Иван Рассадников: Незабудка.
Выучено поколениями писателей, что жизненная история любви затягивает. Чтобы подхватить пером женскую аудиторию, нужно только обозначить фабулу, в которой будут присутствовать некие ОН и ОНА. С этого момента представительница слабого пола отнесется к сюжету куда более благосклонно.
Чтобы зацепить рыцарскую часть человечества, необходимо уже придумать, вложить в текст что-нибудь эдакое. Необходимо историю любви завуалировать, спрятать ее за основным сюжетом, и тогда наш рыцарь-читатель проглотит наживку.
Где же на этой грубой шкале находится рассказ Ивана Рассадникова? Иван начинает повествование о персонажах с самого начала - с первого класса. Сюжет он ведет линейно, на диалоги не прерывает, годы у него отщелкиваются на календаре рассказа через каждые несколько строк. А оканчивается "Незабудка" отнюдь не могильной доской, простите за такую деталь. Оканчивается она так, что задумываешься: ведь автор хотел что-то выразить...
"Последствия мощного психологического шока?
А может, настоящая любовь… "
Мне кажется, Иван и сам не знает ответа, почему так случается. Возможно, идею задать этот вопрос ему подкинул как раз прототип Незабудки, каких среди нас не так уж и мало.
Популярная нынче жизненная проза, пестрящая бытовыми монологами и мелочами.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Кэндис Ясперс
|
Незабудка
Первый раз – в первый класс!
Надев новёхонький тёмно-синий ученический костюм, подхватив под мышку коричневый портфель, я вприпрыжку выскочил на лестничную площадку, лихо скатился по перилам (семилетнему сорванцу удовольствие: проехать – эх! – пусть даже один лестничный пролёт) и пулей вылетел из подъезда. Радуясь нежному, совсем ещё летнему солнышку, свежести раннего утра, я на мгновение позабыл значение текущего момента и хотел было оседлать массивные качели, расположенные в соседнем дворе прямо через дорогу. Не тут то было! Матушка, появившись из подъезда следом за мной, заметила сие поползновение и, проявив недюжинную быстроту реакции, крепко схватила меня за руку. «Не беги. Попадёшь под машину. Да и времени нет, начало через пять минут», – намеренно грозно произнесла она, и мы двинулись туда, куда со всех окрестных дворов шли школяры, с букетами цветов и тяжёлыми ранцами или вовсе налегке, в сопровождении матерей, дедушек-бабушек, либо в гордом одиночестве, либо в весёлой компании себе подобных – отдохнувших, загорелых, накупавшихся за лето радостных школьников Страны Советов – комсомольцев, пионеров, октябрят.
Многие мальчики оказались облачены в такие же точно (с известной поправкой на рост и особенности фигуры) тёмно-синие костюмчики, какой был и на мне. Мне это активно не понравилось, и, улучив момент, я скорчил ближайшему ко мне «двойнику» восхитительную (по тогдашним моим пост-детсадовским понятиям) гримасу.
Поворачивая за угол дома, непонятно зачем обернулся и увидел, что качели, на которые распространялись мои притязания, уже оккупированы девочкой, которая, несмотря на маленький рост, тоже собралась на линейку – форменное синее платье с белым кружевным фартучком выдавало ближайшие намерения моей удачливой соперницы.
Мы вышли на площадку напротив моей будущей школы. В этих стенах мне предстояло провести 10 лет, но тогда я, разумеется, не мог этого доподлинно знать…
Ощущение праздника, шумное многолюдие пришкольной площадки (воспринимавшейся настоящей всамделишней площадью), нарядные одноклассники, их родители, дедушки-ветераны в пиджаках, сплошь покрытых наградами – всё создавало торжественный настрой и – одновременно – рождало радостное предчувствие чего-то нового, интересного, как например новая игра в мяч или новый конструктор. Хотелось поскорее открыть взять в руки букварь, открыть прописи и вывести на блестящей белой странице первую букву (при этом я весьма смутно представлял себе, как выглядят прописи; не ведал и о различиях прописных и печатных букв – святая простота!)
Было уже 9 утра – время «ч», однако официальная часть запаздывала начаться. Будучи мальчуганом непоседливым, моторным, я испытывал явный дискомфорт из-за вопиющей неорганизованности солидных дяденек и тётенек. Мне стало скучно, тогда как мама – напротив – скучать не собиралась и увлечённо завязала беседу с некоей высокой сеньорой. Матушкина собеседница держала за руку девочку – ту самую, маленькую, что я приметил на качелях.
