Павел Кармишин: Сапер.
Этот рассказ показался интересным мне благодаря своей общественно-политической заострённости. Своеобразное осмысление жизни России последних лет: для меня как историка и для будущих коллег - источник на тему того, как люди начала 21 века ощущали себя в текущей общественной ситуации.
Вопреки распространённой сейчас тенденции противопоставлять периоды Ельцина и Путина, то есть девяностых и двухтысячных, Кармишин вольно или нет протягивает нить от одного к другому. В судьбе его героя - бомжа - террористически-взрывная современность напрямую связана с дефолтно-эмэмэмшным прошлым.
Думаю, автору надо ещё работать над собой, например, совершеноствовать стиль, делать текст более "собранным" и динамичным, поменьше использовать мат (ведь это примитивное орудие).
Тем не менее, рассказ вполне достин публикации.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Мария Чепурина
|
Сапер
Голоса. Опять эти чертовы голоса. Свистящее шушуканье и смешки обнимающейся парочки, мерзкое карканье обрюзгшей старухи, закутанной в меховую шаль, пронзительные вопли продавщицы мороженого. Тысячи, миллионы режущих, колющих, рвущих на части, сводящих с ума, проникающих в самые глубины мозга звуков.
Ничего. Я знаю – это просто простуда. Это не вылечить. Просто перетерпеть. Господи, как же хочется забиться в самый дальний угол Вселенной, укрыться, закутаться тугой и мягкой, не пропускающей сквозь себя ни звуки, ни время, ни свет, ни бесконечную боль плацентой мироздания.
Пыльное, заляпанное стекло периодически тускло вспыхивает желтым светом пролетающих мимо фонарей. Колеса электрички бухают в ушах паровым молотом. Нет, механизм не может производить такой шум. На такое способно только ручное оружие. Судорожный вдох, и кузнец-палач возносит свое орудие до небес. Выдох – и многотонный молот со скоростью снаряда, выпущенного из бортового орудия дредноута, опускается на наковальню барабанной перепонки. И через миг в оглушенное ухо острой, отравленной пикой врезается контрольный удар подмастерья.
Та-дах! Та-дах!
- Слушай, как мне надоело все… Работа, дом, работа, дом, никакой жизни…
- А что на праздник не остались?..
- У тебя какая модель?..
- NOKIA 3210 …
- Фу, отстой. У нее, короче, прошивка слетает. Проверено! Возьми лучше…
- Представляете, она ему говорит: «Да как ты можешь со мной так поступать?», а он ей…
- Весь день голова болит, не знаю даже что и делать. Давление 190/100. Врач говорит…
- Не, ну ты чо? Так дела в натуре не делаются. Откуда звоню? От ментов бля…
- Вот представляешь, проснуться бы завтра, и не надо никуда…
- Да ты сам подумай! Четыре мегапиксела…
- Вот ведь как. Безобразие! Совсем совести у молодых не стало…
- А она ему…
- Жить-то как страшно стало, господи. Вот электричка обратно народ в город на праздник повезет. В поезде народищу сколько будет? А вдруг бомба?..
- Да в этот долбанный паровоз в субботу утром с бомбой не влезть просто, а потом и обратно самому не вылезти. Так что…
- Вимпоцетин тоже не помогает…
- Эй, ты, бомжара! Ну-ка вали нахуй отсюда. Дышать уже нечем бля!
- Совсем обнаглели уже. Ишь, на поездах катается. Сидел бы в своем люке…
- Ну ты чо? Хуево въезжаешь!?
Усилием воли я заставил дряблые мышцы напрячься и поднять свое почти ничего не весящее тело. Главное – доехать. Никаких скандалов. Несмотря на наличие билета, высадят в два счета. Тогда все. Доехать. Доехать. Не оглядываясь, перехожу в следующий вагон.
