Светлана Володина: БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ.
В мелодраматическом жанре так редко встречается истинная художественность, здоровая ирония и добротная живописность с подтекстом тонкого психологизма. Прошу прощения за субъективизм, но лично я терпеть не могу этот жанр, и без зазрения совести обзываю подобное чтиво женскими соплями. Но этот рассказ – редчайшее исключение, прочитанное мною с удовольствием и до конца. Браво!
Умиляют живые черточки и детальки, из которых плавно вылепливается характер героев. Так точно, по-чеховски и толстовски, в лучших классических традициях: «Маргарита, облачившись в любимый югославский костюм, спустилась в актовый зал».
Тема с идеей вроде бы тривиальные, но какая подача! Никакого новаторства тебе – но как животрепещуще, и не побоюсь этого слова – жизненно! Думаю, тут все дело в заряде, в душевной энергетике автора, которой каким-то образом удалось заключить частицы человеческого тепла в фонемы, морфемы, лексемы, семемы…
И вот она, Маргарита, за нескольких страниц насквозь изученная читателем, «опустила глаза и вдруг почти у самых ног на ярком ворсе ковра увидела невесть откуда взявшуюся длинную толстую белую нитку… Выпавшую, скорее всего, из салфетки и нагло лежавшую теперь здесь беспардонным укором окружающей абсолютной безупречности…» А дальше тААКое началось… Что именно - читайте сами.
Редактор отдела прозы,
Елена Кутинова
|
БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ
«Муку обжарить до золотистого цвета, затем, помешивая, добавить полстакана молока или сливок...» Скользкое месиво на сковороде меньше всего хотелось назвать «соус «Бешамель»» и оставалось лишь поверить на слово поваренной книге...
Сегодня на кухне происходило редкое для этого дома событие — Маргарита Павловна г о т о в и л а. То есть не просто варила кофе, яйца всмятку, незамысловатый супчик или, подгоняемая голодом, шинковала овощи, щедро поливая лимонным соком и оливковым маслом и частично поглощая при каждой пробе, а готовила настоящий обед. И не просто обед, а обед для мужчины, на этот самый обед приглашенного, а потому надо было, во что бы то ни стало, не ударить лицом в грязь. Впрочем, Маргарита и грязь — вещи не совместные в принципе, но об этом позже...
С мужчиной этим она познакомилась самым что ни на есть современным способом — в Интернете, и какое-то время они общались виртуально, стремясь во что бы то ни стало перещеголять друг друга интеллектом. Через месяц он настоял на свидании, и, обуреваемая сомнениями (а вдруг она ему не понравится?.. а вдруг он окажется маньяком!..), Маргарита мужественно согласилась.
В условленный день и час за столиком кафе ее ожидал Валерий — немолодой, но и не старый, не красавец, но и не урод, не толстый и не худой — в общем, вполне приличный экземпляр мужского пола, при ближайшем рассмотрении оказавшийся еще и не дураком. Они проговорили часа полтора, и Маргарите с удовлетворением ощутила, что тоже ему понравилась. Все еще осторожничая, она ловко обошла вопрос о «ее телефончике», и тогда он сам нацарапал на бумажке несколько цифр: «Буду счастлив услышать Ваш голос...»
Выдержав приличествующую паузу, она позвонила дня через три, и Валерий стал настойчиво напрашиваться в гости. Это уже было серьезно. Одно дело пудрить мужику мозги в Интернете, и совсем другое — впустить в свой дом и к тому же остаться с ним наедине... С другой стороны, если бесконечно выкобениваться можно этого самого мужика запросто и потерять, и Маргарита Павловна снова согласилась, назначив рандеву следующим вечером.
В половине восьмого она стояла перед зеркалом в сиреневом трикотажном платье (в меру открытое, в меру облегающее) и вдевала в уши любимые серьги из белого золота. Готовая ко всему, Маргарита убрала с глаз подальше ценные вещи и приняла душ с дорогим душистым гелем для интимной гигиены.
