Сергей Колбанов: cлова снов.
Итак, Сергей Колбанов, "автор бессмертной книги", как сам он о себе написал. Впервые я публикую на Точке Зрения то, что считаю графоманией, и то, что, по сути, ею является (мысли вслух, горькие выводы, обрывки разговоров). Итак (повторение - мать учения), почему я это делаю?
Нижеследующая повесть Колбанова - жизнь. Это то, что называется цифровым потоком сознания дышащей, работающей, мыслящей единицы социальной системы, гигантского планетарного конгломерата душ, производственных мощностей и дегенерирующих, эволюционирующих тел, в чьих черепах творится социально систематизированный чувственный хаос. Повесть сложна для восприятия, она не адаптирована под чужого - под наблюдателя, читателя, слушателя. Иногда кажется, что "Слова снов" - это облаченный в печатные строчки общий сон человечества... Нет, не человечества. ЧЕЛОВЕКА. Колоссального замороченного Человека, который подобно мозгу-терминалу, пропускает через себя миллионы террабайт информации, семейных ценностей, впечатлений, воспоминаний. Кадры из вечерних новостей, вырезки из газет, дни, ночи, огни, мегаполисы. Мир, который некто видит через глазные хрусталики, и который преломляется в них, а потом этот некто под наркотическим воздействием внутренних ощущений видит сны, что мы имеем возможность разглядеть в творении Сергея.
Я не буду бросаться в воздух риторическими вопросами: почему наш автор изложил свои мысли именно таким образом? Почему нельзя было придумать незамысловатый сюжетец, вложить в него несколько дельных идей вселенского масштаба? Возможно, Сергей влил в свою повесть слишком многое – она как переполненная чаша, и порой из-за насыщенности текста становится дурно. Но с другой стороны, «сон – наркотик слабых, пища сильных». «Слова снов» - это зеркало, в котором отразился весь информационный эфир современной жизни так, как если бы над ним не поработало ни одного аналитика.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Кэндис Ясперс
|
cлова снов
Это слова снов, из которых я сшил себе саван, чтобы ходить в нем наяву. Это магическая книга, где все сказанное произносится, а описанное происходит прямо сейчас. Это совершенная грязь, послужившая когда-то для лепки первых людей.
В ту пору, когда по поверхности планеты сновали динозавры, спустя миллионы лет с тех славных времен, когда мы были магами и поэтому не оставляли после себя ископаемых скелетов, еще не изобрели кириллицу для великого сражения. Я здесь это физическое присутствие меня оттуда, где ничего нет. Авторучка, пишущая машинка и типография - оружие в моих руках против злой силы, заключившей подобных мне в физические тела на Земле.
Не в жизни счастье. Или иными словами, звучащими, как во сне. Человек заслуживает более достойного занятия, чем жизнь. Кто бы ни был тобой, заполняющий это пространство собою, в бесконечности времени ты все же лучше любого себя.
Весь мир - это ловушка с находящимся там в постоянном движении участком свободы размером с преследующего его человека: их слияние будет означать достижение абсолютной безупречности. Безупречность - это умение проскальзывать между клыками жующей тебя реальности и оставаться невредимым. Такое умение не сопряжено с трудностями, напротив, оно сопровождается ощущением удобства, сравнимого разве что с утробой матери, с той лишь разницей, что, перемещаясь вслед за ней, ты идешь своей дорогой. Делая что-нибудь, поддающееся объяснению и мотивируя это какой-либо целью, замыкаешь круг, опоясывающий каждого смертного, однако, повторяя то же самое безотчетно, размыкаешь его на себе навсегда.
Клей
Остывает
Жуки
Застилают
Глаза
Серебристой
Фланелью
Кто бы я ни был, но я все это придумал - и в ваших правах швырять в меня своими словами или облаками, однако учтите, что я их тоже придумал. Так уж заведено, что движение, предусматривающее направление, приводит к местам, где ты уже есть. Факторы, влияющие на изменение скорости и точности попадания туда, случайны, поэтому вызывают отрицательные эмоции. Когда идти некуда, вернее, никуда, то куда бы ты ни попал, тебя это не расстроит.
Если тебя что-то не устраивает, значит, и ты не так совершенен, как тебе кажется, потому что совершенство заполняет собой любой изъян вокруг себя. И в пространстве и во времени . . .
Человеческое тело - это судьба, которую достойно пронести можно только не создавая вокруг особенностей мужского и женского организмов религии, оправдывающей естественное половое влечение. Конечно, души бесполы, иначе трудно предположить, что на том свете им предстоит та же мышиная возня, что и здесь.
Свет - это эхо прошлого в темноте, звучащей эхом из будущего.
Жизнь упрямо противостоит приписываемым ей законам, поэтому живи вопреки всем ответам на вопрос «В чем смысл?», чтобы не угодить в ловушки, расставляемые нам нашими же догмами.
Лучший способ развития - перемешивать свойства, закрепленные за предметами. После нескольких тренировок ты убедишься, что предмет, наделенный по твоей воле иными свойствами, свободно приобретает их и даже меняется соответственно своему новому предназначению. Начинать следует с диалогов: парные упражнения усиливают искомый эффект.
Сон - наркотик слабых, пища сильных.
Сон - благоприятная среда для прозрения, так как только в сумеречном состоянии можно научиться рассматривать скрытое от глаз. Поэтому, заснув, занимайся выискиванием подлинников в хаосе подделок, дабы, проснувшись, делать то же самое.
Говоря от себя, я говорю от всех, так как каждый человек будто насекомое - ничто без коллектива. Представляя что-либо, он соотносит это с опытом своего муравейника, а когда смотрит на окружающие вещи, то не видит их, потому что думает, на что они похожи - и проецирует найденную картинку, засоряя еще одной ассоциацией поле восприятия.
Впрочем, в отличие от обезьян, люди часто пользуются тем, о чем даже не знают, что дает им уникальный шанс к успешному сопротивлению сомнительным соблазнам цивилизации.
Удовлетворение не тождественно полученному удовольствию, которое обернется настоящей пыткой, если исходит от нежеланного объекта, будь то человек или что-либо еще.
Современные формы воздействия трансляторов массовой культуры и производителей продуктов потребления - техники и пищи - крайне запущены. Государство улетучивается по мере утраты контроля над гражданами, какими бы жестокими собаками не велась травля и какими бы прочными веревками не связывались руки. Неудовлетворенность начинается с бессонницы, а завершается кошмаром революции.
Предлагаемая мной команда для свержения нынешнего правительства покажется вам с непривычки группой пациентов дурдома, но чему вас еще учили, как не скепсису по отношению ко всему несанкционированному властями?
Вот их мыслеомы о себе:
«Я не мазохистка, просто выбираю боль, как панически избегаемое людьми состояние за его неизученные возможности в познавании мира. Сласти приедаются, страдания - никогда!»
«Я пишу стихи на стенах домов. Восемь городов - таков мой сборник поэзии, проявляющийся лишь во время проливных дождей, ведь используются специальные чернила!»
«Я коллекционирую мимику, надеясь сохранить на своем лице лучшие проявления человеческих душ, пускаемые с молотка за дорогие морщины!»
«Ритм отбивается сердцем, поэтому справедливо продолжать танец даже когда все вокруг подсказывает необходимость замереть - перед приземлением. Мое сердце стучит в зарю, звучащую мелодией солнца = Выключить телевизор в кульминационный момент интригующего сообщения либо фильма или удалиться в самый ответственный момент, противопоставляя себя общечеловеческим ценностям - вот подвиг, достойный ритма живого сердца!»
Только живые имеют право воскрешать, так как получили его от жизни, только мертвые имеют право убивать, так как получили его от смерти. Все вещи такие, как мы их принимаем. Роза видит всех цветами, святой видит всех чистыми. Совершенство заполняет собой любой изъян, отверстый перед ним.
Глупо наказывать хоть кого за движения, которые кто-то другой не способен выполнить. Отклонение от нормы в неважно какую сторону всегда шаг к прогрессу, топчется на месте только мясо, так как получило это право от человекомяса.
Земля принадлежит в равной степени как взрослым, так и детям, но распоряжаются ею только взрослые. У детей есть свои представления о мире, но доминирует и насильно прививается детям только представление взрослых. Производя на свет детей, взрослые тратят остатки сил на то, чтобы помочь им стать такими же старыми, чтобы научить балансировать над бездной на слабеющих ногах.
Бог посылает к людям ангелов и забирает их обратно точно таким же способом, каким послал и забрал своего возлюбленного сына.
Боль - это сверхнаслаждение, лучи ангельской чистоты, пробивающиеся сквозь грязь человеческих наслаждений. Сверхболь - это универсальный шанс прорваться сквозь видимую плоть к невидимым сферам.
Извечное противоборство не прекращается ни на минуту: и если в человеке одолевает ребенок - он становится похожим на ангела, а если взрослый - то на животное…
Библейские истины ввиду их кажущейся эфемерности периодически нуждаются в подтверждении. Полноценным мерилом заповедей является сознание ребенка, так как сохраняет изначальную форму вплоть до вынужденной адаптации к условиям существования взрослых.
Итак, НЕ СУДИТЕ. Рыбы утонули в море, и их тонкие тельца обернулись ветром Луны, овевающем Землю. На одном из участков суши нашей планеты в один из апокалипсических дней заседала строгая комиссия, разбирающая антисоциальное поведение подростка.
- Ты преступник! У тебя нет никакого уважения к старшим! - и тому подобные реплики в промежутках между запротоколированными обвинениям.
Он стоял и плакал, но не оттого, что сопереживал семье забитого до полусмерти пенсионера и не по утраченной невинности, а из-за унижения, испытываемого им под перекрестным надругательством со стороны всех этих дядек и теток в погонах и без.
И вдруг на него снизошла благодать. Он выпрямился и произнес:
- А почему я должен относится к вам с уважением? Чем вы лучше меня? Лишними годами, весом и болезнями? А может, знаниями о жизни, в которой допускаете преступления, но на дух не переносите преступников? Что бы стоили ваши знания без таких, как я?
А здесь начинается время игры.
Кто видел, как тают на мокром асфальте огни светофора,
как орды снежинок бесчинствуют в небе на гребне заката,
тот, может, поймет, отчего так страшна безысходность
и больше уже никогда не захочет вернуться обратно.
Ничто происходящее не имеет никакого отношения к выводам, которые делают из этого люди. Когда я был маленьким, то ничего не знал о жизни, а когда вырос, меня за это стали упрекать. Особенно старались те, кто думал, что знает о ней больше, чем другие. Они мотивировали такую уверенность личным опытом, на поверку не выходящим за рамки обобщенного опыта, даже когда речь касалась преступлений и извращений. До сих пор в голове не укладывается, почему люди так доверчивы к мудрецам минувших столетий, которые не сумели удержать свою жизнь не смотря на накопленные знания, или к поучающему речитативу скаредных старичков, уже одной ногой стоящих в могиле.
Я не строю иллюзий относительно собственной долговечности, однако не собираюсь сотрясать границы совести пустопорожними обещаниями, данными кому-либо на основании чужих знаний о жизни.
Дороги вдоль шоссе -
направо чаща черных тайн,
налево луж весеннее какао -
и огибая города,
чтоб не испачкать ног, я удаляюсь,
даже не вздыхая по краю снежных баб,
оставленных давно.
С охапкой бесценных страниц иду по черной земле под ночным небом. Завидя жилища, приближаюсь и зашвыриваю, словно сею, прореженные листы, содержание коих мистически оживает. Не оглядываясь, вижу, как прорастают семена моего воображения в читателях, но не могу остановиться, потому что это прекрасно.
Первая сказка - сказка на всю жизнь. Так возникшие на заре формирования архетипов мировые религии устойчивы, потому что ознакомление с ними узнаваемо генетически. Рожденный как личность тогда, когда в моде было интеллектуальное кино, умные книги и красивая музыка, не удивительно, если во времена повального блядства, мусора и какофонии я сохранил верность себе истинному.
Время игры - магическая категория бытия, вплетаясь в непрерывность реального времени, оно лишь условно ограничено рамками поминутности. Неизменность правил делает ее протекание примером истинного бессмертия. Любая игра продолжается с момента, когда ее прервали в любой момент и в любой точке пространства.
Нельзя не принимать во внимание существование прирученных игр, зрелищных игрищ, но достоянием массовости в их нынешнем извращенном состоянии становились вещи и посерьезнее. Использование символов приобрело беспрецедентный размах, а ведь когда-то применялось в узком кругу посвященных. Однако, что бы ни вытворяли с волшебными предметами, свойств своих они при этом не теряют. Современных магов без преувеличения можно было бы назвать ленивцами, потому что они, больше ничего нового не изобретая, оперируют уже приготовленным до них, извлекая это из хаоса ширпотреба.
Блуждая в практически кромешной темноте, они иногда сталкиваются с такими же, как сами, но, не разобравшись, вскидывают жезла и палят почем зря, порой доводя дело до смертоубийства.
Мое слово к тем, кто чувствует слова, мое тепло к тем, кто чувствует рассеянную в бездонной черной пустоте теплоту, моя книга для тебя, современный маг.
Я давно ищу тебя.
Прикоснись подушечками пальцев к строкам и ощути мое прикосновение оттуда. Надави посильнее и открой книгу внутрь, от себя.
Отвори меня посреди огня
Каплями очей напои ручей
Ночью тишины кровью глубины
Окропи лицо утопи кольцо
Время, отведенное для совершения ошибок, всегда в избытке, оно всегда отнимается, когда надо что-то исправить.
Страх перед смертью вырос из инстинкта самосохранения, свойственного всему живому. Отфильтрованный разумом, он превратился в навязчивую идею достижения бессмертия: если телесного, то путем продления жизни или омоложения организма, если духовного, то поиском запредельного вместилища душ или сознательным вбиванием своей души в произведения искусства.
Рассмотрим оба варианта. Активизация процессов обмена веществ и функциональной деятельности мозга есть не более чем насильственное отодвигание планки неизбежного на крошечные расстояния, а омоложение абсурдно, так как даже в случае стопроцентной удачи происходит лишь отмотка жизненной ленты назад, к повторному воспроизведению симфонии взлетов и падений, характерных для молодости и необходимых для старения.
Не находя последнего пристанища душ, люди с богатым воображением должны были успокоиться хотя бы верой в то, что оно существует, и поэтому, придумывая тот свет, скопировали его с этого света, расположив лучшее и худшее в нем по разные стороны и обозвав их раем и адом. Прозревшие и просвещенные, заглянув в себя, а через себя, соответственно, в опыт человечества, убедились, что растягивание жизни отнимает время, а убегание к исходной точке извращает суть бытия, старательно занялись подготовкой своего содержимого к новой упаковке и параллельно - изготовлением этих упаковок.
Формы жизни подчинены смерти - они из нее выходят, они в нее возвращаются. Форма жизни - это все воспринимаемое и объяснимое человеческим рассудком, любая попытка - тупая или гениальная - избежать смерти - заведомо обречена на провал, потому что осуществляется в рамках человеческой сферы восприятия. Чтобы не умереть, нельзя быть человеком.
Животное не может не быть животным. Оно рождается представителем данного вида и умирает таковым. Человек, который не может не быть человеком, еще хуже животного, потому что обладает волей к изменению. Ни одно достижение или преимущество не делает человека высшим существом, кроме его отказа от всего.
Особенную опасность представляют собой разносчики личного опыта. Поделиться накопленным может и кобра. Являясь вольными или невольными носителями чужих ошибок, мы потенциально заразны для грядущих поколений. Я не помню лица этой девочки, но то, что она мне показала, вызвало у меня рвотный рефлекс. Что важнее в дожде: чтобы его увидели или чтобы земля напиталась?
Мир таков, как его видят. Взгляд на него обусловлен системой мировоззрения, поэтому отказ от условий позволяет увидеть мир таким, каков он есть.
Опуская руки в бабочек, окунаясь по шею в трепещущую пыльцу ворсистых телец не надо думать, зачем? - нет разницы между этим состоянием и каким-нибудь еще, когда хорошо, отпадет, как отпадают лепестки с вызревшего мака, логика и остальные слова, обретут невесомость, потому что оставляя тело, все теряет вес.
Я погружаю руки в трепещущую плоть действительности и не нахожу там многих вещей, о которых принято говорить с благоговейным выражением лица: покровителя параноиков Бога, вождя бунтарей Сатаны, злых и добрых вестников ангелов... Одни только острые углы и мягкие уголки.
Там, где я сейчас, чрезвычайно важно осознать себя не где-нибудь там, а именно здесь, иначе мне до самой смерти предстоит то ли выкарабкиваться из колыбели, то ли учиться делать гробы.
Настала пора покинуть лабиринт жизни и предпринять путешествие.
В центральном помещении лабиринта жизни сосредоточена блеющая толпа людей, именующаяся человечеством. Они поделены на семь неравных частей, повернутых каждый в свою сторону. Они всегда посередине, в чем исключительно уверены. От них я удалился в поисках выхода. В коридорах сновали проводники и провокаторы, но и тех и других отмечала безысходность судьбы. На предпоследнем витке обнаружил тупик, где стояли мои друзья и любимые. Единогласно уверяя, что достигли цели, звали прижаться к стене, а я предложил им следовать дальше. Безрезультатно. Как тяжело мне ни было, но я продолжил путь. Вместо выхода меня ожидал сюрприз: зеркало, войдя в которое, я лишился и себя и отражения.
Снежная свежесть, роскошная нежность зимнего воздуха, нет мотыльков чище, чем моль снежинок. Тянучие ночи в белье от Версаче и убеленное стариной одиночество, дым, протяженностью от кремовых губ до столь далекого, охваченного гомосексуальной страстью мужского тела, такого далекого, такого белого… В нем голубой огонь, огонь в твоем сердце под голубым бельем - сотвори гомункула и совокупись с ним: плотней мечтаний дым - плотней рожденная от этого дыма жизнь!
Блестели на коже груди две еще не набухших слезы.
Он засыпал под шепот маминой колыбельной, под шорох опавших листьев видел сны, а под пение сестер-сирен проживал жизни еще не рожденных.
Он не просыпался, когда ласточкин клюв смыкался над ним, он спал, когда хвосты молинезий ласкали его, но он проснулся от ударов крыльев девочек.
Крылья девочек разбудили его, и он встал.
Утопленниками чьих-то мыслей всплывают строки. Сколько их на поверхности?
- Сколько?
Шепотом с Марса или, того хуже, Венеры - по независящим причинам - повисшими кусочками мяса на ивовых прутиках над костром, еще частями живой плоти, но уже не плотью с желаниями.
- Нашу или зарубежную?
- Нашу.
- Два.
Кончики волос - антенны, улавливающие ускользающий от слуха и зрения смысл, проникающий в еще незадействованные участки мозга информацией, выдаваемой лживо и противоречиво словами, потоками предложений, не имеющими даже намека на смысл.
- Ваша сдача. Спасибо за покупку.
Копна волос, напряженно ожидающая налета паразитов. Сейчас этот кретин администратор нажмет кнопку на пульте д/у, и из вакуума кинескопа, связанного своим межзвездным происхождением со всеми кинескопами вселенной, начнут вылетать один за одним паразиты с Марса или, того хуже, Венеры.
На самом деле я ничего об этом не знаю; стою за прилавком, улыбаясь меланхолично входящим меломанам и сдержанно-вежливо-строго даю пояснения по поводу того или иного диска. Администратор включает телевизор, и удовольствие проникает через глаза в душу каждого: на экране возникают титры любимого шоу - кто может быть послушнее для души, чем этот милый малый ведущий с затемненными очками. Да - поворот налево - остановился, поглядел так по-детски дурашливо, и сердце на секунду остановилось - нет, продолжает биться, но сильнее - чудо, чудо - поле чудес.
- Отвори меня.
Жан вздрогнул и проснулся: эти два слова, прозвучавшие очень знакомым голосом откуда-то издалека, но вполне отчетливо, будили его на рассвете уже несколько недель подряд. Поначалу он испуганно спрашивал «Кто здесь?», а вчера, поздно вернувшись домой, поклялся мысленно, что если это опять повторится, придется проконсультироваться у Натали. Итак, это опять повторилось, но сегодня выходной, и Натали наверняка уехала отдыхать на загородную виллу.
Роса испарялась в лучах распахнутых форточек, поднимая с земли запах цветов и нечистот. Жан горестно вздохнул и понял, что ему уже не заснуть. Устав разглядывать комаров на потолке, переваривающих выпитое за ночь, и некрасивые обои, он свесил сперва одну ногу с кровати, потом другую, сделал над собой неимоверное усилие и присел.
Голова закружилась, а с ней и пурпурные точки перед глазами. Жан прикрыл веки и подумал:
«Я хочу, чтобы день провел хорошо, и если вдруг, как вчера, например, произойдет какая-нибудь неприятность, то это не оправдает моих ожиданий, расстроит, и мне снова приснится кошмар. Интересно, как бы прошел день, если бы я захотел, чтобы он прошел плохо: что тогда смогло бы разочаровать меня - какое-нибудь приятное событие?»
Он встал и, сутулясь, прошлепал к балкону, опасливо отодвинул штору и вгляделся в панораму окраины. Поразительно, но небо было не серым, а голубым!
- Пора принимать лекарство, - прошептали пересохшие губы, напоминая сознанию о болезни, и прекрасное небо пошатнулось вместе с надеждой, что настанет утро, когда лекарство принимать будет больше не нужно. Жан отвернулся, его взгляд упал на письменный стол, ища опоры.
Жан жил наполовину погруженный в мечту, отгородившись от действительности шторами настоящими и вымышленными, он писал сразу семь книг. Скользнув взглядом по приманке в углу у электрокамина, он проследовал на кухню пропахшую кофе и медовым печеньем, где его ждали кофе и медовое печенье с маслом. Такая пища не сочеталась с предписанным курсом лечения, но искушение возобладало над препятствиями.
Ласковый летний душ обжигал как кипяток, въедаясь в язвы и делая их еще красочней.
- Каждый раз вместо еды я жую резинку, - сообщал веселый парень из динамиков телеприемника.
Телефонный звонок штопором вошел в барабанные перепонки и вышел через невольный вскрик. Жан выскочил из ванной, ноги разъезжались, пока он бежал по линолеуму прихожей, рискуя расшибиться насмерть.
«Это она,» - отдавалось в висках толчками из сердца.
«Это она,» - расклеились перегородки сознания, когда в трубке прозвучало долгожданное:
- Привет.
- Привет! Какая неожиданность!
- Надеюсь, приятная.
- Конечно. Как дела?
- Пока не родила.
- Зачем ты так говоришь?
- За грибами. Ближе к теме: если передумал, так и скажи, нечего тянуть.
- Да, я помню, что должен был сообщить о концерте еще позавчера, но все выяснилось только час назад - поверь мне - я просто не успел перезвонить - вопрос решен. А ты сама не передумала? Натали, алло, почему молчишь?
- Думаю, когда ты мне соврал: тогда или сейчас.
- Никогда. Честно, я не умею врать.
Этому не учатся. Ладно, проехали. Итак, во сколько и где?
Капли ржавого крана по эмали раковины каждый день, я не помню, чтобы было иначе.
- Эффект вашей разницы умножение, которое больше не делится: его эрекция на ее инерцию.
- Кто это сказал?
- Не знаю. Кто-то вклинился в линию.
- Усилие линий лиц венчается равно как порно, так и кириллицей.
- Ладно, прекращаем разговор. Я узнала все, что хотела, сказала, кажется, тоже все. У тебя что-нибудь еще?
- Нет. Спасибо.
- Если ты меня еще раз поблагодаришь за то, что я тебе иногда звоню, я перестану. Понятно?
- Тизи выворачивалась наизнанку, стремясь понравиться Анду, но стоило ему продемонстрировать возможности своего тела, она скончалась от разрыва сердца.
- Да. Пока.
- Пока.
- Дерьмо, из которого ты слеплена, ничуть не отличается от моего и на ощупь и по запаху,
Перед Жаном как на дрожжах, выросла гороподобная проблема. А за ней, заслоняя доступ к дыханию - вторая.
Редкая дорогая мазь, снимающая ненадолго рисунки экземы - пустяк, если влезть в долги, но как быть с билетом, цена на который измеряется не в деньгах, а в принципе.
- Я иссяк, я иссяк, - Жан весьма натурально бился головой об стену - никто за ним не наблюдал, кроме меня, но он об этом вряд ли знал.
В Старого художника были влюблены все его ученицы, но самая Маленькая - без памяти. Однажды задержавшись после занятий, она подошла к нему и прошептала:
- Научите меня видеть живые краски.
- Для этого понадобиться живая кисть, - ответил он ей с улыбкой. - Ты готова пожертвовать своим телом, чтобы получить взамен душу Настоящего Живописца?
- Да, - согласилась Маленькая, дрожащими пальцами скидывая на пол детские одежды.
Старый осторожно переложил ученицу на чертежный стол и снял с себя грубый балахон.