Спасибо Четру – предупредил. Завтра будет облава. Не в том я состоянии для конспирации. Остается только одно – бежать, драпать. Все деньги ушли на билет. Билет повышает шансы не намного, но без него шансов просто нет.
Запах мороженого. Пробравшийся сквозь пластиковую обертку, плотно захлопнутую крышку сумки-холодильника, победивший тысячи запахов общего вагона, чудесный запах мороженного. Если не найду еды в течение нескольких часов, не будет сил идти дальше.
Попрошайничать за эти годы я так и не научился, несмотря на все поучения Четра: «Да плюнь ты на них! Далось тебе это долбанное стадо! О тебе что, плохо подумают? О тебе и так плохо думают. Что терять-то? Будешь каждый день воровать – сдохнешь на зоне. Или может ты не такой, как мы? Может лучше чем-то? Может ты вони своей не чуешь, как Жан-Батист Гренуй? А как же! Мы тоже грамотные, институты заканчивали. Вот только остальные-то эту вонь чу-у-у-ют, даже мы…»
Несмотря на все его беспрестанные нападки, Четру – этому пройдохе и балагуру – я благодарен. Между нами даже завязалось некое подобие дружбы. Я был единственным, кто слушал его маргинальные философские рассуждения с интересом. Поэтому я относительно целый и в поезде, а не с отбитыми почками и на полу изолятора. Слишком уж много за мной грешков накопилось, все менты уже в лицо знают.
В тамбуре грохот многократно усиливается, вагоны лязгают стальными зубами в надежде отхватить от меня лишний кусок. Борясь с паникой, вхожу в следующий вагон. Народу немного. Трое пьяных студентов машут своими облезлыми хвостами перед невзрачной пучеглазой девчонкой, несколько человек скрючились поодиночке на неудобных изрезанных ножами и расписанных маркерами деревянных сиденьях и нервно дремлют, отмахиваясь от жужжащего надоедливой мухой газетчика, предлагающего извечную лапшу из сканвордов и криминала. Пакеты и сумки у всех в руках, у одного даже под жопой – не вытащишь. Какая-то мамаша пытается успокоить своего истеричного ребенка, суя ему в рот пирожок. Внимание! Пацан с воплем отталкивает руку матери, и пирожок летит на пол в проход между сидений.
Поднимать мамаше с чадом уже нечего. С капустой! Этого хватит на весь вечер.
В этом вагоне лучше не задерживаться. В проходе случайно сталкиваюсь с газетчиком, не извиняясь продолжаю движение к дверям. Извиняться – значит чувствовать вину. Перед кем? Перед ними? Просить прощения – кто же такого простит?
Стоп! Глазам не верю! Между пустых сидений в самом конце вагона на истертом тысячами ног полу лежит совершенно целый и свежий пшеничный батон. То, что он очень свежий я определил на взгляд лучше, чем это бы сделал эксперт-криминалист в своей лаборатории. Я абсолютно точно знаю, что никакой радости на моем лице не отразилось, видно все мимические мышцы зацементировала двухлетняя грязь, не позволяя лицу выражать никаких эмоций. Тем не менее, в этот момент я был просто счастлив! Будучи еще студентом, я однажды нашел кошелек, застрявший в решетке люка ливневой канализации. Вот это был праздник! Но тот кошелек был просто сюрпризом, а этот батон продлит мое существование еще, как минимум, на три дня.
Предупреждение, билет, пирог, батон… Пруха! Должно быть что-то еще! Обязательно должно быть что-то еще! Интуиция просто вопила, вцепившись когтями в глаза со стороны зрительного нерва: «Гляди! Гляди внимательно! Обещаю тебе… Будет! Будет… Подарок судьбы или полный пиздец, но что-то будет…» Привычным жестом наклоняюсь за батоном, опуская свою голову ниже сидений скамеек, чтобы исследовать свою среду обитания, место, откуда я черпаю свои скудные силы, место, которое продлевает может и никчемную, но все-таки мою жизнь – мое Напольное Царство.
