Юнона Дикарева: Заснежье.
Очень сложно перевести на иностранный язык простое русское слово «дача», потому что это не просто загородный дом, – кто провел хотя бы одно лето своего детства на даче, поймет. Это место и время (хронотоп, прости господи), где совсем другая жизнь течет совсем по-другому, где тебя окружает забота бабушек и дедушек, а стоит выйти за пределы дома, суметь пробраться в погреб или же на чердак – то и совсем необычные, не-городские, вещи и существа. Это время и место, по которым начинаешь испытывать ностальгию, часто даже еще до достижения «взрослого возраста».
Всю эту, или какую-то сходную, связанную с собственными воспоминаниями о даче и детстве, гамму чувств Юнона Дикарева передает в своем блестящем дебюте на «Точке Зрения». Даже само название текста – «Заснежье» звучит как-то уютно, и хотя действие рассказываемой истории происходит зимой, во время ее прочтения внутри возникает теплое чувство. Есть вещи, о которых не рассказать несколькими словами, но ощущение которых можно передать всем языком, и Юноне это замечательно удается.
Хочется сказать автору искреннее спасибо за возможность на какую-нибудь четверть часа перенестись из темного зимнего, присыпанного больше солью, чем снегом мегаполиса, в совсем другой мир, по сути совершенно реальный, но по эмоциям скорее сказочный.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Ева Рапопорт
|
Заснежье
СНЕГ
Снег подбирался к дому долго. С задворок, из-за гаражей и заброшенных огородов, по замерзшим полосам грядок; нагромождения снега подступали к заднему крыльцу. Сугробы окружали дом, вползая по бревенчатым стенам.
Каждое утро в дедовских валенках и рукавицах я выходила на улицу, с трудом открывая дверь, сминая рыхлый мягкий снег, заваливший крыльцо. Лопата уже привычно стояла в углу коридора - без нее я перед снегом беспомощна. Я проводила к калитке узкую тропинку в сплошном море снега. Сугробы почти по пояс! Стоило немного разгрести дом, как в полдень опять сыпал хлопьями снег. И весь вечер, всю ночь. Из-за снега даже луна светила тускло.
К 27 декабря снег обложил дом со всех сторон, глухой ватой забил все дыры и щели. Брызги снежков, брошенных деревенскими мальчишками в мои окна, казались застывшим зефиром. Мир за стенами дома вдруг превратился в необыкновенное и чудесное зрелище.
Большие пушистые шапки на крышах, волны безбрежного моря снега, здание вокзала, выныривающее из сугробов, и даже покрытые инеем телеграфные столбы – все как будто затихло в ожидании… Видно и мне стоит чего-то ждать. Но я взаперти, сижу за этими снежными баррикадами, скучаю. Решив провести свои первые учительские каникулы на Старой даче, я просто позволила взять себя в плен. До ближайшего человеческого вмешательства в мою жизнь еще целых три дня.
Да! Я уехала сюда специально, чтобы остаться одной, и не на три, а на целых шесть дней. Но это было мое свободное решение. Теперь же я одна по прихоти зимы, по принуждению и воле снега. Можно метаться, кричать, пытаться выбить дверь – все бесполезно. Снег глух, нем и бесчувственен к моим желаниям. Что ж, всеми забытая, запертая в своем же доме, я смогу дожить здесь до Нового года, пока не привезут племянника из Москвы.
Маленький телевизор, книжный шкаф, сервант с хрустальным бабушкиным сервизом – все это в моем распоряжении. Можно приготовить шикарный ужин, посмотреть какой-нибудь смазливый фильм про любовь и заснуть в теплой мягкой постели…
ДОМ
Старая дача. Так я и сестра называли бабушкин дом в Подмосковье. Это большой, с чердаком, высокой печной трубой, широкими и узорными окнами, дворец. Дом построил мой пра-пра-прадедушка. «Он строил его с любовью, - часто говорила бабушка, - поэтому здесь живу я, а не твой папа с женой».
