Алексей Колмогоров: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ Я ПРЕПАРИРУЮ ЕНОТОВ.
"А потом мы все проснемся" - последнее предложение в этом рассказе, который вообще-то мало кто может понять, но, на мой взгляд, понимания здесь и не требуется. Ряд странных ассоциаций, некий сюрреалистическкий рисунок, оживший в слове - вот это главное.
Лирический герой рассказа даже не осознает: снится ли ему сумасшедшая реальность, где директор Национального парка, его бывшая возлюбленная Лариса, по дороге на работу меняет старящее ее отчество "Петровна" на более молодое "Сергеевна". Меняется и цвет ее платья. Меняют обличие и животные, обитатели парка. И так хочется... или не хочется... проснуться.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ Я ПРЕПАРИРУЮ ЕНОТОВ
Мы поссорились. Я хлопнул дверью и ушел в другую комнату. То есть, я сначала хотел хлопнуть дверью, но где-то на середине этого действия передумал и завершил его в абсолютно другом стиле - плавно и мягко прикрыл за собой дверь и тихо ушел в другую комнату.
Нет, не в другую, а в пятую, или десятую. Точно не знаю. С этими комнатами в нашем доме под большими деревьями я еще не разобрался. Я просто пошел по коридору и вошел в одну из дверей, но не в первую попавшуюся, и не в другую, как собирался, а в пятую, или десятую.
Там был каминный зал. Я еще подумал, что уже заходил сюда раньше, потому что мраморная белка над камином показалась мне знакомой. Она была высечена в мраморной панели прямо над огнем – вся белая, а глазки черные, с живой хитринкой, из черной мраморной крошки. Камин уютно так потрескивал поленьями, поигрывал языками пламени и попахивал костром. Я почти успокоился. Ссора с любовью осталась за десять комнат отсюда. Я только немного волновался за белку. Как ей там, у самого огня? Хотя – она же каменная. В пляшущем свете, в колеблющихся струях горячего воздуха ее мраморное тельце светилось изнутри и трепетало, будто собиралось ожить.
Моя любовь… Мы часто ссоримся. Она лучше всех на свете, но иногда она становится хуже всех. Это происходит то медленно и постепенно, в течение целого вечера, а то очень быстро – глазом моргнуть не успеешь. Но всегда - незаметно. Даже когда это происходит очень быстро – прямо на глазах – все равно не удается уловить, зафиксировать границу перехода. Именно это и раздражает меня больше всего. Тогда мы ссоримся, я хлопаю дверью и ухожу по коридору в другую комнату. Хорошо, что их много.
За окном шумели и гнулись высокие деревья, я что-то читал, засыпая и просыпаясь. Камин пылал. Мне стало жарко, я распахнул окно. Уже почти рассвело. Аллеи парка стремительно сбегались и разбегались передо мной, как дороги на экране в компьютерных автогонках. Они вились и пересекались, как им вздумается. Но тут же замерли, лишь только я пристально посмотрел на них. Я их застукал - они быстро сориентировались и заняли привычное глазу положение. Что же это они - так и скачут, как оглашенные, когда на них никто не смотрит? Не забыть сказать садовнику, чтобы он как-то с этим разобрался.
В глубине центральной аллеи шла Лариса в белом платье. Она удалялась. Кажется, ее отчество – Петровна. Она всегда здесь ходит по утрам. Я разрешаю ей ходить на работу короткой дорогой через наш парк. Дело в том, что сразу за границей нашего парка начинается Национальный парк – она там директор. Границы эти не очень четко определены, что меня вполне устраивает. Иногда я забредаю с ружьем из своего парка в Национальный и стреляю там жирных длиннохвостых уток, которые в моем парке почему-то не водятся. При этом делаю вид, что не заметил границы (совсем, как в случае с моей любовью). Лариса мне это прощает. Когда-то мы любили друг друга.
