Дмитрий Владимиров: Океаны весны.
Даже не знаю с чего начать. Небольшой по объему текст Дмитрия Владимирова настолько насыщен метафорами, сравнениями, что пространство его расширяется до размеров романа, не обладая при этом ни субъектной организацией оного, ни положенным набором героев и сюжетных линий, ни полифонией. Здесь только один голос - голос лирического героя, и он говорит, увлекая своей речью читателя в океаны весны.
Стилистика Димы всегда удивительна. Автор немногословен, но неизменно удивляет читателей разнообразием средств выражения.
В рассказе "Океаны весны" прошлое периодически пересекатся с настоящим, безысходно ушедшее детство устремляется в будущее. Этот рассказ похож на океан. Он простой и сложный одновременно.
Это произведение не основано на какой-либо волнующей интриге, и нет здесь сложных философских размышлений - всего лишь знакомая всем рефлексия... Но тем не менее... Но тем не менее с первых строк, как с места в карьер, погружаешься в мир, причудливо слившихся в текст, слов, и медленно, погружаешься в ... будущее, в свои собственные мысли о пути человека, о его океанах, открытиях, откровениях.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Океаны весны
Детство моё началось в чужом краю. Отец, – грустная память о нём остаётся навечно со мной, – был откомандирован с семьёй строить советские суда в дружественной стране. Корабли рушились со стапелей в воду верфи, а отец крепко держал меня за руку: в том наклонном падении чувствовалось неуправляемая опасность. Мне, заворожённому шестилетнему мальчишке, самой романтичной представлялась тогда работа рисковых мужиков, подрубавших брусья стапелей.
В родном доме у Тихого Океана, что оставил я навсегда, легкая подставка красного дерева хранит горлышко бутылки шампанского, разбитой солнечным днём года семьдесят пятого о борт судна, которое крестила моя мать. Бронзовая табличка с коротким текстом помнит падающие корабли из детской весны: они вспенили бухту свободы в океане моей души.
Сейчас, спустя десятки лет, повзрослевший в исчезнувшей ныне стране, я бросил за тысячи миль море и корабли, и вчера начал жить с чистого листа. Именно в это мгновенье, прохладной и свежей ночью в преддверии новой весны, я иду вокруг подтаявшего льдом московского пруда, распугивая спящих уточек, и складываю янтарную мозаику безысходно ушедшего детства…
…Чужой дом, где наша семья прожила четыре года, стоял у границы городской черты. К горизонту убегала лента шоссе, а в сторону простиралось огромное поле с полоской леса вдали. Полевая трава умещалась на тонком дерне, под которым, если его сорвать, вглубь простирался только песок. Соленый песок, омытый схлынувшей когда-то балтийской волной. Песок, полный темного, древнего янтаря, выкопать который удавалось руками или детской лопаткой.
Но прежде мы отправлялись с отцом через поле к дальнему лесу и, миновав его, выходили на морской пляж: почему-то я никак не мог поверить в тот миг, что стою у кромки настоящего Балтийского моря. А на обратном пути с азартом кладоискателей мы разрывали полевой дёрн, чтобы выудить с полгорсти застывшей смолы из миллионолетней песчаной земли. С завидным детским терпением после я долго обтачивал и полировал эти кусочки, смастерив, с отцовской помощью, искусное ожерелье маме. В покинутом родительском доме на заброшенной полке всё ещё хранится коробчонка с осколками того янтаря, – как собрал я осколки памяти в пыльном углу своего погрустневшего сердца…
Час назад, выйдя на улицу с последнего киносеанса, я попал в стынущий дождь талой февральской ночи. И, подчинившись мгновенному импульсу, печатаю теперь одинокие следы на мокром снегу близ дремлющего жаждой весны московского пруда. Утки, сгрудившиеся стаей посреди водоёма, мирно сопят, когда я обнаруживаю прикупленную к завтраку булку в кармане куртки, и направляюсь прямиком угощать птиц.
Стая, не способная уразуметь, что некто, бредущий в темноте по льду, намерен всамделишно их кормить хлебом, снимается с места и перелетает немного вперёд. Бормоча что-то о животной несообразительности, я выхватываю булку наперевес, и преследую глупых пернатых, раскидывая в них куски мякиша, аки камни в ворон в том мальчишеском детстве.
Утки взлетают снова и всё так же приземляются поодаль. Им невдомек, что мне, кому падали корабли, – мне, кто дважды пересек континент, уходя от детства и вернувшись к нему обратно, – кто на изломе жизни начал её заново, но сохранив прошлое без горечи и ни о чём не жалея, – мне ничего не стоит вновь взломать стапеля, и прорваться вперед, к поставленной цели, накормив-таки ужином долбанных птичек… Но те в третий раз поднимаются в воздух и уносятся уже насовсем.