- О, какая огромная кисть! - с ужасом и восхищением воскликнула девочка, но в ту же секунду крик ее сорвался в неземной звук, сливающийся с неземными красками, которые она не только увидела, но и почувствовала, поскольку Старый художник обмакнул в них живую кисть и принялся рисовать самую красивую картину, чудесным образом перерождающуюся в Настоящего Живописца.
Сальвадор Дали вынашивал величайшего волшебника, но так и не разродился, растранжирив все его сияние по грубым холстам. А еще он придумал эмблему всемирно популярного леденца «Чупа чупс», тем самым позволяя обсасывать себя до скончания веков.
Карлос Кастанеда закончил так же плохо, как и начал, не потому, что был нерадивым учеником, а потому, что ничему не учился - дон Хуан, истинный мастер, использовал его по полной программе, тараня им тернии на своем индивидуальном пути.
Дэвид Боуи последний из ныне живущих, о ком можно говорить как о живом даже после смерти.
Сказочник сидел за дубовым столом и сочинял первую сказку.
Бумага шуршала под нагретой пальцами авторучкой, мороз потрескивал в такт камину, нанося густые мазки на второе стекло окна, что ближе к зиме, кофе на медном подносе ожидал второго глотка, не остывая и дымясь. Все это становилось частью сказки, которая росла на глазах.
Девять месяцев сказочник вынашивал чудовище, появившееся на свет так кстати четверговым мартовским утром. С его рождения и берет отсчет время сказки и ее героев.
«Жили-были червяки в могиле» могла гласить заглавная строка, или «Когда-то давным-давно меня покорило вино», но она открывалась словами: «Город утопал в тумане тающего снега».
Если однажды проснувшись, вы ощутили, что все еще спите, но заснуть больше не можете, так как, даже ложась на ночь, продолжаете двигаться с той же интенсивностью и напряженностью, что и днем, - то примите, пожалуйста, мои искренние поздравления - с невольной приобщенностью к команде весьма разобщенной и немногочисленной, возглавляемой невидимым командиром.
Его звали по-разному, а все, кто ему подчинялся, носили свои имена. Последнее по счету - сказочника, пишущего последнюю сказку.
А город тем не менее утопал в тумане тающего снега: и один молодой человек, разочаровавшись в любви, а стало быть и в жизни, взобрался на крышу самого высокого дома и встретил третье тысячелетие в прыжке. Девушка, которой он до сих пор доверял, предала его, принимая от мужчины элитного сорта семя для будущего сына - это входило в программу празднования Нового года.
Другой человек, правда, уже немолодой, но с душой цветка в янтаре, откупорил бутыль дорогого шампанского, предназначавшегося для двоих, и выпил, медленно трезвея от любовного дурмана, в котором пребывал почти год, потеряв почти все.
Сейчас он совершит поступок, потребовавший от него предельной концентрации воли, после чего неожиданно раскается в содеянном и попытается вернуть обратно, выйдет из дома, а сам больше никогда не вернется обратно.
Сказочник чертыхнулся: в авторучке закончились чернила. Чудо фальшивило, как и все такое, что кажется совершенным.
Человека, допивающего шампанское, для условности назовем Жаном - по праву автора я мог назвать его и как-нибудь иначе, но решил предоставить эту привилегию читателю: если тебе не нравится имя Жан или прочие имена, что встретятся по ходу повествования, то смело бери в руку любое пишущее средство и правь мой текст как душе угодно.
Итак, Жан втягивает остатки пены, раздвигает пенал бабушкиного трюмо и извлекает из него маленького резинового розового кролика. Не сжимая, но и не бережно, кажется, за ухо, мельком пробегает равнодушным взглядом по самодовольной улыбке, когда-то вызывавшей ответную, распахивает форточку и кидает в нее кролика. Тот быстро исчезает в тумане, даже не пискнув напоследок.
Жан сделал пару вдохов-выдохов сырого, пропитанного смогом воздуха и ослабил лицевые мускулы.
Теперь ничто не напоминало о Натали в его холостяцкой берлоге: запахи выветрены, следы затоптаны, пятна смыты, кролик выброшен. Что осталось? Жан замер в задумчивости. Что? Память, разве, но можно ли ее обнять, погладить, поцеловать, как живую? Нет. Значит, Натали больше нет? Жан мотнул головой - Натали ведь не мертва, просто ввиду ее безразличия к нему, он предпочел боли забвение. Значит, струсил, не выдержал, спасовал.
Клятвопреступление. Проклятая память освежила тот хрустально-чистый воскресный день: золотой купол церкви, сверкающий на фоне белого с голубыми прожилками неба под теплым июньским солнцем минувшего столетия.
Что-то неприятное из библии гнусавил пьяный притворяющийся трезвым священник, воняло чем-то, что инстинктивно хотелось посыпать хлоркой - это место уже испоганили, но оно ещё было очень похожим на то, где можно признаться во всем.
- Я люблю ее, господи, я клянусь никогда не оставлять ее и не забывать - что бы ни случилось, как бы она ко мне ни относилась!
Набросив на плечи пальто и нацепив туфли, Жан пересек лестничную площадку и сбежал по скользким ступеням на крыльцо подъезда, закурил и обогнул дом, выходя на сторону, с которой находились окна его квартиры. На самом углу, изуродованном телефонной кабинкой, его внимание отвлек надсадный визг тормозов и глухой удар, раздавшийся слева. Он повернул голову к шоссе как раз в ту секунду, когда авария завершилась: автомобиль, развернутый носом к обочине, застыл, отчетливо выделяющееся на снегу тело какого-то парня в черном лежало неподвижно в нелепой позе богомола. Расстояние - метров двадцать, не больше - еще позволяло рассмотреть место трагедии затягивающееся по мере сгущающегося тумана. Снедаемый любопытством, Жан приблизился к распростертому в сугробе, забрызганном грязной солью и свежей кровью, зачем-то перевернул его на спину. Рядом никого не было, в машине тоже не подавали признаков жизни, поэтому Жану пришлось одному ужасаться увиденным, а затем услышанным.
Лицо пострадавшего покрывал размытый клоунский грим, и без того пунцовые до ушей губы налились словно клюквенным соком. Парень поднес к ним разорванную ладонь, открыл глаза и сделал Жану знак наклониться; захлебываясь и булькая, прошептал:
- Ценность имеет не все, чем ты жертвуешь, а лишь то, что принято с удовольствием. Чаще это какая-нибудь мелочь, милый сердцу пустячок. И еще. Есть люди, реальнее нас самих - они служат благородной цели пробуждения. Ангелы - это мы и есть, просто каждый из нас таскает на себе человека, который диктует нам, что делать и когда умирать. Раненый клоун опаснее дикого вепря. А мертвый клоун страшнее раненого тигра...
Клоун с кошачьим проворством вцепился в пальцы Жана, сжал их крепко и испустил дух.
Прошло еще минут пять-семь. Жан не дождался никакой помощи - и вообще, набрякший от тумана, он ощутил вдруг распространяющееся от остывающего тела омертвение вокруг. Испугавшись, резко вскочил на ноги и побежал, как ему представлялось, в направлении дома. Но преодолев приличное расстояние, увязая в снегу и задыхаясь в темно-фиолетовом мареве, он остановился в полнейшей растерянности.
- Да где же я? - спросил он, приседая на корточки, матерясь и сплевывая горькую грязь, набившуюся в рот за время бега.
Вопрос увяз возле самых губ, как в сахарной вате, и, еле высвободившись, вернулся назад в мозг, но уже не словами, а синей жвачкой. Сформировавшись в новом качестве, она произнесла:
- Не бойся и пока не пытайся понять, что происходит. Ты сделал правильный шаг, но он вывел тебя из круга обычного вращения - и теперь все по-другому. Ты - сон Жана о себе, и прекратишь существование, как только Жан проснется, став еще чьим-то сном о нем. И так семь раз подряд. Ты первый. Твоя задача непроста: отыскать розового кролика. Трудно найти то, от чего сам отказался, но, в принципе, можно. Желаю удачи и тонких опор!
- Почему тонких?
- Потому что твердые опоры не годятся для перемещений. Их естественное предназначение удерживать на месте. А тебе нет больше места здесь. Поднимайся и иди дальше! Давай, вон на тот неясный свет поодаль.
На этом голос оборвался, как виолончельная струна.
Свет пробивался сквозь тяжелеющую мглу, и Жан машинально пошел на него, становясь легче с каждым шагом.
Необычное состояние так увлекло, что Жан просто чудом увернулся от верхней кромки исполинской железной трубы, внезапно выросшей из тумана. Труба эта, длиною метра два, диаметром около пяти, висела над снегом, и источник невыразимого света находился в ней. Облетев вокруг, Жан зажмурился и нырнул внутрь.
Никто ни о чем не рассказывает, знания возникают в памяти, как клетки, приходящие на смену отмирающим. Итак, когда я достиг двенадцатимесячного возраста, меня нашли под лестницей, завернутого в ножное полотенце. Негигиеничный дальневосточный приют посетили спустя сутки страдающие бесплодием супруги Колбановы. Они дали мне все, кроме воспитания, чем в немалой степени облегчили мою адаптацию к необычным внутренним состояниям. Так, очень рано мне открылось, что нет ничего бредовее прописных истин; они, не задерживаясь, падали туда, где им и место: на головы сверстников. Анатоль не избежал искушения стать одураченным - а после пятнадцатилетнего курса зомбирования просто взял и предал.
Он ободрал с меня вместе с кожей сказку - сделал это сразу, едва она перестала расти и обрела собственное сердце. Анатоль поступил с ней совершенно по-людски - отнес в издательство. Там, на столе редактора моя сказка умерла и разложилась под взглядами мертвецов. Вот как она выглядела за восемь минут до похищения: разумеется, перед вами лишь воспоминание.
- - - на гладком, словно кожа на спине, столике, валялись фрукты из опрокинутой вазы, а также мелкие осколки хрусталя. За полуоткрытой форточкой отчасти сквозь стекло, отчасти напрямую два жирных шмеля резвились над полями белого и розового клевера.
Двум девочкам три ночи подряд снилось, будто они - нектар у основания лепестков клевера. Жили девочки на одной полосе по Гринвичу, поэтому то, что им приходилось видеть, несмотря на расстояние и разницу в датах рождения, показывалось в строго определенное время.
И вот однажды шмели издохли, а собранный ими нектар слизал какой-то деревенский пацан, одетый скорее небрежно, чем эстетично. Искупавшись в реке, он не смог выбраться на берег, и течение отнесло его далеко от родных мест, выбросив еще живое тело на песчаный пляж возле дома старшей из девочек.
Ангел с головой из чистого золота помог ей почувствовать, когда выйти к воде, чтобы спасти несчастного оборванца. Местные целители выходили его, а она влюбилась в него.
Запах распустившейся розы распространяется на все: плохое и хорошее /с точки зрения умеющей анализировать расы приматов подвида хомо/ Любовь, возникшая у старшей девочки, была во многом похожа на вышеупомянутое явление природы. Та источала любовь, не обращая внимание на окружающих, игнорируя, что у ее мамы, к примеру, аллергия в запущенной форме. Не выдержав, мама подкралась как-то ранним утром к постели поправляющегося мальчишки и, застав его в объятиях крепко спящей дочери, задушила обоих.
Младшая девочка проснулась тотчас же, задыхаясь от проникающего отовсюду спертого аромата шмелиного меда. Врачи сделали невозможное, откачивая из легких, трахеи и носоглотки малышки вязкую дурно пахнущую массу.
История закончилась обоюдным оргазмом младшей девочки и совратившего ее главврача Витебской областной больницы. Интересно, что они испытали его впервые в своей жизни, несмотря на разницу в датах рождения и личном опыте.
Я захлопнул форточку, убрал мусор со столика и зажмурился от удовольствия под музыку группы «Йес» с бесподобным вокалом Иона Андерсена /однофамильца известного датского детоненавистника/- - -
Танцует девочка на раскаленном шаре
в руке зажав цветочный лепесток
губой закушенной бутоны расцветали
в кипящем воздухе вокруг лилейных ног;
лучи колючие кололи и царапали
нежнейший бархат кожи, мягкий шелк волос,
а небо плавилось и голубыми каплями,
шарами жаркими на мальчиков лилось.
Я погребен под песчинками секунд - и каждая пищит и требует участия - надо мной целая гора. Это здесь, в чуждой мне среде я скован по рукам и ногам, а там . . .
20 шагов в тумане, насыщенном электрическим током, ступать чрезвычайно сложно, так как каждый мускул сводит непрерывной судорогой с хаотично меняющейся частотой воздействия.
Вокруг смертоносные лужи - среда обитания вековых существ, чей рассудок выглядит как колючка, торчащая из жидкости, кипящая и распространяющая по поверхности мельчайшие пузырьки с накипью, которая оседает на берегах и, собственно, образует почву, чавкающую под ногами.
Там . . .
Промежуток между жизнью и смертью представляет из себя узкий по ширине и беспредельный по длине участок, где живым ходить дозволено только вдоль переднего края в сновидениях, вдоль средней полосы под воздействием наркотиков или при помощи психофизических упражнений, а вдоль критической черты только в состоянии агонии. Поперек и в один конец идут все обреченные.
Смерть тоже сила, если ты решил умереть. Я подразумеваю под этим не сведение счетов с жизнью и не предвидение дня смерти, а самостоятельно выбранный без разрушительных последствий для сознания способ перехода из мира живых в новый мир.
Поэтому используй свои путешествия вдоль нейтральной полосы с максимальной выгодой: учись, тренируйся, формируй оболочку, в которой тебе не будет страшно сделать последний шаг.
На чердаке твоего дома живет молодой кретин - юноше уже четверть века, а сознание как у полуторагодовалого: он никогда не выходит на улицу дальше крыльца и опоясывающей фундамент дорожки. Он совершает ежедневный обход и собирает все, что выбрасывают люди за сутки: окурки, пластиковые пакеты, бутылки, использованные презервативы и так далее. Наиболее понравившиеся ему вещи хранит на специальной полке своего чердака. Там и ищи розового кролика - наверняка злосчастный грызун удостоился самого почетного места.
Самоидентификация, как способ воспитания чувства личного достоинства, чрезвычайно опасна, так как закрепляет индивидуума за занимаемым им пространством и мешает выходу на множество других территорий восприятия, которым открыт всегда, но не пользуется, пока существует мощная пропаганда сверчков и шестков.
Трудно выявлять «благодетелей человечества» повсеместно развернувших свою подрывную деятельность под видом психологов. Собственно, у меня нет никаких претензий к психологии, как не было бы недоверия к христианству, если бы не повергнутые Церковью на многие века целые народы в мракобесие.
Великие идеи и их бестолковые исполнители не могут заслонить неизмеримо злобной силы, стоящей за ними. Имя ей - Машина,
Когда-то машины подчинялись людям, теперь - наоборот. Об этой проблеме модно рассуждать, а бороться - преступно. Всемирная паутина уже пронизывает мозг каждого человека, не заставляя его подчиняться, а беспрепятственно орудуя на давно подготовленной почве,
Так получилось, что до сих пор неясно, кто именно хозяин Машины: версий несколько - Сатана, инопланетяне, летуны, - но, по сути, без слаженной работы всех ее механизмов, она бы остановилась. Долго я искал возможности навредить Системе или хотя бы выйти из-под ее неусыпного контроля, но неудача следовала за неудачей: обращался за помощью к друзьям, но они предавали меня, ибо были частью системы, полагался на всесильную любовь, но возлюбленные наказывали меня с той же яростью, с какой я поощрял их, ибо брали силу у Машины.
И тут меня осенило: чтобы нарушить традицию, необходимо ее создать. Для разминки я перемешал утро с вечером, поменяв местами пункты дневного расписания, соблюдаемого мной предварительно в течение года.
То, что мы делаем, является прямым отображением тех, кто управляет нашими действиями.
Как это обычно бывает, способствуя наименьшему неудобству в общении, Жана и Натали свел случай: ее приняли на работу в его отдел на должность психолога. Правда, накануне Жану приснились два пророческих сна, отвергавшие всякую случайность или, как он называл, небрежность со стороны судьбы, но впоследствии, при ближайшем рассмотрении объекта своих, к тому времени многочисленных, видений и грез, ему пришлось сетовать преимущественно на случай. Она сразу показалась ему несчастной жертвой высшего образования и избалованной роскошествами в юности зазнавшейся сукой, но женское обаяние Натали притупило у Жана способность к логичности. Примем также во внимание многозначительный факт весьма продолжительного, не обязательного, но от этого еще более печального сексуального воздержания, а оно, как известно, провоцирует психозы и сумасшествия крупных, очень крупных масштабов.
Мера - это камень, брошенный в колодец для измерения глубины. Часто от нее зависит степень участия измеряющего, но никак не глубины. Пример: некто знает свою норму потребления спиртного, однако пересекает он ее во всех направлениях или сохраняет ей верность - планку собственной ограниченности ни приподнять ни опустить не в его власти. А еще ему и в голову не придет вообще убрать эту планку - не в смысле безмерности потребляемого или полного отказа от такового, а в смысле стирания наметившихся границ. Ведь не знал же он о своей норме до того, как определил ее!
Меры предосторожности, степени защиты, сотни, тысячи штырей и шпагатов стягивают и стесняют человека, мешая ему нормально развиваться.
Жан с грустью наблюдал за Натали, упивающуюся достигнутым ею спокойствием. Она стала похожа на рельсу, в которой живого места не осталось от вогнанных по самую шляпку прочных костылей.
Согласно упрощенной модели психоанализа, мало-мальски вытянутая вещь в сновидениях символизирует пенис, а вогнутая - вагину, все хотят трахаться, социум - это вуаль, наброшенная на сексуально озабоченных зверолюдей. Неукоснительно следуя логике - движущему принципу разумных существ - основные фрейдистские постулаты необходимо признать изначально нездоровыми, ибо все они выращены на уязвленном либидо их главного теоретика. Они по сути ошибочны, а их без меры расплодившиеся соавторы являются носителями опаснейшей заразы. У заразы сей имеется название - НЕВЕРИЕ.
Манипулируя извечной тревогой человека за себя и своих близких, психологи стремятся искоренить причины беспокойств, призывая к саморазбирательству, вызывают тем самым обратный эффект: человек начинает опасаться самого себя и бояться даже своих близких. А это уже зло, имя прародителя коего общеизвестно.
Доскональное изучение человеческой психологии равнозначно изучению психологии бога: совершенствуясь в методиках проникновения к истокам души, мы рискуем докопаться до замысла творца и тем самым лишить себя таинства жизни.
Неутолимая зеркальная печать
во тьме несущая свободу прокаженным,
минутное блаженство всем сожженным,
горящим вечно за желание молчать,
прильни к глазам моим хоть на мгновение,
дарованное волей мертвеца,
улыбкой настоящего лица
и бесконечностью забытого рождения,
расколотая в пыль, цветным дождем,
прошелестевшим вслед шагам младенца,
идущего навстречу новой смерти,
скрепи во мне незнанье обо всем.
Быть взрослым, это наработанный годами навык убеждать себя и других в существовании несуществующего и отрицании очевидного, вследствие чего многие простые истины до сих пор нуждаются в открытии, а многие простые вещи все еще не изобретены.
Натали относила себя к числу взрослых женщин, что подразумевало наличие тысяч, если не больше, запретов и ограничений: в обиходе, темах разговоров и так далее. Но границы, тем паче вымышленные, приятны искушением их преступать - ее жизнь превратилась в строго продуманную систему лжи. В частности, заставив Жана поверить в то, что она принципиально не читает газет и вообще не смотрит телевизор, Натали вызвала у него непроходящую тошноту на газеты и телевизоры, когда спустя пару-тройку месяцев демонстративно усаживалась за соседний стол штудировать всю поступающую в отдел прессу и часами мучила кабинетный ти-ви, без передышки дроча равнодушный пульт. И поэтому, едва отзвучало эхо горделивого заявления, что после развода она ВООБЩЕ ни с кем не поддерживает интимных отношений, Жан перво-наперво выяснил имя ее любовника: Валери Журак.
Ее же фамилия переводилась как нечто великое. Но ложью надуваются и более величественные вещи, и все они при прокалывании лопаются, а при сдутии сморщиваются.
Когда Жану было девять лет, его совратила плоскогрудая малолетка: с тех пор отношение к детям у него двусмысленное - он их хочет, но очень боится как половых агрессоров.
Обстоятельства потери невинности таковы: Жана использовали в качестве макета. Малышка вошла в спальню в чем мать родила, когда ее мать довела неоперившегося петушка до состояния эрекции. Мальчик, оставленный на ночь у подруги родителей, уже спал, когда дверь распахнулась и, источая головокружительный запах опиума, под одеяло залезла та самая подруга, стянула с мальчика трусики и впилась эластичными губами в то, что только благодаря ей впервые встало. Затем ее дочка до рассвета упражнялась в Камасутре и даже в самом конце вызвала у Жана семяизвержение - раннее, но одно из последних.
Он не знал, что ритуал посвящения в мужчины не следует описывать маме с папой, но подсознательно почувствовал это и поэтому когда под тревожными взглядами развратниц родители спросили, как он провел время в разлуке, Жан торопливо ответил:
- Спасибо, хорошо, с тетей Мирой и Герочкой было очень весело. - Героини, как выяснилось впоследствии, изысканных порнофильмов и фотографий, облегченно вздохнули.
Есть некий всеобщий ритм, исходящий из недр матушки-Земли и вызывающий биение сердец, дыхательные движения легких и толчки эякуляции, полное совпадение с которым гарантирует шаманский танец. Жан исполнил его, сдувая с себя, как пыльцу с крыльев бабочки, позор стимулированной овуляции, неправильность вдохов и выдохов и излишнее сердцебиение, становясь все легче и непонятнее, однако, произошло это позже, я бы сказал, с опозданием, но об этом потом.
Плотно сжатие губы внезапно расслабились, и Жан с удивлением обнаружил, что тонкая шершавая змейка, проползшая к его языку, по вкусу напоминает земляной орех, сырой, но очищенный от кожицы. Аромат арахиса усилился, когда Тани оседлала Жана. Маленькие железы под так и не снятым платьем отвердели, их маленькая хозяйка прижималась и терлась о второе в ее жизни, но первое столь желанное мужское тело, прыгая на нем до того неистово, что заставила его кончить в себя, а не мимо. Стыдясь своей наготы, она поддалась на уговоры Жана и разделась только в ванной, за что заработала несколько порций жизнетворной жидкости. Безоглядно рискуя залететь, Тани заверила любовника:
- Если что, Виктор будет думать, что это его ребенок, а с тебя я ничего не потребую - ты и так дал мне больше, чем я могла мечтать.
Люди общаются, чтобы узнать о себе много хорошего, мнение посторонних необходимо лишь для усиления самооценки. Идеальными отношениями принято считать и на них принято равняться, их списывают из жизни на кинополотна - это когда два человека /чаще мужчина и женщина/ находят общий язык. Взаимопонимание - вот что возникло между Жаном и Тани, после чего они расстались навсегда, потому что правда на самом деле суровей и жестче любой общепринятой сказки о жизни: единомышленник нужен как воздух, но слишком долго дышать им - непереносимое испытание . Ведь в лице человека, похожего на тебя, довольно быстро и чересчур осязаемо обнаруживается то, чего ты никогда не признаешь за собой, то, о чем ты не хочешь знать - твои недостатки. Круг общения определяет не только сферу интересов, но и уровень развития, поэтому, если ты уличаешь хоть кого-нибудь из своего круга в глупости, то тем самым расписываешься в собственной интеллектуальной несостоятельности.
Натали потянулась погладить тюльпан, а Жан расценил это по-своему и перехватил ее ладонь, но пальцы с кроваво-красными ногтями тут же выскользнули холодными рыбешками и спрятались под столом.
- Я не сумею быть тебе подругой, - сказала она глухо и торопливо добавила, глядя на искрящийся под запыленным торшером бокал, - ты слишком хороший любовник, наверное, но ты не друг.
- Ты всегда это знала, - отмахнулся Жан, придвинул салат и с удовольствием доел его. Радость принятия пищи, радость неожиданно опавших решеток дневного рациона... - И вот еще что, - пробурчал он с набитым ртом, - неважно, сумеешь ты что-то или нет, меня теперь интересуют возможности, а не их практическое применение - я могу все, что захочу.
11 сентября время впервые замедлилось само. Жан не предугадал последствий всплеска насилия, открывшегося беспорядочной пальбой под окнами. Когда самолеты выбили два зуба Манхеттену, он понял, почему с утра так ныло сердце, но укорял себя за недальновидность. Время всегда замедляется накануне новой битвы за Землю. Кто-то там, наверху, может и заботится о нас, но приступы маразма у него пересиливают любовь.
