Иван Калашников: ЛУЧШИЕ ТРАДИЦИИ. Десять Шагов Молодого Писателя.
Довольно интересная фиксация знакомой современнику жизни с инсталированными пластами глубоких размышлений. Взгляд художника преломляет реальность и находит в ней самые неожиданные причинно-следственные связи. И это всегда подкупает. Ведь кто может лучше чувствовать суть вещей, как не сам создатель?
«...Ты выдумал всех нас, как и всё что, вокруг нас, гигантские расстояния, масштабы вселенной - это тоже твои выдумки, ты не хочешь, чтобы среди созданных тобой, оказался равные тебе, потому что тогда ты станешь не единственным. У тебя самого не хватит смелости жить в мире, созданном кем-то другим. Ты даже не в состоянии жить в мире созданном тобой - ты не проживёшь и дня в своём мире и никогда, слышишь, никогда тебе не познать ни боли, ни радости, ни наслаждения, ни счастья - потому что ты всего лишь Создатель»...
Мешает читать странная лажа с синтаксисом и согласованиями, которая существует, несмотря на вполне добротный язык. Но нет предела совершенству...
Теперь распрощаемся на время со своими приватными реальностями и телами, чтобы отправиться в мир соседний. Для чего же еще существует литература, как не для возможности на время чтения стать кем-то другим в чем-то другом? В путь!
Редактор отдела прозы,
Елена Кутинова
|
ЛУЧШИЕ ТРАДИЦИИ. Десять Шагов Молодого Писателя
РАЗ
На серый линолеум ломкой опознавательной линией падала тень охотничьего ружья, прислонённого к двери ведущей в кухню. Света сняла с дверной ручки свою сумочку - тень исчезла, ружьё не исчезало вовсе, поскольку несуществующий предмет исчезнуть не может.
- Сегодня тепло на улице, правда тепло? - бормотала девушка. Лёша подумал, что для неё подражание взрослой женщине станет со временем привычкой - до тех пор, пока она не станет действительно взрослой женщиной. Это было больнее всего, смотреть на неё и, сомневаясь в её зрелости, произнести короткую, тщательно заготовленную фразу, всегда ожидаемую Светланой.
Замедлились утренние сборы, потом успокоились окончательно. Лёша умышленно оглоушил девушку известием, именно тогда, когда она, уже почти полностью собравшаяся для своих лекционных занятий, стояла в теневой прихожей, но бледность и потемневшие глаза он мог почувствовать даже в темноте, без теней и паутин.
- Да? - растерянно, едва слышно произнесла она.
- Да...
Лёша стоял напротив неё. Словно в теннисной партии, начался обмен фразами, настолько стремительный, что уже несколько секунд спустя это походило на не слишком точное употребление картинок-наклеек - с загнувшимися краями, наскочившей одна на другую, какая-то получилась наклеенной вверх тормашками...
- Кто она?
- Ты с нею не знакома.
- Мне без разницы. Это опять она?..
- Нет.
- Куда ты её водил? Сюда?..
- Это не имеет ни...
- Ты её сюда приводил? Скажи - сюда?!.
- Нет...
- Лёша, ты - гад, понял, кто ты такой?!.
- Подожди же...
- Не прикасайся ко мне! - вскричала Света, отскочив назад, опередив его попытку привлечь к себе, прервав трогательные движения тонких рук, прекратив собственное раздражение.
- Я опаздываю, - сказала она спокойным, с усилием сделанным тоном. Внешне Света представляла детскую имитацию оскорблённой, обиженной женщины.
Хлопнула входная дверь; щелчок замка - как напоминание предметной тени...
Лёша расписывал эту сцену десятки раз; в солнечной кухне прежние свои достижения можно было классифицировать как инъекции, предотвращающие затяжные депрессии с колебаниями от суицида к культпоходу в церковь, в тот угол, где каются грешники. Лёша был готов к тому, что Света его бросит. Поразмыслив, он вспомнил о двух обязательных в подобных случаях действиях: сбор вещей и добывание денег. Последнее могло понадобиться очень скоро; собирать свои вещи Лёша ненавидел, поскольку большая часть его рубашек были шёлковыми, он ненавидел прикосновение к шёлку, кроме как к чулочному, облегающему стройную женскую ногу, а ведь в своё время радовался удивительному свойству своих рубашек, которые после стирки гладить было совсем необязательно...
...Ничего бы не случилось, если бы женщина, непонятно что искавшая в сумке, прикреплённой к старенькой раздолбанной тележке, выбрала для этого такое неподходящее место. Последний подъезд, уютно грохочущий мусоросборник всегда разворачивался перед последним подъездом. Не видя источника грохота, невозможно было определить его местонахождение; женщина стояла спиной к мусоросборнику, собравшему мусор из контейнеров у последнего подъезда. Когда днище массивного кузова толкнуло её в спину, и продолжало надавливать, не разгибаясь, женщина обернулась в лёгком удивлении…
Лёша отвернулся от окна. Если женщина и кричала, то грохочущий грузовик заглушил её крик. В наступившей тишине зазвучало сразу несколько голосов: дворничихи, продавщицы молока, кого-то ещё... Солнце, переместившись по небу, изменило угол падения собственных лучей; теперь кухонная дверь ничего не создавала и на её ручке больше не висела миниатюрная сумочка, современная принадлежность взрослой женщины. Случившаяся внизу, у подъезда трагедия создавала иллюзию раздвоенности, какое-то из двух событий сегодняшнего утра не имело места в реальном мире.
Лёша обидел ребёнка, пожертвовавшего родительской семьёй, школьным своим счастьем, девичьей честью и гордостью, или что там ещё есть у юных красавиц; он обидел девушку, которая терпеливо, с поразительной доскональностью поддерживала в квартире порядок, следила за состоянием его вещей и рукописей, соответствуя всем требованием любящей жены молодого писателя.
Лёша уже не был писателем.
Света ещё не была его женой.
Покинуть квартиру должен был именно он, потому что совсем недавно выяснилось, что родители Светы берегли эту жилплощадь для счастливой семьи, из их дочери и её мужа, но вместо мужа девушке обломился Лёша... даже в этом случае квартира досталась упрямой дочери. И теперь этот отвоёванный ухоженный рай ему предстояло покинуть.
ДВА
Безумно хаотичная жизнь появилась на крыльце, перед входом в конференц-зал агентства «Позиция», замершем в недоступной для яркого весеннего солнца. С солнцем соперничали неуловимо короткие и кроткие блицы фотовспышек, в которые из здания вышел Петя Овчинников, молодой кинорежиссёр (теперь это словосочетание можно было не брать в кавычки, тогда как «молодой писатель» имел для этих кавычек все основания), как всегда сосредоточен, как всегда серьёзен, как всегда не поднимая взгляда навстречу объективам. Лёша попытался вспомнить, видел ли он хоть одну фотографию, где Петя смотрит в объектив бесконечно уставшим своим и скучным взглядом - бесполезно, как и было бесполезным для неизвестного молодого писателя представлять себя на месте известного молодого кинорежиссёра.
Более успешно Лёша различал изменения в солнечном свете. Когда он уже был поглощён ими целиком, его позвали по имени, и к своему удивлению Лёша обнаружил, что Петя наконец-то поднял взгляд от земли, для того чтобы привлечь внимание молодого писателя. Взрослое «Алексей!» не заставило репортёров обратить внимание на Лёшу, украдкой наблюдавшего за балаганом у рекламного агентства. Недоверчиво, почти с обидой, Лёша смотрел, как молодой кинорежиссёр в идеальной бытовой пантомиме приложил невидимую телефонную трубку к уху и повертел пальцем диск такого же невидимого телефонного аппарата.
Это ничего не значило.
Дело было не в изменённом солнечном свете. Овчинникову всеми своими и чужими стараниями не удалось оторваться от земли. Пусть даже и с легендарным кинематографическим прошлым, он работал, также как и Лёша в обычном рекламном агентстве...
Преодолев сложный лабиринт из автомобилей такси, Лёша достиг металлической подъездной двери с переговорным устройством; он никуда не спешил, выделывался перед домофоном. Охранники из-за его постоянных насмешек с его стороны не желали узнавать Лёшу в лицо - сами же за это и расплачивались в писательском остроумии.
- У тебя, старик, такие мозги огромные, я отсюда вижу, как они у тебя из ушей выпирают, - сладко завывал Лёша в домофон. Ему в ответ презрительно щёлкнул замок.
Казалось администратор, Миша был загружен именно из-за яркого солнца. Не обратив внимания на его мимику, Лёша сказал:
- Привет, Миша, дай мне, пожалуйста, денег...
Лёша устроился напротив администратора, неуклюже громыхнув ногой по тумбе стола, словно надеясь вызвать в предмете мебели звон золотых монет.
- На, - сказал хмурый Миша, но действий никаких не предпринял.
- Спасибо, - усмехнулся Лёша; помрачнел, в солидарность администратору. - Серьёзно, деньги нужны. Срочно...
- Мы с тобой рассчитались. И за шоколад, и за шины...
- На фиг шины. Дай мне авансом, у вас туча моих сценариев лежит.
- В работе ничего нет...
- Будет. Как только аванс сценаристу дашь - сразу и заказчик появится. Старинная народная примета.
- Я тебе башку иногда расшибить готов, - с непривычной ненавистью произнёс Миша, - как бабу уговариваешь, ей-богу. И какой ты сценарист? Ты - копирайтер...
- Был бы бабой - давно бы уже дал, - с идентичной убийственностью отозвался Лёша.
- У Кукрыникса попроси, - посоветовал администратор.
- Не могу.
- Почему?
- Он педераст. Ещё неправильно поймёт...
