Анхен Гессен: Младенческая сага.
Пожалуй, «Младенческая сага» - самый нестандартный текст, к которому мне приходилось писать комментарий на Точке зрения. Читается он достаточно тяжело при том, что все как будто бы правильно и на «своем месте». Текст стилистически выдержан, нет сбоев, мифологичен. Интерпретировать содержание этого повествования я не собираюсь в данном комментарии, прежде всего, потому что считаю это занятие пустым и бесполезным. Каждый поймет его в меру своей испорченности образованностью. Для кого-то это - всего лишь младенческий бред, и этот кто-то не так уж далек от истины, кому-то «Младенческая сага» покажется странным гениальным текстом. В общем, хотелось бы, чтобы повесть Анхен Гессен нашла своего читателя. Она вполне этого достойна.
Надеюсь, что продолжение следует)))))
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Младенческая сага
Часть первая
Путь
До тебя мама ходила стриженая, а папа небритый. Они ходили по разным сторонам дороги, читали разные книжки, одевались по-разному и говорили на разных языках. Однажды мама повстречала белокурую Суденицу, и та сказала маме примерно следующее:
- Послушай, сегодня твой день! Сходи в волшебное место, где раздают туфли удачи. Возьми там себе пару золотистых туфель размером тридцать семь (это был как раз мамин размер). Надень их сразу же, и твоя жизнь переменится так, что себя не узнаешь.
Мама понятия не имела, где находится это волшебное место, поэтому ей пришлось звонить в справочную службу. Там сидел разводной губастый парень Михо, ведающий всеми адресами и телефонами. Он надменно сказал маме, что такое место есть на выбор в разных точках города, но самое волшебное из них находится в центре. Мама поехала туда к двенадцати ночи. К этому времени там собралось несколько человек. Двоих мама сразу взяла на примету: это были рыжий пчел Дип с рыжими крыльями и рыжими полосками на теле и твой папа Бубука. Бубука и Дип как раз запихивали свои ноги в понравившиеся ботинки, когда мама кинула свой сногсшибательный взгляд, и папа не устоял. Он тотчас же предложил маме руку, сердце и свою пару туфель удачи. Он произнес нечто высокопарное, типа:
- О! Будь моей Бубукой! Ты та, кого я искал всю свою жизнь!
Мама в ответ примерила туфли. Они ей подошли, она решила про себя: “А почему бы и нет?” - и согласилась. С этого момента мама и папа поселились в одном доме, стали вместе обедать, вместе спать и вместе обсуждать все-все-все. Вскоре Бубука папа созрел для предложения:
- Давай я чихну на тебя, и мы произведем на свет маленького Тюху.
- Без проблем, - ответила мама.
Папа чихал очень громко со звуком “тюх”; с полок начинали валиться книги, из шкафов – посуда, и мама встречно кричала “а-а-а”. После многочисленных чихов ты начал стремительно развиваться в мамином животе. Живот ее со дня на день разрастался, движения становились все более неуклюжими. Мама постепенно приобретала странные привычки: по утрам требовала томатный сок с плиткой гематогена, по вечерам – кусок сушеной воблы. Папе стало и вовсе тревожно, так тревожно, что ему стал сниться один и тот же кошмарный сон. Представь себе: за окном светит солнце, в люльке лежишь ты, уже родившийся ребенок, и мило папе улыбаешься. Папа радостно берет тебя на руки, прижимает к себе, а ты обхватываешь его своими стальными ладошками вокруг шеи, ядовито ухмыляешься и произносишь свое первое слово “ТРАНСПИТАНИЕ”. Однако революция у мамо-папы Бубук была еще впереди, и это был сам акт твоего рождения. В течение девяти месяцев ты познавал маму изнутри. Пришла пора познакомиться с ней снаружи. Ты знал, что путь к свободе и свежему воздуху лежит через длинный темный тоннель. Поэтому заранее заготовил веревку и бутыль шампанского. Выбравшись из тоннеля, ты выпалил:
- Мама! Откупоривай бутыль!
Мама церемонно произнесла:
- Дорогой Тюха. Ты только что имел честь попасть в мир родителей и детей. А сейчас мы произведем ритуал посвящения в этот мир. С этими словами мама откупорила бутыль, сделала несколько глотков и приложила тебя к груди. Чудесное сладкое молоко заструилось по твоему рту. Эти новые густые впечатления вышибли тебя из реальности.
Автор.
Миф о Большой Тите
В течение дня Тюха бывал в одном из трех состояний: он или спал, или веселился, или капризничал. Нетрудно догадаться, какое из этих состояний я не переваривала. А так как кроме “Репки” и “Колобка” я ничего не помнила, приходилось выдумывать свои сказки, чтобы отвлечь и развлечь Тюху всерьез и надолго. Одна сказка запала ему в сердце. А потом я заметила и то, что она стала жить как бы сама по себе, появляясь и исчезая из нашей с Тюхой жизни.
Когда-то, когда нас всех еще не было, жили на свете папа Аку и мама Кых. Жили они очень дружно, потому что любили и уважали друг друга. Жили – не тужили, глядели на солнце и дышали травами. Всем они были похожи на нас, кроме одного: они очень странно питались. Из земли, на которой они обитали, росла Большая Титя. Из нее рекой лилось молоко, необычайно вкусное и ароматное. Такое дивное молоко, что птицы слетались к нему и весело щебетали, а дикие звери приходили и становились добрыми. Аку и Кых пили это молоко и ни о чем не думали, а жизнь их была бесконечной большой радостью. Молоко дарило силу и молодость: тот, кто пил его, никогда не болел и не старел. Так продолжалось долго: сколько, - никто не знает. Большая Титя была разумной. Она могла даже читать мысли Аку и Кых. И было у нее для них единственное условие: не есть искусственного молока. Того, что лежало в соседней пустыне, образуя сыпучие горки. Аку и Кых слушались Большую Титю, ведь она была источником их жизни. Но однажды к Аку и Кых пришел Зеленый мальчик и принес с собой горстку искусственного молока. Он пообещал им, что, попробовав это молоко, они познают друг друга и Большую Титю, и даже смогут читать ее мысли так же, как она читает их. Кых потянулась за горсткой, и в тот самый миг, когда крупинка попала ей в рот, Большая Титя превратилась в большую пустышку. И сколько ни припадали папа Аку и мама Кых к пустышке, ни капли молока из нее не вытекало. Отныне Большая Титя стала наделять маму Кых молоком только при рождении малыша. Молоко заканчивалось, как только малыш подрастал. Поэтому, чтобы обеспечить питанием себя, папу Аку и детей, мама Кых вынуждена была рожать и рожать. Людей становилось все больше, еды, в расчете на каждого, все меньше. И снова понадобилось вмешательство Большой Тити, чтобы решить эту проблему.
Мама.
Я веду дневник с первого дня своей жизни. Я мысленно делю дни по цветам: на оранжевые, зеленые и фиолетовые. Какой сегодня по цвету день, зависит от моего настроения. Если я встаю с правой ноги и все складывается удачно, день окрашивается в оранжевый цвет. Если в течение дня были мелкие неприятности, то в зеленый. Ну а уж если у меня что-нибудь болит так, что держитесь родители, день приобретает все оттенки фиолетового. Я записываю в дневник все самое тайное, поэтому храню его в своей тумбочке с припрятанными там же конфетами. Я думаю, любому интересно проникнуть в чужие мысли, просто кто-то сознается в этом, а кто-то нет. Теперь, когда я просматриваю старые записи, просто ухохатываюсь и спрашиваю себя: “неужели я мог такое накатать?”. Вот, например:
“Я проснулся в оранжевом настроении. За всю ночь ни разу не пучило живот. Улыбнулся маме, когда подошла ко мне, и немного похихикал, чтобы понравиться ей и получить поощрительные пару слов: “Ой, какой ты сегодня вкусный!”. Папа добрый. Сделал мне массаж и поиграл в “Бубуку-Тюху”. Эту игру изобрели я и папа. Я угадываю, чем я на него похож, а он говорит, согласен он или нет. Если он трижды говорит “согласен”, мы с папой идем пить кофе с бананами. Еще меня носили в гости в рюкзачке. Там была тетя с темными глазами и длинными ресницами. Очень симпатичная, между прочим. Я вел себя тихо: обстановка новая, да и потом, не стоит чужих людей криками пугать. Лег спать в восемь часов без скандала, по просьбе мамы”.
Или вот это:
“Это правда, что как бы ни старался провести свой день в одиночестве, о чем-нибудь меланхолично размышляя, найдется какая-нибудь зараза, которая наведается к тебе в гости. Сегодня была Лайла, двоюродная сестра. Она, конечно, всегда приносит с собой новую игрушку в подарок, и это приятно, но с ней приходится подолгу играть в куклы, и это уже совсем неприятно. Весь день в итоге провозился, не успел даже съездить на прогулку. Ел и пил отменно, за исключением дурацких овощных добавок, которые мама в последнее время начала вводить в рацион. Это она так интеллигентно называет “вводить в рацион”, на нашем языке это означает “напичкала”.
Или:
“Тыкали длинной иглой в задницу. Очень больно. Когда заметил, чем тычут, заорал. Это повторяется каждые два месяца. Злая тетка в белом халате, а потом температура. Вот так. Все настроение берут и высмаркивают в платок. А потом еще хотят, чтобы Тюха улыбался. Ага. Ждите. Не дождетесь!”
Тюха.
Сына, в детстве ты переломал немереное количество предметов. Тебе, наверное, будет интересно узнать про свои первые игрушки и прочие штучки, которые надарили друзья и знакомые ко дню твоего рождения.
1. Механический кот-трансформер Яша.
Принимал 3 положения: сидячее, полусидячее и лежачее. В зависимости от принимаемого положения становился извозчиком или кроваткой. За добрую душу и огненный окрас был мною и мамой прозван “яхонтовым”, а от тебя получил кличку “Яшка”.
2. Соса Аца.
Ее ты с удовольствием клал в рот на все то время, пока он не был занят едой, нытьем или разговорами. Сосу привезли грузинские родственники; она имела устойчивый виноградный вкус, и при чмокании издавала звуки “а-ца” с кавказским акцентом на “ц”.
3. Бомбоед.
Приспособление для переработки пищеварительных отходов. Проще говоря, эта умная машина перехватывала вылетающие из тебя после еды фиговинки, проглатывала их, и после всего этого рассеивала в воздухе непередаваемый цветочный аромат. Выглядела она как крылатое насекомое с маленьким мохнатым коричневым тельцем и большим ртом.
4. Пыле-грязенепроницаемый комбинезон.
Позволял тебе лезть во все дыры и не пачкаться. Возможно, он всего лишь создавал иллюзию вечной чистоты, ведь, между нами говоря, он был черного цвета. Но и тебя, и окружающих это вполне устраивало.
5. Шоколадная ванна с пробкой из ванильного шоколада с орехами.
Стоило лишь заткнуть ванную пробкой, как она тотчас же до краев заполнялась горячим шоколадом. Тогда можно было погружаться в нее по уши. Такого купания тебе, как правило, хватало на целую неделю.
6. Книга малышкиных жалоб и предложений.
В нее ты мог заносить те обиды и пожелания, которые не решался высказать вслух. Книга очень помогала нам с мамой понимать тебя.
Папа.
Сказка о волшебном сундуке и его обитателях
Первенцами Аку и Кых стали две девочки-близняшки – Аня и Яна. Внешне они были похожи друг на друга, как две капли воды, зато характерами очень отличались. Аня все, что ни делала, делала для мамы, папы или сестры. Яна же была весьма себялюбивой особой.
Однажды мама Кых призвала к себе обеих дочерей и сказала:
- Дочки мои любимые, настало время испытания. Большая Титя решила утопить Землю в искусственном молоке и создать новую. Она сообщила, что у нас есть шанс остаться в живых. Для этого нужно найти волшебный сундук, спрятаться в нем и сидеть там энное количество дней и ночей, пока будет лить молочный дождь. Она выдала нам также пару крыльев, чтобы мы могли проверить, появилась ли суша. Волшебный сундук нужно найти за день, а с завтрашнего дня Большая Титя начнет свою операцию. В награду нашедшей посох обещана деревянная книга и алмазный посох. Для чего все это предназначено, она не сказала. Но сказала, что прочесть книгу и воспользоваться посохом сможет только та из вас, которая найдет сундук.
Так Аня и Яна отправились искать посох. Аня – на Запад, а Яна – на Восток. Ничего не найдя на Востоке, Яна решила следовать за Аней. Аня износила за день семь пар башмаков, прежде чем увидела искомый сундук. Сундук был размером в человеческий рост, а вмещалось в него ровно четверо. Аня очень обрадовалась, и собралась было идти радовать всех остальных, как сзади подкралась Яна, оглушила Аню ударом, и та замертво упала на землю. Яна оттащила Анино тело подальше от сундука, а сама вернулась к матери и сказала:
- Вот, мать, я нашла сундук. Солнце на закате, пойдемте скорее.
- А как же Аня? – спросил папа Аку. Но его никто не стал слушать, и все трое сели в сундук и заперлись изнутри. В сундуке уже лежали обещанная книга и посох. Со следующего утра пошел дождь, и лил энное количество дней. А когда Яне надоело сидеть в сундуке, она сказала родителям:
- Ну, предки, мне пора проверить землю. И с этими словами она нацепила пару крыльев, прихватила с собой книгу и посох и вылетела из сундука. Мама и папа прождали еще энное количество дней, а потом решились отпереть сундук и выйти. Когда они вышли, то увидели, как все вокруг преобразилось. Молочная пустыня исчезла, вместо нее из земли выперли поющие деревья и травы. А под увесистым дубом стоял двухэтажный каменный дом, где и поселились папа Аку и мама Кых, и снова начали рожать детей.
Мама.
Однажды утром я решил, что у каждого порядочного ребенка должен быть свой путь. Но родители сказали бы:
- А не рановато ли для такого решения? И я начал собираться в свой путь без их ведома. В первую очередь я подумал: “Неизвестно, когда я вернусь домой. Надо взять с собой рюкзак сгущенного молока и оставить записку маме и папе”. Я положил в рюкзак энное количество банок сгущенки и написал коротко, но так, чтобы поняли, как это серьезно: “Мама. Папа. Я ушел. Искать свой путь. Ваш сын Тюха”. Откуда начать поиски, я не знал. Поэтому решил направиться в центр города, а оттуда подняться в горы. Центр города назывался “старый город”. Там стояли обветшалые дома и ветвились узкие мощеные дорожки. Я выбрал самую узкую и извилистую, и пополз по ней вверх. Во время подъема я не встретил ни единой живой души, будто город заканчивался там, внизу, перед дорогой. Дорога упиралась в одинокую дверцу из железных прутьев. За ней начинались горы. Я поднажал на дверцу, она со скрипом открылась, и я пополз дальше, куда глаза глядят, потому что дальше никакой дороги не было. Чтобы уж вовсе не запутаться, я подмечал ориентиры. “Вот гора со снежной шапкой, - думал я. - А вот гора с ягодной поляной у подножья”. Я полз энное количество часов, пока не почувствовал, как на спину давят банки. Тут уж я сел, скинул с плеч рюкзак, вскрыл банку и жадно впился в нее, и вдруг услышал где-то вдалеке детский смех. А минут этак через десять я увидел двух отвратительных мальчишек, приближающихся ко мне одновременно с двух сторон. Чем они были так отвратительны, я сразу не понял. Понял лишь тогда, когда они подошли ко мне вплотную. Они были слишком уж тщательно одеты и причесаны. Так, как ни один уважающий себя мальчишка одеть и причесать себя не позволит. А еще я заметил, что они очень похожи друг на друга. Будто это один и тот же, только раздвоившийся, человек.
- Я знаю, что ты пришел искать свой путь, - сказали оба одновременно. - Твой путь там, - и каждый показал в свою сторону. С этими словами они развернулись и начали медленно удаляться. Я не сразу пришел в себя. Но когда все-таки пришел, то обнаружил себя сидящим на огромном сундуке, а внизу, под ногами валялся скинутый с плеч рюкзак, какая-то палка и деревянная книга. Или что-то, по форме напоминающее книгу, только без букв и картинок. Я спрыгнул с сундука, взял в руки палку и деревяшку – и отпрянул, выронив и то, и другое. Палка засветилась, свет от нее упал на книгу, и я увидел надпись: .
Тюха.
Аня
Аня очнулась с сильной головной болью, но никак не могла припомнить, что же произошло. Она помнила лишь то, что должна спасти кого-то, и что нужно спешить. Поэтому встала, отряхнулась и пошла. Бедная девочка шла всю ночь, а утром споткнулась о камень и посмотрела вверх: в двух шагах от нее возвышалась гора, на которой стояла каменная башня. В пространстве висела тишина. “Зайду”, - подумала Аня. И начала вскарабкиваться на гору. Вскарабкавшись, Аня подошла к башне и услышала отголоски жуткого шума, стоящего внутри нее. Переступив через порог, Аня увидела множество снующих туда-сюда людей. Все они перетаскивали камни с места на место, и при этом что-то друг другу говорили. “Замолчите!”, - что есть мочи крикнула Аня. На мгновение наступило гробовое молчание, и все обернулись на Аню. А затем люди вернулись к своему занятию и зашумели, как и прежде. Ане вдруг пришло на ум, что где-то здесь должен быть район Сабуртало, где она провела свое детство. Странно, она будто вспомнила то, чего с ней никогда не было, или было, но не с ней. В голове завертелось: “Как бы это спросить на их языке, где находится Сабуртало?” Она цепляла взглядом людей с большими горбатыми носами, подходила к ним, и уже было, открывала рот, чтобы задать вопрос, как они проносились мимо. Вдруг Аня почувствовала, как кто-то похлопывает ее по плечу. Аня обернулась. Перед ней стояла сморщенная горбатая старуха. Она категорично сказала:
- Садись. Я проведу тебя туда, куда тебе надо, - и подставила Ане спину. Аня покорно села, а бабка потащила ее сквозь кишащую толпу к дверному проему, завешенному тряпкой. На тряпке была приколота бумажная табличка с надписью: “Second hand”. Аня въехала за завесу на бабкиной спине и увидела множество корзин с вещами и бабок, копающихся в этих корзинах. Бабки вытаскивали из корзин одну одежку за другой и показывали их друг другу с лукавыми улыбками на лицах, будто хвалились найденным. Аня подумала: “Фу. Как все это противно”. Тут оседланная ею бабка сказала:
- Ну, хватит. Приехали. Дальше сама, - и побежала к корзинам.
“Что же мне делать? - подумала Аня, - Пожалуй, пойду, присмотрюсь к вещам”. И вправду, вещи здесь были гораздо лучше, чем она когда-либо видела - или ей казалось, что видела - в подобного рода магазинах. Аня даже присмотрела здесь себе пару кофточек, и подошла с ними к прилавку, где стояла продавщица - тоже бабка. Продавщица сказала:
- Что, хочешь это купить? Пожалуйста, восемь лари за обе.
- Как дешево, - подумала Аня. - У меня в кармане пятнадцать. Могу еще что-нибудь подобрать. Аня пошарила в карманах, нащупала в кармане две бумажки - в десять и пять лари - и протянула, было, деньги продавщице, как откуда-то из- за корзины к ней подскочила бабка, сцапала деньги и убежала. Аня так и застыла: в одной руке кофточки, в другой - ощущение только что имевшихся денег. Продавщица ехидно заметила:
- Вот тебе твой Сабуртало. А теперь положи кофточки на место и убирайся отсюда. Шокированная Аня пулей вылетела из комнаты и побежала через сотни и тысячи людей к выходу из башни. Когда она, наконец, оказалась снаружи, то вновь услышала тишину. Аня без сил рухнула на землю и уснула.