Когда человек плачет, это в нем мучается то, о чем написана моя книга. Боязно за читателя, он, как и все люди, воспринимает информацию по принципу ластика. Принцип ластика: стирая символы и обозначения, грязнеет, не перенимая, однако, смысла стираемого, но приобретая за их счет новое качество:
За город, убегающий по рельсам
трамвайным, ножками увязшими в асфальте,
я отдаю безропотно, представьте,
так старомодно - половинку сердца.
Мне в темноте его приятно встретить
под видом кошек или хулиганов,
и даже выпотрошенный и бездыханный
я шлю ему любовь в большом конверте.
- Я открыт, как только может быть обнажена душа. Нет ничего, что ускользнуло бы от моего внимания - и так с самого младенчества. К проявлениям моего тела не применимы психологические уловки, потому что их задача выявить бессознательное, а у меня его нет: когда я прячу руки в карманах, это не признак скрытности - просто ладони грею; когда опускаю глаза при разговоре, это не признак лживости - просто мне нравится разглядывать узоры на полу.
В доме для встречи с тобой у меня все готово,
вылиты в облако краски с холодной палитры,
лунным лучом нацарапано нежное слово
на предстоящей поверхности воздуха первого крика:
громче, чем капля воды в летний ливень,
громче соринки в завидном вращении смерча
ты мне откроешь свое настоящее имя,
тайную дверь из страны догорающих свечек.
Предваряя пересыпанную терминологией лекцию, Натали воспользовалась-таки адаптированным под обывателя текстом Жана - по долгу службы он занимался переводами не только с детского, но и со взрослого:
- Тема нашего сегодняшнего тренинга «Страхи современного человека». Эпиграфом пусть послужит цитата из бессмертной книги Сергея Колбанова «Отвори меня»: «Мир - это неуклюжий кровожадный хищник, страх перед которым заглушается смехом над ним: вот так, не имея реального представления об опасности, мы потешаемся даже когда ненасытные челюсти смыкаются на наших шеях.»
О беспокойствах и болезнях, вызываемых стрессами, написано уже немало, но не стану докучать вам выдержками или рецензиями на них. Остановимся на беспокойствах, переживаниях, обобщенно - страхах как таковых, как если бы мы разбирали отдельные литеры в энциклопедии.
Причин возникновения у нас страхов очень много, и они вполне конкретны, однако реакция, то есть собственно страх имеет весьма невнятные очертания. Вот парадокс: чем объективнее угроза, тем расплывчатей субъективные ощущения. На эмоциональном уровне обычный человек не в состоянии идентифицировать свою тревогу, лишается ключа к расшифровке страха и устранению очага появления такового.
Нынешние достижения практической психологии позволяют подготовить людей к адекватному восприятию действительности и, в частности, к правильному использованию жизненных ресурсов в борьбе против страха. Чем отличается современный человек от древнего? Внешне, вроде, ничем. Зато он отгорожен от мира, который древние воспринимали непосредственно, средствами коммуникации, кажется, облегчающими жизнь, но фактически усложняющими контакт с внешней средой. Природа неукоснительно следует закону с момента своих первых признаков, человек же, сообразуясь с врожденным упрямством, безуспешно пытается изменить природе, хотя сам - неотъемлемая ее часть. Конфронтация очевидна, да вы и так все знаете: войны, направленные на самоистребление, экологические катаклизмы, при сравнительно высокоразвитой технике беспомощность перед рациональным использованием, и так далее. Мы не ведаем, что творим, потому что не видим. А чтобы увидеть, необходимо вещам, перешедшим в область абстракций, вернуть их первоначальный облик, антропоморфность, коей удачно оперировали наши далекие предки.
Здесь Жан вспомнил увиденный накануне сон - окончание сказки о Красной Шапочке - «Красный домик»: «На следующий день волчья стая решила отомстить за смерть собрата. Поздно вечером, улучив момент, пока мама была в гостях у лесорубов, они ворвались к Красной Шапочке, сорвали с беззащитной девочки красную шапочку, красное платьице и красные трусики, изнасиловали по очереди, затем Вожак перекусил ей сонную артерию и вымазал вытекшей детской кровью стены, потолок и пол не только изнутри, но и снаружи. Когда мама вернулась, домик был красным».
- Будучи изолированными от реальности, - продолжала Натали, слегка покрывшись испариной, - человеческие существа испытывают прежде всего острый дефицит общения - натурального способа взаимодействия с братьями и сестрами по разуму. Сейчас вы с моей помощью выполните несколько упражнений по визуализации. Практикуемые ежедневно, эти упражнения приведут вас к поистине неожиданным результатам. Немного теории: визуализация - это процесс создания образов в воображении, репрезентация в уме несуществующего объекта, явления или события - не только зрительные, но и сформированные через другие модальности образы. Визуализация происходит в обоих полушариях головного мозга; левое «видит» символы /буквы, слова и тому подобное/, а правое - специфические конкретные объекты. Исходя из этого выделяют «левополушарных» и «правополушарных» индивидуумов. Последние испытывают значительные трудности в общении, ориентированном на символические способы обмена информацией. Предлагаемый тренинг способствует успешной адаптации и самоактуализации в любом коллективе.
Жан подумал: «Невозможность устраняется допустимостью», а Натали приступила к изложению концепции первого упражнения:
- Закройте глаза /Жан невольно подчинился/ и представьте себе какой-нибудь цвет, предположим, зеленый. Кажущаяся простота выполнения у большинства из вас вызвала неприятие из-за присутствия при дневном освещении мутно-бурого фона. Тогда сосредоточьтесь и представите зеленое яблоко. Так, это уже трехмерная фигура. Рассмотрите ВАШЕ яблоко во всех подробностях: от оттенков до червоточин.
Следующее упражнение: удалите яблоко от себя, а затем максимально приблизьте. Повращайте его вокруг своей оси.
А теперь: найдите ему место - на столе в сочетании с другими предметами или на дереве в компании остальных яблок.
Итак, теперь вы в саду или на кухне - кому как удобней. Расслабьтесь. Оглядитесь хорошенько, не упускайте деталей.
Определите СОБСТВЕННОЕ местоположение... Облегчу задание: вы сидите, вытянув ноги, на раскладном деревянном стуле. Дышите ровно, впуская и выпуская свежий ароматный воздух как бы через поры кожи. Снимите напряжение со всех мышц лица, освободите нижнюю челюсть - пусть себе отвисает. Распустите узлы, стягивающие ваш затылок, выкиньте их подальше, отпустите руки, медленно - от плечей до пальцев. Проделайте то же самое со спиной, грудью и, наконец, с ногами, последовательно: ягодицы, бедра, икры, ступни.
Дальше: сдуйтесь, как воздушный шарик, и наблюдайте, как ветер шевелит предметы вокруг вас. Вам приятно, вам очень хорошо здесь.
Можете поспать – вы это заслужили по праву.
Когда все проснулись, словно по команде, одновременно, Натали, как ни в чем не бывало, находилась по-прежнему за кафедрой, улыбаясь и приветствуя:
- Отдохнули? Раскрепостились? Замечательно! Продолжим: снова закройте глаза и воспроизведите, не упуская ни штришочка, место, где вы уснули, назовем его ОСТРОВОК ДУШЕВНОГО УЮТА. Готово!
Метрах в двух от себя визуализируйте дверь - неважно, если она даже висит в пространстве и покачивается …
С этого момента голос Натали преобразовался в голове Жана в смысловое сопровождение наблюдаемому. Сознание, равно как и внимание, раздвоилось, что не только не мешало, но и помогало полноценно воспринимать происходящее:
- Смотрите, дверь плавно отворилась, и из нее выходит
/дверь открылась не плавно, а толчками, и на пороге, за которым виднелся какой-то ассиметричный мегаполис - долго ли, коротко ли, но достаточно, чтобы запечатлеть - возник пчелиный рой, освещаемый ярким восходящим солнцем, чьи лучи проникали сквозь жужжащих насекомых, усиливаясь в них и жаля глаза. Рой бешено замельтешил - и из него, как в калейдоскопе, сложился/ старый мудрый человек - великий учитель и ВАШ ЛИЧНЫЙ советчик /узкоглазый, в пышной пестрой одежде, украшенный будто новогодняя елка амулетами, оберегами и перстнями/. Выразите ему дружеские чувства. Задайте волнующий вас вопрос - и внимательно выслушайте его ответ. /Жан, наверное, что-то спросил у поражающего отчетливостью незнакомца, потому что тот ответил: «Ну что, горе-оболочка, - прозвучало несколько невежливо, но таким медовым голосом, что обижаться не хотелось, - вот и свиделись. Когда очухаешься, не забудь поцеловать от меня эту девочку, психологиню. Кабы не она - хрен бы я прорвался сквозь твои укрепления.» «Что?» «Ты так всегда. Чуть что, сразу эхом - «что?» Ладно, ты же не дурачка разыгрываешь, ты ведь и впрямь слабоумный». Жан сфокусировал внимание и выдал залпом: «Это ты просишь меня каждое утро отворить тебя?» «А может, и не слабоумный, - прозвучало как похвала, - и не каждое утро, а постоянно твержу одно и то же. Ну так что, сделаешь такое одолжение?» «А как?» «Слушай дальше свою фригидную подругу, она подскажет, где мы встретимся в следующий раз, а я научу тебя «как». По рукам?»
Жан очнулся от того, что неистово хлопал в ладоши.
- Рановато, - остановила его Натали, - я еще не закончила. Итак, пусть ВАШ НАСТАВНИК обязательно посетит вас, когда потребуется его помощь или участие.
Мое сожаление о том, что случилось,
хотя могло продолжаться,
о том, что залпом выпит нектар,
которым долго могли наслаждаться,
что нет середины там, где все бесконечно,
о том, что поверили в миф, что любовь быстротечна…
Мое сожаление, сожженная нами вселенная.
Жан грезил наяву, вызывая опасения у нечаянных свидетелей, но Наставник убедительно просил не обращать на них внимания.
- Смотри: каким бы реалистичным я не казался, перед тобой, а если точнее, в твоем воображении, дурно слепленная пародия, искаженный, как прошедший через дюжину испорченных телефонов звук, - образ даже не того, как ты меня представляешь, а того, как тебе позволили меня представить.
- Кто позволили?
- Семь стражей вокруг меня, каждый из которых - плоть от плоти, кровь от крови - ты сам во всех своих ипостасях.
- А кто тогда ты?
- Прямого названия нет, приблизительное смехотворно - твоя душа. В общем, существо, приговоренное к заключению в тебе, но не имеющее право на свободу, пока не воссоединится с тобой, иначе, когда моя оболочка, то есть ты, отомрет, я погибну.
- И такие... - запнулся Жан, - существа...
- Да-да, - подхватил Наставник, - имеются у всех людей. Катастрофа в том, что мы так крепко заперты в вас, что только с самыми изнеженными, вроде тебя, удается наладить контакт, а вот сильные личности глухи, как тетерева.
- Значит, я не сильная личность?
- Нет, конечно, ты слабак, инфантильный комплексующий онанист, моральный урод и лентяй. Доказательство воочию - я имею ввиду себя - стражи воссоздали меня из того, что в тебе недостает. Будь ты взрослым толковым парнем, тебе бы явился какой-нибудь болезненный гном. Итак, смотри внимательно, потому что самое смешное впереди: я - отфильтрованный донельзя воображаемый старик продемонстрирую свои фантазии. Они дойдут до тебя в чистом виде, но так как ты ни с чем подобным раньше не сталкивался, механизм восприятия и запоминания будет действовать по схеме, сконструированной и отлаженной стражами: определение и оценка. Но начиная с этой секунды ты больше не Жан, не противоречивая мешанина из семи, а каждый в отдельности. Твое сознание похоже на луковицу из семи слоев - продолжай писать книги, они предотвратят помешательство.
- Чье помешательство?
Чтобы я не заподозрил его в подлоге, он заставил меня проглотить точно такую же таблетку, но теперь не наяву, а во сне. Три дня результат не сказывался из-за устойчивости внутренних барьеров, и вдруг на четвертый день, хлебнув пива из банки, я смешался в этом хлебке.
Половотелые, так бы охарактеризовал их Андрэ, отметая падение принципов и критериев - мне импонировала его приверженность к безвозвратно ушедшему, к отвергнутому самим Создателем. Мы склонились над ямой-ловушкой.
- Среди твоих знакомых есть здесь кто-нибудь из них? - задал он вопрос, показавшийся поначалу алогичным, но, вглядевшись в запрокинутые лица, застывшие на одинаково страдальческой ноте, я ответил:
- Нет, никого из них среди моих знакомых нет. Но этих ровно семь и все близнецы. Как возможно так ошибиться?
- Удачная маскировка.
- Скорее, рокировка.
- Что с ними делать? Отпустить?
- Если ничего не делать или отпустить, они отравят весь мир выражением своего лица. Насмеши их и залей горячим гипсом. Когда отвердеют, выставь на игровых площадках - пусть детишки радуются.
- Признайся, ты бы забрал их с собой, будь они повеселее, - усмехнулся Андрэ.
- Не знаю, только мне кажется, что сохранять привычку, от которой хочешь избавиться - меньшее преступление, чем выставлять напоказ полное отсутствие привычек, втайне потворствуя худшим из них.
Бытует мнение, что совесть заблудилась
и много досок зря гвоздями бито:
так горы мусора задерживает сито,
а пропускает все, что мельче дырок.
Семь стражей, охраняющих ворота из семи крепостных стен, опоясывающих каждого человека, кормят заключенного страстями - только приправленный ими, он съедобен для стражей. Насытившись, стражи ненадолго оставляют человека в покое, засыпают, распахнув все ворота: появляется шанс сбежать, но отравленный страстями и обглоданный до костей, человек в состоянии лишь увидеть смутные отблески свободы, да и то, если его запрокинутая голова повернута в сторону ворот.
Со стражами невозможно договориться, потому что они диктуют тебе твои собственные мысли, стражи неподкупны, так как что бы ты им ни предложил, уже было подарено ими тебе, стражи неуязвимы, ибо каждый из них притворяется тобой.
Мед мертвых пчел стекал по канализационным трубам и шахтам лифтов через провода, подсоединенные к телевоспроизводящим ульям. В каждой комнате гигантской клоаки установлены эти линзы с пустотой внутри.
- У тебя есть контрацептивы? - спросила она так неожиданно, что я даже выронил гитару.
Туман стелился таким плотным слоем, что слегка задевал этаж, где застыли две фигуры - моя и ее в странном ожидании.
- Нет, - соврал я, сомнамбулически наблюдая, как она извлекает хрустящий квадратик из сумочки.
- Ты сможешь доставить мне оргазм? - уронила она фразу - пренебрежительно, как и кондом на лак журнального стола.
Я чувствовал, как холодеют мои пальцы и нагреваются ее. Кажется, ответил, что да, конечно, и тогда она отправила меня в душ, сменив через пять минут. Чтобы не слышать, когда умолкнет шум воды в ванной, я включил телевизор.
Воображение распалилось до такой степени, что ореолы вокруг ее сосков показались чуть прикрытыми кружевным бюстгальтером, а, освобожденные от кружев, разрослись до размеров, представляющихся исполинскими лишь в воображении оголодавшего по материнскому молоку младенца.
Я присосался к ним с той же жаждой, пока мой член пульсировал во влагалище Натали, не насыщаясь и взрываясь. Многократно, пока она не взмолилась о пощаде. Но мне хотелось еще, и я продолжил в душе, потерял там сознание, и мне приснилось бесконечное соитие со всеми ипостасями Натали - от подросткового до старушечьего. Она разбудила меня под утро и позволила еще немного побывать в раю.
- Ты маньяк и извращенец,- заявила мне со свойственной откровенностью, - сексопат и гетерофил. Но, черт побери, это здорово!
- У меня две причины, чтобы не верить тебе против одной в пользу того, чтобы поверить.
- Интересно...
- Первая: если ты действительно так высокоразвита, как утверждаешь, то общаясь со мной, унижаешься, значит, сообщая что-либо о себе, делаешь это с позиции человека ниже среднего уровня интеллектуального развития. Второе: если я недоразвит, то, даже не пытаясь подтянуть меня к себе, но, тем не менее, уделяя внимание моей персоне, ты нуждаешься во мне, а значит, я вовсе не недоразвит.
- И какая же третья, спасительная?
- Боюсь, что не спасительная.
- Ну, не тяни!
- Ну... У тебя иные цели.
- Вот видишь! И что же здесь не спасительного?
- А то, что если я догадался об этом, значит, мы равны в обыкновенной людской гордости.
У ангелов нет цели. Это во многом объясняет их странное поведение и, разумеется, прощает им внешнее сходство с людьми.
Ангелы ничего не хотят. Увы, основная мотивировка человеческой активности - желания. Лишенные таковых, парят над собственной плотью, объятые лишь одной нетерпимостью - поскорее улететь еще дальше.
Ангелы не думают. Да, мысль есть порождение многовековой борьбы за выживание, равно как и все сопутствующие ей великие и низменные идеи. Посему жизнь ангелов похожа на нескончаемый праздник, а жизнь людей превращена в постоянную подготовку к кончине с соответствующими случаю церемониями и обрядами.
Из глубин себя к ней, из себя к ее границам, из тебя к себе. Кого ты боишься подпустить ко мне из глубины своей, девочка-ночь, кто пугает тебя во мраке моей ночи?
Женщине ничего не стоит оставить захваченную мужчиной территорию: думая, что раскрыл какую-то тайну, мужчина лишь подступил к очередной границе, за которой находится беспредельное пространство женщины. Даже желая впустить кого-то в себя, она не в состоянии подавить инстинкт отступления. И тогда начинается ложь... Ненавижу ложь и недосказанность, они заставляют подключаться воображение - этот вечный щит между зрачком и кончиком носа.
Теперь, когда я знаю, потому что вижу, что изменилось: и встав по обратную сторону зеркала, так же отделен от человекомяса тратящего отведенный ему срок на то, чтобы казаться лучше, вместо того, чтобы стать лучше.
Картинки отмирающего прошлого, проецируемые на настоящее - и блуждание по этим проекциям: вот наша жизнь - я всегда был ее недостоин, хотя и не горжусь собой - чем уж тут гордиться, если находишься в той же заднице, что и другие.
Даже освещавшие мне раньше путь - светились из глаз моих, радостным светом моих представлений о них, а не ими самими, погрязшими в грязном потоке человеческих судеб. А ты, такая непримиримая с этой гадостью, из последних сил, стоивших тебе срывом в эту гадость, заключила-таки перемирие с судьбой всех женщин: муж, ребенок, карьера.
Или, допускаю я невозможное, отпуская свой челн под мосты окаменевшей вечности, то была не ты, а пламя окончательного выбора из твоих глаз?
Почему под этим невыносимо огромным небом нам с тобой не только одиноко, но еще и тесно? Не хочешь заблудиться во мне? А я в тебе - хочу: интересно, что из тебя выйдет?
Все ночи с твоим участием слиплись в одну нескончаемую тень - что может быть глубже и мягче мрака, олицетворяемого тобой, моя милая тень в моем сердце?
Тот, кто возводит в ранг принципа собственные недостатки - чудовище, старающееся изуродовать всех, кто красивее его.
Глупость отвердевает, выделяясь из человеческого ума, становясь почвой для взращивания новой глупости. Таким образом и возникают системы, построенные исключительно на отходах мыслительной деятельности.
Непонимание - признак усилий найти себя между собой и отражением.
Понимание - признак удовлетворенности открытием, что между тобой и твоим отражением действительно есть что-то, похожее на тебя.
Но там ничего нет, поверьте мне, ничего стоящего. Чтобы понять, надо разбить зеркало саморефлексии, а чтобы быть понятым, так еще и все остальные зеркала!
Пришло время построить что-нибудь из собранных камней, даже тех, что разбросали безгрешные.
Если вдруг в твоей судьбе произошла ситуация, сходная с той, что уже когда-то потрясла тебя - это значит, что ты уже описал полный круг, отведенный лишь для разгона к следующему витку.
Ребячья склонность к установлению порядка обусловлена односторонностью взглядов на мир. Но мир многогранен и любит нас каждой гранью. Почему же из всех своих граней мы выбираем какую-нибудь одну и бережем ее поверхность, как зеницу ока? Все, что в итоге создает человек, усложняет ему жизнь и направлено на расшатывание, выдергивание и подмену натурального. А под ложные понятия приходите изобретать конкретные вещи для их хранения: часы для времени, компьютер для информации и прочая.
Верстовые столбы - вспышки света, учащающиеся по мере приближения к основному источнику - люди, взамен на их огонь одариваемые мной способностью любить.
Нам бы побольше общаться, чтобы ты не питала иллюзий вокруг моей личности, а я не фантазировал насчет тебя - но ты не хочешь. Обижаешься на несоответствие моих проявлений твоему восприятию и даже не пытаешься помочь. Осознаешь ли ты хотя бы смутно, что под нежеланием - признаком отрицания и обидой - признаком неудовлетворенности кроется страх - признак любви, глубокого, всесокрушающего чувства? Чувствуешь ли ты, хотя бы сердцем, что мы обязательно прорвемся друг к другу? Тебя бесит, что я люблю так, как ты хочешь, чтобы тебя любил твои «приятель», но предположить, что дело не в личности, а в ее состоянии, ты пока не в силах. Я прибыл сюда за тобой. Я сила, обретя которую, ты сможешь покинуть свой мир. Ты прибудешь к следующему путешественнику, чтобы растворившись в нем, дать ему силу для продолжения пути из мира в мир. Это и есть путь любви, не сопротивляйся ему.
Оставь мечты и беги от них без оглядки, иначе они сожрут тебя. Они добрые, пока не голодные, но приходит время, и не кормящий их хозяин сам становится пищей. С вершины мечты хорошо видно ее дно, увидев которое, приходится начинать восхождение заново. О чем бы ты не мечтала: земные блага и их верная спутница зависть или неземная любовь и ее родная сестра ревность - это вся рыба мирового океана, которую даже если удастся выловить в одиночку, съесть - невозможно, это предпочтение без права на осуществление - не твое, возможно, только для тебя одной, но не твое.
Хаос - это условное обозначение того, чего нет. Незначительными признаками порядка обладает что-либо, отличное от хаоса. Не было бы и этого без человека. Не было бы даже хаоса, потому что, чтобы допустить его существование, необходимо сознание. То, что есть, составляет смысл жизни, соответствующий логике - науке о связях между предметами и явлениями, которые можно понять. Человек, отрицающий познание мира посредством логики и предпочитающий инстинкты, возвращается в хаос.
- Я никогда не приду к тебе в гости, - категорически заявила ты...
Никогда - это ничего, а стало быть и относиться к этому серьезно не стоит. Кстати, мне очень хотелось бы пообщаться с тобой, а не с твоими настроениями. Пока ты говоришь - это какая-то абракадабра. Тишина - вот суперзвук, так как у нее всегда непревзойденная тональность.
Я попрошу о невыполнимом одолжении - медленно разоблачиться - и не важно, как ты отреагируешь - материально не твое действие, а лишь высказанное вслух острое желание: оно проникает дальше конкретных действий, в сокровенное место, где мечты сбываются, где ты раздеваешься передо мной.
Мы расстались с тобой, не встречаясь,
не влюбляясь и не отчаиваясь,
так подолгу глядели на небо,
окруженные холодом снега,
в свете маленьких звезд согреваясь,
а когда расцветали растения,
пестротой ароматов весенних
все никак не могли надышаться
и глядели, как птицы кружатся
над избитыми ливнем деревьями;
никогда не узнаем друг друга –
служат нам слишком разные слуги –
только общей судьбы очертания
стали чаще для нас узнаваемы,
поглядим же туда без испуга...
Любовь - это последний и самый унизительный способ защиты от тех, перед кем беззащитен.
Если предположить, что идеальные отношения, это когда мужчина чуток и нежен, а женщина ценит это до такой степени, что отвечает ему взаимностью, то для их реализации на Земле потребуется переделать всю многовековую традицию, а вернее, ритуал, ставший традицией, при которой мужчина груб и небрежен, а женщина культивирует жестокость.
Если поменять отношения и сопряженные с ними реакции, изменится и восприятие - обстоятельства утратят привкус вековечного ужаса. Если изменить походку, изменяется не только отношение к почве, но и ее отношение к тебе, так как ходьба - это твоя личная роспись на Земле о твоем существовании. Позиция определяет принадлежность.
Правда - это не то, что есть на самом деле, а то, во что очень сильно веришь, даже если этого нет. Основываясь на этой формуле, мне удалось достичь наивысшего мастерства в угадывании сначала целых предложений по первому произнесенному кем-либо слову, а затем и целых событий по первому намеку на их совершение.
