Елена Кантор: Пополам.
Автор рассказа организует время непривычным для нашей культуры образом. Традиционное "Дети -наше будущее!" и довольно жёсткая связка: "Чтить память покойных - значит, уважать прошлое" оказываются в рассказе "Пополам" не то чтобы подвергнуты сомнению, а попросту проигнорированы. В самом деле, в будущем у каждого из нас находится смерть, так почему же её надо относить к прошедшему времени?
Героине рассказа помогает из своего будущего чужая смерть. Страшно, если задуматься. Но если заглянуть за границы задуманного страха, понимаешь: это - магия.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Сергей Алхутов
|
Пополам
Она, в очереди к врачу, нервно мяла медицинскую карточку, теребила ручки сумочки, боязливо поглядывала по сторонам и на дверь кабинета. В кабинет народу собралось порядочно, и она пыталась вглядеться в каждого, может, чтобы просто убить время или, наоборот, чтобы подготовить себя к неприятному, как ей казалось, разговору с врачом. Стала изучать профиль старичка, сидящего в углу, оторопелого и тщедушного, не замечающего ее пристального взгляда. «Здесь никому ни до кого», – поняла она. Многим грозит операция. А ей? – Она этого не знала и потому продолжала дико и бездумно жечь время, которое и не горело вовсе, а, напротив, клеилось на длинную-длинную ленту густо посаженных в коридоре пациентов, а лента сворачивалась в клубок, и клубок с болью проваливался в нее саму, отчего горело все внутри.
Ей показалось, что к ней обратились. Голос тихий, не старческий. Молодой голос. Стоящий у окна паренек застенчиво произнес: «Девушка, ничего, если я рядом сяду?».
А она:
– Да не в кино мы. Зачем спрашиваешь?... Только я последняя.
– Я так и понял, поэтому спросил.
– А что, на мне это написано?
– Да нет, все старики здесь, а ты, наверное, за справочкой или первый раз… Я что-то не то говорю, и не очень это место для знакомства подходит, но, знаешь, просто так… И здесь старики одни. Ты первый раз. Не бойся. Можно остаться живой.
– Ты такой странный. Хотя… Наверно, тоже первый раз. Шутишь. Надеюсь, все обойдется. Хорошо, если только санаторий. Операция, было бы страшно.
– Да, не очень. Я собственно и не пойду к врачу. Я раньше, давно здесь курс лечения проходил, а так зашел посмотреть, все ли на месте, вспомнить. Операция – не страшно. Раз, и половина тебя в прошлом, половина в будущем. Что перевесит? Понимаешь. Ну, а ты лежишь неподвижно, и за тебя все решают. Поэтому и не страшно. Страшно, когда ошибаешься сам…
– А ты ошибался?
– Часто. Но, зачем об этом? Вот ведь – ничего не изменилось. Одни старики. А тут ты среди них. У тебя тоже, с сердцем?
– Наверно, да. С дыханием что-то.
– Не все умирают. Врачи еще что-то могут предпринять. Им это так кажется. Иногда они оказываются правы. Слушай, вот говорим, а я и не представился. Игорь Лазарев, – он улыбнулся, как-то по-юношески, по-мальчишески и руку протянул. Она увидела, сидит – без бумаг совсем. Так, пустой. Одна рука в кармане потертых трикотажных брюк.
– А я Анжелика. А ты недалеко живешь, поэтому и зашел?
– Да, не поэтому. Просто. А тут ты…Волнуешься. Не нужно. Наверняка, ограничат санаторием.
– Почему так решил? Меня успокаиваешь? Да, я взрослая. Я сама все… И мне операция не будет страшна. Половина - в прошлом, половина – в будущем… Глупо как-то. Думаешь, я дурочка?
– Хорошо б, если так. Дуракам проще.
Разговор прервался.. Собеседники замкнулись в себе, оставаясь каждый в своей половине…
– Тебе уже сейчас, – спустя какое-то время Анжелика услышала голос Игоря, – Я здесь подожду. Смотри: сжимаю в кулачок правую руку. Значит – санаторий.
Он еще говорил, когда она уже заходила в кабинет. Дверь захлопнулась, и Анжелика потеряла паренька из виду, его, смешного такого, с правой ладошкой, сжатой в кулачок и левой, упрятанной в карман.
А потом минут пятнадцать она видела одни очки – очки врача с толстыми стеклами в грязноватой, противной оправе. И еще бумажки, бумажки. Врач писала, говорила. Анжелика смотрела в окно, отвечала односложно. И тоже, как Игорь, сложила правую руку в кулачок.
