Рустам Карапетьян: Письма.
[b]«Я читать умею между строк»[/b]
[i]Сказки Рустама Карапетьяна[/i]
Письмо – знак одиночества. Письмо пишут, когда близкий далеко – и с нами только в воображении.
Каждое письмо – это короткий монолог, кусочек диалога, маленькая часть жизни. Жизни одного героя сказки или легенды. Рустам Карапетьян додумал «что было дальше?», «а что, если бы?» - что, если бы Ромео не погиб, а прожил 30 лет в ссылке? Если бы Дездемона выжила, а Отелло угодил под суд? То, что мы читаем о них – ведь только часть правды… Рустам Карапетьян порой переносит старинный сюжет в наше время. Стрекоза отдыхает на курорте: просит муравьишку выслать денег. Кай уехал на Север на заработки (а Герда вышла за соседа). Смешивая лирику и добрую иронию, сказочное и повседневное, автор заставляет сочувствовать литературным героям как обычным людям.
По сути, письма Рустама Карапетьяна – о двух равно редких в жизни и оттого бесценных явлениях. О сказке и о любви. Читая, задумываешься - как рождается сказка? И что тогда такое жизнь? Где кончается одно и начинается другое? Что такое любовь – яркое пламя безумных страстей или нехитрая маленькая искра, теплящаяся сквозь быт многих и многих поколений - но потому и вечная? И не может ли каждая из незамысловатых маленьких историй любви стать легендой – или хотя бы ее частью?
Письма Рустама Карапетьяна – это голоса, перекликающиеся в сумерках времени. И мы порой не знаем, есть ли еще где-то адресат – да и автор…
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Владимир Захаров
|
Письма
* * *
Напиши скорее, как живёшь?
Ждать устала твоего письма.
А у нас вчера был первый дождь,
Нашептал, что кончилась зима.
Он в стекло тихонько постучал
И затих бессовестно потом.
Я на кухне допивала чай,
Вспоминала: как это — вдвоём?
Довоспоминалась — просто жуть,
Мигом довела себя до слёз.
Мне бы хором с дождиком всплакнуть,
Только он закончился, прохвост.
А когда сидишь одна в тиши,
Быстро мокнет носовой платок.
Хоть о чём, пожалуйста, пиши.
Я читать умею между строк.
* * *
И опять пишу тебе слезами,
Добавляя кое-где чернила.
Послезавтра у меня экзамен.
По чему? Да я уже забыла!
Надо бы пойти списать конспекты
(У меня их не было в помине).
Говорят, что посдавали те, кто
Притащился с вырезом и в мини.
Ты не думай, я-то не такая
И в библиотеку завтра еду.
Говорят ещё, что помогают
Всякие дурацкие приметы:
Паутинку вот вчера поймала,
Жду письма теперь. Сижу одна я…
Столько раз тебе уже писала.
Жаль вот только адреса не знаю.
* * *
Милый мой, любимый, нежный,
Как у вас там жизнь, в глубинке?
В эти дни обычно снежно:
Густо падают снежинки
На поля, и ребятишки
Лепят снежных баб со смехом.
А у нас тут солнца слишком,
Да и море — не в утеху.
Жизнь курортная, замечу,
Не такая уж удача.
Вот вчера сгорели плечи —
Целый день сижу и плачу.
Закручинилось сердечко
По родной сторонке русской,
Вспоминаю нашу речку,
Лунный вечер, мостик узкий.
И такой прохладный, талый
И совсем прозрачный воздух.
Как вдвоём с тобой стояли
И в воде считали звёзды.
Без тебя не веселится
Сердце, словно что-то душит.
Ты пришли мне тысяч тридцать,
Вестерн Юнионом лучше,
Так как от тоски безмерной
Поистратилась я слишком.
Скоро я вернусь, наверно,
Дорогой мой муравьишка.
* * *
С тех пор, как вечер пробил двенадцать
И ты сбежала с той вечеринки,
Предпочитая со мной расстаться
И торговать на колхозном рынке —
С тех самых пор утекло немало
Событий, пива, простой водицы.
Лет пять назад схоронили маму.
Я перед этим успел жениться
На благородной красивой даме,
Но глупой, словно рояль без звука.
Сейчас она на сносях. Жаль, маме
Понянчить всласть не придётся внука.
Но жизнь течёт, занося рутиной.
И быт налажен, и королевство.
И сидя вечером у камина,
Я пью вино, вспоминаю детство
И юность. Бал тот. Твои ресницы.
Глаза с оттенком морского цвета.
