Анна Астахова: Смерть Лилит.
О чем рассказ журналистки и писательницы Анны Астаховой? О жизни? О смерти? О вечности? Или о том, что жизнь – это всего лишь сон. Заснув однажды, мы не знаем, где завтра проснемся, и проснемся ли вообще и, если проснемся, мы ли это будем. И было ли вчера и наступит ли завтра? Ведь, в сущности, вся наша прожитая жизнь – это воспоминания. А воспоминания весьма схожи со сном. А наше будущее – всего лишь грезы. И как бы нам хотелось, чтобы эти грезы были сладкими.
«Ночь. Улица. Фонарь. Аптека» Где-то это я уже слышал. Или читал. Ах, да, это же Блок.
Но у Анны Астаховой другая ночь, фонарь горит другим светом, освещая совсем незнакомую нам улицу. И только вечный кот, мягко ступая, идет по этой улице и улыбается нам своей загадочной улыбкой
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Евгений Родин
|
Смерть Лилит
Смерть Лилит.
Когда я вошел в комнату, аромат благовоний, сжигаемых в керамических вазах по двум углам комнаты, защекотал мне ноздри. И только... Видеть я пока ничего не видел. Меня окружила темнота, заволокла в свои бархатные объятия. А когда отпустила – сквозь рассеянный свет, исходящий из дальнего угла от огня в треножнике я увидел ложе, покрытое белой тканью. Ложе, на котором лежала женщина.
Трудно описать ее лицо - с тонкими чертами, красивое, но какой-то неестественной застывшей красотой. Пожалуй, своей красотой и золотисто-желтым цветом кожи она мне напомнила египетскую мумию - впечатление усиливал запах, царивший в комнате, легкий шелк её покрывал и кошка, в неподвижности застывшая у ее ног. Они обе - женщина и кошка - безумно гармонировали друг с другом. Серая, с рыжими подпалинами охрана и неподвижная царица. Казалось, они из иного мира, так спокойны и кротки были черты лица женщины, так тонки руки без украшений, так, застывши, развалилась кошка, даже не нарушая неподвижности дрожанием усов.
- Боже, я вижу его и сейчас, это лицо, как будто она незримо приходит и уже не я, а она сидит на кровати, в которой валяюсь я, дрожащий от холода и ночных кошмаров, с нетерпением ждущий прикосновения холодной как лед руки к истосковавшимся по этим прикосновениям губам - её лицо, без тени косметики, сухие губы. Как если вдруг ночью она бы коснулась моей спины, я вздрогнул бы и прошептал чужое, мужское имя, только бы разжать это, мешающее дыханию.
Она открывает глаза, одновременно кошка потягивается и выгибает спину, кося на хозяйку хитрым ленивым глазом. Улыбка скользит по губам женщины, скрываясь в темных глазах.
- О, я узнаю эти глаза, чуть блестящие от постоянного юношеского напряжения, черные и бездонно-безнадежные как сама ночь, глаза никогда не знающие слез, будто и не плакала она вовсе, эта дочь смешанных кровей, эта обольстительница, вдохновительница и поэтесса безумного мира.
Я делаю шаг к ней, еще шаг, словно плывя под водой, ориентируясь только на ее взгляд. Кошка, презрительно фыркнув, уступает мне свое место...
- Привет! - голос женщины тоже знаком мне до боли. Голос, просто голос - не мужчины и не женщины, голос - который не спутаешь ни с каким другим - он и тогда звучал словно из магического шара. Молчаливый Сфинкс заговорил со мной на жизненном перепутье.
- Будь добр, зажги свечу и передай портсигар, я отдохну от странствий. Ты ведь всегда заставлял меня покинуть их. Где ты плутал столько лет? - и ее рука находит мою, и пальцы сплетаются в причудливые узоры, - Сегодня я владею этой рукой, тебе везет... Впрочем, это не так уж и важно.