Вблизи она выглядела ещё меньше. Я всенепременно определил бы её в разряд «малышни», в лучшем случае причислив к детсадовцам-подготовишкам.
Прислушавшись к разговору взрослых, я уяснил, что моя визави именуется Нинель, что последние два года она жила у бабушки, а теперь ей предстоит привыкать к новому порядку вещей. «Порядок вещей» был воспринят мной буквально, и я усмехнулся, представляя, как маленькая Нинелька запоминает, в какой последовательности надо одеваться… вот она упражняется, наряжая каких-нибудь пупсиков в пёстрые лоскутные лохмотья, уверенно, не совершая ошибок; вот начинает одеваться сама, и тут всё меняется – туфли предшествуют носкам, фартук надевается прежде платьица…. я с интересом рассматривал маленькую неумеху, чем немало смутил её и сподвиг искать убежища от востроглазого нахального субъекта (то бишь от себя) за маминой спиной. И чего пугаться? – я мысленно пожал плечами и отвернулся, – могла бы тоже на меня смотреть, кто против?
А про себя посоветовал Нинельке кушать кашу «Геркулес», поскольку сам Геркулес был очень сильным, и даже совершил множество легендарных подвигов.
Мы оказались в параллельных классах, занимались в соседних кабинетах правого крыла первого этажа. Скоро выяснилось, что «малышня» живёт по соседству, поэтому наши пути в школу – из школы частенько пересекались. Временами мы встречались во дворе, во время наших нехитрых детских развлечений. «Прятки», «Выше ноги от земли», «Цепи кованые», «Колокольчик раз-два-три»… Нинель участвовала в этих забавах как бы нехотя и входила во вкус только к середине игры. В школе же на переменах она не бегала, не кричала, не шалила, а усердно рисовала принцесс на тетрадных листочках.
В первом классе меня волновал не по возрасту маленький рост девочки, и советы насчёт каши «Геркулес», всё чаще произносившиеся вслух, принесли-таки ожидаемый эффект. Дошло до того, что малышка отказывалась садиться за стол, если там не было обязательной тарелки этого эликсира роста и жизненных сил. Более того, к началу следующего учебного года отставание Нинели от среднестатистического представителя нашей параллели было почти ликвидировано.
Во втором классе Нинель записали в секцию ОФП. Новость мне сообщила матушка, предложив брать пример с дочери своей новой приятельницы. Я попросился на бокс, но получил категорический отказ из-за неприлично юного возраста.
В третьем классе всех ребят нашей параллели приняли в пионеры. С первого до последнего дня пребывания Нинельки в рядах ВПО её пионерский галстук имел хронически неисправимую особенность – его узел всё время сбивался, съезжал, сообщая всей конструкции «крен» влево. Всякий раз, как я наблюдал Нинель в красном галстуке, мне почему-то представлялся костёр, где языки пламени красиво, словно исполняя танцевальные па, отклонялись от вертикали неослабевающим дуновением упрямого ветра. Замечания были бесполезны: поправленный галстук возвращался в исходную позицию почти мгновенно.
Между тем, Нинель взрослела и хорошела.
В седьмом классе ещё нет-нет да и называли по старой памяти Нинелькой… а в девятом, как-то внезапно выплыло из чьего-то чуткого подсознания: Незабудка. Почему Незабудка, кто именно выпустил в свет это слово применительно к Нинель – зная бы второе, дознался бы до первого. Так говорят иногда о деталях одежды: «сидит, как влитое». Новое прозвище оказалось настолько органичным, что если и звучало всуе первое, истинное имя нашей героини, то приложением к нему незамедлительно звучало и второе, счастливо обретённое. Получалось Нинель Незабудка. Не важно, звучало ли обращение непосредственно к сей гарной дивчине, либо упоминание её персоны по какому-либо поводу. Новые учителя, время от времени возникающие на пороге любого класса (и наша параллель не была исключением), нет-нет да и принимали цветочный псевдоним за родовую фамилию Нинель.
Сквозь толщу времени смотрю – как сквозь призму, заполненную терпкой морской водою.
