурно о триумфальных арках и о памятниках истории.
Почему ты так любишь все эти клиники, вечно у тебя больницы, театры, солдаты какие-то, тюрьмы, почему это занимает у тебя центральное место? Почему все так мрачно, в чем дело? - просят объяснить меня.
Мои бессвязные записи - я и сам хотел бы знать, что же в них отражается? Если я ничего не путаю, этот жанр не совсем документальный. Остается надеяться, что это интересно читателю - однажды кто-то говорил мне (я запомнил удивление в голосе), что понять в моих рассказах ничего нельзя, хотя определенный литературный дар у меня все же присутствует.
Вообще, я хотел написать об одном человеке, который недавно погиб. Погиб прямо в университете, прямо в самом здании. Он лежал возле столовой, его видели все. Он разбился, упал с высокого этажа с лестницы. Я не был его другом, я его никогда не понимал, я его боялся. Мы мало с ним общались. Он был астрономом, постоянно цитировал святые книги, некоторые знал наизусть, изобрел математическую теорию, чтобы выигрывать в лотерею, вел дневники, записывал сны, искал взаимосвязи между событиями. После его смерти - все пропало! Все его записи исчезли, его тексты, его мысли - кто-то все уничтожил, а мать сожгла его дневник. Его считали сумасшедшим, студенты над ним посмеивались, а потом вдруг выяснилось, что он был незаурядным математиком, умнейшим человеком. "Мы не ценили его".
Он не собирался кончать самоубийством жизнь, это точно, у него остались незавершенные труды, кроме этого, дома у него был на целую неделю сварен суп, но прокуратура все равно стала говорить, что это самоубийство.
У него была масса врагов - университетские провокаторы, шпионы, одного из них он душил однажды, но ребята выхватили того и спасли.
Все, уволили меня. Свободен теперь. Был здесь вначале художником, механиком, а последняя должность - курьер. Курьера приняли нового, я сам подавал объявление и отвечал на звонки. У начальницы температура, но орет уже на других. Курьер новый - самостоятельный мальчишка, я объясняю ему, как лучше доехать, а он отказывается, чудак. Человек со свежей душой, как в том фильме. Милая начальница скоро возьмется за него. Я получил деньги, но торт бывшим коллегам не стал покупать, пусть привыкают к тяготам.
Отправился в университет, встретиться захотел и выяснить кое-что. Встретился, но ничего не выяснил. У него была какая-то папка, она пропала после смерти. Все как сговорились, говорят, что у него были мрачные мысли и они раньше еще видели его около лестницы.
Мне кажется, что кое-кто изменился. Вроде такие же медленные рассуждения ни о чем, те же самые речи, которые нельзя осмыслить, которые повторяют мои же собственные слова, но все-таки как будто что-то скрывает. Один вообще уехал из города сразу после этого случая. Многие обзавелись отговорками и алиби себе подготовили. Дураками притворяются.
Сделаем паузу. Нет, погиб человек да еще и результаты его жизни уничтожены! Выглядываю в окошко-плохо сделанные детские качели - согнутые массивные трубы с привязанными ремнями качаются от ветра, раздается скрип. Он собирал у себя тиражи, смотрел, анализировал, но был нищим.
Качели были когда-то выкрашены в золотой цвет, неизвестные ободрали краску. Потом он увлекся политикой, принялся сопоставлять даты, похоже, он обременял людей. Им была неудобна его жизнь.
Весна - все тает, сугробы почернели, а я мучаюсь в теплой куртке и шапке, но в конце все-таки догадался шапку снять. Сплошные лужи. Прохожие осторожно ступают. Там, где солнце, уже видел бабочек и желтые цветки. Старухи в сказочных синих шерстяных шапках сегодня напоминали волшебных мудрецов. Когда трамвай проезжал мимо кладбища, водитель, как обычно, на повороте чуть затормозил, и я вдруг почувствовал запах бальзама. Я поехал за документами, странный был денек, но мне все подписали. Почти все у меня получилось, а как с алиментами быть - потом что-нибудь придумаю.
Сегодня все меня поздравляли, что я уволился. Впервые после увольнения мне так легко, отсыпаюсь, набираюсь сил. Начальница размножилась - привела свою сестру. Мне рассказали, что в контору сегодня приходил тайный церковный служитель, доставал книгу, приглашал к себе, долго говорил, а в итоге стал нашим клиентом.
А сегодня гулял в сквере. Увидел бутылку, она стояла на ступеньках, зеленая, не успел я мысленно прицелиться в нее, а мне уже предлагают купить золотое кольцо и цепочку. Тот самый татуированный тип, который напал вчера на моего друга, когда тот выходил из книжного. Я сказал, что нет денег и хотел уйти, а он, похоже, не поверил, начал сбавлять цену, принялся ругаться, кричать. Его забрал наряд милиции.
Как-то, это было давным-давно, я еду в трамвае и слышу такой странный разговор. Говорят двое пенсионеров.
-... Слушайте, мне тут в голову неожиданно пришло - может, надо разрешить грабить людей? А что, по-моему, интересная мысль!
- Да, правильно, пусть они стоят в специально отведенных для этого местах, а не в подъездах караулят, на лестничной площадке и не на улице прячутся, за деревьями...
- Вот-вот! У меня был такой случай, я был в командировке, шла женщина с большой сумкой...
- Женщинам надо помогать.
- А это был какой-то праздник... И вот идет она по двору, я наблюдаю за ней...
- Уже тюрьма! Ваша остановка!
- Да вы что! Уже выходить! Вот ведь как незаметно, за разговором, ну, спасибо вам за компанию, всего вам хорошего!
- До свидания!
Обычно пенсионеры высказываются, что стало дорогое электричество, или жалуются друг другу, что болят ноги, или говорят, что погода отвратительная, а тут - вроде и говорили совсем тихо, и слушателей почти не было, а вот такие важные темы затронули.
