Дмитрий Адамидов: История русской литературы: 200 лет и все сначала.
Мы недавно шли с главным редактором "Точки Зрения" Сергеем Алхутовым по Протопоповскому переулку к Каланчёвке и случайно родили теорию, что вся сетевая литература - газообразна (по сути, создав развёрнутую метафору). К сожалению, подробнее с этим суждением познакомиться пока нельзя, потмоу что статья о сём научном вопрсое ещё не написана. А вот статья Дмитрия Адамидова, которая ни в чём не уступает нашей теории, уже опубликована. Так что читайте её!
(теории и их продолжения - принимаются)
Редактор отдела критики и публицистики,
Алексей Караковский
|
История русской литературы: 200 лет и все сначала
Истории бывают разные. Одни более правдоподобны, другие менее, но все, так или иначе, искажают действительность. Исходя этого, а также, поскольку в абсолютные истины верит только профессор Квасов, да и то - до третьей рюмки, в своем исследовании мы откажемся от потуг на “объективность”, раз она все равно недостижима, а обратимся к чувственному созерцанию интересующего предмета. По этой же причине не приводится никаких особых доказательств, поскольку тем, кто разделяет взгляды, они не нужны, а для профессионального оппонента это всё равно, что мертвому искусственное дыхание.
Итак, начнем. Были, конечно, времена былинные. Ломоносов заложил основы русской поэзии и практически самостоятельно их же исчерпал. Потом были трудно читаемые Сумароков и Тредиаковский, которые творили во время того, как граф Орлов Чесменский выиграл одноименную битву, соблазнил княжну Тараканову, был изгнан в провинцию. Наконец, был еще Державин, про которого в основном известно, что “старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил”. Вот с этого момента, то есть с 1813 года и начинается собственно история.
Пушкин. Его знают все, даже бомжи, которые не умеют читать. Правда, многие вполне грамотные люди из всего Пушкина читали только “Сказку о царе Салтане” в пятилетнем возрасте, но набьют морду любому, кто осмелится утверждать, что это не величайший поэт всех времен и народов и что какой-то там Шекспир тоже что-то неплохо писал. Помните как у Ерофеева (Венедикта, чтобы вы чего другого, не дай бог, не подумали): “А детишек кто воспитывать будет? Пушкин?”. Любовь к нему принимает порой уродливые формы, граничащие с полным отрицанием, но они только подтверждают общее правило. Даже Набоков, которого в симпатии к коллегам заподозрить крайне трудно Пушкина любил – это исторический факт.
Пушкин являет собой зарождение русской литературы, ее детство. Роллан Быков как-то сказал, что самый бездарный ребенок гораздо более талантлив, чем самый одаренный взрослый. Дети всегда непосредственны, искренни, гениальны. Поэтому Пушкин недосягаем в принципе. Более того, он бессмертен. Многие авторы этой поры: Веневитинов, Дельвиг, Кюхельбекер также обрели бессмертие и внимание потомков “заодно” с Пушкиным, поскольку жили и творили одновременно с ним. Так в старости человеческая память бережно и до мелочей хранит воспоминания детства, а дела не столь давние забываются еще до того как успели произойти.
Детство кончилось, когда Пушкин умер. На смену пришло отрочество по имени Лермонтов, Гоголь и немного позже – “ранний” Тургенев. Первый все время страдал, причем, надо отдать должное, красиво. О втором прекрасно сказал тот же Набоков (цитировать его бессмысленно, поэтому лучше читайте сами). Тургенева до сих пор читают образованные барышни с 14 до 17 лет.
Основная доминанта произведений всех этих авторов: терзания чувств, что как раз и свойственно переходному возрасту. Окраска может быть сатирическая, как у Гоголя, романтическая “по-тургеневски”, или с налетом сексуальной озабоченности, как в “Герое нашего времени”. Причем, о самом сексе речи, как правило, впрямую не идет, что также свойственно подросткам, которые придумывают какие-то специальные “свои” названия, желая показать необычность переживаемых ими ощущений.
После начинается студенчество. Во-первых, интеллектуальное: Достоевский, Островский (но не тот, который “Как закалялась сталь”), ранний Толстой. Во-вторых, революционно-прогрессивное: Некрасов и примыкающие к нему различные окололитературные явления: критики (Белинский, Герцен, Панаев, Добролюбов), политические агитаторы, главным из которых является Чернышевский.
И, наконец, студенчество консервативное: Тютчев, Фет, поздний Тургенев, которое всецело поглощено любовью, элегиями и родной природой.
Этот период можно отождествить с 17-23 годами, когда первая фаза переходного возраста с его основными проблемами вроде бы миновала, но на смену ему приходит период социального становления личности, которое всегда сопряжено с исследованием, оценкой окружающего мира и попыткой его переустройства. Что довольно четко отражается в литературе.