Яна
Вылетая из сундука, Яна сразу предположила, что нужно искать Аню. И желательно найти ее живой. Ведь в книге не было ни единого слова, да и палка непонятно, для чего была предназначена. Яна долго кружила над новой землей, пока не увидела каменную башню. Башня возвышалась до небес, вот почему она привлекла Янино внимание. Покружив немного над башней и убедившись, что все вокруг выглядит безопасным, Яна начала медленно спускаться вниз. У входа в башню Яна разглядела силуэт. Это была Аня! Она спала. Яна плавно приземлилась возле нее и громко воскликнула:
- Аня! - Аня открыла глаза. - Анечка, милая. Как ты?
- Жива, - бесстрастно ответила Аня. Яна подумала, что Аня может что-то помнить, и на всякий случай уточнила:
- Ты ведь знаешь, мы долго путешествовали во время конца мира, а потом мир изменился, и ты уснула. Я сидела рядом с тобой, пока ты спала. Сейчас пора зайти в башню. Там, должно быть, что-то интересное.
- Нет, я не пойду туда, - испуганно сказала Аня. - Я не помню, что там, но у меня такое ощущение, что там находится мое детство, и дорога к нему охраняется свирепыми псами.
- Аня, ты должна мне помочь, - сказала Яна. - Дело в том, что только ты можешь знать, как пользоваться этим, - и Яна показала Ане книгу и посох.
- Впервые вижу, - ответила Аня.
- Я знаю, - спокойно сказала Яна. - Но это знание должно идти изнутри тебя. Ты поможешь мне, если я просто пойду за тобой; я буду следовать за тобой, и я тоже стану обладательницей знания. Ты уснула у входа в башню. Это знак: ты должна туда войти, преодолев свой страх. Ну, пожалуйста, Аня.
- Хорошо, - сказала Аня. - Я согласна.
И Аня с Яной вошли в башню. Их взору открылась огромная комната. Посреди комнаты, на пушистом ковре, сидела немолодая женщина в белом балахоне и курила трубку. Кольца дыма застилали воздушное пространство. Аня и Яна приблизились к женщине и увидели двух жирных сиамских котов, вальяжно разлегшихся по обеим сторонам от нее.
- У вас есть пропуск в помещения и реальность башни? - строго спросила женщина.
- Мы не знаем, что является пропуском, - ответила Яна. Женщина лукаво сощурила правый глаз и сказала безапелляционно:
- Ну и дуры. Я бы на вашем месте догадалась. Но я на своем месте.
Девочки слегка опешили. Аня на этот раз взяла себя в руки и спросила:
- А как вас зовут? - думая, что этим смягчит ситуацию.
- Баба Еда меня зовут. За то, что я поедаю детские сердца, - ответила женщина.
У Ани все внутри затрепетало.
- В случае если дети приходят сюда без пропуска, конечно.
Тут пришел черед Яны проявить свою храбрость.
- У нас есть два предмета, которые могли бы вас заинтересовать, - сказала она.
- Я вижу, о чем ты подумала, - удовлетворенно пробормотала женщина. - Давай это сюда.
И Яна протянула женщине свою пару крыльев.
- Если ты будешь здесь лгать, то не получишь ничего, - гневно сказала она. И Яна покорно отдала ей книгу и посох.
- Ну, что же, мои коты проводят вас в предназначенные для вас комнаты. Вернетесь, получите свои волшебные предметы обратно. Быть может, что-то из увиденного вас шокирует. Не спешите делать выводы. С выводами я вам помогу, - сказала она уже совсем дружелюбно и дважды щелкнула в воздухе пальцами. Коты разбежались в противоположные стороны. - Бегите каждая за своим котом! - рявкнула женщина. Аня побежала вправо, а Яна влево.
Янины видения
№1. Яна оказалась в четырех комнатной квартире, сплошь увешанной картинами из кусочков кожи. Картины были даже на дверях в уборную. Это был лоскутной Параджанов, и голые бабы в бане, и позирующие коты, и дамы в духах и туманах. Яна решила, что в такой квартире, должно быть, очень интересная кухня. И она не ошиблась. В кухне сидели два мужика. Один из них был без пяти минут хозяином квартиры, потому что родителей не было дома. А второй - был вовсе не из этой квартиры. Первый, казалось, ждал ее. Второй вовсе на нее не смотрел. Яна подумала: «Тут какой то странный расклад. Попробую выяснить, в чем дело».
- Ребят, вы знаете, у меня на сегодня стрелка забита. Поэтому, было б хорошо, если б вы меня покормили, да я пойду.
Первый скорчил обиженную гримасу. Второй спросил у первого:
- Что можно приготовить? - и принялся чистить картошку. - Ты придешь к нам еще? - с надеждой в голосе спросил он.
- Мэй би да, мэй би нет, - ответила Яна. - Но если бы мне пришлось выбирать, я бы выбрала тебя, - сказала она второму.
- Спасибо, - смущенно ответил он. Он был намного старше нее. И, кажется, с хорошим характером. «Может, это то, что мне сейчас нужно? Я так устала от драматических партнеров и игр в кошки-мышки», - подумала Яна и, наполнив глаза соблазнительной поволокой, вновь обратилась ко второму.
- Скажи, ты был женат?
- Я и сейчас еще женат, - ответил он. «Ну, вот те здрасьте», - огорчилась Яна. - Но собираюсь разводиться, - продолжил он. «Уже легче», - подумала она.
- Может, женишься на Яне? - ухмыльнулся первый.
- Может, и женюсь, - серьезно ответил второй.
- Может, я тут тоже причем? - ядовито спросила Яна.
- Не обижайся, ты мне правда очень нравишься. Очень. И я бы с радостью сделал тебе предложение, но мне пока нечего тебе предложить. Если ты согласна немного подождать, то будет что.
- Мне некогда ждать, - отрезала Яна. И, не дождавшись еды, покинула квартиру.
№2. На двери красовалась вывеска «Мама +». «Что я тут делаю?» - спросила себя Яна, и открыла дверь. В помещении было множество беременных женщин. Некоторые из них снимали с вешалок одежки и рассматривали их, некоторые красовались перед зеркалами, выставляя вперед свои животы. Яна выбрала пару понравившихся ей комбинезонов и подошла с ними к прилавку.
- Я, пожалуй, куплю у вас вот это, раз уж я сюда попала, - сказала она продавцу.
- А я с удовольствием вам это продам, - ответил продавец знакомым голосом. «Бог мой, это судьба», - подумала Яна и оторвала взгляд от комбинезонов. Перед ней, за прилавком стоял второй.
- Я думаю, наша встреча - это судьба, - сказал он с улыбкой. - И комбинезоны скоро понадобятся. «Неужели я выйду замуж за продавца магазина? - с ужасом подумала Яна. - Мама готовила меня в принцессы».
- Может, зайдем в «Минутку» выпить по чашке кофе? - спросил он с надеждой. И ты расскажешь мне о девушках, в которых ты была влюблена. «Откуда он знает про девушек? Впрочем, он мог просто наудачу сделать предположение. Мне нужно не расколоться сразу, как дуре».
- Пошли, - делано весело воскликнула Яна.
- No, но я сейчас не могу, я на работе. Давай сделаем это вечером. Скажем, я буду ждать тебя у ресторана «Шалая устрица» в восемь ноль ноль. Идет?
- О кей, - согласилась Яна и вышла из помещения.
№3. Яна стояла в полумраке у двери. Она дернула за ручку, и встречный ветер подул ей в лицо. «Сквозняк, - пронеслось в голове у Яны. - Надо быстро закрыть за собой дверь». В комнате, на паркетном полу, лежал зеленый палас. Вдоль стены стоял мягкий уголок, посередине комнаты - журнальный столик, а у противоположной уголку стены - большой черный рояль. У рояля была поднята крышка, но не было ни единой клавиши. Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел папа Аку.
- Я не представляю, как можно быть музыкантом, и не слушать классику, - возмущенно сказал он. - Здесь все просто ненормально. Здесь нет возможности сходить на хороший концерт! Это не тот мир, в котором я остался бы жить; я дышу музыкой, а в этой комнате нечем дышать. Ты здесь? - удивленно воскликнул он. - Как здорово, что ты здесь. Позволь мне сделать при тебе пару упражнений, - сказал папа Аку и, опустившись на пол, сделал растяжку и несколько раз отжался. Ну, расскажи, как муж, ребенок. Ты счастлива? Почему ты молчишь? - и он погладил Яну по щеке. - Бедная девочка, а ведь ты всегда была моей любимой дочкой, - сказал он с сожалением. - Если не считать сына, конечно. Он родился после тебя и Ани. Я был для него мамой. Я надеюсь, что ты поймешь меня. Аня пропала, ты улетела и зажила самостоятельной жизнью. Я не представлял себе, как наладить контакт с тобой.
Яну захлестнуло волной тоски по ушедшим годам, тоски и ревности к ребенку, который все эти годы был рядом с отцом. Но Яна не вымолвила ни единого слова.
- Скажи что-нибудь. Ты всегда так молчалива? Ты как сжатая пружина, которая то гляди, долбанет тебя по башке.
«И долбану», - разозлилась про себя Яна. - «Я другая, я совсем не такая, ты меня просто не видишь внутри. Да и как теперь нащупать друг у друга пульс, столько лет прошло. Пусть думает обо мне, как хочет».
- Твоя мать подсела на молоко, ты знаешь. Я давно уже бросил пить, а она продолжает. После того, как мир изменился, мы с ней не начали больше любить друг друга. Дети - это одно, а любимый человек рядом - другое. «Мне ли не знать этого», - подумала Яна.
- Отец, - сказала она. - Из вас двоих с матерью я всегда понимала только тебя, да и то не до конца. Вот и сейчас, в этот краткий миг встречи, ты будешь делать все, что угодно: сыграешь мне что-нибудь, позовешь друзей, но у нас так и не состоится разговора, удовлетворяющего нас обоих. Каждый из нас останется в своей жизни, потому что мы - взрослые.
- Я просто ничего не могу сделать, я не могу изменить порядок вещей. Я позвоню тебе, хорошо? - сказал папа Аку и вышел из комнаты, унося с собой шлейф туалетной воды и легкий сквозной ветерок. «Было или не было?» - подумала Яна.
Анины видения
№1. Аня вошла в комнату. В комнате, за журнальным столиком, сидели папа Аку и гости: двое мужчин и две женщины. Они играли в преферанс и громко смеялись. На столе стояло пять чашек кофе с блюдцами. На Анино появление никто из гостей не обратил внимания. Вдруг одна из дам, показавшаяся Ане очень крупной особой, смахнула свою чашку со стола. Чашка полетела на пол, и кофе коричневой лужицей растеклось по ковру. Все присутствующие взорвались от смеха. Аня подошла к столу и быстрым движением смахнула еще одну чашку крупной даме на юбку.
- Ой! - вскрикнула она от неожиданности, и все обернулись на Аню.
- Что ты наделала?! - укоризненно воскликнул папа Аку. Аня была изумлена. Она пулей вылетела из комнаты, думая, что не вернется сюда ни за что на свете.
№2. Аня сидела на своем любимом горшке, под книжными полками. Папа Аку и мама Кых стояли напротив и целовались. Ане вдруг стало как-то неловко, и она разревелась. Папа Аку и мама Кых тут же перестали целоваться.
- Аня, сейчас же прекрати реветь! - закричала мама Кых и вытащила с полки книгу с красочной обложкой. - На, посмотри лучше картинки. «Я тебя ненавижу», - подумала Аня.
№3. Пышногрудая тетя ждала Аню у входа в книжный магазин.
- Я куплю тебе любую книгу, все, что ты пожелаешь, - говорила она ласково. - Только раскрой мне свой секрет: почему ты с папой никуда не ходишь?
- А ты кто? - спросила Аня.
- Я - будущая папина жена.
- Папина жена вообще то мама Кых.
- Это правда, но они скоро разведутся, потому что я готова уехать с ним на новые земли. Ну, так как, скажешь мне, почему? А то папа обижается.
- А почему он сам меня об этом не спросит?
- Потому что ты маленькая, и он не знает, как с тобой об этом поговорить.
- А почему вы знаете, как со мной поговорить?
- Ты меня совсем запутала. Ну, так как, скажешь или нет?
- Я не знаю, почему.
- Ты, однако, хитрая девочка.
- Это вы хитрая тетя, - отпарировала Аня. - Вы решили купить мне книжки только для того, чтобы узнать то, что вам надо. С этими словами Аня сорвалась с места и побежала прочь от тети.
После видений Аня и Яна одновременно предстали перед Бабой Едой. Она все так же курила трубку, только котов рядом с ней не было.
- Н-ну как, - спросила она, - как вам наши помещения?
- Трогательно, - ответила Яна - ясно, что мне, предположим, был дан вариант моего возможного будущего. Не самый лучший к тому же. Я ожидала другого, я ожидала получить доступ к сакральному знанию. А вместо него получила цепь внешних событий, имеющих значение только для меня. Быть может, Аня узнала больше?
- Нет, - ответила Аня. Я просто видела другое. Мне вдруг вспомнились картины из моего детства.
- Наша реальность - это реальность книги. Так что вы, милые мои, прочли то, что было написано для вас в книге. Я могу дать вам подсказку: вы двое - одно целое. Аня без Яны не в силах что-либо увидеть, так же как и Яна без Ани. И еще: в ваших видениях - наводка на событие, которое станет для вас сакральным. Пока вы отсутствовали, Большая Титя дала мне распоряжение не отдавать вам волшебные предметы. Вы выжали из них все, что могли.
- А как же посох, мы же совсем не воспользовались посохом! - в отчаянии воскликнула Яна.
- Посох, видимо, может понадобиться кому-то другому. Вы же не единственные в этом мире, кому Большая Титя раскрывает глаза на вещи.
- Ну и куда нам теперь идти? - спросила Яна.
- Во всяком случае, из башни, - ответила Баба Еда, и Аня с Яной оказались на залитой солнцем лужайке.
Мама.
Я полз, воздух вокруг был наполнен запахом трав; я вдыхал его; начало смеркаться. Я подумал, что надо найти ночлег. Думая, сел на землю и почувствовал, как по моим ногам что-то бегает. Я взглянул вниз и увидел муравьиный клубок, перекатывающийся справа налево, будто бы то одна, то другая часть дерущихся внутри клубка побеждала. Некоторые муравьи вылетали из клубка и разбегались в разных направлениях, как будто начав самостоятельную жизнь. Под клубком была яма, в которую он почему-то не падал. Я заглянул в нее, и мне стало жутко: она казалась бездонной. Вдруг муравьиный клубок описал дугу над моей головой и ринулся в яму. Ни звука не было слышно со дна. Тут я понял, что придется прыгать и рисковать жизнью из дикого любопытства. Я закрыл глаза и бесстрашно сиганул вниз. Дальше провал в памяти. Очнувшись, обнаружил себя лежащим на пятачке земли в окружении женщин. Женщины образовали плотное кольцо и рассматривали меня с явным интересом. Все женщины были красивыми, как мама. Одна из них спросила:
- У тебя есть чувство юмора?
- Кажется, да, - ответил я.
- Тогда относись к происходящему с тобой со всем имеющимся у тебя чувством юмора. Мы очень красивые, правда? - спросила она без всякого перехода.
- Да, - уверенно ответил я.
- Выбери из нас любую, и она будет для тебя гидом по городу.
- Но вы все одинаково красивы, - сказал я.
- Выбери ту из нас, которая проявила наибольшее к тебе участие. На твой взгляд, конечно.
- Тогда я выбираю Вас, - сказал я.
- Пойдем! - радостно воскликнула она. Меня зовут Мерилин, в честь английского волшебника Мерлина. Ты знаешь, в нашем городе два красивых места: пруд и холм. Я - нимфа этого города. По вечерам я выхожу на понтонный мост и танцую там под лунным светом. Все женщины нашего города любуются мною. Когда я танцую, их волосы меняют цвет.
- В вашем городе нет мужчин и детей? - удивился я.
- Мы - пленницы старого мира. Когда Большая Титя создала новый мир, то всех неспособных к деторождению женщин она поместила сюда, под землю. Но обещала, что однажды к нам сверху упадет мальчик, который изменит нашу судьбу. Он женится на одной из нас, и его жена родит ребенка. Этот ребенок поднимет наверх весь город, проклятие будет снято с нас, и в знак этого наши волосы навсегда приобретут свой естественный цвет.
- А как называется ваш город? - спросил я.
- Город женщин с крашеными волосами. Ну, а теперь я должна показать тебе пруд и холм, станцевать для тебя, а потом ты женишься на мне на глазах у всех женщин, и я рожу для тебя мальчика. Мы назовем его Тюха второй, в честь тебя.
- Параноидально, - вот и все, что я смог ей ответить. Я слышал это слово от отца. Он употреблял его в случае, если мама в ответ на комплимент папы: «Как ты сегодня хорошо выглядишь», - выдавала: «А что, обычно я выгляжу плохо?». Почему Вы вообразили себе, что я тот самый мальчик. А если даже и тот самый мальчик, то непременно соглашусь жениться на Вас. Я вовсе не собираюсь задерживаться в вашем городе. Я путешественник, я иду своей дорогой. Меня интересует то, что происходит вне моего дома, но я не хочу быть вовлеченным во что-то против своей воли. Как у вас со свободой выбора?
- У нас ее нет. Так же, как нет ее и у тебя. Твоя дорога лежит здесь. И доказательство тому - книга и посох, которые ты держишь в руках. Нам было указано на эти знаки. Мальчик, которого мы ждали целую вечность - это ты.
- Милая, но у меня есть адрес, на который я должен попасть. И я не думаю, что он как-либо связан с вашим городом.
- Все, с чем ты сталкиваешься, так или иначе друг с другом связано. Покажи адрес.
Я взглянул на книгу. Там было: . Я был в шоке. Это был совсем другой адрес.
- Вот видишь, все, что я тебе говорила - правда. Однако, твой адрес несколько меняет наш маршрут. Я должна отвести тебя в башню.
- В какую башню? - спросил я.
- В Башню самопознания, - значительно сказала она.
Женщина взяла меня за руку, и повела. Я был настолько ошарашен происходящим, что покорно пошел с ней. Мы шли через город, мимо пятиэтажных серых домов, мимо редко посаженных деревьев, по пыльному асфальту к центру города - холму. Впрочем, по-видимому, весь город можно было обойти за несколько часов - он был похож на рядовую провинцию. По дороге нам навстречу двигались женщины, все они приветствовали Мерилин кивком головы и одаривали завистливым взглядом. Когда мы подошли к центру города, я увидел странную вещь. Посреди пруда, занимавшего метров двести, был перекинут мост. Часть моста была отведена под танцплощадку, а из другой части моста рос холм, на котором возвышалась башня. Башня, казалось, упиралась верхом в небо. Она была выложена из огромных каменных плит. И сразу было видно, что она очень древняя. От подножия холма до вершины вела узкая каменная лестница без перил. Поэтому подъем к башне казался страшноватым. Мерилин подвела меня к мосту и сказала:
- Все. Дальше сам.
