Глеб Симонов: ПОЛЮС.
Этот рассказ заворожил меня обилием и конкретикой жутких подробностей северного путешествия. Первая фраза уже так цепляет, что не хочешь отрываться. Андрей Калита близок мне по двум темам: во-первых, он пишет о реальном, но при этом не обыденном, а во-вторых, в его рассказе нету ничего, кроме жизни и смерти. Или борьбы и смерти, если будет так угодно.
Я рекомендую!
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Мария Чепурина
|
ПОЛЮС
Последняя собака издохла где-то на шестой неделе экспедиции.
Мы не стали её хоронить. Да и от собак было не много проку: с того момента, как мой друг кричал «Пора вставать!» и до той секунды, когда сани, наконец, двигались с места, уходило не меньше четырёх часов сборов снаряжения.
Вокруг была темнота. Лунный свет не пробивался сквозь тучи. Буран с каждым днём только усиливался, видимость близилась к нулю, в считанные часы температура снижалась с –50 до –60, изредка поднималась обратно. Цепочки наших следов довольно скоро заносило снегом, мы двигались по приборам. Только наш компас точно знал, где север, но чтобы взглянуть на него, приходилось тратить по пятьдесят спичек, чтобы найти сухую.
Привалов мы старались делать как можно меньше, чтобы не тратить зря время. Даже на одевание уходило не меньше часа, ведь одеться можно было только с помощью двух человек: верхняя холстина промерзала настолько, что придать одежде форму было довольно нелегко. Днём дыхание сковывало бороды, пот в ногах замерзал и, раздеваясь, мы вытряхивали из одежды груды льдинок. Даже ночью, когда пот не застывал сразу, он впитывался в шкуры и к утру они становились тяжелее свинца.
Мы четверо были похожи на покрытых инеем колобков, движения давались всё тяжелее, да и сухой спирт уже подходил к концу. Тащить с собой еду становилось все более проблематично и мы устраивали запасы прямо по пути, чтобы, если мы вдруг захотим вернуться, можно было подобрать их по пути обратно. Последняя оставленная пайка в двух неделях пути к югу, но ведь её ещё надо найти.
Разумеется, так было не сразу. Вначале нас было шестеро.
Первые дни были сравнительно благопристойными, погода стояла безветренная, иногда было видно небо, и ещё можно было отличить день от ночи. Ощущение реальности накатило только утром в одну из первых недель путешествия. Я вышел из палатки, чтобы взглянуть на небо и понял, что не могу двигаться: одежда замёрзла на мне за считанные секунды. Я не мог даже опустить голову.
Через неделю мне начали сниться белые сны, поскольку кроме белого света, ничего больше вокруг не было. Условия уже ухудшались, но большие запасы еды, спичек, сухого спирта и весёлый лай собак, разрывающих зубами сушеную рыбу, давали ощущение уверенности. Снег шел беспрерывно, ветер порой усиливался до восьми баллов, но держался недолго.
Когда стало темно, начали издыхать собаки. Сначала мы хоронили их, потом уже с трудом находили трупы, да и разбредаться по сторонам становилось всё сложнее. Через неделю мы вошли в худший период путешествия. Сначала мы увидели одного из нас – он стоял на коленях. Его рук были обнажены и заледенели как камень, глаза провалились. Когда мы отнесли его в палатку, он уже был в беспамятстве. К утру он умер. Мы зарыли его в снегу. Через два дня другой сказал, что должен выйти и не скоро вернётся. Мы больше его не видели. Так нас стало четверо.
Движение давалось очень медленно. Нельзя было снимать меховых рукавиц, надетых поверх шерстяных. Керосин застыл, чтобы зажечь фонарик, требовалось сначала растопить керосин на сухом спирте. В конце концов мы оставили фонарик в снегу вместе с очередным пайком на случай обратной дороги. Носить лишнее было нельзя. Мы и так не чувствовали ног, а если бы кто-то от перегрузки отморозил ступни, все четверо погибли бы в тот же день.
