h
Warning: mysql_num_rows() expects parameter 1 to be resource, bool given in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php on line 12
Точка . Зрения - Lito.ru. Андрей Бедринский: Лемурия (Цикл стихотворений).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Андрей Бедринский: Лемурия.


"Вот дурачье! Какой сундук?
Ведь это - маскарадный трюк."
("Фауст", пер. Б.Пастернака)

Стихи Андрей Бедринский, безусловно, пишет блестяще. Техника стихосложения для него - не набор ограничительных норм, а кондитерская, где автор может, как ребенок, выбирать сладости и лакомиться ими до отвала. Аллитерация? Практически во всем тексте, на почти любой звук: "лев слева, справа кайман", "свист гортаней, урчанье утроб", "росой, ласкай мотив, пускай всему здесь обратиться в сагу". Вот только на "ы" я не нашел - может, плохо смотрел.
Рифма? Как сам же автор и выражается, "рифм в избытке, – сладкой пытки / этой патока мила". Видимо, потому-то автор и пытает читателя чуть ли не всеми возможными рифмами, включая разноударную и разнесенную, и едва ли не каждой схемой рифмовки, изобретенной человеком в прошлом или грядущем (не верите? прочтите "Между крокодилом и львом").
Образный строй в тексте Бедринского невероятно плотен, образы буквально наползают друг на друга (интересно, не отдавливают ли ноги?). "Голоси я, взывай: / «Где такси-светлячок, / где кузнечик-трамвай?», тщетно, темень – молчок." Стилизовать автор может что угодно под что угодно: хоть песнь ямщика под эпиталаму, хоть панегирик под эпитафию. Ритм предельно динамичный и местами даже многослойный. Метры? Все возможные плюс паузники...
Так можно продолжать до дурной бесконечности. Какой технический параметр ни возьми, всяко по нему выходит Андрею пятерка с плюсом. Нет, погодите... с двумя. Да-да, Баттхед, точняк! С двумя.
Теперь, внимание, вопрос: а для чего весь этот карнавал с маскарадом и интересным плясанием муз? Стоит ли за блестящим "как" достаточно веское "почему"? Что скрывается за головокружительными кульбитами формы: смыслы настолько оригинальные, что им не пережить более стандарных воплощений - или же наоборот, смыслы настолько стандартные, что менее расшитое платье не скроет их наготы?
На этот вопрос у меня нет ответа.
Читатель, мужайтесь. Вам предстоит найти его самостоятельно.


Редактор литературного журнала «Точка Зрения», 
Михаил Майгель

Андрей Бедринский

Лемурия

                           Лемурия?

Пока из песчинок, что знали ладони твои,
не высидел жемчуг малютка-моллюск,
пока не Курносая воет у стен: "Отвори!",
а шарит консьержка у номера-люкс,
пока это точатся не топоры,
а лясы, и те – ради метафоры,
живи без оглядки, держись без опоры, –
забудь вспоминать обо мне до поры,
забудь
вспоминать обо мне.

Пускай, не служа музе Мнительного падежа,
за правило взял я не дуть себе в ус,
однако не сделался поводом для кутежа
тех беспозвоночных, каким не до муз,
пока, бишь, я фельд-егерями тремя
не угнан долой, кандалами гремя,
пока полагаю моим это время,
а лязги кандальные – звоном стремян, –
не смей
вспоминать обо мне.

Когда же объявит идущий за мной по пятам
о том, что он с теми тремя заодно,
когда же эреб тебе пасть свою явит, а там
о
  к
    е
      а
        н
          о
            в
              о
обнаружится дно, –
уже не пришелица в мире немом,
услышав, как ноет иной анемон,
ты вспомни напевы мои, ( милый гомон ), –
и после, до самого края времен,
забудь
вспоминать обо мне.



                           Между крокодилом и львом

Едва нелады с объемом воды
избыл земной каравай,
и зоопостой, чета за четой,
рассеялся по домам, –
за мной по пятам поспев, капитан
пропел: "Пострел, не зевай!"
Лови, мол, счастья миг золотой,
держи, мол, шире карман.

Едва ли, бекас, позволил наказ
из ваз халву смаковать.
Kогда же пятой ты на запятой,
лев слева, справа кайман,
и взоров, как пить дать, не растопить, –
попробуй не унывать;
лови-ка счастья миг золотой,
держи-ка шире карман.