Да, строители постарались - тюрьмы очень живописно разбросаны в городе - запертые двери, решетки и подземные коридоры. Толстые жители саперных округов помнят о волшебном ключе, а все-таки гуляют на природе и наслаждаются едой домашнего приготовления. Все очень просто, вот к примеру, что они думают о своей судьбе? Чтобы это понять, сгодится любая большая комната, или даже самый обычный школьный спортивный зал,в котором чистота и несколько тревожное эхо, так вот, судьба - это как будто реальный сон, сон о том, как в это гулкое помещение входят гости. Гости откуда-то знают, что хозяина нет здесь, и почему-то уверены, что их скоро забудут. Гости движутся спокойно и буднично, как стрелки часов, половицы при этом почти не скрипят, а пыль не летит радостно в воздух, они понимают дорогу и способны пройти сквозь стены, если это будет нужно.
Я вообще хотел написать обо всем, что меня сейчас волнует, что для меня важно, я думал, напишу побольше, пусть будет сумбурно, посмотрим, чем все закончится. Писал, в-общем, бесцельно, часто отвлекаясь и проваливаясь, уходя совершенно в противоположную сторону. Хотел бросить, но это вошло в систему, в привычку, в кровь, я пропускал какие-то якобы несущественные эпизоды, но потом все-таки возвращался и вспоминал, и это оказывалось главным, именно то, что ушло, восстанавливал какие-то детали и куски. Я передвигал мебель, чтобы не разочароваться, сидел неподвижно в своем кабинете над каким-нибудь документом.
Люди стали задумываться: "А? А? Откуда это взялось? Куда это делось?". Мне ведь тоже хочется знать, куда несутся фактически светлые годы, я хочу оживить время, украшаю пустую комнату рисунками, размахиваюсь, и тоже, между прочим, мечтаю.
Соседка хотела толкнуть меня, ее удивляет, что я знаю пароль. Деньги пресловутые и логика говорят мне, что мыслю я мелкими категориями и не вижу дальше своего любимого города. Когда я прибираюсь (после визита соседей) и развязываю узлы на шнурках, я думаю, что у него в дневнике могли быть такие слова: "Ничему не верьте, если вам скажут". Ночью мне звонили со старой работы, я уже спал, спросонья что-то буркнул, и отстали.
Инспектор долго смазывает руки кремом, в кабинете у нее - магнитофон, чтобы записывать каждое мое слово и потом исправлять его, на стеллажах - коробки от съеденных когда-то конфет, просто выставка какая-то. Она говорит спокойным, ровным, холодным голосом. Вы слышите, что я вам говорю, посмотрите внимательнее, вы видите, что я вам тут написала. Это все происходит на бирже, а не в милиции, но она явно оттуда, тетка вредная.
Мне дали адреса, поехать туда придется. Это далеко от дома, поэтому я просто возьму там отказы в письменном виде с печатью, привезу их на биржу и вручу этой женщине. В принципе, работа мне нужна, но не сейчас, сейчас я хочу немного отдохнуть.
Однако, встаю рано - или привычка, или будоражат птицы. Птицы словно дети, которым выдали дудки, они придумали и дудят теперь гимн весне, мелодию, радостную и дурацкую одновременно. Днем жарко, а утром лужи покрыты льдом. В прошлом году приезжал мой дядя с фотоаппаратом, тоже весна была, я ему реку показывал - на одном берегу лежит снег, а на другом - уже зелень, мне хотелось, чтобы он это сфотографировал.
Гудящие провода режут пространство, как консервный нож режет банку, ориентироваться легко. Все маршруты в городе проходят в одной плоскости. Мне нравятся дневные люди - они улыбаются детскими улыбками, симпатичные, открытые, они ничего ведь не знают, совсем ничего. По ночам их ловят эти, дурные, тяжелые. Дневные потом не помнят, как оказались в этом месте, могут даже забыть собственное имя. Некоторые заводят дневники, записывают даты, но ведь это не поможет.
В гостях открываю балкон, чтобы вышел дым. Ночью становится холодно. Вчера ходил на край города, слева школа, ограда с деревьями и памятниками, справа комбинат и впереди-место, где я, к счастью, оказался не нужен, бутылочная организация. Это слишком далеко. Правда, они развозят своих сотрудников на автобусе, но я все равно доволен, что получил отказ. Слушаю реквием, длинная вещь, оказывается. На балконе - старый диван, можно сидеть и смотреть на прохожих. Муж у нее сочинял стихи и писал песни, потом стал спиваться и воровать. Она кормит меня оладьями. Я сижу у нее на балконе.
Пока я был в гостях, пока птицы чирикали хором, кто-то передвинул с места мешок с мукой у меня дома, это странно, потому что ключ только у меня.
Иногда дотронуться до моих мыслей - все равно, что дотронуться до раскаленной печки, я сам уже много раз обжигался, да и вы, наверное, тоже почувствовали. Перемещаюсь на грузовике, не хочу связываться с трамваями, а для грузовика открыты все калитки, можете как-нибудь убедиться.
Телефон предупреждает: играет беспокойными звоночками, пересекает тишину, тревожно каркает, а я объявил соседке, что буду суп варить себе на целую неделю, прямо в трубку это сказал, гудки тревожные сразу прервались и лампы хитро мигнули, а я еще сомневался, что это имеет какое-то значение. Кто-то обучил моих соседей пожимать руки, и теперь они всем подряд дарят свои рукопожатия, да еще в самый неподходящий момент норовят тебя обнять. Все это делается медленно, чтобы смутить неподготовленного, они притворно сокрушаются, словно действительно живут моими проблемами, гримасничают и время от времени выкрикивают что-нибудь обидное.
То, что кричат они, по сути, готовые заголовки для книг: "Как надо воспитывать детей или для чего нужны деньги". Вот до этого я просто не способен додуматься. Я могу, конечно, на несколько часов отложить все свои дела и нависнуть над пишущей машинкой, но ничего не получится,я ручаюсь. Кстати, машинки уже нет, я вернул ее. Собираю теперь встречные названия - глаза обманывают меня - вижу "Месса", думаю, что это "Мясо", и так далее. Тишина изменилась, стала враждебной, ядовитой, грубой. Мебель издает время от времени трагические звуки, я думал вначале, что такое происходит только в моей квартире, но оказывается, у других тоже.
Мой друг учитель, завтра мы с ним отправляемся к одной знакомой, обещала накормить нас, побеседуем, она тоже учительница, кандидат наук. Опять звонили с работы, что-то испортили, хотят, чтобы приехал я и ремонтировал им технику, чуть ли не с угрозами зовут меня приехать, извините, ребята, но уже все.
