h Точка . Зрения - Lito.ru. Светлана Володина: БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ (Рассказ).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Светлана Володина: БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ.

В мелодраматическом жанре так редко встречается истинная художественность, здоровая ирония и добротная живописность с подтекстом тонкого психологизма. Прошу прощения за субъективизм, но лично я терпеть не могу этот жанр, и без зазрения совести обзываю подобное чтиво женскими соплями. Но этот рассказ – редчайшее исключение, прочитанное мною с удовольствием и до конца. Браво!
Умиляют живые черточки и детальки, из которых плавно вылепливается характер героев. Так точно, по-чеховски и толстовски, в лучших классических традициях: «Маргарита, облачившись в любимый югославский костюм, спустилась в актовый зал».
Тема с идеей вроде бы тривиальные, но какая подача! Никакого новаторства тебе – но как животрепещуще, и не побоюсь этого слова – жизненно! Думаю, тут все дело в заряде, в душевной энергетике автора, которой каким-то образом удалось заключить частицы человеческого тепла в фонемы, морфемы, лексемы, семемы…
И вот она, Маргарита, за нескольких страниц насквозь изученная читателем, «опустила глаза и вдруг почти у самых ног на ярком ворсе ковра увидела невесть откуда взявшуюся длинную толстую белую нитку… Выпавшую, скорее всего, из салфетки и нагло лежавшую теперь здесь беспардонным укором окружающей абсолютной безупречности…» А дальше тААКое началось… Что именно - читайте сами.

Редактор отдела прозы, 
Елена Кутинова

Светлана Володина

БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ

«Муку обжарить до золотистого цвета, затем, помешивая, добавить полстакана молока или сливок...» Скользкое месиво на сковороде  меньше всего хотелось назвать «соус «Бешамель»» и оставалось лишь поверить на слово поваренной книге...
Сегодня на кухне происходило редкое для этого дома событие — Маргарита Павловна г о т о в и л а. То есть не просто варила кофе, яйца всмятку, незамысловатый супчик или, подгоняемая голодом, шинковала овощи, щедро поливая лимонным соком и оливковым маслом и частично поглощая при каждой пробе, а готовила настоящий обед. И не просто обед, а обед для мужчины, на этот самый обед приглашенного, а потому надо было, во что бы то ни стало, не ударить лицом в грязь. Впрочем, Маргарита и грязь — вещи не совместные в принципе, но об этом позже...
С мужчиной этим она познакомилась самым что ни на есть современным способом — в Интернете, и какое-то время они общались виртуально, стремясь во что бы то ни стало перещеголять друг друга интеллектом. Через месяц он  настоял на свидании, и, обуреваемая сомнениями (а вдруг она ему не понравится?.. а вдруг он окажется маньяком!..), Маргарита мужественно согласилась.
В условленный день и час за столиком кафе ее ожидал Валерий — немолодой, но и не старый, не красавец, но и не урод, не толстый и не худой — в общем, вполне приличный экземпляр мужского пола, при ближайшем рассмотрении оказавшийся еще и не дураком. Они проговорили часа полтора, и Маргарите с удовлетворением ощутила, что тоже ему понравилась. Все еще осторожничая, она ловко обошла вопрос о «ее телефончике», и тогда он сам нацарапал на бумажке несколько цифр: «Буду счастлив услышать Ваш голос...»
Выдержав приличествующую паузу, она позвонила дня через три, и Валерий стал настойчиво напрашиваться в гости. Это уже было серьезно. Одно дело пудрить мужику мозги в Интернете, и совсем другое — впустить в свой дом и к тому же остаться с ним наедине... С другой стороны, если бесконечно выкобениваться можно этого самого мужика запросто и потерять, и Маргарита Павловна снова согласилась, назначив рандеву следующим вечером.