Наш провинциальный городок остался там, позади, в зеленоватом полумраке юности… Он постарел, сильно обезлюдел. Что там наша школа? – надо будет написать по интернету Мише Бусыгину; помнится прошлою весной в школе был выпуск. А набор в первый класс – не знаю. Спрошу, не забыть бы…
С Нинель Незабудкой мы стабильно и ровно приятельствовали. . Время от времени наносили друг другу визиты вежливости, связанные с избытком незаполненного свободного времени или визиты деловые, связанные с учебными необходимостями. Наши матери дружили, и моя маман как-то одномоментно, по-простецки ангажировала Незабудку на предмет дополнительных занятий с «Женькой оболтусом». В старших классах Нинель воспылала любовью к литературе. Она невероятно много читала, что-то конспектировала, и вскоре инженерия душ человеческих ответила взаимностью. Теперь сочинения Нинель приводились в качестве примера всей параллели. В десятом Незабудка победила на районной олимпиаде, вошла в призовую пятёрку на областной, что значительно повысило её рейтинг в когорте наших доморощенных школьных знаменитостей.
Выпускные экзамены приближались с неумолимостью поезда, погубившего-таки несчастную любовницу бравого Вронского. Первым номером значилось сочинение, и я чётко понимал: шансы избежать погибели под стальными колёсами допотопного паровоза не столь уж велики.
Посему принял Незабудкину помощь со всей серьёзностью своего положения гуманитарного двоечника.
Между делом выяснилось, что Нинель и стихи пишет, не только олимпиадные сочинения по Горькому. Мне стало невероятно интересно, однако все просьбы ознакомиться с лирикой Нинель Незабудки встречали суровый отказ. При этом поэтесса-«подпольщица» краснела, бледнела и казалась смущённой не меньше, нежели на самой первой нашей линейке, когда я чересчур пристально изучал внешние данные сей новопредставленной мне «малышни».
Пришлось остаться «при своих», но не совсем: компромисс был найден в виде забавной игры «буриме», которой Нинель, в виде компенсации за недоверие, меня обучила. И даже провела мастер-класс, где я был покорён изяществом Незабудкиных экспромтов на заданные рифмы. Сам же подолгу думал, грыз пластмассовый колпачок шариковой ручки, пытаясь вытолкнуть корявые строчки, струившиеся из-под моего пера, на некоторый художественный уровень.
Вслед за буриме я был обучен сочинению диковинных стишков-песенок, похожих на частушки. Назывались такие диковинки не менее идиотским словом, нежели предыдущая забава. Термин осел в моей голове только со второго раза: «лимерики».
Как-то я забрёл к Незабудке по поручению матери, выполняя роль семейного курьера. Сама Нинель оказалась дома, попросила пройти на кухню, встала в позу домкультуровского чтеца, после чего громогласно и артистично продекламировала следующий текст:
Юный денди по имени Джон
Был гурман, джентльмен и пижон.
Кушал лондонский торт, виски пил, словно лорд,
Юный денди по имени Джон.
В то время "Джон" было моё официальное школьное прозвище, вследствие чего я почувствовал себя обязанным произвести ответный выстрел. На следующее утро, ровно за 2 минуты до начала первого урока на парту Нинельке легла эпистола такого содержания:
Незабудка матрёшка Нинель
Никогда не снимала шинель.
От весны до весны ожидала войны
Незабудка матрёшка Нинель.
Всё это было забавно. И – трогательно.
Между тем страна, в которой мы родились и выросли, болела тяжело, неизлечимо, болезнь прогрессировала, выбрасывая то здесь, то там плотные убийственные веточки метастазов. А мы жили, и представить не могли, что Союзу вот-вот отключат все времена глаголов, кроме прошедшего. По телевизору транслировали какие-то съезды, пленумы, выступления…
Политические диспуты воспринимались только звуковым фоном. Расписание экзаменов, словно график движения того самого грозного поезда, висело на доске объявлений у входа в столовую…
О существовании интернета – палочки-выручалочки, которая помогла нам с Незабудкой много лет спустя, растеряв координаты, контакты, обитая в разных городах, восстановить общение – я в ту пору не ведал. А ведь интернет уже был изобретён.
Выпускные экзамены прошли благополучно. Поезд-убийца прогрохотал мимо, лишь угольный дым паровоза обволок меня своей едкой темнотой.
Нинель-Незабудка поступила в пединститут. Разумеется, на филологическое отделение.