Е-2, погляди, давно позади –
стезя ферзя такова, –
но двое на той тропине крутой,
друзья болот и саванн,
теперешних мне милее вдвойне
Волчицы, Рыси и Льва…
Лови, приятель, миг золотой,
держи, брат, шире карман!



                           Зоопарк В Моем Багаже

I
Чуть от дремоты нежной прозреешь,
тотчас доносит ветра порыв
клич заоконный: "Хлеба и зрелищ!
Рыка для тигров, слова для рыб!"

Шасть на балкон как есть, без тиары –
рой ротозеев, всяк – экспонат…
Будет накормлен ваш бестиарий
(песен довольно, автор пернат),

слову от века все мы покорны,
стоит стилу до сердца достать..,
тише вы, черти! будьте покойны,
будут вам песни.., дайте доспать!

II
Нацепив золотое пенсне,
копошусь археологом в давешнем сне.
Отрясаю былины и тальк
с атрибутов виденья, но что-то не так.

Сон-зверинец, кого только нет, –
вне изящных вольеров, ажурных тенет
здесь макет Ноева корабля –
всем приют: от Кербeра и до воробья.

Веет воском, зерном и пыльцой,
но куда бы ни глянул ты, тычет в лицо
птичий клюв, поросячий пятак…
Словом, сон, и во сне этом что-то не так.

Луги топчет тяжелый табун,
не выпячивай, впрочем, до срока губу,
не дыши горячо, вытри нос, –
скакуны восьминоги – попробуй стреножь.

Взор туда, где не место стопе,
обрати, там меж фениксов, сов и т. п.
катит месяц в упряжке из птах…
Сон как сон, и во сне этом что-то не так.

Кстати, месяц, пока не иссяк,
в земноводное – крысу, в жар-птицу – гуся
не дурак переладить, любя.
Кем же он из любви той представит тебя?

Брось дрожать, прочь слезинки с ланит!
Ты пребудешь собою и сверх – именит
став меж разноголосых ватаг,
сам поймешь, это сон, в нем же что-то не так.

Знать бы что… Видно, не по уму
ни тебе, никому, – изучай фауну,
свист гортаней, урчанье утроб,
мой мираж, зоосад расходящихся троп.

А прогнозы оставь авторy,
то бишь мне, в должный миг веки я отворю
и, в словесной плутая возне,
как сумею спрошу: "Где же я в этом сне?"



                           И бриз, и дол, и звездопад…

И бриз, и дол, и звездопад… На деле лепет, а не щебет
купает губ чету, хотя любой из нас весьма крылат.
Не конфетти веселый сор – в ладоши изумрудный щебень
роняет ночь, и я не прочь поверить в лад ее рулад.

Непостижимы миражи – в руке не самоцвет, а пепел,
пейзаж не шаток, но спешат вдали оформиться холмы,
и нам с тобой вот-вот "отбой" объявит неуемный петел…
"И бриз, и дол, и звездопад" – мираж хорош, при чем тут Мы?

Не смей о том, чего потом не миновать, долой досаду!
Лучись пока ты – музыка, учись полету, серебрись
росой, ласкай мотив, пускай всему здесь обратиться в сагу
о нас двоих, о снах моих.., в них звездопад, и дол, и бриз.



                           Время воробья. Ноктюрн

Мой сирый мир полнощных бдений:
поземок смех да храп кобыл,
со мной в санях толпа видений
гудит: "Не человек я – был…"

Полынный дол расшит скитами.
(Бедна без льна и ситца ночь!)
Заставит Круг Мирских Скитаний
и на язык проситься ночь.

Затем и я, и дух мой шепчем:
"Non omo", – если унесен
ты в эти дебри, пой в прошедшем,
толпе видений в унисон.

Затем, поладив с безголосьем,
(назло грядущей тишине ль?)
дол подвывать спешит полозьям,
а я – закутаться в шинель…

Да, копошиться в том ноктюрне,
что в куче старого тряпья,
бо чем сердца миниатюрней,
тем ближе Время воробья.

Тем лже-покой отобразимей,
любой и бог себе, и черт –
все учтено зимой-разиней,
и только я не взят в расчет.

Пусть остывает хрип в гортани, –
ветрил не ведал мой Арго, –
я знаю, Круг Мирских Скитаний
тоскливей девяти кругов.

Скиты, пелёны из полыни,
ночной ноктюрн из-под полы…
Во Время воробья малы мы
и вы.., и вы, увы, малы.