Я догнал Ларису, когда уже вовсю пели птицы. За это время она успела пройти на территорию своего Национального парка и значительно углубиться в редколесье. Аллеи давно кончились, и большие деревья росли обособленно и беспорядочно. Жирафы сонно жевали, уткнувшись носами в их высокие кроны. Мы шли от одного дерева к другому, разговаривали о пустяках. Я посмотрел на Ларису со стороны: она оказалась гораздо моложе, чем я о ней думал в дни нашей любви. Я сказал, что отчество Петровна ее старит. Она рассмеялась.
Пользуясь случаем, Лариса показала мне свою гордость – городок бобров, построенный по ее указанию на холме. Река, естественно, протекала в низине, и бобрам приходилось ходить пешком от домиков к воде и обратно. Цепочки бредущих туда и обратно бобров тянулись по склонам холма, пересекаясь и разветвляясь. От этого холм был похож на муравейник. Судя по бобровым мордам, они были недовольны. Одна из этих морд показалась мне подозрительно знакомой. Это была моя каминная белка. Я тут же вспомнил, что оставил окно открытым, когда спускался по шторе с третьего этажа. Я схватил белку за хвост, и мы пошли дальше. Тащить ее за собой было неудобно: она упиралась, а хвост у нее был бобровый – голый, широкий и скользкий.
Когда мы подошли к беседке, Лариса уже не была Петровной. Она поменяла отчество на Сергеевна, и стала от этого еще моложе. Белое платье она тоже поменяла на розовое. Я сказал, что новое отчество ей к лицу. Все постепенно менялось к лучшему. Вот только белка вырвалась и ускакала на задних лапах, как кенгуру. Она и ростом теперь была с кенгуру. Поэтому я и не смог ее удержать.
Беседка стояла на высоком берегу реки. Отсюда видны все окрестности. По реке шел длинный пароход, дымя трубой и изгибаясь закопченным корпусом между бакенов, словно угорь. Мы присели на скамейку и стали рассматривать удаленные объекты, теряющиеся в дымке у самого горизонта. Один из них был похож на коробку из-под телевизора. Он не к месту возвышался над окружавшим его лесом.
- Это ваш дом, - сказала Лариса.
Это действительно был мой дом. Я сразу понял это, хотя не таким его себе представлял. Где же колонны, пилястры, эркеры, балюстрады, барельефы, фронтоны и прочие архитектурные излишества, которыми я любовно и терпеливо украшал его все эти годы? Оказывается, это просто здоровенный ящик с неаккуратными прямоугольниками окон. Почему-то он торчит над лесом, как улей над травой, а ведь я помню, как ветки деревьев стучались по ночам ко мне в окно. Я скрыл разочарование и сказал безразлично:
- А мне казалось - я живу под высокими деревьями.
Проходившее мимо стадо слонов подняло тучи пыли, и смотреть на дом было уже невозможно. Мы стали смотреть на слонов. Стадо тянулось и тянулось. Тысячи животных неторопливо шагали мимо плотной стеной. Постепенно они менялись. В них происходила эволюция, но только назад – в прошлое: сначала шли вполне современные слоны, потом я вдруг заметил, что идут мамонты, потом это и вовсе уже были какие-то толстоногие кожистые монстры с непропорционально маленькими головами и короткими отростками вместо хоботов. И снова я испытал острую неудовлетворенность от того, что не могу уловить никаких межвидовых границ в этом непрерывном движении живой плоти, не могу зафиксировать ни одной отдельно взятой, законченной ступени эволюции этих существ.
- Я заболел, - пожаловался я Ларисе.
- Что-нибудь с желудком? – Участливо спросила она.
- Почему с желудком?
- У вас лицо такое.
- Дело не в желудке. Я перестал различать градации в окружающем меня пространственно временном континиуме. Скоро эти слоны дойдут до самой первой бактерии, из которой мы все вышли, но я так и не смогу вам сказать, в какой именно момент бактерия превращается в слона. А наша с вами любовь?! Я не возьмусь определить, в какой день она началась, и в какой - закончилась.
- Вас это мучает?
- Я бы хотел больше определенности в жизни.
- Особенно гнусно то, что невозможно провести четкую границу между добром и злом. – Сказал мой друг. Он тоже сидел с нами.
