Павел Черкашин: ГРОМОВСКАЯ ИЗБУШКА.
Вы знаете, я все никак не найду времени попросить господина Алтухова слегка изменить правила рецензирования. Мне кажется, что среди постоянных авторов ТЗ обязательно должны быть люди, которых НЕ НАДО рецензировать, которых надо просто публиковать. Вот так вот сразу. С каким-нибудь значком. Скажем, с восклицательным знаком. Или с лейблом "в рецензии не нуждается, в пиаре тоже". Или еще с каким-то знаком отличия.
А то я, знаете ли, человек внутренне грубый и черствый. Я стесняюсь расхваливать автора, ЛЮБОГО автора на все лады. Мне проще вот так нажать кнопку - разумеется, в том случае, когда к стилю, качеству, чувству претензий нет, все эти показатели безупречны. Вот как в данном случае...
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Ната Потемкина
|
ГРОМОВСКАЯ ИЗБУШКА
ГРОМОВСКАЯ ИЗБУШКА
Избушка знакомого мне лесника хоронилась от посторонних глаз в уютной лесной низинке. Со всех сторон её обступали высокие горбатые холмы. Они были похожи на огромных мохнатых дремлющих медведей, которые охраняют покой северной тайги уже многие-многие годы. А у подножия холмов, в логу, катила прозрачные воды небольшая таёжная речушка Юган. Шумливо звеня на перекатах, она послушно огибала крепкие подошвы увалов и спешила дальше, образуя местами красивые тихие заводи с пёстрым галечным дном.
На берегу одной из таких заводей и стояла избушка. Она была ещё крепка, хотя и срублена в самом начале двадцатого века. Щедро освещённая солнцем, избушка была похожа на теремок и весело глядела из-под резных ресниц-наличников на блестящую гладь заводи.
Я полюбовался на этот живописный вид с вершины холма и стал спускаться вниз по едва заметной тропинке.
В мутно-голубом небе, каким оно обычно бывает ранней осенью, неторопливо плыли редкие пухлые облака, которые казались такими мягкими обманчивому взору.
В тёплом воздухе обилие осенних запахов тайги. В дурманящий тяжёлый аромат багульника вплетается терпкий, насыщенный запах хвои, смолы, влажный запах прелых листьев, лишайников, грибов, ягод…
Необыкновенно тихо.
Стараясь как можно меньше нарушить эту торжественную тишину, я подошёл к избушке. Её сухие бревенчатые стены были слегка теплы от осеннего солнца. Дверь оказалась закрыта.
«Странно, – удивился я. – Договаривались встретиться сегодня».
И тут я заметил скрученную в маленький свиток записку, которая была втиснута в косяк двери. Вызволил её оттуда, развернул и прочитал.
«Ключ найдёшь под кадушкой. Суп и чай на печке, хлеб на столе под полотенцем. Приду в четыре часа. Хозяйничай пока без меня.
5 сентября.
И.С.».
Под кадушкой, и правда, лежал тяжёлый, слегка погнутый и местами подёрнутый ржавчиной ключ. Однако замок открылся без труда.
Обстановка в комнате была довольно скромная. Две кровати: одна – хозяина, другая – на случайного гостя. Между окнами на южную сторону стоял крепкий квадратный стол на точёных ножках, покрытый уже выцветшей клеёнчатой скатертью. Слева, у боковой стены, притулился древний, обитый тонким листовым железом сундук, какие бывали раньше у зажиточных людей. По всей видимости, сундук – семейная реликвия. Над скважиной для ключа на медной полудужной пластинке была вытиснена дата: «1861 ГОДЪ».
Над сундуком висело овальное зеркало с отколотым низом, а ещё выше, под самым потолком, примостилась двухъярусная полочка с книгами. Через всю комнату по деревенски широким половицам расстелены три домотканых половика.
На кухне же, которая представляла собой небольшой закуток за печкой, было и того скромнее. Кроме маленького приземистого столика и двух табуреток, там ютился ещё видавший виды медный умывальник с мелкими зелёными пятнышками окиси, а над столиком на стене висел старый, но аккуратно подновлённый белой краской посудный шкафчик с потерянной дверкой.
Но, конечно же, «гордостью» дома была печка. Она занимала добрую пятую часть всей комнаты, свежо выбеленная заботливым хозяином. С такой печкой наверняка никакие северные морозы, никакие, даже самые свирепые, ветра не страшны.