Сказали между прочим, что бывшая моя начальница завела котенка и купила себе нежную пижаму. Интересно, приходит ли к ней ее лысый брат, продолжает ли она драться с ним, или они дарят друг другу прочные аккуратные блюдца? А какая мне разница? Зачем мне нужно знать о девочке, которая на работе раскидывала свои игрушки, щебетала по телефону и дергала солидных мужиков, о чем я переживаю? Я отбыл ровно в назначенный срок, приспособился, хотя никогда терпеть не мог такой дикой точности, потому что все у меня глупо, криво, вон у меня даже в идеально квадратной комнате звезды качаются на неправильных обоях. Моя начальница живет в тихом районе, я думаю, там не кричат под окнами, хотя кого-то, может, и грабят.
Ночные или поменялись ролями с дневными, или стали по ошибке ловить сами себя, кто-то бормочет в темноте, когда его ведут к машине. Соседи под разными предлогами заходят и, улучив момент, задают свои поганые вопросики: Как у тебя дела, сколько зарабатываешь, когда квартиру освободишь?
Зубная паста, которая разрушает зубы, теперь во всех киосках. Кто же из них убил его? Кому понадобилась его жизнь? Я покупаю лотерейные билеты, но мне никогда не везет. К нам в контору заходили такие важные прямоугольники, что после их визита я и мои товарищи долгое время пребывали в раздумье и не могли ничего вымолвить, прямоугольники двигались прямо из центра, они шли по шпалам, из глубины, солидные, значительные, хитрые, раньше они по праву были бы бездельниками, бездельниками на основании сложившейся абстракции, они несли что-то в своих мешках, над этим можно задуматься. Когда они заглядывали к нам, высокие, как победители, они снимали фуражки свои, потому что видели меня. Я нахально сидел в кресле для клиентов, я был, словно в театре, я давил нужные кнопки, брался за рычаги и жал на педаль.
Я помню только, как сидел в кресле, а потом из коридора раздавался визгливый голос начальницы, она неслась сюда, она успевала выкурить несколько сигарет за очень короткое время. Начальница была молодая и красивая. Друзья советовали ей писать приговоры, у нее был бешеный почерк, в пожарном шкафчике она держала запасные батареи, там же хранились письма от брата. Она часто ругала его, они дрались, когда это было уместно, она даже приходила на работу с синяком, опаздывала, но тем не менее, своего брата она любила, ей мерещилось, что он тонет и барахтается в сетях, что он галстук порвал, что он потерял свои волшебные шарики, она вмешивалась, доплывала до него, вытаскивала его на берег, не знаю, как описать течение такой жизни, жизнь текла, мирная жизнь, да, наверное, жизнь текла через край, они танцевали и целовались у меня на глазах. Она была талантлива, а он беспрекословно подчинялся ей, я видел это.
Ей становилось скучно и она говорила мне: "Сейчас очень трудно найти работу - я сама когда-то... "Начальница хочет от меня избавиться. Охранник дарит ей цветы, она капризничает, хочет вазу, а цветы ей такие вообще не нравятся, она разборчива. Охранник - молодой юрист, специальность - проведение допросов, ласково расстегивает ей блузку, шутливо просит что-то, она наотрез отказывается, стесняется, он еще более деликатно целует ее, может быть, он наглый, думает она, что это он позволяет себе при сотрудниках, ведь я - директор учреждения. Она грациозно идет с ним наверх, там есть диван, а мне говорит, чтобы я думал о работе и не занимал телефон. Я нервничаю, я думаю о работе, звонит моя невеста, а я должен исполнять глупый приказ.
Были в гостях, хозяйка - замечательная, она хорошо готовит, слушали музыку и беседовали. Я ей принес талисман, смешная игрушка, иногда отвечает на вопросы и какие-то советы дает. Еще я нарисовал ей картинку. Я долго искал ее дом, совершенно не помню, на каком она живет этаже, вообще, этот район новый, незнакомый для меня: гаражи, стройки, канавы и мосты. Друг говорит, что район бандитский. Ему тоже в гостях понравилось.
Детство - ловкий возраст. Чтобы одежда не болталась, чтобы не продырявилось ничего, растят детей в спешке, в давке, ты спроси чего-нибудь полегче, с пассажиров мерку снимают, дети вопят, залезут на дерево, не могут слезть потом, или упадут в какую-нибудь яму и выбраться сами не могут. Я помню, как в детстве меня кололи врачи, я совсем маленький был, а все-таки запомнил, как шприцы звенят. Отпечаталось. В детстве меня удивляло, взрослые ругаются или водку пьют - это же плохо, как они не могут удержать себя. Быть последним взрослым - быть первым ребенком. Я все хочу осмыслить этот закон, хожу, встречаюсь с людьми, смотрю фотографии. Что-то исчезает, бесполезно даже искать, словно сам предмет поисков вдруг распадается, чтобы потом случайно найтись в совершенно неожиданном месте.
Потрескавшиеся человеческие оболочки - это такими мы стали сейчас, это теперь в наших мозгах пустота и неподвижность, я забыл уже, когда в последний раз что-то по-настоящему праздновал. Суета! Невозможно придумать что-то хуже, чем эта повседневная возня. Хотя это может быть даже полезным (в малых дозах, разумеется). Можно сделать порошок или напиток и давать его по чайной ложке Слишком Веселым Людям.
Любой ребенок, за которым ухаживают, с которым разговаривают, которому покупают пусть даже самые убогие игрушки, избавлен от взрослой суеты, от символических забот, выдуманных интриг, он плюется, пакостит, мусорит, он торопится, пока его не коснулись зловещие числа, он думает вслух, удивляя бабушек и дедушек.
Значит, свобода - это обман? Тогда от чего же мы освобождаемся, когда врем? Люди верят в большой кошелек, как мои соседи - в богатого прохожего. Богатый прохожий - здесь вроде бы жертва, но не совсем так. От прохожего тоже кое-что зависит. Он может как следует вооружиться, пойти по другой дороге или вообще остаться в это время дома, но он этого не делает. Почему? Что же ему нужно? Я в этом не совсем уверен, но мне кажется, что ему нужно во что бы то ни стало дать кому-то использовать себя и сделать собственную судьбу таким образом добрее, полезнее, чище. Это святой человек, он знает, куда он идет... Ну-ка, ну-ка, интересно, а может быть, он еще способен предугадывать какие-то налоги, изменения в деньгах или амнистию для преступников? Нет, конечно, ведь он пойдет по неизвестной дороге, здесь он встретит незнакомых людей, которые будут отвлекать его, а потом парализуют и отберут кошелек.