Я тоже стал студиозусом, прорвался на физтех, ко второму курсу выбил койко-место в общаге (надоела ежеутренняя давка в автобусе), в результате – вполне предсказуемо – стал значительно реже навещать родной микрорайон, пропадая то в читальном зале, то в зале стремительно вошедшего в моду бодибилдинга… сначала мы изредка перезванивались, потом «изредка» принимало всё более экстремальные значения…так разошлись наши пути-дорожки.
И матери наши не так уже дружили. В стране происходили стремительные перемены, мутации, катаклизмы. Обрывочные сведения о Незабудке доходили до меня с оказией – училась, зубрила, сдавала. На третьем курсе устроилась учителем в школу (не в нашу, в другую): работала, засыпала в четвёртом часу утра; садилась с вечера проверять тетрадки своих беспокойных ученичков– да так и вырубалась, зарывшись головой в бумажную кипу. Стихи сочинять забросила – не хватало ни времени ни сил.
Нинелькина матушка ещё приходила изредка к моей маман, да только это «изредка» постигла та же участь…
Это было время-шок. Время, сбивавшее с ног многих людей, прежде двигавшихся по жизни твёрдым уверенным шагом. Главной новостью дня неизменно были новые цены хлеба, молока, сахара, гречневой крупы, риса.
Слово «мясо» звучало непотребным анахронизмом.
Стипендии теперь катастрофически не хватало на жизнь, и я сам усиленно подрабатывал. Одновременно защищал диплом, устраивался в аспирантуру, которую через полгода бросил…
Надо было искать достойное место в жизни. Множество проблем наперебой требовали решения.
Вскоре я, с упорством обречённого ищущий лучшей доли, покинул город моего детства. Вслед за мною в тот же бетонный мегаполис перебралась маман.
А воспоминания… что воспоминания? Поистёрлись, поистрепались, по большей части являя собою размытые контуры чего-то светлого и солнечного… Слишком сильно та, детская жизнь контрастировала с новою, взрослою, протекающей в другой стране, где основополагающим правилом существования становился закон каменных джунглей.
Я успел довольно неудачно жениться. Всё быстро вернулось на круги своя – последовал развод.
И вот пришла пора – стабильность, преемственность этапов жизненного пути, восстановление неосторожно разорванных светлых ниточек, протянувшихся из прошлого, издалека – исподволь стали желанными компонентами существования. А желания имеют свойство время от времени исполняться. Особенно, ежели прилагать к тому некоторые усилия.
Я прослышал о набирающей невиданную популярность опции «поиск одноклассника» на сайте одного рекламного интернет-проекта.
Любопытствуя, зашёл во всемирную паутину, кликнул пару раз послушной мышью в нужных местах и… нашёл-таки Незабудочку. Нашёлся и Мишка Бусыгин, тоже персонаж школьного моего детства. Ещё кто-то нашёлся из наших, да этот «кто-то» так и не ответил на мой запрос…
А Незабудочка отозвалась в тот же вечер. Чувствовалась неподдельная радость; я испытывал похожие эмоции… С того дня мы начали активно переписываться по электронке.
Выяснилось, что Нинель тоже переехала, и не куда-нибудь, а в самую Москву.
Работает в издательстве, занимается маркетингом… помилуйте! Какая школа? Один бизнес. Пошла в гору «малышня». Высмеяла мою наивность (сам виноват, нечего было так уверенно заикаться насчёт школы): спросила, знаю ли я уровень учительских зарплат, а также московские потребительские цены.
Я предположил, что по-разному бывает. Всё равно мало, резюмировала она.
Лишь на личном фронте Незабудке нечем было похвастаться. Разве что поплакаться: замуж не вышла, ребёнка не родила. Встречалась с мужчинами, да ничего хорошего не получалось из этих связей, как правило скоротечных и под конец болезненно-горьких.
Курортные романы; случайный секс; свидания в съёмных квартирах и в гостиницах; а зачастую подлость, обман… Законы джунглей никто не отменял. Даже если вы только минуту назад распались в сладкой истоме – никаких гарантий, что кавалер не исчезнет по-английски, предварительно распихав по собственным карманам всё содержимое твоей дамской сумочки, едва за тобою закроется дверь ванной комнаты.
Нинель проходила и через это, причём не единожды.