Пример лично для тебя, родная: защищая свои границы и почувствовав опасность для своей территории даже в моих коллекционных видеокассетах, что я давал тебе посмотреть, ты из вежливости брала их, но прятала на пару дней в ящике рабочего стола, а потом возвращала с недовольными отзывами о просмотренном. Однажды, догадавшись, что я об этом знаю, ты решила меня наказать, и тут я применил свой дар предвидения и, пока ты обедала в столовой, выкрал из твоего кабинета свою же кассету. После обеда я зашел к тебе посмотреть приготовленный тобой спектакль, развязка которого удивила даже меня. Я уселся напротив тебя, устроился поудобней, пока ты ленивым движением выдвигала ящик.
- Да, - произнесла ты, - забери то, что мне дал.
- Я уже забрал, спасибо.
- Как, забрал? - и посмотрела вслед протянутой в открытый ящик руке. Дальнейший диалог - сугубо интимное удовольствие, поэтому опускаю его. Факт, ты понимала, что вернув кассету, причинишь невыносимые страдания, но боль проще упредить, чем испытать - я отобрал у тебя орудие пытки загодя. А выходя под ее растерянным взглядом, уже знал, что продолжение у этой истории будет неожиданным.
Спустя полчаса она позвонила мне по внутреннему телефону и предложила сходить за ее счет в кафе. Там было довольно уютно, но я чувствовал себя, как в бомбоубежище: безопасно, но только пока сидишь в нем.
Ощущение, что вне пределов помещений, где мы наедине - война без правил - вернулось, ворвалось вместе с уличной гарью в легкие, едва мы вышли на улицу.
Грусть вызывает доверие, твоя грусть вызвала во мне доверие, а нем растворились и остатки неприязни к тебе. Что-то хорошее поселилось в моей голове, приняв твой возрожденный из пепла облик - мягким пушистым клубочком, опуская теперь так часто ненасытные нити до самого сердца, но боль от них стала уже наслаждением.
Попал на Землю - тихо наблюдай,
в иных ролях себя не представляй,
но если влезешь вдруг в людскую душу –
сойдешь с ума и крыльев не получишь.
Легенды, как кометы с двумя хвостами: шлейфы небыли и были тянутся от них спереди и сзади, неотличимые друг от друга и одинаково привлекательные. Легенда об Антиксе Разрушителе - железноголовом императоре сновидений - гласит: однажды ночью Жану приснился мост через Двину готической части Витебска. Река кишела трупами, песок берегов стонал под стопами умирающих, и только мост, на который одному ему удалось проникнуть, оставался свеж и нетронут пролитыми на Землю язвами гнева господня. Под шоссейным слоем располагались вычурные коммуникации без начала и конца в пространстве и времени: из каждого коридора комнаты и поворота можно было попасть куда угодно. Так, блуждая по этому призрачному мосту, Жан запомнил следующее.
Могучая кроется в комнатах моста сила и энергия. Скажем, если в одной из них Жан повстречал своего двойника, пляшущего под там-там, то в другой, обустроенной почему-то под гардероб, жутковатого вида девица передала ему записку от Натали: «Не ищи меня, потому что даже если найдешь, это буду не я». Жан сиганул в воду, а угодил, невидимый, во дворец Антикса, восседающего на троне из обернутых в колючую проволоку новорожденных человеческих детенышей. Трон вопил и колыхался под ним, но погрязший в тоске оставался недвижим. Слепленный из мутировавших ишаков и варанов визирь смиренно прервал размышления правителя:
- О, несправедливейший, нам угрожает опасность.
- Какая, - вяло отозвался монарх.
- Еще один из подопытных догадывается о нас.
Подобрав в два узла мантию, но не теряя достоинства, Антикс гневно поднялся.
- Догадывается или узнал?
- Как будет угодно вашему величеству, - мудро ответил визирь.
- Мне угодны доклады об их уничтожении, а не об их неожиданных прозрениях. Надоело! Все это неспроста - завелся предатель, выявите его, и дело с концом! А этот новоявленный просветленный - где он сейчас?
- Пока неизвестно, - склонил все четыре головы визирь, - но поиски усилены.
Меловой период - десять лет обучения, графически отображенных на школьной доске. Парты, расковырянные авторучками в эротическом нетерпении, углубления в столешницах, заполненные засохшим соком ранних наслаждений, неоднородный лак, источающий особый аромат. Вдыхая его ноздрями, как кокаин, обалдеваешь, не столько вспоминая, сколько переживая поминутно самые пиковые моменты.
- Вы ничего от меня не добьетесь, - глухо вымолвила она, глядя куда-то поверх их возбужденных тел: в даль, на границе которой стоял я, сжимающий слабыми пальцами швабру. Мысленно я переломал ребра подонкам-одноклассникам, а там, на безопасном расстоянии, сквозь тонированные стекла лаборантской, куда затащили мою напарницу по дежурству, я заворожено наблюдал, как они сначала бесцеремонно лапали ее, затем, совсем потеряв головы от похоти, распяли на жестяном передвижном столике среди заспиртованных глистов и лягушек, утолялись попеременно, припадая грязными хоботками к розовому цветку.
- Не слушайте эту дуру, держите крепче руки, раздвиньте пошире ноги. Вот, сука, нам твое разрешение без надобности!
Как гаечным ключом попытаться отвинтить волосок у соска, так невозможно описать лепнину насилия, пропитанного формалином в изголовье кабинета биологии. Седьмой «В», апрель. Удовольствие от страданий, страдание от удовольствия.
В лампах стократ отраженных
от линзы наполненной ванны
тихо колышутся два перламутровых тела
впервые сплетенных -
девочка вытерла губы улиточным жалом,
выпив другими губами жемчужное зелье;
гибель невинности снята видеокамерой,
ангелы улетели.
«Легализация детского порно с гротескными ограничениями по возрасту «с двенадцати лет», хотя на пиратских копиях фигурируют только-только научившиеся ходить - бич нашего времени, загоняющий цивилизацию в каменный век...»
Во время фестиваля у ратуши один старомодный старичок в беретке набекрень купил у меня сборник моих неизданных рассказов, а на следующий день застал на том же самом месте и доплатил за наиболее понравившийся ему рассказ, называющийся «Кровь реки».
«Сизый голубь, которого вечером поджарят нанизанного вместе с еще двумя собратьями на самодельный вертел, утром возвращался с зернохранилища и в хорошем расположении духа приземлился на подоконник маленькой хижины, окруженной цветущей мятой, чтобы почистить перья. Сквозь тонкое стекло птица наблюдала сцену, успокоившую ее до дремоты.
В уютном заваленном мягкими игрушками помещении с мультипликационными стенами на просторной кровати тринадцатилетняя девочка поглаживала член спящего мальчика, осторожно взяла его в рот и принялась сосать, сначала медленно, а потом яростно, пока тот не зафонтанировал, обильно покрыв ее грудь и плечи студенистой горячей росой. Юный любовник проснулся и доставил своей подружке ответное языковое удовольствие, после чего они совокупились и долго не могли разъединиться. Кончая одновременно, они так громко кричали, что голубь встрепенулся и улетел.
Этим мальчиком был я, а этой девочкой - моя сестра. Оставленные без присмотра взрослых на нескончаемо прекрасных два дня, мы без устали повторяли то, что впервые сделали три года назад, насмотревшись плохо припрятанного родителями фильма. Все предварялось тем, что мы мастурбировали, сидя друг напротив друга, а она нечаянно дефлорировала себя. На следующий день я вошел в сестру по ее настоятельной просьбе.
Нам не казалось, что мы занимаемся чем-то противоестественным, нам нравилось задержаться в детстве, но, поужинав жареными голубями, мы поняли, что отведали запретных плодов, и скоро будем изгнаны во взрослый мир, где такое поведение считается греховным и даже преступным. Мы съели единственного свидетеля нашего счастья и поклялись никому не рассказывать о случившемся, пока кто-нибудь из нас не умрет. Я сдержал клятву, но мог ли я знать в тот звездный вечер, прижавшись к ней перед дотлевающим костром, что обнимаю существо, которое буквально через месяц станет призраком.
Мою сестру убила река, а вскрытие показало, что в ее чреве зрел плод нашей кровосмесительной связи.»
- Это правда? - полюбопытствовал старичок, представившийся как художник с псевдонимом Алекс.
- А что?
- Если вас мучает совесть по безвременно ушедшей сестре, то я мог бы помочь вам облегчиться весьма незаурядным способом.
- Как же?
- Пойдемте со мной, как стемнеет. К этому времени открывается одно из многочисленных детских секс-кабаре, на посещение которого у меня имеется бессрочная аккредитация. Там собирается вся столичная мразь: педрилы, педофилы. Они приходят туда со своими мальчиками и девочками, чтобы снять и совратить какую-нибудь невинную душу из танцевальной труппы. Сойдете за моего бой-френда. Соглашайтесь!
Я согласился. Едва стемнело, он заехал за мной на такси, уселся рядом на заднее сиденье, завязав мне глаза черной повязкой - развязал непосредственно по прибытии - челюсть моя отвисла, едва зрение адаптировалось к полумраку.
На озаренной веселым пурпуром сцене два инфанта в балахонах а ля Пьеро занимались содомией под музыку Сержа Гинзбурга.
Мы с Алексом заняли свободный столик, и миловидные близняшки в прозрачных накидках и тяжелых бантах подали нам вермут и пачку сигарет.
- Обслуживание здесь бесплатное, - пояснил художник, - оно входит в счет моих членских взносов. /Произнося предпоследнее слово, старичок ехидно усмехнулся./
Следующим номером шли акробаты: двое дюжих мужчин и миниатюрная девчушка. Закинув крошечные ножки на мускулистые плечи, один атлет стал вылизывать ей вульву, а второй пристроился к свешивающейся голове гимнастки. Финал сорвал бурные аплодисменты: набежала толпа перевозбужденных пацанов-голышей дошкольного возраста, и она умудрилась обработать неоперившиеся стручки у каждого, вися на руках обкончавшихся партнеров и выполняя при этом немыслимые трюки.
- Кто эти дети? - спросил я ошарашено.
- Днем они числятся учениками балетных и цирковых школ, во всяком случае, их родители или опекуны получают за них деньги именно там. А сейчас будьте внимательны. Видите вон ту пару?
На коленях у сильно подвыпившего лысого толстяка, одетого, как обычно одеваются богатые дебилы - стильно, но безвкусно - сидела настоящая нимфа в бархатном обтягивающем платье. Ее длинные черные волосы искрились даже в темноте от вшитых туда бриллиантовых песчинок. Бармалей лапал чуть наметившиеся грудки и насильно целовал в губы. Щелчком жирных окольцованных пальцев он подозвал официанток, что-то шепнул им, и вскоре к ним присоединился пассивный Пьеро.
- Мальчишка им понадобился для ночных сеансов подпольной киностудии... Что такое? Вы плачете?
Я не просто плакал - рыдал, вцепившись до боли в ногтях в подлокотники кресла.
- Послушайте, дедушка, - проревел я с таким надрывом, что на нас зашикали со всех сторон, - я плачу, потому что читал в газетах и раньше, что такое возможно, но я не верил!
- Оглянитесь, - встряхнул меня, схватив за лацканы пиджака, Алекс - лицо его перекосилось от гнева, - оглянитесь, глупый романтик и просыпайтесь. Мы видим с вами сейчас всего лишь мазню, вроде крема на торте - изюм, орехи, а тем паче ром, глубже, и чтобы вы донесли это до сердца тех, у кого оно еще есть, я вам покажу все! Мы опустимся в самые недра ужаса, так что, пожалуйста, не заставляйте меня разочаровываться в вас.
Он отпустил меня и рухнул обратно в кресло. На фоне садомазохистской оргии с участием четырех женщин в эсэсовской форме и связанного колючей проволокой подростка сгорбленная фигура праведника выглядела несколько странновато - я невольно улыбнулся.
- Так-то лучше, - выдохнул он. - Да, вы правы, такое, - он махнул через плечо в направлении Пьеро, Мальвины и Карабаса-Барабаса, - невозможно. Не умещается в сознании. Вы святой. Секс с ребенком не порочен, когда совершается по любви, поскольку проявления чистоты - как та река, что уносит и доныне вашу сестру к сердцу господа бога. Я говорю часто о сердце, потому что беспрестанно страдаю от его нытья. Я скоро умру, но успею отомстить этому миру за чудовище, которое он из меня сотворил. Взгляните еще раз на нимфу с алмазной прической, Ее зовут Натали. У меня в детстве была кукла с такой фигуркой. Я небрежно обращался с ней, потому что не считал ее живой. Спасите эту девочку - она не виновата, что ее считают куклой.
Взрослые рядят детей во все свои одежды - в прямом и переносном смысле. Это касается даже вовлечения младенцев в порноиндустрию и приписывания им взрослых качеств. Смысл - это грубая материя понимания, наброшенная на тонкие формы познаваемого. Таким методом пользуются взрослые, сначала зачехляя увиденное, а потом уже разглядывая подробности. У образованного человека всегда при себе за плечами огромный мешок знаний, а в мешке чехлы самых разных размеров.
Предавая анафеме лицемерных пуритан, правой рукой подписывающих смертный приговор педофилам, а левой мастурбирующих при виде обнаженных инфант, заявляю:
самая совершенная женщина - это несовершеннолетняя, потому что она еще не тронута плесенью общественной морали, заставляющей манипулировать простыми мужскими желаниями в корыстных целях. Секс с малолеткой приносит истинное удовлетворение - нет существа более благодарного, чем удовлетворенная девочка!
Все мифы питаются прошлым, все сильные чувства - детством: когда педофилы были маленькими, они любили сверстниц, сохранив это прекрасное чувство неизменным до самой смерти, поэтому извращенцами можно смело назвать тех, кто в период полового созревания испытывал влечение к собственной матери, а по достижении возраста вынужденного выбора партнерш останавливался на женщинах, хоть чем-то напоминающих им выносившее и вскормившее их тело.
Когда кто-нибудь поблизости обращается к богу, молитвы слышу только я. Не всегда могу помочь, но стараюсь по мере сил.
У меня отменный нюх на падших, я угадываю их местонахождение с точностью до миллиметра. Вчера в полнолуние человеческий детеныш забрался на крышу смежного с моим небоскреба и, раздевшись донага, принялась лепетать заклинания. Я тут же проснулся и прокрался к несложному алтарю - общей антенне на гудронном плато, где коленопреклоненная взывала к неведомым силам:
- Господи, милосердный, верни мне моего возлюбленного, хочу принадлежать одному ему, пусть делает со мной, что хочет, но пусть он будет моим!
Серебряная от яркой луны кожа вызвала грустные воспоминания, но, справившись с приступом ностальгии, я одним прыжком настиг жертву, распластал ее и на глазах у бесконечности плотно поужинал.
О нераскрытых преступлениях быстро забывают. Складывают. В архив. И лишь изредка усматривают аналогию в каком-нибудь новом злодеянии. Но я не злодей, не маньяк, а как это принято формулировать, генетический урод, у меня все другое, в особенности обмен веществ: питаюсь кровью маленьких особей женского пола. Почему совершаю соитие перед тем, как убить? Потому что в моей семенной жидкости содержится суперактивный вирус, от которого при попадании в их организм кровь становится съедобной.
Исключительно ангелам позволено осуществлять замысел божий и облагораживать человеческую природу посредством искусства, не испытав ни восторга ни жалости.
Я делал это, как если бы был кем-то другим, будто на меня одето его тело, а мне отведена скромная роль наблюдателя. Но разве не то же самое, только безотчетно, происходит всегда и со всеми? От колыбели до гроба люди занимают давно распределенные места и занимаются предначертанной работой, обеспечивая функционирование исполинского организма, даже прикованные к постели - одной лишь своей жизнью. Даже убивая и умирая.
Извивающаяся подо мной, видимо, почувствовала нечто подобное в предсмертных муках, так как тело больше не принадлежало ей, а душе открылись страшные тайны, страшнее меня и причиняемой мной дикой боли.
«Вчера вечером папа выгнал меня из спальни и спал на моей кровати, Утром он съел мой завтрак, а сейчас смотрит мои мультики. Я ничего не могу сама, потому что очень маленькая, чтобы делать то, что хочу. Мама сказала, когда вырасту и стану заметней, появится мужчина и увидит, какая я. Тогда мне можно будет родить мальчика или девочку - и делать все за них. Им это не понравится, но такова жизнь. Я придумала себе друга, но и его мне не разрешили иметь - привели для дружбы совсем не того. Скорее бы вырасти, но говорят, что дети растут так долго, что потом забывают, чего хотели, и, становясь взрослыми, занимаются только тем, чем занимались их родители.
На ощупь он вовсе не такой жесткий, как папин палец, но и не такой мягкий, как гусеница, а как раз такой, какой хотелось мне давно, еще когда напали эти сны с именно таким, казавшимся тогда фантастическим.
Он вполз в меня, угрожая ядом, от которого заболеваешь на девять месяцев в одиночку, а потом выздоравливаешь вдвоем, а то и втроем, и выполз, орошая мои волосы и грудь взбитыми сливками этого яда, безопасного снаружи. Я потеряла вес, улыбаясь громче, чем дыша - и Жан ничего не понял, но почувствовал, потому что буквально утопил меня в поцелуях. Если это счастье, то мне другого не надо.»
Трепещут ресницы ночным мотыльком
под светом неоновой надписи:
«Открыто. Входите. Давно уже ждем».
Но тот, кого ждут, не является.
Разинуты лица угрюмых детей
за мамами вслед волочащихся,
из мертвых домов провожают гостей,
а тот, кого ждут, не является.
Потерпит, совсем не считая часов –
отстанут собаки и пьяницы,
объявят по радио несколько слов:
«Напрасно ты ждешь, он не явится.»
Но всем вопреки, не снимая оков
с навеки закованной памяти,
она будет ждать, не считая веков,
покуда любимый не явится.
Вечер пронизывал мягкую муть театра, свистя в гортани тенора первоапрельской сосулькой.
Все обещало быть неудобным: пыль в заусенцах перил и перерывы между звуками шагов, но я ведь никогда не верил чужим обещаниям - и поэтому все вышло на славу.
Уже засыпая, услышал сквозь толщу стен и слои соседских мыслей и глубоких снов тремя этажами выше пение от сердца. Приподнялся, обнажая пропотевший под верблюжьим одеялом торс, ловя каждой клеточкой кожи движение воздуха в спальне, такого же живого, как и призраки в простенках. Голос поющего растрогал до слез. Встал, оделся, вышел из квартиры, поднялся на поруганном лифте до нужной отметки, долго не решался позвонить в дверь, но рука машинально надавила на кнопку звонка.
- Кто там? - вопросил хриплый баритон.
- Извините за позднее вторжение, но я тоже музыкант, как и вы, по-видимому. Который день подряд я слышу ваши репетиции с ребятами, но сегодня вы запели один, и я не удержался. Я живу тремя этажами ниже, и если вам тоже не спиться и на душе кошки скребут, впустите, пожалуйста, я тоже что-нибудь спою.
Отворил джинсовый мальчик университетского возраста и вида: гладкий, худой с большими глазищами на бледном лице и старомодной прической, взбитой феном и привычкой запускать в нее пятерню.
- Заходи. Курить есть?
- Бросил.
- Ну и хрен с ним. На чем играешь?
Сразу ударила по глазам безупречно расставленная мебель - безупречность тоски, воткнутой под обликом мебели в пол гостиной.
- На всех, что имеются, - был мой ответ.
Все, кого я люблю, ведут себя очень странно: сторонятся, завидев букеты в моих руках и плоды райского сада в моих корзинах.
Я живу в доме-жвачка, мой долг убивать прохожих. Куклы, с которыми я дружу, лучше всех друзей, что тают леденцами в памяти гробовщика. Сторожа закона уважают мои следы и заметают - кто с благоговением, кто с ужасом, застывающим на мордах метельщиков, провожающих взглядом мой джип, взметающий присохший к асфальту мусор и пряную листву.
После ужина, переодеваясь в обтягивающее платье из сиреневого латекса и освобождая из-под тесного парика длинные светлые волосы, я обуваюсь в удобные бирюзовые туфельки и, слегка прихорошившись и приукрасившись, грациозно ухожу в жизнь, о которой, просыпаясь в разных местах, ничего не могу вспомнить, к сожалению, но улыбка держится до полудня.
Аттракционы с участием Христа становятся все более дорогостоящими, но я так люблю его, что у священника местной церкви обостряется волчанка, едва он замечает меня, вплывающего под своды храма с молитвенно-сложенными ладошками и на коленях. Виброфлюиды органной музыки вызывают эрекцию, а вступающий в пик канонического коитуса хор семинаристов - эякуляцию и частично – лактацию.
«ГУРУманы манной каши
Опыты по расширению сознания показывают поистине необъятную перспективу познавательных возможностей. Нам их явили в монументальных трудах теоретики и практики измененных состояний, мудрецы и лжецы психоделических путешествий, участники и мистификаторы чудес. Все они умерли или при смерти, оставив нам в наследство материальные подтверждения истины - книги. Иной раз прикрою мечтательно глаза и представляю себе какого-нибудь престарелого, но подтянутого восточного или западного гуру, отошедшего от обременительных занятий с учениками на заслуженный покой и выкроившего, наконец-то, годик-другой и на то, чтобы исписать тысячи страниц послания к человечеству. И вот «летопись закончена» его, и, прекратив марать пером бумагу, он, преисполненный величия, подыхает. Достойная смерть достойного человека - облетит весть вокруг земного шара и осядет вместе с остальными удобрениями в почву.
Итак, зачем люди пишут книги? Этот вопрос не относится к желторотой молодежи, в чьих порывах выпендриться мы находим больше энергии, нежели смысла, но тем их перлы и ценны. Самовыражение в юном возрасте шагает рука об руку с буйством гормонов в крови, но как быть со стариками? Лезут себе и лезут на пышногрудую Музу, тыча в нее пересохшими чернильницами - упорство стариков отвратительно, потому что: с одышкой, с перцем без изюма, аритмично; их пища не шашлык с коньяком, а манная каша с молоком. Уходя из мира, они совершают преступление: вешают лапшу на уши, вселяя в читателей опасную иллюзию, что бодры и полны сил именно достигнув рубежа жизни. Позволю себе не верить им, допуская вероятность существования настоящих мудрецов. Их не видно не потому, что они не пишут книг, а потому что непроницаемы. Им дела нет до человечества. Появись они среди нас снова, то погибли бы вместе с нами.»
- Ну, и что в этой статье сверхординарного? - поинтересовался Жан, вяло пробегая глазами по строчкам. Андрэ не мигая, процедил сквозь плотно сжатые губы:
- Бедного парня закатали по частям в асфальтовую тропинку от его дома до ближайшей булочной - и все за одну ночь - статья появилась наутро. Но факт, что она все-таки появилась, говорит об их оплошности. Убирая Спайса, они отвлеклись на тебя и упустили самое главное... Статья стоит дороже жизни неудачливого журналиста.
Ты откопал нечто такое, что сделало тебя важнее откопанного.
Рыбы на дне затаились, надеясь, что не они, а другие схватят наживку на остром крючке, лодка, волне подчиняясь, качалась, в сон унося рыбака по реке - время готовило новые дни, приправляя отравой самые злые из них, но сколько бы ни было сказок, что привкус у прошлого сладок, все это бредни одни...
У прошлого есть замечательная особенность, схожая разве что с мечтой: о нем дозволяется вспоминать, не считаясь с фактами, что угодно. Будущее еще специфичнее: любая причудливая ахинея, придуманная сегодня, сбывается, обретая аналоги если не назавтра, то уж точно вскоре, ведь только человек не является галлюцинацией бога, так как создан по образу и подобию Единственного.
Работая внештатным корреспондентом в газете, не симпатизирующей правительству, я то и дело снимал на короткое время квартиры. Въезжая в новую, последнюю, услышал от интеллигентного парня с испитым лицом, передающим мне ключи, следующую байку:
- Вам здесь понравится. Атмосфера, знаете ли, от предыдущего съемщика... Он тут и впрямь все снимал - на восьмимиллиметровку: девочки, мальчики от двух до двенадцати, богатые дядьки и тетки. Спермы пролито больше, чем крови при Ватерлоо. Вот вам кассетка - они мне бесплатно от него доставались - посмотрите, прибалдеете: пытки, содом и еще черт знает что! Только, тшш, никому - это вам за переплату.
Так я узнал, что переплатил, но и слова вставить не успел, как парень ретировался, оставив меня с ключами и ужасной видеокассетой в уютной, недурно оснащенной техникой и мебелью пещерке.
Помнишь, я как-то сказал тебе, что вода - самый сильный наркотик. Сейчас, видя, что ты неправильно меня понял, наблюдая, как ты, пропустив сквозь себя тонны воды, ничего не добился и сделал вывод, что я имел ввиду огненную воду, с горечью в сердце и принимая во внимание другое твое ошибочное заключение, объяснюсь:
Мощнейшая движущая сила сконцентрирована в обычном стакане воды, но тем она действенней, чем сильнее ты сам. Под силой подразумевается самостоятельная возможность мобилизовать все внешние и внутренние системы личности, проявляющиеся в полном гармоничном взаимодействии.