На изящном стеклянном столике была сервирована изысканная закуска: крошечные бутерброды и пирожные, фруктовая нарезка, ощетинившаяся пестрыми пластиковыми вилочками, клубника в хрустальной вазочке. В холодильнике дожидалась своего часа бутылка шампанского. Впрочем, шампанское он принес с собой, а также цветы и конфеты — в лучших традициях… Они очень мило посидели, поговорили о том, о сем. Послушали музыку. Валерий был сдержан, галантен и, казалось, вовсе не думал посягать на ее прелести, лишь нежно поцеловал руку на прощание.
Потом они дважды ходили в театр. Провожая, он не позволял себе ничего лишнего, не торопил события, явно предоставляя ей самой право сделать первый шаг. И Маргарита решилась. Позвонила в конце недели, пригласила его в субботу к себе на обед и вот теперь старательно осваивала тонкости французской кухни.
Маргарите Павловне было уже… ну скажем, за сорок, и предательские «трещинки» (как называла морщины внучка соседки) на ее лице становились все заметнее, а глаза сразу выдавали бессонную ночь или недомогание. В ее жизни прочно воцарилось внешнее благополучие, вот только семьи не было. Прежде это особо ее не волновало, но с каждым годом, с каждым седым волоском в прическе или очередной высвеченной беспощадным зеркалом «трещинкой» в душе росла тихая паника, а завистливые вздохи заморенных мужьями-детьми-внуками подруг уже не вызывали сытого удовлетворения. К тому же она вовсе не была «убежденным холостяком». Даже замужем побывала...
Маргуше (как звали ее однокурсники производно от Марго и Марфуши с явным акцентом на последнюю) было тогда двадцать, и она влюбилась в немногословного голубоглазого Толика с биофака, который никогда не хохмил и не выпендривался, но и занудой при этом не был. Маргуша обаяла, «обволокла» его, как только могла, и на третьем курсе, повергнув в недоумение и оторопь Толиковых родителей, все еще считавших свое чадо ребенком, они поженились, сняли квартиру и принялись создавать в ней ячейку общества.
До Толика у Маргуши было два-три недоразвитых романа, так и не завершившихся дефлорацией, муж был ее первым мужчиной, и потому долгое время она считала, что интимная близость — это пять минут возни и сопения в темной комнате под одеялом. А поскольку теле- и кинопродукция тех лет еще не давали повода для дискуссии об эротике и порнографии, то и развеять ее заблуждение до поры до времени было некому.
Жизнь текла размеренно. Они закончили институт, вступили в кооператив, и Маргуша, наконец-то, могла сколько душе угодно скоблить, мыть, чистить и украшать свою собственную квартиру. Она была фанатиком чистоты и порядка. Каждой вещи в доме раз и навсегда было отведено свое место, и если Толик по рассеянности вешал, к примеру, рожок для обуви на крючок для плаща или попросту забывал на обувной полке в прихожей, Маргуша коршуном бросалась на этот вопиющий беспорядок и водворяла предмет на место — специальный декоративный гвоздик слева от двери между выбивалкой для ковров и одежной щеткой в футляре.
Пыль и паутина в среде ее обитания исключались абсолютно, полы мылись трижды в неделю, не считая ежемесячной генеральной уборки с применением целого арсенала моющих и чистящих средств.
А вот готовить Маргуша не любила. Сама она была абсолютно равнодушна к еде и считала, что можно утолять голод, обходясь набором самых простых продуктов и минимумом кулинарных манипуляций. Но главной причиной было, пожалуй, то, что всякая затянувшаяся сряпня неизбежно сулила дискомфорт в виде пятен, испачканной посуды, испарений и запахов… (По схожей причине она никогда не держала домашних животных.) Поэтому Толик, который, как выяснилось, больше всего на свет любил вареники с картошкой и свою маму, частенько после работы заходил пообедать к родителям, что, впрочем, супругу его совершенно не напрягало.