Строки письма не сохраняют авторских интонаций, но я чувствовал, что Незабудка очень переживает. Ей опостылел этот город. Город, который так и остался чужим. Население – люди, которые не придут тебе на помощь. Не протянут руки, не помогут подняться на ноги, если по собственной неосторожности или по чужому злому умыслу ты потеряешь равновесие.
И даже если ей кто-то понравится, и даже если когда между слов или промеж взглядов мелькнёт нечто, до боли напоминающее взаимность – это снова-таки ничего не гарантирует. Ни-че-го.
Незабудке так хотелось стабильности! Увы… Плакала по ночам, кусала подушку, с головой уходила в работу, на богомолье ездила, в Загорск.
Вернувшись из Лавры, вскоре прислала радостное письмо. Никакой конкретики. «Я ужасно боюсь сглазить своё счастье. А в том, что это счастье, не может быть никаких сомнений».
Надо сказать, я никогда не воспринимал одноклассниц, а также квази-одноклассниц (барышень из параллели) в качестве женщин – объектов моего мужского внимания. Но здесь ощутил нечто, напоминающее укол ревности. Почему это – сглазить? И не собираюсь никого глазить, сглаживать, поглаживать, каламбурил я про себя.
На самом деле я от души радовался за девчонку. Пускай счастье настигнет её – и никогда-никогда не отпустит.
Вскорости пришло письмо, проясняющее историю того, как бывает, когда…
Нинель давно захаживала на сайт знакомств. Но в этот раз всё произошло так неожиданно легко, свободно, просто, как будто Господь услышал истовые загорские молитвы молодой женщины. Человек по имени Илья Баранов был старше её на 10 лет, пережил неудачный брак и тоже не так давно приехал из глухой провинции покорять первопрестольную. С первой минуты самой первой встречи в кафе на Тверской, когда проскочившая между ними искра разом воспламенила обоих, всё стало ясно. Неделю спустя сияющая Незабудка переселилась в квартиру Ильи. Насовсем. С вещами.
Я снова искренне радовался за девчонку. Понимая её предшествующее состояние, когда Незабудка балансировала на грани, на волосок от ужасного нервного срыва, последствия которого трудно было предвидеть, а предсказать – невозможно, я мысленно поблагодарил незнакомого Баранова за своевременность его возникновения в отдельно взятой женской судьбе.
Мы продолжали переписываться с завидной регулярностью. Обсуждали обоюдоинтересные новости, обрывки новостей и – на закуску – очевидные сплетни. Обменивались фотографиями «из теперь». Вспомнили и чернильных принцесс на листочках во время перемен, и Джона-Денди с Матрёшкой-Нинель.
Летом Нинель и Баранов долго путешествовали, не только открыв коллекцию совместно покорённых стран, но и присовокупив к ней сначала Чехию, затем Египет, затем сразу Италию, Францию и Швейцарию, а под занавес – аж целый полуостров Скандинавию с его тройственным содержимым.
Вскоре после их возвращения Нинель написала мне письмо из двух слов: «проверка связи». «Угу» – парировал я, ибо к тому моменту зарёкся использовать механическое иноязычное «ОК». А ещё через пару дней мой электронный ящик оказался до отказа забит фотографиями влюблённых круизёров: вместе, поодиночке, в компании верблюдов, Сфинкса, клинописных глиняных табличек, пирамид, косой Пизанской башни, римского собора Св.Петра, башни Эйфелевой и прочей туристической экзотики.
Красиво жить не запретишь. На Новый год они махнули в Лондон.
Баранов занимался бизнесом, дела шли хорошо, и путешествия раз в полгода не наносили глубоких ран семейному бюджету.
В Лондоне Илья купил Незабудке золотой перстенёк с чем-то бриллиантовым и сделал предложение. От которого она, разумеется, не собиралась отказываться.
«Кому шинель носить от весны до весны, а кому – кольцо обручальное. Нинель разная бывает» – написал среди прочего.
А она не ответила.
Может, не до меня пока. Или с интернетом проблемы. Или с Windows – я знал, что они установили двухтысячный, пренебрегли моднючим икс-пи. Я не советовал – икс-пи много надёжнее. Но Илья принял решение, и в советах со стороны не нуждался…
Могла бы с работы написать, в крайнем случае. Или всё-таки обиделась?
