Ви Круглянская: КУПЕ.
На мой взгляд, рассказ очень удачный - тонкий, с юмором, хорошо написанный. Лично у меня - никаких претензий. Прочитала с удовольствием. Хорошо схвачены моменты сближения героини с другими пассажирами, дано любопытное объяснение причин, почему происходит единение тех или иных людей в пути. Объяснение не логическое, а психологическое - иронически, образно, ярко...
А вот героиня фантазирует, пока все спят.
"Каким штампом попотчевать тебя, читатель, каким вывихом сознания или бессознательного полубреда? Выбери себе любой сюжет, заверни его в красивую бумажку, принеси домой и съешь на здоровье. Ты ведь опытен, да и рука у тебя набита по части изворотов сюжета и кульминаций, а я теперь, позволь, засну в темноте, и утром напишу коду.
О чем она – не спрашивай. Возможно о том, как морозным ясным утром, пока в купе все еще спят, я выйду в Подмосковье, а поезд поедет дальше, увозя моих попутчиков и так и не написанный сюжет. И даже финал его я не узнаю. А может быть…"
Приятного чтения.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Наталия Май
|
КУПЕ
Поезд едет себе неторопливо, пробираясь меду свалками и гаражами в лучах яростного ноябрьского заката. На открытые места вырывается и будто убыстряет ход навстречу далекой дымке, из которой выглядывают многоэтажки и деревья - желтые, красные, серые. А еще полосатые трубы тут и там торчат посреди городского стойбища.
Напротив меня в купе – девочка лет двенадцати с косичкой и милой круглой рожицей, читает «Лизу». За стеной торопыжит голосишко, убеждает кого-то в незначительной для меня ерунде. Девочка морщит носик – чуткая, глупые звуки ее тоже раздражают, а я, не желавшая с самого начала вступать ни в какие коммуникации, вдруг, неожиданно для себя, поддерживаю ее в этом раздражении и говорю тихо, ей одной – «Да уж, нас ждет веселая ночь», но она взглядывает на меня напряженно с любопытством, и повторять свои слова мне кажется такой же глупостью, как и не повторять. Забираюсь с ногами на свою нижнюю полку и пишу в блокнот.
Я-то, конечно, имела в виду наших (уже «Наших» – как быстро я включаюсь в «свой круг»!) соседей по вагону, мужичков в купе за стеной - невзрачных, небритых, в спортивных провисших штанах и кожанках. Один из них меня неуловимо взбесил еще на перроне, его непоседливые глазки метались туда-сюда, и этот мелкий хрипловатый говорок – я взмолилась, чтобы только не попасть с ними в одно купе. Почти повезло.
Девочка устала читать и смотрит в окно. Сиреневый свитер под горло и голубые штанишки. Ее взрослая спутница вышла, видимо курить. Слишком молода, чтобы быть ее мамой, но и на сестру не похожа - я отметила это, когда увидела их впервые, еще только входя в наше купе, где они обе уже сидели на одной полке, с чемоданом под ногами, будто две нахохлившиеся птички в мороз. Девушке 25 на вид, не больше – то же круглое лицо и глаза, но нет такого пристального взгляда, которым меня время от времени награждает младшая из-под журнала, стола, чашки с чаем или в зеркале купейной двери.
Старшая вернулась. Аккуратная и светловолосая. Она еще не подключена к нашей электросети, хоть и слабенькими токами, но уже повисшей между полками в тесноте купе. Она пока живет вне, общаясь только с девочкой – «Достань мне тетрадку», неуловимые домашние движения между ними, дотронуться до плеча, даже без взглядов, «Как ты» шепотом, «Все в порядке» - они вдвоем. Ну и мы с девочкой тоже вдвоем.
Я пишу без остановки, девочку это задевает, она настойчиво выводит теперь что-то в своей тетрадке, не пряча от меня, почти демонстративно. Подглядываю: крупный почерк, чьи-то фамилии в столбик. Даже не силюсь подать себе идею, что это может быть. Старательно рисует буквы. Румянец и опущенные ресницы. Я знаю, что ты за мной следишь, и знаешь, что я тоже. Электричество.
Зашел немой, бросил на полку стопку журналов, рукой сделал приглашающий жест. Я всегда немножко завидую немым – такие плавные и точные движения. У меня так не получается, я долго трясу головой и неуклюже руками, спрашивая цену на кроссворды, объясняю, что без сдачи у меня нет, хочу сказать спасибо, как это у них принято – ладонью к губам, но в последнюю минуту понимаю, что не справлюсь ни за что, и просто киваю и киваю ему, чтобы показать свое к нему расположение.