Раньше мы все жили на Старой даче: папа, мама, я и старшая сестра Катя. Мне было два года, когда в доме разбилась первая тарелка, фарфоровая, из французского сервиза, с голубыми цветочками по краю. Папа и мама разъехались по разным квартирам в Москве, потому что бабушка с одинаковым гневом выгнала из дома обоих. Я досталась маме, а Катенька теперь жила с папой и тетей Наташей. Катя была старше меня на пять лет, она проводила у нас каждые выходные, играя со мной в песочнице. Первые три года мы вместе ездили к бабушке на летние каникулы. Потом Катя поступила в музыкальную школу, и у бабушки осталась только я. В десять лет я сказала маме, что хочу жить у бабушки всегда, отказалась поступать в балетный класс, переводиться в английскую школу. Сказала, что бабушка лучше знает, кто я буду и что мне делать…
Восемь лет я училась живописи, и все это время жила на Старой даче с бабушкой.
Потом пять лет в Строгановском училище. За семь месяцев до выпускных экзаменов бабушка умерла, завещав дом мне. Старую дачу никто не навешал уже три года. Теперь я сижу здесь, на пружинных матрацах, укутанная в стеганые одеяла, жду, когда нагреется печка и тепло вытеснит из комнат дурманящий холод.
Приближается вечер. За окнами собирается синь и под кровлей мечется ветер, созывая вьюгу. Телевизор показывает новогодние мультфильмы. Мне стало сладко и приятно. Одеяла пахли сушеными яблоками, тепло обнимало со всех сторон. Я задремала.
Что-то сверкнуло, щелкнуло, и дом очутился в темноте. За окнами чернильная ночь. Снег хлопьями носится, заваливая дом. Ветер скользит по стенам. Я зажгла маленькую свечку. Пока она светила мне ярко и ровно, я успела прочитать несколько страниц «избранной книги». Но свечка осела, расплылась, огонек задрожал… и опять везде только зима и одинаковая чернота.
Дом стоял на краю поселка. Западные окна выходили в поле, где летом бескрайне росла высокая трава. Слева видно было крыльцо соседнего дома, но оно никогда не было мне интересно – дом пустовал уже много лет. Мы с друзьями называли его Диким. Дом был страшен тем, что казался одиноким, но не заброшенным.
Окна моей спальни были прямо напротив темных стекол Дикого. Между нами всего-то было десять шагов. Зимой, когда поднималась вьюга, я спала в бабушкиной комнате, потому что мне казалось, будто в соседнем доме хлопают ставни, скрипят двери и ветер бьется в стены, воет от какой-то страшной боли. В такие ночи мы оставляли свет включенным. Это делало наш дом теплым и родным.
А теперь я не могу спокойно заснуть во вдруг онемевшем, охладевшем и утонувшем в безграничной темноте доме. Нет, мне не страшно. Пусто и черно, почти одиноко. А эта чуждость и внезапная неизвестность родного дома приносят с собой ощущение беззащитности. Казалось, любая опасность застанет меня здесь врасплох.
СОЛНЦЕ
От ночной вьюги остались только крутые и сгорбившиеся валы ветряного снега. Над ними, петляя, туманом сквозила белая пыль снежинок. Впервые за несколько дней из-за горизонта выплыло яркое большое солнце. Свет его был настолько прозрачным и тонким, что становилось еще холоднее, чем прежде. Что ему было греть? Все мертво вокруг, я одна, в пустыне…
Но на крыльцо соседнего дома вышел человек, в мохнатой шубе до пят, в рыжей лохматой шапке-ушанке. Вышел, будто всегда так и было. Всегда он осторожно открывал серую дверь, шаркал ногами в холодных валенках и брал голыми руками снег. Будто каждая дощечка ему знакома и он здесь не чужой.
Человек долго глядел на утреннее лимонное солнце, потом сделал два шага вниз по лестнице, но промахнулся ступенькой, скрытой под глубоким валуном снега, и упал прямо лицом в сугроб. Я даже вздрогнула, испугалась за него, но он, не поднимаясь, лишь перевернулся на спину и стал кидать вверх взъерошенный снег. Сумасшедший. Но, встав на ноги и отряхнув шубу, человек спокойно и медленно прошел к дому, аккуратно прикрыв за собой дверь.
ЧЕРДАК
Я решила соорудить елку. Для этого пришлось залезть на чердак.
Громко хлопнув, откинулась крышка подчерепичной комнаты. Там было темно. Где-то в центре, под потолком висела лампа на толстом кривом проводе. Ее нужно повернуть два раза по часовой стрелке, и она зажжется электрическим светом.