Глядя на нее, я собирался ответить очень долго - слишком непохожи и в тоже время неотличимы были они: та, прежняя, постоянно в движении, и эта, неподвижная. Слишком велико было искушение сжать ее в объятиях, целовать обнаженные плечи. Но она хранит каменную неподвижность.
- Ты совсем не изменилась, - я поднес ее пальцы к губам и долго целовал каждый закуток кожи, не отрывая взгляд от ее глаз, в глубине которого, казалось, играл огонек нежности, азарт поджидающей в засаде кошки, а может - просто отблеск пламени свечи.
- А ты изменился. И внешность, и губы, - она произнесла это с оттенком спокойного сожаления, - Да и я совсем не та. Видишь, здесь все время чувствуется "Её" предчувствие. Да, да, нашей любимой прародительницы - смерти. Правда я редко бываю здесь... Я успокоилась, найдя для себя бесчисленное количество дверей, в которые можно войти и где множество "я" играют со мной в странные игры. Похоже на ад наркомана - маленькая клетушка десять на десять шагов и дверь открывается только тогда, когда о тебе вспоминают. Хотя есть еще телефон, но я совсем редко звоню кому-нибудь. Я никого не хочу видеть - слезы, соболезнования, милосердие... пусть молчаливое, - она замолчала, и какое-то время взгляд ее упирался в кошку, сидящую поодаль - вот оно совершенство слияния.
Я хотел встать и уйти, но она жестом остановила меня:
- Ты пришел, не спросившись и уйдешь через несколько минут. Помнишь ли ты хотя бы то, что умещается на этой миниатюре над моим изголовьем? О, я причиняю тебе боль, но не хотел ли ты именно это в своих мыслях, не таится ли в твоем молчаливом приходе радость? Только не говори неправду, милый, тебе не простят! - она опять засмеялась.
Слова вырвались из меня красноречивым потоком, остановить который я, кажется, и сам был не в силах:
- Ты не звонила, ходили слухи, я думал, может и не надо вовсе, ты не захочешь меня увидеть, захлопнешь дверь и потом... Я путешествовал. В пространстве и времени. Экспериментировал с различным. Однажды, представь, - я захожу в комнату, где сижу я в крутящемся кресле, как у меня дома, только глубже. "Я" курю папиросу. Я знаю, что я могу спросить у "себя" все, что было и что будет, любой вопрос, любой ответ. "Я" так близко, что можно дотронуться. Но когда мне остается только протянуть руку и коснуться плеча, я проваливаюсь в темноту и прихожу в себя на полу около чужого магнитофона, на котором давно кончилась кассета и вдруг, как вспышкой чужого видения, вижу тебя - неподвижную.
Как ты?
Она глубоко затягивается сигаретой.
- Я? Я счастлива. Я чувствую боль, знаю, когда она приходит, я чувствую радость от обладания ею. Тогда я взываю к воспоминаниям, и острее боли становятся чувства, раньше не ведомые мне - я вижу, как было бы на моем месте простому человеку с его эмоциями. А потом боль отступает и вновь привычные миражи. Теперь я знаю шаги Смерти, что с таким трудом пробирается навстречу мне сквозь столетия. Только вот ее подруга - боль все держит меня в своих объятиях и не отпускает, чтобы Смерть не ошиблась адресатом.
- Хорошо, что я никогда не любила. Наверно, очень жаль расставаться с маленькими привязанностями к голосам, прикосновениям. Люди боятся одиночества. Не знают, бедные, что это... Пусть и не узнают никогда. Иди и ты в свой огромный мир, думай, что я умерла, - она устало закрывает глаза, и я чувствую, как холодна становится ее рука, как немеют суставы, сухожилия стягиваются невидимыми путами.
Я что-то шепчу, свеча гаснет. Я бросаюсь прочь, захлопывая дверь и мчась по безлюдным ночным улицам, забывая стряхивать слезы из-под набухших век.
Лилит...
Пробуждение Лилит.
Она проснулась с ощущением, что за ней кто-то наблюдает. Но в комнате было одиноко и тихо, не пахло ничьим дыханием. Погасли светильники, ветер, струящийся из открытой форточки, развеял все запахи. Окно оказалось распахнуто, но и из него не доносилось ни одного голоса, ни одного шума.