Используя воду, усиленную спиртом или любое вещество, обладающее стимулирующим свойством, ты совершаешь акт, обратный естественному: отдаешь неподконтрольную тебе систему напрокат взамен на ее кратковременный всплеск, завершающийся сгоранием. Все, что ты принимаешь в себя как силу, забирает у тебя ровно столько же, насколько ты рассчитывал от него получить.
Аналогично и с женщинами: если не можешь быть счастливым с одной, то, ища это счастье у многих, позволяешь им склевывать его с себя, как курам золотые зерна - дочиста и бесполезно.
Лес не сразу впускает в себя солнечный свет, но отпускает почти внезапно.
Следующий эпизод моей книги подобен нечеткой линии озерного прибоя в сумерках. Я - на трухлявом, участками фосфоресцирующем поваленном дереве сижу на пересечении широких троп с заряженным револьвером в руке. Бывает автоматическое письмо, когда отсутствие мыслительной деятельности приближает ваше творение к чуду, а бывает автоматическая стрельба, когда цель так же неясна, но ситуация целиком и полностью под контролем провидения.
Мне позарез понадобились трофеи из потустороннего мира. Иного способа вытащить кого-нибудь оттуда, как только подстрелить, я не усматривал. О лесных перекрестках я вычитал в пособии по практической магии, но в землю ничего такого не закапывал для привлечения духов, надеясь, что самое мое нахождение там под душным беззвездием купальского неба уже достаточно крупная приманка.
Итак, ставка была сделана на случайное совпадение истинного облика хищника с воображаемым во время пальбы в место, где он окажется предположительно и действительно. Конечно, напади он до того, как мое представление о нем сделает его уязвимым, сильно пострадала бы не только моя плоть, однако, готовясь к худшему, я пошел на этот опыт бескорыстно, а посему втайне уповая на покровительство фортуны.
Мы мчались в открытом каре: столбы расступались исступленно, воздух ревел, резонируя в разинутых пастях. Там, позади... поотстав, пригнувшись к земле, бежали преобладатели, городские чудища, наши урбанистические страшилки. Не догнать им, так как горючего вдоволь - их моторчики устанут до первых лучей рассвета. Они застрянут в траве, увязнут и погибнут, доставшись одноруким братьям-сборщикам.
Сжимая пальцами горящий карандаш,
дрожащей пустоте внутри внимая,
я понимал умом, что умираю,
но чувствовал, что эта ночь - мираж;
согрев нагромождение зеркал
в чужих тенях, ползущих по экрану,
не побывав даже в ближайших странах,
далекие планеты рисовал:
по ним, ломая изумруд травы,
первопроходцы светлых троп шагают,
лягушек спелых пальцами сжимают
и улыбаются лучам зари.
Автомобиль летел по проселочной дороге, рассекая волны яблоневой и кленовой листвы, кружащейся позади нас в сюрреалистическом вальсе.
Виктор отпер тяжелый засов, и мы въехали во двор, слишком большой для такого маленького домика. Небо быстро передвигалось над шпилем громоотвода, словно на экране в дни показа черно-белого шедевра.
- Пить будешь? - вопрос заурядный, чего не скажешь о протянутой мне бутылке.
- Виски? - удивился я.
- Два ящика, - расплылся Виктор в самодовольной улыбке и шумно приложился к своей порции.
Помещение, куда нас загнал дождь и голод, уже давно ожидало нас: накрытым столом, треском камина и сиятельной Мэри.
Она отдалась нам с покорностью наложницы, не издав ни звука, но проявив чудеса техники. Потом втроем зарядились из розовых шприцов и принялись описывать эллипсы по периметру комнаты. Постепенно в стенах, потолке и полу отпала необходимость для отталкивания ногами - но мы упрямо не выходили на новые орбиты. Виктор отправился к белым друзьям, а я сохранил жизнь Мэри, умоляющей меня о расправе.
В общем, каникулы начались весело - особенно досталось соседям, но Виктор упредил их жалобы, обойдя каждого с винчестером и извиняясь.
Анатоль реалист во всем, даже во снах. Нынешней ночью он при содействии приснившегося Альберта, усовершенствовал свою знаменитую теорию полярностей.
Месяц назад Жан пожаловался Анатолю, что в этом году весна особенно тревожит душу, на что реалист, усмехнувшись, заметил:
- Не весна, мой друг, а кислородная недостаточность. Зелень, идущая в рост, поглощает больше кислорода и соответственно больше, чем летом, выбрасывает в воздух углекислого газа. Люди начинают задыхаться и, повинуясь инстинкту сохранения вида, торопятся жить, их организм настраивается исключительно на размножение. Ну, а так как иных объяснений усиливающемуся по весне сердцебиению, любовному томлению и помрачению рассудка человек в силу своей извращенной фантазии не находит, то остается только облагородить его душу влиянием священной весны.
- Ты пошляк.
- Нет, пошляк ты. Я говорю суровую правду - и это делает меня спокойным перед Создателем, а ты рафинируешь ее в своих рассказах, отчего и делаешься беспокойным. Ответь честно: зачем ты пишешь?
- Прежде чем хаос, к которому нас приучали тысячелетиями, не обрушился, сметая все лучшее в наших душах, я хочу доказать людям, что сопротивление не бессмысленно и это мы, а не они победим, если прекратим притворяться.
- Согласен, что хотя методы наши и разные, но цель одна. А не сдается ли тебе, что и твои и мои усилия усовершенствовать человеческую породу пусть и выгодно отличаются от инквизиторских костров, однако столь же прозрачны. Присмотрись хорошенько к своим читателям, вглядись в их тупые морды - конечно, они похвалят то, что ты для них написал, мол-де, чисто, свежо, романтично, но в глубине души, которая у большинства из них располагается на кухне в компании единомышленников-собутыльников, они будут плеваться, причем, учти, каждый плевок попадет в тебя. Они нуждаются в том, что сами же и запрещают - в ЗАПРЕТНОМ. Подай им амброзию на серебряном блюде - сожрут и выблюют. Им бы чего-нибудь грязного, легкоусваиваемого, на что они настроены и вытренированны не одной сотней поколений таких же животных, как и все, кого они способны воспроизводить. Дай им наркотиков, насилия и нечистот, от морали они страдают. Так ведь, не правда ли?
- Я жертвую собой ради искусства - неужели это ничего не значит?
- Если бы я верил в ангелов, то сказал бы, что пишешь ты точно им в усладу.
Мои окна всегда на закат, а сколок в стекле окна передвигается по небу только следуя моему взгляду.
Как-то незадолго до своей гибели /утонул в Карибском заливе/ Анатоль предложил Жану:
- Сейчас я познакомлю тебя с одним человеком. Опиши его и назови Носителем счастья. Примечательная личность, но никакой личной жизни. Зато он устраивает чужие судьбы - этим и живет.
Они подошли к железной двери на площадке четвертого этажа и Анатоль позвонил в дверь, смело соединив два провода, свисающих над зияющей в стене дырой.
После третьего стакана водки открывший нам дверь бледный худосочный мужчина в годах разоткровенничался:
- Я знакомлюсь с женщинами и, узнав их поближе, намеренно провоцирую конфликт. Совсем недавно, проведав, что у моей подруги есть сердечная тайна - старый любовник, мучавший ее отказом вот уже четыре года, я решил помочь ей. Она выбрала меня как утешителя, но я чувствовал, что счастлива она сможет быть лишь с ним, поэтому однажды выбрал подходящий момент и обманул ее. Использовав все, чем никогда раньше не пользовалась, а именно свою личную энергию, она сперва отмстила мне, а после, вернувшись к любовнику, покорила его и вышла за него замуж.
- Но почему вы так поступили - это же зло!
- Да, зло, но сказать правду означало бы обречь ее на еще горшие страдания с таким никчемным человеком, как я. В глубине души она понимала, что нечиста совестью и готова на предательство, но вот я ускорил процесс, взяв эту грязь на себя – и теперь словно гора сошла с ее детских плеч, больше нет причин ответственности за собственную подлость.
- А вы не обижаетесь на нее?
- Я прошел в своем развитии стадию обид. Обижаются те, кто ошибается, ибо не в состоянии обвинить себя за то, что встали на неправильный путь, сваливая вину на других. Поэтому все, кто меня проклинает, счастливы.
- А вы?
- Я тоже счастлив, ведь взамен я получаю вечную молодость души. Рискуя человеческим счастьем, которое, как вы уже убедились, эфемерно и отнимает время, ибо жизнь - это воспоминания перед смертью. Обо мне же стараются не вспоминать, значит, я не старею. И вот еще что: добро - это музыка, и редкая удача исполнить до конца свою мелодию.
Тонут за окнами люди в холодных снежинках,
жизнь замерла, затаилась до первой капели,
твой день рождения так непростительно близок…
Мы все могли, только вовсе того не хотели –
нам разрешили познать наслаждение секса,
но не сказали, зачем это, собственно, нужно:
похоть, как снег, как последнее верное средство
от настоящей любви и простой человеческой дружбы.
Я замерзаю - и дело не в том, что не топят
жалкие печи гармошечной батареи,
ты поддалась настроению больше не строить
чистых дворцов и ушла вслед за белой метелью.
Чтобы не вызвать лишних подозрений, я исследовал парк, неспешно прогуливаясь по нему ранним воскресным утром. Фантики и семечная скорлупа хрустели под ногами, как майские жуки, скамейка у фонтана жутко воняла краской, но два пенсионера сидели на ней и перемывали косточки политической оппозиции. Одутловатый фотограф, используя в качестве пошлого фона ратушу, выставлял на решетчатый стенд образцы продукции и игрушки - взгляд гигантского розового кролика издали казался снисходительным.
- Привет, - оторвал меня от наблюдений озорной голосок. Тани, с мужем под мышкой и шоколадным батончиком в свободной руке собиралась пофлиртовать, но я предпочел распрощаться.
- Привет - привет, - сказал я, имитируя стук колес скоростного экспресса. - Как дела?
- Хорошо. Какими судьбами тут?
- Да-да. Это сколько уже? - полдевятого! - о-о, побежал, побежал.
В следующее воскресенье все повторилось, но теперь без случайных встреч со знакомыми. Два пенсионера уже в других одеждах на той же скамейке, еще более затекший фотограф раскладывает атрибуты прекрасных мгновений, к фантикам добавились шкурки экзотических фруктов, обходя которые и поскальзываясь на незамеченных, я добрался до заветного тополя, еще не отпустившего на волю плененных им в феврале пушистых снежинок.
Там я непринужденно закурил, тщательно осматривая каждую выщербину нижней трети ствола. Ничего. Разочарованно тронувшись дальше, я по рассеянности чуть не убился о фигуристый фонарный столб. Невольно схватившись за него, чтобы не упасть, вдруг нашел то, что искал.
В это время по широкой лестнице, ведущей к аттракционам в Яме Чудес, ко мне заинтересованно поднимались три милиционера. Чтоб они не приняли меня за пьяного, я, зажав между пальцами нащупанную в пазике столба капсулу, бодро зашагал прямо на них, обогнул слева, как бы и не замечая прищуренных кабаньих глазок, и спустился вниз. Не окликнули - значит, обошлось.
Капсулой оказался цифровой плейер. Купив в ларьке микронаушники, я подсоединил их к своей находке и нажал на кнопку воспроизведения.
Призраки отделяющегося от меня прошлого, призраки впивающегося в меня будущего, срывая даже самые пряные цветы настоящего, я ощущаю их одновременно ростками и прахом. Суждено ли мне вечно возвышаться водораздельной скалой посреди реки жизни, суждено ли достичь берегов, к которым так стремлюсь, или все это тоже мираж, метафорический мираж…
Скрип от трения моей тишины о выползшую из соседних домов тишину такой надсадный, что бесполезно затыкать уши - он проникнет под лепестки век и расщекочет волосы ресниц.
Когда глаза видят, а сердце не слышит, кроме приятных воспоминаний остается еще боль - страшная, предынфарктная.
Слюнные пузыри вытекающие из уголка губ на подушку распространились по спальне, светя по воле спящего апельсиновым цветом. В их соприкосновениях рождалась музыка, слышимая даже соседям, отчего они назавтра пожаловались участковому, и тот посетил в обеденный перерыв нарушителя спокойствия, а, прочитав лекцию и выслушав отчаянный протест, сурово добавил в итоге:
- Еще раз повторится такое, привлечем по всей строгости закона. - И ушел.
Горючие слезы струятся из глаз, заливая бурным потоком нижние этажи - и снова жалобы, вызовы в суд и штрафное взыскание с предупреждением о выселении.
Соленая кровь из открытой перочинным ножиком вены...
Кто бы еще так заболел, но чтобы всем было хорошо?
Я смотрел на тонущий в вязком сиропе дождя одинокий человеческий силуэт, и мысли мои становились необычайно отчетливыми - следствие крайнего переутомления - и тонущий силуэт заострился настолько, что скоро стал виден не с одной стороны, а со всех, словно зрение вдруг переняло от дождя способность обтекать.
Я помню, как тучи собирались над пересохшими глотками водосточных труб и солнце рождало меж зелеными и фиолетовыми полями радужные врата и освещало воздух так ярко, что не было видно звезд: ни счастливых судьбоносных, ни падающих в бесконечном пространстве так бессмысленно и так кошмарно быстро. А сейчас с шуршанием разворачиваемой фольги мой мир остекленевает.
...плавный поток обнимал их обнаженные тела. Это был их день, и в этом дне были только он и она. И водная стихия, сближающая их наичистейшей близостью...
Вода - это последняя среда, в которой нам еще дозволено летать без крыльев.
Вода - это то, чем мы щедро залиты в преддверии новой метаморфозы.
Вода - это огромное количество чистоты, требуемое на наше очищение.
Есть порог в сказочном доме, нарисованном тобой; переступив его и вдохнув, мой выдох отпустит вместо слов цветы невыразимой красоты.
Есть специальные места, если нет, то лучше держать их в своем сердце: с горами, реками, рощами, залитыми лучами тоньше волосков на руке девочки - где мудрость свободна от демагогии.
Есть специальное время, когда, погладив во сне твои локоны, мои пальцы кончат с силой в сотни раз превышающей мою собственную, как мужчины.
Есть голоса, дающие самые неслышные в мире советы, воспринимаемые от кончиков ногтей.
Может быть, есть место, куда мы с тобой, наверное заранее не договариваясь, придем в определенное время и, скорее всего, каждый из нас знает, как это произойдет - и я и ты обязательно встретимся.
Человеческая жизнь - это зачерпнутая в ладони вода, в которой отражаешься до тех пор, пока она не утечет сквозь пальцы.
Да не заразишься ты смехом от клоунов ада!
Да не остудят твоей кожи снежинки июля, сохранившиеся в моей памяти с января!
Да не сметет тебя никогда ураган, поднятый взмахами комариных крылышек!
Паразиты, заключенные в человеческих телах, не мыслят дальнейшего существования без взаимодействия с себе подобными, поэтому, очутившись в изоляции, погибают, обрекая на мученическую смерть, впрочем, и самого хозяина.
Любой диалог представляет собой каннибализм в чистом виде, несмотря на внешние признаки соблюдаемого приличия. Только опосредованное общение - абсолютный гарант безопасности и полнейшего устранения инвазианта.
Женщины, повинуясь инстинкту, производят органических посредников между собой и остальными, а мужчины, неукоснительно следуя логике, моделируют для этих же целей полуодушевленных тварей, хотя действуют тоже на бессознательном уровне.
Ребенок растет от плоти отца в плоти матери, а вырастает только из плоти отца.
Человек искусственно доводит себя до состояния, когда жизнь становится не в радость, и тогда утешает себя мыслью, что живет не хуже других.
Когда я слышу фразу: «так мне велит мой долг», пробирает невольная дрожь, что долг - это некий незримый монстр, повелевающий людям делать что-то против их желаний. Все глупые решения продиктованы им и выполняются безропотно - неукоснительно.
Если смыслов несколько на одно и то же, получается абсурд: ложь перестает вводить в заблуждение, а всякая правда обессмысливается. Правда - это то, во что веришь, так как вера делает реальной любую вещь. Веришь ты, что жизнь - дерьмо, значит рано или поздно захлебнешься в этом дерьме, веришь ты, что живешь в райском саду, значит, и атомный взрыв не всколыхнет ни листочка на деревьях твоего сада.
Итак, ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА. Апогей рыбных заповедей, самая простая и трудноразрешимая задачка. Предсказание сбылось: оскудели сердца, любовь незаметно перенесена на бумагу и целлулоид, преобразовалась в основной мотив правил хорошего тона салонного сала, в фарс, слетающий с губ похотливых изменников. Мораль, как путеводитель души по клетке ограниченности, строгих предписаний поведения, не устарела. Просто никогда не была актуальной. Понимая, что удобней жить по справедливости, каждый нормальный человек чувствует, что это невозможно и поэтому живет, как все, безбожно нарушая заповеди и бессовестно совершая смертные грехи, ссылаясь, однако, на Библию или Конституцию, когда речь заходит о ком-то другом.
Без трудностей ты вроде белой вороны, и счастье тебе как обуза - лети над океаном испражнений, но не забывай окунаться туда периодически. Летящие фекалии не провоцируют зависть.
Чтобы всем стало хорошо, необходимо свергнуть изводящее народ дебильное правительство. Деятельность современных руководителей обоснована нуждой производить впечатление на президента, но строится на принципе полнейшего игнорирования населения страны. Нежизнеспособность сложившейся системы настолько очевидна, что мы перестали ее замечать. Крушение системы вызовет шок, но кратковременный, подобно вспышке солнечного света в кромешной тьме, затем свет будет набирать интенсивность, пока не оттают истосковавшиеся по теплу сердца.
- Почему из твоих голубых глаз капают черные слезы?
- Это тушь.
За ее подвижным нарисованным лицом шевелились нарисованные мозги. В чем она была в этом зыбком теле - в руках с накладными ногтями, в привычке поправлять обесцвеченные волосы или ласкать по ночам пирсинг в клиторе? Или в гордости, единожды давшей сбой? Сравнивая тебя с другими женщинами и всматриваясь в потускневшие от твоих придирчивых взглядов телеэкраны, я пришел к окончательному выводу, что ее вообще нет и не было даже в столь лелеемой ей прошлой жизни! Жизнь вдыхается в людей любовью, выдыхается тоже любовью, и это догма.
- Если я прикоснусь к тебе - ты взорвешься, - сказал он лежащему на коленях коту, и хотя слова были обращены не к нему, гладил очень нежно по намагниченной шерсти, каждый волосок которой прилипал на доли секунды к подушечкам пальцев, взрываясь там микроскопическими испепеляющими сотни микробов синеватыми молниями.
Кот щурил желтые глаза и беспрестанно потягивался от удовольствия. Пять слоновьих голов нависло над ними, покачиваясь в воздухе, как нависшие перед нападением осы. Шестнадцать золотых жаб расположились по комнате, где сидела женщина и смотрела сквозь него на себя. Ее лицо колыхалось как в луже на фоне стремительно расползающихся предметов, суть которых пронизывала бесконечная неподвижность морской раковины с характерным шумом, если приложить ухо.
- Кто б знал, что мой удел - танцевать каждую ночь с черным котом, чья шерсть на кончиках волос - чистое серебро. Кто б знал, что счастье - это время, отведенное для танца. Кто б знал, что танец - это веселый поединок с притяжением Земли, и мой кот - победитель, а я еще нет!
Проснувшись среди ночи от чувства, больше не посещавшего ее до самой смерти, она выглянула в окно и чуть не закричала: в свете дворового фонаря ее любовник и большой искрящийся кот танцевали друг напротив друга какой-то безумно замысловатый яростный танец.
За секунду до того, как выключилось ее сознание, ей показалось, будто от этого танца зависит жизнь обоих. Затем все исчезло из поля зрения, за исключением фонарного столба и уныло-одинокого ночного двора, залитого тусклым электрическим светом.
Удивленно пожав плечами, она, едва уткнувшись носом в подушку, снова заснула, даже не обратив внимания, что рядом с ней в постели никого нет.
Анжела тосковала по похороненной шестнадцать лет назад матери. Муж работал клоуном в цирке и однажды пьяный в стельку свалился с трапеции, убил при этом танцующего пуделя Микки и сам сильно покалечился. Прикованный к инвалидной коляске, он не оставил вредной привычки размалевывать лицо и смешить. А еще он не давал развода.
Неверно считаясь с услугами эпохи, она топила печаль в мыльных операх, отождествляя себя с плодовитыми мексиканками, но дети от мечты не появлялись, и Анжела решилась сходить к психологу.
Натали выслушала ее исповедь и, ничего не почувствовав, оказала помощь, какой ее научили, так как естественную помощь оказывать не умела. По истечении курса консультаций и терапии ее новая клиентка полюбила своего паяца и перестала тосковать по маме, однако в итоге потеряла шанс на продление рода и всякое уважение к покойнице.
- Я вас ненавижу, - сказала Анжела, посетив через два месяца офис Натали.
- За что же? - сухо поинтересовалась психолог.
- Вы влезли с ногами мне в душу, вытащили оттуда собственную грязь, которой наследили там, а потом тестами и анализами оживили это и сунули обратно. И теперь во мне сидит ваше детище и гадит на все, что еще осталось чистым.
Взмах скальпеля - и из горла чудовища хлынула кровь. Анжела вымазала ею лицо и вышла так на улицу, впервые за шестнадцать лет до коликов рассмешив поджидавшего у входа мужа.
Когда Илона умерла, отношение к ней окружающих переменилось. Это ее сильно огорчало: конечно, тело больше не повиновалось сознанию, но две тетки обращались с телом так грубо, когда обмывали Илону, что хотелось кричать от возмущения. Ей и раньше рассказывали о случаях дискриминации к покойникам, но тогда это казалось чем-то далеким и не касалось непосредственно. И вот беда настала, клешни рака не ослабляли хватку и трясли словно бубен почти два года, а потом однажды душной августовской ночью росчерком пера участкового врача было отказано в праве считаться живой.
Появились новые знакомые и предметы со страшными названиями. Запахла искусственная роза в стеклянной вазе, да так, как обычные цветы никогда не пахнут.
За деревянной кафедрой она без умолку рассуждала о пользе молчания, пока смерть не прервала ее речи, заколотив их вместе с нею в деревянный гроб.
На похороны явились только те, к кому она была добра на склоне лет: они покидали подвалы окрестных домов и толпами стекались на кладбище, чтобы, жалобно мяукая, вспомнить, как Илона с завернутыми в газету котлетами совершала ритуальный обход перед сном.
- Осторожно! - заверещал Свен. - Не смотри на лампочку - там тоже нет воздуха!
Последнее, что я увидел, заставив себя прыгнуть в колодец, это вдруг хаотично замерцавшую лампочку и вихревое светообразование, в которое начало затягивать Свена.
Потом были пытки и наслаждения в подземельях Эльвиры, чередующиеся пытки наслаждениями и наслаждения пытками, но подробности о трех годах добровольного заточения и вынужденного побега - в следующей главе.
А в этой - история о том, как спасся Свен.
За две минута до смерти он вырвался из фотонного смерча и, не найдя меня, спустился в котельную и направился к черному ходу. Среди ржавых котлов высунувшийся из темноты пистолет казался бриллиантом на куче золы.
Хлопок - звон в ушах и неожиданная слабость, и что-то липкое намочило носок и зачавкало под левой ногой, Свен посмотрел вниз и, прежде чем упасть, увидел пробитую грудь.
Человек с разными глазами вышел из-за трубы и контрольным выстрелом размозжил трупу череп. В это время душа убитого встретилась с Илоной и успокоила ее.
Если тело одолжено нам для жизни, то мы всегда мертвы, а убийство, совершаемое по человечьей либо божественной прихоти, есть странная попытка расколоть, не повредив зеркала, отражение. Ад убийцы - прожить жизнь своей жертвы.
Протеин участия, энергия вовлеченности в жизнедеятельность андерграунда, аналог музыки моей души в корне цветка, питающегося землей. Едва я упал, разбившись вдребезги о каменное дно колодца, вокруг меня тесным кольцом сомкнулась ватага маньяков. Кровоточащее тело - кожаный мешок с крошками костей - незамедлительно очистили от лохмотьев, долго и беспорядочно глумились, а потом бережно перенесли в местный лазарет. Я всегда считал себя уродом, но результаты лечения наконец-то доказали мне это. Меня сшили не просто кое-как, а намеренно небрежно. Доктор Моро по сравнению с хирургами подземелья прототип величайшего гуманиста. Вспоминая ежеутренне склоняющуюся над железной койкой физиономию главврача и полный шприц морфия в дрожащих с перепою руках, я и поныне вздрагиваю от ужаса. А еще посетители... Навещавшие меня, когда пребывал в полузабытьи от наркотиков, педерасты, похоже, записывались на платный прием - сиделка была явно в доле. Теперь о сиделке: с той минуты, как я очнулся после первой операции, она составляла мне наиболее частую компанию, и потому ее внешность опишу, как следует.
