Филмор Плэйс: Весна.
Лирический рассказ о первой любви подростка. Действие происходит в годы Второй Мировой войны. Но там, где живут герои, она пока не началась.
По замыслу автора контраст между романтикой, лирикой, первыми "весенними" восторгами влюбленных наивных школьников и всеобщим ожиданием страшной угрозы войны должен сыграть свою роль. Сделать рассказ более пронзительным, больше затронуть читателя. Местами это удается. Но... на мой взгляд, все же слишком красивые высказывания (которых здесь очень много) снижают художественность произведения. Оригинальность его - уж точно.
"И только в одном Андрей мог быть абсолютно уверен: в том, что он никогда не забудет Наташу и пронесет любовь к ней через всю свою жизнь", - не уверена, что это удачное окончание. Не по смыслу, а по формулировке. Не хватает свежести, неизбитости фраз, выражений, ощущения новизны стиля.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Наталия Май
|
Весна
Весна 1941 года выдалась поздней. Стоял конец марта, но было холодно, люди ходили в зимней одежде, и повсюду были плотно слежавшиеся ноздреватые груды грязного серого снега. И все же что-то менялось: с каждым днем все сильнее пригревало весеннее солнце, выжимая из сосулек скупые слезинки, ветер ломал отмершие ветви деревьев, с треском сбрасывая их на землю, на кленах и ясенях сухо шелестели выбеленные морозами прошлогодние семена, торопясь осыпаться до того, как растает снег.
…Проснувшись, Андрей несколько минут лежал в постели с открытыми глазами, прислушиваясь к перезвону синиц за окнами. На полу, на стенах, на прикроватной тумбочке с раскрытым томиком Фенимора Купера плясали солнечные зайчики. Вставать совершенно не хотелось. Мальчик лежал в сладкой полудреме и думал о своем сне. Расплывчатые обрывки образов плясали у него в голове, никак не желая обретать четкую форму. Они расползались все больше и больше, пока совсем не растаяли, оставив смутное чувство неудовлетворенности, - словно во сне было какое-то послание, которое Андрей так и не смог разгадать.
Но вот из черной тарелки репродуктора на кухне донеслась бодрая мелодия «Кукарачи», заворочался, просыпаясь, младший брат. Андрей отбросил одеяло и поднялся с постели. Широко зевнув и потянувшись, он начал делать зарядку. Мальчик был щупл и невысок ростом, ему было тринадцать лет, и он ходил в седьмой класс. Андрей присел пару раз, сделал несколько энергичных взмахов руками и начал отжиматься от пола, с удовольствием ощущая, как просыпаются мышцы. «Да, - думал мальчик, выполняя упражнения, - недолго осталось веселиться. Скоро мне исполнится четырнадцать лет, а поскольку платить за обучение у нас нечем, придется идти работать на завод…» Андрей еще раз отжался и пошел умываться. Вася, которому недавно исполнилось семь лет, плотнее закутался в одеяло: в детский сад он не ходил, а в школу ему предстояло отправиться только осенью.
Когда Андрей вышел на кухню, отца уже не было. Всю жизнь он проработал на обувной фабрике имени Тельмана, после одной из аварий остался хромым на левую ногу, и давно поменял бы работу, если бы сталинское законодательство не запрещало это сделать. А поскольку по сталинским законам за опоздание могли отдать под суд и осудить на десять лет лагерей, выходить на работу отцу приходилось на полчаса раньше.
Мать поставила перед мальчиком эмалированную кружку молока, положила большой кусок ситного хлеба. Поев и наскоро собравшись, Андрей выбежал из дома, распугав стайку воркующих голубей. Где-то далеко взревели заводские гудки, извещающие о начале нового рабочего дня.
…Когда мальчик вбежал в класс, звонок на урок прозвенел. Сбросив пальто, Андрей пошел, было, к своему месту, как вдруг остановился: прямо напротив него, у окна сидела девочка. Не заметить ее было просто невозможно: она вся словно светилась каким-то внутренним светом.
Вошла Варвара Семеновна, и начался урок, но мальчику было не до свойств числа «пи». То и дело Андрей поглядывал на девочку, спрашивая себя, откуда она могла появиться и почему он раньше никогда ее не видел. Мальчик не отдавал себе отчета, отчего его заинтересовало появление какой-то девчонки, он просто смотрел на нее и любовался.