Однажды зимой, собираясь на работу, Маргарита нагнулась застегнуть молнию на сапоге и внезапно почувствовала острую боль в пояснице. С трудом добравшись до телефона, она вызвала врача и три недели просидела на больничном с диагнозом «воспаление седалищного нерва», измученная инъекциями и физиопроцедурами. Но и потом боль нет-нет да и напоминала о себе, ограничивая ее, особенно в любимых домашнеуборочных делах. А потому, когда месяца через два в отделе предложили «горящую» путевку в санаторий, она, скрепя сердце, предчувствующее катастрофические разрушения в отлаженной бытовой системе, оставила Толика «на хозяйстве» и поехала в Кисловодск.
Отдыхающих в санатории в это время года было мало, и Маргариту Павловну, к ее великой радости, разместили одну в двухместном полулюксе, только что отремонтированном, а главное, ежедневно подвергающемся довольно сносной влажной уборке. Кормили тоже вполне прилично.
Публика в санатории была «зимняя»: бодрые пенсионеры танцевали фокстроты по вечерам и громко обсуждали последние новости и сериалы в очереди на массаж. В перерывах между походами на многочисленные процедуры Маргарита читала, гуляла по заснеженному парку. Если телепрограмма не предлагала ничего интересного, посещала «культурно-развлекательные мероприятия». Так прошли две недели и Маргарита начала уже уставать от этого вынужденного однообразия.
В воскресенье, чтобы хоть немного развлечься, Маргарита, облачившись в любимый югославский костюм, спустилась в актовый зал послушать заявленного на этот вечер поэта и заметила «новое лицо» — высокого блондина в сером пуловере. (Собственно, прежде всего она разглядела именно пуловер — точно такой же, выстояв часовую очередь в универмаге, купила перед отъездом, чтобы в марте подарить Толику на день рождения.) Сперва Маргарита решила, что это и есть обещанный им на сегодня «любимец муз», но тут на сцену взбежал тщедушный «юноша бледный со взором горящим» и, ерзая лицом, с места в карьер принялся торопливо выкрикивать плохо рифмованные строчки, словно пытаясь поскорее от них избавиться.
Минут пять Маргуша пыталась проникнуться, сосредоточенно морща лоб, и вдруг услышала шепот у самого уха: «У Вас такое страдальческое выражение лица, что мне Вас ужасно жалко, как и себя, впрочем...» От неожиданности она едва не подпрыгнула. Обернулась и встретилась взглядом с тем самым «пуловером». Маргарита дернула плечом, дескать, какое кому дело до чужих эмоций, и, придав лицу максимально одухотворенное выражение, снова «припала к роднику», который, впрочем, скоро иссяк. Поэт, словно шарик, из которого выпустили воздух, выдохся и сник. Культмассовик призвал публику «задавать вопросы», которых, конечно, не нашлось. Под жидкие аплодисменты длинноволосое дарование покинуло зал, и все шумно задвигались, убирая стулья и переходя к неформальной части — ежевечерней танцевальной разминке.
Маргуша, потихоньку зевнув, собралась было подняться в номер, как вдруг рядом «материализовался» давешний мужик и снова с нею заговорил: давно ли она здесь, и не просветит ли его, потому как он только что приехал, на счет здешних правил, порядков и прочих нюансов санаторной жизни. Дабы не показаться невежливой, ей пришлось что-то ему отвечать, тем временем включили магнитофон, пенсионеры оживились и, ухватившись друг за друга, привычно затопотали по залу.
— Разрешите Вас пригласить, — галантно склонил голову ее собеседник.
«А почему бы и нет…» — все еще довольно равнодушно подумала Маргуша.
Он танцевал безупречно. Она и сама была довольно пластична, но с ним любая женщина была бы королевой танцплощадки. Сильные руки, мягко обнимая, уверенно вели ее в танце, и Маргарита буквально плыла над паркетом, получая от привычных движений давно забытое удовольствие. От незнакомца пахло хорошим одеколоном, немного сигаретами и еще чем-то острым, притягивающим, и то ли от этого запаха, то ли от танца сердце Маргариты вдруг забилось чаще.