- Ума - вагон, возьми ствол, как сам писал, бомбани обменник. Или кассу магазина, - предложил администратор.
Несколько секунд Лёша пристально смотрел на своего коллегу, прикидывая серьёзность его слов.
- Ствола нет, - признался копирайтер.
- Ствола? Да ты с перепугу девке в обменнике свои деньги отдашь, вместо того чтобы у неё забрать! - воскликнул Миша. - Это у тебя в книжках всё так просто!
- Кто тебе сказал что просто?! - огрызнулся Лёша. - Если просто - зачем нас вокруг себя пасёшь?!.
- Сдохнете ведь, - с кислой миной сказал Миша.
- Не-ет! - рассмеялся Лёша. - Обменники начнём громить.
- Дятлы вы беспомощные для обменников. Написать и сделать - не одно и то же. И не надо мне про параллельные и подразумеваемые миры рассказывать! - поморщился администратор.
- Не буду. Дай денег.
Миша вздохнул.
- Ну что, у тебя умер кто-то? - спросил он.
- Хуже. Светка ушла, - сказал Лёша.
Известие ввело администратора рекламной конторы в необычайную радость.
- Давно пора! - заявил Миша. - Наконец-то. Только если к предкам - то это до фонаря, назад быстро вернётся. Тяжко в её возрасте с родителями. Вот если другого нашла - тогда всё, Алексей, новую дурочку себе ищи...
- Да сам ты дурак, - не выдержал Лёша.
- А ты нищий дурак. И тупой - обменник бомбануть не можешь, - Миша нервным движением поправил манжет рубашки. - К кому ушла?
- Не к кому, а куда. В Университет, - сказал Лёша. Густые не по возрасту брови Миши поползли в удивлении вверх.
- Там так классно сейчас продолжал писатель одни первокурсники, из стариков нет никого. Похоже на настольный теннис в самолётном ангаре...
- А заочное отделение есть? - перебил его Миша. Ему покоя не давало отсутствие собственного высшего образования. Лёшу вовсе не радовал запуск рекламного администратора в юную университетскую среду, но тот, не дождавшись ответа, засуетился, принялся убирать со стола бумаги, захлопал многочисленными ящиками-дверцами.
- Пошли со мной, узнаем что там и как, - сказал Миша, - а ты заодно...
- Пошли, - перебил согласием Лёша, пока администратор не продолжил своих проектов...
Шоколадовые шины и магазины нижнего белья; бутики и новый аспириновый вид; пиво и мороженое. Лёша не раз спрашивал себя, как он выдерживает подобные сочетания, в редкие моменты растянутые во времени, чаще - срочно, скорее, скорее, не успеем, перехватят сволочи-конкуренты, точные копии таких же рекламных сволочей вроде Миши-администратора, некоронованого нефтяного принца. Кажется, во всём агентстве Лёша был единственным, кто получал гонорары не у кассира, а у администратора. Лёша прибалтывал Мишу и тот шёл к кассе. Несостоявшийся писатель так и не научился просить денег. Impossible. Миша не считается. У него просить - как из заначки деньги взять.
Что же случилось с солнечным светом? Как будто Лёша не знал, что когда уходит девушка, особенно из-за другой девушки - всё не то и всё не так, тем более солнечный свет, матовый, проникающий на лестничную площадку сквозь стекло, мутное, но без дефектов. Тени ружья, однако, не было. Щурясь и хмурясь, Лёша увидел девчонку, непонятной ни возрастом, ни профессией, вечно околачивающуюся в агентстве. Впрочем, в руке у неё был веник, стало быть, или ведьма, или уборщица. Для уборщицы девчонка была слишком хорошенькой.
- Здравствуйте, - сказала она, пряча веник за спину.
- Привет, - скупо отозвался Лёша, не намереваясь продолжать беседу. Он обернулся - администратор всё ещё возился в своём кабинете.
- Вы оба так кричали громко, - продолжала девушка, неуверенно, как будто она была в чём-то виновата, - по всему подъезду слышно было.
- Давно не виделись, - счёл нужным пояснить Лёша. - Обрадовались друг другу.
Девушка засмеялась, звонко и солнечно, и теперь уже её смех разносился по всему подъездному колодцу, внушая ответную искренность и доверчивость. Лёша решился на разговорчивость.
- Ты здесь работаешь?..
- Ага. И учусь ещё, в училище, - она заговорщицки понизила голос. - Меня мама сюда пристроила. Хочет, чтобы я замуж вышла за хорошего человека выскочила...
- Твоя мама в заблуждении. С хорошими людьми здесь проблема, - заметил Лёша.
- Для неё «хороший» и «богатый» - одно и то же, - пояснила девушка.
- А-а... Тогда я в ауте.
- Денег нет? - безо всякого сочувствия спросила она.
- Вообще, - подтвердил он.
- А вы бы взяли и ограбили пункт обмена валют, - наивно предложила она. - Сами ведь писали...
Сдержав в себе порыв, выругаться, Лёша совершил это внутри себя. Потом пришло нечто подобное гордости за собственное творчество: надо же, какая-то уборщица в рекламном агентстве читала его рассказы!
- Как тебя зовут? - спросил он, сунув руки глубоко в карманы плаща.
- Ирина...
- Не так всё просто в этом мире, Ирина. Одно дело - когда любимую девушку с больничной койки поднять собираешься, другое - когда она...
Лёша заткнулся. Удивительно вовремя он понял, что половину всех своих бед он рассказал малознакомому человеку и вот-вот расскажет другую половину. Чтобы как-то похоронить тему бед и несчастий, он произнёс, отвлечённо и бестолково:
- А что это у тебя под юбкой надето?..
- Велосипедки, - быстро произнесла девушка.
- И не жарко тебе в них?
- Не-а... Под ними-то ничего нет...
Она должна была или подмигнуть, или прищуриться, тем самым зафиксировать своё откровение в его памяти хотя бы на сегодняшний день, но по ступенькам гулко сбежал администратор Миша, не обратив никакого внимания на уборщицу - Ира немедленно принялась подметать подметённую лестничную площадку, подразумевая начальство во всех сотрудниках, начиная с копирайтеров.
ТРИ
Их было слишком мало для четырёх корпусов Университета, соединённых между собой. Но копирайтер Лёша и администратор Миша подоспели как раз к перемене; первокурсников хватило, чтобы заполнить и вестибюль, с изменённым солнечным светом, и крыльцо, объёмом равное армейскому плацу, и широкие ступени, и даже часть тротуара. Движущиеся на проезжей части автомобили отсекали от Лёши первокурсные звуки, слышимые им иногда во сне. В его воспоминаниях осталось лишь какое-то бетонно-монолитное гудение, невозможное для расслоения на части, а ведь именно в рознице и кроется самое интересное: кто с кем спит, кто, где пьёт или курит, кто кому, сколько должен и в какой комнате остался настольный хоккей. Хотя хоккей - вряд ли. Это поколение, должно быть, равнодушно к реальным играм.
У металлического турникета Лёша незаметно для себя вставал на носки, словно готовясь воспарить над студентами, может быть для того, чтобы слить их и себя в единое целое, в безвозвратно ускользнувшую юность, где всё слишком красочно и умело, вырисовано, чтобы это можно было забыть навсегда.
- Она сказала тебе, что не носит трусиков? - спросил Миша, наклонившись, не то доверительно, не то потому, что шумели машины.
- Кто? - отозвался Лёша, высматривая в пёстрой массе Светлану.
- Значит, скажет, - убеждённо произнёс администратор. - Она за нами следит...
- Кто следит? - повторил Лёша. Свету он не нашёл, зато заметил солнечный зайчик, пущенный чьей-то рукой в лицо первокурснице, стоявшей на ступенях Университета.
- Ладно, я пошёл, - вздохнул Миша.
- Ага, - отвлечённо поддержал его Лёша.
Он продолжал своё трусливое наблюдение с акцентами на хорошеньких девушках. Поначалу ему казалось, что его интерес именно к студенткам подчинён его натуральной ориентации, но девчонки-первокурсницы вели себя несколько энергичнее первокурсников. Дело было не в движениях, скорее только в жестах, мимике - мелочах, едва различимых с противоположной стороны проспекта. После солнечной пустоты Лёшу озарила солнечная же радость оттого, что где-то там есть и его девушка тоже, пожертвовавшая ради него...
Он не успел разочароваться утренним воспоминанием. Словно эхо вернулась фраза администратора: «...за нами следит...» Лёша повернул голову с хрустом в шейных позвонках: за круглой, будто большой стакан, будкой с продавщицей мороженого стояла девушка в велосипедках надетых под юбку, щурилась солнечному свету, оставившему на её лице россыпь веснушек. Она удалилась без намерения скрыться срочно и незаметно - как если бы потеряла к Лёше внезапный свой интерес, обратила его взору миниатюрный клетчатый рюкзачок... В корпусе Университета прозвенел звонок. Лёша слушал его со всевозрастающим удивлением: школьный звук проник на территорию высшего образования?..
ЧЕТЫРЕ
Если бы у Лёши спросили, зачем он переспал со взбаламошенной, зрелой и полупьяной какой-то тёткой, он бы сослался на классическое сложение обстоятельств, да ещё на то, что другой возможности отделаться от радиоредакторши, разбежавшейся с мужем слишком недавно, чтобы это забыть и слишком давно, чтобы забыть что такое оргазм, он не видел.
Ему не пришлось оправдывать для Светы своё ночное отсутствие и придумывать какую-нибудь невероятную историю. Света воспринимала его как писателя и считала, что всё, о чём не догадается она сама, существовать может только лишь в воображении любимого ею человека.