У нее была тоненькая угловатая фигурка подростка с едва заметными бугорками грудей, нежная белая кожа, на руках покрытая легким темным пушком, вьющиеся по плечам густые темно-каштановые волосы и серо-зеленые глаза, светившиеся мягким светом. Вздернутый носик, капризные губки, руки с розовыми пальчиками – словом, обычная девчонка тринадцати лет. Но для Андрея она показалась верхом совершенства, самой лучшей, самой красивой на свете. Очарование не портил даже маленький изъян в ее внешности – зуб, одиноко выглядывающий вперед из общего ряда и слегка оттопыривавший капризную нижнюю губу. Одета она была в новенькую бордовую блузку с большими золотистыми пуговицами, светло-коричневую юбку, доходящую до щиколоток и черные лаковые ботинки. Но было в «новенькой» что-то еще, выделявшее ее среди других девчонок, что-то такое, отчего мальчик никак не мог перестать о ней думать.
На перемене девочки собрались вокруг «новенькой». Кто-то спросил, как ее зовут, и Андрей с замиранием сердца услышал ее тихий ответ «Наташа…». О, сколько раз он потом вспоминал этот день: класс, залитый солнечным светом, красивую девочку у окна и ее нежный голос…
После уроков мальчик впервые не торопился домой. Он без конца копался в портфеле, перебирал какие-то бумажки, даже зачем-то несколько раз заглянул в парту, где все равно не было ничего, кроме засохшего огрызка. Андрей поднял бурную деятельность, даже сам того не понимая, что истинная цель его состоит в том, чтобы оттянуть момент расставания с Наташей.
Она все еще сидела на своем месте, вытянув ноги в черных ботинках (солнечный зайчик весело играл на лакированной коже), и о чем-то болтала с девочками. Наконец, Наташа встала и пошла к вешалке, где взяла светло-зеленое пальто с пушистым воротником. Оставаться больше не было смысла; Андрей вскочил и выбежал из класса.
Всю дорогу домой он разбрызгивал лужи, чему-то смеялся и думал о том, какой выдался прекрасный денек.
Минское озеро (названное впоследствии Комсомольским) копали заключенные. День за днем изможденные люди в черных бушлатах долбили мерзлую землю, накладывали в носилки и выносили наверх. Сытые, мордастые солдаты НКВД с автоматами и собаками сторожили заключенных от внешнего мира. Несколько раз Андрей с друзьями приходили посмотреть, как идет строительство, но каждый раз их прогоняли охранники.
Строительство шло медленно. Поэтому в конце марта минский горком партии принял решение о проведении комсомольско-молодежных воскресников. В добровольно-принудительном порядке. Слово «добровольный» означало здесь то, что труд никак не будет оплачиваться, а слово «принудительный» - то, что явка всей молодежи от четырнадцати до двадцати семи лет строго обязательна. Контроль над проведением работ был возложен на городские комсомольские организации.
Вместе с младшим братом Васей Андрей пришел посмотреть на воскресник. Стоя на краю грязной насыпи, мальчики молча смотрели на котлован. День выдался замечательным: ярко светило весеннее солнце, громко чирикали взъерошенные воробьи, громкоговорители разрывались от бодрых советских песен. Усталые после тяжелой трудовой недели, люди принялись за работу неохотно. Но свежий воздух и молодость скоро сделали свое дело: в разных концах стройки зазвучали смех и звонкие голоса, работа пошла веселее.
Внимание Андрея привлекла палево-рыжая собака, переходившая от одной кучки людей к другой. Жалобный вид собаки и отвисшие сосцы говорили о том, что где-то ее ждут щенята, и собака пришла к людям только потому, что не могла прокормить своих детей без чужой помощи. «Надо бы дать ей чего-нибудь», - подумал Андрей и оглядел карманы. Увы, при себе у него ничего не было.
Собака перешла к следующей группке людей, где мальчик с замиранием сердца увидел знакомое светло-зеленое пальто с пушистым воротником. Наташа стояла рядом с высоким военным и красивой женщиной в изящном темно-коричневом полушубке и бродовой шапочке. Спросив о чем-то женщину, девочка достала из кармана кусок хлеба и бросила собаке. Опасливо подкравшись, собака ухватила кусок хлеба и тут же кинулась прочь. Наташа подняла голову и встретилась взглядом с Андреем.