Земля, принесенная сюда дедом вместе с луком и картошкой на просушку, вся смерзлась. Шагать по ней было неловко и непривычно, потому что зимой земли как будто и не бывает.
Доски, какие-то щепы, трубы непонятным образом попадались на пути. Я ждала большой балки, делившей чердак пополам. Но ее все не было, а впереди возникали нагромождения фанерных ящиков.
От темноты у меня закружилась голова, я не удержала равновесия…
Током обожгло руку. Провод не порвался, но лампа теперь висела у самой земли и опасно мигала вспышками желтого света, выхватывая из темноты то пучки сухой травы, то надписи на ящиках почтовым шрифтом, то стопки моих школьных тетрадей…
Помню, как на следующий день после моего отъезда в Москву дед сложил все богатство моей комнаты по коробкам и отнес их на чердак, неаккуратно и беспорядочно завалив ими угол. Там были куклы, статуэтки, старая одежда…
Первыми нашлись любимые черные кроссовки, на подошвах которых мальчишки выжгли мое имя – это был обряд посвящения. Все остальные памятники моей безбашенности бабушка выкинула в тот день, когда я получила аттестат зрелости. Во всех остальных ящиках хранились воспоминания детства.
Стирая пушистую пыль с коробок, я искала новогодние игрушки. В моей памяти их было много, я могу перечислить все: звездочки, фонарики, плетеные шары и маленькие деревянные куклы. Когда под очередной поднятой крышкой оказались эти потускневшие, но по-прежнему радостно-волшебные, елочные украшения, я почему-то заплакала…
Среди шаров и гирлянд в прозрачной упаковке лежали клоуны. Куклы с тонкой веселой улыбкой, в длинных тряпичных колпаках. Бабушка позволяла мне подводить этим сказочным шутам черными чернилами глаза. Это были самые красивые игрушки. У меня дрожали руки, когда я тонкой перьевой ручкой обводила бледные контуры кукольных глаз. Это было почетно и ответственно. Я гордилась тем, что могу рисовать лица. Я – художник. Мне было пять лет, когда я поняла, что это значит. Художник – это тот, кто смог оживить, тусклое сделать ярким, с дрожью в сердце, с предвкушением чуда.
И я ждала чуда. Каждую ночь, пока в доме стояла елка. Я просыпалась после полуночи, когда все уже видели прекрасные сны. Я ждала, что, воспользовавшись всеобщим сном, куклы наконец-то оживут, и я смогу это увидеть. Узнать их тайну. Но все игрушки оставались неподвижны, когда я впотьмах на цыпочках пробиралась в гостиную и стояла там часами, прячась за занавеской. Мир волшебства боялся меня, и единственная тайна, которой я владела, было то, что они все-таки живые, и когда-нибудь мне стоит только незаметно подкрасться…
Но и сегодня, через много лет, волшебство так и осталось тайным. Игрушки я повешу на ветки сухих бабушкиных букетов, и в новогоднюю ночь они будут все так же улыбаться и охранять мои счастливые сны. Да, чердак не место для волшебства!
Мои руки замерзают - ветер просачивается через щели в крыше. Пыль клубиться в воздухе. Я быстро кинула в корзину несколько пучков бабушкиной травы и засохших цветов, в другую руку взяла коробку с игрушками и, спасая себя и клоунов от холода, сбежала вниз по лестнице. Чердак внушал мне страх: и его грязь, и темнота, и дыры в крыше, и отсутствие там бабушкиного внимания. Она никогда не бывала на чердаке, она, наверно, даже не знала, что там так некрасиво. В кучу свалены раскромсанные перины, старая дедушкина аппаратура и ее счеты, касса и печатная машинка. Неужели теперь, узнав эту тайну нашего дома, я стала хозяйкой в нем больше, чем сама бабушка?
БАБУШКА
Бабушка никогда не смотрела на меня с любопытством. Не было в ее взгляде ни капли интереса или вопроса ко мне. Никогда ни с кем она меня не сравнивала и старалась своим примером не учить. Она мне верила.
Бабушка простым и заботливым взглядом выуживала из меня всю правду, как будто выворачивала наизнанку. Я ей не врала.