Я прошел танцплощадку и, подойдя к первой ступени лестницы, посмотрел вверх. Мне показалось, что впереди - бесчисленно много ступеней. Я начал подниматься и оглянулся - Мерилин продолжала стоять у моста. С каждой пройденной ступенькой мне казалось, что силы покидают меня. Тогда я оглядывался и, видя, что женщина не уходит, продолжал подъем. Моментами мне казалось, что я вот-вот потеряю равновесие: ведь я был уже на большом расстоянии от земли и без опоры. Когда я преодолел последнюю ступеньку, я рухнул на землю и уснул. Не знаю, сколько времени я проспал, но, проснувшись, я нашел себя лежащим напротив больших железных ворот башни. Меня поразила тишина. Ни звука не было снаружи, ни звука не исходило изнутри башни. Я встал и подошел к воротам. Ворота бесшумно разъехались, открывая мне путь вовнутрь. Я переступил через порог, и запах только что сделанного ремонта ударил мне в нос. Я оказался в тридцатиметровой комнате. В ней не было мебели. Но была люстра, свисавшая с потолка. Она была необычной: она была живой. С люстры на меня смотрел клоун-парашютист с застывшей улыбкой на лице. Глаза его горели, как два черных уголька. Мне стало страшно: я вспомнил фильм про клоуна убийцу, хитростью уводящего детей за собой.
- Буф, - вдруг произнес он.
- Буф? - переспросил я.
- Буф, - ответил он утвердительно и качнул головой.
- В смысле, Вас зовут Буф? - попытался уточнить я.
- Ака, - через нос подтвердил он.
- Меня привела сюда женщина. У меня был адрес, увидев который она привела меня в эту башню. Может быть Вы в курсе, куда мне дальше идти? - спросил я.
- Ака, - произнес он снова, кивая.
- Да, немногословно, - подумал я. - Дело в том, что это сетевой адрес. Ну, виртуальный, компьютерный, понимаете? - спросил я с надеждой.
- Ака, ака, - прозвучало в ответ.
- Да, кажется, этот клоун не понимает человеческого языка, - заключил я. - Придется самому как- то здесь ориентироваться.
И тут я увидел комп, стоящий на столе в правом углу комнаты. На мониторе мерцали звезды.
- И как это я его раньше не замечал? - спросил я себя. - Или его раньше тут не было? Я подошел к столу, подвигал мышью, и на экране появилась надпись: «Введите пароль». «Тюха», - набрал я.
- Это не Ваш пароль, - ответила машина. - Пожалуйста, наберите свой пароль.
Я стал пробовать варианты. Я перебирал все, что использовал когда-то сам в качестве пароля, я вспоминал пароли своих друзей - бесполезно. Тогда мне пришло в голову набрать «буф» - и это сработало! На экране появилось окно браузера, я набрал и увидел следующий текст:
«Мы любили друг друга долго - целую вечность. Любили, ничего друг другу не говоря. Мы не смели произнести вслух то, что чувствовали. Это было так, как будто бы в родственные отношения вдруг пробилась струя влюбленности. Я хотел от нее ребенка. Сына. И чтобы он рос большим и крепким, как глыба. Глыбой, Глебом. Он должен был на своих могучих плечах вынести город на поверхность земли. А - я восславить его своим талантом, ибо мой талант - писать».
Под текстом стояла подпись: «Тюха». Я начал размышлять:
- Итак, я ищу свой путь. По пути я встречаю двух сомнительного вида мальчиков, которые указывают, куда мне идти. После этого я нахожу книгу и посох, которые как бы случайным способом приводят меня в город. Здесь на меня навешивают некую миссию, и она находит подтверждение в этом тексте. Кроме того, оказывается, что этот текст я же и придумал. Абсурд какой-то. Получается, я сам привел себя сюда и получил от себя инструкцию о том, как распорядится своей жизнью. Если не верить тому, что текст написал я, то возникает вопрос, кто задумал распорядится моей жизнью. Если послушать женщину, то миссию задумала Большая Титя. Но это персонаж из маминой сказки. Тогда выходит, что я попал в эту сказку. Что ж, у меня есть еще один адрес. Может быть, он что-нибудь прояснит.
Я набрал: и прочел:
Роды АняЯны
АняЯна как раз делала ремонт в своем новом жилище, когда начались схватки. Спазмы были регулярными и повторялись каждые три минуты.
- О Боже, я больше не могу, вези меня в больницу, - попросила АняЯна мужа.
Муж побежал ловить такси, а АняЯна в это время собрала вещи. Такси довезло их до больницы, но в больнице сказали, что, мол, извините, мы принять вас не можем, потому как живете вы не в этом районе. Но раз уж вы приехали и рожаете, то сидите тут и ждите карету скорой помощи. АняЯну корчило от боли. Ей казалось, что боль никогда не кончится. Или что она родит раньше, чем попадет на операционный стол, и кто знает, что тогда будет с ребенком. "Скорую" ждали четыре часа. У АняЯны все внутри почернело от страха. Муж испуганно забился в угол и ждал, а может быть, все обойдется? Когда машина, наконец, прибыла, и АняЯну привезли в предназначенное для простых смертных родильное отделение, вид у нее был обреченный.
- ФИО, - громовым голосом скомандовала дежурная.
- АняЯна Кыховна. Фамилии нет.
- Почему нет?
- Потому, что официально я не замужем, - плюща лицо после очередной схватки отвечала АняЯна.
- Много вас таких, понарожаете, потом в больнице оставляете. Так. Год рождения. Домашний адрес. Место работы. И все то же самое про партнера.
- А можно я вам все скажу потом? - с мольбой спросила АняЯна.
- Нельзя. Не положено, - категорично отрезала дежурная. - Хотя ладно, - сказала она, кладя перед собой АняЯнино удостоверение личности и кучу справок, собранных во время беременности. Девка ты вроде не грубая. Раздевайся, ложись на койку. Сейчас сделаем тебе клизму.
АняЯна на полусогнутых добрела от стула до койки и бухнулась.
- Все, теперь садись на горшок. Только делай это не сразу, а попридержи жидкость, чтобы все внутри очистилось. Потом подымайся наверх.
- Куда? - только и успела вдогонку крикнуть АняЯна. Но дежурной уже и след простыл. Примерно через полчаса АняЯна поняла, что хотеться в туалет ей будет постоянно. И встала с горшка. Было очень холодно. АняЯна кое-как напялила ночную рубашку и вышла в коридор. Наверх вела лестница. Поднимаясь по ней, АняЯна слышала непрерывный детский плач, будто сотня младенцев одновременно надрывно плакала. Поднявшись, АняЯна побрела по длинному коридору. Под тусклым светом туда-сюда сновали люди в белых халатах. Кого-то вывозили на каталке из комнаты в конце коридора.
- Наверное, мне туда, - судорожно смекала АняЯна. Доковыляв до комнаты, она посмотрела наверх. Над дверным проемом висела табличка с надписью: ПРЕДРОДОВАЯ ПАЛАТА. В палате стояло четыре железных кровати. Одна из них была занята абсолютно спокойно лежащей девушкой.
- Может быть, мне не сюда, - сразу подумала АняЯна и повернулась к выходу.
- Эй, куда это ты? - окликнула ее пожилая дама в очках, неожиданно вынырнув из операционной.
- Простите, мне сюда? - робко спросила АняЯна.
- А ты что, милочка, разве не рожать приехала? - воскликнула дама.
- Рожать.
- Тогда бегом на кровать.
АняЯна легла и снова стала ждать. Дама в очках о чем-то весело рассказывала молоденькой девушке в белом халате. Та в ответ кокетливо хихикала. АняЯна заключила, что дама в очках - врач. И, что самое ужасное, она и принимает сегодня роды.
- Ну что, красавица, тужиться будем? - вдруг спросила она. - Как тебя там звать то? - и она заглянула в бумажку. - Э-э-э АняЯна Кыховна. Еврейка что ли?
- В некотором роде, да.
- А чего рожаешь тут? Евреи ж не без денег. Могли бы и сервис обеспечить.
- Так получилось.
Она подошла к АняЯне со шприцем и сделала ей укол. Через несколько минут к АняЯне приблизилась та молоденькая и сказала:
- Я вам сейчас буду говорить, что делать, а вы слушайтесь меня, хорошо?
- Да, - кивнула АняЯна.
- Возьмитесь руками за железные прутья кровати. Они позади вас. Так. Ногами упритесь сюда. Вбираете в себя воздух и пропускаете его через живот.
- Я не могу. Пожалуйста, сделайте мне кесарево.
- Ничего, - сразу подключилась дама в очках. - Все рожают, и ты родишь. У тебя какое зрение?
- Минус пять, - выдавила из себя АняЯна.
- В очках ходишь?
- В линзах.
- Линзы на тебе?
- Нет.
- Тогда ничерта не увидишь. Но родить - родишь, не боись. Если будешь слушаться акушерку, а не портить все репликами.
- Давайте продолжим. Чтобы вам было проще понять, что с собой делать, представьте, что вы сидите на горшке, и кое-что выходит не сразу. Уже лучше. Вставайте и идемте на операционный стол. Кажется, головка показалась.
- Подыми голову, видишь?
- Что?
- Головка вышла. Опа, мальчик! Хорошая примета. Лежи пока. Мы тебя еще будем зашивать.
- Он здоров?
- Здоров, здоров. Доношенный.
Мальчик. Мальчик? А обещали девочку. Здоровый. Господи, какое счастье. Я родила. Надо позвонить мужу.
И АняЯна отключилась.
Под этим текстом тоже стояла подпись: «Тюха». И он ничего не прояснял. Я понял лишь, что это некое логическое завершение сказки. И я подумал:
- А что же дальше со мной и персонажами сказки? - и машина ответила мне, медленно набирая букву за буквой:
А дальше ты стал писателем, Тюха.
Часть вторая
Тюхины истории
Битва с горшком
Приближался Новый год. Все дети верят в Деда Мороза, и я верю. Родители, как правило, спрашивают, что я хочу получить в подарок от этого Деда. А в этом году я услышал от моего друга Шишки - это у него прозвище такое - что самым лучшим мальчишкам Дед Мороз подарит горшок. И я сказал родителям, чтобы они заказали горшок и мне. Мама сказала папе:
- Наконец-то, наш сын, кажется, вырос из памперсов!
- Еще неизвестно, как горшок с ним будет обращаться, - ответил папа.
Так или иначе, в канун Нового года под елкой я увидел яркий малиновый сверток, обтянутый шелковой лентой. Я буквально разодрал бумажную обертку, и увидел свой горшок. Малиновый, пластмассовый, с кожаными мягкими сиденьями. По всему периметру горшка шла загадочная дарственная надпись: «Тюхин горшок. Делай в нем свои дела. Дед Мороз». Что с ним делать, я не знал. У родителей было неудобно спрашивать, вроде как раз сам заказывал, то должен знать. Решил хитро разведать у Шишки, как он своим горшком пользуется.
- Слушай, - говорю, - Шишка, как выглядит твой горшок?
- Глиняный такой, пузатый, с крышкой.
- И что ты в нем делаешь?
- Я в нем готовлю жаркое по старинному бабушкиному рецепту.
- А как ты это делаешь?
- Как как, рубаю картошку, лук и мясо, кидаю все это в горшок, заливаю водой, накрываю крышкой и ставлю в духовку минут на сорок. Очень вкусно получается. Туда еще травка одна кладется, только названия ее я тебе не скажу, это уж, извини, фамильная тайна.
- Спасибо тебе, Шишка, - запрыгал от радости я.
- Да не за что, - вытараща глаза, ответил он. А я побежал домой разбираться со своим горшком.
Родителей дома не было. Я сделал все по рецепту Шишки. Добавил в горшок все специи, которые смог найти в мамином кухонном шкафу, загрузил все это в духовку, установил таймер на сорок минут и уполз покупать гирлянды. Когда я вернулся, мама плакала.
- Он, - голосила она, - он избалованный, дрянной мальчишка. Мы купили ему горшок в лучшем магазине города. А это чучело испортило нам весь праздник.
- Успокойся, дорогая, - умиротворяюще сказал папа. - Ты же знаешь, этот горшок за себя постоит.
Честно говоря, я иногда мотаю родителям нервы, но это был не тот случай. Я был уж явно не виноват, поэтому, сжав кулаки, вышел из дома. Первое, что пришло мне в голову, было: «Шишка». Я помчался к нему домой - он жил по соседству, в доме напротив. Дверь мне открыла его мама. Она сказала:
- Ой, малыш, а Ваня уехал к бабушке. Он будет встречать Новый год у нее.
- Извините, - мрачно промямлил я. И подумал, вот гад, еще и смылся. Придется как-то выпутываться. Я обреченно пополз домой, готовясь к неприятной беседе.
Во дворе стояла большая живая елка. Она вся так и играла разноцветными огнями назло мне. Я долго тер ногу об ногу, прежде чем решился вползти в свой подъезд. Я поднялся - дверь в нашу квартиру была открыта. У порога стояли мама и папа - оба разряженные, как куклы. Мама была в моем любимом декольтированном вечернем платье. Папа - в праздничном домашнем халате. И они как будто меня встречали.
Мы увидели тебя из окна, - дружелюбно сказала мама. Новый год на носу, давай быстренько переодевайся, и садимся за стол.
Я надел свои парадные ползунки и жакет, вязанный двоюродной бабушкой – по всем приметам, он приносил мне удачу – и вышел к столу. У стола красовался мой горшок – целый и невредимый. Я решил сам ни о чем не спрашивать – пусть все идет, как идет.
Садись, сынок, - сказал папа.
Но здесь же нет для меня стула, - удивленно ответил я.
Садись на свой горшок, он будет тебе вместо стула, - с улыбкой предложил папа.
Я подумал, что что-то здесь не так, но, поскольку я чувствовал себя виноватым, покорно сел. И в тот же момент нечто, находящееся в горшке, больно шлепнуло меня по заднице. Я, конечно, испугался, но не показал вида. Папа внимательно наблюдал за мной.
Ну, что ж, дорогие мои, - начала мама, - вот и первый Новый год, который мы встречаем втроем. Тебе, Тюха, недавно исполнился год, и теперь ты на полном основании можешь выпить с нами бокал шампанского.
Я внутренне сжался в ожидании чего-то неприятного, но взял бокал в руки.
Первый тост за тобой, - сказал папа, и встал. Мама встала следом за ним. Я попытался сделать то же самое, но почувствовал, что не могу оторваться от горшка.
Я п-поздравляю вас-с с Новым годом, - всего-то и смог сказать я, не вставая, и сделал глоток. Я почувствовал, как мгновенно намокли мои ползунки, а следом за этим услышал мелодию, доносящуюся со дна горшка. Это была новогодняя песенка: «Jingle bell, jingle bell, ла-ла-ла-ла-ла». Это была насмешка, грубая насмешка, и я заплакал от стыда и обиды. Мама тут же подошла ко мне, взяла меня на руки и сказала:
В горшке триста шестьдесят пять мелодий на каждый день года. Если ты будешь использовать свой горшок по назначению, то есть, писать в него, то он будет с тобой вполне дружелюбен. «Ма-ма-ма-ма-ма», - вдруг вырвалось у меня. Я понял, это был стресс, а в стрессовых ситуациях я веду себя, как маленький. Но мама переодела меня, успокоила, посадила на нормальный детский стул, и мы весело продолжили праздновать Новый год.
Первый колясочный симпозиум
Идея организовать его пришла папе после того, как я высказал вслух свои первые проблемы.
А почему бы тебе не обсудить это со своими сверстниками? – сказал он. – Например, вы выбираете проблему, готовите по ней доклады, а во время прогулок на колясках, зачитываете их друг другу и ведете дискуссию. Это гораздо эффективнее, чем постоянно спрашивать у родителей «почему».
Кроме меня, набралось еще трое желающих поучаствовать: мой самый близкий друг Шишка, с которым мы к этому времени уже помирились, Лева-кебаб (мы прозвали его так за то, что он был вытянутый, как люля-кебаб, и очень любил мясо) и Ника, - девчонка, которая тайно нравилась нам всем за большие миндалевидные глаза и длинные рыжие волосы. Темы утверждал я, поскольку я был инициатором проведения симпозиума. Устраивали мы его раз в месяц во время утренних прогулок. На симпозиум могли приглашаться гости, которые тоже допускались к обсуждению. Первой темой я избрал младенческие страхи, потому что с недавнего времени я начал пугаться шума пылесоса, фена и других электроприборов, и это меня очень удивило: раньше я такого за собой не замечал. Мамы вывезли нас во двор, расставили вкруг коляски и удалились на условленный час поболтать друг с другом, предоставив нас самим себе. Мы привели спинки в вертикальное положение, и я объявил первый симпозиум колясочников открытым, а затем потребовал озвучить названия докладов. Мой доклад касался самой природы младенческих страхов, поэтому я зачитал его первым.
Итак, - начал я, - для того, чтобы понять, что такое младенческий страх, и как с ним бороться, необходимо дать ему определение, а затем произвести классификацию страхов. Кроме того, известно, что природа многих вещей уходит корнями в мифологию. В связи с этим мой доклад посвящен типологии и мифологии младенческого страха. Давайте оговоримся, что младенцем мы будем считать ребенка, возрастом до года. Нам всем только-только исполнилось по году, некоторые еще и ходить-то не умеют, - сказал я и скосился на Леву-кебаба, - и я думаю, эти проблемы все еще являются для нас животрепещущими и актуальными. Страх, - пошел я дальше лекционным тоном, - это «аффективное состояние ожидания какой-либо опасности», - так говорится в одной умной книжке.
В какой? – ехидно спросил Лева-кебаб.
Не перебивай, иначе я закрою тему, - на правах старшего сказал я, и продолжил: так вот, если страх ненавязчивый, то он называется боязнью, а если навязчивый, можно сказать, патологический, то фобией. Ну, например, если у Ники страх, что мама отругает ее, когда застукает ее за размазыванием по креслу губной помады, - это боязнь.
А почему сразу я? – надула губы Ника. - Я уже давно не лазаю в мамину косметичку.
Да я просто поясняю наглядно. А вот если, скажем, у Левы постоянное ощущение, что его съедят, как кусок баранины, и всякий раз, как он об этом подумает, пробегает такой внутренний холодок и сводит левую пятку, - то это уже фобия. Страхи и фобии известный ученый Ф., - не буду забивать вам головы именами, - разделил на так называемые «житейские» и «специальные». Не будем углубляться, а конкретизируем интересующее нас. Младенческие страхи я бы разделил на два. Это страх остаться одному и боязнь шумных предметов.
Да как же это так, - возмутился Шишка. Кто это дал тебе право так делить, если вот я, например, не боюсь остаться один, но боюсь папиной каракулевой шапки и маминой песцовой шубы.
А у твоей мамы есть еще и песцовая шуба? – с интересом спросила Ника, надеясь выяснить что-нибудь еще про гардероб Шишкиной матери.
Давайте отложим дискуссию на потом. Так вот, страх остаться в одиночестве уходит корнями в одну легенду – легенду о старом колясочнике. Жил на свете один мальчик, практически такой же, как мы. Родители у него были замечательные, очень его любили. Жил он в полном достатке. Захотел, - купили ему новую погремушку, захотел, - поехал на море. Поэтому, детство его ему очень нравилось. У родителей, как у очень гостеприимных людей, дом всегда был полон людей. Устраивались вечера с чаепитиями и веселыми играми, в которых мальчик непременно участвовал. Из всех приходящих ему больше всего нравился господин в темной маске. Он казался мальчику загадочным, потому что этот господин никогда не показывал при нем своего лица. Господин в темной маске, назовем его Мистер Икс, часто говорил с мальчиком, рассказывал ему истории из реальной жизни, которые, почему-то, казались волшебными. Быть может, он просто был прекрасным рассказчиком, а может быть, завораживал звук его голоса. Было ясно одно: Мистер Икс вскоре приобрел над мальчиком некую незримую власть. Мальчик стал ожидать его приходов в родительский дом. Приходы господина становились все более редкими. Зависимость мальчика, напротив, крепла. По ночам он мысленно перебирал их, ставшие нечастыми, беседы. И вот, однажды, Мистер Икс пришел к родителям мальчика и сказал, что он уезжает, и пришел проститься. Родители восприняли это с удивлением, но без особого сожаления – он не был их близким другом. Зато мальчик, услышав новость, побледнел: это был удар в самое сердце. В тот прощальный вечер, по обыкновению, много шутили. А после традиционного чаепития Мистер Икс резко засобирался уходить. Он вышел в коридор и начал, было, надевать пальто, как мальчик подполз к нему – ходить он еще не научился – и в отчаянии дернул господина за обшлаг рукава. Мистер Икс тут же повесил пальто, взял мальчика на руки, отнес его в его комнату и заговорил. Он сказал:
К сожалению, мой дорогой друг, я должен уйти. На прощанье я могу лишь исполнить одно твое заветное желание.