Они улыбнулись друг другу. Какое-то чудесное чувство все больше и больше охватывало его, не давая спокойно устоять на месте. Ему хотелось подойти к девочке, но что-то его остановило. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, почти физически ощущая, как между ними протягиваются тонкие ниточки взаимной симпатии. Потом женщина что-то сказала Наташе, девочка ответила, еще раз посмотрела на Андрея, снова улыбнулась и ушла, оставив в душе у него смутное чувство печали.
…О, как ждал Андрей завтрашнего утра! Он прибежал в школу на пятнадцать минут раньше, и все никак не мог усидеть на месте, вздрагивая при каждом стуке. Он без конца подходил к окну и снова садился на свое место, в сотый раз обдумывая слова, которые он скажет Наташе, и неожиданно растерялся, когда она пришла. Андрей снова зачем-то заглянул в портфель, поправил тетрадку на парте, потом встал и с напускной решимостью подошел к «новенькой».
- Привет, - сказал он, присаживаясь на край стола. – Я тебя вчера видел.
- Я тебя тоже, - мягко улыбнулась она, обнажив выступающий зуб. – Меня зовут Наташа. А тебя?
- Андрей, - пробормотал он, краснея и опуская голову.
Они поболтали еще немного, а потом прозвенел звонок на урок, и мальчик медленно пошел за парту, глядя под ноги и проклиная себя за робость: «Вот дурак, - говорил он себе, - не смог даже толком поговорить…»
…Уроки русского языка и литературы были самыми интересными. Ольга Сергеевна, недавняя выпускница Ленинградского университета, старалась научить детей думать самостоятельно. К занятиям Ольга Сергеевна подходила творчески, выходя, если нужно, за рамки школьной программы. Часто на уроках литературы устраивались поэтические чтения и даже разыгрывались силами учеников небольшие спектакли, а потом всем классом обсуждали впечатления.
Сегодня Ольга Сергеевна читала «Соловьиный сад» Блока:
«Я ломаю слоистые скалы
В час отлива на илистом дне…»
Вместе со всеми Андрей заворожено слушал учительницу. Где-то на середине стихотворения он вдруг представил себя на месте главного героя, словно это он открывает заветные решетчатые двери и идет между цветов навстречу прекрасной хозяйке, которой оказывается Наташа… Мальчик так размечтался, что даже не заметил, как прозвенел звонок с урока и объявили перемену.
Следующим уроком была история. Александр Григорьевич, плешивый мужчина, кокетливо зачесывающий на лысину остатки волос, уроки всегда начинал одинаково: открывал газету и разражался десятиминутной политинформацией с критикой в адрес мирового империализма и его приспешников. Сегодняшний урок не стал исключением.
«Этот год, - вещал Александр Григорьевич, - партия (тут голос учителя окреп, словно слово «партия» придало ему силы) встретила лозунгом «Увеличим количество республик в составе СССР». Это значит, что мы должны приложить все силы на выполнение…» Дальше Андрей не слушал - и так все было понятно: «Враг не дремлет, граница на замке, ответим ударным трудом на происки империалистов…»
Закончив политинформацию, историк перешел к теме урока. Тут он тоже не отличался оригинальностью: чтобы не ошибиться в политике партии Александр Григорьевич просто открывал учебник по истории и читал все, что там написано. При этом историк никогда не называл опальных имен (тех самых, которые приходилось так тщательно затушевывать после очередных процессов).
…Когда уроки закончились, Андрей подошел к Наташе.
- Ну, как тебе политинформация? – спросил Андрей, присаживаясь к ней на парту.
- Какая политинформация? – удивилась она.
- Та, что историк прочел, - он улыбнулся. - Он так все время: меняется вместе с линией партии. Ни одной своей мысли…
- Ну, знаешь, - вспыхнула Наташа, - мой папа тоже партийный…
- Да? – примирительно проговорил Андрей, теребя концы линялого пионерского галстука. – Я не знал. А вы откуда приехали?
- Из Смоленска, - пояснила она. – Папа был вторым секретарем райкома, и его перевели в Красную Армию на партийное укрепление . А ты хочешь в армию?
- Не знаю, - честно ответил он. – Я пока об этом не думал…
Они помолчали.
- Хочешь, я принесу твое пальто? – неожиданно для самого себя проговорил Андрей.
- Принеси, - улыбнулась Наташа.