                           Летейская песенка I
                                                                   "От легкой жизни мы сошли с ума…"
                                                                                                О.Мандельштам

Легок путь, минуты прытки,
пусть ослабли удила,
рифм в избытке, – сладкой пытки
этой патока мила.

Незатейливы на диво
стороны чужой дары,
но гнедых чета ретива,
и добры тартарары:

вдоволь охры и кармина,
шарит ветер лебедой, –
только мнимо все, и мимо
катит обруч золотой,

а вослед и я, беспечный,
вадемекум - скупидом
разменяв на морок встречный.
Чем ведом? Зачем ведом?

Помнишь дома говор трудный,
звон цикад сторожевых,
щебет сонный, лепет струнный,
так чарующий живых?

Мне любезны эти вторы,
память, панова свирель, –
сбереги другим узор и
лоск летейских пузырей!

О Аркадия, низины
и холмы, не мед и яд,
о безрадостные зимы
внеземного бытия,

Асфоделевы посевы,
колыбели разума…
И обители, где все мы
сходим медленно с ума.



                           Опыт Эпиталамы
                                                                                   Сергею и Алине Пастернак

Спустившись робко каменной каймой
растрепанного вихрями залива,
ей притулиться на одной из стел.
Небрежно платья подобрав, она
разглядывает серую ракушку,
в неясной суматохе завитков,
должно быть, разобрать желая лик,
клубочек черт прелестной нереиды,
чтоб после в оном угадать себя.
Не тайна сходство нереид и нимф, –
по этой же причине и похожесть
искомая не удивит ее.

А он поет. Проросший чудом здесь
высокий кедр, решив себе основой
иной, когда-то тоже хвойный, столб,
позднее посвященный в лепет нот
и в тайнопись, располагая к звуку,
чтоб звуком тем препроводить свой глас
(куда – неважно, лишь бы прочь, вовне), –
он, кажется, почти не замечает
возлюбленной, щербатую скалу
преодолевшей. Ловкий перебор
стальных волокон занимает мысли
его куда как больше, чем она.

И я, потомок Полидевка, струн
следя движенье, думаю о том, что
неумолимо время. Что совсем
недавно я в купели тех же рук
мог наблюдать недорогого древа
изделье, – черепаший обод. Что
каких-то восемь тысяч лет тому
само раздумье о союзе Сапфо
фиалкокудрой и Алкея я
за бред почел бы, а сегодня хруст
пера бужу слагать эпиталамы
во славу восхитительной четы.

Алкей поет. Сафо, оставив дар
волны на стеле, той же каменистой
тропой назад стремится и, сама
того не замечая, где подъем
становится чуть круче, ловит руку
невидимую.., впрочем, всех опор
надежней длань та, потому Алкей,
не прерывая тихого журчанья
своей же песни, терпеливо ждет
подругу… Тень любовно льнет к тропе,
и потухает день над Эолией.
"Ну здравствуй, Сапфо. Что грустна ты так?"



                           Дети Декабря

Над Невою едва ли не вой
завели опустевшие пристани,
небо стало тревожней и пристальней,
где он, давешний свод кочевой?
Несуровой проказы зимы –
здесь им рады, похоже, немногие:
луж панно, фонари колченогие,
в рамах фото, на карточках – мы.

Вовлеченные в тяни-толпу,
мы, недавно молчать не умевшие,
затихаем, – не слишком ли мешкали
мы небесному верить серпу?
Новый месяц свои якоря
поспешил обронить в нашей гавани,
угадать не отважились в гаме мы
Декабря в нем.., увы, Декабря…

Толки лишь о зимовье, снуют
тени в шубах косматых меж лавками
на Гостином, двупалыми лапками
удержать не пытаясь уют.
Ими, видимо, и решено:
«Быть зиме!». Все подробно расписано
можжевеловым инеем… Ты сама
облачилась в густое руно.

И понять я уже не берусь
маскарад, Декабрем затеваемый,
не по мне этот хлам, надеваемый,
обмануть дабы гриппа вирус.
Кем невесть, но не мною любим
в зиму шаг, он же шаг до язычества,
не музыка еще, но музычество,
светотень, но рубины рябин.

Поздно, поздно – что голоса речь! –
умолять хор метелей опомниться, –
слог, другой – и надолго оформится,
до сегодня бесплотная, речь.
Всюду хвоя, забыта листва –
век не три, дескать, вот же почудится! –
все взаправду… Обычные чудеса
для преддверия Рождества.



                           Опыт Литературной Гравюры (неудачный)

Я учусь забывать. Так падать
в осень учится лист, удара
оземь не ожидая. Память –
по душе ей абракадабра.