Мальчик, конечно же, пожелал бы никогда не расставаться с Мистером Икс, но это было невозможно. И он подумал, что здорово было бы навсегда остаться во времени, где был господин в темной маске. Он тогда не понимал еще, что пожелал ужасной для себя вещи. А господин лишь сказал: «Что ж, таково твое желание», - спешно оделся и ушел, оставив мальчика в недоумении. С этого времени многое происходило; родители мальчика постарели и умерли, друзья и близкие тоже. А мальчик оставался младенцем и продолжал ездить в коляске, потому что так и не научился ходить. И чувство глубокого одиночества глодало его изо дня в день. Согласно легенде тот господин был духом коляски, и не снимал маски, чтобы не показывать своего страшного лица. А желание остаться в младенческом возрасте он внушает каждому младенцу. Только сильные его побеждают, устремляясь навстречу новому, а слабые так и застревают в своем возрасте, обрекая себя на одиночество. Говорят, что множество колясочников, с подобными судьбами, раскатывает по свету, ища себе компанию. Они похожи на нас, потому что выглядят младенцами, но многие из них очень старые.
Дослушав легенду, ребята молча переглянулись. А я продолжил:
- Что касается боязни шумных предметов, то на это есть другая легенда. Некогда младенцы жили в пещерах и ничего не боялись. Они мастерски охотились на дичь, сдирали с тигров полосатые шкуры и шили из них пеленки. Такая звериная сила была заключена в их защитном тотеме, - глиняной фигурке божества, изображавшего женщину-мать, или Мокошу, как они ее называли. До тех пор, пока она была с ними, они чувствовали себя в безопасности.
Но, к сожалению, появился в племени младенцев один игривый затейник. Он-то и придумал губительную игру «плевашки кви-про-кво»: все племя попарно становилось на четвереньки на расстоянии двадцати метров друг напротив друга. Начинающий игру, назывался «зачинатель», им мог быть исключительно младенец недели по охотничьим показателям. Зачинатель брал в рот выбранный им же предмет, резким движением вскидывал голову вверх и выплевывал его. Задачей визави зачинателя было поймать летящий предмет в свой рот и на ходу плюнуть им же по диагонали, чтобы передать следующему игроку. Игра считалась выигранной зачинателем, если предмет падал на каком-либо плевке. Напротив, игра считалась выигранной игроками, если предмет дошел до последнего рта. Вскоре племя младенцев переколотило все, чем пользовалось: игра оказалась азартной. Оставался нетронутым единственный предмет: божок Мокоша. Племя долго не решалось прикоснуться к своему сокровищу. Но играть было больше нечем, и младенцев охватила смертная тоска. Начались ссоры, и даже драки. Тогда созвали племенное собрание и решили пожертвовать Мокошей ради последней игры. Игра началась. Каждый игрок, включая даже зачинателя, желал, чтобы хрупкая глиняная фигурка осталась целой. Младенцы долго прицеливались, прежде чем плюнуть. Мокоша плавно перелетала изо рта в рот, но последний игрок перенервничал от долгого ожидания, и в сотне детских сердец отозвался треск разбивающейся богини. В этот же момент защитная сила покинула племя, и стая голодных волков разорвала младенцев на части. Уцелел только зачинатель. Чтобы выжить, ему теперь приходилось прятаться. Он дрожал от любого шороха, потому что посторонние звуки могли принести смерть. Он вырос, у него появились дети, но их страх перед посторонними звуками был уже врожденным. И они боялись на всякий случай как живых существ, так и просто предметов-шуршалок, кряхтелок и гремелок.
Здорово! – с восхищением воскликнула Ника, и я весь внутренне раздулся от радости.
А мне такая типология кажется абсолютно некорректной, - раздосадованный Никиным замечанием, сказал Шишка. - Многие страхи не учтены. Как быть, скажем, с боязнью совершенно абстрактных персонажей и волшебных предметов из детских страшилок?
Ой, Шишечка, а у меня, как раз, кажется, про это доклад, - защебетала Ника, окрыленная радостью узнавания. – «Про художников-сюрреалистов и абсурдные страхи детства», - медленно и торжественно зачитала она, как будто ее доклад был самым важным. – Я постараюсь рассказать вам все своими словами. Мама мне всегда говорит, что все сложное можно объяснить своими словами. Я так поняла, что есть такие художники, которые рисуют все из головы. А в голове много всякой всячины, у людей с хорошей фантазией тем более. Детские страхи бывают очень странными, будто бы они не отсюда, а откуда-то оттуда, - и мы все заворожено потянулись взглядом за плавным Никиным жестом. – Так вот эти художники, которые рисуют все из головы, как раз и воплощают на своих холстах страхи, которые оттуда, - вдруг поймала уже, казалось, безвозвратно утерянную нить рассуждения, Ника. – Я лично ездила с мамой в Москву на выставку известного татарского художника Сальвадора Алиева. У него есть такая картина: девочка лежит на куске льдины, посреди безбрежного океана, и спит. А около нее в воздухе висят два тигра, вылезающих из пасти огромной рыбины, и слон на длинных, как жерди, ногах. Девочка спит, и ей снится весь этот кошмар. Ведь правда, кошмар, оказаться одному в открытом водном пространстве, - умно заключила Ника. - А во сне у нас всегда какая-нибудь небывальщина. Еще у одного знаменитого художника, не помню его фамилии, но я была у него на выставке, есть картина, на которой изображена худенькая девочка, раскачивающаяся на кубе. Представляете, такая маленькая, малюсенькая девочка, под которой шатается куб, и она вот-вот упадет и свалится в пропасть. А в пропасти, что бы вы думали? Множество таких же кубов, и если девочка упадет, то кубы задавят девочку. Чем не абсурдный кошмар? Но самым ужасным из того, что я видела, был запеленованный младенец, лежащий под башенными часами. И если к нему присмотреться, то запеленован он в растекшиеся часы. Это мне приснилось. Я посмотрела в соннике, что означают приснившиеся часы; там написано, что это чья-то смерть. Сон снился с воскресенья на понедельник, мама сказала, что он не сбудется, будь спокойна. А еще она сказала, что я – натура впечатлительная, и мне не следовало бы заниматься изучением детских страхов, а не то я так могу запугать себя, что и не такой кошмар приснится. Так что на сегодня у меня все.
Из твоей сбивчивой речи невозможно понять, ни к чему тут художники сюрреалисты, ни откуда появляются такие странные страхи, - посмел сказать не надеявшийся на Никино внимание Лева-кебаб.
Ника вдруг заплакала, и мы поспешили ее защитить.
Ника поделилась с нами своими впечатлениями, очень яркими, между прочим, - сердито сказал Шишка. - Мы еще посмотрим, что ты нам приготовил.
У меня доклад по корреляционному анализу синдрома притворства, - с чувством собственного достоинства продекламировал Лева.
А какое отношение имеет этот твой анализ к младенческим страхам? – строго спросил Шишка.
А такое, что не все младенческие страхи настоящие, некоторые из них корыстно выдуманы для того, чтобы чего-нибудь добиться. И настоящий страх от придуманного нужно еще отличить. На выявление этого ложного страха и направлен корреляционный анализ, или анализ взаимосвязи между притворным страхом и явлениями, его сопровождающими. Более того, - заключил Левик, оттягивая вверх указательный палец, - у некоторых этот ложный страх превращается в основной способ добиться своего. Тогда мы имеем дело с явно выраженным синдромом притворства. Различают сопровождающие ложный страх явления внутренние и явления внешние. Явления внутренние суть мнимые реакции тела на страх, если бы он и вправду был: дрожь в коленях, расширившиеся глаза, раздувающиеся ноздри, съежившееся тело. При настоящем страхе учащается пульс и потеют ладони. Если этого нет, то внутренние явления ложные. Внешние явления – это последствия страха. Если вследствие переживаемого страха ребенок получает что-то от людей, например, ему покупают машинку вместо плюшевого мишки, которого он необъяснимо боится, или ведут обедать в кафе вместо предполагаемого образовательного похода в оперный театр (боюсь громких голосов и огромной люстры посреди зала), то страх опять же ложный. Очень важно предупредить развитие синдрома притворства, и об этом должны, прежде всего, позаботиться близкие ребенку люди: именно им наносится наибольший ущерб от синдрома. Для этого с периодичностью примерно раз в квартал делается профилактическая прививка.
Где? – поеживаясь, спросила Ника.
В любом детском медицинском центре.
Что-то, по-моему, заливаешь ты, - скептически сказал я.
Ну, заливаю, - сразу сознался Левик, - ну так и что? Кто-то же должен был внести несерьезный научный элемент в наш дутый симпозиум.
Совсем не смешно, - облегченно вздохнула Ника, и кокетливо дотронулась до кончиков своих волос.
Ну ладно, похоже, что мой доклад – самый научный и самый актуальный, - заявил Шишка, почесывая подбородок. Сейчас все кругом только и говорят о постмодерне. Постмодерн - там, постмодерн – сям. Я изложу вам постмодернистскую теорию младенческого страха. Я сейчас произнесу фразу, не мною придуманную, фразу, от которой качается весь мир: «Мир как текст». Это означает, что текст вмещает в себя целый мир, и более того, текст рождает мир. Помните, «вначале было Слово»? Нет ничего в мире, чего уже не было бы в тексте. Радость и горе, любовь и ненависть, а точнее, их внешние атрибуты, сначала прочитаны, а затем воспроизведены по аналогии. Страхи младенчества – не что иное, как написанные когда-то мифы с подробной инструкцией о том, что именно и по какому поводу младенец обязан испытывать. До тех пор, пока вы не прочтете этот сборник мифов, вы свободны от страха по определению, потому что вы даже не знаете, что это такое. Но текст - живой организм, ему хочется заявить о себе, и он навязывается родителю, близкому, другу младенца, чтобы внушить ему любовь к себе еще с материнских сосцов. Человек вырастает из текста и умирает с текстом на устах.
Звучит фатально, - со смехом сказал я.
Это-то и ужасно, что миллионы младенцев засыпают и просыпаются, не осознавая своей задачи. А задача заключается в том, чтобы сбросить с себя оковы текста, а значит и прочитанные сценарии, и слизанные эмоции, и начать творить мир по-своему.
То есть, по своему тексту, - уточнил я.
Нет, без текста, вне текста. Уничтожить все книги и не писать новых. Не возвращаться больше к слову. Тогда откроется другая форма жизни, и снова станет интересно.
Начитался, - только и смог ответить я на эту очумелую тираду. Ты же сам эту свою постмодернистскую теорию в книжке вычитал.
Вот именно, вычитал, и решил совершить революцию. А бараны читают, в одно ухо влетает, а из другого вылетает.
Это я-то баран?! – взбесился я и двинул ногой по колесу Шишкиной коляски.
Это ты-то баран, - передразнил меня Шишка, и впился единственными прорезавшимися у него четырьмя зубами мне в руку. Я закричал от досады, и Левик с Никой бросились нас разнимать. Точнее, отдирать от меня Шишкину голову. Вдруг мы услышали скрип телеги, по ощущениям, выворачивающей из-за дальнего угла нашего дома. Мы разом повернули головы: мы были в ужасе, потому что все мы увидели старую деревянную коляску, в которой сидел древний старик. Коляска ехала как бы сама по себе, а дед, сгорбившись, держал в руках нечто. Мы очень боялись, но любопытство заставило нас пробыть на месте еще несколько секунд, пока Шишка первым не разглядел у деда в руках пыльные шуршащие страницы, и не заорал: «Мама! Книга!». Наши мамы, видимо, болтали где-то неподалеку. Первой на крик прибежала Шишкина мать, распознав в нем своего драгоценного сына. Мы не стали объяснять, что случилось. Да этого и не надо было делать, потому что всех нас мигом растащили по домам.
Охота на птюхрика
После неудавшегося колясочного симпозиума, от которого нас до сих пор еще трясет, мы с Шишкой увлеклись палеонтологией. Начали проситься в музеи, выискивать там странные ископаемые останки всяких там птеродактилей, а затем прочитывать о них в научных книгах. Шишка, в своей обычной манере, пренебрежительно назвал это занятие «сублимацией», хотя нравилось оно ему не меньше, чем мне.
В нашем городе, к счастью, было целых четыре палеонтологических музея: «Музей вековых костей имени старухи Бронькиной», «Музей застывших фекалий», «Центр реабилитации редких видов отделочных хребтов» и «Музей сомнительных экземпляров имени М.Горького». Последний чаще всего был предметом нашего паломничества: именно в нем можно было сделать свое маленькое научное открытие, потому что туда помещались все трудно опознаваемые останки до проведения окончательной экспертизы.
Мы проводили анализы в своей домашней лаборатории и сверяли их результаты с музейными. Иногда результаты оказывались одинаковыми, и тогда мы видели эти останки расквартированными в другом музее, с восстановленным фоновым изображением зверушки или птицы и уже знакомым названием.
Музей сомнительных экземпляров был окутан аурой загадок и тайн, начиная с интерьера и заканчивая его персоналом. Прозрачно-стеклянное, овальное снаружи здание было оптической иллюзией: внутри оно было восковым. Тонкие, желтые, пахнущие медом, листы огромных размеров покрывали стены, полы и потолки, отчего создавалось ощущение теплого, принимающего пространства. Спиралевидная дорога, с рельсами для вагонеток слева и пешеходными ступенями справа, шла снизу доверху по всем двенадцати этажам здания, и зрительно занимала большую его часть. Посреди дороги тянулась разделяющая полоса небесно-голубого цвета. На ней, на длинных, витых, как стебли плюща, заканчивающихся плоскими тарелками, подставках, размещались прозрачные стеклянные колпаки с ископаемыми останками.
Иногда форма их была вполне определяема: например, нас впечатлила пара чудом сохранившихся глаз некоего, как выяснилось позже, очень древнего животного юбкомота. Ткани верхнего и нижнего века были живыми, глазное яблоко скользило между ними, и иногда будто подтягивалось вверх так, что были видны тонкие нервные волокна и синие стенки сосудов. От этого глаза казались особенно выразительными. Но иной раз под колпаком лежала неопределенная горстка пепла, и только сквозь увеличительное стекло в ней просматривались очертания маленького зубастого хищника со вздернутым по-охотничьи носом.
Плата за билет была символической, но тоже странной: взрослые посетители расплачивались парой красных маков, дети – одним цветным карандашом, а младенцы – чистой пеленкой.
Не умеющих или не желающих ходить, сажали в деревянную вагонетку, за которой приставлялся возничий. Он толкал вагонетку вверх, и она, почему-то, легко катилась. На самом верху, когда просмотр заканчивался, возничий отпускал ее, и она инерционно неслась вниз.
Возничий одновременно следил за порядком, и если кто-то из посетителей дотрагивался до колпака, то карался немедленно, но очень вежливо. Он извлекал из багажника вагонетки защитный костюм - желтое платье с длинными рукавами – и с извинениями привязывал руки к спине. Поднявший колпак, лишался права посещать этот музей на один год.
Из другого персонала посетителям были известны только швейцар и несколько буфетчиц. Они хорошо исполняли свои обязанности, но никогда не смотрели в глаза детям и младенцам. Сотрудников, экспертов и, наконец, самого директора этого музея мы с Шишкой, да, наверное, не мы одни, ни разу не видели.
Еще одна странность заключалась в том, что, выходя из музея, мы ощущали почти наркотическое желание вернуться обратно уже через несколько часов. Поэтому мы с Шишкой бесстыдно истратили все родительские запасы пеленок, и вынуждены были попрошайничать у своих знакомых. Тем более что в последнее время мы стали буквально одержимы одной идеей: найти птюхрика.
Дело в том, что мы собрали в нашей домашней лаборатории массу замечательных книг о животных, живших сотни тысяч, и даже миллионы лет назад. Среди них были: знаменитая трехтомная «Энциклопедия бродячих маурангов» под редакцией профессора Ю.В.Кочерыжкина, где подробнейшим образом описаны все семейства этих удивительных млекопитающих с всасывающими хоботами вместо ног; книга «Методы исследования микрофауны. Руководство для некрофилов» издательства «Жизнь» за 1975 год – базовый учебник по палеонтологии, разработанный группой известных сибирских ученых; «Животная Камасутра или виды копуляции ископаемых особей» Ш.Ш. Зверева; художественный роман еврейского писателя Давида Эдуардовича Текилы «Под крылом американского археоптерикса», излагающий интересную версию происхождения этой первоптицы на землях Нового Света; китайская гадательная книга «Хиромантия для хиротерий», где по линиям на следах ног этих позвоночных толкуется судьба человека; «Древние покровители племени тутуки», где последний вождь этого вымершего южноафриканского племени делится видениями, полученными им в состоянии транса (надо сказать, он дает очень правдоподобные описания некоторых групп архозавров); атлас «Соплевидные птицы мезозоя» известного академика Ивана Козявкина; и, наконец, наша с Шишкой любимая книга – собственно, толкнувшая нас на преступление – «Книга судеб лабильных млекопитающих».
Из нее мы узнали о том, что во второй период кайнозоя – неоген – на земле появился новый вид животных, постоянно меняющих свой внешний вид. То есть, в зависимости от внешних условий, у этих животных могли появляться или исчезать крылья, хвост и уши, меняться окраска тела, удлинняться или укорачиваться шерсть. В силу этих особенностей, лабильные животные стали самым приспособленным к жизни видом. Следовательно, следующим шагом в эволюции должна была бы быть их полная и окончательная победа над другими видами в процессе естественного отбора. Все именно так и произошло бы, если бы в антропогене не появился высший примат – отдаленно напоминающий сегодняшнего, человек. Имевшие весьма недурной интеллект, лабильные животные, стали конкурентом приматов в битве за выживание. Кроме того, эти животные были единственными обладателями нюха на так называемый «папоротник превращений» - траву, в которой был сокрыт секрет их способности меняться. Приматы начали охотиться на лабильных животных; поймав животное, они оставляли его на несколько дней взаперти для проверки, потому что лабильное животное могло некоторое время, пока не заканчивалось действие травы, выглядеть как любое другое.
Истребить всех лабильных животных приматам не удалось: многие пойманные зверьки сбегали из заточения, многие и вовсе не ловились. Но их стало очень мало, и избранные оставшиеся были самыми хитрыми на земле. В их среде появилось семейство так называемых «кутающихся лабильных» - животных, которые при любой угрозе обволакивались бледно-серым облаком – как бы, «закутывались» в него, и исчезали из вида.