— Меня зовут Павел, — представился он на втором круге.
— Маргарита.
— О, совсем как у Булгакова… Вы часом не ведьма?
Маргарита вспыхнула: ничего себе шуточки! Но Павел тут же исправился:
— У Вас завораживающий взгляд. Как только я вас увидел, сразу понял, что Вы необыкновенная женщина.
Они танцевали до тех пор, пока послушный внутреннему распорядку массовик не пожелал всем спокойной ночи. Павел проводил ее до двери и шутливо раскланялся.
На следующее утро Маргарита проснулась уже совсем в ином настроении. Вместо того, чтобы, наспех умывшись, облачиться в спортивный костюм или первый попавшийся свитер, она встала на час раньше, тщательно привела себя в порядок, перемерила кучу вещей и остановилась на темных брюках, просторном голубом блузоне и сабо на платформе, делающих ее выше и стройнее. Вдела в уши маленькие серебряные серьги. Придирчиво осмотрела руки, стерла вчерашний лак, заново покрыла ногти новым, бесцветным. И уже у двери еще раз оглядела себя в зеркало.
Вчерашний кавалер, однако, явно не спешил оценить всю эту красоту. Увиделись они лишь за завтраком. Павел умудрился поменяться местами с милой старушкой и оказался за одним столом с Маргаритой. Ел он красиво и с явным аппетитом, вел он себя вежливо и непринужденно, и, несколько смутившись поначалу, Маргарита вскоре тоже почувствовала себя гораздо свободнее.
День привычно заполнили ванны, прогревания и прочие лечебные мероприятия, но в душу Маргариты уже закралось легкое волнение, и она ловила себя на том, что невольно высматривает его в коридорах. За обедом они снова сидели рядом, а когда во время ужина была оглашена вечерняя культурная программа, Павел вдруг предложил зайти за нею перед началом. Маргарита неопределенно пожала плечами, дескать, мне все равно, но сердце екнуло. Вернувшись в номер, она быстренько убрала в сумку кое-какие мелочи, висевшие на стульях, приняла душ, переоделась и причесалась. Через полчаса в дверь постучали, и на пороге появился он — безупречно элегантный в светлом костюме, рубашке в тон и темно-полосатом галстуке.
— Да у Вас тут просто гнездышко, — удивленно оглядел он номер, который Маргарита еще в первые дни с помощью каких-то салфеток, любимых предметов и безделушек постаралась максимально «одомашнить».
Они отправились проводить организованный досуг. Все, что произошло потом, уравновешенная и рассудочная Маргарита много раз вспоминала и не могла себе объяснить. Они танцевали, в какой-то момент он коснулся щекой ее щеки, и она почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Маргарите жутко захотелось прижаться к нему всем телом и еще захотелось, чтобы он ее поцеловал…. И когда, проводив до номера, он что-то сказал о кофе, Маргарита уже без колебаний распахнула перед ним дверь.
Они вошли в темный коридор и, не включая света, она дрожащей рукой повернула ключ в замке, а он уже обнимал ее, нежно касаясь губами щеки, уха, шеи… Но самое потрясающее случилось потом, когда, обласканная, она почувствовала его в себе и сладкое облако вдруг неожиданно сменило резкое и доселе неведомое ей блаженство. Маргарита вскрикнула и застонала, голова закружилась, и сознание на миг вдруг куда-то пропало, а он все любил и любил ее и когда, тоже обессилев, откинулся на спину, Маргарита обхватила руками его шею и слезы сами собой потекли у нее из глаз. Он целовал ее мокрые щеки, гладил плечо, озадаченный — не сделал ли больно, но она только сильнее прижималась к нему. И он, конечно, не понял, что в эту ночь она впервые почувствовала себя настоящей женщиной, испытала не просто первый в жизни оргазм, а потрясение от неведомого прежде наслаждения близостью. И когда после, уже не стесняясь собственной наготы, она стояла вместе с ним под душем, а потом, обняв, лежала рядом, это была уже другая Маргарита, познавшая и искушенная. И тихо торжествовала про себя, что судьба все же подарила ей это чувство, о котором раньше она могла лишь смутно догадываться.