Грабители изнемогают от соблазна, когда видят прохожего, они должны постичь эту ситуацию, научиться, преодолеть, вызубрить, прежде чем соблазн как таковой перестанет их мучить. Таким образом, этот несчастный прохожий - орудие, инструмент в руках судьбы, он поможет исцелить некоторых. Благодаря ему они станут хотя бы чуть-чуть свободней, как те ученики, у которых умер учитель.
Мне опять звонили вчера, очень настойчиво, была ночь уже, просили заменить батарейку, никто, кроме меня, это не умеет. Они выгнали всех продавцов, а их слава и деньги за испытательный срок достались директору и мальчику с грустными глазками, не курьеру, а другому.
Присутствовал на групповой консультации, я немного опоздал на нее, поэтому сидел в последнем ряду, народу было много, люди сидели злые, каждый прислушивался к дыханию своего соседа, так что в один прекрасный момент все вдруг перестали дышать и наступила полная тишина, даже стулья не скрипели. Было душно, а у меня не было возможности раздеться, я сидел в куртке и тоже не дышал. А потом пришли юристы и разъяснили наши права, у меня все расплывалось в глазах, они закрыли дверь в коридор, чтобы всем все было слышно.
Мой друг вчера случайно проболтался человеку, которого я подозреваю. Он сказал ему, что я пишу этот рассказ, они пили чай, и тот сделал вид, что его это не заинтересовало. Да, я ни в коем случае в самоубийство не верю. Гибель этого человека так же реальна, как грабежи у меня под окнами и мое увольнение. Ну, к своему увольнению я стремился сам. Грабежи я не в состоянии прекратить, только предупреждаю людей, чтобы не ходили здесь по ночам. Заявлять бесполезно - эти ребята сами имеют отношение к милиции, они иногда ласково угрожают мне. Банда достаточно большая, в ней участвует даже девочка с собакой. Когда я только въехал в этот дом, некоторые соседи как-то уж очень назойливо стремились познакомиться со мной, выясняли, какая диагональ у моего телевизора, выпиваю ли я, интересовались, сколько мне платят, грабители окликали жертву по имени, человек доверчиво останавливался, а потом его оглушали и грабили. Чтобы не было подозрений, бесчувственное тело везли на машине и где-то бросали. Человек ничего не помнит, все думают, что он был пьяным. Грабители иногда нарочно орут пьяными голосами.
Однажды мой сосед сказал в моем присутствии(он никогда не говорил ничего лично мне, меня вообще старались игнорировать или устранять): Хорошие у него замки, надо будет как-нибудь зайти к нему. Он специально в подъезде иногда стоит, ждет своих приятелей. Я знаю, он человек образованный, простукивает трубы, обслуживает цех, это не пустяки, но люди запуганы, когда приходят сумерки, все держатся на расстоянии, друг от друга шарахаются, и я чувствую, меня тоже стали бояться. Возможно, это и к лучшему.
Я сегодня, наконец, выспался. Оказывается, какие-то записки уцелели. Звонил мой друг, к нему обратился отец того парня, просит кое-что разъяснить, он упоминает там одну женщину, я ее знаю, кстати. Довольно странная женщина. Недавно развелась с мужем, живет теперь в другом городе, воспитывает детей. О ней он пишет несколько раз, дескать, приходила такая-то. Моему соратнику приснился сон - он хотел отдать погибшему его книги, а тот сказал, что этим больше не занимается. Вчера мой товарищ ходил в университет и видел там кое-кого, тот все еще продолжает играть в свои игры, а значит, что-то еще должно произойти. Мой друг обещал мне позаботиться об этом человеке.
[Почему мы должны слушать эти бесконечные разговоры про каких-то его друзей, непонятно, совершенно непонятно, никаких имен, ничего конкретного, какое-то убийство, какие-то грабежи, мы хотим отдохнуть от всего этого, мы ведь и так лишены возможности. Сплошные загадки! Это можно с начала читать, с конца, все равно ничего не понятно, к тому же нет развития характеров. Надо, чтобы читателю было все понятно безо всяких объяснений.]
Болтал вчера по телефону, ее ученик пишет гениальные стихи, особенно, если учесть его возраст. Мои женщины уже узнали, что я уволился, они зовут меня куда-то устраиваться, хотят, чтобы я глянул технику, помог с бухгалтерией, а я хочу отдохнуть. Сказал им, что я в отпуске. Под окном пронзительно кричат-идет уборка территории, торопливо снуют, я тоже должен пойти, мусора очень много. Я нацепил наушники и не слышу ничего вокруг, они могут даже зайти сюда и я не услышу. Я слушаю гитару и деньги мне не нужны. Почти. После уборки в подъезде зажигают хрупкую стеклянную лампу. Я думал, что я ничего не услышу, а все-таки услышал - был звонок из другого города - моя невеста. Давно она не звонила. Говорили долго, накопилось. Зовет к себе.
Пока мы говорили с ней, мероприятие закончилось, люди разошлись, а старшая по подъезду унесла председателю списки тех, кто не участвовал в уборке мусора. Председатель у нас сидит в подвале. На нем шикарные брюки, легкий пиджак и немного потрепанная строительная каска. Подвал он облицевал кафелем, словно операционную; стал похож на философа, наш председатель, у него широкие плечи, лысая голова, людям он задает удивительно точные вопросы, и люди его слушаются. Он вызвал меня, я спустился в подвал. В подвале пахло дымом. Председатель ходил взад и вперед, а когда он ходит по подвалу, он быстро взглядывает на низкий потолок, чтобы не удариться о перекрытие.
- Я знаю - сказал он. -Знаю, что происходит у тебя под окнами. Вчера вон ограбили какую-то школьницу, гнались за ней, чуть не убили, давно уже, не помню когда, ограбили женщину, чью-то мать, а чтобы привлечь внимание, кричали на всю улицу имя ее сына, я все это знаю. Знаю, что грабители прямо под твоими окнами стоят, караулят прохожих, а потом прячутся в твоем же подъезде, или залазят в люк опять же рядом с твоим домом, как видишь, я и это знаю.