Следовало было показаться на глаза радистке. Лёша совершил этот подвиг, поднявшись лифтом на N-й этаж, пугающий обилием бумаг и косметики на лицах. Он не узнал радистки - она сама его узнала, они обменялись заверениями в отсутствии претензий, но, уже спускаясь лифтом вниз, Лёша к ужасу своему обнаружил, что только что дал своё согласие на вечернюю встречу, несмотря на то, что встречаться с радиоредакторшей он не собирался ближайшие несколько столетий. Поколебавшись, он отменил встречу телефонным звонком, под пристальным наблюдением веснушек. «Я слишком перегружен женским обществом», - подумал Лёша. Пожаловаться было некому, позвонить кому - было.
Он не думал, что простым телефонным звонком свяжется с Овчинниковым. Лёша и номер его отыскал с большим трудом. Однажды, случайно заглянув в его записную книжку, Светлана обнаружила там свойственный Лёше беспорядок. Робко, понимая, что поступает, не совсем тактично, она спросила разрешения привести его записи в некую систему, известную ей одной, и переписала все телефонные номера в новый блокнот своим разборчивым, образцово-показательным почерком. Лёша помнил, как он долго не мог сразу найти нужной записи, поскольку об алфавитном порядке успел забыть ещё в школе. Упорядоченное содержание его старого блокнота вместилось на четыре первые страницы блокнота нового.
- Алло, - сказали ему после третьего гудка, а фоном для девичьего голоса был однообразный шум, создающий впечатление бесконечной пресс-конференции, которая стала для молодого кинорежиссёра основной частью его жизни.
- Это Лёша, - сказал Лёша.
- А это - Мери, - с гордостью ответила девушка и у него пропала всякая охота разговаривать...
Лёша вдруг вспомнил, что жена Пети Овчинникова, Марина, учится в Университете, также как и кареглазая Светлана. Лёша никогда не считал Петю своим другом, или товарищем, или близким знакомым - они были просто знакомы, как это бывает между дальними родственниками, или однокурсниками в любом большом ВУЗе с впечатляющим количеством факультетов. И вот по прошествии нескольких лет, обнаружив черту, объединившую его с кинорежиссёром, Лёша слушал странный голос Овчинникова, с нотками методичности, усиленными телефонным разговором:
- ... восемнадцать серий, по десять минут, максимум - четверть часа, - говорил Петя, - Нужно сделать три «пилота»...
- На какое число? - спрашивал Лёша.
- Как успеешь. Заплатить я тебе всё равно смогу только когда сам продам всё это...
- Так подожди... Может у меня уже сейчас что-то есть...
- Сейчас у тебя ничего нет, из того, что я читал ничего не подходит. Из ружья и обменника могло что-то получиться, но там диалогов мало. Я могу в кадре хоть шестисотый «мерс» взорвать, но на один только взрыв уйдёт вся серия, а у тебя диалоги класные, сжатые - поэтому напиши что-нибудь новое, другое, как в пьесе...
- Ты читал всё из того, что я написал? - с сомнением поинтересовался Лёша.
- Почти. Мне девчонки из художественного училища давали почитать, - сказал Петя. - Позвони, как появится чего-нибудь...
- Ага, - тупо отозвался молодой писатель и дальше после телефонного воскрешения его писательского таланта, слушал гудки отбоя, схожие с кнопками, которыми прикалывают постеры к бетонной стене...
Дома он узнал, откуда взялось ружьё. В старых фотографиях Светланы он отыскал её, на фоне охотничьего леса, в осенних ботиночках и просторном пальто, совсем ещё ребёнком, с глупеньким выражением на лице; фотограф поймал её в совсем неподходящий момент, украв на негатив кареглазую искренность. Света была просто создана для наивной детской глупости в сочетании с обилием родинок, сосчитать которые Лёша пытался раз за разом, и каждый раз это занятие откладывалось под осенний смех первокурсной Светланы, когда она, запрокидывая голову, набирала воздуха для очередной смешливой ясности и вздрагивали крылышки её ноздрей, а вот теперь она стояла на фоне леса, может быть не леса, а обыкновенного городского парка, вроде «Сту Джиз», Лёша не знал его досконально...
...а не мешало бы - знал бы, где теперь искать кареглазую красавицу. Он успел разучиться совершать в её отсутствие самые элементарные вещи - например, выйти на улицу и купит себе сигарет. Единственный любимый читатель - и её Лёша отпугнул от себя, ну и что, что неравнодушно?.. Он останется один на один с осенним снимком, зная, что если в его жизни будет какая-то другая, следующая девушка, он никогда не расскажет о счастье, подаренном ему кареглазкой Светой, и снимка никому не покажет, потому что разобьётся невиданный в сказочности своей мир, и вот тогда у молодого писателя останется большая, густая и чёрная туча - ни-че-го...
А ведь было время, быстрое и совершенно безумное в чередовании родственных произношений: сестра жены, родители мужа, дочь сестры жены - племянница; было время, когда он ритмичным перестуком машинных клавиш прощался с целлофаново-хрустальным миром, для того чтобы выдать его паллиатив в наборе пустых и бездумных слоганов, готовых поразить самую суть потенциальных потребителей, никогда-никогда не узнающих кто, эту суть (совершенно бесполезную, непригодную даже для одноразового употребления) поразил.
Лёша поступал в Университет без какой-либо определённой цели. Он подозревал, что так было в большинстве случаев, всё определяется лишь после зимней третьекурсной сессии - после «экватора». Все студентки мечтают выйти замуж за «хорошего человека»; все студенты мечтают избавиться от воинской обязанности, однако всё это - не цель, а что-то из племени инстинктов-атавистов, пугающих мрачным внешним видом и корявым произношением.
Когда наступили перемены в жизни общества, Леша не заметил. Теперь ВУЗ был необходим лишь для того, чтобы получать как можно больше денег. К его взрослению всё успели продать в этом бесчестном мире, даже он был продан кому-то невидимому - не без участия Миши-администратора. Рекламное время в состоянии поглотить десятки таких «молодых писателей» как Леша, останется ещё место для музыкантов, художников, поэтов и драматургов, до сих пор утверждающих, что если в первом действии висит на стене ружьё, в последнем оно обязательно выстрелит. Какой-то умник с филфака, говорил, то ли прикалываясь, то ли всерьёз, что автор этого высказывания подразумевал под ружьём фаллос, а под выстрелом - семяизвержение...
Бритьё - это как езда на велосипеде или плавание: никогда нельзя разучиться, даже если расстался с девушкой. Спустя несколько дней, получившимися одинаковыми в своей апрельской солнечностью, гладковыбритый и раздражённый веснушчатой слежкой Лёша переступил порог гуманитарного училища, где добродушного вахтёра-дедушку сменил камуфляжный молодец. Он не сказал ни слова: в облике молодого писателя сквозила надменность, почти брезгливость, свойственная комиссии из ОБЛОНО.
Наобум выбрав предпоследний курс, Лёша, тем не менее, блуждал в расписании лекций, втайне надеясь, что перемена начнётся не сейчас, не с минуты на минуту, иначе школьные образы, вслед за звонком, расплодятся с невероятной быстротой.
Холодно и бесстрастно посмотрев в глаза пожилой уже гуманитарной преподавательнице, Лёша произнёс:
- Здраствуйте. Можно мне поговорить с Ириной?..
- С какой именно? - ответили ему, и надо было называть фамилию Ирины, и уважительную причину для своего наглого поступка, однако с небрежной бестактностью Лёша ткнул пальцем в россыпь веснушек, замеченную им боковым зрением.
- Вот эту...
Училищно-коллективный вздох, где было и восхищение, и недоумение, и удивление, Лёша проигнорировал. Взяв Ирину за уютный тёплый локоть, он отвёл девушку к подоконнику и сказал:
- Перестань за мной ходить как...
- Это не я, - перебила Ирина, высвободив свой локоть.
- А кто? - растерялся он.
- У меня сестра есть.
- Близнец?
- Ага...
Он рассматривал её, как восковую куклу, слишком долго, уже могла начаться и перемена, и новая лекция, но ничего не происходило. Отупев от собственной пристальности, Лёша скрипуче рассмеялся.
- Бред...
- Бред, - немедленно согласилась она. - Вы меня напугали...
- Перестань за мной шпионить.
- Я не шпионю. Я наблюдаю...
- Какой мне фиг разница?! - воскликнул он. Девушка прикусила губу, как будто услышала нечто, ответившее её велосипедному откровению в рекламном агентстве.
- У нас все девчонки ваши рассказы читали, - сказала она. - Я им когда расскажу - не поверят...
- Я тебе тоже не поверю. Потому что я - это больше не я. Понятно? - проговорил он со спокойствием невероятным.
- Нет, не понятно.
- Неважно. Перестань за мной шататься...
- Я не могу, - призналась девушка.
- Что за чёрт? - пробормотал он.
- Вы пишете себе, пишите, - разрешила Ира, - а я потом сама книжку напишу...
- Обо мне? - нервно усмехнулся Лёша.
- Ага.
- Мне всего лишь нужно, чтобы кто-то проверял ошибки в тексте, но даже это место давно уже занято, - раздельно произнёс он.
- Врёте. Все знают - вы с женой разводитесь...
- Перестань за мной шпионить, - повторил он в третий раз. - Работай в агентстве, учись в училище... Ты в Университет поступать не собираешься? - вдруг спросил Лёша чем неожиданно даже для себя и выдал свой чрезмерный интерес цепким взглядом будто бы ощупывающем хорошенькое веснушчатое личико Ирины.
- Если замуж не выйду, - тихо произнесла она и поджала губы.
- С таким-то упрямством, - сказал он.
- Упрямство и настойчивость - не одно и то же, - сказала девушка так, как будто процитировала умную книгу. Лёша пытался вспомнить, не его ли книга.
