Светлана Севрикова: ***.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Виолетта Баша
|
***
МАСТЕР И МАРГАРИТА
1. Предисловие к роману от Маргариты
Воланд… Подождите… Тело Берлиоза
в этой странной сказке
как-то неуместно…Может быть не надо
Аннушке спешить?
Впрочем, как хотите… Можно без наркоза…
Уцелел бы Мастер
в этом мракобесье, в танцах до упаду…
Маг, он должен жить!
Он ещё не знает, что огонь такую
рукопись не тронет…
Почерком неровным, голосом негромким
ночи напролёт
что-то вспоминает… Но уже тасует
москвичей Коровьев,
хоть Иван Бездомный кроме газировки
ничего не пьёт.
Знаете, волшебник… Я мечтала с детства
полюбить поэта…
Только в МАСОЛИТЕ нет голубоглазых.
Горе не беда…
Бог отметил шельму – сквозь больное сердце
пропустив комету…
Воланд, не лечите… Это не зараза,
а моя судьба.
Завтра по Арбату я пройду, играя
веточкой мимозы…
Ветру позволяя локоны шальные
взвить костром в ночи.
Взглядом глуповатым из окошек рая
кто-то зырит косо.
Я ещё святая. Все ещё живые…
Кот ещё молчит.
Я позволю взгляду ласкою случайной
ранить мою душу.
Вспомнить не возможно, где мои палаты,
чья же Я жена…
С Берлиозом – ладно… Пусть его трамваем…
Пожалейте мужа!
Просто он не может выдумать Пилата
и Иешуа…
В этой страшной сказке для успокоенья
ни одной гадалки…
Будущее смутно. Прошлое мешает.
Жить – единым днём!
К чёрту эту маску! Буду откровенной:
ничего не жалко.
Расплачусь за чудо тридцатью грошами.
Быть бы с ним вдвоём!
И звеня набатом, едут как по маслу
жёлтые трамваи.
Блеком и уайтом жизнь сгустила краски.
Нам не быть в раю.
Я о нём мечтала.
Воланд… Начинайте! Я уже опасна.
Я его люблю.
(2003)
2. Моя свита
Зима – мой кот. Большой и говорящий.
Прямоходящий. Правда, слишком бел…
Шумит метелью городская чаща,
Хохочет снег летящий: эйн, цвейн, дрей…
Весна – моя домохозяйка Гелла.
Гола, желанна… С поволокой взгляд…
Всех королей, проказница, раздела…
Всех нищих отогрела… Ну и б….
А лето – мой товарищ Азазелло.
Тёмнозелёный фрак и котелок.
Из зазеркалья – искушенным змеем –
С достоинством – плевок на потолок….
А осень – тощий, клетчатый Коровьев…
Рассеивает ассигнаций хлам…
Я – предводитель свиты этой вздорной –
Я – Воланд. Заграничный консультант.
(2004)
3. Рассказ Мастера в доме скорби
1.
Небо было несказанно синим,
На стеблях – пупырышки желты.
Я молчал, но вдруг она спросила:
«Нравятся ли вам мои цветы?»
«Нет! Ничуть.», - ответил виновато,
«Хочешь, завтра розы подарю?!»…
И с другого берега Арбата
Женщина ответила: «Люблю».
Бросила безжалостно в канаву
Жёлтой ряби бисерную кисть.
И, друг друга странно узнавая,
Наши пальцы ласково сплелись…
И казалось – все уже не важно:
Варенька и тот... с другой Луны…
Звёзды, как холодные мурашки,
Щекотали небо вдоль спины.
2.
Печеный картофель роняя рассеяно на пол,
Мы жались друг к другу, размазав золу по щекам…
Мужчины не плачут, но я без стеснения плакал,
Когда Иешуа тяжёлые веки смыкал,
И стая прожорливых оводов жалила в губы,
Скребла по лицу, и глумливо топтала чело.
На запах слюны целовавшего бога Иуды
Слетелось зудящее, жирное, жалкое зло.