Андрей и не заметил, как жизнь его приобрела новый смысл. Каждое утро теперь он просыпался с мыслями о Наташе, думал о том, какое счастье выпало ему знать ее, любоваться ее движениями, слушать ее чудесный голос, дышать с ней одним воздухом…
Наступил апрель. Заметно потеплело, небо заволокло тучами, посыпались мелкие весенние дожди. На освободившейся ото льда реке появились утки, из-под земли показались первые листики травы. Готовясь к новой весне, на деревьях набухли почки, а на голых ветвях кленов и ясеней распустились нежные зеленые цветы, которые скромно сияли в сером апрельском небе.
Вместе с Яшей Андрей пришел на товарную станцию, посмотреть на идущие на запад тяжело груженые эшелоны с хмурыми солдатами в зеленых и черных бушлатах, поезда с военной техникой и боеприпасами. Один бесконечный состав был даже нагружен новенькими поблескивающими рельсами и остро пахнущими креозотом шпалами.
- А это зачем? – удивился Андрей.
- Наступать будут, - ответил Яша, провожая взглядом вагоны, - вот и понадобятся, чтобы дорогу ремонтировать.
Мальчики замолчали. Говорить было не о чем, все и так было ясно: близилась война.
Подошла Наташа. Одеваться она любила ярко и со вкусом, в выборе одежды отличаясь каким-то особенным изяществом. Наташа все время придумывала необычные детали, совершенно преображающие ее наряд: то придет с ярким пурпурным бантом в волосах, то с платочком вокруг шеи. Словно наперекор весенней слякоти, сегодня она была в изящных белых сапожках.
Приход Наташи не был неожиданностью: Андрей договаривался с ней пойти в кино.
- Ну, что, пойдем? – спросила девочка и топнула ножкой. Ее совершенно не интересовали все эти груженые составы.
- Пойдем, - тут же откликнулся Андрей. – Ты с нами? – повернулся он к Яше.
- Нет, - помотал головой тот. – Мне домой надо. Мама просила хлеба купить…
- Ну, ладно, пока…
Они прошли мимо Московского базара, вышли на Суражскую улицу, затем свернули на Московскую и медленно пошли в сторону Дома правительства. Черный распушенный кот увязался, было, за ними, но передумал и скрылся в ближайшей подворотне. Было удивительно здорово идти вдвоем с Наташей по тихим минским улочкам. Андрею все время хотелось взять ее за руку, но он никак не решался это сделать.
Вышли в Дому правительства.
- В «Спартак»? – Андрей посмотрел на Наташу.
- А что там показывают? – остановилась она.
- «Если завтра война», - выпалил мальчик. Собираясь на встречу, он специально почитал афиши.
- А что в «Чырвонай зорке»?
- Какой-то китайский фильм, - проговорил он, тщетно пытаясь вспомнить название. – Что-то про любовь…
- Пойдем? - спросила Наташа, вложив горячую ладошку ему в руку.
- Пойдем, - согласился он.
Все сильнее пригревало солнце, тут и там пробивалась молодая трава, на деревьях распускались чистенькие, словно только что вымытые, юные листочки.
Однажды после уроков Андрей подошел к Наташе.
- Можно я тебя провожу? – робко спросил он.
- Хорошо, - согласилась девочка. – Принесешь мое пальто?
Одевшись, друзья вышли на улицу. Стоял светлый весенний день. По небу медленно плыли легкие белые облака, то и дело проливаясь тем мелким дождем, который в народе называют “цыганским”, - когда набегающие тучки не в силах закрыть солнце, и капли дождя падают на землю вместе с солнечными лучами. На деревьях беззвучно лопались окрепшие на весеннем солнце почки, обнажая крепенькие зародыши юных листочков, нежно сияли молодые побеги травы. В ветвях каштанов звонко перекрикивались галки. На душе было свежо и легко. Казалось, весь мир пел восторженную песню солнцу и новой весне, пробуждающей землю.
Они медленно шли в сторону площади Свободы, выбирая тихие улочки. Андрей долго собирался с духом и, наконец, решился:
- Знаешь, - сказал он, отводя в сторону взгляд, - ты мне очень нравишься. С первого дня.
- Я знаю, - ответила Наташа, поднимая глаза. – Девочки всегда чувствуют, когда на них обращают внимание.