У меня вдруг нарисовалась оказия, а точнее, командировка; предстояло лететь в столицу, при этом несложно было выгадать, выкроить пару свободных дней, имея в виду и Нинель: наше приятельство имело ярко выраженный виртуальный характер, что воспринималось мной как определённая ущербность: эпистолярный жанр не позволял по-настоящему оценить, насколько изменилась Незабудка за эти годы. Я подсчитал, сколько лет мы не виделись: результат выразился двузначным числом.
Заблаговременно, на случай непредвиденных обстоятельств, технических и прочих проблем, я накатал-таки цидулку. Ответа не последовало. Я терпеливо ждал почти до самого отъезда, однако молчание прервано не было. Перед отбытием вновь отписал, указав все возможные свои координаты… тишина.
Но тишина относительная: оба моих послания были прочитаны адресатом, о чём свидетельствовали уведомления, услужливо представленные мне послушным компьютером.
Сомнений не оставалось: что-то произошло. Только что?
Командировка заканчивалась. Все встречи были завершены, вопросы решены, оставалось только заехать в гостиницу, ритуально угоститься текилою в небольшом гостиничном баре, отделанном под альпийский грот (широкое, истинно русское гостеприимство принимающей стороны позволило мне значительно сэкономить полученные перед отбытием суточные) и, наскоро запихав немудрёный, если не сказать сиротский, багаж в спортивную сумку, отбыть в «Домодедово», а оттуда – домой. До гостиницы доехали быстро – водитель, выделенный мне теми же гостеприимными партнёрами, нарушал ПДД, нимало не стесняясь, а наоборот – как-то совсем по-ребячески бравируя своим неуёмным лихачеством, равно как и безнаказанностью. Сворачивая на Новый Арбат, прямо к гостинице, он вообще проигнорировал красный глаз светофора. Я удивлённо посмотрел на него – зачем?
– Тормозить лень было – объяснил лихач, уловив неозвученный вопрос.
Выйдя из машины, я бегло глянул на циферблат любимых «Командирских» часов. До вылёта оставалось три с половиной часа.
И тут я ощутил вибрацию мобильного телефона, лежащего во внутреннем кармане пиджака; одновременно различая мелодию Баха, на которую был настроен звонок.
– Я слушаю…
– Женя…
– Да, здравствуйте…с кем имею честь?
– Я, Нинель…
– Привет, Незабудка! Как приятно услышать тебя столько лет спустя. Почему не ответила на письмо? Я волновался.
– К…какое?
– Да хоть какое. Что-то случилось?
– …
Вместо ответа я услышал сдавленный какой-то гортанный звук, и это мне отдельно не понравилось.
– Алло, Нинель… плохо слышно; я в Москве; домой улетаю через три часа с копейками. Немного времени, но есть. Встретиться бы…
– Не…
– Что же ты раньше не позвонила?
– Ж-же…
Нинель была не в себе. Что-то явно случилось…
– В чём дело? Тебе плохо? Я могу приехать. Сдам билет, в конце концов.
– Илюша… ты сегодня задержишься? – услышав такое, я на мгновение лишился речевой функции.
– Нинель, ты Илье звонишь? Ничего не понимаю. Это я, Женя! Ты выпила? Ты где?
Выпила – мягко сказано, подумал я про себя.
В трубке повисла нескончаемая пауза. Минута с лишним, приблизительно оценил я. Казалось, связь пропала. Вдруг… отчётливо зазвучал знакомый девический голос Незабудки-десятиклассницы, которым она декламировала свои забавные «лимерики»:
– Илюша ушёл. Вернее, наоборот: сначала ушёл он, а потом я. Нет, не так: он ушёл от меня, не оставив выбора, и, я упаковав вещи, выехала из его квартиры. Женя, я никого не хочу видеть. Тебя тоже не хочу…
– Давай серьёзно. Если тебе нужна помощь, я сдам билет и приеду, куда скажешь приеду.
– Не надо. Илюша заберёт меня назад, может даже сегодня. Он такой импульсивный. А вдруг он тебя увидит, и подумает, замену нашла. Всё в порядке, поверь. Я позвонила извиниться насчёт писем и встречи… Да голова что-то закружилась. Пойду кофе сварю. Скоро напишу. Пока.
Я стоял на крыльце гостиницы и рассеянно вертел в руках мобильный. Номер не определился, – отметил машинально…
Через три часа я сидел в самолёте и уныло разглядывал светофильтр иллюминатора. Настроение было паршивым.