Она, как младенцев, тетради мои пеленала.
И свертки тугие к груди прижимала, смеясь.
Любила и верила, ведала и понимала,
Что это роман про людей, про богов и про нас.
Слезами поила распятых, и смехом сносила
Полки оцепившие гору кольцом роковым…
Она в этой повести – стала небесною силой,
Готовящей кару естественным силам земным.
До августа – жили как боги, миры сотворяя…
Душистые розы и душное лето любя…
И вот, наконец, я решительно вышел из рая,
Неся на руках некрещенное наше дитя…
Редактор как Ирод… Младенца чудесного крови
Возжаждал, и строки, как вены прогрыз, вурдалак…
И тысячи критиков силой ехидного слова
Разрушили храм, а на зодчих – спустили собак…
Я к ней, ожидающей чуда, вернулся разбитым.
И камнем на шее безрадостный август повис…
Над трупом младенца рыдала моя Маргарита,
Он умер, когда испытал настоящую жизнь.
Ах, если бы только искусства нуждались в тех жертвах!
Ребёнка кладу как ягненка в огонь… И молчу.
Он умер, когда я наивно поверил в бессмертье,
Когда я позволил коснуться себя палачу…
(2004)
4. Писательская жена
Я не достоин, но ей не докажешь, хоть режь её…
Кухонька в комнатке махонькой. Борщ и гуляш,
Стирки, уборки, истерики, жгучие нежности…
Я понимаю, что это тот самый шалаш…
Рай в шалаше кривобоком, в аду нагороженном.
Карточный домик, где дама и джокер живут…
Дама и джокер, судьбой друг на друга похожие,
Слишком возможные там, и нелепые тут.
Так хорошо, что заботится майская ласточка:
В нашей обители ей бы устроить дворец!…
Я не достоин короны и вышитой шапочки.
Ей не докажешь. И я примеряю венец.
Рай в шалаше… ошалевшей реальностью раненый,
Стойкий, но хрупкий, как вазочка из хрусталя.
Дама и Джокер. Потомки убитого Авеля.
В храмах, где свечи за Каина вечно горят.
Жаркая печь полыхает уютом бессмертия.
Крылышко пламени рвут сквозняки на куски.
Ей не докажешь ни алгеброй, ни геометрией,
Что не тому она штопать решилась носки.
Небо седьмое так ловко вместилось в подвальчике!
Счастье купили за лунный поломанный грош…
Парочка самых лукавых на свете обманщиков
Пишет роман на бумаге, не терпящей ложь.
(2004)
5. Мастер начинает рукопись
«Знойный день тревожно пахнет розой,
Ветер – необъявленной войной.
Словно флаг, Пилат покорно носит
Белый плащ с кровавою каймой.
Шаркая, проходит в колоннаду,
Проклиная сладкий аромат.
Он не прокурор, а прокуратор –
Человек, по имени Пилат.
Тише. Он мечтает о колодце,
О собаке лижущей ладонь…
Перед ним – измученный Га Ноцри
Облаченный в голубой хитон,
Грязный, рваный, Крысобоем битый,
Истину сказал – как сделал вдох.
Секретарь… Свидетель или зритель?
Арестант… Мошенник или бог?»…
…………………………………..
Странно! Что за музы налетели?
Мне ли, Левий, твой напеть мотив?
Почему сейчас листы стерпели
Бред, меня за миг лишивший сил?
Я – избранник? Господи помилуй!
Вырви мне десницу и язык!
Высуши в чернильнице чернила.
Жития писать я не привык!
6. Продолжение рукописи
«Я, подписавший смертный приговор,
Захлопотал о праздничном прощенье!
Головорез Вар-раван! Ворон! Вор!
Не за него прошу, первосященник!
Ершалаим ершистый словно ёрш,
Щетинится лучистым знойным небом.
(Каифа, ошибёшься – пропадёшь!
Преступником Га Ноцри сроду не был.)
Прислушайся: вдали шумит гроза.
А здесь так душно. Тесно. Тошно. ( Больно.)