Он сел на единственный в этом помещении стульчик и словно дирижер, пошевелил пальцами в воздухе, подражая ритму поезда. Я стоял и ждал, что он еще скажет. Он указал вверх.
- Я знаю, что из верхней квартиры им подают сигнал, что кто-то идет, мне известно, что в их банде есть по крайней мере две женщины, есть люди из органов, чтобы обеспечивать прикрытие, есть шофер, который увозит тело. Ты воспринимай это, как детские игры. В детстве играл в прятки? Играл? Ну вот! Кстати, с собакой - это моя дочка, умница, на каблучках ходит, ей бы в театральном учиться! А наверху - моя подруга живет, она половицами скрипит, самая лучшая подруга моя, да, да, не удивляйся! А который стоит, курит под твоим окном и орет потом среди ночи: "Напилась я пьяной, не дойду я до дома" - это мой сын, у него голос, что поделаешь, если его это привлекает? Ты почему не участвовал в уборке территории, все участвовали, а тебя не было? Ты что, особенный? У нас людей не хватает, понимаешь меня? Грузчики вынуждены воровать по ночам! Ты себе не представляешь, с каким трудом я нашел шофера, который согласился незаметно сопровождать объект от трамвайной остановки, сигналить нашим, что идет, а потом отвозить... Потом человек, который бы предупреждал ребят об опасности... Мне же надо давать людям какие-то минимальные гарантии... Никто же просто так не захочет... Социальная защита... Внешность председателя вдруг изменилась - передо мной сидел высокий, с тонкими чертами лица худощавый человек средних лет. На нем было надето оранжевое пальто и зеленая шляпа.
- Я был строителем, мы делали пол похожим на ветчину, чтобы его хотелось, хотелось (тут он сглотнул слюну) нарезать и на хлеб положить. Мраморный пол с розовыми прожилками, прозрачный такой, ровный, влажный... Это очень, очень нежный, сахарный мрамор... Такой пол мы клали в столовых, в нашем дворце культуры такой пол, еще старались во всех кафетериях такой пол сделать, это ведь приятно, радует глаз? Я думал, чем вкуснее будет пол, тем приятней жить, ведь сам же потом зайдешь в какую-нибудь контору - никогда не замечал? Секретарша сидит в парике, курит, спроси у нее что-нибудь, ничего не помню, ничего не знаю, что такое? Я вспоминаю - в мое время дураков было гораздо меньше. Потому что правильно командовали, распоряжались всеми отношениями. На кровать в грязной одежде, в грязной форме по городу - да ты что! Уволить такого работника! Не получается - надо лучше думать! Пусть меня уверяют разные там лживые чиновники, ты понимаешь меня... Я прекрасно помню, действительно холодно было, мы мерзли в казармах, и я тоже мерз вместе со всеми, было стихийное время, ты что, думаешь, я все время здесь сидел, в этом кабинете? Телефон у меня все время был под боком? Кресло? Портфель? Да у меня даже чернильницы, даже галстука приличного не было! В кабинет придешь к какому-нибудь типу, к чиновнику, а он себя личностью возомнил, я у него прошу что-нибудь, унижаюсь, а он пошевелиться не хочет, ухмыляется... Конечно, приходилось воровать, но не так, мы всегда меру знали, понемножку, конечно, грабили, а что делать? Кругом часовые! Кругом вышки, кругом рабство! Такая была система, разрушить ее было невозможно, поэтому с ней приходилось считаться, но ты пойми - надо было еще как-то умудриться выжить в этой системе, чтобы не заработать себе выговор, чтобы сохранить репутацию, и люди выживали! Чудовищное было время - не было электричества, пистолетов не было, машин - ничего не было, а мы все-таки выжили! Смотри - друга у меня застрелили, другой сидит в тюрьме, ему грозит медицина, а мне везет, я на свободе... Мне всегда везло почему-то, я всегда успевал, вот так! Я раньше тоже не последний человек был - ведь это я придумал налоги. Слыхал, наверное? Налоги на выигрыш в лотерею. В свое время самые хитрые из нас, настоящие проныры - лотерейные билеты печатали - за это смертная казнь полагалась, а мы напряглись как следует, сели за пределами двора, где не слышно, как грохочет типография, там мы и стали издавать первые тиражи, дети нам помогали, соседи, мы дружно жили с соседями, с соседями надо дружно жить, запомни! аккуратно кромсали бумагу, чтобы был товарный вид, я был исключительно озабочен, чтобы было качество, мы еще облигации делали, я помню, весь двор был усеян бумажками, мы укладывали лотерейные билеты, чтобы потом по трафарету сделать выигрышные надписи, у меня станок был, но уж слишком лязгает он, это нехорошо, да и рвет бумагу, зараза, поэтому я нашел художника, он рисовал нам по трафарету, а потом мы собирали всю нашу лотерею, считали, кому сколько и - на базар несли. Вообще, выиграть можно, это даже твой друг заметил... Да! Цифр на самом деле не так уж много, которые приносят удачу, мы вот ограничены просто, а чем старше становимся, тем глупее, а он ведь молодой был... Кто же его столкнул все-таки? Мы с ним встречались, с твоим другом, обсуждали его методы, знаешь, он свой основной секрет не захотел раскрывать, так, кое-что сказал, что есть числа, к которым наше сознание особенно тяготеет, ну, эти, известные всякие числа... Он называл их предпочтительными числами. А полностью свою теорию он говорить мне тогда не стал. Кто же мог его столкнуть? Кто?
С председателем случилось еще одно изменение - на этот раз он превратился в сухонького старичка. -Вы поймите, молодой человек, все, что происходит под вашими окнами, необходимо государству, мы ведь не грабим этих несчастных в обывательском смысле этого слова - мы отвозим их в специальную лабораторию. Таким образом, это запланированный эксперимент, который наши сотрудники проводят на добровольцах. Никого еще не убили. Мы с главным регулярно там бываем, берем у них анализы, вообще, это образцовая клиника. Я хочу вас предупредить, молодой человек, нам все известно о любых ваших перемещениях, и в случае чего... Да, и ни один здравомыслящий человек вам просто не поверит, сочтет, что это бред, я знаю, вы пишете какие-то заметки? Мой вам совет - лучше их уничтожьте, пока не поздно, да, пока не поздно. Вообще, спасибо за то, что вы обратились к нам, спасибо, что рассказали об этих фактах. Мы постараемся разобраться. У вас ведь недавно погиб приятель, да? Упал с лестницы? Очень жаль, очень жаль. К сожалению, сейчас очень много людей кончает самоубийством. Очень жаль. Ну, всего доброго.