- Ясно, - сказал он, - Хорошо, увидишь...
- Увижу - что? - крикнула она ему вдогонку...
ПЯТЬ
Увы, за время сожительства с кареглазкой Лёша так и не успел развестись с женой, и Света формально по-прежнему приходилась ему племянницей. Он безалаберно пропускал судебные разбирательства, заседания и слушания, хотя ни одна из сторон не была против развода. Лёша разбежался со своей женой, но не с её семьёй.
В редкие минуты, когда Светлана чувствовала своё зависшее неопределённое положение наиболее остро, она выдавала пачками все эпитеты, которыми была снабжена женской половиной своей родительской семьи. Для Лёши это была ретроспективным показом камеры предварительного заключения, куда его упрятывала своими стараниями мать Светы, телефонные переговоры, постоянно обрывающиеся, вечно неубранная квартира и - как итог - облом в издательстве, где готовилась к печати его первая книга. Книгу так и не напечатали. Малочисленные экземпляры разошлись в узком кругу читателей. В немыслимом водовороте, со стрельбой, подростковой истерикой и затяжным запоем Лёша не заметил, как очутился на территории-приданном кареглазой первокурсницы. Ничего не изменилось. Это была та же семья и та же неопределённость...
Гуманитарное училище было почти таким же, как и все остальные училища. В памяти Лёши шевелилась какая-то грязная история с порнографическим скандалом, с которым удивительно ладно сочеталась учащаяся-уборщица в велосипедках. Лёша был зол от того, что по-прежнему не было денег; от того, что Светка так и не позвонила, а звонить её родителям хотелось не больше чем съесть мороженое с пивом; от того, что какая-то малолетняя дура с завитыми каштановыми локонами влюбилась в него без памяти и обычной постельной сценой от неё не отделаешься... Кстати она вышла из училища в сопровождении таких же упрямых гуманитарных ровесниц; кажется, Ира намеревалась подойти к молодому писателю, но он с ярко выраженным безразличием отвернулся к пирамидальному тополю, и гуманитарная компания осталась у него за спиной.
По мере продвижения к центру города Ирина расставалась со своими однокурсницами, как это бывает с айсбергом, движущимся в тёплых водах к жаркому материку. Лёша не скрывал своего шпионства, шёл в нескольких шагах от миниатюрного клетчатого рюкзака, в котором, по его мнению, могло уместиться от силы содержимое его бумажника, а веснушчатая Ирина умудрялась вместить в него учебники-конспекты, плюс ещё какие-то косметические мелочи, не говоря уже о...
«Лучше не говори ничего», - подумал Лёша, - не говори ничего, не думай, не воображай...». Не прошло и получаса его пассивного преследования, а он уже представил себе жизнь уборщицы-третьекурсницы так ярко, что мог своими собственными руками создать красочную детскую книжку-раскладушку...
На территории огромного общественного парка (не «Сту Джиз») он решил схитрить, срезать наискось зеленеющую плоскость, безлюдную, залитую солнцем, и оказаться впереди особы, с которой он поменялся ролями. В чередовании молодых елей и акаций, в хвойно-лиственном сочетании Лёша думал, что все люди на самом деле - деревья, и вспоминал, как когда-то на таком же вот отрезке, только в жилом микрорайоне, его поджидала школьница Света, в нетерпении шагая туда-сюда возле наполовину вкопанной в землю тракторной покрышки, повторяя постоянное одёргивание со стороны Лёши: «Только без «ну», - «Ну ла-адно...»
Прозвенел звонок.
Растерянно моргая, Лёша продолжал идти, неуклюже споткнувшись о невысокий тротуарный бордюр и не заметив этого. Каштановую аллею, открывшуюся перед ним сразу же за углом дома, венчала обыкновенная общеобразовательная школа, от которой Лёша открещивался очень давно. Звонок собрал школьников в школьное тело. Теневая каштановая аллея опустела в считанные секунды - всё зря, все усилия напрасны, я буду без конца возвращаться к перезвонам звонков, рядам парт, сетчатого гардероба и цокольной школьной столовой - к своему собственному, никем не завершённому детству...
- Эй...
Кто-то дёргал его за рукав плаща.
- Только не говори, что ты и здесь тоже учишься, - произнёс он, не вынимая рук из карманов плаща (чтобы не наградить девушку заслуженной оплеухой).
- Нет, здесь я работаю, - сказала Ира, отступая в каштаново-школьную тень.
- Уборщицей? - предположил он.
- Иллюстратором. Я на пианино играю, - она махнула рукой - слишком неопределённо, чтобы это выглядело прощальным жестом.
Оставшись в одиночестве, Лёша подумал, не понимая, к кому он обращается: «Верните меня в детство...» Повернувшись к школе спиной, он увидел то, что видел каждый школьник, возвращающийся с уроков домой.
- Город, - вслух произнёс Лёша, - Был Город...
Редко когда он задумывался, что было до Города; если собрался задуматься, то нашёл бы нечто подобное улике на месте преступления, вроде обломка расчёски, которой пользуются в разных странах несколько миллионов человек. До Города было детство, не какое-то абстрактное символическое, а настоящее детство, в котором Лёша был или лидером, или аутсайдером, или обычным ребёнком, оставившем после себя массу фотографий, сделанных родительским фотоаппаратом «Смена». Время - само по себе понятие далеко не условное, но абстрактное, потому и детство всегда в прошедшем, давно миновавшем «вчера» - абстрактное, недоступное для возвращения; идиллия применима только в прошедшем времени; пусть детство всегда и у всех будет идеализированным с уничтоженными негативными впечатлениями и умело подретушированными впечатлениями светлыми и радужными. Лёша думал, что даже оставшиеся в живых школьники из кинговской «Керри» будут собираться на встречи выпускников - а ведь их школа была сожжена дотла, отстроена вновь, но была, а теперь там время от времени школьники стреляют друг в дружку из папиных ружей...
ШЕСТЬ
В рекламу Лёша вляпался ещё студентом, не в одиночестве, многие студенты-филологи верили в сказку о большом рекламном будущем, когда за одно словосочетание кто-то должен был выдавать безумно много либеральных ценностей. В той рекламе, как в мышином мультике, улицы были вымощены сыром, текли молочные реки, а на деревьях вместо листьев росли баксы, потому и «зелень». Золотое время так и не наступило, но некоторые знакомы Леши были убеждены в том, что оно прошло где-то рядом, должно быть в прилегающем параллельном мире, о котором любил вспоминать администратор Миша...
Вместе с одним парнем по имени Олег, Лёша заявился в агентство «Позиция», оба - колышимые мечтой о золотом времени и параллельных мирах. Заказы повторяли друг друга; Олег говорил, что в городе основные проблемы - это бутики, дорогая мебель и пиво, а с остальным всё в порядке. Салон женского белья на общей рекламной картине агентства выглядел так непривычно, что резал глаз. Как и положено прилежным выдумщикам, Лёша и Олег отправились в салон посмотреть своими собственными глазами на изысканности подчёркивающие прелести и скрадывающие изъяны женского тела, да и зависли там, на целых полдня, и унесли оттуда кучу каталогов, которые разошлись по всему университетскому общежитию, и были разобраны на детали, украсившие стены комнат, двери туалетов... Кажется, ничего подходящего ни Леша, ни Олег не придумали, «Позиция» осталась без клиента. «А мы должны были что-то придумать?» - спрашивал Олег, увлечённо листая каталог с полуобнажёнными моделями...
Лица продавщицы-консультанта в своё первое посещение Лёша не запомнил; помнил; была какая-то миловидная, молоденькая, не старше них, студентов, девушка, но ведь они все такие, не только в салоне нижнего белья, потому и кажется, что где-то её видел, а может быть даже и переспал с нею когда-то.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? - поинтересовалась девушка, эффектно махнув своей косой, собранной из густых светло-русых волос. Западный рафинад. Буквальный перевод с английского: «What can I help you?..» Лёше хотелось немедленно отозваться: «That’s impossible. I’m writer...»
- Можете, - кивнул он, - Мне нужны трусики...
- Подарок? - улыбнулась девушка.
- Ага, - бестолково ответил он, рассматривая вывешенные под потолком гигантские щиты с гигантскими грудями, ягодицами, бёдрами - в таком увеличении, что облегание каким-то нижним бельём можно было только подразумевать.
Ассоциация «секс - школа» доставалась не всем, лишь тем, кто успел потерять невинность ещё в школьном возрасте и таким образом отдал её второй ступени образования. Была ли сексуальная революция, или же её не было вовсе - Лёша застал тот этап, когда из одних подростковых потных рук в другие, такие же руки переходили порнографические изображения на зернистой фотобумаге; фотокружки в ДЮТ были переполненными желающими обрести знания в области фотографии - совсем не для того чтобы сорвать приз на всесоюзном конкурсе «Я люблю тебя, жизнь!...» Основным в разглядывании изображений с бесчисленными комбинациями было то, что любой школьник знал: ему в этом участвовать никогда не доведётся, это такое же далёкое и недоступное, как джинсы, жвачка и плеер... Как нельзя нормальным людям зарекаться от тюрьмы и сумы, так писателю нельзя зарекаться от рекламы и порнографии.
Девушка с косой порхала в привычном для себя королевстве нижнего белья, привычно пустынном из-за высоких цен и обывательского менталитета. В Лёше девушка подразумевала смущённого и стеснительного молодого человека, спешащего сделать своей любимой пикантный весенний подарок. Лёша ломал стереотип слишком отвлечённым туманным взглядом и ответами невпопад.
- Какой размер? - спрашивала девушка.
- Точно не знаю.
- Не страшно. Посмотрите на это - эластичные и облегающие...
- Безразмерные, - понимающе кивнул он.