А сейчас… Трудно сказать. Мы движемся изо тьмы во тьму, и ни днём, ни ночью это не меняется, мы перестали записывать показания температуры и влажности, хотя это никогда не было нашей целью. Мы движемся в ту сторону, куда говорит компас. Не исключено, что мы просто ходим вокруг полюса, проходим его за день и на следующий день снова проходим, каждый раз возвращаясь на те же точки, не имея возможности опознать места вчерашнего привала.
Север. Мы здесь не потому, что решились, а потому, что единственные. И то – снег движется гораздо твёрже нас - он никогда не спит.
Ты ведь знаешь, что еды осталось на две недели?
Знаю ли я? Да, я знаю. В этой пустыне так мало необходимо знать, что говорить друг с другом почти излишне. Во всяком случае, слова произносятся только по необходимости, и ценность слова уже совсем другая.
Две недели. А последнюю провизию мы как раз оставили в двух неделях пути отсюда. Первые дни мы преодолевали по 15 километров, затем, когда условия стали невыносимым, и снег примерзал к земле настолько, что сани переставали скользить, километраж снизился до 8, затем – до 5 и так, постепенно – до 2 километров в день.
Не сговариваясь, мы разобрали палатку. Нет ничего сложнее, чем вбивать колья с каменный лёд, особенно в полной темноте и с ветром, который легко унес бы тебя, не будь на тебе всей этой одежды, увеличивающей твой вес вдвое.
Хорошо, когда удаётся остановиться на привал организованно. Нередко можно увидеть, как кто-то вдруг начинает подскакивать на месте, тереть себе какую-то часть тела. Часто нам кажется, что ноги и руки уже почернели, началась гангрена, но всегда оказывается, что мы их просто не чувствуем. Нельзя поддаваться страху, ведь чтобы взглянуть на ногу нужно тратить 4 часа на то, чтобы установить палатку, поджечь спирт, выпить горячего и только потом раздеться.
Мой друг, еле двигая руками, скидывает вещи в снег. Сани останавливаются.
Сухой спирт горит с чуть заметным треском, который заглушает буран.
Мы берём по сигарете. Сигареты надо беречь. Мы истратили слишком много в первую неделю, теперь приходится брать не больше одной в день, но сегодня мы решили себя побаловать. Впрочем, решили - не совсем верное слово.
Наша палатка – единственная граница на многие сотни километров. За её пределами только мегатонны снега и темноты, но в её пределах – только сухой спирт, молчание и сигаретный дым.
Лёд в бороде уже начинает таять.
Две недели. Две недели туда ли две недели обратно?
Если вдруг кто-то решит вернуться…
Чай согревает внутри. Разница температур в теле пробуждает внутри ветер.
Теперь можно разуться. Мы снимаем обувь и смотрим на ноги. У меня отморожены оба больших пальца, но я не чувствую даже неприятного показывания и тика, который наступает каждый раз, когда отогреваешь ноги.
Осторожно двигаю пальцами. Всё в порядке.
Мы ложимся спать. Спальный мешок – тоже беда. Дышать в отверстие невозможно из-за холода, приходится закрываться полностью и пропитывать влагой всё внутри. Чем меньше становится кислорода – тем быстрее мы дышим.
Спальные мешки мы придвигаем как можно ближе друг к другу, чтобы сохранять тепло. Утром, после того, как мы оденемся, нужно будет вовремя сгруппироваться, когда мы выйдем из палатки, чтобы одежда не застыла в неудобном положении.
Ты не знаешь, как давно мы покинули обитаемые территории. Это вопрос? Вопрос. Нет, не знаю. Я забыл дату. Но даже если б помнил – как узнать сегодняшнюю? А примерно? Недель шесть-семь. Неужели сейчас июнь? Не может быть. Может.