Андрею стало трудно дышать, от радости у него даже слегка закружилась голова. Они медленно прошли по площади Свободы, по улице Бакунина спустились к реке. На деревянном мосту через Свислочь Наташа остановилась, чтобы посмотреть на реку, очистившуюся ото льда. С громким трезвоном в сторону площади Парижской Коммуны проехал трамвай. Мальчик погрузился в воспоминания…
…Однажды он провожал Наташу домой. Правда, тогда было все по-другому: не решаясь открыто признаться девочке в своих чувствах и даже толком не понимая, для чего он это делает, Андрей просто пошел следом за Наташей, стараясь держаться в тени деревьев. Он проводил ее до подъезда (Наташа жила в большом доме красного комсостава на улице Максима Горького, расположенном в бывшем здании духовной семинарии), и, стоя внизу, определил, какой у нее этаж и расположение квартиры. Когда же девочка зашла домой, Андрей поднялся на четвертый этаж по широкой лестнице с железными перилами и замер перед дубовой дверью.
Неведомое чувство разгоралось в его душе. При мысли о том, что этой двери только что касалась рука любимой, ему хотелось упасть перед дверью на колени и осыпать ее поцелуями. Понимая, как нелепо должно это выглядеть со стороны, но все же не в силах противостоять своему желанию, мальчик опустился на колени и несколько раз с чувством поцеловал дверную ручку. “Только что, - думал он, - Наташина рука прикасалась к этому холодному металлу. Может быть, даже частички ее кожи остались здесь…” Откуда ему было знать, что Наташина квартира располагалась напротив, а он целовал дверную ручку комполка Н.?..
…И вот они снова прошли мимо пышно разросшихся кустов сирени в сквере Второй городской больницы. Теперь кусты были усыпаны маленькими светло-зелеными листочками. Наташа свернула на улицу Максима Горького. Восторг разливался в душе Андрея, когда он шел рядом с ней. “Может быть, это и есть любовь?..” - размышлял мальчик, удивляясь, как чудесным образом преображается весь мир вокруг, когда они вместе.
Даже покосившиеся дома Троицкого предместья, казалось, разделяли его чувства, глядя на них тепло и доброжелательно.
Вышли на площадь Парижской Коммуны, которую родители Андрея продолжали по-старинке называть Троицкой. На фундаменте разрушенного Троицкого собора серой громадой нависало над площадью здание театра оперы и балета.
- Знаешь, - сказала Наташа, показывая на театр, – здесь работает моя мама. Она балерина.
Андрей и не заметил, как наступил май. Каждый день он провожал Наташу домой, все больше изумляясь тому, как хорошеет девочка день ото дня. Сердце его таяло от счастья…
Они снова шли мимо Второй больницы. В больничном сквере распустилась сирень, открывая крестики молочно-белых, пурпурных и сиреневых цветов и распространяя вокруг нежный горьковато-сладкий аромат. Андрей остановился и, обломав несколько пышных веток, протянул Наташе цветы.
- Спасибо, - улыбнулась девочка и прижала цветы к лицу. - Зайдем ко мне? - неожиданно спросила она.
- А можно? – заробел мальчик.
- Конечно, - ответила Наташа и зачем-то поправила волосы. – Пойдем!
Они прошли мимо Троицкого предместья, еще немного по улице Горького, и, наконец, завернули в Наташин двор. Андрей все еще немного робел и опомнился только тогда, когда очутился в Наташиной квартире. Разувшись, девочка прошла в гостиную. Андрей сбросил ботинки и прошел следом за ней.
- Садись, - махнула Наташа рукой в сторону дивана.
Он робко опустился на краешек дивана и огляделся. Прямо напротив него было наполовину завешенное окно, через которое виднелись верхушки деревьев на площади Парижской Коммуны. Перед окном располагался большой письменный стол с чернильным прибором и стул с резной спинкой. Справа от стола находился еще один стул, а слева стояла небольшая этажерка, заваленная книгами. Наверху этажерки скучал патефон, пластинки занимали одну из полок.
Зашла Наташа, переодетая в пурпурный домашний халатик. В руках у нее была красивая ваза из синего стекла, куда девочка поставила букет сирени. У Андрея даже дух захватило от того, какой красивой была Наташа. Он тайком оглядел себя и, заметив дырку на правом носке, спрятал ноги под диван.
- Заведи патефон, - попросила девочка, подходя к этажерке.