Моя интуиция – довольно честная сука, по крайней мере, доверять мне кроме нее больше некому. Поэтому, наклонившись до самого пола и заглянув в самый дальний угол вагона, я не особо удивился.
Сумка! Битком набитая спортивная сумка, с трудом помещающаяся под довольно высокой скамейкой. Черная, с красными полосами на боках и золотым не то японским, не то китайским иероглифом взамен привычной английской надписи, кем-то забытая в вагоне сумка.
Первая мысль – открыть! Еда, там должна быть еда и одежда. Наверняка там еда и одежда. Сумку с чем-то действительно ценным вряд ли забудут в вагоне. Но для меня еда, еда и одежда – единственные оставшиеся ценности в этом мире. Вторая мысль обожгла крутым кипятком – сейчас вернется хозяин. Схватить и бежать. В туалет, в тамбур, в другой вагон, к черту на рога, только бы сохранить, только бы не потерять этот дар фортуны.
Нет! Нельзя. Пассажиров немного, но почти все видели, что в вагон я входил без багажа. Можно, конечно, попробовать взять наглостью. Один раз на спор я на переполненном вокзале подошел к спящему пассажиру, поднял с пола у всех на глазах его пакет и спокойно ушел. Никто ничего не сказал, видимо, понадеясь, что это сделает кто-то другой, а может, и просто из обычного человеческого злорадства: вот, мол, засоня, сам виноват. Но сейчас рисковать нельзя.
Остается только ждать. Говорят, что ждать – это одно из самых трудных испытаний, но ожидание – это и есть вся моя жизнь. Нет, ожидание не чего-то несбыточного, розовой мечты, они уже давно покрылись невесомым, но несмываемым прахом безвременья, а ожидание самых простых и обыкновенных вещей. Ожидание, когда пройдет дождь или утихнет мороз, чтобы можно было выйти на улицу в поисках пропитания. Ожидание, когда у пивного ларька неосторожный покупатель уронит мелочь, чтобы потом выковырять ее из засохшей или раскисшей в зависимости от погоды грязи. Ожидание момента, когда пьяный или просто неосторожный прохожий посмотрит в другую сторону, и ты сможешь относительно безопасно присвоить себе чужую вещь. Ожидание посыльных с пузырьком технического спирта из магазина бытовой химии. Ожидание окончания облавы, когда менты возьмут козла отпущения, и все снова успокоится. Ожидание конечной станции, когда я сойду с поезда, сжимая в руках заветную сумку.
Минута, еще минута, вот еще одна. Сумки мне не видно, но я подобно акуле-молоту чувствую ее сквозь намертво высохшее дерево сиденья. Десять минут, одиннадцать, двадцать, и с уходом каждой из них где-то в глубине меня нарастает странное и давно уже забытое беспокойство. Что это? Неужели в трущобы моей пропащей души снова явился этот незваный-непрошенный гость – надежда? Даже не на что-то определенное, а просто сама по себе как есть манящая оазисом-миражем в пустыне беспробудного отчаянья надежда. Надежда – всегда есть боль. Без нее легче. Без нее ничего не нужно. На что надеюсь? Вернуться к людям? Куда? К кому? Эти вечно снующие, галдящие, жующие, пьющие шампанское создания – был ли я таким?
У одного из спящих пассажиров зазвонил сотовый. Рингтон полным драматизма голосом Кипелова задавался риторическим вопросом: «О, каким будет завтрашний день в этом мире большом и враждебном?»
Ни на что не надеясь – ни на себя, ни на Бога, ни на черта – можно довольно безболезненно тащить свою жалкую жизнь по острым камням времени, а надежда будит воспоминания. Попытки отогнать воспоминания похожи на попытки остановить ползущую на тебя с убийственной невозмутимостью и осознанием своей непобедимости всепоглощающую пелену тугого, вязкого, осязаемого кожей тумана. Воспоминания – что может быть хуже них. Но я несомненно знаю путь к спасению – восхитительный свежий батон!