- Скорее всего, это раннее утро, когда все крепко спят. Часа четыре. А смотрит на меня, не мигая, конечно же, кошка - кому еще подглядывать за умершим...
Женщина осторожно попробовала подтянуть руку к часам - и у нее это получилось - не веря самой себе, она подтянула вторую руку и, чудо, она тоже повиновалась хозяйке. Медленно подняла она правую ногу и спустила ее с кровати. Потом уже резко спустила вторую и встала. Ничто не потревожило ее действий.
Радостно, словно ребенок, она подпрыгнула на месте - получилось! И, как ни в чем ни бывало, она прошла на кухню, включила чайник и отправилась в ванную.
- Наверное, он умер - чтобы я еще пожила. Наверное, он один способен был принять на себя мою боль и даже мою смерть. Впрочем от таких мыслей мурашки по коже.... Я принимаю твой дар, любовь моя!
Немного странно звучит, но она понятия не имела который сейчас на дворе год, месяц и даже лето или весна она не узнала. Бросая взгляд на кухонный столик - пустынный, как льдина в половодье, - она увидела на полке над ним документы. По линованным каллиграфическим строчкам выходило, что ей сейчас около сорока. В зеркале же отражалась юная, худая девушка...
Она порылась в памяти...
Они с любимым идут по улице - вокруг поздняя теплая осень, деревья уже голые, сумрак или туман клубится от каждого их шага... На опустевшем поле они подбирают два арбуза - уже ссохшиеся, но еще хранящие живительную влагу. Делят один пополам толи маленьким перочинным ножом толи вилкой, случайно найденным в кармане. Присаживаются на заброшенную автобусную остановку, стоящую около пруда. Мимо проходит какой-то парень, тихо произносит «как же хочется пить» и она протягивает ему свою половинку. «Ломай!»... Черный провал.
Подиум такой как на показах мод - на подиуме клоуны, клоуны двадцать первого века. Вместо привычной акробатической пластики они владеют пластикой лица - смена лиц для них привычное дело. По очереди каждый меняет лицо до подобия двух портретов, висящих на противоположной от нее стене. На портретах мужчина и женщина. Все же клоуны мужчины. Женщина удивительно похожа на нее, но она не отождествляет себя с ней. Она просто сидит рядом с одним из клоунов, уже окончивших свое выступление и рассказывает ему о своих опасениях принимать подарки от чужих ей людей. Он молча рассматривает ее лицо. На подиуме крики и свист - клоуны подбрасывают свои животы, распахивают внутренности. Умирают и воскресают. Парализованная женщина со страшными металлическими конструкциями вместо рук не знает плакать ей от жалости к себе или отдаться смеху, все-таки происходящее на сцене смешно... Она бормочет вслух доводы «за» и «против» - наконец решает рассмеяться, как ей это не тяжело и в этот миг путем чудесного превращения руки возвращаются к ней. Она изумленно встает и подходит к зеркалу - то отражает красивую стройную черноволосую женщину-мулатку. Она набирает телефонный номер, и с изумлением рассматривая себя в зеркало, произносит кому-то: «Приезжай!» - Это тоже шутки клоунов? - спрашиваю я и исчезаю..
Лилит оказывается в сером пространстве, теплом, как само время. Материзовавшись в нем, она ощутила лишь легкое дуновение ветерка - на кресле перед ней сидел клоун. Он был один. Он заговорил:
- Возвращаться всегда трудно, особенно если ты не знаешь куда возвращаешься. Правда? Но если тебе хорошо там куда ты вернулась, не все ли равно где это находится и какой сейчас год? Ты похожа на нас - ты умеешь менять лица и носить костюмы различных эпох. Тебе все равно было - что и/или кто перед тобой. Ты поставила себе планку своих же возможностей, и все время держишь ее. Надо же - как я был потрясен когда за такой одинаковой школьной формой я разглядел девочку, читающую в восьмом классе Кастанеду. Я, считавший себя самодостаточным... А в прошлой жизни твоего брата звали Фелициан, под этим именем его помнят все. Ты знаешь? Давай я увезу тебя? Какая разница какой сейчас век и как это принято - на белый лошадях в ночь или на черном шестисотом мерседесе в Солнцево?