Кто знает, как бы могло сложиться,
Рвани я в ночь за тобою следом?
* * *
Здравствуй, солнечная Герда.
У меня дела блестяще.
Долго не было ответа,
Потому что глючил ящик.
Как живёшь ты, поживаешь,
Удивительная Герда?
Говорят, что вышла замуж
За какого-то соседа…
А у нас тут в Заполярье
День да ночь — годину в стойло.
Зависаем часто в баре,
Хлещем ядерное пойло.
Всё про женщин да работу
Бесконечные базары.
Всем показываю фото,
Где с тобой мы под гитару
Что-то вместе распеваем.
(Рождество? Не помню как-то.)
Я могу вернуться в мае,
Так записано в контракте.
Может, встретимся тогда мы,
Вспомним старые оттяги.
Или ты замужней дамой
Не чета уже бродяге?
Иногда (почти всё время)
На себя я зол ужасно,
Что погнался не за тем я —
И теперь уже напрасно
О тебе мечтаю, Герда,
В ящик складывая годы.
Нет, ты правда за соседа?
Врут наверно доброхоты.
* * *
Поверь, Персей, всё это злые сплетни,
Которым ты и сам изведал цену…
Когда тебя увидела намедни,
Предательски ослабли вдруг колени.
А что поделать — я простая баба,
Пусть и с происхождением нелепым,
И мне любви немножечко хотя бы
Так хочется узнать под этим небом.
Те женишки (ну, что окаменели
Под женским взглядом, в общем, бред собачий)
Лишь одного ведь от меня хотели,
А я, Персей, давать умею сдачи.
Со зла видать и распускают слухи
О чудище, гонителе народа.
Я ж, между прочим, даже не старуха,
А мисс Дидим уже четыре года.
Тебе пишу, Персей, чего же боле?
В твоих руках я таю каплей воска
И буду в полночь ждать тебя у моря.
(Пойду скорее сделаю причёску.)
* * *
Как же не был я давно в Вероне.
Лет под тридцать и назад две жизни.
И теперь, почти уже на склоне
Дней моих, вздыхаю по Отчизне.
Господи, ведь я уже не помню
Цвет очей твоих, моя Джульетта.
Даже блеск волос твоих и то мне
Помнится с хранимого портрета.
Мне сказали, что моё изгнанье
Кончилось вчера. Как это мило!
Тридцать лет — такое расстоянье
Я преодолеть уже не в силах.
Потому — хлещу на юге вина,
Возвратиться я сумею вряд ли.
Увидать у глаз твоих морщины,
На висках заснеженные пряди…
Я б наверняка и это вынес,
Душу отыскав в телесной клетке.
Но, сказали мне, ты отравилась.
Или закололась тридцать лет как.
* * *
Мне, родная, перед тобой неловко,
Но поверь, вины моей нет нисколько
В том, что затянулась командировка, —
Хоть беги отсюда побитым волком.
Местный шеф любезен со мной до пота,
Я вина с ним выпил не меньше бочки.
Подарить машину хотел за что-то
И подсунуть замуж родную дочку.
Но храню я верность тебе, родная,
И ночами только одно лишь снится:
Как меня, беспутного, вспоминая,
На Дунаи кычешь ты всё зегзицей.
* * *
Что-то совсем затянулся поход твой последний.
Годы ветшают в мучительно долгой отлучке.
Разные слухи доходят до нашей деревни:
Там воевал, там связался с какою-то сучкой.
Все-то всё знают, лишь я не читаю газеты,
Нервов не хватит следить за твоим героизмом.
Сын наш подрос, тоже рвётся по белому свету,
Позаниматься скорей экстремальным туризмом.
Наши дела постепенно приходят в упадок.
Дом без хозяина — скоро развалится тоже.
Может, вернёшься, его приведём мы в порядок.
Может. Ах, как я устала от этого "может".
А по ночам я в подушку измятую вою,
Плачу всем телом и падаю в чёрную яму.
Ах, Одиссей, тяжело быть почти что вдовою.
Ты позвони. Или молнией дай телеграмму.
* * *
Мы тут погрязли все в капитализме.
Когда б ты знал — какая это скука!
Мне ласточки твои приносят письма
По разу в год, когда транзитом с юга.
Я их от мужа прячу в шкап одёжный:
Хоть муж и слеп, как крот, но нюх — собачий!
Пусть нелюбимый он, зато надёжный,
Ведь не пошла бы замуж я иначе.
Зато теперь я в круг высокий вхожа,
И в жизни всё шикарно и конкретно.