Что будет завтра? Завтра. Времени тут нет.
Сон. Мне снится, что я – заяц, заснувший в горящей траве.
Завтра. Встать, не разбудив остальных, практически невозможно. Все встают. Четыре часа сборов. Мы даже не сверяемся со временем, просто знаем, что четыре – привыкли за эти недели определять время без часов.
Сборы, впрочем, затянулись, но в конце концов мы двинулись вопреки встречному ветру, водрузив на плеч поклажу и таща за собой с каждым днём все более легкие сани.
Иногда не почему-то кажется, что если снег и ветер прекратятся, мы повернём обратно. Хотя возвращаться назад всё равно не имеет смысла. Дома нас давно считают смертниками, да и назвать это место домом уже гораздо тяжелее, чем раньше, даже почти немыслимо. Мы ничего не сможем принести людям туда, не сможем жить там, не сможем объяснить, почему мы пошли на север, что мы искали, и нашли ли. Единственное, что мы в силах предать людям –это записи температуры и давления на определённой широте-долготе, но по сравнению со всем остальным это кажется настолько бессмысленным, что мы перестали вести записи. Фактически, всё, что мы делаем сейчас – не для других, а для себя. Чтобы делать это для других – надо собирать информацию и просто давать её им, чтобы они чувствовали себя увереннее в завтрашнем дне, просто давать, что по сути очень просто, однако я не уверен, чтобы кто-то из нас был готов к этому.
В тот день мы нашли в снегу керамическую кружку. Чья-то экспедиция прошла здесь до нас и кто-то потерял её, она упала в снег и осталась там ждать, пока её подберут. Во время следующего привала мы согрели её, но керамика уже безнадёжно растрескалась, и когда мы растопили лёд, кружка рассыпалась в пыль. По крайней мере это доказывает то, что мы тут не одни, и до данной точки можно добраться в живых, другим это уже удавалось. Уже засыпая в тот день, я подумал – если мы не делаем всё это ради тех, кто там, может мы делаем это для тех, кто здесь, тех, кто движется весте с нам на смертельной истребительной дороге на север, их количество настолько ничтожно мало, что это всё равно что делать что-то для себя? Но ведь мудрость севера передать нельзя – её можно только понять, и те, кто разделяют наши пути, разделяют и это понимание. Однако в таком случае, мы не открываем им ничего нового, не так ли?
И то, зачем мы идём, для них так же призрачно, как и для нас. Ведь никто из нас не видел полюса, не знает, как он выглядит, и зачем он нужен, но мы видим его проявления повсюду. Полюс – это место, откуда дует 12-балльный ветер, сбивая нас с ног, но на полюсе ветра не будет. Там уже не будет ни времени, ни пространства, только белая земля, чёрное небо, украшенное звёздами и полярным сиянием, будет луна, светящая ярче солнца, отбрасывающая на белый лед чёткие тени четверых путешественников, с удивлением глядящих на стрелку компаса, которая внезапно перестала тянуться в одном направлении, а заметалась и закружилась по своему корпусу, встречая весть, объявляя, вопя во всю мощь: вот он, полюс, полюс везде, полюс повсюду, в одной точке пространства и во всех сразу, на всех широтах и диагоналях.
Мы не знаем, есть ли он, этот полюс, но верим в него, и наша вера настолько крепка, что она вернее и твёрже самого честного и проверенного знания. Я знаю, потому что видел его край, его отражение. И я знаю, что мы найдём это полюс или замерзнем, как двое наших спутников, в вечном поиске этого места без места, времени без времени, тогда мы станем ориентирами для будущих экспедиций в страну без предписаний, где единственная осязаемая граница – предел собственного сознания, и все прочее обращается в сингулярность.
А если мы вдруг дойдём туда… Остаться там или идти обратно – две смерти, из которых не просто будет выбрать.
М.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Андрей Калита: ПОЛЮС. Рассказ.
07.01.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|