А.Н. Островский пишет в основном про “свинцовые мерзости” бытия. Достоевский – тут вообще без комментариев – любимый автор всякого само копающегося индивида и социума. Но это в основном диагностика с элементами богоискательства.
Некрасов, Толстой – это уже “позиция”, как любит говорить интеллигенция. Кстати, само понятие “русская интеллигенция” в его сегодняшнем смысле появляется именно тогда. Уже потом, в двадцатом веке, это превратилось в своего рода профессию, наряду с подготовкой революции и управленческим консультированием.
С лириками все совсем просто. Времена меняются, а они остаются. Этот род литературы практически не подвержен девальвации, но и не имеет “бешеного” успеха. Круг читателей формируется под влиянием не мысли, а чувства.
Но настоящими “звездами” того времени следует признать не столько писателей, сколько критиков. Толкователи и интерпретаторы художественных произведений по популярности становятся в один ряд с их авторами. Причем, как обычно и бывает в “бурной молодости”, самое главное в критических произведениях: кто кого и за что припечатал, а анализ, синтез и возражения по существу отходят на столь задний план, что увидеть их становится весьма проблематично. Однако в нынешнем общественном сознании столь прочно укоренился образ разночинца-интеллектуала 70-80-х годов, созданный, кстати, в основном в советское время, что никакие революции его поколебать так и не смогли.
Следующий период: 1890-е – 1920-е годы, которые вместили в себя позднего Толстого, Чехова, “Серебряный век”, декаданс, модерн, революцию, футуризм и даже начало социалистического реализма. Что общего между Блоком, Маяковским, Булгаковым, Есениным, Ильфом и Петровым? Ничего, кроме одного: это период расцвета, примерно соответствующий периоду 25-40 лет обычной человеческой жизни.
Поэтому литература этого периода столь богата и разнообразна. Сегодня, очевидно, что это был настоящий взрыв, подобного которому в ХХ веке больше уже не было. Писать о нем трудно, так как какую-то основную доминанту выделить крайне тяжело. Скорее всего, основной темой того времени была жизнь. Писали в основном о ней и про нее. Поэтому, даже наиболее тяжелые декадентские завихрения, на мой взгляд, имеют несколько большее отношение к реальной жизни, чем, к примеру, зрелый социалистический реализм, авангардизм, или нынешний постмодернизм.
Естественно, после расцвета неизбежно наступает спад и закат. Сначала это выражается довольно мягко и, на первый взгляд, незаметно. Как это и происходит между 40 и 55 годами, и соответственно в 1930-1940-е годы. Силы, конечно, уже не те, но “мы еще пошумим”. По началу “шумят” все те же: Булгаков, Набоков, Ремизов, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, З. Гиппиус, Мережковский. К ним активно подключаются и новые персонажи, вернее, “старые новые”. На Западе это Г. Иванов, Адамович, Оцуп. В СССР – Пастернак, Хармс, Шварц, Шолохов, первые писатели-фронтовики.
Главное отличие: меняется тональность, эмоциональный настрой. Не только у разлученных с Родиной, жертв сталинизма и воевавших на фронте. Даже вполне благополучные в этом смысле авторы пишут совсем не веселые произведения, или, во всяком случае, не столь веселые, как раньше.
Помимо исторических причин этому факту есть чисто биологическое объяснение: возраст. 40-50 лет – период осмысления прожитого и расставания с молодостью. И то и другое редко кто встречает с энтузиазмом. Но это только начало.
Следующая станция – “обратный переходный возраст”, или попросту климакс. Он не обязательно хронологически отделен от предыдущего периода. Наиболее яркий пример: “Лолита” В. Набокова. Но самый расцвет наступает позднее: в 50-60-е годы и первая половина 70-х. Основные отличительные особенности этого биологического процесса: повышенная чувственность и некоторая странность в поведении. И то, и другое налицо. Это период импортированной с Запада “сексуальной революции” и бурного развития “советской эротики” в кино, музыке и, конечно, литературе. Само собой, с позиций сегодняшнего дня это кажется детским садом, но не стоит забывать, что в СССР бурная личная жизнь, хотя всегда и существовала, но публично как-то не поощрялась. Плюс еще и гримасы тоталитаризма, расцвет которого пришелся на два предыдущих десятилетия. Поэтому для своего времени это действительно была революция.
О странности литературы эти лет можно говорить часами. Помимо чистого авангардизма, абсурда и всяких там заморских “графити” были еще “ранние” Аксенов, Лимонов, Евтушенко, Вознесенский и прочие деятели, негласным лозунгом которых стало: “чем страннее, тем оно лучше”. Сейчас это именно так воспринимается, но для современников все натянутые образы и метафоры, имели, безусловно, особый смысл.