- Ну, не совсем, - рассмеялась девушка.
- Без «ну»...
- Что?..
- Ничего. А это что?..
- О, у вас хороший вкус! - одобрила девушка его внимание. - Смотрите: закрепляется вот здесь, это ложится между...
- Это не трусики? - прервал её Лёша.
- Нет, но взгляните на это... Потяните вот здесь.
- Где?
- Вот, за это, за полоску...
- Зачем?..
- Да не бойтесь же!
- Не хочу. Я вам верю - это немыслимо прекрасно, но давайте сейчас вернёмся к трусикам...
- Как хотите, - несколько обиженно произнесла девушка и возмущённо взмахнула косой.
Лёша купил очень много трусиков. Кажется, продавщица-консультант решила, что он собирается сделать презент теннисно-модельному агентству. У Лёши была мальчишеская идея дёрнуть её в шутку за косу, но ограничился скупым комплиментом.
Нельзя назвать кощунством то, что Леша стоял в вестибюле школы с предметами женского белья хотя бы потому, что всё это было тщательно упаковано в подарочную сумку. Однако с близким ощущением к кощунству он глазел на обтекающих его детей, наслаждаясь не зрительными их образами, а шумной всеобщей атмосферой образования, которая ускользает из разграфленных дневников, учительских планов, журналов с отметками.
Ждать ему пришлось недолго. С подчёркнутой строгостью на лице к нему вышла Ира, прижимая ладони к бёдрам, чтобы развевающаяся юбка не открывала края велосипедок.
- Это тебе, - сказал Леша и вручил ей своё приобретение.
- Ого, - заинтересованно произнесла она, заглянув внутрь. - Зачем так много?..
Ей удавалась перебирать содержимое сумки, не вынимая трусиков наружу.
- Чтобы надолго хватило, - пояснил он.
- А откуда вы размер мой знаете?
Лёша не расслышал вопроса - смотрел, как шестиклассник озабоченно роется в своём рюкзаке, обнаружив, вероятно, отсутствие пересменной обуви для физкультуры.
- Что?.. А-а... там всё такое эластичное и облегающее, - Лёша убрал с лица волосы. - Слушай, мне к одному человеку сходить нужно. За деньгами. Сходишь со мной?..
- А сами почему не хотите? - спросила Ира, всё ещё поглощенная подарком, ничуть не смущённая - совершенно.
- Я его боюсь, - честно признался Лёша.
- К Курыниксу. что ли?..
- Откуда ты знаешь? - удивился он.
- А все, вот как вы... копирайтеры его боятся...
Её возраст не должен был воспринимать переводное слово как постороннее, однако оно далось Ирине, словно с трудом, как будто из далёкого неизвестного племени.
- Ладно, я сейчас. Надо ведь посмотреть, кого вы все так боитесь, - сказала Ира, заворачивая подарочную сумку - чтобы не появилось свидетелей.
- А тебе больше никуда идти не нужно? - с долей вежливости осведомился он.
- Нет, только в «Позицию». А там я скажу, что с вами была, - беспечно ответила она.
- Здорово придумано, - пробормотал Лёша. Всё агентство знает о том, что веснушчатая уборщица работает там, чтобы удачно выйти замуж; угадайте - зачем она сопровождает почти разведённого копирайтера?..
Кто-то из совсем уже законченных по нынешним временам поэтов сказал, что девушка, сидящая в автомобиле с открытой дверцей, выставившая напоказ стройную ногу в чулочном шёлке, является символом продажной любви, замершей в ожидании, пока машина не тронулась с места. Лёша был в восторге от продажной любви. Женщина в полупальто с мохнатыми манжетами и воротником, сосредоточенно искала что-то в своей сумочке, находила, бросала внутрь найденное, вновь искала, а её колени пребывали в едва заметном движении, выдававшем нетерпение, раздражение...
- Э-эй...
Ира не стала теребить его за рукав плаща, просто положила ладонь на его подбородок, повернула к себе лицом, затылком к продажной автомобильной любви. Он мог возмутиться, справедливо негодуя: конопатая уборщица приходилась ему никем, но Ирина сунула в его руку хот-дог, в котором мёртво-розовая сосиска утопала в половине французской булки, залитая всевозможными приправами.
- Я не знала вам с горчицей или без, сказала, чтобы положили...
- Правильно сказала, - похвалил он.
По пути девушка умудрялась есть, и одновременно засыпать его вопросами:
- А вы пишете давно?
- Давно.
- А сколько?.. Лет десять?..
- Пусть будет десять...
- Наверно много написали, - заметила она.
- Я почти всё сжёг, лет пять назад.
- Зачем? - искренне удивилась Ира.
- Женился, хотел человеческую жизнь прожить...
- А почему опять начали?
- Через месяц из одного журнала позвонили, спросили: можно им мой рассказ напечатать...
- Какой журнал?
- Не помню. Их тогда навалом было. Он сейчас уже не печатается...
- А рассказ они напечатали?
- Напечатали.
- И вы после этого всё заново перепечатали? Всё что сожгли?..
- Не всё. Почти всё...
- А почему вы Диму во всех почти рассказах и повестях упоминаете? Потому что он - это вы? - заговорщицки прищурившись, спросила Ирина.
- Потому что Дима - первый мой персонаж, который я представлял себе полностью, - сказал писатель.
- А все остальные?
- Вторяк, паллиатив, производное...
- А почему ружьё? Обычно пистолеты, автоматы...
- Хотелось сделать символ.
- У нас одна девчонка в училище говорит, что ружьё у вас - это член.
Лёша чуть не подавился от такой точки зрения. Не мог себе даже и представить подобное трактование собственного творчества.
- Дура твоя девчонка, Фрейда обчиталась, - с неожиданной злостью проговорил он, - трахаться, наверно, не с кем. Фильмов я насмотрелся, думал, что класно будет, если парень ради своей девушки ограбит обменник... Ничего нового, - более спокойно заметил Лёша.
- Это и правда круто, - сказала Ира, но видно было, что сказала комплимент, а не признала факт. - Только у вас всё сложно очень. И растянуто...
- Как получилось... Мы пришли...
Он не приглашал её пройти в опустевшую квартиру - неубрано, да и пылища, скопившаяся за два дня, в солнечном свете имела свойство нахальничать, выставляться напоказ. Ира осталась в прихожей, не разуваясь. Каждый раз, когда он проходил мимо, она почему-то опускала глаза, а когда исчезал в квартирной глубине, к нему доносилось её любопытство:
- Вы здесь один живёте?
- С подругой.
- А почему с ней к Кукрыниксу не пошли?..
- Мы поссорились...
Искомый текст нашёлся в прозрачном файле, файл был подшит скоросшивателем, пока Лёша возился со всеми этими бюрократическими приспособлениями, к нему пришла отгадка: соседи. Конопатое и кудрявое чудо кричало через всю квартиру, чтобы соседи знали - она стоит у двери и ничего больше в квартире не происходит.
Зазвучал телефон - к неописуемой писательской радости. Чтобы не засунуть файловый рассказ в какое-нибудь труднодоступное место, Лёша отдал его в руки Ирине. Следующая проблема - поиск телефона - отыскался за диваном в гостиной...
- Лёшка, привет, - сладко и славно пропела кареглазая первокурсница.
- Привет, - ответил он, взъерошив в беспорядке свои волосы. - Как дела?
- Лёша, я тебя прощаю, - с наивным великодушием сказала Света. - Только я пока у мамы с папой поживу...
Он пожал плечами, для самого себя, поскольку она его видеть не могла, а воображение не считалось.
- Поживи, - тускло произнёс он.
- А ты чего сейчас делаешь? - спросила Светлана. Лёша понял, что она сейчас изо всех сил старается забыть, вырезать злочастный эпизод, зная наперёд, что ничего не выйдет, как бы сильно она не старалась.
- К Кукрыниксу собираюсь. Денег нет, - сообщил он.
- А чего понесёшь? То есть - что?.. Ты ведь не писал ничего давно уже...
- «Конец Каникул»...
- Ты же мне этот рассказ подарил, - растерянно пробормотала Света и вдруг завелась гневом, возмущением, негодованием:
- Лёшка, ты - гад, понял?!. Понял кто ты такой?!. Никакой ты не писатель, а самый подлый предатель и дурак! Вообще никогда ко мне не приходи больше и не звони!..
У Лёши, кажется, лопнуло что-то в голове, когда она на той стороне с грохотом опустила трубку на рычаги. В прихожей висела настороженная, лишняя тишина...
СЕМЬ
Порочной трещиной, глубокой, влекущей своим отвращением, в рекламе гнездилась порнография. Видеосъемки в частных студиях, главное - желающие, сниматься, в которых отбоя не было, потому и копеечные гонорары, отсюда и запредельно большие количества изданий, фильмов, календарей, брошюр. Интернет скрипит от обилия порносайтов, наиболее запрашиваемые - с порнозвёздами так, так, и вот так, с одним, двумя, тремя партнёрами. Всё слишком просто, основной инстинкт поглощает все основные инстинкты, если ты хочешь написать «член», то не ломаешь голову в поиске символичных синонимов, вроде «ружья», а берёшь и пишешь - «член»...