Плита была ещё тёплая. На ней я нашёл всё то, о чём сообщал в записке лесник. Сытно наелся, и от этого стало клонить ко сну. Я разулся и прилёг подремать на сундук, который жалобно скрипнул подо мной.
…Проснулся оттого, что по дому кто-то ходил, шаркал ногами. В комнате было сумрачно, но я разглядел присевшего у зашторенного окна лесника.
Он ещё не выглядел стариком, хотя ему исполнилось уже шестьдесят лет. Звали его Илья Силыч Громов. Этакий коренастый, немного сутулый мужик, довольно подвижный и редко страдающий какой-либо хворью.
Лесник заметил, что я проснулся, и оживился.
– Хе-хе! Соня! Давненько мы с тобой не видались. Здорово! – сказал он, протягивая руку, и улыбнулся из-под густых седоватых усов.
– Здорово, Илья Силыч, – ответил я, ещё зевая.
– Давно что ль пожаловал?
– Да в двенадцать к избушке-то подошёл. Поел, ну и разморило сытого да с дороги… А суп у тебя отменный, Илья Силыч!
– Так я теперь по этой части многому научился. Хозяйка-то моя, Варя, семь лет, как в земле лежит, царство ей небесное… Печенью сильно страдала, вот и забрала её костлявая раньше сроку.
Лесник неожиданно погрустнел:
– Теперь вот один. И всё сам.
– Тяжело?
– Бывало. Да я уж привык. Редко, кто ко мне забредёт, да и детки давненько не наезжали.
– У тебя что, есть дети, Илья Силыч? Ты что-то никогда раньше не рассказывал. Не обмолвился даже.
– Есть, а как же! Дочка и сын.
– Надо же! И где они?
– Сын-то у меня, Аркадий, – геолог. Ему уж тридцать четыре года. Он далеконько. На Камчатке прижился. Там и половинку свою нашёл. А дочка, Светлана, в Тюмени, в институте учится сельскохозяйственном. Ей-то всего двадцать лет.
– М-м. Так и внуки, наверное, есть?
– Е-е-есть! – смеясь, протянул Илья Силыч. – Два целых. Постреля-а-та – каких редко встретишь! Васютке одиннадцать в мае было, а Борьке-то ещё девять. Ну и шкодники! Мать их, Надежда, когда письмо пишет, всё про них рассказывает. Иной раз до того забавно случается, а вдругорядь и взгрустнется – себя вспомню: таким же был в детстве, шебутным. Но что мне нравится, так это то, что они честные. Хитрые, но честные! И никогда друг на друга вину не свалят, вместе ответ держат. Хорошие, думаю, парни будут, надёжные.
– А ты, Илья Силыч, давно в тайге живёшь?
– У-у, давно-о. С пятьдесят пятого года. Как нашёл свою Варварушку, женился, так и стали с ней здесь жить. Она, как и я, – истинно лесная душа.
– Порядком уже. А избушка-то с какого времени, с какого времени тут стоит?
– Э-э-э, её мой дед ещё срубил. В 1900 году. Он по тем временам хорошо жил, зажиточно. Охотник был заядлый, у местных ханты многим премудростям промысла зверя научился. На медведя не раз ходил. Тогда-то и появилась в тайге эта избушка. Он один её строил, тайком.
Про избушку долго никто не знал. Место выгодное, в стороне от больших лесных дорог. Такое, что и не сразу приметишь, даже если поблизости где-то будешь. Да и от посёлка избушка за двадцать километров.
Батя мой и тот проведал о ней, когда из детских штанов вырос и вместе с отцом на охоту стал ходить. Кстати, наличники-то на окнах видел?
– Видел. Красивые.
– Он резал. Можно сказать, душу свою в эту работу вложил… Да и я только к восемнадцати годам узнал о существовании громовской избушки – так её теперь зовут в округе. А до той поры – удивительное дело! – хоть бы кто из родных обмолвился…
Теперь уже многие знают, но ходят ко мне всё одно редко. Так, охотник какой-нибудь, мимоходом. Меня же отшельником считают. В посёлок нечасто наезжаю, по зимнику, за провиантом. Выпишу продуктов, тех, что не портятся долго, куплю книгу какую потолще, с людьми знакомыми поговорю да и обратно. Остальное всё тайга даёт.
Отвык я от суеты за тридцать пять лет, тишину люблю.
– Понимаю, Илья Силыч. Мне и самому тишина милее, простор наш таёжный.