С наслаждением я вонзил зубы в хрустящую пшеничную плоть. Вкуса не было – было ощущение жизни. Я давно заметил, что не чувствую вкуса, не чувствовали его и многие другие наши. Видимо, для того, чтобы есть то, что составляет наш хлеб насущный, мозг в целях самосохранения просто запрещает языку чувствовать вкус.
Мои размышления прервал скрип вагонной двери. Вошли двое солидных мужчин без багажа. Сердце сжалось. Хозяева сумки? Фу, проходят мимо, даже не взглянув в мою сторону.
- Ну, как там твой?
- Да ничего. Представляешь, скоро обещают должность шеф-инженера.
- Ну, молодец, молодец. Пойдем-ка с тобой по соточке за дальнейшие успехи.
Батон застрял в моей мигом пересохшей глотке. Перед глазами встала непрошенная картина: 1991 год, молодой и счастливый Витька Желнов приходит домой с огромным букетом роз и предъявляет своей гражданской жене и годовалой дочери подписанный контракт, в котором указано, что он, Желнов Виктор Никанорович 1960-го года рождения, направляется в качестве шеф-инженера по наладке оборудования на возведение машиностроительного завода в город Дыре-Дауа, Эфиопия на срок три года.
Звонил друзьям. Друзья завидовали черной завистью. Как же, сначала после смерти отчима получил в наследство почти новую квартиру в крупном городе и вырвался из своей Тьму-Таракани, а теперь и из только что развалившегося Союза, да не на помидоры в Болгарию, а на высокую должность в экзотическую страну. Ну что еще можно было желать от жизни? Оставшийся до отъезда месяц чемоданного настроения он провел, ходя по жалящим иглам нетерпения. Жена была недовольна, но Витька успокаивал ее не очень долгим сроком отсутствия и дальнейшими радужными перспективами.
Из громадного лайнера Boeing 747 рейсом Москва – Аддис-Абеба Виктор сделал первый шаг на пыльную африканскую землю победителем своей судьбы. Первые два года пролетели совсем незаметно. Работы было огромное количество, условия ужасные. Дикая жара, куча мерзких насекомых, сложности с поставкой, необразованные, плохо говорящие по-английски черные, как ночь, подчиненные. Хорошо хоть, что местные болезни отступали перед врожденным здоровьем Виктора. Несмотря на это, работа была очень интересная, сложности его не пугали, и время шло незаметно. Но в начале третьего года его командировки жена перестала писать и брать трубку телефона.
На оставленной в России работе обзавестись хорошими знакомыми он еще не успел, мать болела, а друзья, кто смущенно, а кто возмущенно в один голос отвечали: «Да ты что? Телевизор не смотришь? Не знаешь, что у нас тут творится? Какой ехать, на работу пешком ходим».
Босс сразу дал Виктору понять, что до окончания срока действия контракта господин Желнов покинет пределы Эфиопии только грузовым рейсом в свинцовом ящике. Так что делать было нечего. Пришлось работать.
По окончании бесконечного года Виктор с дико колотящимся сердцем стоял у своего подъезда. Дверь его квартиры открыли незнакомые люди и, с удивлением выслушав Витькины вопросы, объявили, что они купили эту квартиру четыре месяца назад и ничего больше не знают. Поселившись в гостинице, Виктор начал расследование. Оно показало, что жена, попав в сети религиозной секты, при помощи ее адептов по поддельным документам продала квартиру, а дочь просто сдала в детдом.
Судебный чиновник, бросив на него тоскливый взгляд, махнул молча рукой в сторону какого-то кабинета. Понятно, про квартиру можно забыть. Жену он разыскивать не стал, а в детдоме поинтересовались, состояли ли они с отказавшейся от родительских прав в законном браке, и есть ли у господина Желнова жилплощадь, на которой он собирается проживать совместно с ребенком.