Толстый, плешивый, совсем неизящный мужичок лет пятидесяти сидел за маленьким письменным столом. Оставалось гадать, как он втиснул себя на стул, установленный в тесном промежутке между стеной и столом. Лёша так и не запомнил имени-отчества этого мужчины; в общении избегал имён, с коллегами называл за глаза погремухой «Кукрыникс». Не было никакого сомнения: стукни Лёша ногой по столу Кукрыникса - послышится мелодичный звон золотых монет, которых у Миши-администратора не было и в помине. Подтверждения гомосексуальности Кукрыникса не было, просто он то погладит кого-нибудь не там, то скажет что-либо слишком уж двусмысленное. Лёша думал, что «голубым» Кукрыникса считают потому, что нормальный мужик вряд ли выдержит такое количество порнолитературы, с какой толстяку приходилось сталкиваться ежедневно. Мнение общественности было топорно тупым: если ты смотрит гетеросексуальную порнушку и у тебя не стоит, значит ты «голубой»... Лёша шёл на поводу у общественности. Он понимал - узнают о том, что к Кукрыниксу он ходил в одиночку - готовься к ярлыку представителя однополой любви, к которой в отсталой консервативной провинции относятся по-прежнему с неприязнью.
Лёшу раздражала не придуманная сексуальная ориентация Кукрыникса, а его внешний потный вид, манера двигать коленями под столом во время чтения, короткие волосатые пальцы также потные и постоянно влажные. Если можно было представить себе полное воплощение словосочетания «грязный, старый развратник», то это был Кукрыникс.
- Это ваш рассказ? - вполголоса спросила Ирина, кажется весьма раздосадованная видом плешивого толстячка, занимавшего узкий длинный офис в обыкновенном бизнесс-центре.
- Мой, - ответил Леша.
- О чём он?
- О любви.
- Там слово «клитор» чаще запятых встречается...
С чувством, какое бывает у родителей, заставших своё чадо за рассматриванием пикантных картинок (но принадлежащих родителям!), Лёша повернул голову, посмотрел на девушку, сидевшую в кресле, рядом с ним. Он подумал, что Кукрыникс преднамеренно поставил в своём офисе два кресла, зная, что по одному, тайком, украдкой, молодые писатели ходить к нему не будут.
- Ты его что, читала? - скрипучим голосом спросил Лёша.
- Пару страниц просмотрела, пока вы по телефону говорили, - призналась Ирина.
- Это подарочный рассказ, я его на день рождения своей подруге подарил...
Зря он беспокоился об уничтожении стереотипа писателя-романтика; Ира создала новый стереотип и, кажется, была от него в восторге. Почувствовав неуверенность в оправдательной интонации Лёши, она села к нему лицом, разглядывая его профиль, прикусив палец, а он, с трудом игнорируя девчачье внимание на себе, размышлял о том, как поступил бы на его месте, например, Шолохов, или Астафьев, предложи им написать порнорассказ - пусть даже для своей подруги в подарок. Лёша готов был поспорить, что знал, каким был первый наскальный рисунок первого разумного гомо сапиенса, и каким было первое слово из букв первой азбуки, созданной человеком. Искусство движимо отнюдь не прогрессом, а чувствами; чувства рождаются инстинктом...
- Девушка, хотите сняться в кино? - этим вопросом прервал его мысли старый, грязный развратник Кукрыникс. Прежде чем Лёша успел сообразить, что тот говорит совершенно серьёзно, обращаясь к третьекурсной учащейся, Ира с готовностью ответила:
- Конечно, хочу...
- Прекрасно! - воскликнул Кукрыникс и уже собрался, было развить перспективу предстоящих съёмок, блуждая блудливыми глазками по стройной фигурке девушки, как Лёша твёрдо произнёс:
- Не будет она сниматься ни в каком кино.
- А вы чего распоряжаетесь? - возмутилась Ирина. - Я сама за себя решаю!
- Деньги хорошие, грех отказываться, - бубнил Кукрыникс. Он ломал собственный «голубой» стереотип, но Лёше было не до этого.
- Ты с ума сошла! Знаешь, где он тебе сниматься предлагает?!.
- Роль эпизодическая, потеть не придётся, - вставил потный Кукрыникс.
- Понятно вам, ничего страшного, а мне деньги тоже нужны! - воскликнула девушка, округлив глаза.
- Тут эпизоды такие - тебе и во сне не снились! - отрезал Леша; вскочив, он заслонил собой толстяка. - Это как мафия - если вляпаешься, больше не вылезешь...
- Вы же вляпываетесь и вылезаете, - заметила Ирина.
- Я в порнухах не снимаюсь! - заявил Лёша.
- А мне что, лучше на панель пойти, или всю жизнь полы мыть в вашем агентстве?!.
- Это не моё агентство, - жёстко произнёс Лёша.
- Мне какая разница? - она дёрнула плечиком. - Захочу - снимусь, захочу - не снимусь. Я уже...
- ...совершеннолетняя, - вздохнул Леша и, развернувшись на носках, встретился взглядом с Кукрыниксом.
- Хорошие деньги, без дураков, - проговорил тот, не теряя своей волны, очевидно, даже во сне. - Полторы сотни...
- В месяц? - уточнил Лёша.
- Ха! В час! - усмехнулся толстяк. Облизав губы, Лёша быстро произнёс:
- А мне можно?..
- Без проблем, - также быстро, пока потенциальный порноактёр не передумал, сказал Кукрыникс.
- А я? - обиженно спросила Ира. Следом за Лёшей она вскочила с кресла.
- Дома будешь сидеть! - рявкнул Лёша.
- Сам сниматься будет, а мне нельзя, - пожаловалась девушка Курыниксу.
- Тебе учиться нужно, замуж выйти...
- На фиг учёбу, а замуж из-за денег только и выходят.
- Может ты со мной в одном фильме снимешься? - издевательски поинтересовался Лёша.
- С кем захочу - с тем и снимусь!
- Я твоим родителям настучу, - пообещал он. Захлопав в растерянности загнутыми длинными ресницами, Ира пробормотала:
- У меня только мама...
Повисло тяжёлое молчание, прерванное шуршанием оффсетных листов: Кукрыникс собирал Лёшин рассказ обратно в файл.
- Вам, молодые люди, в одном эпизоде сниматься - самое время, - поучительно сказал деятель порноиндустрии, - только без съёмочной группы. И чем скорее вы это сделаете - тем лучше и для вас, и для всех остальных...
Девушка стояла в шаге от молодого писателя, отвернувшись к двери.
- Когда съёмки? - спросил Лёша, чувствуя, как предательски вспотели ладони и дрожат колени.
- Никогда, - Кукрыникс пристально, с оттенком ехидства посмотрел ему в глаза. - Я не такой уж и отрицательный, как некоторым кажется...
Молодой писатель смутился и удивился одновременно. Лёша и не подозревал, каким большим кругом может быть узкий круг его постоянных читателей.
- А рассказ, - толстяк уже сложил листы, держал в руке один лишь титульный, близоруко прищурился. - Здесь вот написано прописью: «В день рождения...» и так далее...
Файл отлетел к Лёше.
- Дареное не дарится и не продаётся, - сказал Кукрыникс, - но денег я тебе дам. Ты же не собираешься опять умирать?..
- Не собираюсь, - пересохшими губами произнёс Лёша.
- Если соберёшься - не трогай ружьё, - посоветовал Кукрыникс. - Лучше снотворного побольше, или лезвие. Тогда лицо спокойное получается, умиротворённое. Будто спит человек...
ВОСЕМЬ
К завершению дня Лёша достиг того состояния, когда от него можно было требовать всё что угодно, а делать всё, что заблагорассудится. В некотором царстве, в некотором государстве, где ему было чудесных тринадцать лет, его обманула девочка-ровесница ради мальчика-старшеклассника. Как в армии никому из «дембелей» не приходит в голову отречься от дедовщины («...если я летал, почему другие салаги летать не должны?..»), так Леша, став взрослым, должен был остановиться на золотом возрасте между шестнадцатью и восемнадцатью. Он не намеревался скулить по обществу малолеток, всему есть предел и, если он определён уголовным кодексом - так даже лучше; пусть там, за гранью, гуляет лишь воображение, иначе неизвестно что выйдет из развращаемого поколения, а что получается из поколения развращающего, знают все: дети кадетов пишут про них бестселлеры.
Кареглазая Светлана была моложе Лёши на десять лет. Веснушчатая кудрявая Ирина была ненамного старше студентки первого курса Университета. В апрельском вечере она, после каждого поцелуя, рассеянно улыбалась, держась за рукав его плаща, и от этого Лёше казалось, что она не совсем уверенно держится на ногах, словно пьянея после каждого поцелуйного момента...
Существует серия банальнейших писательских уловок, вычлененных в творческой пекарне, специально для второстепенных персонажей. Отрицательный персонаж одновременно курит и жуёт жевательную резину - точно такие же приёмчики есть и для персонажей глупцов, персонажей-умниц, героев-соблазнителей. Развратный Кукрыникс обладал целой серией отрицательного персонажа, и меньше чем за полчаса сбросил их, словно перхоть с плеч, обнаружив завидную проницательность и отсутствие даже намёка на гомосексуализм. Теперь Лёша был уверен: у Кукрыникса есть и жена, и ребёнок, и даже большая и добрая собака сенбернар - а ведь раньше, все те несколько лет, что Лёша знал его, у Кукрыникса не было ничего, за исключением тесного офиса в бизнесс-центре...
- ...Сначала ничего понятно не было, он ведь в ящике сидел с дырками, и вот через эти дырки он видел побережье, - рассказывала Ирина.
- Кто? - не понял Лёша.
- Тюлень! Потом, когда крышку ему открыли, ящик не возле моря стоял, ему пришлось на ласты опираться и к воде ползти, - ей не хватило дыхания, стремительная речь замерла на секунду. - А потом он остановился, ещё след на песке, ну, где он полз, было хорошо видно, как он делает вот так...
Словно затаившись, Ирина задышала короткими вдохами-выдохами, едва заметно качаясь, словно на невидимых океанских волнах, задумчиво водя взглядом по предметам в своей комнате.