Я не заметил, когда он появился. Может быть, еще до бобров. Мне стало неловко. Вечно он ляпнет какую-нибудь банальность.
- Пойдемте лучше посмотрим на антилоп. – Сказала Лариса. Ее, видимо, тоже покоробила фраза о добре и зле.
- Как же мы пройдем через слонов? – Спросил мой друг. Он был безнадежно влюблен в Ларису.
- Вы под моей защитой. – Сказала Лариса. – Все-таки я здесь директор.
Она подняла руку, и поток слонов остановился. Хотя слонами этих мерзких тварей мелового периода давно уже нельзя было назвать.
Когда мы прошли сквозь замерший строй зубов, хвостов и костистых спин, возвышавшихся над нами, как гигантские зеленые петушиные гребни, то увидели стадо пасущихся антилоп - от горизонта до горизонта. В отличие от деградировавших слонов, антилопы были еще совсем свежие. Видимо, потому, что никуда не шли. Но по той же причине смотреть на них было не интересно. За нашими спинами, словно состав после минутной стоянки, тяжело тронулся и медленно пошел поток ископаемых слоновьих предков.
- Лариса, что вы делаете сегодня вечером? – спросил мой друг.
Я знал, что она ответит.
- Сегодня вечером я препарирую енотов.
- А как вы их ловите?
- Они сами приходят.
- Можно, я тоже приду?
- Ваша физиология меня не интересует.
Я внутренне улыбался, слушая их, потому что был последним мужчиной, которому удалось заинтересовать Ларису своей физиологией. Помнится, много лет назад на мой вопрос: «Можно, я тоже приду?» - она ответила: «Что ж, приходите, посмотрим». На память о той ночи у меня осталось три шва: в паху, на груди под левым соском, и на черепе. Стоп! Вот оно! Я определил момент зарождения нашей любви! Это так же точно, как точен разрез, сделанный ее холодным сверкающим скальпелем. Я нашел начало! Начало хоть чего-нибудь! Значит, все не так уж плохо. Значит, есть еще какие-то вехи, которые я способен выделить в мутном и невнятном потоке бытия…
Антилопы вдруг сорвались с места и понеслись - все разом. Что-то напугало их. Сотни стремительных тел летели мимо нас, сливаясь в сплошную рыжевато-серую полосу. Так выглядит край насыпи, если смотреть на него из окна вагона на большой скорости. Впереди, в полусотне шагов, я увидел свою белку, которая осторожно приближалась к несущемуся потоку парнокопытных тел. Она двигалась на задних лапах, опираясь на мощный хвост. От беличьей пушистости не осталось и следа. У нее было голое кожаное тело рептилии. От кончика хвоста до кончика носа тянулся гребень из острых костяных наростов. Широченная пасть, была набита зубами. Передние крокодильи лапки с длинными когтями она трогательно прижимала к груди. Теперь она была похожа на небольшого тиранозавра, ростом метра в два. Я ни за что не узнал бы ее, если бы не знакомое плутоватое выражение маленьких глазок.
- Это же твоя белка! - сказал мой друг.
- Вижу. Пойдемте-ка отсюда, пока она нас не заметила.
- Ты что, боишься? Она же у тебя на камине сидела! – Засмеялся мой друг.
Нет, в тот момент страха у меня еще не было. Но доверять ей, как раньше, я уже не мог. Во всяком случае, обратно на камин в своем доме я ее точно не пустил бы. И тут она увидела нас, и ухмыльнулась. Так хитро ухмыляется кот, краем глаза заметив сметану где-то на другом конце комнаты. Он делает вид, что ухмыляется просто так, безотносительно сметаны. Белка тут же отвернулась от нас, сделала несколько быстрых шагов к галопирующему потоку и мощным ударом хвоста выбила из него одно тело. Антилопа забилась на земле, как рыба, выброшенная на берег. Белка навалилась на нее, сомкнула челюсти поперек туловища. Антилопа тоненько заверещала, рванулась из последних сил… вырвалась и снова слилась с потоком. Ну и ну! Никто не ожидал, что белка решится напасть, но когда она это сделала, мы были уверены, что жертве пришел конец. И вот такой конфуз! Белка вскочила на ноги. Вид у нее был обескураженный - оконфузилась при свидетелях. Она тут же продолжила попытки. Но каждый раз жертве почему-то удавалось вырваться из ее зубастой пасти и убежать. Что-то белка делала неправильно. Подсечки хвостом она выполняла виртуозно, а вот челюстями владела не вполне.