Она могла отпустить меня гулять неведомо куда и зачем, неведомо с кем. Главное – вернуться в обещанное время, ни минутой позже. А дома бабушка ждала меня (пусть даже за полночь) с горячим чаем на столе. Я снимала грязные кроссовки, бросала на стул порванную в плече куртку и тихо выпивала чай. Не спрашивала она у меня, почему куртка разорвана, где испачкала обувь, а я сама, с живостью и радостью, рассказывала сегодняшние свои приключения. Я открывала ей такие тайны, что самой иногда становилось стыдно за откровенность. Иногда я шла домой с твердым намерением не рассказывать о каком-то моменте, но бабушка своим простым равнодушием поощряла во мне словоохотливость, и я говорила: «А вот этого ты еще не знаешь, ведь это самое важное!» Она улыбалась и кивала головой в знак согласия.
На все мои жаркие рассказы о парнях с соседней улицы, о том, что все они без ума от меня и что я свободно и холодно веду себя в их компании, бабушка вообще никак не реагировала. Я даже обижалась на нее за это. Пыталась однажды попросить совета, но она сказала, что о любви не советуются. «Решай, как знаешь».
Я в этот день ушла из дома, не предупредив ее.
Я с Витькой ушла на речку. Я не могла сказать ему, что бабушка ждет… в одиннадцать часов. Витька был свободнее меня.
Домой пришла поздно. Окна были закрыты занавесками. Свет горел только в коридоре. Я тихо открыла дверь, вошла на кухню. Бабушка впервые ударила меня… по лицу.
После этого я долго думала о любви и о том, всегда ли бывает так больно. Когда бабушка умерла, я решила – никого я не буду любить сильней.
ОКНО
Но утро начиналось с окна. Несмотря на холод в нетопленном доме, отсутствие коврика в коридоре, я бежала в кухню и распахивала занавески. Был ли уже сосед на крыльце… Нет. Я бежала к книжному шкафу, брала первую попавшуюся книгу и садилась напротив окна в кресло. Я читала невнимательно, скорее вообще не читала. Я все чаще смотрела в окно, следила за дверью, ругала сыплющийся снег, третьей стеной отделявший от меня окна Дикого дома.
Я долго стояла, прислонившись к раме окна, безвольно уставившись на крыльцо. Было тихо. Дом выглядел таким же, только теперь в нём кто-то жил…
Этот кто-то приручил дикий дом. Только сейчас я заметила, что стёкла в окнах вымыты, с крыльца выгребен лишний снег и из трубы идёт тонкой струйкой дым. Дом оказался живым, внутри него ходит человек.
В этот короткий миг всё вокруг меня переменилось. Я впервые ощутила себя. Все было сейчас настоящим.
Вот дом моей семьи: большой, родной.
Напротив него не дикий и призрачный, а настоящий тёплый дом.
Как и я, там живёт человек, не боясь зимы и одиночества.
Меня не было здесь 5 лет. Всё, что я знала, осталось в прошлом, а настоящее – это то, чего я не понимаю и не знаю. В снах тонут города, изменяют направления улицы, новые люди приходят на старые места.
А я все жду повторения видов, картин, чувств.
Мне так приятно существовать у этого окна в прекрасном забвении, ощущая холод стекла и мягкое домашнее тепло. Но к полудню состояние мое стало невыносимым. Жар заполнил все мое тело, и какая-то медная тяжесть сковывала движения. Я опустилась в кресло, не выпуская из виду окно…
Медленно болезненное состояние опустило меня в теплый и счастливый сон.
СОН
Я заболела. У меня жар. Бабушка укутала меня в огромный шерстяной платок. Сидя на зеленом табурете, я пила горячий чай с ванильным привкусом. Но вот от этого безделья и все больше нарастающего жара становилось до безразличия ко всему плохо.
Я сползла с табуретки и, придерживая концы развязавшегося платка, побрела в коридор. Там, в полу, большая квадратная дыра, у которой, согнувшись, сидит бабушка. Из дыры идет холод, зимний, колющий и нецельный запах. На улицу меня уже давно не выпускали, и я с жаждой, но шепотом спросила: «Можно мне тоже в погреб?»
Меня одели в сапоги и синюю длинную шубу, завернули в еще один платок, и дед, взяв меня на руки, спустился по лестнице вниз. Он посадил меня на широкую дощатую полку между большой трехлитровой банкой огурцов и круглой выпуклой кастрюлей с желтыми яблоками.