Павел ушел от нее рано утром, но все равно на следующий день на них уже поглядывали и пошушукивались. Маргарите, однако, не было до этого ровным счетом никакого дела. Она чувствовала себя желанной и молодой. Открытие, что она тоже может, казалось, обновило клетки ее души, жившей по строго заведенному распорядку в прежнем загоне «хорошо — плохо». По утрам она рассматривала себя в зеркало, узнавала и не узнавала…
До конца ее путевки оставалась неделя, и они провели ее вместе, почти не расставаясь. Ездили в город, ходили в кино, накупали на щедром даже зимой южном рынке всякой всячины и весело поедали все это ночью, проголодавшись. Присматривали в магазинах подарки и сувениры, он — жене, она — Толику, оставшимся в той, другой жизни, не имевшей к ним сегодняшним никакого отношения.
Наступил день ее отъезда и Маргарита специально собралась заранее, чтобы вечер и ночь провести с Павлом.
— Ты позволишь мне звонить? — спросил он, целуя ее на прощанье.
И Маргарита написала на вырванном из записной книжки листке номер рабочего телефона и зачем-то свой домашний адрес. На следующий день он проводил ее на вокзал, а сам вернулся в санаторий долечивать язву.
В дороге Маргарите взгрустнулось, и даже слезы навернулись на глаза — все же она успела к нему привязаться… Но житейская мудрость взяла верх и она уговорила себя, что, мол, роман романом, а жизнь жизнью и не известно еще, как жизнь с таким как Павел может обернуться. А Толик он свой, проверенный годами. Да и квартира у них общая…
Ей даже стало совестно, что за последнюю неделю она ни разу ему не позвонила. Правда и Толик звонил ей в санаторий только однажды, на второй день после ее приезда…
Дома ее ждали неожиданные порядок и чистота. «Наверное, свекровь постаралась», — подумала Маргарита и, наскоро переодевшись и хлебнув чаю, принялась делать собственную уборку, переставляя, раскладывая и оттирая. К шести часам, когда должен был вернуться с работы Толик, это была уже совершенно е е квартира и, развесив на балконе выстиранные свои вещички (пустая сумка надолго, как ей казалось, была отправлена в кладовую), Маргарита поджидала мужа и даже готовила его любимый салат «Оливье».
Но Толик не пришел ни в шесть, ни в восемь. Маргарита начала волноваться и, решив, что он просто перепутал день ее возвращения и по привычке зашел пообедать к родителям, позвонила свекрови. Услышав голос невестки, та явно смутилась и фальшиво-радостным голосом принялась оживленно расспрашивать о ее здоровье. Отделавшись общими фразами, Маргарита попросила к телефону Толика, на что свекровь, смутившись еще больше, ответила, что Толика у них нет, но пусть она не беспокоится, он ей обязательно позвонит и сам все объяснит, и, оставив озадаченную невестку строить догадки, повесила трубку.
Маргарита вернулась на кухню, машинально поправила завернувшуюся салфетку у второго прибора на столе, еще раз протерла и без того сверкающую нержавеющую поверхность раковины, да так и осталась стоять возле нее с тряпкой в руках. Что-то произошло. Что-то нагло вклинилось и нарушило привычное течение жизни, к которому она там, в поезде, приготовилась вернуться… Маргарита легла на диван и, тупо переключая телевизионные каналы, недоумевала: куда же и по какой такой причине мог запропаститься Толик?