К этому семейству принадлежал очень понравившийся нам с Шишкой по описанию зверек птюхрик. Когда он был сам собой, то имел пушистое белое туловище, размером с медвежонка; большую, в две руки годовалого ребенка, желтую круглую голову; длинную лебединую шею; круглые, будто съехавшиеся друг к другу, глаза; прямо под ними – плоский, покрытый желтой шерстью, нос, и маленький, розовым «бантиком» рот, который, казалось, все время совершал жевательные движения. Передние и задние лапы были довольно короткими, оканчивались трехслойными подушечками и когтями, загнутыми не книзу, как у обычных животных, а заточенными вверх, как носы у колдунских тапочек. Уши были похожи на две пары рассеченных на половинки глобуса: выпуклые, если смотреть спереди и полые сзади, четыре шерстистых уха шли стройным рядом по голове. Хвост птюхрика напоминал по форме птичий клюв, и был таким же твердым на ощупь. Жить птюхрик мог везде: в норах, на деревьях, в болотах. Но на время выведения потомства – раз в году – уходил на месяц в папоротники. Там он чувствовал себя в полной безопасности. Питался птюхрик исключительно «папоротником превращений» - так уж было заложено природой, что от иной пищи его тошнило. Передвигался он быстро, на всех четырех лапах, попеременно то откатываясь назад и впираясь своим острым хвостом в землю, то падая вперед и впечатываясь в землю ртом. Поэтому узнать его можно было по длинному следу из дырок и «бантиков».
Так вот, поскольку неясно, сохранились эти животные до сегодняшних времен или нет, мы с Шишкой загорелись идеей найти птюхрика, поймать его и отыскать вместе с ним траву. Мы стали тащить родителей в лес, тайком ползали под каждым кустом, высматривая его следы. Родители уже начали было что-то подозревать, и даже сводили нас на прием к невропатологу. Но та, благо, успокоила их, объяснив все нормальным стремлением к свежему воздуху и нормальным, для детей нашего возраста, желанием ползать.
И вдруг, в Музее сомнительных экземпляров, под одним из прозрачных колпаков, мы видим лапу на трехслойной подушечке с загнутыми вверх когтями. У нас был просто шок! Мы предположили, что другая, большая часть животного, закутана в облако, и что птюхрик просто забыл или не успел вовремя спрятать в него лапу. И тогда в наших головах начал зреть план похищения.
Мы решили, что медлить нельзя, так как ни один экспонат не задерживался в этом Музее дольше недели. И тогда кто-то другой мог воспользоваться птюхриком в своих, корыстных целях. А мы всего лишь жаждали эксперимента, и после него отпустили бы животное на волю.
Мы знали, что выставленные на показ экспонаты никак не защищены: при прикосновениях к колпакам, чему мы неоднократно были свидетелями, сигнализация не срабатывала. Таким образом, наша основная проблема заключалась в том, как отвлечь возничего.
Мы решили избрать самый стандартный способ – Шишка, как более говорливый и остроумный, должен был завести беседу о том, что предположительно могло волновать самого возничего. И мы с Шишкой предположили, что его должны волновать музейные кражи – ведь он нес за них ответственность. Да к тому же, очки на носу, как известно, не замечаешь, и то, что хочешь спрятать, прячь на видном месте. Шишка сказал мне, что если ему вообще удастся включить внимание возничего, то удерживать его он сможет не более пяти минут. Потом возничий выйдет из транса: так или иначе он вспомнит о своей работе. Поэтому, у меня есть три минуты на похищение экспоната вместе с колпаком – мы не решились бы извлекать притаившегося птюхрика прямо там, в музее, - и еще две на то, чтобы спрятать его и справится с волнением.
Технику исполнения этого дела должен был разработать я. Я решил использовать свой недавно приобретенный навык, и поэтому подготовил два предмета: горшок и зонтик. Идея заключалась в том, что во время разговора возничего с Шишкой, я должен был с горшком и зонтиком подползти к экспонату, делая вид, что хочу рассмотреть его в деталях. Затем притвориться, будто неожиданно захотел в туалет, а так как место общественное, и напоказ делать это неприлично, то прикрыться зонтиком. Сидя на горшке, чтобы никто ничего не заподозрил, стащить экспонат с подставки, спрятать его в секретный карман на внутренней стороне зонта и ползти обратно. Шишка сказал, что идея очень оригинальная, и, несмотря на некоторую чудаковатость, может удачно пройти. «Именно такие дурацкие идеи и нужны, чтобы обмануть банально мыслящих окурков», - если быть точным, выразился он.
Для своей операции мы выбрали выходные – в выходные в Музей приходила толпа народа, и было больше шансов остаться незамеченными. Я очень волновался, Шишка, наверное, тоже – но не показывал вида. Нам пришлось некоторое время ждать, когда появится свободная вагонетка. Она освободилась у высокого, усатого возничего с меланхоличным выражением лица. Впрочем, такое же выражение лица было и у всех остальных возничих.
Мы, наконец, сели, напряженно подобрав под себя ноги, и медленно поплыли вверх. Поравнявшись с нашим экспонатом, Шишка нервно спросил:
Скажите, а у вас когда-нибудь крали птюхриков?
Тут я понял, что Шишка перенервничал, и сбивается с плана. Я поспешил ему на помощь, и спросил:
Он имеет в виду, бывали ли у вас в музее кражи?
Возничий вдруг остановился – а следом остановились все едущие позади нас вагонетки. Он оглянулся, вытянул вверх правую руку, щелкнул в воздухе пальцами, и снова молча тронулся вверх. Мы были повержены. Мы подавленно проехали мимо птюхрика, лапа которого издевательски смотрела нам в спины, доехали до двенадцатого этажа, и покатились вниз, думая, что никогда больше не предпримем такой попытки. Домой мы возвращались молча, на прощанье, буркнули друг другу «пока», и весь вечер провели в переживаниях.
На следующее утро у меня созрел новый план: а что, если нам попытаться остаться в музее на ночь? И я радостно позвонил Шишке. Шишка взял трубку, и уже живым голосом сказал мне, дипломатично начав издалека:
Послушай, вчера, возможно, был не самый удачный день. Ты так не считаешь?
Ну, предположим, - решил потянуть до конца я.
И, одним словом, я готов подарить тебе новую пеленку, чтобы мы попробовали еще раз.
Согласен.
Тут перед нами встала еще одна проблема: мы еще ни разу не отлучались из дома на ночь, и для родителей нужно было придумать причину отлучки. За Шишкой присматривала няня – мы прозвали ее Пузя-карапузя за чрезмерную полноту и неуклюжесть. И Шишка мог напроситься к ней в гости вместе со мной. Она была подслеповата, ложилась спать рано, и уползти от нее не составило бы никакого труда.
Так мы и сделали. Родители, как нам показалось, и сами обрадовались этому неожиданному для них уикенду. Нагрузили нас разной «функциональной» едой: тефтелями и картофельным пюре, киселем, печеньями, витаминным сиропом, бананами и двумя банками детского питания. Так что, смерть от голода нам, по крайней мере, не грозила. Мы сами добавили к этому нескромному провианту банку малинового варенья и килограмм шоколадных конфет, думая, что если провалим дело, так хоть оторвемся на славу.
Родители отвезли нас к Пузе-карапузе. У нее в этот день выдалось славное настроение: об этом можно было догадаться по эпитету «смешной», которым она одаривала все одушевленное и неодушевленное. Она порхала по дому, нося свое грузное тело, как перину; напевала себе под нос какую-то детскую песенку и периодически щурилась, проверяя, здесь ли мы и не наделали ли чего. А мы с Шишкой, тем временем, залезли под кухонный стол и медленно, фантик за фантиком, погружались в сладкие размышления о повторной операции.
Нам надо успеть обследовать весь музей до закрытия, чтобы знать, куда прятаться, - говорил Шишка.
Я как-то съехидничал по поводу того, что Лева-кебаб не умеет ходить, - вспомнил я. – Честно-то говоря, и мы с тобой в этом не мастера. А ползая, многого не выведаешь.
Согласен. Но у нас с тобой есть время, – и Шишка автоматически взглянул на часы, - один час, на то, чтобы потренироваться.
Я уже делал попытки ходить, держась за мебель. Теперь нужно решиться оторвать руки от опоры, а дальше идти, удерживая центр тяжести в области пупка – так мне Ника посоветовала.
О кей, давай попробуем вместе, - предложил Шишка. И мы оба ухватились за ножки стола, подтянулись на ноги, и одновременно, потеряв равновесие, рухнули на пол.
Я имел в виду, возьмемся за руки, и попробуем идти вместе, - сказал Шишка. – И попробуем на этот раз оттолкнуться от пола, а не отрываться от опоры.
Первые несколько секунд мы стояли, раскачиваясь, как пара кальсон на ветру. Потом сделали несколько совместных шагов, пришли в восторг и прокричали слоги, рвавшиеся из глубины души. Это было что-то, похожее на «ва-ва-ва», или «ба-ба-ба», - я точно не помню. Я понял, что нужно слегка скрючивать пальцы ног – так чувствуешь себя устойчивее.
Пузе-карапузе мы не стали ничего говорить: она бы на радостях побежала звонить родителям, и сорвала бы нам всю операцию. Мы терпеливо ждали окончания часа ее сериала. После сериала ее нос свешивался вниз, «невозможно смешные», как она говорила, очки скатывались к его кончику, а тело уплывало в долгий ночной сон.
Как только она уснула, мы положили в пакет банку варенья, две чистые пеленки, и бесшумно выскользнули за дверь. Была половина пятого вечера. До закрытия Музея оставалось полтора часа. Мы преодолели путь от дома Пузи-карапузи до Музея наполовину пешком, наполовину ползком: долго держаться на ногах было пока трудновато. Но мы ощущали себя двумя Мюнхгаузенами, которым предстоит совершить подвиг по расписанию.
«Где твой крылан Великий, через глаза нефрит», - декламировал Шишка по дороге строки неизвестного поэта.
Послушай, Шишка, тебе не кажется, что в этом музее может быть опасно оставаться?
«Те женщины с шлейфом, имя ему – бесовщина…», - продолжал Шишка в боевом расположении духа. – Это ты о буфетчицах, что ли? – спросил он с уничтожающей интонацией.
Да причем тут буфетчицы. Хотя, конечно, и буфетчицы тоже. Не зря же они детям в глаза не смотрят. Значит, им есть, что скрывать. Как, впрочем и всем остальным в этом Музее. Ведь и мы, как начали ходить в этот чертов Музей, запаролились. Родителей начали обманывать.
Ну, ты как хочешь, а я уже решил, что останусь там на ночь. И не только ради птюхрика. Мне жутко интересно, что там происходит. А ты, если дружишь с мурашками, можешь вернуться к Пузе-карапузе и впасть в мирный розовый сон, - сказал Шишка и снова начал озвучивать чьи-то мрачные стихи. -
«И ни один мужчина,
Ну, даже ты,
Не в силах найти ритуал,
Чтобы цветы, проросшие в их чреве,
И их имена, которые Каин создал,
Вымерли, пали, ушли налево».
Не строй компликацию, и без того тошно, - сказал я.
А ты не втирай в глаза марципана. К горькому вкусу привыкают заранее.
У входа в Музей мы немного помялись, но времени на раздумья больше не было, и в следующее мгновение мы уже стояли перед седовласым дядькой-швейцаром в расшитой золотом ливрее.
Ну-с, мальчики, где ваш входной билет? – спросил он, подавшись вперед всем своим туловищем.
Вот он, - сказал Шишка, протягивая швейцару две пеленки.
Это вхо-дной би-лет для обы-ычного дня, - разжевывал он с такой кислой миной, будто ему приходится есть манную кашу в сто первый раз за день. – А се-годня о-сообый день. Поэтому и биле-эт входной о-со-бый. Н-ну хорошо, мальчики. Позвольте поинтересоваться, что у вас еще имеется в пакете, - сказал он хозяйским тоном, и взял наш пакет в руки. – Та-ак-с, милостивые государи. Сдается мне, что вы знаете пароль, - продолжил он, протягивая назад пустой пакет и одновременно ставя банку с вареньем в большой деревянный ящик позади себя. – Пароль, состоящий из одной буквы.
Я… - хотел было возмутиться Шишка.
Вот именно, молодой человек. Так точно – «Я». Извините, если побеспокоил вас. Проходите, пожалуйста, - и он склонился перед нами в почтительном реверансе.
Мы оба механически взяли друг друга за руки.
Слушай, Шишка, как ты думаешь, он нас обманул, а? Просто нагло вымог варенье, а?
Да нет, похоже, - сказал Шишка, окидывая беглым взором холл первого этажа: в музее не было посетителей. - Но с птюхриком у нас сегодня вряд ли что-нибудь получится.
Куда пойдем? – спросил я с надеждой, что Шишка разделяет теперь мое желание отсюда уйти.
Давай пройдемся, для начала, к буфету. Если у них сегодня особый день, то они могут его как-то отмечать, ты не находишь? Если это так, то вот тебе возможность приблизится к музейным тайнам.
Не расцепляя рук, мы потопали к буфету, а точнее, к большой деревянной двери с готической надписью «БУФЕТ» на прибитой вверху табличке. Чуть пониже, на канцелярской кнопке, висела мятая бумажка. На ней, крупными корявыми буквами, было выведено: «Банкет. Закрыто».
Я же предполагал, что в нашем дилижансе много пассажиров, - завозился Шишка, как корнишон перед цветеньем. – Надо подежурить здесь, у двери, пока кто-нибудь не выйдет. А потом проскользнуть внутрь. Я сейчас приложу ухо, и попробую послушать, что там происходит. А ты стой на стреме, и предупреждай, если кто-то сюда идет. – С этими словами Шишка буквально «приклеился» к двери и обратился в слух, так что слюна бесконтрольным ручейком побежала из его полуоткрытого рта.
Что слышно? – полюбопытствовал я, минут десять спустя.
Пока ничего, - не отрывая уха, ответил Шишка.
Что ж ты тогда, - возмутился я. – Своих ушей не жалеешь, так пожалей хоть мои ноги. Я не привык подолгу стоять.
Кто ж тебе мешает сесть, старая развалина?
Куда, на холодный пол? А если я вернусь домой простуженным, что скажет мама?
Моя бы в таком случае сказала: «Тебе, дорогуша, уже год. Сам простудился, сам и лечись». Но ты – лицо амебное, тебя без клистиров и микстур держать нельзя, - зачахнешь.
Знаешь что, - вспыхнул я, и потянулся к мочке свободного Шишкиного уха, чтобы хорошенько, от души, укусить его. Но тут дверь распахнулась, и Шишка, в той же, «дверной», позе отлетел в сторону.
Из двери, хохоча, вылетела буфетчица. На ней было веселое, в ромашку, желтое платье, белый кружевной передник и прозрачная шапочка – точь-в-точь такая, какую надевает мама перед тем, как идти в ванную. Следом за ней выбежал один из возничих – я хорошо знал его в лицо. Не обращая на нас внимания, они оба побежали к вагонеткам. Мы с Шишкой переглянулись, тут же забыв об обидах.
Пойдем, - попросил Шишка. Дверь осталась открытой, и мы вошли. То, что мы увидели, было потрясающим. Повсюду: на столах, стульях, на полу, на прилавке, и даже на кассовой машине, лежали охапки красных маков. В помещении никого не было.
Нам нельзя здесь долго находиться, - сказал я тоном, не терпящим возражений.
Подожди, - сказал Шишка. – Смотри, - и Шишка указал пальцем на внутреннюю сторону буфетной двери. На ней из ископаемых костей было выложено: «ЛАБОРАТОРИЯ БУФЕТЧИЦ».
Раньше я этой надписи не замечал.
Раньше, возможно, ее и не было. Послушай, давай побудем здесь еще немного, а? Если это и правда лаборатория буфетчиц, то нужно взять на анализ образцы еды. Я не раз чувствовал какой-то странный привкус во всем, что они продают.
Ну, давай. Только где ты видишь тут еду? – спросил я.
Ее и не должно быть на витрине, сегодня же закрытый день. Я думаю, что любой здравомыслящий человек, - и Шишка многозначительно покосился в мою сторону, - заглянул бы в холодильник.
Холодильник с морозильными камерами тянулся по всей длине одной из стен буфета, но кругом было так много ярко-красных маков, что все остальное терялось в них. В холодильнике было множество отсеков. Шишка решил протестировать любой из них, наугад. Он потянулся к металлической ручке, дернул дверцу на себя, и… ничего необычного внутри не обнаружил.
В этом отсеке лежали, разложенные по тарелкам, блюда из мяса и птицы: кролик в мандариновом соусе; говяжьи зразы с перьями фазана и луком; мясо колибри, запеченное в клешне рака; отбивные из куриных мозгов; утка, фаршированная силиконом, и еще около десяти других, неизвестных мне, блюд. Шишка извлек тарелку с куриными мозгами, прокомментировав это тем, что в односоставном блюде легче будет обнаружить подвох.
Для начала, сделаем самую грубую проверку, - сказал он, запуская в блюдо всю свою пятерню. – Если это не поможет, проведем анализ на химический состав. Но-о, - продолжил он, разминая в пальцах податливую массу, - кажется, этого делать не придется. И с этими словами, Шишка извлек предмет, размером с ноготок маленького ребенка.
Что это? – непроизвольно вырвалось у меня.
Тряпка, - без тени удивления, ответил Шишка. – Точнее, тряпка, завязанная узелком. Но внутри нее прощупывается что-то еще. – И он начал аккуратно развязывать узелок. Внутри лежал маленький огрызок карандашного грифеля.
Это датчик, - обрадовавшись догадке, сказал Шишка.
Датчик? – непонимающе, переспросил я.
Это же так элементарно. В грифеле – датчик, он вживляется в тело посетителей вместе со здешней пищей.
Для чего?
Пока что и сам не знаю. Нам надо и-, - вдруг Шишка закатил глаза, - нам надо про-, проверить… – И Шишка, обмякнув, повалился на маки. Я понял, что со мной скоро будет то же самое. Поэтому, я начал выволакивать Шишку из буфета. Это было очень непросто – он весил на три килограмма больше, чем я.
Шишка пришел в себя минут через двадцать. Пока он лежал без сознания, я намеревался втолковать ему, что этот наш эксперимент опасен, и что я лично отправляюсь домой. А он, если ищет себе экстремальные развлечения, то это его проблемы. Но, очнувшись, он посмотрел на меня такими преданными и немного беспомощными глазами друга, и я подумал, что оставить его здесь одного я не смогу.
Ничего не говори, не надо. Мы должны попробовать добраться до птюхрика. Мы еще не умеем подниматься по лестнице, поэтому ты будешь толкать вагонетку – там дорога без ступенек, а я – наблюдать за экспонатами. Извини, пожалуйста, но меня терзают догадки. И я обязан кое-что проверить.
- Ладно, - согласился я. – Но обещай мне, что мы больше не будем оставаться в местах, где нам грозит явная опасность.
Шишка сел в вагонетку, и я покатил его вдоль череды экспонатов, недавно казавшихся такими реальными. Мы с Шишкой молча двигались вверх, не веря собственным глазам: подставки и стеклянные колпаки были на своих местах, а экспонатов не было!
Слушай, Вань, - от удивления вспомнил я настоящее Шишкино имя, - что ты видишь?
Я думаю, как и ты – ничего. Если моя версия верна, то мы и не должны ничего видеть. Но, на всякий случай, давай уж проедемся до птюхрика.
Откровенно говоря, катить вагонетку было не так уж и легко. Но до шестого этажа, где находился птюхрик, оставалось проехать еще два. А там я думал подсесть в вагонетку к Шишке, и легко скатиться вниз.
Ну, так и есть, - сказал Шишка, когда мы добрались до шестого этажа. – Никакого птюхрика здесь нет, да и не было в помине.