«Не обвиняй себя. Каждый человек сам делает свой выбор. Да и чем тут поможешь?»
Время шло… Электронных писем всё не было, и моё беспокойство нарастало. Пришлось самому проявить инициативу. Сообщение получилось лаконичным: «Нинель, напиши, ты куда пропала? Я волнуюсь» – текст больше подходил телеграмме. И она ответила. «Всё ОК, не волнуйся» – гласил ответ.
И снова тишина.
Ну не хочет – не надо… В конце концов, никто не сможет упрекнуть меня в излишней навязчивости.
Прошло полгода. Нет, больше. И вдруг – нежданно-негаданно (это точно, не надеялся уж!) прорезалась Незабудка, дала о себе знать обычным способом: в форме электронного послания.
Длинное письмо. Странные вещи.
«Холода стоят уже неделю, зябну. Машина не завелась – так я её в гараже оставила, еду в метро. Смотрю, все люди укутанные с головы до пят. Думаю, свитерочков бы Илюшеньке купить, с начёсом, тёплых. Купила, выхожу с пакетом на улицу. А там, не иначе, пуще того похолодало. Думаю, а ведь у Илюшеньки и шапки нормальной-то нет, только кепка с ушами. Я ловлю такси – и в ГУМ, меховой отдел… Видимо-невидимо ушанок, формовок песцовых, норковых, ондатровых. Выбрала ушаночку серебряного меха. У Илюшеньки, думаю, глаза голубые, ему пойдёт в самый раз. Расплатилась, снова в такси нырнула. Водитель спрашивает адрес, куда ехать. Произношу: улица Радио, дом номер…и спотыкаюсь на полуслове, только таксист уже поворачивает на проспект, переключает передачи, газует…он знает улицу, а номер дома ему пока не нужен... А я тем временем медленно вспоминаю, что на улице Радио живёт теперь другая женщина. А кому тогда покупала это всё? Выходит, никому».
М-да, интересное кино… Гостинец в никуда.
Читаю далее:
«Чуяло моё сердце, неладно что-то. Но я не верила, думала, ведь свадьба скоро… На работе сижу, пью кофе. А телефончик тихонько так пискнул. Ну, думаю, Илюшенька соскучился, он любил СМС-ки посылать; дома до смешного доходило: сидит Баранов в соседней комнате и р-раз! - просит чай заварить; проще самому на кухню выйти… А на работе – так ежечасно прилетает от него весточка. И в тот раз… Открываю сообщение, а там… дескать у него появилась другая женщина, с которой он попробует начать всё сначала…Не нашёл другого способа чтобы меня уведомить о моей отставке… Уже черёмуха цвела, а я пошла на Крымский мост… стою смотрю вниз….думаю, я тут плачу, а он с ней в эту самую минуту…. Приехала к нему… дальше плохо помню, как в тумане. Стекло, хрусталь, фарфор – осколки брызгами разлетались по сторонам. В ушах звенело. Помню: скорая, врач с чемоданчиком. Милицию-то они хотели вызвать, да передумали: вовремя сообразили, что у них проблемы будут из-за московской прописки. Ни у одного, ни у другой постоянной нет… не было, сейчас может оформили, учёные. А я в январе ещё купила, сразу как из Лондона приехала»
Приехала…. И вправду приехала тётка, думаю.
Шумный визит, битьё посуды – это состояние аффекта – куда ни шло. Такие вещи случаются, не очень-то оригинально. Меня Илюшей по телефону назвала – ладно, когда это было-то…
А дальше поинтереснее. Спустя девять месяцев после разрыва идёт в универмаг, обдумывает, ходит, смотрит, выбирает… вероятно, советуется с продавцом; оплачивает, принимает сдачу, застёгивает сумочку, выходит на улицу, садится в автомобиль…
Совсем не похоже на Нинель Незабудку, которую я когда-то знал девочкой, подростком, девушкой в далёком провинциальном городке …надцать лет назад.
И ещё. Я не припоминаю ни одной женщины, даже из когорты весьма состоятельных людей, которая способна в похожих обстоятельствах купить своему «бывшему» хотя бы пару носков!
«От весны до весны ожидала войны…» – сколько месяцев (лет) ещё ей ходить в шинели?
Последствия мощного психологического шока?
А может, настоящая любовь…
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Иван Рассадников: Незабудка. Рассказ.
27.05.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|