Ноги мои не доставали до земли. А она была такой темной и гладкой, какой я ее ни разу не видела даже летом. У противоположной стены дед сидел на огромной куче картошки. С любопытством смотрел на меня. «Нравится?»
Нравится. Там за дедом на земляной стене – иней, а яблоки рядом теплые…
БОЛЕЗНЬ
Я спала долго и счастливо, но, открыв глаза, испугалась.
Будь моя воля, я бы выскользнула из дома через форточку. Как кошка приземлилась бы на рыхлую сугробистую землю и в несколько прыжков оказалась у забора. Я бы хотела, не утопая в снегах, невидимой и невесомой, пройти в дом соседа и впервые увидеть его дикие и одинокие комнаты, подсмотреть за его домашней походкой…
Я готова хоть сейчас, босиком, по холодному снегу… рвануть туда.
Но темнота и глубина сугробов пугают. Снежный ветер остужает тепло рук, открытая форточка истерически бьётся о стену и гудит надвигающейся вьюгой печная труба.
Не смогу укрыться там от сквозящего морозного воздуха — он прошьёт меня насквозь, обледенит пальцы, не даст бесшумно подобраться к заветному дому.
Тепло горячих дров обнимает мне ноги, запах сушёных цветов, смешавшись с печным дымом, гуляет по комнате. Я вся дрожу, внутри то холод, то жар. И страшно, что, пока во мне болезнь, я бессильна.
ЗАВИСТЬ
Когда становилось холодно, и сумасшедшая дрожь одиночества выталкивала меня из постели, я в темноте шарахалась от стены к стене. Гладила шершавые хрустящие обои и беззвучно стонала, не имея сил кричать. Я опускалась в старое кресло и жалела себя. Сквозь снежную пелену окна я видела все тот же ненавистный дом. И первый раз меня постигло это чувство.
Зависть. Зависть к человеку, спящему сейчас в дальней комнате соседнего дома. Я его почти боготворила, а по утрам ждала его появления на крыльце, как солнца из-за горизонта. Я согревала его своими мыслями, своим существованием. Поэтому ему тепло в своей постели. А я мерзну и дичаю. Я ненавижу себя за то, что один раз увидела его в окно, что моя жизнь вдруг стала его жизнью, что я позволяю ему обижать себя.
Он обо мне совсем не знает…
КРАСОТА
Однажды меня обидели.
Мне кричали вслед плохие слова и кидались снежками. Рядом шли другие девочки, но все эти злые мальчишки строили рожи только мне, за капюшон хватали меня, и высоко на дереве висела моя сумка.
Я прибежала домой чуть не плача. В сапогах снег, в капюшоне сугроб, косы расплелись. В зеркале я увидела лохматую, бледную, с глазами большими и черными, дикими. «Бабушка! Они назвали меня ведьмой!» - крикнула я через коридор.
«Тебе не нравится?» - спокойно ответила бабушка. «Конечно, нет! Это оскорбление! Разве я такая страшная?» - у меня даже голос дрожал, так я испугалась за себя.
Бабушка отворила дверь в коридор и поманила меня пальцем. Я, скинув мокрые сапоги, юркнула в ее комнату. Там бабушка сказала мне: «Ведьма – это та, которая свободна. Они, твои мальчишки, всегда будут мечтать о такой, как ты. Пройдет время – будут ходить за тобой, как глупые овцы, только бы ты взглянула на них».
«Не хочу потом! Сколько еще ждать?!»
Бабушка пристально посмотрела на меня, махнула рукой и тихо, почти прошептала: «Скоро, - и прибавила, - Иди, учи уроки».
Я не сразу поверила бабушке. Первый раз в жизни. Она сказала, что я ВЕДЬМА. Это что-то дикое и опасное. Возможно, ведьмы даже сумасшедшие. А если так, то они вовсе не могут нравиться, никому…
Я тихонько хныкала в подушку. Пришел дед, обнял меня за плечи, пригладил растрепанные волосы, крякнул что-то непонятное себе под нос. Он всегда проделывал этот фокус, когда не знал, как сразу начать разговор. Я переспрашивала его, и тогда он мог спокойно говорить.