В половине восьмого она стояла перед зеркалом в сиреневом трикотажном платье (в меру открытое, в меру облегающее) и вдевала в уши любимые серьги из белого золота. Готовая ко всему, Маргарита убрала с глаз подальше ценные вещи и приняла душ с дорогим душистым гелем для интимной гигиены.
На изящном стеклянном столике была сервирована изысканная закуска: крошечные бутерброды и пирожные, фруктовая нарезка, ощетинившаяся пестрыми пластиковыми вилочками, клубника в хрустальной вазочке. В холодильнике дожидалась своего часа бутылка шампанского. Впрочем, шампанское он принес с собой, а также цветы и конфеты — в лучших традициях… Они очень мило посидели, поговорили о том, о сем. Послушали музыку. Валерий был сдержан, галантен и, казалось, вовсе не думал посягать на ее прелести, лишь нежно поцеловал руку на прощание.
Потом они дважды ходили в театр. Провожая, он не позволял себе ничего лишнего, не торопил события, явно предоставляя ей самой право сделать первый шаг. И Маргарита решилась. Позвонила в конце недели, пригласила его в субботу к себе на обед и вот теперь старательно осваивала тонкости французской кухни.
Маргарите Павловне было уже… ну скажем, за сорок, и предательские «трещинки» (как называла морщины внучка соседки) на ее лице становились все заметнее, а глаза сразу выдавали бессонную ночь или недомогание. В ее жизни прочно воцарилось внешнее благополучие, вот только семьи не было. Прежде это особо ее не волновало, но с каждым годом, с каждым седым волоском в прическе или очередной высвеченной беспощадным зеркалом «трещинкой» в душе росла тихая паника, а завистливые вздохи заморенных мужьями-детьми-внуками подруг уже не вызывали сытого удовлетворения. К тому же она вовсе не была «убежденным холостяком». Даже замужем побывала...
Маргуше (как звали ее однокурсники производно от Марго и Марфуши с явным акцентом на последнюю) было тогда двадцать, и она влюбилась в немногословного голубоглазого Толика с биофака, который никогда не хохмил и не выпендривался, но и занудой при этом не был. Маргуша обаяла, «обволокла» его, как только могла, и на третьем курсе, повергнув в недоумение и оторопь Толиковых родителей, все еще считавших свое чадо ребенком, они поженились, сняли квартиру и принялись создавать в ней ячейку общества.
До Толика у Маргуши было два-три недоразвитых романа, так и не завершившихся дефлорацией,  муж был ее первым мужчиной, и потому долгое время она считала, что интимная близость — это пять минут возни и сопения в темной комнате под одеялом. А поскольку теле- и кинопродукция тех лет еще не давали повода для дискуссии об эротике и порнографии, то и развеять ее заблуждение до поры  до времени было некому.
Жизнь текла размеренно. Они закончили институт, вступили в кооператив, и Маргуша, наконец-то, могла сколько душе угодно скоблить, мыть,  чистить и украшать свою собственную квартиру. Она была фанатиком чистоты и порядка. Каждой вещи в доме раз и навсегда было отведено свое место, и если Толик по рассеянности вешал, к примеру, рожок для обуви на крючок для плаща или попросту забывал на обувной полке в прихожей, Маргуша коршуном  бросалась на этот вопиющий беспорядок и водворяла предмет на место — специальный декоративный гвоздик слева от двери между выбивалкой для ковров и одежной щеткой в футляре.
Пыль и паутина в среде ее обитания исключались абсолютно, полы мылись трижды в неделю, не считая ежемесячной  генеральной уборки с применением целого арсенала моющих и чистящих средств.
А вот готовить Маргуша не любила. Сама она была абсолютно равнодушна к еде и считала, что можно утолять голод, обходясь набором самых простых продуктов и минимумом кулинарных манипуляций. Но главной причиной было, пожалуй, то, что всякая затянувшаяся сряпня неизбежно сулила дискомфорт в виде пятен, испачканной посуды, испарений и запахов… (По схожей причине она никогда не держала домашних животных.)  Поэтому Толик, который, как выяснилось, больше всего на свет любил вареники с картошкой и свою маму, частенько после работы заходил пообедать к родителям, что, впрочем, супругу его совершенно не напрягало.