Лариса и мой друг с интересом наблюдали сцену первобытной охоты белки на антилоп.
- Любопытно, вы не могли бы передать вашей белке, чтобы она зашла ко мне сегодня вечером. – Сказала Лариса, положив мне руку на плечо. В ее глазах засветились озорные искорки.
Белка покосилась в нашу сторону с этакой гадкой блуждающей ухмылкой. Я понял, что сейчас она переключится на нас. Тут самое время заметить, что я не пью. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы меня преследовала белка. Это просто так, к сведению.
- Бежим! – закричал я, схватил Ларису за руку и потащил за собой к беседке, казавшейся мне единственным безопасным местом.
Ноги тут же увязли в какой-то слизи. Это были слоны – точнее, то к чему они пришли в процессе обратной эволюции. Поток слонов, отделявший нас от беседки, превратился теперь в поток каких-то молюсков, величиной с кошку, похожих на улиток, только без раковин. Бежать по их телам было тяжело, как по вспаханному полю после дождя. Ноги с противным чавканьем погружались в мягкое, ползущее. Уже через два десятка шагов кончилось дыхание.
- Больше не могу! – прохрипела Лариса, задыхаясь, и опустилась на колени среди ползущих слизняков.
Оглянувшись, я увидел ужас. Я был уверен, что мой друг бежит следом за нами, а он, оказывается, и не думал этого делать. Стоял и с любопытством разглядывал белку, которая крадучись приближалась к нему. Она подошла вплотную, глянула с высоты своих двух метров в его неуверенно улыбающееся лицо и с хрустом сомкнула челюсти на его левом плече. Мой друг открыл рот и посмотрел на меня стекленеющими глазами.
Я закричал. Что еще я мог сделать? Не знаю, на что был похож мой крик, но он остановил чудовище. Белка замерла и, не выпуская добычи, скосила на меня умненькие маленькие глазки бессовестной твари. Мой друг так и торчал у нее из пасти, суча по земле подкосившимися ногами и упираясь уцелевшей рукой в ее морду. Голова его откинулась назад. На бледном, удивленном лице – широко открытый рот. Но он не кричал. Кричал я – на одной ноте, не переводя дыхания. Я много раз видел, как кричат падающие в пропасть, пытаясь криком отодвинуть неизбежное. Им это никогда не удавалось, а мне удалось: белка, которой оставалось только прожевать моего друга, не шелохнется, пока длится крик - я знал это.
Хочется дышать: крик жжет легкие и разрывает сердце. Океан воздуха вокруг, но я не могу сделать вдох: если прервется крик, чудовище сожрет нас. А потом оно придет в мой дом, тихо-тихо, на цыпочках пройдет по коридору, тихо-тихо приоткроет дверь и заглянет в комнату, где моя любовь.
А может, проснуться? Надо убедить себя, что это сон – тогда можно проснуться. Но если проснуться - все исчезнет. Несутся антилопы; ползут слоны, обволакивая мои ноги серебристой слизью; где-то в парке с аллеями - мой дом. Я не хочу уходить! Мне нравится эта страна! Я успел к ней привыкнуть. Я люблю смотреть из окна на разбегающиеся аллеи. А еще мне нравится, что здесь не страшно умирать. Потому что, умирая - просыпаешься. Я кричу на последнем дыхании, до кровавых кругов в глазах. Моя любовь, мой друг, мой дом под высокими деревьями, моя бывшая Лариса – они длятся, пока длится мой крик. А потом мы все проснемся.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Алексей Колмогоров: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ Я ПРЕПАРИРУЮ ЕНОТОВ. Рассказ.
23.03.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|