Как это, не было, когда я видел его лапу так же ясно, как тебя сейчас? Ты изъясняешься какими-то загадками, - разозлился я. Просто сегодня особый день, санитарный там, какой-нибудь. Экспонаты, наверное, чистят, или отправили на экспертизу.
Ну, а как ты объяснишь себе наличие «датчиков» в пище? Они-то будут пореальнее экспонатов.
А почему ты так уверен, что эти куски тряпки, случайно попавшие в куриные мозги, - датчики?
Ну, знаешь, - обиделся Шишка. – Для доказательства придется вернуться в этот проклятый маковый буфет. Знаешь, если ты мне друг, - вызывающе сказал он, - то ты последуешь за мной, и проследишь, чтобы я не уснул во время поиска.
Я, конечно, тебе друг, только не надо этим спекулировать. И я не понимаю, что еще ты собираешься искать. По-моему, и так все ясно. Просто, придем в другой день. Может, и птюхрик снова окажется на своем месте, если он еще не сбежал отсюда.
Ладно, - неожиданно согласился Шишка. – Поехали вниз.
Я прыгнул в вагонетку, и мы покатились. «Здорово, - думал я. - Несмотря на срыв задуманной операции, мы, как два робинзона, пережили целое приключение. Будет, что вспомнить, когда вырастем».
И вот, мы снова были на первом этаже, в по-прежнему безлюдном, холле. Вдруг Шишка, как ошпаренный, бросился от меня наутек. Я поразился тому, с какой скоростью он передвигался. Бежать так быстро было для меня пока недостижимой мечтой. Но я побежал вслед за ним так скоро, как только мог. «Наверное, он что-то увидел», - думал я. Я настиг его у входа в буфет: он остервенело дергал за дверную ручку, но дверь, почему-то, не поддавалась.
Ты что, Шишка, грибами объелся? – возмутился я.
Они тебя уже обработали, - сказал он, смотря на меня бешеными глазами.
Да кто, кто?
Буфетчицы. Ты теперь, как и все, ничего не хочешь замечать.
Кажется, у тебя мания преследования.
Ты, ты… - силился что-то сказать Шишка, продолжая дергать дверную ручку. Он был явно не в себе. «Маками надышался», - думал я. – Вот видишь, дверь снова закрыта. Я не уйду отсюда, не уйду.
И по лицу Шишки потекли крупные, как баклажаны, слезы. Я мягко отстранил его, и нажал на ручку двери, - она открылась. Шишка, буквально, залетел в буфет, залез под прилавок, и начал возиться там, периодически что-то сваливая на пол.
Вот, - вдруг воскликнул он, крутя в руках толстый журнал или тетрадь в красной кожаной обложке. – Я нашел доказательство.
Он открыл свой трофей, и мы прочли на первой странице: «Лабораторные исследования профессора Дерябкиной. Влияние психотропных жидкостей на высшую нервную деятельность детей». Дальше пошли записи по числам:
«Двадцатое декабря, - читали мы. – Поставили на испытание зооморфную эмульсию. Возникли некоторые сложности с настройкой датчиков на частоту нервной волны, проходящей по головному мозгу при вдыхании эмульсионных испарений.
Датчик № 2001. Новый тип датчика, сделанный из искусственных нервных волокон, идентичных человеческим. Ткань внедрена в грифель карандаша, для наилучшего усвоения организмом. Нервные волокна датчика резонируют с нейронами головного мозга, записывают сигналы, и отсылают их в ЦИ – Центр интерпретации…»
Далее, шел ряд цифровых кодов детей, посещавших музей однократно, несколько раз и многократно – то есть, уже «поставленных на учет». Под каждым кодом шло детальное описание психотропных видений. Во всех описаниях фигурировали животные, но не обязательно так, как видели их мы с Шишкой.
Интересно, а как мы с тобой могли видеть одно и то же? – спросил я, пораженный прочитанным.
Мы с тобой создали некую «общую реальность» из наших увлечений. Поэтому, в наркотическом опьянении, наш мозг плодил схожие иллюзии. Иллюзии желаемого. А желали мы одного и того же. Ну что, убедился в том, что я был прав в своих подозрениях?
А если у кого-то совсем жуткие фантазии? – спросил я.
В том-то и дело, что ранимая детская психика подвергается большой опасности. А эти подонки проводят запрещенные исследования.
Может, посмотрим, что они про нас пишут?
И мы открыли раздел постоянных посетителей музея.
Вот! – радостно вскрикнул Шишка, указывая пальцем на номера первый и второй. – Видимо, мы у них самые активные из тех дураков, которые сюда регулярно ходят.
«№1, - прочитали мы, - видит лапу птюхрика. Воображает себе, что животное скрыло большую часть своего тела в некоем параллельном пространстве…»
Это про тебя, кажется, - сказал я. – Я читал, что «кутающиеся лабильные» прячутся в особом обволакивающем облаке.
Важно не это, - ответил Шишка. – А то, что они собираются делать на основе своих экспериментов.
Ну, и как по-твоему, что?
Они будут пытаться управлять человеческим сознанием. Причем, «воспитывать» его в нужном для себя русле уже с детства. Так, они, например, создадут эмульсию, вдыхая которую, ты и еще сотня маленьких лопухов, будут видеть не птюхриков, а тарелку манной каши. И тебе страстно и тотчас же захочется ее съесть.
Не понимаю, что плохого в том, что хочется манной каши?
Э, - махнул рукой Шишка. – Давай лучше поищем, где у них находится аппарат, который впрыскивает эмульсию в воздух.
«А все-таки жаль, что лапа птюхрика оказалась ненастоящей», - подумал я. И вдруг мы услышали за дверью голоса.
Прячемся, - скомандовал Шишка. И мы залезли под прилавок и, затаившись, стали ждать. Вскоре дверь раскрылась, и в комнату вошли двое. Шишка шепнул мне: «Это они». Я понял, что это те самые буфетчица и возничий, которых мы уже здесь встречали, - Шишка узнал их по голосу.
Дерябкина, ну ты колосс. Осталось только подумать о концентрации денатурата, и гидрофобная эмульсия готова. Ну, и уже технические моменты. Надо будет переоборудовать внутренние помещения. Позвони нашему минздраву Коле, пусть решает эту проблему.
А гидропульт как же?
Да просто почистите бак, и, я думаю, он перестанет глючить.
Что с оплатой за вход, оставить ту же?
Ну, зачем же ту. Психологический настрой должен задаваться каждой деталью, даже, на первый взгляд, бессмысленной. Сделайте платой, скажем, пару рыбин в банке с водой.
Хорошо, Афанасий Иваныч. Но все будет готово к эксплуатации не раньше, чем через пару недель. Что объявить посетителям?
Объявите, что музей закрылся на реконструкцию, не мне вас учить. Да, и не забудьте протестировать тех двух малышей. Они слишком рьяно взялись за похищение своего зверька. Как бы не узнали чего.
Я в курсе. Швейцар впустил их, поэтому они бродят где-то здесь. Я думаю, мы протестируем их, как только они уснут. И удалим все опасные для нас участки памяти.
Я не знаю, что переживал в этот момент Шишка, но у меня от страха намочились подгузники.
Шишка, - зашептал я. – Шишечка, бежим отсюда, а?
Но Шишка не отвечал. Дрожа всем телом, я повернулся к нему: Шишка лежал с закрытыми глазами, мирно сложив под щекой ладони. Ледяной шарик скатился от головы до кончиков моих ног. На мгновение я потерял над собой контроль. «Даже если меня, как Шишку, не сморят маки, - думал я, - и я дождусь, когда эти двое отсюда выйдут, - то где гарантия того, что мы вообще выберемся из музея»? Я беззвучно заплакал, вспоминая на прощание любимую маму, - то, как она делает мне массажики и купает; любимого папу с его колючей бородой, и как мы с ним вместе хохочем; красивую Нику, и Левика-кебаба. Я еще раз взглянул на Шишку, - он продолжал спать, и я заплакал еще сильнее. Мне стало жаль всех детей, обольщенных этим музеем. Я подумал о том, что они никогда не узнают о том, как безжалостно их обманывают взрослые. И заплакал еще сильнее.
Мои воспоминания и мысли были прерваны хлопком двери. Я прислушался: голосов больше не было. «Ну, размазня, настало время действовать», - скомандовал я себе. Я осторожно вынырнул из-под прилавка, убедился, что в буфете никого нет, и снова опустился вниз. В моей голове начал зреть план действий. «Так, Шишка гораздо тяжелее меня, и просто на руках я его долго не пронесу, - размышлял я. – Отец учил меня, что тяжелые предметы можно с большим успехом носить с помощью рычага. Надо найти какую-нибудь большую палку, и подвесить к ней Шишку. Если это удастся сделать, то следующим препятствием будет швейцар. Его нужно чем-нибудь быстро усыпить. Подожди… Они, кажется, говорили про гидропульт, денатурат… Надо поискать здесь. Не зря же они защищают свой «буфет» таким количеством маков».
Я, на время, оставил Шишку спящим, выполз из укрытия и двинулся к холодильнику. «В какой-то из камер должно быть двойное дно. Я читал в японском детективном романе Кобо Дубо, как за двойным дном холодильника скрывалась дверь в комнату пыток». С этими мыслями я начал по очереди обследовать каждый отсек холодильника. Я вываливал со дна все тарелки с едой, простукивал его и, убеждаясь, что здесь ничего нет, переходил к следующему отсеку. Прошло несколько минут, прежде чем я услышал ожидаемый глухой звук. «Оно!» - обрадовался я. Затем я разглядел маленькую металлическую ручку, приделанную ко дну. Я с силой потянул ее на себя, и отлетел назад, держа в руках пластмассовый прямоугольник. «Так, дно у меня в руках. Его я использую в качестве рычага. Осталось только найти охмуряющую жидкость для швейцара».
На том месте, где только что было дно, зияла прямоугольная черная дыра. Я просунул в нее голову – там, внизу, было темно. Я подумал, что времени почти не остается: придется рисковать, - и опустил в дыру ноги. Ноги уперлись во что-то твердое. «Лестница», - подумал я. Я нащупал одной ногой следующую ступеньку, и стал осторожно спускаться вниз. После пяти ступенек, я почувствовал, что спускаться дальше некуда – я стоял на полу. Но, к сожалению, абсолютно ничего не видел. Ни спичек, ни фонаря, мы с собой не взяли, поэтому мне пришлось двигаться наощупь.
Я водил руками в пространстве, пока не наткнулся на какой-то большой предмет. Я постучал об него – раздался пустой металлический звук. Я стал ощупывать его, чтобы определить форму, и ухватился пальцами за округлый металлический край. «Кажется, это бак», - подумал я. Но мне нужна была банка с денатуратом, и я продолжил поиски. Через несколько, как мне показалось, минут, я наткнулся на стеллажи. На них размещалось такое количество банок разной величины, что я растерялся. Чтобы проверить их содержимое, нужно было их открыть. И я решил, для быстроты, брать по одной банке; швырять их в бак так, чтобы они разбивались, и при этом не приносили мне вреда; и, по запаху, распознать искомый денатурат.
Долго трудиться мне не пришлось. После десятой разбитой банки, мне в нос ударил запах спирта. И тут я понял, что сделал глупость: как я смог бы теперь унести с собой разбитую банку? И почувствовал странную «ватную» слабость в ногах. «Попробовать надламывать крышку о край бака? – думал я, и чувствовал, как мысли, замедляясь, плывут вдаль, за дельфинами, рыбами и чайками. – Но там же Шишка…Шишка…там. Где?» Уголком еще живого сознания, я зацепил, что нужно выбираться из подвала. Качаясь, я пополз и, снова нащупав лестницу, полез наверх.
Уже наверху, я ощутил, как немеют руки. «Рычаг», - гудело в голове. Растекающимися пальцами, я вплыл в белое прямоугольное дно холодильника. Меня подхватила маковая волна, и понесла к прилавку, где, раскачиваясь на другой такой же волне, спал Шишка.
Я протянул ему свой «рычаг», он, продолжая спать, ухватился за него руками, и волны понесли нас обоих к двери. Волны отхлынули, выбросив нас на сушу. Я продолжал держать «рычаг», и спящий Шишка повис на нем.
Я нес его по нескончаемой песчаной тропе. Все вокруг было желтым, и страшно хотелось пить. Уже изнеможенный, я увидел колодец. У колодца сидел какой-то старик. Подойдя ближе, я увидел, что он спит, плавно опустил «рычаг» с Шишкой на землю, и зачерпнул ведром воду. После этого я ничего не помню.
Родители рассказывают, что нашли нас обоих на следующее утро в парке, неподалеку от музея. Спящие, мы лежали в цветочной аллее, у фонтана. Принеся нас домой, они долго не могли нас разбудить. Пришлось вызывать карету скорой помощи. В больнице поставили диагноз: острое отравление неким неизвестным веществом. Еще день мы оба пробыли в коме. Да и после того, как пришли в себя, долго еще чувствовали себя плохо.
Позже, мы узнали, что музей закрыли на неопределенный срок «на реставрацию экспонатов». И что если его откроют, то уже на новом месте. А само здание музея переоборудуют в торгово-развлекательный комплекс «Лыко города».
Поговаривают, что какой-то экспонат оказался носителем вируса, и весь коллектив музея, сраженный эпидемией неизвестной болезни, лежит в больнице.
Шишка, выслушав все, что я смог вспомнить, сказал, что я нечаянно наткнулся на гидропульт, и по дури, сотворил такую гремучую смесь, что все эти экспериментаторы вымерли от собственных видений. «Правда, - сказал он, - мы и сами вымерли бы, как мамонты, если бы ты каким, не знаю, чудом, не выволок себя и меня оттуда».
После происшедшего мы, очевидно, как минимум, на год будем лишены возможности самостоятельно куда-то ходить. Придется изобретать новый способ развлечения. И все-таки жаль, что мы так и не поймали птюхрика, пусть даже в своем воображении.
Клоуны
Совсем недавно любимая Шишкина няня – Пузя-Карапузя – заявила о своем уходе. Но чувство глубокого огорчения от происшедшего, заслонила обида: няня ушла без объяснений. Шишка так часто начал упоминать об этом, что я предложил ему выяснить, почему она ушла.
Ты понимаешь, - сказал Шишка, - я не могу спросить у нее об этом напрямую.
Есть другой, более некрасивый вариант, - ответил я. - Напроситься к ней в гости в выходные, и попробовать самим разузнать, в чем дело.
Шишка долго мялся, прежде чем дать согласие. Это было так на него не похоже. И тем более подчеркивало его привязанность к ней. Наконец, он набрался смелости, и попросил своих родителей позвонить ей. В воскресенье мы отправились в гости к Пузе-Карапузе.
Она напекла три тарелки изумительно вкусных блинов. Мы втроем, как и прежде, уплетали их с большим аппетитом.
Ну, как, зверские блины получились? – желая еще большей похвалы, нежели той, что была прописана на наших довольных масляных рожицах, спрашивала она.
Угу, - кивали мы головой, треща по швам от набитых желудков.
Может, молочка еще? Или уж отвыкли?
Мы, конечно, уже не пили грудного молока. Но от таких предложений отказываться были еще не в силах.
Пухлая Пузя-Карапузя, покачав головой то ли в знак одобрения, то ли якобы журя нас за согласие, вынула из старого деревянного буфета мерный стаканчик, расстегнула кофту, и начала сцеживать молоко. Мы с Шишкой завороженно наблюдали, как оно тоненьким ручейком сбегает в стаканчик. Оба мы улетели в тот едва распознаваемый мир из теплых одеял и разноцветных огоньков, где существовало единственное знакомое нам слово «мама».
Вот, - распределяя сцеженное молоко по двум чашкам, сказала Пузя-Карапузя. – Это вам, подарок от вашей смешной Пузи-Карапузи.
Она засмеялась, а мы залпом осушили свои чашки.
Ну, наелись, напились? А теперь ступайте спать. Тихий час у нас.
Пузя-Карапузя сладко зевнула, сняла нас обоих с детских стульчиков, подхватила своими крепкими руками, и понесла в спальню. Она положила нас на одну кровать – другой не было, укрыла теплым пледом, села рядом с нами на стул, и запела колыбельную:
«Спите детушки мои,
Баю-бай, баю-бай.
Мишки, зайчики мои,
Баю-бай, баю-бай.
Пусть вам снится добрый сон,
Баю-бай, баю-бай.
Сладкий и волшебный сон,
Баю-бай, баю-бай.
Как большой индийский слон,
Баю-бай, баю-бай,
Со слоненком в унисон,
Баю-бай, баю-бай,
Танцевали вальс «Бостон»,
Баю-бай, баю-бай.
Как чудной утенок Кряк,
Баю-бай, баю-бай,
И ворона, и хомяк,
Баю-бай, баю-бай,
Танцевали краковяк,
Баю-бай, баю-бай.
Булка, бублик и коврига,
Баю-бай, баю-бай,
Танцевали лихо жигу,
Баю-бай, баю-бай.
Дама «черви» и валет,
Баю-бай, баю-бай,
Танцевали менуэт,
Баю-бай, баю-бай.
Но пришел за ними Он,
Баю-бай, баю-бай,
Наш глубокий, крепкий сон.
Баю-бай, баю-бай.
Допевая колыбельную, Пузя-Карапузя уже погружалась в сон. Мы и сами чуть не уснули от монотонности мелодии. Но на страже нашего сна стояла цель, и, заговорщически ткнув друг друга в бок, мы с Шишкой соскользнули с кровати, и на цыпочках проследовали на кухню. Здесь Пузя-Карапузя проводила большую часть своего времени. Здесь мы и предполагали найти разгадку ее неожиданного ухода.
А не побаловать ли нам себя кофейком для начала? – спросил Шишка, подмигнув левым глазом.
С вареньицем? – ответил я, подмигивая правым.
И с вареньицем, и с лимончиком.
Ну и эстеты мы с тобой, - рассмеялся я.
Тише ты, - сказал Шишка, стаскивая одной рукой кофейную банку, а другой – лимон, с высокой столешницы. В следующее мгновение банка полетела на пол, и кофе большой коричневой горстью легло рядом с Шишкиной ногой.
Ага, кофе с носочками трехдневной немытости, - передразнил я Шишку.
Да брось ты, неси скорее тряпку. Она, кажется, в ванной, рядом с мусорным ведром.
Тряпка действительно лежала рядом с ведром. А из ведра торчал угол смятой газеты с кроссвордом. Я не удержался, и вытянул ее оттуда.
Ты что? – покрутил Шишка пальцами у виска, увидев изрядно запачканный клочок газеты у меня в руках. – Ты что, в помойном ведре копался?
Ну, и копался, - обиженно сказал я. – Ты бы кофе лучше наливал.
И я уткнулся глазами в завораживающие квадратики. Я мог часами всматриваться в чистые, еще не заполненные буквами, ряды квадратиков. Не знаю, что, но что-то в них определенно есть.
Тут мой взгляд, против обыкновения, упал на газетный заголовок: «Няни-разведчицы на службе у государства».