Старичок улыбнулся мне на прощанье ровными искусственными зубами. Я вышел из подвала. Общение с этими славными людьми,в основном, с председателем, в известной степени подкосило меня, и мне захотелось просто раствориться в суете, чтобы все это забыть. В детстве я почему-то считал, что недостаточно просто выключить телевизор, и после очередного сеанса документального фильма мне всегда хотелось разбить искривленный экран.
Однажды я чуть было не стал инженером по технике безопасности в оперном театре, случайно шел по улице и увидел объявление "Требуется". Это рядом с кукольным театром, где в чемоданах хранятся изувеченные запасные фигурки оперных певцов. Мой знакомый придает им нужный облик, а потом убирает вспомогательные детали. Картон, пластилин, тряпки - все связывают бечевкой и кукла получается как живая. Когда артисты шевелятся под симфоническую музыку на сцене, да! и представьте еще, что все это освещают прожектора - просто забываешь обо всем! Все напряженнее становится действие, куклы танцуют, а переводишь взгляд вдаль - там декорации, это, как правило, хорошо укрепленные многоэтажные строения с нелепыми крючьями; Когда в театре бросают иную фигурку, зрителю становится интересно, куда же она упадет, зритель уже не замечает, что персонаж в мятом костюме и несколько тяжеловат, на это и направлен спектакль, на достижение этого эффекта, вообще, театр стремится отвлечь, иногда даже напугать зрителя. Зритель почти не задумывается, кто же все-таки швырнул героя, это условность, в конце концов, это ему просто не должно быть интересно, потому что в перерыве он пойдет в буфет, где можно попросить добавки - вот это творчество! Пока соседи сверлили дыры, мороженное растаяло, а моя подруга заболела лихорадкой.
Дома, наверное, тишина. Я бы сейчас устроился спать, очень устал, если честно. Иду из суда. Копошился там чего-то, а эксперты смотрели, как я это делаю, я там зачем-то шутил, а они смеялись, я только потом догадался, что шутки у меня были двусмысленные, а значит, неудачные. Я хотел посмеяться над нашим законом, тоже, нашел себе подходящий объект для насмешек, а врезал по самому себе. В здании суда никакие издевательства над законом не проходят, где-нибудь в другом месте, еще может быть... Судьи вручили мне бумагу - я оказался самый дисциплинированный и безответный в городе. Я должен буду уплатить штраф, а иначе арестуют и отберут у меня все вещи.
Я осмелел, даже стал ходить по улицам, за это теперь расплачиваюсь. Я ведь уже находил провода, обломки каких-то зеркал, надо было задуматься, что это такое, а я этого не сделал. До меня доходят слухи, что у некоторых женщин под влиянием моих рассказов началось сумасшествие, впрочем, я уверен, что оно началось у них раньше и без моего участия. Я вообще допускаю, что мои рассказы могут усиливать какие-либо процессы, хотя пока еще ни один человек существенно не пострадал, ну, на всякий случай, нервных просьба увести подальше. Кстати, сегодня я вдруг понял: если даешь кому-нибудь совет, улыбаться нельзя, это злит собеседника, даже нельзя просто поднять бровь. Это элементарная психология-люди не любят слишком умных и еще: их расстраивает, что у кого-то настроение может быть лучше, чем у них. Ведь полезные советы нам нужны, когда что-нибудь произошло нехорошее - сделали что-то не то, заблудились, или просто сели не в тот трамвай.
В книге, в чьих-то мемуарах случайно нашел стихотворение, которое кое-что объясняет. Чтобы жители моего дома закрыли форточки, под окнами жгут мусор, но крики по ночам все равно слышны. Стихотворение было посвящено женщине, очень нежные слова.
Я ничего не выдумываю - судья мне сегодня сказал, что справедливости нечего ждать, никогда еще судебные дела справедливо не заканчивались, зря люди сидят на скамейках, переживают. Я, наконец, пришел домой. Как только я представляю, что в моем скромном жилище толпятся юристы, проводят обыск и опись имущества, мне хочется заплакать, но я верю, что им удастся найти какие-нибудь вещи, которые я считаю безнадежно потерянными. Пусть роются, пусть ищут!
Спал без сновидений, только под утро - под окном как раз закричали - приснился нож, большой такой перочинный нож, помню, что я его раскрыл, а дальше не помню ничего. Немного еще поспал, подошел к окну, приоткрыл шторы - сосед с собакой. Увидел меня, мне рукой махнул,а может, и не мне, а тому, кто стоял под моим окном.
Сегодня звонила моя бывшая жена, спрашивала, какой у меня порядковый номер, она его уже забыла. Я ей сказал свой номер, и она очень вежливо попрощалась со мной. Мой номер очень просто запомнить,а вот ее номер гораздо сложнее, к тому же, как нам сообщает статистика, ее номер постоянно увеличивается, я сейчас точно не могу его вычислить, только понимаю, что это гигантская цифра. Еще она сказала мне, что постирала все белье, сейчас в квартире сушатся тряпки, мусор весь выбросила, а сама ходит босая. К слову, мусор - это то, что она отобрала у меня при разводе.
Решил постричься ради праздника, сел на табуретку в ванной, взял ножницы и постригся. Я прекрасно обхожусь без зеркала. Меня спрашивают - сколько стоит такая стрижка - люди не верят, что это я сам. Очень аккуратно получилось.