Он пришел на следующий день. Но не один. За спиной маячила «причина» — лет двадцати пяти, с черной прямой челкой до самых глаз и немного выдающейся вперед нижней челюстью. «Лошадь Пржевальского» тут же окрестила ее про себя сразу все понявшая Маргарита. Толик что-то лопотал, а «лошадь» время от времени резюмировала его монолог короткими четкими фразами типа: «Мы ни на что не претендуем…», «Он возьмет только личные вещи…».
В общем, все обошлось тихо и интеллигентно. Дорожная сумка была вновь вынута из кладовки и набита Толиковой одежкой, а две извлеченные с антресолей коробки — его книгами и разными мелочами, включая пресловутую зубную щетку и домашние тапочки. Маргарита молча сунула туда же пакет с привезенными для него подарками — не выбрасывать же…
Вызвали такси, Толик еще немного потоптался в прихожей, пока «лошадь», высокомерно дернув головой, («Ну совсем как цирковая!..»), не вышла за порог, и Маргарита осталась одна.
Она включила телевизор, но через пять минут поняла, что не все равно не воспринимает происходящее на экране. Тогда, чтобы хоть чем-то себя занять, принялась разбирать вещи в шкафу и в глубине наткнулась на какой-то пакет. Это был тот самый серый пуловер с ромбами. И только теперь она расплакалась. От растерянности и несправедливой, как ей казалось, обиды, и еще оттого что вспомнила Павла и вдруг затосковала…
С этого дня она с надеждой ждала его звонка, все еще не решив, сказать ли ему про «исход» Толика из ее квартиры и жизни или нет? С одной стороны, она теперь свободна, но с другой — не свободна, а брошена, и это ее немного уязвляло. К тому же формально она все еще была замужем…
Все решилось само собой. Павел позвонил. Она, дабы не разоблачиться перед здесь же сидящими коллегами, «напомнила» ему номер своего домашнего телефона. И тем же вечером без особых предисловий он объявил, что санаторий ему уже порядком осточертел, «сбежав» раньше срока, он очень хотел бы по дороге домой повидаться с нею, если это только возможно. Маргарита задумалась. Все ее естество тосковало, и нынешняя ситуация как нельзя больше располагала к тому, чтобы продолжить их отношения. Но одно дело предаваться страсти в санаторном номере, на чужой, временной постели с таким же временным мужчиной, и совсем другое — впустить его в свой дом и в свою жизнь. И она… согласилась.
В субботу Маргарита встретила его на вокзале и, ограничившись какими-то невнятными объяснениями, привезла к себе. Только тут она поняла, как соскучилась. Один запах его одеколона, такого родного тела заставил ее на время забыть и о Толике с его «лошадью» и обо всем на свете. Утром, пока Павел принимал душ, Маргарита отправилась на кухню готовить завтрак. Сварила кофе. Нарезала сыр, колбасу. Намазала маслом тосты. Он появился свежий и жизнерадостный.
— Ух, какая красотища! Еще бы яичницу из трех яиц!
Маргарита принялась жарить яйца.
— А на обед хорошо бы борща со сметаной, знаешь украинского, со свеколкой, чтобы ложка стояла! А то эти санаторные супчики у меня уже в печенках…
Борщ Маргарита терпеть не могла, а потому сроду не варила. Однако решила наступить-таки на горло собственным вкусам и сразу после завтрака принялась варить бульон. Потом они с Павлом, провожаемые любопытными взглядами подъездных старушек, вышли погулять и заодно купить овощи для пресловутого борща.
Нехитрую технологию приготовления этого блюда она, конечно, знала и вернувшись принялась мыть, чистить и измельчать овощи. Раковина наполнилась кожурой и обрезками капустных листьев, кипящая в сковороде томатная паста усеяла кафельную плитку оранжевыми брызгами, то там то здесь на полу виднелись крошечные морковные и свекольные стружки, тут же окрасившие белоснежный линолеум… Но самое ужасное — в кухне распространился отвратительный запах вареной капусты. Маргарита мужественно переносила тяготы кулинарной службы, утешаясь только тем, что все это скоро закончится и она будет вознаграждена за свои страдания.