Он встал и подошел к патефону. Пока он накручивал пружину, Наташа выбирала пластинку. Наконец, нужная пластинка была найдена, и девочка опустила иглу.
- Это фокстрот «Риорита» в исполнении оркестра Эдди Рознера, - пояснила Наташа. - Маме из Польши привезли.
Они присели на диван, слушая музыку. Помолчали. Андрею хотелось взять девочку за руку, почувствовать тонкие пальчики в своих ладонях, но он удерживался от своих намерений. Они просто сидели, долго сидели рядом, мечтая о чем-то запредельном…
И вдруг она сама взяла его правую руку и положила себе на колено. Не в силах справиться с охватившим его волнением, Андрей замер в каком-то сладостном оцепенении. Было удивительно покойно и хорошо, ему даже показалось, что он очутился в прекрасном, сказочном сне, и только сердце стучало, стучало, как сумасшедшее…
Когда музыка закончилась, и Наташа встала, чтобы переменить пластинку, он тоже поднялся.
- Куда ты? – удивилась девочка.
- Наверно, мне пора, - робко проговорил он.
- Посиди еще, - махнула рукой Наташа.
Андрей опустился на диван. Подумав, переместился на пол. Здесь ему было как-то спокойнее, да и вид отсюда был лучше: в окне ярко синело вечернее небо, а под столом обнаружился забытый воланчик от бадминтона. У Андрея запершило в горле, он словно встретил своего старого знакомого. Захотелось заплакать. Наклонившись вперед, он дотянулся до воланчика и бережно, словно опасаясь причинить ему боль, вытащил из-под стола.
Комнату заполнили звуки «Кукарачи». С альбомом в руках подошла девочка:
- Хочешь посмотреть мои фотографии?
- Конечно, - проговорил Андрей, подавая Наташе воланчик.
- Спасибо.
Девочка взяла воланчик и бросила его на диван. Потом она присела рядом с мальчиком (ее колени оказались на уровне плеч Андрея) и протянула ему альбом с фотографиями.
Андрей никогда не понимал, для чего люди собирают фотографии и хранят их в семейных альбомах. Но теперь ему было неожиданно приятно видеть Наташины фотографии, он словно попадал в неведомый мир, возвращался в ее детство, любуясь то маленькой девочкой с большим белым бантом, то строгой пионеркой с тщательно отглаженным галстуком на груди.
Девочка снова поднялась и поставила «Брызги шампанского». Потом опустилась на прежнее место. Андрей поерзал, устраиваясь удобнее, и вдруг коснулся рукой Наташиной ступни. Машинально мальчик отдернул руку, но тут же положил ее обратно, так, что бы рука его слегка соприкасалась с Наташиной ногой. И вновь для Андрея потянулись чудесные мгновения сладостного оцепенения…
…Когда хлопнула входная дверь, и в прихожей раздались чьи-то шаги, Андрей поднялся. Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошла Наташина мама. Щелкнув выключателем и прогнав милое очарование весенних сумерек, женщина прошла прямо к покрасневшему мальчику.
- Познакомимся? – громко проговорила она, пристально глядя на Андрея. Всем своим видом Наташина мама показывала, что ей не о чем с ним разговаривать. - Меня зовут Роза Эдуардовна.
- Андрей, - едва слышно прошептал мальчик, мечтая о том, чтобы поскорее куда-нибудь исчезнуть. – Мне пора…
- Да? – съязвила женщина. – А мы думали, что вы с нами чайку попьете…
- Мама! – возмутилась Наташа.
- Мне и в самом деле пора, - повторил Андрей. – Спасибо…
Через минуту он вышел из Наташиного подъезда. Весь во власти неясного светлого чувства, мальчик постоял еще немного возле дома, глядя на восторженное мелькание ласточек в вечернем небе, потом нежно погладил склоненные тонкие веточки липы и побежал домой загадочно притихшими ночными улицами. Но все время – и по дороге, и дома – он никак не мог избавиться от какого-то счастливого чувства. Мелодии с пластинок звучали в ушах, лицо девочки стояло перед глазами.
Проходя мимо Татарской слободы, он вспомнил городскую легенду о потерянной улице в старом Замчище. И хотя там, где когда-то находилась Замковая гора, давно уже разрослась Татарская слобода, Андрей верил, что где-то есть место, ступив на которое, следующий шаг сделаешь в другом мире. И вот теперь, оставляя в стороне улочки, где когда-то он пытался найти вход в Прекрасную Страну, он подумал, что ни за что не хотел бы уйти туда без Наташи.