- Тут и пешком десять минут, - ответила она, закрывая за ним черную пасть кодовых дверей. И ушла в темнеющую перед ней арку - креста в арке не было.
Потом, спустя минут пятнадцать она вновь шла по улице под руку с любимым и тот вдруг произнес: - Идем до креста.
Она молча пожала плечами, а когда через квартал он развернулся идти обратно, не поняла: - Мы же хотели до креста.
Он развернул ее за плечи и показал крестообразный зеленый аптечный знак.
Разочарованная она побрела домой.
И, вот, стоя перед зеркалом, спрашивая себя: «Мама! Что это было?» Лилит слышит звук моющейся на кухне посуды и развеселый мат человека, выронившего мыло.
- Любимая, иди сюда!
Она проходит в светлую большую кухню, и видит улыбающееся лицо человека, с рук которого капает вода... Он гладко выбрит, знакомая пустота на месте отсутствующего зуба приветствует ее - родное лицо, только вот в памяти у Лилит не сохранилось почему именно оно. И все-таки это счастье - проснуться и увидеть любимое, родное лицо.
Сильные объятия отрывают ее от пола, теплые губы находят пульсирующую синюю жилку на шее.
Пробуждение вновь.
Лилит не помнит, как это случилось - помнит только яркий солнечный свет и себя в этом освящении и его рядом. Еще помнит голос Ангела: «Когда у обоих есть свои правила игры, и она начинают играть, причем, замечу, силы у них равные, создается новая вселенная. Происходит рождение заново». Еще две песенки. Одна совсем старая - «У него был муж, у нее была жена, их город был мал...», вторая совсем новая - «Анечка... просила снять маечки...»
Лилит открыла глаза на станции метро «Арбатская», опознала его в струящемся людском потоке и больше уже не думала о своем пробуждении.
«Если ты перекрыла доступ к своему телу, то хотя бы позвони мне. Милана», «Когда выйдешь из параллельного мира, материализуйся у меня, пожалуйста. Делия», «Они скоро к Вам обязательно зайдут. Прошу прошения за беспокойство. Заранее благодарен. Олег Петров», «Поздравляю Вас с концом света, который так и не настал. Кирилл» - скупые записи автоответчика вернули ее к действительности в московской холостяцкой квартире. Везде разбросаны вещи, бумаги, дискеты... И это твоя квартира, Лилит, существо без пола, а точнее - существо обоих полов.
Как всегда было утро. Сонное дыхание. То ли весна началась, но может и зима выглядывает, точно не лето.
Звонок в дверь. Открываю. Какие-то люди в темных тужурках втаскивают в квартиру картонные ящики и уходят. Остается один, протягивающий мне квитанцию на подпись.
- Все уплочено, - говорит он. Потом достает из-за пазухи маленький ларчик и портмоне. – А это лично в руки. Деньги и драгоценности, - вырывает у меня квитанцию, где моя рука уже расписалась в получении товаров от фирмы «Транс» и скрывается за железной дверью. За его спиной вьется в завихрениях воздуха бумажный листок.
Листок опадает мне под ноги. Я наклоняюсь поднять его, и ларчик с грохотом сыпется на бетонный пол, – но не открывается. Под листком оказывается маленький ключик, на листке маленькие буквы. Буквы сливаются в затейливый узор – «То, что Вы потеряли, ненужно израсходовали, без смысла подарили или отдали Мы возвращаем Вам. Не нужна Нам Ваша гадость!» и все тут. Почерк детский, т.е. удачно скопированный и сделанный кем-то очередным компьютерным шрифтом.