Шишка, погляди, - зашептал я, интуитивно чувствуя, что здесь зарыта если не собака, то, по крайней мере, потенциальное мороженое, которое я возьму с Шишки, если материал приоткроет завесу тайны. И мы начали читать:
«…остро на сегодняшний день стоит проблема воспитания полноценных граждан. Уже давно доказано, что ребенок, с детства окруженный любовью, более адаптирован социально, нежели ребенок, не получивший такой любви. Сложнее обстоит дело с детьми, имеющими врожденные недостатки, или получившими родовые травмы, и потому нуждающимися в еще большем внимании и заботе. Государственная программа обучения нянь-разведчиц, направлена на подготовку квалифицированных специалистов широкого профиля: они получат первоклассное медицинское и педагогическое образование, и будут владеть несколькими иностранными языками. Няни-разведчицы будут рассылаться по родильным домам, с целью поиска несчастных детей и их последующей поддержки. Это экспериментальная программа, поэтому поначалу она охватит всего лишь десять крупных городов, два из которых находятся за пределами нашей страны. В случае успеха, программа будет расширена. В целях чистоты эксперимента, от медперсонала больниц будет скрыто, кто из врачей, медсестер или санитарок является няней-разведчицей. Женщины, увидевшие свое предназначение в этом благородном труде, приглашаются на предварительное собеседование по адресу: Пречистенский бульвар, д. 5 ежедневно, с 9.00 до 17.00. Требования: возраст не более пятидесяти лет, номинальное высшее образование, стаж работы с детьми от семи лет, крепкое здоровье…»
Это про нее, - печально прошептал Шишка. – Все ясно. Можно уходить.
Может быть, останемся, и все-таки поговорим с ней?
О чем? О том, что она сделала меня несчастным, чтобы помочь другим? – сказал Шишка, опрокидывая кофейную чашку на блюдце.
Может быть, все еще можно изменить?
Шишка начал задумчиво водить указательным пальцем по кофейной жиже, очерчивая маленького человечка.
Кажется, я хочу спать, - сказал он.
Странная реакция на кофе. Впрочем, полежать не мешало бы.
Мы, почти бесшумно, вернулись в спальню. Пузя-Карапузя все так же сидела на стуле и посапывала, упав головой на плечо.
Ей, наверное, неудобно, - тихо сказал Шишка. Давай подложим ей под спину твою подушку.
Почему это мою? – шепотом возмутился я.
Ну, ты же не собирался спать, - без тени смущения, ответил он.
Единоличник ты. Не дам я тебе больше свою пирамидку. И свинью-неваляшку тоже не дам. И строительные кубики.
А ты, в таком случае, - жадина, - сказал он, и забрался на кровать.
Последнее слово всегда остается за ним, будь он прав или трижды неправ. Я прихожу в бешенство, но ничего с этим поделать не могу. Папа говорил мне, что, к сожалению, из двоих не может быть два лидера. Один либо уходит, либо остается и подчиняется. Мне дорога наша дружба, поэтому я терплю все его выходки.
Шишка вскоре уснул, а я просто лежал с закрытыми глазами, и думал о том, как могут выглядеть те несчастные дети, которых опекает Пузя-Карапузя. Похожи ли они на нас с Шишкой, или какие-нибудь совершенно особенные.
Примерно через час, Шишка с плачем проснулся, и, еще не открывая глаз, вскочил на ноги и начал «ловить» руками опору. Пузя-Карапузя, встрепенувшись ото сна, метнулась со стула, взяла Шишку на руки, и прижала к груди. Шишка успокоенно обмяк, и положил голову ей на плечо. Все это произошло за какое-то мгновение, но за это мгновение я успел понять, что они значат друг для друга, и решил, во что бы то ни стало, вернуть Шишке Пузю.
Пузя, - начал я, когда мы трое снова сидели на кухне над заключительной чашкой чая. – Мы все знаем.
Что, милый? – добродушно рассмеялась она, глядя мне прямо в глаза.
Что ты – разведчица, - преодолевая смущение, выпалил я.
Какая такая разведчица? – будто бы удивленно вскинув брови, спросила она.
По этим. Не…несчастным детям, - ответил я, и был уже не рад тому, что затеял этот разговор.
А-а, газету прочитали, - неожиданно догадалась она вслух. – В данный момент я еще прохожу стадию обучения. Но скоро, действительно, буду ею. Если пройду аттестацию. Я подхожу по всем параметрам, кроме одного: я не умею держать секреты.
А как же Шишка? – умоляюще, спросил я.
Вы будете приходить ко мне, по субботам и воскресеньям. А если пожелаете, то будете и помогать мне. Только обещайте: никому ни слова, хорошо?
А как помогать? – с готовностью, спросил Шишка.
Поживем, увидим, - сказала она, и тепло на него посмотрела. А, подумав, добавила – я буду знать об этом к следующим выходным.
Один я знал, как Шишка ждал этих выходных. Поход к Пузе предварялся тщательными приготовлениями: Шишка попросил маму отгладить его строгий черный костюм и бабочку, а непослушные волосы уложить гелем. Так он не ходил даже на Никин день рождения. Пузя-Карапузя наградила нас своей доброй улыбкой, и, не обращая внимания на выглаженный Шишкин вид, сказала:
Мы торопимся. У меня сегодня дежурство. Так что, вот вам ваш рабочий наряд, переодевайтесь, - и с этими словами она протянула нам два льняных мешочка.
Шишка сердито стал стягивать с себя пиджак, брюки, накрахмаленную рубашку, и переоблачился в то, что лежало в мешке: красный бархатный балахон и красную шапочку. Там лежал еще губчатый красный нос и красная помада, но Шишка подумал, что идти в таком виде по улице – это уже слишком.
В моем мешке лежали: желтая шелковая рубашка, желтые шаровары, и желтая шелковая шапочка. Однако, помада и накладной нос тоже были красными.
Пузя-Карапузя надела белый халат. Когда все были готовы, она объявила, как конферансье перед концертом:
Мы идем в роддом. Вы будете играть роль клоунов для несчастных детей. Можете делать все, что вам взбредет в голову, - главное, чтобы это было смешно.
Пока мы шли, я думал, отчего мне самому бывает смешно. Мне бывает смешно, когда я одеваю на голову носок, и мама делает то же самое; когда я прячусь на видном месте, а меня ищут, будто бы ничего не замечая; когда меня щекочут по бокам и пяткам; когда я роняю на пол чашки или тарелки, и они разбиваются. А еще я смеюсь, если при мне кто-то заразительно смеется.
Когда мы дошли до роддома, Пузя-Карапузя велела нам надеть носы, и размалевать помадой щеки. Увидев друг друга в таком непривычном облике, мы оба расхохотались.
В роддоме было множество тетек и дядек в белых халатах, снующих по коридорам туда и сюда. Никто не обращал на нас внимания. Пузя-Карапузя сказала:
Ну, мои смешные малыши, поднимаемся на второй этаж, к новорожденным.
Подняться по лестнице было делом вовсе непростым. Шишка запутывался ногами в великоватом для него, балахоне. Мне в моих шароварах было, конечно, проще, но я еще к тому времени не отработал технику ходьбы по лестницам. На втором этаже мы остановились у инкубатора для новорожденных.
Да, мои маленькие клоуны, каждый новорожденный лежит в своем боксе. Того, кто покажется вам несчастным, нужно будет рассмешить. Это будет для них своего рода психотерапия. Только не смешите чрезмерно долго. Смехом ведь можно и убить.
Пузя-Карапузя втолкнула нас в инкубатор – обычную с виду, комнату с очень ярким освещением. Пятнадцать боксов, - по подсчетам Шишки, - пятнадцать «изолированных детских кроваток», - как он определил, - стояли вряд, дыша друг другу в бока.
Давай разделимся, - предложил Шишка. – Я осматриваю правую половину боксов, а ты – левую. То есть, - уточнил он, - восемь новорожденных - моих, и семь – твоих.
Я так понимаю, что половина – это поровну. Тогда почему в твоей половине на одного новорожденного больше? – спросил я, почувствовав себя оскорбленным.
Ну, хорошо. Семь – твоих, семь – моих, а восьмого мы осматриваем вместе.
Так и порешили. И осторожно, с легкой опаской за неуспех, подошли к своим боксам. Самый крайний малыш с моей стороны, лежал молча, с закрытыми глазами. Он, наверное, спал, и я прошел мимо. Второй лежал с открытыми глазами, молча и без улыбки. Я взял его на примету. Третий был, по-видимому, туго спеленат, и копошился, пытаясь вытянуть из-под пеленок ручки и ножки. «Этот тоже несчастный», - подумал я. Четвертый и пятый лежали на боку с бутылочкой во рту, совершенно отрешенные; я понял: им ничего не нужно. Шестой…шестого в боксе не было. «Тем лучше», - подумал я, - меньше работы. Седьмой тихо плакал, и я решил, что займусь им в первую очередь. На восьмом я остановился и, как и договаривались, подождал Шишку. Но восьмой тоже спал, поэтому мы снова разошлись по своим новорожденным.
Плаксу я предполагал развлечь танцем. «Танец – бессловесный язык, - думалось мне. – Танцуют все, даже животные. Значит, и эти малипуси должны на него реагировать». Дома я часто танцую под ритмичный джаз-рок: к нему меня пристрастили родители. Говорят, несколько однообразно, но одобрительный смех и аплодисменты обязательно срываю.
Я воспроизвел в голове одну забойную песенку Билли Джоэла: там были слова «We didn`t start the fire”. Может быть, она даже так и называется. А впрочем, это не имеет значения.
Так вот, я согнул ноги в коленях, отвел левую руку в сторону, а правую завел за голову, и начал подпрыгивать в ритм идущей в голове, песне. Я представил себе, как это должно смотреться со стороны, да еще и без музыки, и начал хохотать.
Про новорожденного номер семь, для которого все это исполнялось, я вспомнил только после того, как услышал его рев, который немедля был подхвачен остальными четырнадцатью малышами. Шишка подлетел ко мне, держа рукой подол своего балахона, и, с размаху, шлепнул ладонью по лицу.
Ты что орешь-то, - кричал он.
Это они орут, и ты орешь, а я танцую.
И тут я понял, что пел свою песню вслух. Продолжать смешить малышей было уже бесполезно. Мы с Шишкой пошли от орущих боксов прочь, а в дверях нас уже ждала улыбающаяся Пузя-Карапузя.
Эх вы, чучелки, кто ж так смешит-то! Я хотела научиться от вас, но, выходит, это вы будете учиться у меня. Смотрите, как надо работать, - важно сказала она, подошла к боксам, и протяжно запела под мелодию культовой песни «Битлз» - «Yesturday»:
Клоуны,
Дети, - это просто клоуны
Рок-н-роллом очарованы.
Ха-ха, ха-ха,
Ха-ха, ха-ха.
Оу-оу,
Смех звучит из сердца клоуна,
Как аккорд гитары кованой.
Ха-ха, ха-ха,
Ха-ха, ха-ха.
Я и ты –
Мы будем
Душевно хохотать.
Как родные люди,
Душевно хохотать.
Клоуны
Музыкантом нарисованы, -
Красный нос, джинса зажевана, -
Дурацкий вид,
Ха-ха, ха-ха.
Ноу, ноу,
По следам двуногих клоунов
Я иду, как заколдованный,
Шепчу себе:
Ха-ха, ха-ха.
Я и ты –
Мы будем
Душевно хохотать.
Как родные люди,
Душевно хохотать.
Уже, примерно, к середине песни, в комнате стало тихо. Пузя-Карапузя, довольная произведенным эффектом, сказала:
Вот что значит, за дело берется профессионал. Можете подойти, посмотреть на них.
Стараясь не производить лишних звуков, мы с Шишкой обошли боксы: все пятнадцать новорожденных открыто улыбались миру.
Шишка понял, что у Пузи дар – делать детей счастливыми. И что присваивать ее себе – означает прятать этот дар от других.
Пусть Пузя плывет, - сказал Шишка. – Я ее отпускаю.
Детский преферанс
Недавно наша четверка – я, Шишка, Левик и Ника, - обзавелись новым знакомым – его зовут Макс Шулер. Он мастерски играет в карты. Он знает целых шесть игр: в дурака, свинью, очко, покер, бридж и преферанс. Он сказал нам, что в преферанс – его любимую игру – могут играть только большие умники, и Шишка сразу же загорелся научиться у него.
Макс – симпатичный, и большой хохотун. У него черные, как смоль, волосы и очень живые глаза. Ника отметила, что он мелкокостный, и немного худоват. Мне кажется, что главное в малыше – это любопытство. Двум любопытным малышам всегда есть, что сотворить вместе.
Так вот, Макс сказал, что для классического преферанса нужны четверо малышей. А еще, колода новых карт, медный канделябр на четыре свечи, бутылка кефира и четыре поильника. Из всего им перечисленного, мы долго не могли найти лишь подходящий канделябр. Его отыскала Ника в какой-то антикварной лавке, и гордо принесла к нашим ногам. Когда все было готово, Макс вдруг заявил, что преферанс – дело мужское, и Ника может лишь понаблюдать за игрой. Слезы градом потекли из прекрасных Никиных глаз.
Как же это так, - всхлипывая, говорила Ника. – Я так старалась, я сбилась с ног, заставляя маму пройти по всем городским магазинам, чтобы найти этот ваш канделябр. Я принесла вам настоящий канделябрище – такой тяжелый, килограммов пять, наверное. Он, наверное, стоял на балах. При его свете танцевали дамы в пышных платьях с декольте. Кавалеры вели их за руку под звуки вальса. А вы так просто выкидываете меня из игры. Так нечестно, нечестно, - а-а а-а а, - залилась Ника громким плачем.
Мы умоляюще посмотрели на Макса. Может быть, он разрешит Нике хотя бы присутствовать при нашей игре? Макс живо согласился.
Хорошо, - сказал он. – Пусть Ника посидит рядом с нами на своем детском стульчике. Но только, чтобы она не заглядывала в наши карты во время игры, и случайно чего-нибудь не сболтнула, пусть пристегнется к своему стульчику ремнем, а рот плотно завяжет платком. Это обязательное условие, - заключил Макс, и лукаво посмотрел на Нику.
Я согласна даже на такое, - сказала Ника, резко прекратив плакать. И окинула нас уничтожающим взглядом. – Дискриминация какая-то. В другом обществе вас бы за это побили. Есть такие цивилизованные общества, где за ущемление прав женского пола, мужчин бьют. И даже ногами.
С этими словами Ника вскарабкалась на детский стул, вытащила из кармана платья белоснежный платок с вышитой на нем розой, и элегантно обвязала им свой маленький ротик.
Мы тоже сели каждый на свой стул, вокруг накрытого скатертью стола, - я, Шишка, и Лева-кебаб, - и приготовились слушать Макса. Канделябр с четырьмя свечами, и полная бутылка кефира стояли посередине стола.
Макс взял колоду, и карты послушно заплясали в его пальцах, выделывая воздушные пируэты.
Главное в преферансе, - заговорил он, продолжая виртуозно вертеть колоду, - это научиться при любых обстоятельствах делать преферанс. Преферанс – всего лишь комбинация карт: туз, дама, король во всех четырех мастях. Поскольку каждой из этих карт по одной в каждой масти, то только один из вас, - самый ловкий и умелый, - сможет иметь такую комбинацию в течение одной игры.
Пока ничего не понимаю, - шепнул я важно сидящему Шишке.
Побеждает тот, кто сможет закрыть свою пулю, - то есть, тот, кто сыграет игру с преферансом на руках. Выигравший имеет право налить в свой поильник кефир, и выпить его. А также, поделиться своим кефиром, с кем пожелает. Это так называемый, «кефир преферансиста-победоносца». Проигравшие получают очки «в гору», или, проще говоря, за каждую проигранную партию, каждый проигравший получает от победителя десять ударов канделябром.
Жестоко, - заметил Лева. А Ника нервно заерзала на своем стуле.
Но справедливо, - отрезал Макс.
А что же в игре такого интеллектуального? – поинтересовался Шишка. По-моему, все сводится к питью кефира и битью голов. А еще к жульничеству.
Без жульничества и драки не обходится ни одна детская игра, - возразил Макс. А эта тренирует внимание и отрабатывает координацию движений. Не так-то просто, я тебе скажу, найти в целой колоде нужные тебе карты. Да еще быстро, да еще так, чтобы этого не заметил твой сосед. Есть, конечно, и другой способ заполучить карты…
А мне не нравится, что кефиром распоряжается победитель, - вставил я. – А остальные вынуждены смотреть на него голодными глазами. И сидеть с пустыми поильниками.
А я не хочу получать канделябром по голове, - поспешил добавить Левик. Этот пункт его очень взволновал. – Мама говорит, что голова у мужчины – слабое место.
Раскрою вам один секрет, - сказал Макс. – Для того, чтобы выиграть, нужно иметь не только хорошую координацию движений. Нужно удачно поставить психокинетический эксперимент.
А что это такое? – хором спросили мы.
Это означает, что нужно суметь уговорить карты прийти именно к вам. То есть, поговорить с ними, как с живыми. Я положу колоду посреди стола, и постараюсь дать вам настрой. А вы, в свою очередь, должны будете включить свое воображение. Согласны?
Согласны, - переглянувшись, ответили мы.
Закройте глаза, - загробным, тихим голосом начал Макс. – Перед вами вязкая, сплошная темнота. В ней нет ничего. Просто темнота. В центре темноты, издали, возникает светлое прямоугольное пятно. Оно шевелится, как живое. Оно медленно приближается. Вот оно уже совсем близко, прямо перед глазами. Вы можете отчетливо рассмотреть, что это такое. Это колода карт.
Сверху лежит пиковая масть. Туз, король, дама, валет, десятка, девятка, восьмерка и семерка. Они шевелятся, как живые.
Под пиками лежит трефовая масть. Туз, король, дама, валет, десятка, девятка, восьмерка и семерка. Они шепотом разговаривают друг с другом.
Под трефами лежит бубновая масть. Туз, король, дама, валет, десятка, девятка, восьмерка и семерка. Они шуршат своими платьями.
Под бубнами лежит червонная масть. Туз, король, дама, валет, десятка, девятка, восьмерка и семерка. Они танцуют.
Вы слышите раскаты грома. Колода карт рассыпается по мастям.
В первую стопку сыпется пиковая масть. Из нее выходят туз, король и дама.
Во вторую стопку – трефовая. Из нее выходят туз, король и дама.
В третью – бубновая. Из нее выходят туз, король и дама.
В четвертую – червонная. Из нее выходят туз, король и дама.
Вы идете им навстречу. Ваша цель – уговорить их прийти к вам в гости. Уговорите их прийти к вам в гости, - таяли где-то вдалеке слова Макса.
Состояние мое было сродни тому, что я испытывал тогда, в Музее: я будто бы спал, и в то же время я чувствовал все так, как будто бы это происходило наяву. Я увидел троих на солнечной, зеленой лужайке: тяжеловесного господина с большим шевелящимся животом, в черном сюртуке, с выставленной вперед правой рукой. Он смотрел на циферблат часов, и нервно раскачивался вперед-назад.
Напротив него стоял высокий худой мужчина в шубе, подбитой горностаем, с золотой короной на голове. Он поднимал и опускал брови так, будто его что-то непрестанно удивляло, но выразить это удивление вслух он не решался. Его длинные, седые, усы с закрученными кверху кончиками, слегка подергивались в такт тяжелому господину.
Чуть поодаль от них стояла дама в пышном темном платье. Лицо ее было прикрыто вуалью, и смотрело вниз, под ноги. Она держала в руках длинный зонт с выгнутой ручкой, и ковыряла им землю так, что мелкие кусочки земли разлетались в разные стороны.
Было заметно, что все трое напряжены. При этом, все трое сохраняли молчание. Я со всей ясностью осознавал, что все здесь зависит от этого неприятного толстого господина. И человек в горностаевой шубе, и дама тоже это чувствовали. Мне нужно было подойти и о чем-то договориться с ними. Я не помнил, о чем, но я понимал, что это определит их судьбу. Из всех троих я осмелился подойти только к даме.