- Давайте пока санаторием ограничимся. Может быть, удастся избежать хирургического вмешательства, – запомнила последние слова врача, и очки зависли над ней. Ручка еще что-то дописывала.
«Латынь», – только и разобрала Анжелика и вцепилась в рецепты левой рукой, правая так и оставалась в кулачке.
Игорь стоял за дверью.
– Ты оказался прав. У тебя чутье. Я поеду в санаторий. Ты был там?
– Не-а. Но ты поезжай.
– Хочешь? Чтобы я тебе потом рассказала, как там?
– Не-а. Что там рассказывать?
– Да, действительно. Это же ерунда по сравнению с операцией.
– Не все умирают. Врачи иногда бывают правы. По теории вероятности иногда кто-то должен быть прав.
– Да, как ты сейчас. Я домой пойду. Зайдешь к врачу?
– Не-а. Я все припомнил. Мне здесь больше делать нечего.
– Хорошо, если так. Пойдем, меня проводишь.
Она осмелела, пошла впереди, а он за ней засеменил как-то неуклюже, по-детски, и она было посмеялась над его походкой, но оттого, что он шел рядом, ей становилось тепло.
Дома раскрыв дверь, Анжелика впустила его в квартиру. Он слегка помялся, ссутулился весь:
– Ты здесь живешь? Так близко? Да и санаторий, он тоже недалеко… Все рядом. Как на ладошке.
– Заходи, будет болтать-то…
– У тебя тепло. По-домашнему.
– Ну, так я дома.
– А я-то нет.
– А ты у меня дома.
– Сейчас чаю предложишь. Всегда в гостях с чая начинают.
– А ты его любишь?
– С чего взяла?
– Сам подсказал. Не любил бы, не вспомнил. Пойду за чаем…
– С сушками.
– А тебя долго оперировали?
– Не-а. Чего со мной возиться?
– Садись, пей. Ты странный какой-то. Так односложно отвечаешь, и ничего не понятно. Как будто оперировали не тебя, а дядьку вон, прохожего, – она посмотрела в окно.
А Игорь хрустел сушками, смешно хрустел и чай из блюдца пил. «Ручной он. Таких беречь надо», – Анжелика погладила его по голове – провела рукой по волосам. Он смутился, дернулся. Блюдце шмякнулось на пол. Разбилось.
– Скажешь, что на счастье? – спросила Анжелика. Но он промолчал. Застыл, как вкопанный.
– Так нежно гладишь. Будто маленькая.
– Я еще не очень взрослая.
– Зато красивая.
– Правда?
– Хочешь, поцелую?
– А ведь знал, что «нет» не отвечу.
– Знал. А все равно спросил. Из вежливости.
Она прижалась к нему нелепо, будто все в первый раз. Он целовал ее губы, глаза, шею. Анжелике казалось, что он все время чай из блюдца пьет, а оно, блюдце это, большое, и не билось вовсе. И еще, что она сама в этом блюдце умещается. Уже вся. С руками, и ногами. А чай был теплый, ласковый, домашний. И его прибавлялось. Так она утонет, в чае-то…
– Не утонешь, – словно услышав ее, произнес Игорь и унес в комнату, закрывая ногой дверь. По-детски как-то, будто они и не одни были.
Утро в окно показалось белесым, с желтинкой. Будто в чай еще ломтик лимона бросили, и он за ночь обесцветился весь.
– А ты чай с лимоном любишь? Я тебе вчера лимон не порезала…
– Не-а. Не вставай, пожалуйста. Я не хочу, – он уткнулся ей в плечо. Она чувствовала, что он боится потерять ее, боится, что она сейчас уйдет на кухню, что и здесь могут эти две половины появиться, одна из которых – в прошлом, другая – в будущем. И все застынет, замрет.
– Не-а, не уходи, – повторил он более решительно.
– Поспи, – произнесла она ласково, по-матерински бережно, – я сейчас. Тостик с сыром поджарю. Завтрак в постель принесу. Ты ж не скажешь «не-а»?
– Не-а, не скажу.
Он с удовольствием надкусывал горячий бутерброд, тянулся к стулу, где стояла фарфоровая чашка, Анжелика смотрела, как он ест, и ей хотелось, чтобы весь мир провалился в большое-большое блюдце, и она тоже, как ночью.
– А ты вкусная.