- Я не поняла ничего, думала - это тюлень к незнакомому месту привыкает, - продолжала девушка, - а потом вдруг прозрела: он устал просто! - рассмеялась она. - Ящик от моря слишком далеко поставили, а он не привык так долго ходить, у него ведь не ноги, у него - ласты, а глаза, как у собаки, будто пуговицы, зрачок на всю глазницу, и усы такие толстые, а нос...
Не договорив, Ирина легла рядом с ним, прижавшись щекой к его предплечью. Она говорила слишком возбуждённо, Лёша не сомневался в том, что она немедленно уснула, как это бывает с детьми, пережившими безмерно насыщенный день.
На одеяле, которым они были укрыты, Лёша обнаружил тысячи маленьких медвежат с барабанами и барабанными палочками. Постель была самая, что ни на есть детская, удивительно, как им удалось уместиться на ней вдвоём, но рядом с Лёшей сонно дышала вполне зрелая, но не совсем ловкая в движениях девушка. «Иногда хватает даже лыжи», - вспомнил он изречение студента-историка...
Лёша давно заметил, что когда в каком-либо обществе выясняется специальность новичка, обычно акцентируется внимание на его занятии, рассказываются истории из жизни - как того требуют приличия. Узнав о рекламных стараниях Лёши, разные по своей природе люди обрекали его на выслушивания мнений о том или ином рекламном ролике, биг-борде, лайт-боксе; выяснялось, что едва ли не у всех существует свой персональный хит-парад с количеством мест не менее пяти и, конечно же, все знали, как следовало бы сделать лучше...
С Ириной Лёша познакомился на рекламном поприще; ничего неожиданного не было в том, что она пересказал ему гринписовский ролик с такими подробностями, она ничего не хотела менять в этом ролике, как не хотела, чтобы Леша оценил её мнение, или вкус (какой, к чёрту, вкус может быть в рекламе?!). Девушка поделилась с ним своим ярким впечатлением. Лёша легко представлял её себе, сидящую перед телевизором, застыв в неизвестности: сумеет ли малыш-тюлень добраться до пенной кромки воды, или погибнет от изнеможения?..
- Это что? - она наощуп нашла на его теле след, оставшийся после пулевого ранения. Думая, что она спит, Лёша с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть.
- Племянница с оружием папиным баловалась, - помедлив, ответил он.
- А-а-а... Господи, что же я маме-то скажу? - плавной линией пропела Ирина.
- Не напрягайся, я сейчас уйду, - сказал он. - Мама ничего не узнает...
- Я не о том. Я о трусиках, - девушка вздохнула, перебросила через него руку. - Спросит - откуда столько? А я что скажу? Нашла?..
- Нашла, - кивнул он. - Шла, шла и нашла - в «Позиции»...
Детской в комнате была не только постель. Казалось, хозяйка вышла отсюда подростком, позабыв о принадлежащих себе вещах, а вернулась уже с любовником, взрослым и опытным. На стене висели постеры, знакомо приколотые кнопками, под стеклом, на письменном столе лежали «звёздные» календарики, на которых молодых писателей печатать не принято, а в ящике стола - Лёша готов был спорить на что угодно - вместе с подростковыми журнальчиками вроде «Тин-серпанин» отыщется солидные фолианты «Космополитен» и «Вог»: так ребёнок украдкой знакомится со взрослым миром.
В отведённой для себя комнате Ира проводила мало времени - отсюда и было ощущение забытости. Лёше неслыханно повезло: не попав на постеры и календарики, он оказался в постели со своей поклонницей - из того самого узкого круга читателей...
- Здесь можно курить? - спросил он, отчаянно сражаясь со сном.
- Ну да, еще драпа покури, тогда мама точно ничего не узнает, - иронично отозвалась девушка. Где-то в ногах она нашла покрывало, одним движением, словно в танце, встала с постели, завернув своё стройное тело в покрывало - Лёша готов был затаскивать её обратно вновь и вновь, лишь бы смотреть на это изящество, которым от природы наделены все хорошенькие и стройные девушки. Ирина замерла у зеркала, невидимого для Лёши, поскольку висело оно на боковой стенке шифоньера, как вдруг девушка ахнула неслышно, расширились в испуге глаза, и комната таким вот незамысловатым образом вернула себе ребёнка-хозяйку.
- Я же сметаны забыла купить! И хлеба! - воскликнула она.
- Да купим, купим, чего орать...
- Лёша выйди отсюда, выйди, пожалуйста, я оденусь, скорее, скорее!..
Неизвестно, кто обучал Ирину правилам хорошего тона в постели, но в сцене, предвосхитившей постельную, она попросила его подождать в комнате с пианино, пока она разденется, и устроится в своей подростковой кровати, и Лёша так и не узнал, было ли что-нибудь из одежды под велосипедками, или нет, а теперь вот он стоял, закутавшись в одеяло и ждал, когда она оденется и бросится покупать заказанные матерью продукты питания...
ДЕВЯТЬ
В плавающем графике жизни молодого писателя были моменты, когда, распрощавшись с какой-либо важной частью своего «я», он немедленно, тут же, не успев погоревать и вкусить горечь последствий, восполнял потерю, иногда - с чрезмерно компенсированной долей. Добрых три года Лёша обивал пороги издательств, и получил возможность напечататься, когда рукописи были уже сожжены дотла, и подтверждением его писательского таланта остались лишь тот самый узкий круг читателей. То была золотая пора, с пустой совершенно головой и определёнными, больше прежнего, перспективы. Он не выдержал, сорвался, слово зацепилось за слово, как в драке... Писатели, как никто другие, умеют отвечать за свои слова; за поступки они отвечают весьма редко, выдавая их за незаконнорожденных, случайно появившихся на свет детей...
Работающий круглые сутки магазин был единственным на весь микрорайон. Лёша давно уже не помнил очередей - здесь собралось с десяток поздних покупателей, выглядевших уставшими и скучными, после рабочего дня, в свете неоновых ламп...
- Он порвался, - произнесла Ирина и поджала губы - уже привычно для молодого писателя.
- Кто порвался? - отвлечённо переспросил он.
- Да тише ты, господи! - умоляюще воскликнула она, метнув взгляд на дяденьку за спиной Лёши. В пасмурном магазинном зале пронзительно звякала мелочь. Фары проехавшего на улице автомобиля несколько оживили очередь у прилавка.
- Я там убирала всё и увидела, - вполголоса продолжала девушка.
- О`кей, - кивнул Лёша.
- Ну что - о`кей?!.
- Выйдешь за меня замуж, родишь ребёнка.
- Ты ещё со старой женой не развёлся.
- Она не старая.
- Ну, с первой...
- Я на ней не женился.
- Как это? - не поняла Ирина.
- Вот так. Ни фотографий, ни видеозаписей не осталось...
- Штамп в паспорте есть? - допытывалась девушка.
- Кажется, есть.
- А у неё?
- Не знаю, я её паспорта сто лет не видел.
- А где я работать теперь буду? - задумчиво протянула Ира, поднимаясь зачем-то на носки.
- К Кукрыниксу пойдём. Молодая семья в порнухе. Кассеты с руками отрывать будут.
- Мне училище закончить нужно.
- Тебе врать поменьше нужно, - улыбаясь, Лёша подтолкнул её дальше, следом за женщиной в сиреневом пальто. Он подумал, что Ирина, если захочет, сумеет зачать от целомудренного поцелуя или рассказа.
- Ты до девяти считать умеешь? - спросила она, вновь повернувшись к нему.
- Нет.
- А до ста?
- До ста умею.
- Сомневаюсь... А почему, когда в «Позиции» деньги дают, все возле кассы, а тебя нет?..
- Потому что возле кассы вечно ошиваются мои поклонницы.
- Никто там не ошивается! Я одна такая - настойчивая!
- Упрямая, - поправил Лёша.
- Настойчивая...
- Упрямая...
Он не заметил, что входная дверь скрипит, но вдруг, совершенно ясно и отчётливо Лёша различил не только скрип, но и тот противный звук, с которым сжимается и разжимается пружина. Последовавший за этим грохот уничтожил все предыдущие звуки и созвучия. Сквозь плотный звон Лёша услышал:
- Всем лечь на пол! Любого грохну!..
А на полу, возле будки обмена валют, корчился охранник с простреленным дробью бедром, невидимая волна пронеслась по залу - покупатели опускались, неуклюже ложились на пол. Ира тянула Лёшу за рукав, но он продолжал стоять, не вынимая рук из карманов. Оба дула двуствольного охотничьего ружья, самого настоящего, были сунуты в окошко, в лицо обменщицы, собиравшей купюры в целлофановый пакет; грабитель, самый настоящий, стоял, широко расставив ноги, удерживая свободную руку, будто в условном знаке: лежать и не двигаться. Столбящего у прилавка Лешу он заметил не сразу. «Тоже мне - грабитель!» - с лёгким презрением подумал молодой писатель.
- Эй, - позвал Лёша.
- Лежать! - рявкнул грабитель, знавший, очевидно, одно только слово.
- Это неправильно, - произнёс Лёша и усмехнулся, но неуверенно, с опаской.
- Лёша, не надо, не трогай его, - пролепетала Ирина. Оказалось, она тоже осталась стоять, пригнувшись, будто остерегалась больше не выстрела, а грохота от него.
- Чего? - недоумённо вымолвил грабитель.
- То, что ты делаешь - это неправильно, - громко и отчётливо сказал Лёша. Они с грабителем смотрели друг другу в глаза, но никаких особенных ощущений Леша не испытывал.
- Да? - с сомнением переспросил грабитель. Под испуганный вздох и аханье ружьё покинуло обменную будку и замерло по направлению к молодому писателю. Два ствола, словно миниатюрный бинокль без линз, темнели, немного колеблясь в руке грабителя; от этого казалось, будто воздух в магазине нагрет до температуры экваториального климата.