Постоянно меня куда-то тянет, но неприятностей удается избежать. Как-то мы должны были поехать в одну деревню агитировать народ, наняли автобус, накупили водки, уже все подготовили, а я забыл свой паспорт. Причем, я вначале даже хотел поехать. Наши тетки набросились на меня. Это что, тебе цирк, что ли? Ну-ка, быстро домой за паспортом! Короче говоря, автобус уехал без меня. Мне повезло. Я остался здесь, мне поручили следить за порядком. Деревня глухая, в области таких много, люди там даже не подозревают о существовании радио, спят в сапогах, тут же мычат коровы, куры бегают, вот такая агитация. Наших поселили в гостинице, впечатлений было! Помню, шоферы обсуждали одного нашего - он интеллигент, человек несчастный, алкоголик, очень похож на маминого брата. Шоферы напоили его, он стал открывать дверь в свой номер, да так и заснул стоя с ключом в руке. Несмотря на то, что он талантливый, умница, его тоже заставили поехать агитировать за нашего управляющего.
Дождь как-то странно стучит в окно, сильнее, чем обычно; качаются только ближние ветки. Вчера сосед интересовался, есть ли у меня фонарик, я дал ему, он спускался в подвал, фонарик вернул. Такое чувство, что в подвале кто-то живет. Ему нужно было просто узнать, есть ли фонарик у меня, смогу ли я увидеть их лица... У соседа - ребенок, девочка, чему он научит ее?
Смотрю скучный фильм, кто-то кривляется в темноте, до меня долетают лишь некоторые звуки, поэтому я не все понимаю. Ну, и фильм скучный сам по себе. Во дворе - наглые дети в отцовских шапках. Сидят девки. Грунт залит красным сладким вином. Ребятишки щелкают семечки. Резко, пронзительно свистят, а песни на задушевный мотив под гитару уже не поют, потому что время изменилось, растеклось, словно липкое вино, пропитало землю. Ковыляют в ларек. Шелуха от семечек везде набросана. Драться умеют, спорить, к тюрьме готовы с детства, но их не арестовывают, потому что нет улик. Едет милиция - сразу же кто-нибудь сигналит - бросают все дела и убегают в мой подъезд, курят, ждут прохожего, чтобы снять часы и вытащить кошелек. Могут подразнить его в темноте, чтобы только подошел к определенному месту, желая набить морду обидчику, а уж там пациента будут ждать старшие товарищи, которые отсидели, это взрослые дядьки, которые ехали в вагонах и спали на нарах.
Ходят в кепках, сутулятся, театрально изображая уголовный быт, "Улица умная, она знает", вспоминают своих великих друзей, их тоже арестовывали. Тюремная камера переносится в любой подходящий двор, чердак. Шпана вдумчиво слушает бывалых, как достать деньги на папиросы и пиво. Здесь будут, словно в школе, изучаться тюремные законы и поговорки, "Взрослых надо уважать", а потом, в каком-нибудь известном тупике, где у прохожего почему-то никогда нет времени оглянуться назад, тренироваться будут, злорадно будут что-то орать и потрошить карманы.
Ребятишки никогда не будут так слушать своего учителя с институтским образованием, безразличного, нерадивого, как они слушают какого-нибудь местного вора или профессионального бандита, жулика. Что способен сказать им школьный учитель, поймет ли он когда-нибудь настоящую мужскую дружбу? Рассыпающиеся, издыхающие бараки, где горит беспокойный свет - вот настоящая школа, те, кто здесь живет - специалисты своего дела, каждый старичок способен открыть дверь, открыть любой замок, здесь учат и воспитывают шпану, молодых хулиганов, уличных грабителей, трамвайных воров, здесь мастера передают свое искусство ученикам. Академия готовит свои кадры.
Будущие милиционеры тоже учатся в своих академиях, ходят в различные кружки, секции, но живут здесь же, в этом дворе. Вообще, кадровый офицер по сути мало чем отличается от уголовника. У милиционеров, конечно, нет татуировок, зато милиция носит витые ленточки, значки, бантики разные, все это украшает форму и обозначает звание. Милиционер любого ранга вооружен и имеет право стрелять...
Я все-таки допускаю мысль, что в подвале кто-то живет. Старухи туда ходят часто, и, по-моему, таскают туда еду. Сегодня выпал снег, стало холодно, и они понесли в подвал теплые тряпки, покрывала, половики. В подвале живет какое-то кровожадное существо, старухи осторожно носят ему мясо, сами страшно боятся, просто оставляют у порога, уходят, а зверь потом вылезает и берет. Я не знаю точно, кого соседи приносят в жертву, хотел поинтересоваться однажды, но на меня так взглянули, что я решил больше никогда... Я живу на первом этаже и мне иногда слышно, как в подвале что-то шумит.
Соседи зарегистрировали в подвале мехового незнакомца, и теперь ухаживают за ним, это очень трогательно, они бегают к нему по снегу, хотят его спасти, вручают ему график ухода и появления дома некоторых жильцов, многое прощают ему, позволяют ему царапать и ломать двери. Я могу предположить, что они больше уже ничего не боятся, вообще, забыли о своих страхах.
Зверь иногда выскакивает из своего укрытия и нападает на кого-нибудь, кто пройдет мимо. Мои соседи сами страдают от него, я часто вижу - стоят забинтованные люди, вспоминают, где это они так ударились. Он ведь беснуется в темноте, ему хочется кого-нибудь измолотить, выскочил однажды, слесаря нашего избил и председателя нашего кооператива. Слесарю он вообще чуть голову не оторвал, болталась на проволоке, он в госпитале тогда долго валялся, его даже пристыковали к аппарату, потом слесарь, конечно, вышел и стал резвиться на свободе. А председатель сам себя после этого случая захлопнул в контейнере, прятался, сидел на стуле и грел ноги. Всем, кто стучался к нему, он отвечал: "На неограниченный срок, на неопределенное время".
Я помню, мне нужен был председатель, надо было грамотно составить какие-то документы, я решил зайти к нему, не будешь ведь по телефону советоваться, обсуждать... Контролируется буквально все.
Мягко спрыгнули с балкона, так бывает всегда, когда начинается ночь. Меня удивит, если кто-то посчитает это литературой, а я ведь пишу как есть, совершенно тупо, что вижу, что слышу в действительности, то и пишу - скрипнули половицы наверху, я пишу "скрипнули половицы наверху", на улице послышался крик прохожего - я так и пишу, ничего не изменяя. Вон я слесаря описывал, а у меня самого от воздействия в голове лопаются сосуды и рвутся провода. У соседей сверху есть прибор, чтобы определять, проснулся я или еще сплю, они всегда точно знают, куда я отправился, следуют за мной, шуршат. Могут просто нависнуть и торчать надо мной сколь угодно долго. У моей подруги в ее квартире та же ситуация, но она не обращает на это внимания...