«Ты - ангел. Ты само совершенство. А этим ведьмакам, что тебя обижают, я все уши оторву», - стал утешать дед. Он еще долго рассказывал мне, как я прелестна и идеальна, что во мне всё - чистота и красота. Вот так, прижавшись к теплому боку деда, я поняла, что бабушка права. Я ЧЕРТОВСКИ красива.
КАНУН
Ночью я рисовала, рисовала, рисовала… Истершимися сухими карандашами по тонким листам канцелярской бумаги. И это было похоже на дикую радость, и я даже хохотала, и стучала ногами по перегородке стола. Было так весело, так легко, карандаш ломался в моей руке – я брала новый. Если бы это могло сравниться с танцем.
Я нарисовала его – короля снегов. Будто я ведьма какая – стала ворожить.
Но ночь и сон, и усталость окружили меня. Закрывая глаза, я увидела мутный свет в окнах напротив.
31 декабря, в канун Нового года, я проснулась здоровой.
Я открыла глаза. На крыльце соседнего дома стоял Тот Человек. Он пальцем рисовал на заснеженных перилах, а потом сметал снег вниз, на землю. Казалось, ему нет дела до всего этого мира. Он и Снег – больше ничего не существует вокруг.
Я подошла к окну. Жадно приникнув к стеклу, я следила за ним, за каждым его движением и вздохом. Он весь был поглощен рисованием по снегу. Что он чертил на перилах крыльца? Какие тайные знаки? Знал бы он, что прошедшей ночью я нарисовала его…
В восточные окна кто-то постучал. Я кинулась в гостиную. Под окнами прыгала Катя, размахивая руками и что-то крича. Я только улыбалась и показывала рукой на сугробы вокруг дома. Сестра же указала мне на дорогу, по которой шел к нам ее муж и совсем не знакомый мне мужик в тулупе. Они несли лопаты, чтобы наконец-то освободить меня из этого зимнего плена.
Когда со снежной тюрьмой моей было покончено, первым в дом ворвался маленький Шурик. Только махнув мне рукой, он промчался мимо изучать дом. Сестра принесла подарки и угощение, муж ее поцеловал мне руку и попросил чаю. Потом мы все вместе устанавливали купленную заботливой Катей елку. Через полчаса они уехали обратно, расцеловав напоследок Шурика и пожелав счастливого Нового года.
***
Дом был пропитан жаром, дрова в печке шипели, елка была огромной, зеленой, как сочная трава, и густой, без дырок и проталин. На новогодней елке не было игрушек, лежали клочки хрустящей бумаги. Подарки давно открыли, разорвав банты и ленты.
Я и Шурик, дожидаясь утра, сидели у окна. Оно спрятало от нас улицу за ледяными узорами. Нам с трудом удалось растопить маленький кусочек стекла. Сквозь него было видно небо, покрытое мерцающими ледяными точками, синюю луну и снег… За сугробами не видно дороги, леса, контуров старого вокзала. Я рассказывала Шурику о вечной, холодной зиме.
«Будут вьюги и ветра. Сугробы заметут наш дом. И не будет ничего, кроме миллионов и миллиардов снежинок. Король Снегов заморозит весь мир!»
«А мы, как же мы?» - спрашивает маленький.
«Ну, мы останемся. Видишь, как печка греется. У нас тепло, и мы останемся», - успокоила я его.
«Метели, метели, сугробы», - как попугай, повторял он за мной.
В окно стукнули, а потом в проталине окна появилась голова в красной шапке, на усах и бороде иней, а нос настоящий – красный!
«Не пускай, не пускай! Это Король снегов…» - завизжал Шурик, оттягивая меня за руку подальше от окна.
«Это Мороз! Дедушка который! Сиди я скоро вернусь».
Я отворила дверь. На моем крыльце стоял Дед мороз. Он улыбался мне сквозь накладные усы и бороду, поправлял съезжавшую на глаза шапку.
«Вы к Шурику? От Кати?» - спросила я, не видя другого объяснения его прихода.
«Я принес подарок для вас. Сегодня я к вам пришел», - тут он два раза чихнул, шапка упала с его головы. На меня смотрели глаза Того Человека, Короля снегов, моего соседа.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Юнона Дикарева: Заснежье. Рассказ.
Зимняя история о месте, где большинство людей проводят, как правило, лето, несмотря на зимнее же название, оставляющая в душе исключительно теплое чувство.
03.12.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|