Заработанных денег немного не хватало на квартиру, поэтому Виктор вложил их на годовой депозит под большой процент в один из расплодившихся в это время коммерческих банков. Когда по телевизору объявили о банкротстве, Виктор просто не поверил своим ушам, но, увидев ревущую в сотню глоток и причитающую на все голоса толпу у дверей офиса банка, почувствовал, как земля под ногами дернулась и поплыла куда-то в сторону.
Пил. Пил много. Сначала водку, потом спирт, потом и клей БФ. Похмелялся гуталином: с вечера намазывал на кусок хлеба толстый слой черной мерзости, а утром с похмелья счищал гуталин ножом и съедал хлеб с впитавшимся в него спиртом.
С работы выгнали. Когда перестало хватать денег от случайных заработков на съемную квартиру, увидел объявление о найме строителей-чернорабочих на стройку в Подмосковье. Там новый хозяин отобрал у них паспорта и заставил работать по двенадцать часов в день за скудную еду и дырявую крышу над головой. Пытались обращаться в милицию, приезжал ментовской козлик, из него выходил майор в форме, здоровался с хозяином за руку, смеялся. Затем отыскивали «настучавшего», и в барак он возвращался через несколько часов еле живой от побоев.
Потом был побег, потом… …память затуманена дымкой цвета сгнившего неба.
- Ваш билет! Чего глазами хлопаешь, билет есть у тебя? Показывай!
Окончательно очнувшись, с замиранием сердца роюсь в складках своих лохмотьев в поисках заветной бумажки. Вот она. Молча протягиваю контроллеру, тот придирчиво и брезгливо осматривает и так же молча возвращает. Пронесло! Если бы спросили документы…
За спиной слышу шепот:
- У них у многих и квартиры есть, только они не живут там. Сдают, а деньги сразу пропивают. Да. И денег у них, между прочим, побольше, чем наша с тобой пенсия.
- Лоботрясы, лодыри, трутни в улье и то пользу приносят. Куда мир катится? Что дальше будет?
- И не спрашивай, Егоровна. Ужас!
Поезд, победно взревев, начал устало сбрасывать скорость. Все. Приехали. Дождавшись, пока выйдут все пассажиры, вытаскиваю сумку из-под сиденья. Твою мать! Вот тяжелая, зараза! Шансы на то, что там еда и одежда в один миг упали почти до нуля. Бля! Что мне с такой тяжестью делать-то? При попытке оторвать сумку от пола захрустели все кости. Кое-как иду к дверям и вылезаю из вагона.
На перроне огромное столпотворение. Все торопятся на празднование дня города в областном центре. Им уже не до меня. Толкаясь, пихаясь локтями, беснующаяся толпа обтекает меня, пытаясь занять хорошие места в вагоне, запоздавшие с руганью стараются залезть в уже переполненный тамбур.
С трудом поднимаю сумку и бреду к выходу с вокзала. Из вагона готовящегося к отправлению поезда слышен крик:
- Эй, на берегу, сумки, сумки проверяйте! Вон бомжара что-то спиздил! Милицию зовите.
Не оглядываясь продолжаю движение. Дохожу до угла здания. Сзади сильный тычок в спину. Сумка перевешивает, и я растягиваюсь на перроне.
- Эй, бля! Ты кто такой? Тебе какого хуя здесь надо?
Перед лицом мощные солдатские берцы.
- Ты чо, думаешь у нас своих бродяг мало, да?
Надо мной склоняется наголо обритая голова с оскаленной красной рожей.
Первый удар пришелся по плечу. Второй по почкам, третий в ухо. Боль захлестнула глаза, а потом и все тело. Вся Вселенная состояла из одной только боли, бестелесной, беспредметной, не имеющей времени боли.
Глухо, как будто из-под воды доносились голоса:
- Посмотри, чего у него в котомке.
- Да хуй знает, железяки какие-то.
- Забирай.
- Да на хуй она мне нужна – сам тащи такую тяжесть.