– Я или бутерброд?
– А бутерброд – это часть тебя.
– Как это?
– А здесь все ты… Понимаешь. Сейчас – все ты.
– Правда?
Часы на кухне напомнили о себе, и Анжелика выбежала, засуетилась и испуганно проговорила:
– Игорь, двенадцать. Скоро мать приедет. Ты, ну…
– Ладно. Конечно. А тебе когда в санаторий?
– Ну, пока все оформим. Я тебе позвоню завтра. Ты телефон оставишь?
– Нет у меня телефона. Нездешний. Просто пришел вспомнить клинику. Говорил же…
– А, ну тогда, вот мой. Дом помнишь. Позвони вечером.. Ну, хоть откуда! Ладно? – она втиснула ему в руку исписанную бумажку, – Только… Знаешь, Игорь, ты ведь придешь еще? Я уверена, что придешь.
– Блюдце разбить?
– Ну, да, блюдце. Игорь, знаешь, если бы не ты, то я, наверно, не дождалась бы врача. Столько стариков. И еще, ну, я бы не приготовила такой горячий бутерброд.
– Ты сейчас скажешь, что любишь меня…
– Откуда ты взял?
– А так всегда. Сначала второстепенное, а потом прямо в самый центр. Сначала люди болеют какой-то ерундой: грипп, ангина, ветрянка, а потом сердце и все…
– Потом санаторий.
–Ты не болтай. Так и мать придет. Я пошел. Все будет хорошо. Ты славная. А в санаторий, знаешь, я бы сам… Завидую тебе.
– Приезжай.
– Ты хочешь?
– Очень…
Он уже был в дверях, когда она прижалась к нему, как будто в последний раз, а он целовал ее, грустно целовал. Ей почудилось, что в блюдце с чаем зачем-то добавили мяту. Так, случайно положили.
Несколько дней Анжелика ждала звонка. Но он ей не позвонил. Было пусто и колко. Ей даже приснилось, что она глотала чаинки, непроваренные, сухие. Часть их до боли исколола горло, другая вовсе на стол просыпалась. Анжелика представила это деление на две половинки, которое Игорь познал на операционном столе. Одна половина в прошлом, другая – в будущем. Настоящее замерло.
Нетерпение не давало жить. Оформлять документы в санаторий не хотелось. Не было настроения даже выходить из дома.
«С ним что-то случилось, – Анжелика сама сделала такой страшный вывод, – Он же лечил сердце. И была операция. Просто вспомнить пришел. Может, ему к врачу нужно было показаться, а тут я, и закрутилось…В клинику схожу. Он тайком от меня пошел. Не хотел, чтобы я узнала. Стесняется. Как мальчик же. А вдруг его уже оперируют? И о себе он так мало рассказал. Только «не-а» и слышала. Не просто все. Ой, как не просто».
Анжелика побежала в клинику. Кололо сердце. Не свое – его кололо.
Предстоящий санаторий почему-то удалялся, уменьшался, исчезал.
В регистратуре сутулая, худощавая дамочка суетливо копалась в карточках, односложно и почти одинаково отвечала в окошко.
– Можно поинтересоваться, нет в регистратуре карточки Лазарева Игоря?
– Посмотрю. Еще раз. Фамилия? Имя?
– Лазарев Игорь.
Работница скрылась за стеллажами. С карточками стеллажи напоминали дерзкую экспозицию челюстей. «Я здесь, я здесь», – скрежетали челюсти, а работница регистратуры, словно таблетка валидола, сновала в челюстях, растворяясь в серой, ползущей бумажной массе.
Потом вернулась к окошку.
– Нет такой карточки.
– Но он лечился здесь раньше. Должно было что-то сохраниться? В архивах посмотрите. У него опера…
– Минутку, – дамочка не дала договорить, механически села за компьютер и хладнокровно забарабанила пальцами по клавиатуре.
Вздрогнула и сразу почти равнодушно, застыла у окошка регистратуры.
– Есть архивные данные. Он умер. Три года назад. Во время операции.
– Как умер?
– Такова жизнь. Не все вылечиваются.
Операционный стол… Это когда человека словно делят пополам. Одна половина остается в прошлом, другая уходит в будущее. А настоящее замирает.
Регистрационное окошко захлопнулось. Кусок картона с выцарапанным на нем словом «ПЕРЕРЫВ» безнадежно замер за стеклом.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Елена Кантор: Пополам. Рассказ.
19.06.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|