- Добрый день, - начал я нерешительно. Дама склонила голову вбок, оторвала глаза от земли, и улыбнулась, перестав ковырять землю зонтом. – Вы позволите пригласить вас в гости? – неожиданно вспомнив о цели своего визита, поинтересовался я.
Дама продолжала смотреть на меня, улыбаясь, но не произнесла ни слова в ответ. Я смутился, и перевел взгляд на тех двоих мужчин. А затем снова посмотрел на даму, и понял, чем все трое были друг на друга похожи: их туловища были плоскими. И даже живот тяжеловесного господина будто бы вырастал из плоскости. И еще: мне показалось, что дама была несколько выше обоих мужчин.
Так, - подумал я. – Пиковая масть молчит. Это самая младшая масть, поэтому она ничего не решает. Самая старшая масть, судя по всему, червонная. Попробую сходить к ним.
Я закрыл глаза, и в следующий миг очутился в залитом светом тронном зале. Это был большой зал с колоннами, лепниной и шикарной хрустальной люстрой. Играла мазурка, и пары дам с кавалерами весело скакали по залу, приговаривая вслух: «раз-два-три, раз-два-три». Дамы в платьях, расшитых крестами, танцевали с кавалерами, одетыми в макинтоши, с дырками в форме креста.
Дамы с остроконечными бубновыми прическами и алыми бубновыми щеками – с кавалерами, у которых на манжетах рукавов красовались бубновые вензели.
Дамы в сердцеобразных декольте, с меховыми сумочками-сердечками – с кавалерами, то и дело посылавшими всем вокруг воздушные поцелуи.
По потолку были хаотично раскиданы медные канделябры, болтающиеся свечами вниз на длинных цепях. Свечи в них были зажжены, и горячий воск капал прямо на пол, а иногда и на пляшущих, отчего дамы вскрикивали: «ай», а кавалеры мужественно молчали.
Мне нужно было найти в этой толпе королеву и короля, и главного вельможу червонной масти. Я шагнул к танцующим, и из под обшлага широкого красного рукава кавалера ко мне вынырнула сначала маленькая сумочка на меховых лентах, а затем и сама дама. Она схватила меня за руки, и я понесся вскачь так, будто всю свою маленькую жизнь танцевал мазурку.
Раз-два-три, раз-два-три, - приговаривала она, кружа меня. – Вот так, вот так, маленький мальчик.
Вы не подскажете мне, где тут король с королевой вашей масти? - спросил я, не переставая перебирать ногами под музыку.
Закружу тебя до смерти, маленький мальчик, - сказала она, и глаза ее расширились. Легкий холодок пробежал у меня по спине. – А может быть, на тебя упадет канделябр, - продолжала она, раздувая ноздри. Я подумал, что надо как-нибудь вырваться из ее рук. – Королева и король будут очень рады такой удаче. Как же, хорошенький пухленький мальчик останется с ними навсегда. Они так давно мечтают о детях. Здесь ни у кого нет детей. О, а уж как будет доволен главный вельможа Тартар. Он наверняка одарит меня шкатулкой самых лучших рубинов. И шиншилловой шубкой. Хорошенький маленький мальчик стоит того.
Мне становилось все страшнее и страшнее.
Вообще-то я собирался пригласить их к себе в гости, - закричал я, потому что нервы не выдерживали.
В гости? – вскрикнула в ответ она, и глаза ее налились кровью. – В гости?! – и кривая улыбка обнажила ее жуткие острые клыки. – Да ты просто находка, маленький мальчик. Я думаю, король с королевой с удовольствием отправятся к тебе в гости. У тебя, наверное, много маленьких сладких друзей, - и тело ее задрожало. Через несколько мгновений дрожь стала настолько сильной, что ее цепкие руки разжались, и я, высвободившись, в ужасе побежал от нее прочь.
Куда же ты, маленький мальчик? – шипела она мне в след. А я бежал, сшибая танцующие пары. И карты всех мастей поворачивали ко мне свои головы, выставляли длинные белые клыки, и цокали языками так, будто что-то вкусное попало в их бездонные рты.
Некуда было бежать из танцзала. Поэтому, как только я выпутался из тесной сети танцоров, то сразу спрятался за колонной, присел, и выглянул: пары продолжали невинно двигаться по залу так, будто минутой назад ничего не произошло. Я перевел дух, и задумался о том, как выбраться отсюда.
Сюда я попал, просто закрыв глаза, и просто пожелав этого, - рассуждал я. – Я, конечно, не предполагал, что окажусь в обществе вампиров. Да… Но выход должен быть таким же простым, как и вход. Надо закрыть глаза, и захотеть вернуться обратно в мой мир. – Я закрыл глаза, и почувствовал, как на мое плечо легла рука. Все внутри меня сжалось. Открыв глаза, я увидел, что все еще сижу за колонной. По спине прокатилась холодная волна. Я повернул голову: надо мной, как две глыбы, стояли червонные карты, мужчина и женщина.
Одеты они были, как вся червонная масть, но их головы были увенчаны золотыми коронами, с маленькими сердечками из червонного золота на каждом из ее зубцов. Это были король и королева.
Я мельком взглянул на лицо королевы, и – о, ужас – это была Ника. Только уже выросшая.
Добрый вечер, - почтительно склоняя голову, обратился ко мне король.
Добрый вечер, - ответил я, предполагая, что за жизнь еще придется побороться.
Добрый вечер, - повторила королева, взметнув вверх правую бровь. – Это всегда приятно, когда тебя хотят видеть в своих руках. Карты, особенно карты женского пола, - сказала она, игриво посматривая на короля, - очень любят, когда их держат в руках. Поэтому лично я с удовольствием приму ваше приглашение.
Дорогая, - обратился к ней король шепотом, но так, что мне было слышно. – Дорогая, но почему он? У нас есть еще приглашения от двух очень приятных молодых людей. Нет, я, право, ревную.
Ну, хорошо, хорошо, - шепнула она ему. – Я ему откажу. Но вы ревнуете меня ко всем. Так мы рискуем остаться без ужина.
Ничего, - продолжал нашептывать ей на ушко король. – Уж лучше остаться без ужина, нежели видеть вас в чьих-то руках.
Экий вы, однако, эгоист. Вы уже целую вечность держите меня голодной.
Ну, хорошо, хорошо, дорогая. Пожалуйста, выбирайте себе ужин. Но только не его. Он слишком худенький. Малокровный. Куда лучше тот пухлый, Лева.
Ну уж нет, он мне вовсе неприятен. Можете идти к нему сами.
Вампиры проклятые, - подумал я про себя. – Бежать от них надо. Я встал на четвереньки, думая уползти от них, пользуясь моментом. Но они тут же прекратили шептаться, будто чувствуя, что добыча может ускользнуть прямо из-под их носа.
Может быть, пройдетесь с нами по замку? – обратилась ко мне королева. – Мы покажем вам наш милый карточный дом, познакомим с его обычаями. А может быть, вы у нас задержитесь немного погостить, если вам здесь понравится. – И, не дожидаясь моего ответа, король и королева взяли меня за руки, и повели. Мы прошли мимо колонн, и вышли в плохо освещенное пространство другой комнаты.
Видите ли, - начал король. В нашем замке четыре крыла.
Но иногда бывает три, - вставила королева. – Можно сказать, что четвертое крыло нам по-настоящему никогда и не принадлежало.
В одном крыле живем мы с королевой. Это самая роскошная часть замка.
Там много всяких премилых вещиц, - добавила королева. - Презабавнейших портсигар, зеленых бумажек с портретами Его Величества, которые Его Величество очень любит. У нас есть коллекция зубов знаменитых червонных особ, и чаши из червонного золота, наполненные кровью подданных других мастей. Ой, кажется, я что-то не то говорю, - смутилась королева.
Да, - сказал король, и жестко наступил королеве на ногу. - В другом крыле обитает королевская гвардия – висты.
Шикарные парни, между прочим, - вставила свою ремарку королева.
Они охраняют наши королевские покои, и постоянно сражаются с крылом напротив – горой. Горцы очень кровожадные, - сказал король, облизываясь, и продолжил – но висты тоже парни не промах. Боевого духа им не занимать.
Еще одно крыло дома – пуля. Это оружейный склад – опора нашей власти. У нас есть и стрелковое оружие, и бочки с порохом, и даже умные ракеты. Ой, кажется, я опять все выболтал, - воскликнул на этот раз король, и смущенно прикрыл рот рукой.
Я никому не скажу, - успокоил его я.
Благодарю вас. Так вот, пулю нужно постоянно пополнять. Торговаться с другими мастями, закатывать им балы, в конце концов. Все для того, чтобы иметь у себя все самое новое и все самое лучшее. В этом и заключается, так сказать, моя государева забота. Пригните голову, - вдруг вскрикнул король. Над нашими головами со свистом пролетел какой-то снаряд. – Вот, видите, гора стреляет.
А почему бы вам не прекратить войну? – поинтересовался я. – Тогда не приходилось бы пополнять пулю, да и жить было бы безопаснее.
Дело в том, что меня это устраивает, - сказал король. Пока висты воюют с горой, мы с королевой можем спокойно заниматься своими делами. Представляете, что было бы, если бы они не воевали?
Признаться честно, нет, - сказал я.
Мне пришлось бы придумывать для них занятие.
О, это было бы ужасно, ужасно, - сказала королева. У нас бы совсем не было времени на ужины. И танцы.
Да, дорогая, ты права. Да к тому же гора обладает огромным, просто умопомрачительным запасом воздушных шаров. Красных, синих, зеленых, желтых. Каких угодно. Подчеркиваю, надутых воздушных шаров, а не каких-нибудь там худеньких шариков. Этот запас мы хотим оставить своим будущим детям. Ведь у нас, дорогая, будут дети?
Ну, я надеюсь.
За такие воздушные шары не жаль и жизнь отдать. Так вот, я хочу показать вам нашу пулю. Нашу гордость и достояние.
Король и королева снова взяли меня за руки, и повели. Мы подошли к витой каменной лестнице. Было очень темно. Королева пошарила в темноте, и в следующее мгновение в ее руке оказалась зажженная свеча.
Вот так, - сказал король, - мы всегда прячем пулю в темных местах. Приходится всякий раз перепрятывать ее, чтобы уж все не растащили.
Дорогой, покажем ему наше новое приобретение? – спросила королева.
Вы знаете, милый малыш, - прошептал король, наклонившись к моему уху, - недавно мы купили сильнейшее оружие против всех наших подданных. Представляете, оружие, стопроцентно поражающее противника? Так, что от него не остается и следа?! Мгновенная смерть, без промаха и без последствий, а? Мы, конечно, будем применять его в самых крайних случаях. В самых крайних случаях. Да… - задумался король.
Ну вот, мы и в пуле, сказала королева, когда мы, наконец, спустились.
Они все еще держали меня за руки. Мы стояли в оружейной комнате с узкими бойницами, «вырезанными» в стенах. Комната была очень большая, и вся заполненная ящиками с оружием и боеприпасами. На вбитых в стену гвоздях, висели красивые старинные револьверы. В дальнем углу торчал острый нос ракеты. Ракета была прикрыта дырявой серой тряпкой. В этом же углу стояло несколько больших деревянных бочек, - по-видимому, с порохом.
Ну, что скажете, молодой человек? – обратился ко мне король, восхищенно оглядывая помещение.
Восхитительно, - захлопала в ладоши королева, не дожидаясь моего ответа.
Да, действительно восхитительно. Ты, как всегда, права, моя дорогая.
Однако, нам пора ужинать, - сказала королева, и лязгнула зубами. Я почувствовал, как по моему телу побежали мурашки.
Д-да, - задумчиво облизнулся король, будто что-то припоминая. – Но, мы хотели показать нашему гостю это чудо. Прошу вас, - сказал он, и подвел меня к одной из бойниц. – Только, пожалуйста, будьте осторожны.
Некий большой плоский предмет, завернутый в бумагу, был привален к бойнице.
Разворачивай, - скомандовала королева.
Я не люблю, когда со мной разговаривают таким командным тоном, - резко ответил я, вспоминая все случаи, когда со мной так говорили. - Даже если передо мной королева, - сказал я, и посмотрел ей в глаза. Они были точь-в-точь такими, как у Ники: зелеными, кошачьими, красивыми.
Мы просим у вас прощения, милый малыш, - поспешил загладить конфликт король. – Королева к вечеру становится слишком голодна, чтобы сдерживать себя. Ты ведь тоже, наверное, бываешь голоден, если не получаешь вовремя своего молока. Мы очень спешим показать тебе это новое оружие, потому что мы гостеприимные люди, и считаем своим долгом поделиться с гостем всем, что у нас есть.
Да, - сказала королева, нетерпеливо поеживаясь.
«Что ж, - подумал я, - ничего не остается делать, кроме как распаковать это их оружие. Они, конечно, хотят меня убить, но бежать мне все равно уже некуда. Буду надеяться на чудо».
Под тяжелыми давящими взглядами, я начал медленно, слой за слоем, сдирать бумагу с оружия. Они ждали. Да, они ждали, когда же они смогут впиться своими длинными острыми клыками в мою шею. Когда я дошел до последнего слоя, - а их было двенадцать, - то стал виден контур этого «супероружия». Оружие было сделано в форме сердца. «Что же это может быть?» - подумал я. Когда я, наконец, сдернул последний бумажный слой, то был совершенно поражен: это было всего лишь зеркало. Я взглянул в него, и увидел свое отражение. Только свое отражение, хотя я знал, что они стоят за моей спиной: король и королева. Я стал медленно поворачивать зеркало, пытаясь поймать их в нем.
Ш-ш-ш, - вдруг услышал я шипение позади себя. Я невольно обернулся, на мгновение перестав держать зеркало, и оно тут же с грохотом упало, разлетаясь на мелкие осколки.
Король и королева, на моих глазах, испарялись, выкрикивая какие-то ругательства. Я вспомнил, что вампиры не любят чеснока и зеркал. «Вот глупцы, - думал я. – Как можно приобретать оружие, от которого сам же и погибаешь? Однако, мне давно пора назад. Все, наверное, удивлены моим долгим отсутствием».
Я снова закрыл глаза, и попытался представить себе комнату, стол, Шишку, Левика и Макса. Представлять себе Нику мне было немного страшно. Мне казалось, что на месте привычной Ники может вдруг оказаться королева. Мне уже вовсе не хотелось, чтобы карты оказались в моих руках.
До моего сознания, будто откуда-то издали, начал доходить знакомый голос Макса:
Туз, король, дама, валет, десять, девять, восемь, семь…
Голос из расплывчатого превращался в отчетливый.
Я раскрыл глаза: наконец-то, я вновь сидел за столом, со своими друзьями. Я был безумно рад! Мы все переглянулись; было ясно, что все только что вернулись в реальность, и пока еще слегка ошарашены происходившим с ними. Лишь Ника, сидевшая отдельно от всех, весело улыбалась. Было в ее облике нечто удивительное, что – я понял не сразу.
Я посмотрел на стол: перед каждым из нас лежали одинаковые стопки карт. Я взял свои карты, развернул их веером, и увидел у себя семерки, восьмерки, девятки, десятки и вальты всех мастей. У меня не было ни одного короля, туза или дамы. Я выжидательно посмотрел на Шишку, и по его удивленному лицу понял, что у него примерно та же картина.
Кажется, я проиграл, - сказал вслух Шишка.
И я тоже, - сказал я.
Тогда, выходит, что выиграл Лева? – сказал Шишка, и мы оба посмотрели на Леву. Лева не успел ничего ответить, потому что в беседу вступил Макс.
Подождите, ребята. Давайте, сначала разберемся в том, что мы с вами делали. Я ввел вас в некое психическое состояние, дав вам задачу: почувствовать карты живыми и пригласить их к себе в гости. Психологическое состояние каждого из вас имело свой аналог во внешнем мире.
Что ты имеешь в виду? – спросил Шишка. Что если мы с картами писали в воображаемый горшок, то в реальности у меня намок памперс?
Что каждый из вас выиграл или проиграл картам в том состоянии, и то же самое произошло с ним в реальности. Такие события, которые, как-бы, являются отражением психического состояния, дедушка Юнг назвал синхронистичными. Но у вас, кажется, все получилось еще круче. Ни у тебя, Шишка, ни у Тюхи, ни, как я понимаю, у Левы-кебаба, - и он посмотрел на Леву, - кажется, не сложился преферанс. Так?
Так, - подавленно ответил Лева.
Я не буду расспрашивать у вас, что вы видели. Достаточно того, что все вы проиграли своим картам. А это означает, что ваши психические состояния были схожи. И что тут мы имеем дело с феноменом коллективного бессознательного.
Ну, и как это знание использовать для того, чтобы выигрывать? – спросил Лева-кебаб.
«Магия» выигрыша зависит от эмоций. Сильные эмоции подчиняют себе вещи. Об этом писал еще великий маг Авиценна. Иными словами, если ты хочешь выиграть, то просто захоти этого очень сильно, всей своей душой. Вы же трое, создали общее эмоциональное поле нехотения. Не пойму, правда, почему. Может, канделябра испугались. А может быть, какие-то архетипы подействовали. Определять это – уже не моя задача, а задача психотерапевта. Я просто хотел показать вам, что в выигрыше, как и в проигрыше, кроется нечто. И, поскольку никто из вас не выиграл, то роль судьи буду исполнять я. Так что, готовьте свои головы для канделябра.
Каждый из нас на некоторое время погрузился в размышления. Меня особенно впечатлило, что можно подчинять себе вещи сильными эмоциями.
Первым нарушил молчание Шишка.
Народ! – воскликнул он, и ударил себя по лбу. – Мне в голову только что пришла потрясающая догадка. Давайте-ка разложим друг перед другом свои карты.
Скрывать нам было нечего, и мы открыли друг другу карты.
Ну, точно! Ни у кого из нас не оказалось ни туза, ни дамы, ни короля ни в одной из мастей. Какой из этого следует вывод? А такой, что кое-кто зажал эти карты у себя.
С этими словами Шишка набросился на Макса с кулаками.
Вот тебе психокинетический эксперимент, - лупил он в бок. – Вот тебе коллективное бессознательное. Вот тебе архетипы.
Не знаю, чем это все закончилось бы, если бы я, случайно взглянув на Нику, и не донца еще осознавая почему, не закричал бы:
Стойте! Все не так!
Шишка прекратил бить Макса, и все трое повернулись в сторону Ники.
Ника неизменно сидела на детском стульчике, рот ее был по-прежнему завязан изящным платочком. Но в руках она держала карточный веер. Я пересчитал количество карт – да, их было ровно столько, сколько не доставало каждому из нас для победы – их было двенадцать.
Вот видишь, клоун, - сказал Макс без тени обиды, обращаясь к Шишке. – Во всем, как обычно, замешана женщина.
Угу, - утвердительно мотнула головой Ника так, будто это замечание ей даже польстило.
Покажи, пожалуйста, свои карты, Ника, - попросил Шишка.
Ника повернула к нам свой веер: да, это были туз, дама и король во всех четырех мастях. После этого Ника швырнула картами в Макса, и развязала платок. Под ее хорошеньким носиком были белые кефирные усики.
Мой выигрыш, - сказала она уверенно. Никто и не собирался ей возражать. – Мой кефир, - добавила она. И мои удары канделябром. Для всех.
С этими словами Ника слезла со своего стульчика, взяла со стола канделябр, и устроила тяжелую расправу. Я помню только, что был предпоследним. Последним был Макс. Хотя, у меня есть подозрения, что Ника с Максом договорились.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Анхен Гессен: Младенческая сага. Повесть.
05.05.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|