Она сделала для себя легкий овощной салатик, накрыла стол и позвала сидящего у телевизора Павла обедать.
— Риточка, там такой матч потрясающий! Давай поедим в гостиной!
На полу в гостиной лежал бежевый ковер, а потому доступ с едой туда исключался. Но Маргарита и с этим смирилась. Перетащили к телевизору журнальный столик, принесли еду. Блаженно закатывая глаза, Павел ел борщ и рассыпался в похвалах.
— Риточка, ты чудо! Наконец-то нормальная человеческая еда! Завтра рвану на рынок, привезу мяса и мы с тобой такой шашлычок в духовке на решеточке забомбим!..
Маргарита представила, как ее кухню, с белоснежными занавесками и сверкающими декоративными тарелками на стенах, заполняют клубы жирного чада, и чуть не заплакала. Она доела свой салат, взяла у чмокнувшего ее пахнущими борщом губами Павла грязную тарелку и молча пошла на кухню мыть посуду.
Этой ночью его объятия уже не казались ей такими упоительно сладостными. А утром она наткнулась на разбросанные у кровати носки, потом увидела в ванной не закрытый тюбик зубной пасты и брызги пены для бритья на зеркале… Потом утюжила ему сорочку…
Маргарита даже пережила приготовление «шашлычка». Нарастающее раздражение так и просилось наружу, сдерживало только одно — вечерним поездом Павел уезжал.
Проводив его, она до глубокой ночи «восстанавливала» свое жилище, с каждым отмытым пятном и разглаженной складкой постепенно обретая привычное душевное равновесие.
С тех самых пор мужчина не переступал порог Маргаритиного дома. Если и случались недолговечные романы, то происходили на «нейтральной» территории. Она хорошо выглядела, не была озабоченной дурой и почти все мужчины, познакомившись, пытались за ней ухаживать. Так что она, в отличие от многих одиноких сверстниц, даже могла выбирать. Но самые достойные, как правило, были женаты, и даже наслаждаясь физической близостью с нею, даже привязавшись, о большем не заговаривали. Да и она не стремилась во что бы то ни стало «выкорчевать» очередное увлечение из семьи. Слишком много примеров было вокруг, когда подобный эксперимент заканчивался судорожным метанием между прежней и новой жизнью: оставленными детьми и «молодой» женой, подсознательным сравниванием, неизбежными угрызениями совести и прочей мутотенью, борясь с которой, второй жене всю оставшуюся жизнь приходилось доказывать свое право быть п е р в о й.
Она много и с удовольствием работала, и теперь была главным бухгалтером крупной фирмы — карьерный потолок для женщины ее возраста и честолюбия. Маргарита сделала в квартире капитальный ремонт по евростандарту, купила новый роскошный красно-бордовый с высоким ворсом ковер в гостиную, сменила мебель и наполнила кухню всевозможными современными приборами, еще более упростившими ее кулинарные манипуляции.
По вечерам ее привычно встречали стерильный уют и покой. Вот только в последнее время в чашу сладкого умиротворения стали просачиваться горькие капли одиночества. Никто не оставлял следов на сверкающем паркете, грязной посуды или разбросанной одежды, но и поговорить было не с кем, и жизнь порой вдруг казалась пугающе бессмысленной.
Вот она и попыталась познакомиться с «одиноким интеллигентным мужчиной без вредных привычек» самым современным и ни к чему не обязывающим способом — на сайте в Интернете.
…И вот сегодня для этого самого мужчины Маргарита Павловна готовила обед. Как и все, что она делала, он был безупречен — легкие закуски, курица по-французски, запеченная с соусом «Бешамель», жюльен, салат с ананасом… Дорогое французское вино. Мороженое и ликер.