Твои читаю письма, мой хороший,
Мой бедный принц. В буквальном смысле бедный.
Какая б жизнь у нас с тобой настала?
Рай в шалаше? Ну, это несерьёзно.
Всё это сказки для детишек малых.
И ласточка — та, первая — замёрзла.
* * *
Что же делать, раз лягушкой,
Да в болотной глухомани.
Ни из лука, ни из пушки
На сто вёрст кругом Ивана
Не отыщешь, чтобы княжич.
Разве что по аське верной,
Где, слыхала, пишут даже
Иностранцы из Шенгена.
Так что зря мне шлёшь записки
Еженощно, ежедневно.
Я лягушка по прописке,
По призванию — царевна.
Вот ещё совсем немного
Сэкономлю на обедах,
И сама тогда — в дорогу,
В златоглавую приеду,
Где совсем другие песни.
Отыщу себе я принца…
Там от них настолько тесно,
Уж найду в кого влюбиться.
* * *
Милый Отелло, сегодня тебя вспоминала.
Даже всплакнула (платок отыскался у прачки).
Зря ты не верил, что я тебе не изменяла,
А в результате — ношу для тебя передачки.
Сколько минуло уж лет? Десять? Двадцать? Не помню…
Будто сливаются в памяти сжитые годы.
Ты-то там, слышала, держишь порядок на зоне.
Я здесь как белка кручусь, но зато на свободе.
Этой свободы (тебе вот спасибо) хлебнула —
Трудно одной, да притом ещё с мужем в тюряге.
Зря ты не верил, что я тебя не обманула.
Кажется, ум у военных — на кончике шпаги.
Впрочем, прости, я ведь так, а совсем не по злости.
Так одиноко и холодно в нашем донжоне…
Милый Отелло, ведь ты не злопамятен вовсе,
И не откажешь в разводе своей Дездемоне?
* * *
Всё воюешь, милый Нео?
Всё никак тебе неймётся.
Мне давно бы надоело
Это злое донкихотство.
Одолеть в бою машины,
Словно нет достойней цели:
Жизнь идёт. Уже морщины
На лице моём осели.
Испаряется надежда
Обрести опору в муже.
Возвращаешься всё реже,
Погружаешься всё глубже.
Стала я совсем пугливой,
Одурела птицей в клетке.
Ем, когда совсем тоскливо,
Разноцветные таблетки.
Снится сон один упрямо,
В душу ужасом мне дышит:
Будто мы с тобой — программы,
Что Морфеус хитрый пишет.
* * *
Как устала я этот крест нести,
Эту добровольную пытку.
Зря считала я — моей нежности
Хватит нам на двоих с избытком.
И казалось мне: будем счастливы.
Но, наверное, сердцем дерзким
Зря я верила сказкам на слово,
Доверяла романам женским.
Ты практичен до невозможности,
А любви-то в тебе — нисколько.
Всею кожею и подкожностью
По тебе изнывала. Только
Слишком долго в тебе искала я
То, что было всегда во мне лишь.
Я исчезну водою талою,
Только вряд ли ты мне поверишь.
* * *
Стало как-то мелко всё и неважно.
Я смотрю на пламя в голландской печке,
Чувствуя — насколько же я бумажна,
Как шуршит надорванное сердечко.
Я смотрю на пламя заворожённо —
Как в его ладонях и ласках сытых
Корчится душа моя обнажённо
И чернеет, съёжившись от обиды.
Но при этом знаю я, как ни странно,
Что жива, хотя и сгорела в злости.
Ем и сплю, потом принимаю ванну,
Иногда хожу по привычке в гости,
Хоть и это до смерти надоело.
Помнишь, ты когда-то мне жутко верил?
И сейчас поверь — я давно сгорела,
Ты же сам мой пепел по ветру веял.
* * *
Ну, а теперь постcкриптум —
Словно рукой вдогонку,
Не подавая виду,
Как бесконечно тонко
Сердце на волосочке
Корчится от обиды.
Кажется, эти строчки —
Словно последний выдох.
Словно чуть-чуть — и сгину,
Выкричав напоследок
Шёпот беззвучный в спину.
Дальше — уже без света,
Словно во тьме Египта,
Слёзы взахлёб глотая.
Глупый такой постcкриптум.
Кто их, вообще, читает?
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Рустам Карапетьян: Письма. Цикл стихотворений.
Письмо – знак одиночества. Его пишут, когда близкий человек далеко. Письма Рустама Карапетьяна – это голоса, перекликающиеся в сумерках времени. И мы не знаем, есть ли еще где-то адресат – да и автор…
19.10.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|