Его большие детские глаза
В мои смотрели дерзко и спокойно.
Он говорил мне: «Добрый человек!»
Он Крысобоя не считает зверем…
Каифа! Неужели это блеф?
И ты ему, безбожник, не поверишь?
О, нет, я ничего не говорил!
И ты меня расслышать был не вправе!
Но, все равно, иди, скажи своим,
Что на земле нет места для Варравы.
Бессмертья… Нет, бессонницы боюсь.
А сказки о мессиях – это мифы.
Но одолеть не в силах я искус
Помиловать философа, Каифа!
На них, двоих – один сколочен крест –
Убийце и любимцу жалкой черни.
И справедливый суд сочтет за честь
Кого-нибудь избавить от мучений.
Из них, двоих – кого-то одного,
Сегодня чудо ожидает в полдень…
Ты трижды называешь не его,
И тоже смотришь дерзко и спокойно!!!........»
7. Продолжение романа. Казнь
Уже снижалось солнце над Лысою Горой,
Стихали крики утомленных мулов.
Смотрел на осужденных суровый Крысобой,
Кривил лицо, и ничего не думал.
Взвивались над столбами полчища черных мух,
Пуская кровь разбойникам и Богу…
И тысячьеголосьем двойной солдатский круг
Глушил напрасно Левия тревогу.
Бросая нож на землю, и вновь вонзая в грудь
Поломанные ногти Левий плачет.
Он ненавидит женщин, рождающих Иуд,
И воинов, которые пилачат.
Он вопрошает небо, молчащее, как рот
Покойника: «Зачем ты так жестоко?
Когда же он спасётся? Когда же он умрёт?»
И трижды небо проклято пророком.
Уже снижалось солнце, палящее орду.
Его лучи, опомнившись, ласкали
Разбойников и Бога. Прижавшихся к столбу,
Приросших к поперечнику руками.
8. Окончание романа. Иуда уходит в ночь
Не зови меня Иудою, - из полона совесть вызволи.
На свидание, на тайное, за город лукаво вызови,
Низа, нежная и добрая, не суди – не стань судимою…
Серебро… седины в бороду. Бес в ребро. Прости, любимая.
За тобой пойду безропотно… За тобой пойду отчаянно…
Расспроси меня, хорошая, отчего глаза печальные!
Лишь тебе скажу, что страшно мне, стыд терзает сердце тёмное…
Что-то сделал я ужасное… А что именно – не понял ведь!…
Ты, конечно, не поверишь мне… Я и сам в том не уверенный…
Лишь любовь твою заветную серебром, скупец, не меряю!
За тобой пойду… чудесная… Шёл за ним… Дошёл до пропасти…
Жду свиданья и возмездия… Ты – моей частица совести…
Там за городом – прохладные рощи лунные, певучие…
Ты могла бы стать наградою… Станешь карой неминучею…
Низа! Слышишь, ты ведь женщина! Ваше звёздное сиятельство!
Неужели не простите мне за доверие – предательства?!
Неужели не дадите мне права умереть от старости…
Сердце женское – спасителем… Если любит – так от жалости!
Где же ты, богиня светлая? Неужель возненавидела?
И, целуя в губы трепетно, как иуда бога – выдала?!
9. Пророчество для Берлиоза
В час небывало жаркого заката,
Уставшая звенеть протяжной фальшью
Струна твоя запнётся виновато,
Пугаясь тишины на Патриарших.
Дурманит абрикосовая жижа:
Пространство – в черно-белую полоску…
Чего бы ты хотел от этой жизни?
Уснуть в Москве - проснуться в Кисловодске?
И сквозь проём чуть приоткрытой дверцы
Гостиничного номера – приметить
Ту музу, что твоё разбила сердце,
Давным-давно несбывшимся рассветом?
И подарить ей жёлтые мимозы.
(Сверкнет фотографическая вспышка!)
Не жди чудес, рождённый Берлиозом –
Не может стать героем этой книжки!
Тебе уже никто не даст реванша,
Грешил: служил в аду конторским клерком.