Ах, как любо ей тенью пальца
по гравюре елозить… Полноть,
не пристало в ее копаться
мне забавах – довольно помнить,

что учусь забывать. Твой образ
мерно тает в чернильных пятнах,
пусто на сердце, пусть, оно враз
очутиться готово в пятках

за ненужностью, не из страха,
что, по сути, и страшно. Помесь
этих противоречий стряпать –
не по мне, мне довольно помнить,

что учусь забывать и бархат
интонаций, и голос. Разве
нам положено было пoр-хать.
Амнезия – мы в ней горазды.

Что клише, если оттиск – клякса?
В мыле бьется крылатый пони…
Не в чем клясться и нечем клясться –
и довольно! Довольно помнить,

что учусь забывать, слегка мять
папиросу. Хандра… Подагра…
Я ли лист беспокою?  Память?
По душе мне абракадабра.

Папироса цветет, моргая,
рвется горечь кормить и пoить,
по эстампу фата-моргана
разлилась, мне ж довольно помнить,

что учусь забывать…



                           Приглашение на Корабль

Инструмент оплошал,
инструмент занемог,
и ворота кружала венчает замок.
Не пора ли ко сну,
к панораме чудес?
Но шипит одесную мне на ухо бес:

"Не спеши осаждать ландо,
пусть по черным каналам до…
донесут паруса нас за четверть часа,
не успеешь сложить rondeau!
Не секрет, паруса те резвей колеса,
не успеешь сложить rondeau!"

Голоси я, взывай:
"Где такси-светлячок,
где кузнечик-трамвай?", тщетно, темень – молчок.
Не пускает Манеж,
зубоскалит, поет
этот справа, из нежити, не отстает:

"Вот петляющий, как вьюнок,
малахитовый трап у ног,
вот красуется холм за воланами волн,
эпатажен и одинок.
Не Поклонный ли холм нам в рефрене лихом
виден, важен и одинок?"

Кто решимей меня
впишет имя, число
в ночь, ее западня иным – иночество.
Не до братства уже
мне, добраться б домой…
Только бес в кураже переходит на вой:

"Не "икарусом" наяву-у,
а под парусом, на плаву-у,
свой оставив дозор, мы достигнем Озер!
Бриг у берега, voulez vouz!
Ты достигнешь Озер, –  я ли не фантазер? –
бриг у берега, voulez vouz!

Худо реет сырой
снег, не греет кашне..,
и, похоже, я роюсь в дырявой мошне.
Где поток был – каток.
Козлоног и рогат,
бес, айда, я готов на твой горе-фрегат.

В мире полночь без малого
и трезва, увы, голова,
но оглянешся – ба! – палуба голуба,
держим курс на Шува-ло-во.
Палуба голуба, и немеет губа…
Кормчий, курс на Шувалово - Озерки!



                           Памятка

Если невесело твой летучий
дом занавесило тьмой липучей,
если невесело дом занавесила тень,
вспоминай меня.
Если позарилась ночь на просинь
глаз – вот и занавес прочен-прочен,
глаз бирюза на вес неба, где занавес – тень,
вспоминай меня.

Помни, что нету сурдин
этих, помимо гардин – чулан пой!
Помни, что твой паладин
кружит, что твой Аладдин, над лампой.
Если по времени грусть, Мария,
с нею повремени. Пусть, Мария,
сыро по времени, с горем повремени, плач
не к лицу тебе.

Если несолоно петь в неволе,
но окольцованно ре-ти-вое.
Знай себе дразнится: "Узница-узница", – тень,
не горюй о том.
Это не паника в алфавите
грез, это памятка, aqua vitae,
ты, даже в панике, помни о памятке, тень
нипочем тебе.

Помни, чем строже острог,
тем перезвон этих строк хрустальней:
цел и вполне невредим
кружится мой паладин по спальне.
Если по времени грусть, Мария,
с нею повремени. Пусть, Мария,
сыро по времени, слезы повремени лить,
я люблю тебя.

Если по времени грусть, Мария,
с нею повремени. Пусть, Мария,
мир целый сузится до твоего лица,
                                                       "Уз-ни-ца ",
                                                                 я люблю тебя.

                         

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Андрей Бедринский
: Лемурия. Цикл стихотворений.
Виртуозная, блестящая, искрометная техника стихосложения. Золото ли то, что здесь блестит? Решайте сами.
07.09.07

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275