Да, без поллитра не разберешься. Интересно. А выпивка, как я понимаю, та, что я выпила ненужно, т.е. и без драйва и без вреда, в тех ящиках есть? А сигареты? А сапожный крем? А…? Понимая, что ход мыслей уже забегает в дебри фантастики Стругацких и Воннегута (а что мне было еще читать в детстве?) собираю все в дрожащие руки и иду в квартиру.
Открываю портмоне и пересчитываю наличность. «- На новую квартиру не хватит, на машину тоже, вот дура, и потерять много не смогла. А казалось бы какое простое занятие», - беззлобно шепчу сама себе.
В ларчике, открытом тем самым ключиком, кольца и браслеты, о которых я забыла настолько, что с трудом узнаю их очертания – с другой стороны я никогда не придавала значения этим игрушкам. Однако все-таки узнаю…
Холодным потом пробивает мысль, а есть ли в этой странной коллекции фотографии людей, которых я потеряла… Есть ли список свершений, на тропинку к которым так и не свернула… Должностная лестница и безымянные могилы павших… Неродившиеся стихи и ненаписанные письмена…
По прошествии двух часов я сижу над украшениями и рассказываю самой себе, а может и черному коту историю каждой безделушки. Как и когда и с какими людьми связана эта вещь была, и какие события моей жизни сподвигли меня на потерю. Дважды подолгу звонит телефон, но умолкает сам. Вспоминается версия автоответчика, где магнитофон срабатывает после 40-го сигнала и мелодичный голос произносит: - «Вы вознаграждены за Ваше терпение. Никого нет дома».
В моем доме кроме меня, погруженной в прошлое, кота, наевшегося сегодняшним, и мурлыкающего «Да здравствует висканизация всей страны!» нет. «- Интересно, а коту принесли всех невыловленных им мышей?», - думаю я, но сколь не прислушиваюсь ни писка, ни шуршания, ни скрипа зубов о картон не слышно, - «Кота обделили!» – провозглашаю я в пространство. Ответа, как вы понимаете, нет. За окном нет зимы…
Коробки открываются с протяжным звуком разрезаемой ленты скотча, внутри чернота задрапированного содержимого. Черная тряпка на поверку оказывается карнавальным костюмом Пьеро. Вот уж действительно загадка. Или я неправильно понимаю слово «потеря»? Что я потеряла в данном случае? Воспоминание об этом костюме и месте, где я его носила? Вместе с костюмом?.. Или месть за карнавал, на который я когда-то не пошла?
К счастью в буфете плоская фляжка коньяка. Значит и это испытание пройдем. Хорошо еще не привели людей или не принесли гробы. Холодок пробегает по коже сотнями буравчиков. «Нашла время и место ерничать!» – сама к себе я всегда относилась скептично – «Костюм Пьеро это маска. Которую ты могла одеть и люди бы по другому относились к тебе! Могла, но не одела».
За тканью следуют книги – их много. Их потертые тома дарят мне радость прикосновения. Книги я любила всегда. Всегда помнила о невозвращенных томиках. Это мое всегда.
Солнечный зайчик отбегает от следующего движения моей ладони. Мне становится мучительно стыдно, – я не могу заставить себя посмотреть на фотографии. С трудом уговариваю себя, что это могут быть люди, которых я не знаю. С болью в мышцах заранее прошу у всех этих лиц прощения. За несовершенное мной в отношении них.
Но фото перевязаны лентой, на которой значится: - Прости нас.
Прости нас – слезы непроизвольно подступили к глазам и я не вижу смысла сдерживать их. Я плачу как платят по счетам… Одна одинешенька в сберкассе напротив освященных окон – дождь принимает мои слезы, пересчитывая их монетками в сером, как мышь, небе. Это небо иссушило слезы твои, осыпая их дождем прощения и пожелания счастья прохожим... Тем, которые передали мне: - Прости нас.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Анна Астахова: Смерть Лилит. Рассказ.
О чем рассказ журналистки и писательницы Анны Астаховой? О жизни? О смерти? О вечности? Или о том, что жизнь – это всего лишь сон.
05.10.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|