На бал поедешь прямо с Патриарших,
Где состоялась савана примерка.
Ты многого не понял, умирая
Всю жизнь. Но в час горячего заката,
Узнай, как люди голову теряют,
Спеша сквозь турникеты к автоматам.
10. Плач по Берлиозу
Но мы-то ведь живы, Амвросий, умеешь ты жить!
Давай-ка закажем себе судачков порционных?!
Ему не поможешь. Пускай себе бедный лежит…
Гвоздиками красными со всех сторон окруженный…
Нам жалко редактора до крокодиловых слёз!
Не чокаясь - стопку. Закуска – икорка осётра.
Как просто решился насущный квартирный вопрос!
Вот только немножечко шею бедняге попортил…
Закажем-ка стерлядь в кастрюльке и яйца-коккот?
Мы живы, а значит обязаны что-нибудь кушать!
За пост на поминках нам музы объявят бойкот!
Голодные души - безмолвней, чем мёртвые души!
Амвросий, рифмуется славно пюре и филе!
Созвучие: перепела и кефали-форели!
Ему не поможешь. Он в морге лежит, на столе.
Попал под трамвай. А вот Пушкин погиб на дуэли.
Амвросий, поверь Соломону: и это пройдёт!
И скоро вернутся на сцену ребята из джаза.
Бекасы, вальдшнепы, гаршнепы… Живот-то живёт!
Жует и желает ударно работать на Клязьме.
Ему не поможешь. И он нам не может помочь:
Не он назначает, кому в Перелыгино дачи….
Амвросий… Нарзану-бы… Слишком горячая ночь.
И этот, с огарочком – так заразительно плачет!
11. Крем Азазелло
Пьяно тиной пахнущая масса…
Паутину сдувшая со лба…
Я всегда была зеленоглазой.
Ясноглазой – сроду не была.
До чего же нежной стала кожа!
Белоснежка в профиль и анфас!
Десять лет назад была моложе,
Но не так красива как сейчас.
Брови- птички, ласточки в полёте,
Вьются пряди, что кудрявый хмель.
Расскажи им всё ж таки с кого ты
Срисовал Мадонну, Рафаэль!
Не узнаешь, Мастер, Маргариту!
Сердце зорко? Хочешь – обману?
Всю зацеловав – не разглядит он
Слез, вчера пролитых по нему.
Ай-да крем! Пьянящий душу зело,
Телу давший лёгкость и покой…
Зазвенело. Ангел озверелый
Ошалело пляшет над Москвой.
12. Полёт Маргариты
Москва, ты Москвой-рекою течёшь подо мной, сверкая...
Навстречу весенний ветер – влюбленных лукавый сводник.
Шмыгая меж проводами троллейбусными - летаю.
Невидима и свободна. Невидима и свободна.
Как мало в арбатских окнах романтики и уюта!
Грызня в коммунальных кухнях, вскипающий желчью примус.
Летящие к черту судьбы… Разбитая в драках утварь…
Молились ли на ночь, бесы? Конечно же, не молились!
Как много тепла и света в лучах фонарей арбатских!
А самый большой – на небе. Когда надоест – задую!
Латунский, пришла расплата за трусость и за пилатсво,
Караю тебя потопом. Купи себе, гад, ходули!
Как славно лупить по окнам летучей кудрявой щеткой!
Пускай говорят, что с неба свалился кусок тунгусский…
Сиди себе в Грибоеде, и мучайся от икотки,
Караю тебя забвеньем. Забудут тебя, Латунский!
Забудут тебя, писака! Навалят гранита глыбу.
Пометят сухой осинкой могилку твою, зубастый.
Протухнешь ты для потомков, как в яме помойной рыба…
…Вдруг…
… чей-то ребёнок плачет, как мой гениальный Мастер!
Как много в ночи безумных! Не бойся кошмаров, мальчик!
Сердитой и злобной тётей я снюсь непослушным взрослым.
Но ты ведь пока хороший. И светлый, как лунный зайчик.