Однажды зимой, собираясь на работу, Маргарита нагнулась застегнуть молнию на сапоге и внезапно почувствовала острую боль в пояснице. С трудом добравшись до телефона, она вызвала врача и  три недели просидела на больничном с диагнозом «воспаление седалищного нерва», измученная инъекциями и физиопроцедурами. Но и потом боль нет-нет да и напоминала о себе, ограничивая ее, особенно в любимых домашнеуборочных делах. А потому, когда месяца через два в отделе предложили «горящую» путевку в санаторий,  она, скрепя сердце, предчувствующее катастрофические разрушения в отлаженной бытовой системе, оставила Толика «на хозяйстве» и поехала в Кисловодск.
Отдыхающих в санатории в это время года было мало, и Маргариту Павловну, к ее великой радости, разместили одну в двухместном полулюксе, только что отремонтированном, а главное, ежедневно подвергающемся довольно сносной влажной уборке. Кормили тоже вполне прилично.
Публика в  санатории была «зимняя»: бодрые пенсионеры танцевали фокстроты по вечерам и громко обсуждали последние новости и сериалы в очереди на массаж. В перерывах между походами на многочисленные процедуры Маргарита читала, гуляла по заснеженному парку. Если телепрограмма не предлагала ничего интересного, посещала «культурно-развлекательные мероприятия». Так прошли две недели и Маргарита начала уже уставать от этого вынужденного однообразия.
В воскресенье, чтобы хоть немного развлечься, Маргарита, облачившись в любимый югославский костюм, спустилась в актовый зал послушать заявленного на этот вечер поэта и заметила «новое лицо» — высокого блондина в сером пуловере. (Собственно, прежде всего она разглядела именно пуловер — точно такой же, выстояв часовую очередь в универмаге, купила перед отъездом, чтобы в марте подарить Толику на день рождения.) Сперва Маргарита решила, что это и есть обещанный им на сегодня «любимец муз», но тут на сцену взбежал тщедушный «юноша бледный со взором горящим» и, ерзая лицом, с места в карьер принялся торопливо выкрикивать плохо рифмованные строчки, словно пытаясь поскорее от них избавиться.
Минут пять Маргуша пыталась проникнуться, сосредоточенно морща лоб, и вдруг услышала шепот у самого уха: «У  Вас такое страдальческое выражение лица, что мне Вас ужасно жалко, как и себя, впрочем...»  От неожиданности она едва не подпрыгнула. Обернулась и встретилась взглядом с тем самым «пуловером». Маргарита дернула плечом, дескать, какое кому дело до чужих эмоций, и, придав лицу максимально одухотворенное выражение, снова «припала к роднику», который, впрочем, скоро иссяк. Поэт, словно шарик, из которого выпустили воздух, выдохся и сник. Культмассовик призвал публику «задавать вопросы», которых, конечно, не нашлось. Под жидкие аплодисменты длинноволосое дарование покинуло зал, и все шумно задвигались, убирая стулья и переходя к неформальной части — ежевечерней танцевальной разминке.
Маргуша, потихоньку зевнув, собралась было подняться в номер, как вдруг рядом «материализовался» давешний мужик и снова с нею заговорил: давно ли она здесь, и не просветит ли его, потому как он только что приехал, на счет здешних правил, порядков и прочих нюансов санаторной жизни. Дабы не показаться невежливой, ей пришлось что-то ему отвечать, тем временем включили магнитофон, пенсионеры оживились и, ухватившись друг за друга, привычно затопотали по залу.
— Разрешите Вас пригласить, — галантно склонил голову ее собеседник.
«А почему бы и нет…» — все еще довольно равнодушно подумала Маргуша.