А мимо проходили ноги прибывших, а мимо проходили ноги отбывающих, мимо проходили ноги встречающих.
После четвертого удара в пах наступила темнота.
Темнота длилась несколько вечностей. В ней было хорошо. В ней не было боли, не было надежды, не было воспоминаний.
Сквозь тьму проступил контур человека. Тьма вокруг и тьма внутри, а между ними полыхающий контур, как будто человек закрыл собою звезду, повторяющую его форму. Корона солнечного затмения.
- Ты должен встать!
- Что?
- Ты должен встать!
- Кто ты?
- Вставай!
- Я умираю?
- Да, но сначала ты должен сделать дело.
- Кто ты?
- Вставай! У тебя сумка. В сумке бомба. Поезд отправляется через пятнадцать минут, через десять бомба взорвется.
- Ну и что?
- Погибнет много людей.
- Людей, а кто это? Те, кто меня бил?
- На свете много хороших людей.
- А я? Я тоже хороший?
- Ты должен встать!
- Не-е-ет… Теперь уже нет. Пусть вместе со мною сдохнет как можно больше. Пусть сдохнет…
- Знаешь, в вагоне напротив тебя сидит твоя взрослая дочь с твоими маленькими внуками.
- Что? У меня нет дочери. У меня ее отняли. Они отняли.
- Ты мог вернуть ее. Мог. Но ты сдался, ты ее просто пропил. ВСТАВАЙ!!!
- Ты врешь.
- У тебя нет времени проверять. ВСТАВАЙ!!!
Продираясь через колючую проволоку зеленых, красных, желтых кругов перед глазами, захлебываясь в соленых, зловонных волнах боли, я ползу, волоча здоровой рукой за собой сумку. Прямо под поездом. Переползти через рельсы, свалиться с откоса. Там заброшенная железнодорожная будка. Там мой дом. Я возвращаюсь домой.
- Смотрите, бомж под колеса ползет!
- Да ну и хуй с ним! Жалко что-ли…
- Нет, я такого зрелища не хочу, вытащите его из-под вагона.
- Да вроде сам вылез.
- Вот она – жадность людская. Сам чуть живой, а сумку волочет. Небось украл у кого-нибудь. У всех сумки целы?
Пять минут. Успею. Остались последние два пути. Первый свободен, на втором товарный состав. Также. Под колесами. Встаем. Так. Потихонечку.
- Эй, бомжара, лови!
Свист камня. Шум приближающегося поезда.
Экстренное сообщение. Продолжаем наши сводки о происшествии в N-ске. Напоминаем, сегодня в 8-00 по московскому времени в городе N-ске произошел террористический акт. На железнодорожном вокзале было активировано взрывное устройство, сработавшее на путях, когда мимо проходил товарный поезд с грузом синильной кислоты. Также сдетонировали стоявшие на соседних путях цистерны с жидким топливом и сжатым газом, что повлекло дальнейшие взрывы цистерн с кислотой. Министерство чрезвычайных ситуаций Российской федерации начало спасательные операции. В городе объявлено чрезвычайное положение. Предварительных сведений о количестве погибших пока нет, но наши источники сообщают, что счет убитых идет на сотни, а раненых и пострадавших от ядовитых испарений на тысячи. Число как погибших, так и раненых продолжает расти. Проводится срочная эвакуация северной части города. Представитель МЧС заявил, что в случае, если в течение суток не переменится направление ветра, город придется эвакуировать полностью. Представители организации ГринПис заявили, что взрыв повлек за собой страшную экологическую катастрофу. Серная и синильная кислоты попали в водозабор города. Президент Российской Федерации высказал свои соболезнования семьям погибшим, главы стран ЕС, США и Японии осудили этот бесчеловечный акт насилия.
Подробности об этой и других новостях смотрите в наших следующих выпусках.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Павел Кармишин: Сапер. Рассказ.
12.12.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|