Не надо меня бояться, люблю я тебя, курносый!
Прощай, сумасшедший город, сводящий с ума героев,
Георгий сразивший змея – со змейкою подколодной
Не справишься! Будешь битым. Спалю, как Афина Трою!
Невидима и свободна. Невидима и свободна.
13. Наташа после бала
А у той, чьи щеки алые -
На устах усмешка бледная:
Маргарита Николаевна,
Пусть меня оставят ведьмою!
Их высочество улещено,
Жаждет не казнить, а миловать.
Пусть меня оставят женщиной,
На плече клейменой лилией…
Пусть они намажут брови мне
Черной сажей, несмываемой.
Распужаю старых боровов,
Маргарита Николаевна!
Пусть не зарятся, всеядные,
Не слюнявят мне запястия!
Пусть меня оставят гадиной,
Не хочу сдаваться аспидам!
Не найти мне пары по сердцу -
Все блестят, как вёдра медные,
Долго ль позолота носится?
Пусть меня оставят ведьмою!
Сами знаете, что лаю я
Оттого, что выть не выучусь…
Маргарита Николаевна!
Из беды, из бабьей – выручи!
14. На Воробьевых горах
Закатом с Воробьевых гор, смеясь, любуются шаманы.
Чудное солнце, уходя, клянется мир перевернуть…
Шершавым ветра языком Москва зализывает раны…
И жизни смысл, и смерти суть она поймёт когда-нибудь…
На подоконниках цветут сады гераней и бегоний,
Горошек ситцевых завес, засовы кожаных дверей…
Горит проклятый Грибоед. Властитель тьмы, великий Воланд,
Благословляет Третий Рим и перепуганных людей.
Готов простить. И сам себя готов просить за этих жалких,
За этих ржавых, ледяных, никчемных маленьких существ…
Которым хочется создать свою великую державу,
Которым хочется обжить юдоль божественных небес.
Которым хочется летать, как Маргарита над Арбатом,
Которым хочется плясать – как на балу у сатаны…
Которым хочется мечтать… И называть друг друга «братья».
Которым хочется любить и видеть сказочные сны…
Которым хочется идти по лунной лестнице, навстречу,
Тому, кого им не спасти, не защитить и не понять…
Закатом с Воробьевых гор… бальзамом… время что-то лечит…
То золотуху, то понос… Пороки – тоже не горят.
Дочитан городской роман… И умирают, как медузы,
На берегу – в пустых сердцах обрывки совершенных фраз:
НА СВЕТЕ НЕТ СТРАШНЕЙ ГРЕХА, ЧЕМ МАЛОДУШИЕ И ТРУСОСТЬ
ЗА ЭТУ РОСКОШЬ ЗАПЛАТИТЬ ДОЛЖНЫ ПОВЕРИВШИЕ В ВАС.
Закатом с Воробьевых гор… (лучи – как океана волны
Ласкают пеной золотой холодный городской гранит).
Смеясь, и плача от тоски любуется волшебник Воланд.
Он всех простил и всем воздал за Мастеров и Маргарит.
2004-2005 гг.
15. Маргарита
Моя соседка очень любит брокера -
она ему записки пишет маркером,
и, запивая капуччиной окорок,
с гадальными сидит на кухне картами.
Ее молитвы - куры обхохочутся -
об ананасах, рябчиках, рубинчиках.
На уик-энд она готовит пончики,
а в понедельник, рано утром - блинчики.
Она внушает спаниелю-коккеру
привыкшему быть в доме за хозяина,
что надо лапу дать в субботу брокеру,
а в понедельник - тявкнуть - "до свидания"!
Ей всю неделю - плакать перед зеркалом,
а ночью спать под маской молодильною,
чтоб он всегда считал ее студенткою
и оплатил расходы по мобильному...
Она читает глупые пособия:
пупок намажьте шоколадной пастою,
явитесь в офис голою, но в соболе...
-А я? - А я люблю, как прежде, Мастера...
2002
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Светлана Севрикова: ***. Поэма.
19.04.08 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|