Вообще, многолетнее пребывание в отрыве от живительных лучей солнца обратило практически всех обитателей катакомб в галерею биологических аномалий, но сиделке не зря доверяли сторожить меня. Необъятные колонны грохочущих при приближении волосатых ног, бегемотный торс, длинные мозолистые лапищи, шея, не имеющая четких границ с плечами и абсолютно безволосой головой. Широкий рот казался вырезанным, так как губы отсутствовали. Нос мог бы смахнуть на пятачок, если бы не смахивал на клюв. Мне не говорили, что здешние медицинские светилы произвели ей имплантацию кошачьих глаз, но я легко догадался сам.
Назмита - так звали главную наложницу Эльвиры - вручила мне пластмассовую чайную ложечку из игрушечного кухонного сервиза и кивнула на земляной пол камеры:
- Ты и так донельзя низко находишься, но мы освободим тебя, если тебе удастся докопаться до заветной мечты, бередящей твою душу. Найдешь - скажешь. Я отберу и лично выпровожу тебя на поверхность. Чао!
Сперва я копал машинально, ввиду отсутствия выбора и минимального шанса выбраться. Но, вытащив из-под полутораметрового слоя грунта живого черного котенка, взялся за реализацию поставленной задачи с чрезмерным усердием: к вякающему пушистику добавились компьютеры всех поколений, затем миллион долларов в стеклянной коробке и много странных вещей, о которых я, оказывается, мечтал в разные периоды своей жизни. Время шло, ложечка почти полностью стерлась, а азарт не улетучивался, скорее, наоборот, мне все трудней и трудней было извлекать найденное наружу, однако чувство, что самое главное и неожиданное впереди и только оно одно поможет избавиться от кошмара, заставляло меня сносить усталость.
Когда я увидел тебя, ты уже знала что-то такое, что и я, так как встрепенулась вся и, безошибочно выбрав направление сквозь толпу, посмотрела мне прямо в глаза.
Окружу себя семью туманами, семью дымами опояшу, обвяжу тебя лесными змеями, снами странными обворожу.
Ты познала неземные наслаждения раньше, чем я отказался от земных, и теперь мы поможем друг другу: я тебе - не свернуть, ты мне - не вернуться.
Платформу покачивало, как понтон на причале. Осы и пассажиры: кто на гладиолусы моей девочки, кто по вагонам - занимались своими делами. Я же повис на перилах виадука, скрючившись от желудочной боли, вызываемой нервной дрожью. Следовало бежать вниз, прижимать ее равнодушное тело к себе, согревать и вдыхать туда жизнь, но жизнь вытекала из разбитого сердца, спускаясь вместо меня по ступенькам, впечатываясь в бетон подошвами сороконожек.
Моя девочка никогда не была моей. В последние минуты, дарующие просветление, до меня дошло, наконец-то, что страсть к ней продиктована похотью, одним лишь воображением возведенной в ранг божественного чувства. И тогда я заплакал, привлекая внимание, но не отвлекая от движения сострадательных прохожих. Слезы извергались из самого нутра, подобно рвоте, собственно, затем меня действительно стошнило. И не раз. Свалившись в импровизированную лужу, я задергался в благодатных конвульсиях. На пару секунд перед глазами возникла тропа в 20 шагов, насыщенная электрическим туманом, сменилась бурыми пятнами с пенящимися протуберанцами и все исчезло: поезд, моя девочка, провожатые, сороконожки, вокзал, похоть и остальные чувства.
Мысли - это черная туча над головой, которую мы заставляем проливаться на океаны наших возможностей и, зачарованные шумом дождя, дрейфуем на мокрых плотах не к чудесным островам, а от них - в соленую бездну.
Все началось с ощущения огромной студенистой массы на ладонях. Я посмотрел и понял, что это мой хрустальный шар, раздувшийся до желеобразного состояния, впивается холодом в кожу и держится сам, без усилий с моей стороны.
Впереди показалось облако невесты и увлекло за собой. Приятно мелькание подвенечного платья, слепленного из кружев ажура в колеблющийся сугроб.
У нее сегодня свадьба, поэтому она занята поиском жениха, моя миссия в подсказке. Как удлиняется в лучах заката тень песчинок на асфальте, так удлинялось расстояние между мной и новобрачной.
- Я выйду замуж за тебя, - произнесла она внезапно, обернувшись, если до ночи не придет мужчина моей жизни.
- Кто он? - шар разбух до неприличных размеров и запутался в ногах.
- Ты его узнаешь... Замолчи и отвернись - ты сейчас проснешься в своей спальне и умолкнешь навсегда!
Я проснулся выше обычного положения. Достигнув нулевого диапазона тишины, я прислонил голову к стене и провалился в нее целиком. За бетонной перегородкой меня ожидала не квартира соседей, а одно из многочисленных помещений, существующих во всех домах вопреки проектам архитекторов и труду строителей. Медленно и неуклюже проследовав по выложенному тускло светящимся кафелем музею однообразных камер, нечаянно наступил на змееподобного зверька. Тот зашипел слишком громко, едва не отправив меня обратно в спальню, но интуитивное напоминание, что это грозит в лучшем случае инфарктом, - удержало месте. Зверек успокоился, нырнул в пол, я последовал его примеру и оказался в бассейне, до краев наполненном мертвой водой. Там плавали гады всех мастей и калибров. Стоило бы испугаться, но сработала ирония, и не захотелось баламутить тихий омут. Я заметил дверь и npoскользнул в музыкальную гостиную, что-то вроде музыкальной шкатулки. Хитрость заключалась в соблазне слушать, рассчитанном на мою слабость к идеальным мелодиям. Онеметь - это одно, а оглохнуть - этому никто не учил. Риск застрять возрос донельзя, и вдруг неожиданно для себя самого я запел, заглушая паточные звуки композицией собственного сочинения. Благодаря чему выбрался-таки на последний уровень. Он представлял собой просторный вестибюль, за стеклянными окнами которого угадывались очертания улицы.
Но выход преграждала Натали. Запретный плод, чье появление сейчас было запрещенным приемом. «А не ее ли ты искал?»- спросил мой личный паразит.
Времени на раздумья не оставалось. Когда защемило сердце от нежности, я отчетливо осознал, что все чувства реальны лишь там, где осталось мое тело.
- Нет! - крикнул я и врезал по ненавистной физиономии, вкладывая в удар острое желание вернуть растраченную на нее энергию. И мне это удалось. Сегодня она проснется опустошенной, если вообще проснется.
Затем я разбил стекло, вышел наружу и отпустил на волю шар из горного хрусталя.
Стало тихо кругом, как замороженный симфонический оркестр. На стене висела карта мира - их мира, и мне не терпелось познакомиться с жителями, построившими такие великолепные здания. Конечно, я бывал здесь и раньше, иными словами, я всегда находился здесь, но именно теперь обрел способность воспринимать полноценно. Сколько переселенцев пребывают тут в том виде, в каком попали сюда? Хотят ли возвратиться? Возвращался ли кто-нибудь, проникнув дальше, в следующий мир? Но из многих вопросов, накопившихся во мне, самый главный я задам первоочередно: есть ли предел человеческой глупости, заставляющей конструировать дома даже во сне?
Я сделал шаг - и нужда в ответах отпала. История меняется каждую секунду принятия решения двигаться. Я видел, как спадают с лица Земли в океан вековые льды, уходят под воду континенты и возникают из глубин новые, с природой и разумной жизнью, обреченной на ошибки, свойственные предыдущим формам жизни.
Я не просто изменил сознание, я заменил мыслительную деятельность на практическое действие - и прежнего мира не стало, как не стало когда-то гномов.
Взгляд соприкасался с предметами, не имеющими наименований, а оттого воплощавшими саму гармонию. Глядя на них, я засмеялся, и счастье вошло в меня, вытеснив меня - счастье неразрывной связи с гармонией.
Это не звери,
а серые многоэтажные дома,
закрытые тома
непрочитанных книг,
в них сквозь окна и двери
просачиваются слова
не похожие на людей,
но являющиеся людьми.
Я волочу свой мешок от мусорки к мусорке
и выбираю только те контейнеры, где есть
пустые бутылки или где могут быть пустые
бутылки - и так весь день и так каждый день,
и так было, пока я себя помню, собираясь
с мыслями в своей лачуге, бездыханный от
смертельной усталости и болезней.
Бомж Кирьян.
Я познакомился с этим дурно пахнущим стариком на остановке пригородной маршрутки. Сразу приковали внимание его глаза: запавшие, гноящиеся, опустошенные.
Меня к нему подвел мой нежданный приятель, вор-рецидивист, и, тыча кулаком в худые ребра бомжа, прорычал, обращаясь ко мне:
- Вот тот самый дед, о котором я тебе рассказывал. Знакомься, он покажет тебе, где ночлежка.
Подойдя поближе, я учтиво представился, бесцеремонно-весело поведал совершенно незнакомому человеку историю своей жизни, похваставшись, что еще пару недель назад преподавал в университете, где стал специалистом по вино-водочным изделиям, за что и поплатился работой.
Мне было почудилось, что Кирьян внимательно меня слушает, но упавший на щеку сальный пейс обнажил его правое ухо, и я осекся: оно было туго набито заиндевевшей серой.
- Ты кто такой? - поинтересовался, наконец, старик.
- Новичок!!! - проорал я, наклонясь до неприличия.
- А, - понимающе кивнул мой собеседник, - фаллоу ми.
И мы двинулись в путь, начавшийся у автобусной остановки и не закончившийся до сих пор, потому что нищие подле свалок – явление постоянное, как втолковал мне бомж Кирьян.
Неожиданно Кирьян проникся ко мне доверием - так показалось мне сперва, но то была уловка, манипуляция моей беспомощностью перед улицей с целью научить выживать при любых обстоятельствах.
- Роскошь и нищета, - говаривал он частенько, - тождественны по степени причиняемого человеку вреда: и то и другое отвлекает от истинного смысла жизни.
- А в чем истинный смысл жизни? - спросил я, когда он произнес эту свою фразу впервые, на что ответом было:
- В отношении к ней, как к помойке, где ты можешь и не копаться.
Как-то выкушав на двоих украденный ящик пива, мы вышли на середину большого моста и встали там, опершись о перила. Со стороны складывалось впечатление, что дедушка с внуком любуются видами реки, однако на самом деле мы в нее мочились, соревнуясь, кто выжмет больше. Необыкновенно, но выиграл Кирьян! Да ну что он там выиграл, с меня ведь все равно нечего взять...
- Четверть века назад, - прошамкал он, отрясая с дряблого пениса мутно-желтые капли, - я дико разбогател, но богатство обременило меня заботами о если не о преумножении, так хотя бы об экономном расходовании средств. Вызывая зависть у бедняков, я не уберег свой дом от разграбления, а жену и дочь от надругательств и смерти. Рыдая над их испохабленными телами, попирая коленями осколки былого процветания, я, по мнению врачей, повредился умом. Собрав в рюкзак теплую одежду и рыбные консервы, я навсегда оставил тот город и впервые, хотя уже и находясь в преклонном возрасте, обрел свободу.
- Негодяев, убивших вашу семью, наказали? - задал я тривиальный вопрос.
Кирьян грубо матюкнулся и посмотрел на меня, как на дурачка:
- Ты хотел выразиться - отблагодарили? Нет, но это то же самое - они бы все равно ничего не испытали: ни угрызений совести, если бы сели в тюрьму, ни гордости, если бы получили вознаграждение. Перед тем, как раствориться в толпе, они послужили инструментами в руках судьбы, чтобы изменить меня - вот я и изменился.
- Став бомжом?!
- Нет, став свободным человеком. Настанет час, и очень скоро - я подохну где-нибудь, свернувшись калачиком на канализационном люке или перегнувшись в мусорный контейнер, но я не чувствую себя нищим, как не чувствовал себя господином, когда у меня была такая возможность. Человеку редко выпадает счастье почувствовать себя тем, кем является - как правило, он довольствуется притворным положением.
Благодаря провидению перед нами открыта дорога будд. Нас, как и Сиддхарху под деревом, запугивают смертью, но нам все равно, потому что мы и так подыхаем с голоду, нас искушают соблазнами, но что нам до них без гроша в кармане.
Главное, не поддаваться отчаянию перед лицом неминуемой гибели и недоступных радостей жизни, и тогда вдруг само собой станет ясно, что сил вполне достаточно, чтобы пройти весь путь до конца.
Сила - это любое принятое тобой решение. Первый встречный окажется твоим проводником, другом, источником личной силы, но только в том случае, если ты решишь так. А пока сидишь и бездействуешь, не смотри с тоской вслед проходящему мимо - он не твой учитель, пока не принято решение, он кусок проходящего мимо дерьма.
Грусть среди прочих настроений заслуживает наибольшего доверия ввиду своей приближенности к силе. Грусть связует человека с нечеловеческими желаниями томящегося в нем ребенка: она повелевает любить недостойных и презирать близких, потакать чудовищам плоти и растлевать невинные души.
Блаженны вспомнившие прошлую жизнь, ибо нет им утомимости в искуплении грехов прежней плоти.
Общение с тобой напоминает спиритический сеанс, но со свойственной мне во всех жизнях сдвинутостью: на спиритических сеансах вызывают духи умерших, а ты никакая не умершая, тебя даже никогда не существовало в нашем мире - я придумал тебя от крашеных ногтей на ступнях до кончиков мелированных волос на голове. Что в тебе можно назвать твоим? Манеру говорить в нос или пирсинг в клиторе - все это и многое другое тоже моих рук дело! Но что удивительно - я люблю тебя. Творец, влюбленный в собственное творение - как это неново и божественно. Любовь - это точное знание, что человек, которого любишь - тоже ты... Чувствовать, как он, страдать, как он. Не то ли самое испытывает вылепивший нас из грязи? Не нам ли постыдиться страусиной привычки прятать голову в песок - ведь Создатель задыхается, когда мы так поступаем!
О боге написана целая библия, но осмелюсь добавить от себя пару слов, что позволено поэтам и идиотам: Господь не может без нас, иначе не просил бы веры через своих пророков и проповедников.
Необъяснимое - плод первой попытки объяснить.
Допуская версию обособленности мнений и взглядов, тем не менее трудно не согласиться, что без взаимодействия этих голов с их умами апокалипсис наступил бы еще до того, как был предсказан.
Конечно, разум в его нынешнем, доведенном до крайнего запущения состоянии в немалой степени препятствует гармонии, но неугасающее побуждение к нерациональному, смутное осознание, что отвлеченные понятия чуточку существенней конкретных, не позволят пока рассыпаться в пыль нашему миру.
Что бы я ни искал, оно уже здесь, в ларце моего черепа.
Каждый человек может в одинаковой степени оказаться тем, кого ты в нем ищешь, потому что индивидуальность и неповторимость личности - мираж на фоне песчинок человеческих душ, безбрежной пустыни песчинок. Рождение и смерть - тоже мираж, так как пребывание на Земле носит эпизодический характер, не имеющий ничего общего с постоянной средой обитания людей.
Развитие не поэтапно, иначе, предполагая такую чушь, мы снова попадем в ловушку времени и уподобимся системе образования, растянутой на треть жизни и отнимающей лучшие годы. Нет, развитие вне времени, развитие - это момент наивысшей отрешенности, когда имеет значение лишь одно: чтобы ты признал, что находишься повсюду и никогда.
Повсюду - это сейчас в любой точке пространства.
Никогда - это навсегда застывшее кристаллизованное здесь вчера, сегодня и даже завтра.
Поймать ЭТО... Нетрудно, обладая даром красноречия, но почти невозможно, потому что слова - ненужный балласт в момент блаженства и упоения тишиной. Знаю, сам испытал: последствия ловли и удержания ЭТОГО склоняют рассудок к описанию совершенно посторонних деталей и подробностей. Будто срабатывают доисторические табу, и даже самый кратковременный опыт приобщения к сфере чудес становится чем-то сугубо интимным, и с языка срывается младенческий лепет.
С наступлением самостоятельной жизни, обязывающей к заботе о хлебе насущном, распорядок дня мужчин и женщин смахивает на граммофонную пластинку с общим временем звучания 24 часа, проигрываемую, за исключением выходных, когда ставится вторая пластинка, ежедневно. Музыкальные композиции здесь сравнимы со значимой деятельностью, а интервалы между ними - со временем, затраченным на преодоление расстояний от действия к действию. Человек - это то, что он делает. А что мы делаем, когда не выполняем общественные и бытовые функции? Да ничего! Просто идем. Дорога не нуждается в путниках. Ее проложили, вымостили или протоптали обыкновенные глупые люди, чьи деяния, равно как и высказывания несут в себе признак окончательности, но не обладают им. Вообразите мир, в котором мы живем, сказочным королевством. Так вот, не занятые нашими делами пространства будут выглядеть на карте этого королевства сетью узких тропок на громадном черном пятне, принадлежащем захватчикам.
А теперь я открою тебе величайшую из тайн: у каждого взрослого в детстве осталось какое-нибудь недоделанное дело. Когда они были маленькими, у них не хватило сил, а когда выросли, не хватило времени. Новые дела оттеснили ТО САМОЕ на задворки памяти. Не в силах вспомнить и понять, что же их постоянно беспокоит, они принимаются coopужать вокруг себя настоящие комплексы занятости, полагая, что изнурительный труд принесет облегчение. Но чем глубже они погрязают в темных пятнах на карте сказочного королевства, тем быстрее отдаляются от света и добра, потому что ТО САМОЕ дело - самое важное, единственно необходимое - выполнив его, человек обретает счастье и вечный покой.
Участки между делами - это не эскалатор со строго заданным направлением движения и не дорога, чье предназначение весьма условно, а шаги в тумане, выводящие из взрослого мира.
Догмa: девочки - это ангелы. Мальчики - это почти девочки. Дети, взрослея, умирают. Взрослея, женщина становится человеком до самой смерти. Мужчина, генетически не являясь человеком, взрослея, становится неуправляемой золотой серединой между добром и злом. Поддавшись влиянию женщин, мужчина служит злу, опрокидывая их влияние, становится злом, используя их, становится женщиной, но лишь отрешившись от взрослой жизни, возвращается в детство, чтобы доделать недоделанное - трансформироваться в ангела.
Я стоял в очереди у пункта приема стеклотары, навьюченный отмытыми в луже пузырями, а мир вокруг покачивался под остаточным воздействием вчерашнего димедрола с вином, когда из танцующего «Мерседеса» вышел и приблизился, кривляясь, странно знакомый тип в широкополой шляпе. Протянул было ладонь для приветствия, но, увидев вытащенную из кармана пальто мою, спрятал ее за спиной.
- Так вот ты где, - озадаченно произнес он. - А мы тебя обыскались.
- По поводу? - наклонил я голову по-собачьи.
- Ректора, уволившего тебя, самого недавно уволили, а новый - молодой, влиятельный - откопал в архиве твои разработки и велел привести к нему тебя живым или мертвым. По домашнему номеру отвечают, что ты там давно не живешь.
- Давно не живу... Хорошо сказано. Но что ты там про номер? Ах да, я ведь продал квартиру, чтобы рассчитаться с долгами.
- А жена?
- Проявила подлинную ориентацию и уехала на Украину со своей возлюбленной.
- Э-э. Слушай: у нас теперь все-все по-другому. Институт перешел на хозрасчет, западные фирмы продыху не дают от предложений, зарплата выше крыши, а перспективных сотрудников обеспечивают бесплатным жильем. Возвращайся - вот мои координаты.
И он брезгливо протянул глянцевую карточку, подмигнул /или нервно дернул щекой/ и укатил к белым людям.
Кирьяна я застал на чердаке в той же позе, в которой он застыл ночью, когда медитировал, будя обитателей дома и местных котов.
Опохмелившись и выслушав мой отчет, он тихо заговорил:
- Куда бы ты ни полез, тебя и там подкарауливают вершины.
- Что это значит?
- Плохой вопрос. В связи с этим у меня для тебя припасена притча о выборе.
Однажды в большом горном селении мор побил весь скот, а тля - лозу, обвал завалил источники, а ураган задул огонь даже в святилище. И собрались старейшины и послали самого выносливого юношу поискать дорогу к непроклятым местам, а если повезет, вернуться не только с хорошей вестью, но и с добытой в охоте дичью и мехами, наполненными ключевой водой.
Два дня и две ночи блуждал молодой воин по горам, а на третий день на рассвете, погнавшись за ланью, обежал серую скалу, и открылось ему чудное чудо: зеленая долина с проточным озером, обилующим рыбой, вокруг которого паслись тучные стада коз и овец. За ломящимся от виноградных гроздьев лозняком была пещера, откуда струился благодатный свет. Юноша вошел туда и увидел разноцветный костер, а подле древнего старца, который промолвил: «Знаю, зачем пришел, но нет тебе пути обратно, если собираешься привести сюда своих сородичей. Хочешь остаться - владей всем этим один, хочешь уйти - уходи, но едва покинешь пределы моей долины - тотчас забудешь о ней. Выбирай!» «А тут и выбирать нечего, - отвечал ему дерзко незваный гость. - Вернусь ли я, позабыв, где находится долина или останусь здесь, пребывая в достатке, племя, пославшее меня, погибнет по моей вине. Ты, видно, колдун и сильны твои чары, а я простой человек, но при мне заговоренный отцовский кинжал, так что не обессудь.» И с этими словами он выхватил из ножен острый клинок и отсек старцу голову.
И мигом исчез колдун, а с ним пещера, волшебный костер и долина. Стоял юноша на заснеженном склоне с окровавленным кинжалом в руке, а под ним остывала убитая им на охоте лань. Рядом лежали два меха, наполненных молодым вином, а с высоты, невидимый глазу, каркал падальщик-ворон.
- И о чем эта притча?
- О чем? На тебя сегодня что, полнолунье так действует? Притчи - универсальный ключ к глубинному пониманию, особенно подходящий, когда освобожден от комментариев толкователей. Например, ты пишешь книги, а мне действительно страшно за твоих читателей, ведь их научили не только читать, но и научили, как читать и что понимать, когда встречаются сложные места. «О чем эта книга?» - вопрос, заданный дебилом, но его продолжают задавать, привязывая к обязательному изучению литературных произведений в школах и институтах.
«О чем?» Неужели мало, что книга уже написана. Мало... Нет, как раз-таки для университетского мышления этого чересчур много. Чтобы понять, они, эти так называемые толкователи применяют злодейский метод подгонки под ответ. Если что-то неясно - ответ уже имеется в учебнике по литературоведению, если что-то пробрало до слез - тебе их вытрет и навсегда логическое объяснение стиля, примененного автором, чтобы вызвать эффект сопереживания. Широта авторских взглядов зауживается до общепринятых, бескрайность рисуемой гением перспективы форматируется по принципу соответствия: уровень гения не должен превышать уровня дебила. Метод подгонки и принцип соответствия чрезвычайно удобен для отливки покорной любому правительству биомассы из самой непокорной нации.
Вот почему я прошу тебя: никогда не спрашивай меня «о чем» или «что значит». Ты не станешь умнее оттого, что услышишь нечто, к чему твои уши давно подготовлены.
- А что делать?
- Принимай все, как оно есть, и радуйся - радость возникает без многотрудных поисков сразу, как только ты перестаешь напрягаться. Послушай-ка лучше еще одну притчу - об изумленном философе.
Как-то раз, возвращаясь в свите многочисленных учеников с прочитанной им накануне лекции, великий философ вдруг замер перед красивым овальным валуном, усеянном фиалками. Сопровождавшие его зароптали: «Как же так, учитель, ты проповедовал нам невозмутимость, а сам остановился перед каким-то камнем - и лицо твое выражает искреннее восхищение?» И обернулся он к ним спокойно и сказал: «Не великолепие этого камня удивило меня, а то, что оказался он точь-в-точь таким же, как представил я его себе, когда читал вам свою лекцию.»
Не к каждому сердцу можно подобрать ключ. И не все сердца отворяются ключами. Но мальчик, о котором пойдет речь, не знал об этом.
Он ежедневно дарил самой красивой девочке в городе сладкие пряники, а она очень любила пряники, и он решил, что пряники - это и есть тот самый ключ к ее сердцу. Иногда ему не хватало денег, чтобы купить девочке лакомство, и в такие дни он стыдился приходить к ней.
Друг как-то посоветовал ему: «А ты попробуй хоть раз прийти просто так, без подарка. Тогда она, наверное, сможет полюбить не только пряники, но и тебя.» Но мальчик ответил: «Она любит пряники, я люблю ей их дарить, значит, она любит меня.»
Но вот однажды мальчик пришел в очередной раз не с пустыми руками к дверям дома девочки, и его долго не впускали, хотя изнутри раздавался заливистый смех и чей-то густой мужской голос, а когда дверь, наконец, приоткрыли - чуть-чуть, что и коту не проскочить, - мальчик заметил, что глаза девочки горят непонятным огнем, а при взгляде на него начинают потухать.