Закончив кухонные хлопоты, раскрасневшаяся у плиты Маргарита решила, что самое время привести себя в порядок, и отправилась в душ, чувствуя, как нарастает легкое волнение ожидания. Сегодняшний визит должен что-то определить в их дальнейших отношениях. Что-то ей подсказывало, что целованием руки дело явно не ограничиться и она невольно представляла, к а к это произойдет, стараясь предусмотреть все детали — от музыки, сопровождающей обед, до свежего белья в спальне. Он ей нравился, она хотела его близости и в то же панически боялась разочароваться. Или разочаровать…
Все было уже готово, оставалось лишь накрыть на стол. Она достала льняные салфетки и свечи. Расставила приборы.
Когда раздался звонок в дверь – Маргарита была уже во всеоружии. Очаровательная и благоухающая. Новое платье – синее с белым – делало ее стройной и элегантной.
Валерий был безупречен. Принес цветы и изящную корзинку с фруктами.
Они ужинали, весело переговаривались, он хвалил блюда и подливал вино в бокалы. По комнате разливалась негромкая музыка. И Маргарита чувствовала, как тает прежняя натянутость и, то ли от вина, то ли от этого неминуемо приближающегося момента скорого близкого узнавания, она становится все более мягкой и «отзывчивой».
Они уселись на диван, Валерий как бы невзначай закинул руку на спинку, почти касалась ладонью ее плеча, и Маргарита почувствовала, как внутри теплым комом нарастает желание… Она опустила глаза и вдруг почти у самых ног на ярком ворсе ковра увидела невесть откуда взявшуюся длинную толстую белую нитку… Выпавшую, скорее всего, из салфетки и нагло лежавшую теперь здесь беспардонным укором окружающей абсолютной безупречности…
Эта нитка не давала ей покоя, и даже когда она откинулась глубже на спинку дивана, та все равно лезла в глаза и все портила… А потому, едва Валерий на секунду отвернулся, чтобы поставить на столик пустой бокал, Маргарита быстро наклонилась, подхватила нитку и так же резко выпрямилась.
Громкий вопль, огласил комнату. Валерий со страдальческой миной зажимал руками нос, а из под пальцем уже просачивалась тонкая красная струйка… Видно избавившись от бокала, решился, наконец, приникнуть к ней и получил прямо по носу ее упругим затылком…
Через несколько минут незадачливый герой-любовник сидел на том же диване с ватными тампонами в ноздрях и льдом, завернутым в злополучную салфетку, на переносице, а над ним хлопотала бормочущая какой-то вздор Маргарита. А еще через полчаса, вяло отшучиваясь, он удалился. Да она и не пыталась его удерживать. Ибо уже с трудом представляла себе «ночь любви» рядом с этим распухшим, посиневшим и унылым носом.
Заперев дверь, Маргарита вернулась в комнату и принялась убирать со стола, методично составляя на поднос и перетаскивая в кухню блюда и тарелки. Потом надела передник — мыть посуду. Сперва тонкие стаканы, потом ножи и вилки… Последней на очереди оставалась тарелка Валерия. Она взяла ее в руки и вдруг весь сегодняшний вечер от ее методичного помешивания соуса до этой злополучной нитки «прокрутился» в памяти. «А счастье было так возможно…» Ирония не принесла привычного утешения, как и блеск никеля и керамики ее любимой безупречной кухни…
С секунду еще Маргарита смотрела на эту тарелку и вдруг, совершенно неожиданно для себя, — разжала пальцы.
Осколки и брызги соуса, усеявшие серую плитку пола, почему-то не вызвали привычной досады. Напротив, внутри росла новая, веселая и пугающая бесшабашность. Предчувствие иного, пока не ведомого, но совсем не похожего на прежнее мироощущение. Что-то менялось в ней, неотвратимо и безвозвратно. Маргарита чувствовала это и тихо торжествовала.
Почти как тогда, много лет назад, в полулюксе старого зимнего санатория…
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Светлана Володина: БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ. Рассказ.
Мелодрама, но такая психологически точная и классически безошибочная, что в этих страницах стоит пожить.
14.05.08 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|