Я несколько раз ходил к председателю - это еще зимой было, результата никакого, батареи шипят только, а в квартире так же холодно. Он трудолюбивый человек, много возился, много сделал для кооператива, спилил гнилое дерево перед домом, даже бильярдный стол в подвале поставил, а сейчас не достучишься до него, спрятался, закрылся на замок, сидит у себя, купол разглядывает, облака.
В моем подъезде живет странная семья, глава семьи - доктор философии, с ним можно поговорить не только о кражах, его, конечно, интересует, кто сейчас стережет наш городской рынок и кто работает сторожем в ювелирном магазине, кто какие ценности недавно приобрел и у кого какой капитал. Это талантливый человек, он знает, сколько какая вещь стоит, цену определяет мгновенно, у него чрезвычайно развита интуиция. Он любит симфоническую музыку, ходит в филармонию, слушает орган, носит солдатскую шинель, отвергает государство, знает, что такое земля и что такое небо. Я этому доктору философии посоветовал однажды сделаться учителем в закрытой школе, чтобы хорошим вещам учить детишек, тем более что он разбирается в искусстве, политике, музыке.
Ну-ка, вот здесь останови. Притормози. Музыка для него - без рамок, это ажурная колесница, она легко, мечтательно проносится мимо грузовиков, не замечает большого шумного строительства, едет по любой дороге, и никакой ревности, вины, "вас вызывают", ничего этого нет в этой славной тележке, он едет на средней скорости, этого ему достаточно, это соответствует его ритму. Движутся парадные экспрессы, перемещаются тяжелые казенные фургоны, а он словно договорился с кем-то, лошади его цокают звонко и люди его весело топочут по лестнице.
А теперь серьезно. Во-первых, я люблю жизнь, мне нравится жить, мне интересно жить, я это к тому, что не собираюсь раньше времени умирать. Во-вторых, сегодня еще кое-что прояснилось. Я удивлялся, почему вдруг я стал спать до полудня, не высыпаюсь совершенно, а сегодня проснулся от шороха сверху и внезапно почувствовал цветочный запах. Такое уже было со мной однажды в поезде, когда я ехал с вагонными ворами. Тишина, я запомнил, была давящей, как будто кто-то ждет чего-то от меня. Я быстро открыл форточки - в комнате пахло эфиром - тупой одуряющий наркоз, я его ни с чем не спутаю, потом сбегал в ванную, намочил полотенце, прислонил к лицу. Вот так и дышал, пока не проветрилось. Пишу эти строки утром - голова свежая, как никогда. Ночью приходил человек, стал постукивать в стену, стоял под окном, ждал какого-то сигнала, а я уже зажигал свет, ходил и поэтому сверху сигнал не подали, я не спал! Я ведь когда эфир почувствовал, ходил в ванную, включал воду, а это хорошо слышно ночью, сверху услышали это и поняли, что я не сплю, да я еще и свет зажигал. Официально там живет старуха, но на ее балконе обитают какие-то личности, я однажды их видел.
А утром я стал выходить из дому - тут меня ждал сюрприз, кто-то испортил замок, ключ заклинило, я стал вытаскивать ключ, а сверху раздались торопливые шаги - сбегал человек, видимо, услышал, что я с дверью ковыряюсь, ну, а я решил его не дожидаться, выскочил на улицу, ключ так в замке и оставил, тут соседка гуляла с собачкой, а я так выскочил из подъезда, что напугал собачку, поздоровался, конечно, извинился, а потом выбежал какой-то посторонний человек, он постоял некоторое время и ушел. Я вернулся домой, позвонил другу. Я собрался пойти в милицию, а товарищ должен был подтвердить, что я не страдаю галлюцинациями.
Зашли в главное милицейское управление - дежурный велел нам подождать, здесь люстры, высокие потолки, театральные коридоры, красота! Правда, совсем нет кожаных диванов для посетителей, пришлось стоять, довольно долго. Пока ждали, мой друг сказал мне, что жалеет, что не прирезал тех грабителей, которые напали на него у книжного, тем более, что нож у него всегда с собой. Я представил себе газеты: "Маньяк убивает молодых грабителей. Выплата пособий. Ответственность за происшедшее взяла на себя организация... "Милиционеры дружелюбно говорили нам: Вы бы, ребята, где-нибудь встали, а то мешаете ходить. Вы кого-то ждете?" Наконец, дежурный вызвал нас. В кабинете-чистота идеальная и висит новенький аккуратный портрет. На столе - фуражка. Телевизор. Хозяин кабинета - крупный мужчина в синей форме хитро смотрел на нас.
Я сразу сказал, что я не сумасшедший и очень коротко изложил ситуацию. Милиционер время от времени недоверчиво крутил головой и хмыкал.
- А я Вас, по-моему, и не спрашивал, страдаете ли Вы галлюцинациями. Смотря что называть грабежами, если ударили по голове и отобрали шапку - это грабеж? Вы где работаете? Безработный? Тогда нужно поскорее устроиться на работу, это необходимо в первую очередь вам, чтобы деньги в кармане шуршали, да и в духовном плане тоже. А почему вас уволили? Понятно. Знаю я Ваш двор, прибрано всегда, чистенько, очень тихо, прекрасное место. Жалоб никаких от граждан не поступало, недавно там произошло убийство, оно раскрыто и все задержаны. А с эфиром это вы погорячились-это сколько же нужно эфира, чтобы... В кабинете несколько раз звонил телефон, его звали отмечать профессиональный праздник, уже бутылки открыли, но он отвечал: "У меня посетители."
Под конец очень вежливо распрощались, он сказал: "Вы ездите в транспорте по фальшивым документам, я должен буду их изъять, а по вашему делу я сообщу сотрудникам, проведем следственные мероприятия, будем патрулировать этот район, и мой вам совет - устраивайтесь на работу". Я спросил у него, что означает этот термин "следственные мероприятия", и не получу ли я в результате нож в бок. Он пообещал, что это не должно произойти. Произошло нечто другое...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Леонид Зейгермахер: Лотерея. Повесть.
27.07.03 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|