- Я принес тебе пряники, - сказал мальчик, надеясь войти.
- Мне не нужны твои пряники, Уходи, - сказала девочка и захлопнула дверь.
«Она не взяла у меня пряники, значит, я ее не любил,»- подумал мальчик и упал замертво.
Его отвезли в морг и там разрезали, чтобы узнать, от чего он умер. И вот один из патологоанатомов, распахнувший ему грудную клетку, как ворота в душу, и проворно вынувший оттуда сердце, вдруг громко закричал. Все посмотрели и тоже удивленно закричали.
На его ладони, запачканной свежей кровью, лежал обыкновенный пряник в белой глазури.
Грянут звуки, от которых голова заболит настолько сильно, что боль, превышающая невыносимую, покажется наслаждением.
Виктор бежал по улицам, знакомым с детства, не падая и не ударяясь ни обо что, и вдруг остановился, внезапно осознав: ведь до того, как запомнить этот мир, он не знал ослепившей его женщины!
Они встретились ранней весной, а поженились поздним летом. И встреча и женитьба для него были лишь очередными впечатлениями в процессе накопления личного опыта - не предполагал он, что все обернется ужасным испытанием.
Некоторые принимаемые в небольших количествах яды вызывают галлюцинации, но нет такого психотропного вещества, передозировка которого не грозила бы гибелью. Совместное проживание Виктора и Марии развивалось как сон после плотного ужина: сладкая греза, перетекающая в тяжеловесный кошмар. Первая брачная ночь, а затем периодическая возможность обладания красивым упругим телом поначалу принимались за дар небес, но карой за грехи - уже полгода спустя. Никогда раньше не сетовавший на судьбу, Виктор за кружкой ставшего редким даже по субботам пива признался своему ставшему еще более редким другу:
- Она из меня словно соки вытягивает. Я совсем не тот, что прежде. Смешно сказать: не получаю удовольствия. Неприятно иногда, а вслух пожаловаться - опозориться, значит.
Вскоре, будто и впрямь вобрав из Виктора достаточно силы, Мария родила ребенка - и к величайшей радости, а после к нескрываемому огорчению мужа, полностью прекратила интимные контакты, не допуская к себе под страхом смерти. Однако заботы о пропитании растущего вечноголодного и постоянно чем-то недовольного организма легли на мужские плечи. Приходилось работать в полторы смены, что отнимало много здоровья, а характер жены стремительно менялся в худшую сторону.
- Ты мог не заболеть хотя бы в День рождения дочки! - кричала она на часто простужающегося Виктора. Помимо ослабления иммунитета, у него ослабла воля к сопротивлению от ее нападок. Мария безбожно эксплуатировала интеллектуальные ресурсы супруга. Дошло до того, что по вечерам он выкупал у нее право на спокойную ночь, исписывая до рези в висках страницы курсовых, а впоследствии и дипломной, чтобы она могла получить высшее образование и устроиться по специальности на перспективную должность.
В субботу накануне трагедии Виктор набрался пуще прежнего пивом и водкой - и энергия выпитого воскресила в нем былого богатыря. Открыв входную дверь дома ногой, он проревел с прихожей:
- Завтра же - вон из моей квартиры - ты и твоя уродливая дочь! И чтобы глаза мои вас впредь не видали!
Найдя их, прижавшихся дружка к дружке на кухне - что мама, что дочка - одно лицо - настороженных, холодных и враждебных, он повторил свое требование.
- Так и будет, как ты сказал, - тихо ответила Мария. - Завтра же мы уберемся вон, а твои глаза нас впредь не увидят. А сейчас иди спать, у тебя очень усталый вид.
Не от ее слов, а от действительной усталости Виктор рухнул в кровать и, перевернувшись на спину, захрапел. Приснилось, что Мария - существо из иной галактики, паразитирующее за счет земных самцов. Открылась истина случайно, когда он застал их обеих за поеданием суржи.
- Что вам надо на нашей планете? - вопросил Виктор, и услыхал в ответ:
- Эта планета давно уже не ваша. А ты на ней - такая редкость, что напрасно обращаешься ко мне от какого-то там большинства.
Разбудил его ласковый голос:
- Открой глазки, золотце!
Последнее, что он увидел до операции по пересадке роговиц, были две капли, летящие в зрачки из параллельно нависших над ним пипеток с серной кислотой.
Из проведенных расследований: официального и после излечения - индивидуального, Виктор заключил, что сновидение оказалось вещим: Мария с девочкой, если они вообще когда-нибудь были, бесследно исчезли, затерев все следы своего пребывания на нашей планете. Возможно, они и теперь где-нибудь - под другими личинами и именами пожирают чью-то жизнь?
- Почему они не убили меня? - удивлялся Виктор за ставшей снова привычной кружкой пива у ставшего снова привычным друга.
- Тебе повезло, - объяснил ему друг. - Ты просто очень сильный парень.
Сначала вы рассказывали нам сказки об инопланетянах, потом это уже были легенды об их деяниях, а сейчас достаточно включить телевизор на любом канале, чтобы увидеть прямой репортаж из Армагеддона.
Я слышал скрип надкрыльников адских насекомых, от которых взрываются черепа. Вы уже приучаете нас слышать, транслируя эхо этого скрипа!
Вы живете рядом с нами, едите одну с нами пищу, спите, как мы, совокупляетесь, но вы только похожи на нас, истинное в вас - это ваши тела, а вы - это то, что они отбрасывают на наш мир.
Вы смотрите телевизор в строго определенные часы, когда оттуда льется подзаряжающий нектар. В остальное же время, предназначенное на отраву для наших глаз, вы сами боитесь подходить к экранам.
Ваше знание о нашем мире определяется толщиной учебников, вы повсюду таскаете за собой тетради, блокноты и диктофоны, куда скидываете, словно мусор какой-нибудь, цитаты - горы цитат, потому что, не имея собственного мнения, вам легче запутать нас мешаниной из уже заслуживших доверия фраз.
Манипулируя нашим опытом, вы научно обосновываете, что даже лучшие из нас - тупоголовые похотливые твари, когда как, в сущности, вы попросту навязываете в качестве образца самих себя.
Красота и обаяние, скопированные с мечты поэтов прошлого - ловушка для нынешних, и если так пойдет дальше, то и будущих, хотя маловероятно, что с приходом к власти инопланетян останется хоть один поэт.
Я знаю, как произойдет вторжение: сперва вы заполните все, чем мы не пользуемся, а затем, вытеснив нас на уже свою территорию, просто вынудите жить по вашим законам.
Итак, инопланетяне лишены воображения, поэтому нещадно эксплуатируют наше. В результате то, чем они нас потчуют, кажется съедобным, однако, как бы мы этим не нажирались, удовлетворение не наступает. Что же делать? Из ассоциативного ряда, круглосуточно транслируемого на органы чувств, сложно вычленить объекты, изредка пробивающиеся в наше восприятие из-под сумбурного фона, застилающего действительность. Они выглядят так же нелепо, как и все остальные, но, сконцентрировав внимание только на них, последовав за ними, возможно вырваться к свету.
Каждый из таких объектов имеет стократное преимущество перед самыми неодолимыми силами, царящими здесь: он настоящий, он отзовется знакомой нотой, если тебе удастся задеть его.
Первый опыт мобилизует практически все энергетические резервы организма, а учитывая, сколь они мизерны у большинства из нас, то без надлежащей подготовки он может оказаться последним. Так случилось и со мной: пять лет назад славным июльским утром я едва не сыграл в ящик. Не помню, что мне снилось накануне. Я открыл глаза, но потолок, куда привычно упирался взгляд, оказался немного выше, отчего зрение расфокусировалось и мне подумалось, что, наверное, за ночь кровать просела или что-то в этом роде. Посмотрев по сторонам, с неприятным чувством обнаружил, что интерьер комнаты то ли расширился, то ли увеличился до неприличия, но, тем не менее, ничуть не изменился. На ковре стоял маленький аспидно-черный человек, вернее, безликая фигура, двинувшаяся от меня, едва я попытался привстать. Тело словно налилось свинцом, и сердце бешено заколотилось и заныло. Все-таки я поднялся и зашагал к этой тени, непроницаемой и верткой. Она вскочила на стол и скользнула за батарею, будто поманив меня. С неимоверным усилием я подошел к столу, взобрался на него и зарыдал от пронзающей душу печали. Заглянул за батарею... и проснулся в слезах и с дикой сердечной болью, длившейся почти три недели.
Знакомый доктор растолковал, что, очевидно, я перенес во сне микроинфаркт, и настоятельно рекомендовал обследоваться.
Он не понимал, почему я расцениваю пережитое, как чудо, то есть как уникальное совпадение очевидного с настоящим!
- Взгляните на мое изобретение - оно второе по значимости после сотворения мира.
Он извлек из жилетного кармашка и положил на кухонный стол узкую пластмассовую коробочку стального цвета с красной кнопкой сверху.
Мы воззрились на нее с нетерпением голодных осликов, ожидая комментариев.
- Собственно, принцип его действия до того примитивен, что с ним свободно управится даже школьник. Поясню: все процессы суть результат самой смешной шутки Создателя, толкнувшего материю в объятия времени. Если верить библейскому мифу, то люди подобны богу, а если официальной статистике, то они этим не пользуются. Однако кое-какое наблюдение привело меня к мысли, что еще не все потеряно: в отличие от остальной материи только у нас есть привычка к похоронам и хранению, а так же к планированию и воплощению. Этот аппаратик - конкретная форма доступа к тому, чем мы пользовались и раньше, но интуитивно и, по правде, вяло, от случая к случаю, повинуясь личному настроению. И тут важно оговорить вот что.
Настроение - это внутренняя реакция на внешние изменения, возникающие под воздействием настроения. Сознание центрально, все остальное периферийно, даже органы чувств. Поэтому сознание подобно пульту управления. В привычном режиме оно принимает сигналы, мотивирующие поступки, однако вовсе не обязывающие к ним. Нажимая на рычаги по личной инициативе, возможно добиться того, что деления сфер мироздания станут поворачиваться, как дольки кубика Рубика. И тогда власть над самым лучшим изобретением человека снова перейдет в руки хозяина.
А еще сознание сравнимо с самой важной частью автомобиля, причем не с колесами, способными домчать куда угодно - колеса, это средства коммуникации, и не с бензином, обеспечивающим жизнеспособность двигателя - бензин, это пища и энергия, и даже не с аккумулятором, дающим толчок к действию систем машины, а только и исключительно с водителем, который волен пустить весь этот металлолом под откос и пойти пешком.
Что, в сущности, представляет собой СИСТЕМА, эта всемогущая отмазка всех анархистов и террористов, философов и неврастеников? Всего-навсего устоявшийся со времен средневековья, когда окончательно сформировался, свод правил и законов, для официального поддержания которых до сих пор строятся ненужные здания, где обитают ненужные наемники власти. Любой здравомыслящий человек осознает, что СИСТЕМА устарела, но раньше получит по морде, чем осмелится поднять на нее руку. Она неуязвима благодаря пропаганде, и самый яркий пример тому - живучесть идей, длящихся дольше мыслимых сроков.
В качестве примера свободного сосуществования таковых, несмотря на явное противоречие, приведем на основе геометрического закона о прямоугольном треугольнике два высказывания:
1. «Путь к вершине кажется короче по гипотенузе, но если следовать по линии катетов, то в точке их соединения найдешь что-нибудь не менее интересное, чем вверху. Мой путь к истине длиннее, но интереснее».
2. «Двойной длинный путь к вершине кажется интереснее, но он - уводящая в сторону от истины, отнимающая уйму времени и сил ересь. Мой путь короче, потому что единственно неуклонный и правильный».
Общность мнений, то есть единомыслие, тем и опасно, что если основано на откровенной глупости, то умножает ее на количество носителей и тогда над планетой опять поднимается многоликий дракон, тем более непобедимый, чем больше людей в него верит.
Когда пешеход попадает под машину - это не несчастный случай, а результат проявленной у пострадавшего способности притягивать крупные предметы. Есть способности врожденные, так сказать, дар - они не несут негативного заряда, а есть приобретенные, делающие человека весьма привлекательным и заметным для всякого рода неприятностей.
Итак, НЕ ЗАБОТЬТЕСЬ, это легко, если задуматься над одним потрясающим фактом: каждый человек получает то что ему нужно, но хочет больше, чем заслуживает.
Прохождение всегда начинается с устойчивого видения спальни и удачных или наоборот попыток двинуться с места. Первый удачный шаг гарантирует успех до препятствия, с которым еще не сталкивался - обычно какой-нибудь ерунды. Например, прошлой ночью...
Кибернетические мелочи вроде копошащейся в углу между сортиром и кухней крупной моли спровоцировали позыв к устранению и поэтому, когда я увидел свои ноги, затаптывающие эту с виду безобидную колонию, то отнюдь не удивился вопрошающему меня голосу:
- Это который из двоих других тебя делает-то?
Голос принадлежал, без сомнения, Виктору, но он ли произносил фразу?
Я же, ответив «ему», только испортил все - и моментально переключился на излюбленные зловещие кадры:
раскаляя добела металлический прут, палач устало повторил «Ну, будешь говорить?», на что прикованная к каменной стене девушка лишь замотала головой. Косы ее от беспрерывных судорог расплелись и густые волосы разметались по искаженному страданием лицу и мокрым от напряжения плечам и грудям со вздыбившимися и покрывшимися пупырышками сосками. Последовавший пронзительный визг свел одного из заключенных с ума - ему долго снился запах паленой кожи и холодные рыбины на дне лодки.
Существует такая реклама: маленький мальчик, проснувшись, радостно признается бабушке:
- Сегодня опять летал во сне?
- Летаешь, значит, растешь! - умиляется в ответ старушка.
Перерастаю ли я во что-то или что-то растет во мне, но я по-прежнему летаю, правда, невысоко и недолго, но иногда, набравшись смелости, огибаю заборы и деревья. Кстати, как и у того мальчика, у меня до сих пор случаются поллюции.
Неприятный запах исходил от его слов, и я вдруг подумал, что если сейчас отвечу ему, то и мои слова войдут в эту зловонную голову и испортятся там - наверняка совсем недавно свежим было то, что он говорит, а теперь вытекает словно гниль из помойки, отравляя мне воздух и слух.
Почувствовав себя уверенней, я оглушил Виктора гитарой, выволок за ноги к мусоропроводу и вернулся обратно, чтобы выспаться. Так прошел еще один безрадостный день в череде расчерченных будней и имитированных праздников, так окончилась многолетняя дружба - жалкая подгонка под навязанный нам шаблон.
Кто не видел лающего кота, тот никогда не придумает поговорку: «Назвался львом, так хотя бы мяукни».
Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы вернуть своего брата Виктора на путь истинный. Став себе на беду полуживой-полупризрачной легендой, я долго терпел ежевечерние сборища юношей и девушек, устраиваемые им на веранде построенного мной дома. Начитавшись моих ранних нелепых произведений и прочей изотерической чепухи, они, исходя плотоядной слюной, буквально бредили, перебивая друг друга и председательствующего Виктора. Когда все незаданные вопросы сливаются в один, то всегда получается крик. Примерное содержание их криков сводилось к вопросу о возможности совершать чудеса. Насытившись аргументами, доказывающими неоспоримую возможность, они, успокоившись, расходились по квартирам, чтобы назавтра снова вернуться в дискуссии, пересыпая из пустого в порожнее.
Брата, порядком измотанного, но довольного положением председателя, раздражали мои попытки образумить. Я советовал ему: «Вы же молоды и сильны, не тратьтесь понапрасну на споры, начните что-нибудь делать, это гораздо легче и веселее, чем кажется!», но он и слушать не желал, отворачиваясь и засыпая сном праведника.
Участникам дебатов очень нравились примеры непорочной жизни кого-нибудь из отрекшихся от благ мирских известных современников. Однажды, не утерпев, я выступил перед ними с обличительной речью против почитаемого ими отца Алексея, зарекомендовавшего себя образцом святости и безгрешности. Поведанную мной историю они прочитали потом в прессе, но из моих уст она послышалась им провокационной. Дело в том, что после почившего в объятиях шлюхи старца в его европейски оборудованной келье и во время обыска обнаружился не токмо склад героина и солидная коллекция авторских видеофильмов далеко не религиозной тематики, но и верх богохульства - унитаз в форме распятия.
Викторовы друзья моментально потребовали доказательств, но отчего они не нуждались в них, когда внимали басням про житие Алексия? Силой воображения я нарисовал им на стене огненно-фиолетовую птицу и предложил сделать то же самое, так они вместо этого сгрудились вокруг нее и принялись за старое - сотрясать воздух.
Приверженность без привязанности - я залезу так непочтительно далеко, что вас вытошнит от моей антиэтичной этничности. Наши пращуры первыми воткнули пирамиду в пустоши Иртса - так что склоните головы перед восшедшим по праву Антиксом.
Фиксированное изображение бога: я сам сфотографировал Христа, сходящего с креста. Кому ведомы пути, кому видны знаки закона, кому вручены скрижали знания о зимнем противостоянии - отведите меня от соли земли, она имеет привкус непрерываемого тлена, тлена, тлена!
Я смотрел на нее, не видя больше ничего, как будто она заняла своим маленьким телом все пространство. Так выглядят люди в комнате смеха в вогнутом зеркале, но там они искажаются до юмористической неузнаваемости, а здесь ни одна ее черта не претерпевала изменений, кроме того, что стала невероятно отчетливой, словно усиленной во сто крат. Меня тянуло к ней, и, не сдерживаясь больше, я преодолел барьер смущения, приличия и прочей чепухи, прижался к обтянутому нежнейшей кожей существу - без названия и расовой принадлежности, но все-таки женскому. В любую сторону через касания кожи уйти от скорлупы телесной можно.
- Мы пропадаем?
- Нет, просто то, чем мы казались раньше, осталось в мире, где мы видели сны о жизни.
Уподобившись кораллам, слипаясь в беззастенчивой алчности, мы образовывали на дне агрессивной, но необходимой среды асимметричную конструкцию сувенира.
Мерцалы - это не мутанты, а проступающие в результате смещения пространства обитатели параллельных измерений... Как животные, они видны и слышны, а как пустоты - светопроницаемы и аморфны. Обладая смесью таких противоречивых качеств, выглядят ужасно: постоянно мерцают, не имея определенных очертаний: где секунду назад находилась лапа, сейчас уже вылезает расплывчатая морда и издает сиреноподобный вопль. Редко нападают на людей, но их испражнения смертоноснее клыков: наступивший в наваляную ими кучку проваливается в нее, как в яму с головой, и уже никогда не возвращается.
Человек в современном мире является плодом представлений о нем окружающих людей. В конфликте, неизбежно вспыхивающем в период формирования сознания, между собой и обществом редко происходит перевес в пользу себя. «Я», как правило, затирается в глубинные пласты, обозначаемые психологами «подсознанием», фактически погребается там без малейших шансов на всхожесть. Ежели конфликт разрешается победой «я», то в таких случаях, исключительно уникальных, возникает личность, которая испытывает постоянное давление и либо погибает, либо вынуждено убивать, либо становится лидером нового религиозного учения, отвоевывая себе у мира пространство для дыхания.
Несоответствия, обличаемые атеистами в библии, есть самый веский аргумент в пользу неземного происхождения Слова. Абсурдность эквивалентна божественности оттого, что логика до сих пор остается недосягаемой прерогативой человеческого сознания.
Здесь на Земле, откуда смелые шизофреники стараются сбежать под любым предлогом – луна, Марс, рай, нирвана - а отчаянные кретины по тем же соображениям отравляют окружающую среду, спектакль, поставленный под режиссурой Иеговы, Аллаха, Яхве /список очень велик/ близится к финалу. Смех создателей заглушается нашими рыданиями, но в минуты, когда мы все-таки сдерживаем слезы, чувство юмора небожителей передается некоторым из нас, и тогда Слово становится понятным - его смысл поражает кристальной чистотой и точностью.
- А как же стимуляторы? - поинтересовался я, имея в виду выпивку.
Кирьян сплюнул через почерневшую от несвежей пищи фиксу и ответил:
- Для практикующего магию, но не находящего в себе воли отказаться от алкоголя, могу авторитетно заявить: во сне труднее пристраститься хоть к чему бы то ни было, чем наяву бросить! Ведь магия - это искусство достижения соответствия между двумя своими телами: физическим и тонким, принадлежащим сновидению, и разве вся человеческая жизнь - не хаотичный ли набор привычек, абсолютно бессмысленных, пока длится сон?
Оттачивая лучшие качества, время от времени теряй над собой контроль, чтобы проверить, насколько они в тебе остры.
Христос был первым, кто догадался применить алкоголь для выявления истинных наклонностей людей. Основательно накачавшись на тайной вечере крепким иерусалимским вином, Иуда с похмелья предал учителя, Петр трижды отрекся от него, а остальные трусливо разбежались, хотя, при ином распределении ролей, бичевали и распинали все равно Иисуса, который и с бодуна остался раскрытым перед миром, подобно лилии.
Взгляни на меня, боже, но не отвращай лика своего от премерзостного подобия твоего; в неумолимой же потребности покарать, помни, что наказуешь себя самого, ибо неотделимо творение от творца!
Разрушен мой город небесным десантом,
все женщины в рабстве, мужчины на плахе,
детей превратили в убийц беспощадных,
меня отпустили в одной лишь рубахе.
Иду по пустыне хромой и голодный,
пускаю проклятия доброму богу
за то, что в любви к человечьему роду
он так ненасытен и ест очень много.
Там встретился мне его тощий сынишка.
Постился. Но дал мне водицы и хлеба –
хороший пацан, но придурошный слишком:
мечтал угодить через муки на небо.
Позвал серафима - тот мигом домчал нас
до грязного города Ерусалима,
где толпы евреев камнями бросались
и первый, прицельный, не брошен был мимо.
Лежим мы в каком-то из их лазаретов,
пишу переломанной кистью послание -
Евангелие про Христа Назорета,
он сам все диктует: не правда ли, славный?
Вчера два апостола нас навещали:
так первый кретин, а второй вроде грустный,
они с ним все пальцы в тарелку макали,
гадали, кто раньше предаст Иисуса.
И вот, наконец, долгожданное шоу:
плевки, бичевание, суд и Голгофа;
никто не услышал последнего слова,
но крики и стоны звучали неплохо...
Я как-то спросил: «Почему твой папаша
творенья свои без конца разрушает?»
Он тихо ответил: «Традиция наша.
Уж так повелось. Ведь никто не мешает».
Вернулся я в свой изувеченный город,
отстроил его и назвал Хиросимой,
надеясь, что божия воля не скоро,
что злая судьба пронесет ее мимо.
Ты жалуешься на трудности, мешающие тебе нормально продолжать жить и работать. Ты заявляешь, что проще повеситься, чем вот так вот мучиться дальше. Утешаешься вином и редкими свиданиями с девушкой, которая скоро бросит тебя.
Ты не слаб, ты просто позволил быть себе слабым. Не видя, где найти силы и не найдя, решил, что тебе ее вообще не видать. Отнесись к своей жизни, как к многоуровневой игре - и все станет гораздо понятней. Многие вещи, которые тебе приходится делать, кажутся тебе ненужными, и тут ты отчасти прав - они не нужны тебе, чтобы стать счастливым, но их необходимо сделать, чтобы пройти на следующий уровень. Если ты когда-нибудь играл в компьютерные «ходилки», то ты, конечно, обратил внимание, что каким бы более сложным не казалось преодоление очередного этапа, накопленный на предыдущих участках потенциал: оружие, энергия, карты и т. п. позволяют с легкостью справляться с новыми, порой самыми неожиданными опасностями.
Но ведь в жизни тоже так. Я бы даже выразился, что идея «ходилок» взята именно из жизни.
- А что в конце, в чем цель, какой главный приз я получу, когда пройду все уровни? Ведь все равно смерть, не правда ли?
- Нет, и здесь ты ошибаешься. Законами жизни смерть не предусмотрена. Она прекращает жизнь, а с ней прекращаются и всякие понятия. Главный приз человека - это огромное счастье, обретенная любовь, после чего не страшны не только трудности, но и сама смерть.
Подрагивание правой руки, всегда совпадающее с колебаниями звезд, проходящее сквозь бумагу к самому сердцу Земли. Авторучка как игла в швейной машинке. Ее можно использовать по-разному, но я использую именно так. Писательство - форма магической сопричастности не к вымышленной жизни, а к смыслу реальных еле уловимых сигналов необъятного космоса.