– Так ты ведь один постоянный гость. Еще время как-то находишь.
– Э-эх, я бы и на месяц, а то и на год здесь остался. Душе человеческой нынче как никогда отдых нужен. В городе каждый день душа коверкается – злых много и уставших. В деревнях наших, хоть и получше, а всё же не то.
Жалко, черствеют люди.
– Верно говоришь, – вздохнул Илья Силыч. – Раньше я охотнее в посёлок ездил, а сейчас приедешь – лица скучные, озабоченные, разговора избегают.
– Замотали селян вконец, потому и угрюмые. Ведь до чего дошло: веселятся только под хмельком, под хмельком же драки и распри.
– О-хо-хо, так ведь оно.
Наступила пауза. Я поспешил сменить тему беседы.
– А избушка-то крепкая, хоть и девяносто лет служит.
– Ещё бы! – оживился лесник. – Она ведь полностью из лиственницы! А лиственница – лучшее дерево: не гниёт и не рассыхается долго. Я однажды в каком-то журнале прочитал, да и ты, наверно, про это тоже знаешь, Венеция-то итальянская практически вся на лиственничных сваях стоит. Не первый век, а ничего, держится. Так что веками громовская избушка будет в тайге стоять!
– Да уж, смышлёным мужиком был дед. Да и у тебя, Илья Силыч, руки хозяйственные.
– Это ты про суп, что ли? – довольно засмеялся лесник.
– Ну-у, почему сразу суп? Не только. Банька ведь тоже тобой рублена?
– Мной. И банька, и дровяник, и стайка для Воронка. Я их в молодости ставил, в 1965 – 1966 годах, когда ещё и Светланки в помине не было.
– Хорошее место выбрал твой дед: у реки. И кедрач совсем рядом.
– Да, место чудесное. Вода-то, видел, какая прозрачная! Юган из лесного озерца берёт начало. Там, видать, подземный ключ есть. Я когда-то ради интереса ходил туда. Ну, брат, и далеко же! Отсюда ещё километров двадцать семь будет. А то и все тридцать. Места там совсем дикие, нетронутые. Красота!
– На моей родине тоже есть речка Юган. Только она раза в два уже и мельче, чем эта.
– А-а-а, этих Юганов по Северу – сотни, а может, и тысячи. Правда, не у всех судьба добрая. Наш-то Юган люди берегут, он чуть не священным считается.
– Повезло. А наш совсем загадили. Уж и в газету писали не раз, местный писатель целую книгу написал о проблемах природопользования в нашем районе, да всё пока без толку. Жалко на речку смотреть – гибнет. А раньше такая красавица была! Теперь же по берегам стёкла, банки, железо… Какая корова ни пройдёт, редко ногу не поранит.
И снова в избушке тишина. За окном, над тёмным косогором, уже мерцали крупные звёзды. Илья Силыч зажёг керосиновую лампу.
– Не жалеют люди природу, не берегут нисколько. Всё дармоедами привыкли жить. Лишь бы им одним было хорошо и уютно, а там хоть трава не расти.
– И уже не растёт местами.
– Во-от. А всё почему? Потому что связь, родство с природой потеряли. Ведь ну сами же себя с корнями из своей надёжной обители вырвали. А там, где вырвано, сплошные раны. Земле-то, хоть и бессловесная она, что, не обидно разве?
Я согласно кивнул.
– То-то же.
Илья Силыч разволновался.
– Вот ты сам посуди: оторвался человек от природы, как на чужбине оказался. А чужбину-то никто не бережёт – не своё. Так ведь?
– Ну.
– И дом родной потерян и забыт. Что получается?.. Вот и живёт человек бездомным, как пёс какой. Мотает его по миру. И, главное, ведь сам оторвался, добровольно, никто не принуждал.
– Да, надо, чтобы у каждого человека своё родное гнездо было, свой дом.
– Вот-вот. Как у меня – громовская избушка, чтобы привязанность была. Хватит по чужим краям скитаться!
Илья Силыч помрачнел лицом, замолчал, повернулся к окну.
…Ночью мне приснилось, будто я лечу. Тайга раздвигается, как в сказке, и кажется ещё более величественной и прекрасной.
И где-то внизу, в небольшой низинке, в центре огромного лесного моря, крохотное светлое пятнышко, будто маячок – громовская избушка.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Павел Черкашин: ГРОМОВСКАЯ ИЗБУШКА. Рассказ.
10.04.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|