Вечереет, поезд тащится через деревни, кривые заборы, некрашеные, зубастые, щербатые, и снова трехэтажки, рельсы, нагромождения бетонных блоков, гаражей и строительного мусора. Разговор в соседнем купе, там, где мужички, переходит на собак. Все это время до сумерек оттуда фоном слышался бессмысленный бубнеж, малопонятный и скучный, поэтому новая тема вдруг оживленно вылетает в коридор и цепляет слух. Маленькая собачонка из восьмого купе предмет дискуссии. Взвешивают ее, не взвешивают, в клетке возят, а какой билет ей покупать, а если в самолете, а как же она в туалет, а если заболеет, а вдруг укусит… Разговор заставляет маму девочки оторваться от книжки (что-то бульварно-разноцветное) и улыбнуться – пока еще не мне и даже не нам, а самой себе. Чуткая.
И улыбка приятная.
Выглядываю в ярко освещенный коридор, чья-то нога, большая сумка боком торчит из соседнего купе, усатый дядька в коридоре на откидной сидушке встречается со мной взглядом, пьет чай из железной кружки. Ретируюсь обратно в сизый уют своего купе, в коридорное электричество я включаться не хочу.
Моя любопытная девочка уходит в конец вагона посмотреть на предмет разговора, вернувшись, сообщает, что песик очень милый и «едет с мальчиками». Что-то шепчет старшей, та морщит носик недовольно, что-то запрещая, возмущенный всклик «Ну мама! Я быстро» - все-таки мама.
Ночь окутывает поезд, быстро, нагло, закат убегает назад, сменяясь редкими придорожными огнями. Свет в купе, бледно-снежный, неяркий, словно сам по себе мчится сквозь темень, пролетает над невидимыми насыпями и кромкой деревьев, разрывающей небо и землю на две равные темные части. Я не вижу деревьев, но ощущаю, знаю, что они там, потому что видела днем, как в бесконечной лесополосе их ветви тянулись навстречу поезду, черные, безлистые.
В купе тихо. Я пишу, девочка лежит на нижней полке, время от времени поглядывая на меня, мама ее уединилась с книжкой наверху и, кажется, спит. Минуту назад она снова уходила курить и принесла с собой запахи тамбура и плач неведомого ребенка из коридора. Войдя в пространство освещенного купе, словно оказалась вдруг в фокусе прожектора, неуклюже поинтересовалась вслух, вроде бы ни к кому не обращаясь: «Двери на ночь будем закрывать?». Я поняла, что вопрос относится и ко мне тоже, поэтому оторвалась взглядом от блокнота, но некоторое время медлила подключить ее к своей сети, даже не зная, что отвечать на такой простой вопрос. Сказала «Прикроем, но чтобы дышать». Она кивнула, видимо поняв, что я имею в виду, и отвела глаза, отключилась, не успев обменяться со мной ни одним электроном, словно испугавшись, что это ее обесточит.
Глаза голубые и ненакрашенные.
Дверь осталась полуоткрытой. Они обе теперь спят, или делают вид, но, кажется, пора гасить свет.
Мне не хочется в темноту. Тогда темнота будет нестись сквозь темноту, подгоняемая стуком колес, тук-ту-тук-ту-тук, а может даже тык-тыг-дык-тыг-дык, но все равно страшно. Темнота будет убегать от темноты, в ужасе, что ее догонят. И от этого она будет все легче, и легче, и совсем испарится в ничто, и дышать станет нечем, потому что, зачем в темноте дышать?
Правила купейного этикета требуют от меня закрыть плотнее дверь и выключить одинокую тусклую лампочку над моей полкой. Я тянусь к выключателю, теперь в купе темно и жутко, и поезд останавливается.
В дверь стучат: открываю – в коридоре высокий военный в камуфляже и ушанке, думаю – проверка документов? Но это просто новый пассажир. Ох, какой же он большой. Свет опять в купе. Придется потесниться, а утром еще и делиться нижней полкой с этой человек-горой…
Военный неторопливо устраивается, снимает форменную рубашку, под ней обнаруживается застиранная майка с надписью «Cowboys”, надевает тапочки и теперь, с животиком наперевес, совсем не кажется большим и страшным, а похож на домашнего пса. Он будто жил здесь всю жизнь, а мы втроем (уже Мы! Как быстро осваивается пространство, когда появляется «чужак») только гости в этом купе. Он молодцеват, но так пухл, бел и коротко стрижен, что, освободившись от своей формы, больше напоминает какого-нибудь братка, чем вояку. А глаза строгие.
Мужчина со знанием дела обживает купе, достает книжку, ставит сумку под мою полку и бутыль с водой на стол, громко спрашивает, что делать с дверью, и выключить ли свет, и во сколько подъем, наконец, получив минимум ответов, забирается наверх. Кашляет, кряхтит, полка поскрипывает надо мной, только бы не храпел ночью, здоровила.