И, уже засыпая, он подумал, как было бы здорово, если бы он увидел ее во сне…. И хотя ночь прошла, а девочка так и не появилась, все равно, и ночью, во сне, и утром, проснувшись, Андрей чувствовал себя счастливым...
В воздухе витал дух тревоги. Снова и снова грохотали, стремясь на запад, воинские эшелоны, свирепствовали органы НКВД, забивая и без того переполненные тюрьмы очередными “врагами народа”, в народе ходили слухи о скором начале войны. И только правительство, похоже, ни о чем не догадывалось, продолжая говорить о провокациях противника. Радио и газеты без устали рапортовали про успешное выполнение плана посевных работ и подготовку к сенокосу…
Общую тревогу почувствовала и учительница литературы. Романтические и лирические произведения на ее уроках сменились гражданской поэзией. Все чаще Ольга Сергеевна заводила речь о том, как важно в самых тяжелых испытаниях уметь оставаться людьми. Сегодня она читала «На поле Куликовом» Блока:
«Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли…»
Андрей слушал вместе со всеми, он только не понимал, из-за чего так волноваться. Разве в 1939 году граница не проходила в сорока километрах от Минска, и разве тогда война не закончилась полным и окончательным поражением польской армии? Теперь же граница проходит более чем в трехстах километрах от Минска, а Красная Армия с тех пор стала гораздо сильнее (об этом показывали в кино и писали в газетах). Так что все опасения (думал Андрей) совершенно напрасны.
Учитель истории, похоже, придерживался того же мнения. Очередная политинформация была посвящена обсуждению кинофильмов о войне. «Все мы видели, - ораторствовал Александр Григорьевич, восторженно потирая вспотевшую плешь, - замечательные фильмы, прославляющие мощь советского оружия: «Трактористы», «Если завтра война», «Александр Невский» и многие другие. И мы можем с полной уверенностью сказать, что Красная Армия непобедима … Марксизм не догма, товарищи, а руководство к действию, поэтому мы должны приложить все силы...» Тут историк начал сыпать партийными штампами и в конце концов так запутался, что не нашел ничего лучше, чем открыть учебник и вернуться к партийной линии. (Не пройдет и полгода, как учитель истории, привыкший меняться вместе с линией партии, с тем же энтузиазмом станет оправдывать нацистские порядки и ужасы гетто: «Если новая власть решила, что евреи должны быть изолированы и уничтожены, значит, мы должны приложить все силы…»)
Жизнь продолжалась. Много раз Андрей хотел выразить свои чувства, показать Наташе свою любовь, но он не знал, как это сделать. Близилось лето, скоро она уезжала в летний лагерь. Нужно было на что-то решаться, и мальчик все надеялся, что какой-нибудь случай ему поможет.
…Вечерними красками разгоралось майское небо. Они сидели на траве в тени роскошного каштана, слушая, как разливается в ветвях неведомая серая птичка, когда это произошло.
- Знаешь, - Наташа вдруг посмотрела на свои красные босоножки (из босоножек выглядывали розовые пальчики с аккуратно подстриженными ногтями), - некоторые мужчины любят целовать девушкам пальцы на ногах. А ты?
Андрей не колебался:
- И я тоже… Можно, я поцелую твои пальчики?
Наташа задумалась, словно спрашивая себя, достоин ли Андрей прикоснуться губами к ее ступням, потом кивнула:
- Да…
Он опустился перед девочкой на колени. Птица в ветвях затаила дыхание. Все еще неуверенно Наташа протянула вперед левую ногу. “Снимать босоножку или не надо?” - растерялся Андрей. Решил снять. Бережно отстегнул тонкий ремешок и осторожно снял запыленную босоножку, освобождая маленькую ступню. Он замер, залюбовавшись хрупкой красотой этой ножки среди осыпавшихся цветов каштана (увядшие белые лепестки с пурпурными язычками посередине густо усеивали траву под деревом).