Но эпоха климакса дала и совершенно другие примеры: Окуджава, Высоцкий, Бродский, Довлатов, лучшие образцы фронтовой литературы. Это мудрость людей многое переживших, или, подобно Высоцкому, тонко почувствовавших мир и воплотивших его в творчестве так, что многие до сих пор не верят, что, например, во время войны ему было всего 3-4 года. Естественно, высокая эмоциональность присущая эпохе в целом, никуда не делась, но в данном случае на первый план все же вышли мысли.
Вполне понимаю, никому не будет приятно слышать такое о поре своей юности, но утешиться они могут тем, что дальше стало еще хуже. Настала эпоха маразма и постепенного угасания, которая продолжается и сейчас.
Это возраст после 70. Девизом нашего времени можно признать слова из известного анекдота: “Чукча не читатель, чукча – писатель”. Пишут все, не читает никто. Вернее, все читают детективы и порнографические романы, которые следует признать скорее особыми потребительскими товарами, чем собственно литературой. Но, повторяю, пишут все. Причем, в основном о сексе. Чувства давно ушли, остались только воспоминания. Они вполне откровенны, но вследствие рыбацкой болезни и прогрессирующего склероза порой ужасающе неправдоподобны. То, что еще 20 лет назад вызвало бы бурю обсуждений, сегодня проходит почти незаметно, потому что и автор, и читатель к концу книги уже забывают начало и середину. Из этого есть два выхода: писать как можно короче, а, с другой стороны, не читать ничего, кроме газет, поскольку толку все равно никакого. Первое блестяще осуществляется Губерманом и Вишневским. Второе – всеми остальными.
Когда судили Пастернака фраза “Сам я роман не читал, но считаю …” казалась верхом невежества. Сейчас это стало практически обычным делом: романы не читают, их перелистывают. И не то, чтобы все романы очень плохи. Просто и авторы, и читатели, и критики смертельно устали. Можно ли было вообразить еще в конце 80-х, что через несколько лет тиражи всех “звезд” снизятся примерно в 10 раз, уступив место дамским романам и детективам.
Речь идет не о деградации читателя, как склонны трактовать некоторые плохо продаваемые авторы. Это окончание литературного цикла, своеобразная смерть русской литературы в ее прежнем виде. Процесс этот, увы, вполне естественен. Много ли мы знаем о культуре 14-15 веков? До нас дошли в основном “жития” и иконы, но это не значит, что кроме них ничего вообще не было. От 17-18 века осталось довольно много литературного наследия, но сейчас оно никого особенно не занимает, поскольку время совсем другое: изменилось восприятие, психология и т.д. К сожалению, примерно та же судьба в будущем ожидает и наследие словесности двух последних веков.
Но что же приходит на смену? Как рядом с дряхлеющим прадедушкой на ковре возятся румяные правнуки, так и на литературном небосклоне появляются люди, олицетворяющие собой новую эру. Их значение ни в коем случае нельзя переоценивать, но и недооценивать тоже нельзя. Это грудничковый период, от 0 до 9 месяцев. Поэтому, все сравнения с Пушкиным, или Толстым представляются попросту некорректными.
Во-первых, это Венедикт Ерофеев. Личность трагическая, и, как следствие, культовая. Исторически относясь к литературе “шестидесятников”, свое подлинное значение он обретает только теперь – в конце 90-х. Во-вторых, это поэты: уже упоминавшиеся Пригов, Вишневский, Иртеньев, Губерман и т.д. и т.п. В третьих …. Тут я ставлю многоточие, поскольку мало кого знаю, но верю, что они должны быть. Могу сказать только одно: Настоящий поэт, Батенька и Дарья Максимовна Райт в лучшие свои времена, безусловно, входили в это число.
Так или иначе, новый тип литературы отличает одна принципиальная особенность: детское восприятие мира. Это не инфантилизм и не пузыри от жвачки. Просто все как у детей: что на уме, то и на языке. Такие понятия как гражданственность, идейность, духовность, непредвзятость и все тому подобное смешиваются в один адский коктейль, и на выходе получается: “Давно я не лежал в Колонном зале”.
Трудно охарактеризовать Пушкина, столь же трудно охарактеризовать и нынешнюю эпоху. Но это только потому, что трудно внятно говорить о детстве, поскольку оно вмещает в себя все. Любой другой жизненный период имеет некий стержень, вокруг которого все вертится, детство же само является стержнем и непрерывно вращается вокруг себя и своих впечатлений …
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Дмитрий Адамидов: История русской литературы: 200 лет и все сначала. Окололитературные шутки.
21.04.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|