Мы теперь обмениваемся полуулыбками с дочкой и мамой, я участливо спрашиваю, не закрыть ли дверь плотнее, не нужно ли одеяла, и не дует ли из коридора, откуда слышно поскуливание «милого» песика. Этот домашний звук вдруг еще больше сближает нас, заставляет улыбаться в полный рост и желать друг другу спокойной ночи, как будто пришествие мужчины сделало нас ближе и замкнуло электрическую цепь, в которой, оказывается, именно я была невключенным звеном. Женский кружок, полу-заговор, полу-интрига, насмешка свысока с нижней полки над всем мужским, радостная умиротворенность от присутствия чуждого пола, напряжение и ожидание, гарем, ревность, подзащитность, нервное равенство.
Щелкает выключатель, смена декораций.
Пока поезд мчится в Москву, мы сделаем остановку здесь, в тесном пространстве моего рассказа.
Чего ты ждешь от меня, дорогой читатель? От поезда Волгоград-Москва, от четырех моих героев, от темного теперь купе, от собачки из восьмого?
Я могу сочинить тебе все, что ты захочешь.
Можно, например, историю о том, как ночью…
Как ночью поезд захватят террористы, и отважный военный с верхней полки защитит двух незнакомых ему женщин и одну девочку, отобьет их у негодяев, не щадя живота своего. Они будут три недели блуждать в лесах, питаясь ягодами и галетным печеньем, он понесет обессилевшую девочку, мама устанет, а я буду… Впрочем, не знаю. Наверное, к тому времени я уже умру от голода.
Или, хочешь, трогательную историю о том, как ночью…
Как ночью, в тишине степного полустанка, в беззвездной темноте заплакал кто-то тихо так и тонко, что было не разобрать, кто из них, и не утешить было плачущего, ибо не знала я, кого.
А хочешь мистики, читатель? Как ночью…
Как черной-черной ночью что-то страшное выползло в темень вагонного коридора, и холодно вдруг стало в купе, так холодно, что замерзла минералка на столе у окна. А утром, очнувшись от кошмара, обнаружила я себя в одиночестве промерзшего вагона и никого больше в соседних купе, разве кроме трупика рыжей собачки посреди коридора…
Каким штампом попотчевать тебя, читатель, каким вывихом сознания или бессознательного полубреда? Выбери себе любой сюжет, заверни его в красивую бумажку, принеси домой и съешь на здоровье. Ты ведь опытен, да и рука у тебя набита по части изворотов сюжета и кульминаций, а я теперь, позволь, засну в темноте, и утром напишу коду.
О чем она – не спрашивай. Возможно о том, как морозным ясным утром, пока в купе все еще спят, я выйду в Подмосковье, а поезд поедет дальше, увозя моих попутчиков и так и не написанный сюжет. И даже финал его я не узнаю. А может быть…
Утро в полшестого вползло в купе – мокрое, бледное, туманное. Я лежу, глазами в верхнюю полку, изучаю узор на обивке, тусклый свет рисует спящие очертания моих однокупейников.
Я тихо встаю, неслышно передвигаю стаканы и книги на столе – боюсь разбудить, пытаюсь открыть дверь, черт, ее заклинило, что же делать, мне нужно срочно наружу, увы мне. Сразившись с дверью, небезуспешно, умыта и свежа,сажусь к окошку. Чувствую себя Хранителем Утра, или, скорее, Хранителем Купе – я сторожу Их сон, отгоняю неуютность раннего пробуждения. Смотрю на выплывающие из тумана подмосковные речки, березки, елки, столбы. Я потерплю, пусть спят подольше – скоро вокзал, суета подземки, сумки, звонки, встречи, шум, майя.
Сейчас, как ни разу до этого, я чувствую их в этом маленьком купе – своими, единственными близкими людьми на тысячу километров, и пусть в Москве меня ждут друзья – здесь и сейчас есть только эти трое.
Сползаю на подушку, засыпаю в думах.
Проснусь – будет позднее утро в млечном экране окна, возня вокруг уборки постелей, вещей, очередь в туалет, проводница со стаканами. Никаких взглядов, реплик, внимания к движениям друг друга, чужесть и неустроенность, временность будто охватит купе, наш островок в пути станет мостиком, где все толпятся на выходе и ждут.
Москва, перрон, остановка. Ни прощания, ни кивка головы, все рассыпаются, загораживаясь чемоданами друг от друга. Выхожу из купе в мир, глотаю вокзальный воздух, выдыхаю.
Цепь разомкнута.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Ви Круглянская: КУПЕ. Рассказ.
Психологическая зарисовка внутреннего состояния пассажирки поезда - она смотрит вокруг себя и фиксирует свои ощущения, записывая их на бумагу.
28.11.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|