Какими беззащитными показались ему розовые пальчики с аккуратно подстриженными ногтями! “Словно у античной богини”, - вспомнилось где-то прочитанное сравнение. Робея взглянуть девочке в глаза, он медленно склонился над ее ступней и нежно поцеловал большой пальчик. Пальчик был маленьким и теплым. Отдавшись какому-то чудесному ликованию, с каждой секундой все сильнее поглощающему его, Андрей стал с чувством целовать эти маленькие трогательные пальчики, все больше и больше теряя голову…
Когда все закончилось, он посмотрел на Наташу. Ее глаза светились теплом и лаской.
- Еще? – чуть слышно проговорил Андрей, истаивая от любви и нежности (и все еще не смея подняться с колен).
- Да, - прошептала она, вытягивая вперед вторую ногу…
«Я даже помню место, где стояла ее нога», - позже прочитал Андрей в «Тропике Рака». Сколько раз и он, подобно герою Генри Миллера, возвращался к старому каштану и подолгу стоял, вглядываясь в прошлое…
В последний день перед тем, как Наташе надо было уезжать в летний лагерь, они никак не могли расстаться. Взявшись за руки, долго гуляли по тихим вечерним улицам, смотрели на разгорающиеся в небе звезды, и, наконец, пришли к своему каштану.
Девочка присела на расстеленную Андреем куртку. Он стоял рядом, привалясь плечом к каштану, истаивая от желания поцеловать Наташу и все же никак не решаясь осуществить свою мечту. Над головой под ласковым ветерком тихо шумели листья, навевая прохладу…
- Скажи, - неожиданно проговорила девочка, поднимая лицо, - ты думал о том, что подарить мне на день рождения?
Андрей растерялся. Наташин день рождения был в ноябре, и он, честно говоря, еще не думал о подарке. Он хотел что-нибудь соврать, но Наташа его перебила.
- Знаешь, - сказала она своим детским голоском, от звуков которого у Андрея сладко заныло сердце, - подари мне шелковый зонтик с деревянными спицами. Помнишь, мы видели такой в кино про Китай?
- Хорошо, - кивнул Андрей. Он совершенно не имел представления, где можно достать такой зонтик. «Ничего, - сказал мальчик себе, - что-нибудь придумаю...» (Вместе с отцом они примутся за работу, и к началу войны зонтик будет готов. Всю войну зонтик простоит в чулане, а потом, вернувшись с принудительных работ в Германии, Андрей надет свой (Наташин) зонтик на балконе приехавшего из эвакуации партийного чиновника, выкрадет и сожжет на развалинах гетто)
Потом они снова шли, медленно шли чудесно изменившимися вечерними улицами. Возле Наташиного подъезда было темно и тихо, звуки вечернего города почти не проникали во двор. Наступила минута прощанья.
- До свидания, - проговорил мальчик, нежно касаясь Наташиной руки и заглядывая в ее глаза (он клял себя за робость, но ничего не мог с собой поделать). – Я буду ждать твоего возвращения…
- Спасибо тебе, - прошептала она. Наташа слегка прижалась губами к его губам и тут же бросилась вверх по лестнице.
- До свидания… - донеслось откуда-то из лестничных маршей.
Совершенно ошеломленный, Андрей зачарованно стоял у подъезда и смотрел вслед девочке, слушая перестук ее каблучков. Когда все стихло, он отправился домой.
Как тих был ночной Минск, как безмятежно спокоен! Андрей медленно шел по улице, пиная неизвестно откуда выкатившийся прошлогодний каштан. Всю дорогу домой ему казалось, что улицы уходят в неведомые дали, и достаточно сделать лишь шаг, чтобы все изменилось и мир стал совершенно иным, не похожим ни на что виденное прежде. Андрей говорил себе, что теперь они с Наташей связаны чем-то удивительно прекрасным, он думал о том чудесном времени, когда девочка вернется домой и они будут вместе всю оставшуюся жизнь...
Мальчик не знал, не мог знать, что скоро начнется война, со всеми ее бессмысленными, безжалостными ужасами: еврейским гетто, погромами, кровью и смертью. Он не знал, не мог знать, что изможденная, голодная Наташа погибнет в Минском гетто в ходе одной из облав, в то время как он будет до конца войны отправлен на принудительные работы в Германию. И только в одном Андрей мог быть абсолютно уверен: в том, что он никогда не забудет Наташу и пронесет любовь к ней через всю свою жизнь.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Филмор Плэйс: Весна. Рассказ.
Лирический рассказ о первой любви подростка. Действие происходит в годы Второй Мировой войны. Но там, где живут герои, она пока не началась.
07.02.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|