Два писателя, соавторы, почти братья, отправились как-то в длительное путешествие к границам неведомого. Много бед им пришлось перенести, немало радостей испытать. Первый, инициатор похода, жил мечтой о предстоящих удивительных открытиях, поэтому жену и детей фактически оставил дома, второй же жил воспоминаниями о своей семье, то есть как бы взял ее всю целиком с собой. Однако по мере приближения к заветной цели идти становилось трудней и трудней, и, словно ненужный балласт, второй писатель вынужденно скинул - сначала жену, потом детей, а на последней версте даже себя самого. Теперь он не имел ничего - и стал легче перышка. Друг его, мечтатель, не в силах избавиться от заветной мечты, отяжелел настолько, что не смог преодолеть один-единственный шаг до вожделенного идеала, и был моментально притянут назад, родственниками, тут же заключившими его во взаимные объятия.
Первый писатель написал об этом книгу и прославился, второй же, кроме того, что когда-то сотрудничал с первым, а после пропал без вести, так и остался неизвестен в памяти народной...
Если правда, будто перед смертью в голове, уже не различающей запахов, цветов и звуков, прокручивается человеческая жизнь, то тогда нет никаких гарантий, что воспринимаемое прямо сейчас - не попросту бред разлагающегося мозга. Тогда остается только гадать, какой была жизнь до умирания, и как выглядят люди на самом деле. Почему созданное наполовину привлекательнее полностью завершенного - не потому ли, что в творчестве мы находим некое магическое пространство для избежания агонии?
Из точки, где я пребываю сию минуту, есть лишь один способ перейти в это спасительное место: изолировать себя от звуковых картинок воспоминаний...
- Твое время еще не пришло, - прошамкал беззубым ртом добрый старик. - Ступай, может быть тебя еще восстановят на гребаной должности. Теперь, когда у тебя есть все, чтобы зажить по-человечески, забудь мои наставления относительно выпивки и колес, забудь поскорее, потому нет больше на земле места, где люди жили бы по законам божьим, а лучшие умы не спивались бы от отчаяния, забудь, потому что они снова заставят подчиняться тебя их законам и правилам поведения за столом и вне стола. Помни: ты обязательно вернешься, потому что клоака реальнее всего здесь, а не там - а ты ведь реалист до мозга костей.
Ты вернешься, когда поймешь, почему тебе неуютно в чистых домах и с чистыми людьми, когда ужаснешься притворству грязи - этому гигантскому полиэтиленовому пакету, напичканному дерьмом, которое - настанет срок - прорвет красивую упаковку. Прорвет, прорвет, - засмеялся он, подталкивая меня в плечо, - как бы эти слуги правительства - психологи и менты не мяли его в руках, пытаясь спрессовать. Говно - оно скользкое, - то были последние слова, услышанные от самого мудрого учителя, вонючего нищего, чье настоящее имя я так никогда и не узнал.
Он ничего не объясняет - это мы соревнуемся в трактовках стеклянного феномена и неизменно проигрываем, потому что заглушаем тишину волшебной мастерской звуками паразитов, называющихся нашими мыслями.
Он молчит - таковым было основное условие программы его выращивания, и насколько она оказалась эффективной, очевидно сейчас даже слепцам.
Что до меня - так все наоборот: я заражен словами. Испытываю истинную гордость, ведь впервые мой язык обременен рассказом о великом молчуне - имбециле с медицинской точки зрения, гении с точки зрения обывателя и мессии - по-моему.
Три года назад, когда в результате государственного переворота новое руководство, как скальпелем по чирею, провела чистки ведомств, занимающихся сомнительной деятельностью, вскрылись и почти тотчас же стали достоянием гласности факты существования секретных лабораторий, где проводились запрещенные /если незапрещенные вообще возможны/ эксперименты над людьми.
Профессор Цетенблюмзель, не дождавшись приговора, наелся цианистого калия и оставил короткое послание человечеству на нашумевшем интернет - ролике:
- Нет ничего хуже перемен, - прохрипел он, приготавливая на глазах у зрителей смертоносный коктейль, - так как все приходится делать заново. И мы, стоявшие на подступах к разгадке смысла этой сраной жизни, вынуждены наблюдать, как цивилизация в свободном падении откатывается назад, к пещерам. Я, посвятивший подавляющую часть своего времени созданию идеала, а получивший благодаря вмешательству молодых волков в униформе идеального кретина, не имею права доживать век. Прощайте, ублюдки, но помяните меня, когда зверь почует свежее мясо и развернется по-настоящему... Уцелевшие и впрямь вернутся в первобытно - общинный строй!
Имен у нас не было - их нам присвоили уже потом, в ласковых щупальцах государства. Три товарища по детским играм, психотренингам, паранормальным состояниям и половым актам: Молчун, Говорун и трагически погибшая от рук негодяев Сестренка. Цетенблюмзелю всегда отводилась роль Голоса, остальные прятались за ширмами, управляя посредством компьютеров системами жизнеобеспечения и личностями двух мальчиков и одной девочки, общавшихся друг с другом и роботом Големом. Когда он нам осточертел, мы однажды поздно вечером дезинтегрировали его.
Наутро мы проснулись вчетвером. Когда я разлепил глаза, то увидел, что на обнаженной, покрытой микроскопическим пухом груди Сестренки лежат три руки: моя, Молчуна и мягкой розовой куклы-девочки в парусиновом комбинезоне. Разбуженная мной наша жена завизжала от восторга, рассматривая и целуя первую и единственную игрушку в своей жизни.
Сначала мы решили, что она нам была подложена, затем Голос несколько взволнованно растолковал случившееся, как материализацию подсознательных желаний, но Сестренка объяснила все предельно лаконично:
- Я забрала ее из сна.
Это, исключительно это подвинуло Молчуна активизировать застоявшиеся способности. Нарисовав на ватмане дюжину кружочков, он с просительным видом показывал их Глазу.
Вследствие чего ему предоставляли кучу разнообразных предметов: пуговицы, монеты, шлепики, шашки, бочонки лото, но он решительно отказывался от них, мотая головой и задвигая Ящик. И вдруг глаза его заблестели - он осторожно зачерпнул пригоршней искомое: идеально отполированные, мелкие, вроде жемчуга, двенадцать стеклянных шариков. И, не делая никакой паузы, со всей силы швырнул их в угол. Мы вздрогнули, а я инстинктивно прищурился, опасаясь осколков... но никакого звона не последовало, Сестренка захлопала в ладоши. Голос присвистнул, а я, пропустив самое главное - метаморфозу - узрел лишь странный итог броска.
Все линии сходятся в произвольно выбранной точке, само по себе решение сделать так является ключевым, но всесильный разум извращает эту простую истину до невыполнимой задачи, растянутой на целую жизнь.
Он стоял в окружении колец словно расходящихся по воде волн. Совсем ненадолго мы ощутили несколько из них, как они окатывали нас и несли за собой, не сдвигая с места - нами овладевало то, о чем поэты догадываются, спящие видят, а волшебники вытворяют.
Сбивая стеклянные шарики или вылепливая из них полуреальные вещи, он не знал, что это невозможно, потому что никто не учил его ограниченности возможностей материи. Но для того, чтобы сотворить очередной шедевр, ему необходимо было разрушить предыдущий.
Человек не способен изменить свою судьбу, но изменив отношение к ней, он способен на все.
Первое знакомство с представителем цивилизации произошло в несколько комиксном ключе.
Сначала Голос объявил нам, что тот, кто именовался раньше Голосом, находится под домашним арестом, а тот, кому мы сейчас внимаем - не Голос, а заместитель министра здравоохранения и ему доверено провести с нами работу по реабилитации.
- Адаптационный период продлится ровно столько, сколько понадобится для полноценного принятия вами реалий внешней действительности, - таков был казенный слоган, после чего одну из стен частично разобрали, и к нам, остолбеневшим от вида существ извне, влетел табакокурящий чиновник. Если вы, уважаемые читатели, знакомы с карикатурой Бидструпа на Джимми Картера, то я опускаю описание внешности представшего пред нашими очами.
- Приветствую, друзья, - прокаркал он, - меня зовут Хенк Фо. Позвольте представить вам моего друга из отдела информации Сержа Клобса.
И из черного провала в стене выкатился пухлый добродушный гном, облаченный в серую клетчатую тройку с атонально пурпурным галстуком.
- Так-так, - пробасил он, совершая ритуальное потискивание правых ладоней присутствующим.
И вдруг взгляд его упал…
Накануне вечером Молчун сбил шарики в конструкцию, которую мы назвали Полусвет - я и Сестренка всегда давали им название, чтобы хоть как-то откладывать в памяти.
…на Полусвет, переливающийся, как уголья в костре, но не цветом, допустим, алым, а чем-то таким, различимым лишь краем зрения.
- Теперь, когда на нас никто не смотрит - и нет больше меры желаний, скажи, хочешь ли ты выйти отсюда вместе со мной?
- А как же Молчун?
- Разве ты любишь его? Погоди, не отвечай. Я повторю: кроме тебя и меня этого разговора не слышит ни Голос, ни роботы, ни даже Молчун. Ты не обязана...
- Но я люблю его, - выпалила Сестренка. - Зачем мне врать?
- Актриса! - в сердцах я влепил ей пощечину. - Ты так ничего и не поняла! Очнись, дура - мы отныне свободны, а завтра навсегда покинем лабораторию. Тебя заставляли здесь делать и думать страшные вещи - одна из таких вещей Молчун. Без тебя он пустое место.
- Вот именно поэтому я его и люблю. Ясно?
- А как же я? - спросил я упавшим голосом.
- Если кто и дурак из нас троих, так это ты... И она обняла меня так неожиданно нежно, что слезы невольно брызнули из моих глаз.
- Любимый дурак, - прошептала сестренка. - Молчун ничто без меня а я ничто без Говоруна. Завтра мы создадим семью - на свободе так принято между мужчинами и женщинами, для которых любовь выше меры желаний и страшных вещей.
В блестящих черных шлемах «а ля Дарт Вейдер» ворвались, круша на своем пути оборудование, мебель и зазевавшихся сотрудников пресс-службы временного правительства.
- Долой мутантов старого мира! - гаркнул самый старший, судя по обилию крестиков на массивном погоне, свисающем с плеча, напугав Молчуна так сильно, что бедолага спрятался под кровать. Штурмовики выуживали его оттуда, орудуя руками и дубинками, но шлемы не протискивались в узкий промежуток между пластиковой доской и полом, а он извивался, как разрезанный дождевик, тогда они, плюнув, схватили меня и Сестренку, не раздумывая, сорвали с нее комбинезон и…
Смотреть не заставляли, но я смотрел. Все продолжалось под разноголосые вопли минут пятнадцать, не больше, однако, расслоившись на тысячи мельчайших полосок, сцена убийства нашей жены прокручивается во мне с редкими паузами и по сей день. Сосредоточившись только на боли, причиняемой ей, я, клянусь, вытянул до последней капли в себя, отчасти используя опыты концентрации внимания, отчасти по наитию - но чтобы быть до конца уверенным, что Сестренка погибла ничего не почувствовав, даже унижения, я переживаю те роковые пятнадцать минут практически безостановочно, раздвоившись на вечное страдание и вечное веселье.
Оставив обезображенное обмызганное тело в луже крови, слез и спермы, молодчики принялись за меня.
- Ты кто? - брызнул мне в лицо ядовитой слюной их командир, сопровождая вопрос ударом под дых. - Сверхчеловек? - Еще удар, помощнее. - Что-то не заметно - корчишься, будто баба. Ну-ка, ребята, отпустите его! Давай, мутяга, один на один, покажи, на что ты способен!
Повторять ему не пришлось. Говорят, что этот парень потом, когда уже сошел с ума от картинок, показанных ему мной, не выдержал и повесился. Причинять вред добровольно я не умею, но когда так убедительно просят, никогда не отказываю.
Насилие - это наркотик, который каждый человек, совершая его, принимает, как обезболивающее.
Моя сила - стремительно мчащийся сквозь меня локомотив, утыканный гвоздями, пружинами и бритвенными лезвиями.
Мнение - это когда один мнет другого, не считаясь с его степенью уязвимости.
Забудь про цветы, источающие зловоние, про высохших под ливнем слез попранной чести, про меня, увиденного только раз, да и то через призму. Забудь и лети, лети опавшей листвой, я больше не могу тебя удерживать. Я пишу, потому что подчиняюсь конвульсиям правой руки. Если я прекращу, конвульсии перейдут на все тело, а через мои корни - на всю землю. Как ветка дрожит на ветру, начинается вдохновение - ураганом, сметающим скалы, оно в своем пике.
Я считаю, что вред, нанесенный человеку, лишь усугубляет вред, который способен этот человек нанести кому-нибудь другому. Мясорубка начинается с мести за боль, причиненную когда-то, а заканчивается изрубанием на куски совершенно непричастных к этой первоначальной боли людей.
Зло тем бессильнее, чем страшнее его оружие. Мне приходилось сражаться с разными выродками, и самые легкие победы доставались не им лишь оттого, что я - постоянно безоружен, а они цеплялись за всякую острую дрянь. Сердце, исполненное любовью, неуязвимо. Меч легче пера в руках сильного духом, а перо - сильнее меча.
Боль намазана густо, как масло, на все объекты, сквозь которые я прохожу, поминутно страдая, перепачканный с ног до головы.
Боль - это естественное состояние человека, отказавшегося от анестезии насилия, высунутого из алчущих пастей массмедиа.
Телевизор подтягивает к себе зрителя для трогательного поцелуя, высасывающего из него всю его реальность без остатка взамен на свое любящее сердце.
Любовь - это пустое,
из тысячи слов - только лишь слово,
но не будет проклят тот,
кто пойдет вперед и немного вверх,
чтобы забыть, что такое любовь
и найти ее.
Можно всю жизнь мечтать
и ничего не придумать,
а можно придумать мечту,
чтобы убить ею смерть,
но черный твой глаз никогда не уснет,
а белый - всегда разбудит,
и имя, услышанное только тобой,
никто не сможет стереть.
В черном колодце окна
показалась луна, та, шаром которой
в минуты стыда прикрывается солнце,
и как бы ты ни старался вспомнить
то, что увидел вчера,
завтра тебе это снова увидеть придется.
Чудо - это идиот, притворяющийся идиотом. Сo стороны кажется, что человек неглуп, а лишь играет дурака, однако проницательный взгляд выявит сложное противоборство в его глазах: между безумием и бездарностью - таков стиль клоуна в высоком понимании слова «клоун».
Ребята из великого портала Литтл стремятся не к щелям и губкам, а к драгоценностям взглядов. Да, никому не нужны...
Аллея в микрорайон, поперек железобетонных пещер - вперед к реке, истекающей из болот через световые годы до самого Альтаира. Шелк семьи, зазывающий и оттого реинкарнируемый до неузнаваемости, опять облегает мои трепещущие потроха!
«Шoy Энтони Грегора!» - заставка в духе психоделии 60-х 20 века, озвучиваемая джазовым наигышем и гнусавой репликой за кадром:
- Суприм продакшн представляет - ВОПРЕКИ ДИАГНОЗУ!!!
Я никогда раньше не думал, что сбывшиеся кошмары так сильно влияют на рейтинг. Мои передачи за считанные дни стали лакомым ломтем рекламодателей и журналистов. Молчун, поигрывая стекляшками, переворачивал сознание обывателя, хотя, к сожалению, вовсе не менял его. Да и есть ли вообще на белом свете, как с этой, так и с той стороны такое совершенство, которое бы вытеснило и искоренило въевшегося и пустившего в нас хитроумные корни безумного животного???
На любое чудо непременно найдется хотя бы приблизительное научное объяснение. Людям легче спится и вкуснее естся, когда им вкрадчиво и доступно поведают, что, так как чудес не бывает, то и волноваться нечего - за новой сенсацией опять стоит какой-нибудь мошенник.
Однако, если заменить слово «чудо» на слово «фокус», а «волшебник» на «иллюзионист», то вокруг чего бы то ни было, связанного с невероятным, сразу перестанет витать призрак опасности, а это явление занесут в благонадежный список зрелищных развлечений и даже извлекут денежную выгоду. Правительства тоталитарных государств уже усвоили примитивную истину: народу удобнее догадываться о чуде, чем знать о нем наверняка. Толпа в режиме ожидания /ожидания Спасителя или загробной жизни/ инертна, а посему безвредна.
О коротком периоде, когда Молчун заговорил, не ходит даже легенд - настолько старательно стерли свидетелей и тех, кто знал об этом опосредованно. Но дело в том, что Молчун не только много сказал, но и изрядно исписал бумаги. Содержание его исповеди я в целях безопасности хранил в тайне, а сейчас раскрываю перед вами полностью, без купюр:
Между началом и концом движение. Запустивший катиться шарик твоей жизни забудет тебя назавтра - ты уже не его игра, а своя собственная с такими же шариками, разве что поменьше, в обеих руках. И пока в тебе не иссякли силы повторять поступки создателя - остается минимальная надежда, что в одном из поворотов вращения этой странной сферической судьбы ты поймешь, как важно не помнить, что делаешь…
Вчера я прогуливался с любимой девушкой по парку, отведенному под выставку моего искусства, и заставил ее остановиться перед снискавшим мировую славу прудом Метаморфоз:
«Приглядись к этим формам: минуту назад они были кучей грязного белья, наброшенного на ржавую проволоку, а сейчас под твоим взглядом становятся на что-то похожими. Но на что? Давай-ка, я помогу тебе определиться… Что ты чувствуешь, когда тебе страшно, чувствуешь так остро, будто уже видишь? А что вертится в уголках твоего зрения, намагниченное и сверкающее, когда ты оргазмируешь? Совмести, соедини два этих образа - и несопоставимое высвободится из моей грязи тем, в чем ты на самом деле нуждаешься».
А сегодня я сам попался в капкан своего альтруизма. Все в том же парке, токмо уже бок о бок с министром культуры, дал согласие на его слезную просьбу поиграть в духовного отца нации.
Рождаясь и умирая по одиночке, мы превосходим животных, пятидесятипроцентное происхождение от которых бесспорно, лишь навязчивым критицизмом и презрением к себе подобным, однако, отбрасывая каменной тенью в жаркий полдень пресловутую гордость, очень даже очевидно становится, что наша сила в групповом взаимодействии, то есть нет никаких личностей, пока не преодолены двадцать шагов в тумане!..
Ведет по клавишам,
не разбирая нот,
извилистая тонкая рука,
стрелой ногтей вонзаясь в облака,
огнем рубиновым сжигая небосвод,
а музыка прозрачна и легка,
над головой пьянеющей плывет,
чью голову она на этот раз снесет
рукой своей на жертвеннике сна?
Сегодня день,
еще один из дней,
мой ясный взгляд плывет,
как в сновидении,
вчера я был, но, кажется, не с ней,
а с тенью, с памятью, с воспоминаньем тени;
она живет лишь в памяти моей
иль я живу воспоминаньем с нею,
но не развеет мертвенных теней
живых горячих губ прикосновение.
Пусть тот, кому вздумается осуждать меня или вообще придушить за содеянное, посмотрит неотрывно сам себе в глаза перед зеркалом часов этак восемь и честно ответит на прямой вопрос «Зачем?»!
Я уже убил его мысленно, когда в гротескной перспективе наблюдал, как он, обряженный в пестрый балахон и увешанный амулетами, с развевающимися на ветру волосами простирает руки над беснующейся толпой фанатиков, чье сознание готово принять что угодно, если на эту вещь наклеен ярлык «бог».
...и ты уже не знаешь, отчего все, что он делает, так естественно, да и не хочешь знать, потому что приятная истома разливается не от гениталий, а от солнечного сплетения, из той области тела, которой никогда сознательно не пользуешься, потому что не понимаешь, как…
В левой руке он держал куклу, подаренную ему Сестренкой, а правую прижимал к марионетке, которой стал в угоду людей, скопировавших паучьи нити.
- Он пришел, ибо мы верили! - возвестил свежеиспеченный оракул, прикрывая ноздри, сочащиеся аллергическими соплями. - Он сказал все, когда обещал вернуться, а теперь не словами, но делами явит нам предначертанное. Аминь!
Человекомясо всколыхнулось в едином порыве ожидания, и тут я, переполненный пониманием, что сейчас произойдет богохульство, превосходящее по дерзости Вавилонскую башню, подошел сзади к Молчуну и за секунду до того, как меня схватили стражники, хладнокровно прирезал несчастного ублюдка.
Подиум, залитый алой кровью, а в последствие слезами ринувшихся растерзать меня идолопоклонников и их собственной кровью, так как в неистовстве они терзали всех подряд - эффектно смотрелся в прямом эфире, когда ошалевший комментатор произнес пророческую фразу, тогда показавшуюся абсурдной:
- Похоже, на этом месте воздвигнут храм.
Но так и случилось. Я имел удовольствие лицезреть эту архитектурную катастрофу буквально вчера. Зыбкая химера, находящая отзвук в наших душах, некогда живущих в мире таких форм, а потому узнаваемая с радостным криком прямо из сердца - вот как я определяю причину небывалой популярности ирреальных работ Молчуна. С храмом же наоборот, как и с прочим прекрасным, куда питекантропы от искусства суют корявые лапищи...
Приговоренный по законам страны к пожизненному заключению и отсидев пять лет, я, когда к власти пришли демократы, попал под амнистию и прошлым утром Энтони Грегор, он же Говорун, был восстановлен в правах гражданина и первым делом посетил место своего единственного преступления.
...Зодчие прошлых веков перевернулись в могилах, едва здание было достроено. Я не стану описывать его, скажу лишь, что оно представляет собой тщетную попытку скопировать одно из творений Молчуна, в народе окрещенного Мессией. Вот уже год, как службы в нем прекращены, он реконструирован в музей, куда я не осмелюсь и шагу ступить. Пространство спасения осквернено навеки.
Я так считаю не потому, что мне физически и морально претит этот монумент человеческой глупости, а потому что сам боюсь поглупеть под его сводами и мучить себя, мучить воспоминаниями. Больше нечего сказать, а сделать предстоит немало, но только тихо, очень-очень тихо, как слова снов.
Мир начал разрушаться с первого же мгновения, когда ты решил его разрушить, И то, что оттуда казалось игрой, отсюда выглядит суровым испытанием для твоего разума. Не пытайся слепить по памяти растекающееся лицо: оно, как и все представления о неизменных уголках безопасности, так же опасно, ибо сформировано до твоих опытов по выходу. Посягая на целый мир, глупо, согласись, сохранять жизнь только себе...
Настоящая дверь - она всегда закрыта, потому что ее нет. Остальных дверей очень много, но все они ненастоящие, потому что в любую из них можно войти, а хочется только в эту.
Дверь, которую ты сам запер, не может быть отперта чужим ключом. Допуская в свой мир одну-единственную девушку, ты не учел закона отторжения, введенного тобой для всех без исключения. И выглядит это так, что из всех девушек ты выбрал именно ту, которая сама не захочет войти к тебе.
Мир, в котором ты живешь - это сон семи стражей о тебе, а твои сны - это память о реальности.
Ты живешь в другом мире, этот - тебе только кажется.
По хрустальным тихим улицам иду домой,
мотыльки ночные кружатся над головой,
засыпает где-то счастье - спи, спокойных снов,
пусть приснится настоящий сад цветных ветров.
Тороплюсь домой под звездами-снежинками,
облаками-одеялами укрылся мир,
лепестки холодных лилий на губах весны,
слышен шепот: «Все забыли. Только смотрим сны».
На кромке Лучесы в песке с элементами опорожненных упаковок и газетных обрывков неинтересных новостей сидела заколдованная Леся, подставляя лучам предгрозового солнца самое красивое женское тело. Это зрелище разбудило меня от дремоты фантазий. Неожиданно осознав, что именно она, моя первая любовь, привела сюда идиота, которым я был всего минуту назад, протрезвевший «я» тихо застонал. Гонявшийся за призраками вдруг увидел, что является для нее более реальным персонажем жизни, чем она для него, превращенная им в бесплотную мечту десять лет назад. И теперь мечта по имени Леся растворилась подобно облаку над местом, откуда мне открылось моё будущее.
Одна только мысль о немыслимом приобщает нас к великой тайне бытия, один только сон делает нас ненасытными ко всем остальным, одна только жизнь заставляет понять, что она - не последняя.
На берег, отряхивая пестрые одежды, как перья кичливой птицы, выбрался наставник, и между нами состоялся предварительный обмен информацией:
- Я подарил ей свою жизнь и попрощался, ибо туда, куда я продолжаю путь, нет хода живым. Точно так год назад задавленный клоун передал мне свою жизнь простым рукопожатием.
- Твоя лучшая фантазия оказалась путеводной звездой, расплавившейся над местом, к которому ты шел. С этого места открывается зрелище достойное самой смелой мечты. Но чтобы пойти туда, сделай для меня кое-что.
Отвори меня.
Общаясь, люди ведут себя по-разному, но доверительная беседа между детьми в них не прекращается, даже когда они убивают друг друга. Здесь я умолкаю и предоставляю слово тебе.
Витебск, 2002 год.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Сергей Колбанов: cлова снов. Повесть.
21.07.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|