С собственным персонажем, очеловеченным, явившимся в самый неподходящий момент, Лёша сталкивался не в первый раз. Был случай с почтальоном, принёсшим почту в почтовое отделение «Позиции»; сказочно красивая стюардесса в раздолбанном отечественном самолёте, летевшем на фестиваль рекламы - какие-то незнакомые люди с деталью во внешности, которая подразумевала невозможность их реального существования. У грабителя было ружьё. После второго выстрела Лёша напрягся, ожидая дроби в какую-либо часть своего тела, удивляясь, как у него хватает времени на всё это; что-то дёрнуло его справа - слишком слабо, чтобы это могло быть ранением. Потом Лёша осознал, что остался цел и невредим, что до сих пор смотрит в «бинокль» ружья, только теперь отверстия выхода дроби лениво дымились. Звонко упали на пол гильзы - грабитель перезаряжал оружие, всё правильно, ведь первый заряд был потрачен на охранника, а по звуку казалось, что грабитель метнул мелочь в тарелочку, на прилавок, перед продавщицей...
Судорожно хватаясь за плащ Лёши, Ира слабела секунду за секундой, силы её иссякали. Лёша успел подхватить девушку, уложил её на пол, не веря, как не верила она сама в то, что на груди у неё, с левой стороны, одежда была разорвана в клочья, словно неведомое существо выбралось из неё на свет Божий, оставив после себя взрыхлённую, обожжённую плоть.
- Господи, - произнесла Ира, опустив взгляд, разглядывая огнестрельную рану. - Господи...
- Молчи, Ира, молчи, тебе сейчас совсем неважно, не нужно говорить, - пересохшими губами проговорил Лёша; обернулся к дяденьке, лежавшему на полу. - Дай мобильник...
- Что? - с округлёнными в испуге глазами прошептал тот. Пронзительно скрипнула входная дверь - грабитель покинул магазин.
- Господи, что же я ... что же я маме скажу? - произнесла Ирина, а глаза закрывались помимо её воли, опускались длинные ресницы.
- Дай телефон! - заорал Леша на мужчину...
ДЕСЯТЬ
Он почти ничего не знал о ней. Быть может они слишком недолго были знакомы, быть может их близость получилась неравно взаимной. Лёше казалось, что, если с близким человеком случается беда, в сознании всегда раскрывается некая потайная система подсказок, как запасной вариант, или пожарная лестница. Он не ожидал, что проникновение выдуманного им мира в мир реальный получится таким оглушительно разрушающим, уничтожающим и красоту, и свет, и жизнь. Не было никакого сомнения: ружьё, выстрелившее в Ирину, было изъято из его воображения, из солнечной прихожей, где тени были чересчур ровными, лишь тень ружья повторило первоисточник с соблюдением всех масштабов: один к одному
Не принадлежа ни к какой религии, кроме своей собственной, Лёша обращался к Создателю; назвать его обращение молитвой было сложно:
«...Ты выдумал всех нас, как и всё что, вокруг нас, гигантские расстояния, масштабы вселенной - это тоже твои выдумки, ты не хочешь, чтобы среди созданных тобой, оказался равные тебе, потому что тогда ты станешь не единственным. У тебя самого не хватит смелости жить в мире, созданном кем-то другим. Ты даже не в состоянии жить в мире созданном тобой - ты не проживёшь и дня в своём мире и никогда, слышишь, никогда тебе не познать ни боли, ни радости, ни наслаждения, ни счастья - потому что ты всего лишь Создатель»...
Собственное кощунство оставило Лёшу непоколебимым, его испугало то, что, создав в своём воображении некоего умудрённого старца, молодой писатель разговаривал с ним на равных, готов был даже панибратски, снисходительно похлопать его по плечу. «Это называется «мания величия», - подсказал ехидный и томный голосок...
Редкий случай - обстоятельства спасли Ирине жизнь. Поскольку она была учащейся, почти студенткой, то находилась на учёте в студенческой поликлинике. В считанные минуты установили ровесниц кудрявой девушки с одинаковой группой крови и вскоре маленький холл хирургического отделения больницы, словно трамвайный салон, был битком набит любопытными мальчиками и девочками; последних было больше. Время от времени они бросали цепкие взгляды на мрачного и угрюмого молодого человека в плаще, сидевшего на самом последнем сидении, у чёрного, ночного окна. Лёша ничего не замечал. Он хотел, чтобы его немедленно изъяли из реальной жизни и поместили в какую-нибудь другую среду, где он сможет получить драгоценную роскошь - быть пассивным и нейтральным, бесцветным и бесполезным персонажем.
Немногим ранее, когда здесь ещё не было юной звонкоголосой кутерьмы, Лёша беседовал с матерью Ирины. Не зная, как её найти, Лёша позвонил в агентство, работавшее, должно быть, круглосуточно, как и магазин, где ранили Иру. С руганью и междометиями администратор Миша сообщил всё, что было нужно - и в больнице появилась пожилая женщина, невысокого роста, с осторожными движениями рук и глазами выцветшими от проблем и времени, призванном отчасти фиксировать проблемы. Ирина не была точной копией своей матери; было что-то общее в плавной линии подбородка, овальной форме лица. Из-за тяжёлого незримого облака блокировавшего недавнее событие в ночном магазине, Лёша никак не мог вспомнить, чем он сейчас может помочь семье из двух женщин, пока не нащупал непривычно плотный бумажник с авансом от Кукрыникса. На ходу выдумав какую-то невероятно запутанную историю, с кинопробами, съёмками, сумасшедшими гонорарами и перспективами, он отдал эти деньги матери Ирины...
Гасли одна за другой лампы на больничном потолке. Бросив последний взгляд на угрюмого молодого писателя, уходили подруги-сплетницы. Боковым зрением Лёша видел единственную оставшуюся из них, решившую сидеть здесь до последнего; девушка сидела наискосок, по диагонали от него, на таком же угловом сидении, только у коридора. Трепетными и слабыми движениями он превращал позднюю посетительницу в невесту с волшебной фатой, в белом лимузине, с серо-блестящими окнами, а когда, наконец, повернул голову, спокойно и легко признал в девушке Светлану. Тень ружья дотянулась и сюда: Светлана была одета точь-в-точь, какой Лёша видел её на осеннем фотоснимке. Вызвав глухой стук в ряде стульев, на котором сидела, Света встала и подошла к нему, присела рядом, не глядя на него.
- Как ты меня нашла? - спросил он.
- В агентство звонила.
- Зачем?
- Но дома ведь тебя не было! - воскликнула она, неуверенно, словно оправдываясь.
- Ага, - рассеянно кивнул он. - Светка, брось универ...
- С чего это вдруг? - насторожилась Света.
- Я ревную...
- Господи, да нет там у меня никого! - заверила она.
- Я не о том... хотя, может быть, там сейчас всё по-другому, - пробормотал он. Наступая на их молчание, по коридору прошёл, тяжело ступая, солидный хирург.
- Лёш...
- М...
- А... Это она?.. Ну, та, с которой...- Светлана не договорила, Лёша услышал, как она затаила дыхание.
- Да, - соврал он, - это она...
- Всё-таки ты гад, - вздохнула девушка.
- Ничего подобного, - пробормотал он, - ничего подобного...
Полумрак холла создавал иллюзию сна; в этом сне Лёша посмотрел, наконец, в глаза Светлане, заметил, как она осунулась, заострился носик, едва наметились круги под тёмными глазами. Ему казалось, что он расстался с ней сегодняшним утром, теперь вот, сидят в больнице, куда привезли раздавленную мусоровозом неуклюжую соседку, а всё произошедшее за последние несколько дней было ненаписанным рассказом, тупым, скучным, банальным - из тех, что авторы предпочитают сжигать после написания. Лёша вдруг вспомнил, что сам не писал ничего с прошлого года...
Печальной Светлана выглядела ещё моложе, фотографическое совпадение заставило Лёшу смотреть в её глаза чересчур долго.
- Идём домой, - просто сказала она. - Можешь навестить её завтра, я не...
- Идём, - мягко перебил он.
Знать бы наперёд, можно было бы накормить голодных, уничтожить нищету, восстановить справедливость, навести везде порядок и чистоту - всё как всегда, в лучших традициях жанра, а так...
Взявшись за руки, Создатель и Кареглазка покинули больницу, оставив тень ружья в душистом весеннем вечере...
-... а для молодого кинорежиссёра Пети Овчинникова на волне нашего радио звучит композиция легендарного Вячеслава Бутусова, за последние пять лет не придумавшего ничего стоящего, кроме вот этого:
Я шепнул себе только «ура!»
Я промолвил всего лишь «вперёд»,
И когда наступила пора, я сказал:
«До свиданья, народ».
Я не думал, какой я боец,
Я не ведал, какой я солдат,
Но я чувствовал скорый конец,
Сделав первый свой шаг.
И это не песня,
Это не подвиг,
Это только лишь десять шагов
По недолгой весне.
И это не радость,
Это не тайна,
Это первые десять шагов
К ближайшей войне.
Я слышал отчётливый крик,
Моих неизбежных шагов,
Но мне очень хотелось пройти
Эти десять шагов,
И тот, кто покинет свой дом,
Беззащитен от новых богов,
И я должен готовиться к смерти
За десять шагов.
И это не песня,
Это не подвиг,
Это только на десять шагов
Неспокойный отбой.
И это не радость,
Это не тайна,
Это маленьких десять шагов
Между старой и новой войной,
Это просто тревожный покой
Перед новой войной...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Иван Калашников: ЛУЧШИЕ ТРАДИЦИИ. Десять Шагов Молодого Писателя. Рассказ.
07.05.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|