Лаконичное слово задевает природную тишину, и я, приняв поражение, топаю к берегу, вдруг припомнив, что видел на краю пруда пару лебедей, зимующих в теплой прогалине. Может быть, стоит их покормить?... И тут же память подбрасывает старый обломок…
…Меланхоличный тот сон преследовал меня много лет: Будто стою я один на берегу знакомого пруда в чужой стране, в городе детства, в том парке, где взаправду бывал с родителями много раз и кормил хлебом лебедей. Только во сне моём зима, всё засыпано снегом вокруг, и уныло пульсирует мысль: куда же улетели лебеди, что жили здесь прежде, пока было тепло?
Ответ я узнал случайно и не так уж давно, листая пыльные книги, сохранившиеся после отца. Конечно, я читал её раньше, – лет мне было в ту пору меньше, чем главному герою, – но детали успел забыть. Книжного мальчишку того, ровно как и меня, преследовал некий обрывистый сон, но а утки… он так беспокоился, куда же зимой с пруда деваются утки… В тот момент мне открылась тайна навязчивых грёз и перестал являться в ночи этот тягостный, но желанный душе детский сплин…
Очередная идея, к счастью, не связанная с мучением фауны, приходит в мою сумасбродную голову. Чуть поколебавшись и напрасно глянув по сторонам, – абсолютно никто не хотел упрекнуть мой энтузиазм, – я опёрся о дерево, скинул ботинки и, затолкав носки в другой от булки карман, припустил бегом по липкому снегу. Через минуту, стуча зубами, но безумно довольный эффектом, натянул обувь обратно и, посмотрев на часы, двинулся в сторону дома.
…В бумагах нашлись три пухлых конверта со снимками, где застыли лишь люди, море и корабли: отец бросил их, и недолго после прожил. Корабли были пеной его судьбы, но не падали ему никогда – этот упрямый порыв к океанской свободе отец посвятил мне, нашедшему в себе силы духа для новой весны, но не мужества разобрать старые фото…
Неожиданный теплый запах, безумно знакомый, но не встречавшийся мне беспамятно лет, проскользнул в воздухе, и вырвал меня в страну детства. Отчетливо, вмиг я почувствовал себя идущим по краю того самого пруда, где ходил ребенком не раз, а вокруг, заслоняя действительность, стояла янтарная весна…
Не знаю, сколько длилось наваждение, только я споткнулся, вернувшись в реальность… И внезапно, в мгновение между двумя каплями дождя, летящими с оттаявших ветвей безмолвных берёз, сбилось, пропустив удар, моё сердце, и увидел я будущее своё:
Что любимую сестрёнку, родившуюся в чужой стране, среди падающих кораблей, обниму я не раньше, чем через год. Давнишнего и настоящего друга своего, с кем меня так часто разносил океан, я встречу вновь спустя много лет. Женщину, от которой ушёл, я должен забыть, потому что счастливым с ней бы не стал никогда – и завтра отпустит она, наконец, моё сердце для новой весны.
Что через декаду годов девушка из другой страны, дарящая мне любовь так сильно, как я сам не в силах буду вернуть её, родит мне красавицу дочь со счастливой судьбой. И станет четыре любимых женщины у меня: мать, сестра, дочь и жена. Что совсем скоро окажусь я у Балтики, на янтарной поляне детства, и потому не должен спешить исполнять реквием памяти его.
Что проживу я не меньше полутора сотен лет, – дальше не пробился мой взгляд, – и узнаю будущее, которое не застанет никто из тех, кого я знаю сейчас. Или, быть может, почти никто… И друзья мои уже все умрут, вынуждая сердце моё с каждой потерей темнеть от горя, пока не почернеет оно навсегда с последним ушедшим другом. И тогда настанет для меня последняя весна, ибо неспособно сердце моё жить без любви.
Что в те времена я не буду нуждаться ни в чём, – даже не потому что буду обладать всем, но потому что за долгую жизнь успею всего больше, чем по собственной воле пожелает обрести человек. А также узналось важное мне: перед грядущем своим в ответе я за поступки, совершённые здесь и сейчас. Ведь предначертанное – всего лишь на них и ответ…
И ещё я увидел себя на берегу отливающего янтарём океана, озарённого встающим солнцем новой, свободной и далёкой-далёкой весны.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Дмитрий Владимиров: Океаны весны. Рассказ.
01.07.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|