Он танцевал безупречно. Она и сама была довольно пластична, но с ним любая женщина была бы королевой танцплощадки. Сильные руки, мягко обнимая, уверенно вели ее в танце, и Маргарита буквально плыла над паркетом, получая от привычных движений давно забытое удовольствие. От незнакомца пахло  хорошим одеколоном,  немного сигаретами и еще чем-то острым, притягивающим, и то ли от этого запаха, то ли от танца сердце Маргариты вдруг забилось чаще.
— Меня зовут Павел, — представился он на втором круге.
— Маргарита.
— О, совсем как у Булгакова… Вы часом не ведьма?
Маргарита вспыхнула: ничего себе шуточки! Но Павел тут же исправился:
— У Вас завораживающий взгляд. Как только я вас увидел, сразу понял, что Вы необыкновенная женщина.
Они танцевали до тех пор, пока послушный внутреннему распорядку массовик не пожелал всем спокойной ночи. Павел проводил ее до двери и шутливо раскланялся.
На следующее утро Маргарита проснулась уже совсем в ином настроении. Вместо того, чтобы, наспех умывшись, облачиться в спортивный костюм или первый попавшийся свитер, она встала на час раньше, тщательно привела себя в порядок, перемерила кучу вещей и остановилась на темных брюках,  просторном голубом блузоне и сабо на платформе, делающих ее выше и стройнее. Вдела в уши маленькие серебряные серьги. Придирчиво осмотрела руки, стерла вчерашний лак,  заново покрыла ногти новым, бесцветным. И уже у двери еще раз оглядела себя в зеркало.
Вчерашний кавалер, однако, явно не спешил оценить всю эту красоту. Увиделись они лишь за завтраком. Павел умудрился поменяться местами с милой старушкой и оказался за одним столом с Маргаритой. Ел он красиво и с явным аппетитом, вел он себя вежливо и непринужденно, и, несколько смутившись поначалу, Маргарита вскоре тоже почувствовала себя гораздо свободнее.
День привычно заполнили ванны, прогревания и прочие лечебные мероприятия, но в душу Маргариты уже закралось легкое волнение, и она ловила себя на том, что невольно высматривает его в коридорах. За обедом они снова сидели рядом, а когда во время ужина была оглашена вечерняя культурная программа, Павел вдруг предложил зайти за нею перед началом. Маргарита неопределенно пожала плечами, дескать, мне все равно, но сердце екнуло. Вернувшись в номер, она быстренько убрала в сумку кое-какие мелочи, висевшие на стульях, приняла душ, переоделась и причесалась. Через полчаса в дверь постучали, и на пороге появился он — безупречно элегантный в светлом костюме, рубашке в тон и темно-полосатом галстуке.
— Да у Вас тут просто гнездышко, — удивленно оглядел он номер, который Маргарита еще в первые дни с помощью каких-то салфеток, любимых предметов и безделушек  постаралась максимально «одомашнить».
Они отправились проводить организованный досуг. Все, что произошло потом, уравновешенная и рассудочная Маргарита много раз вспоминала и не могла себе объяснить. Они танцевали, в какой-то момент он коснулся щекой ее щеки, и она почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Маргарите жутко захотелось прижаться к нему всем телом и еще захотелось, чтобы он ее поцеловал…. И когда, проводив до номера, он что-то сказал о кофе, Маргарита уже без колебаний распахнула перед ним дверь.
Они вошли в темный коридор и, не включая света, она дрожащей рукой повернула ключ в замке, а он уже обнимал ее, нежно касаясь губами щеки, уха, шеи… Но самое потрясающее случилось потом, когда, обласканная, она почувствовала его в себе и сладкое облако вдруг неожиданно сменило резкое и доселе неведомое ей блаженство. Маргарита вскрикнула и застонала, голова закружилась, и сознание на миг вдруг куда-то пропало, а он все любил и любил ее и когда, тоже обессилев, откинулся на спину, Маргарита обхватила руками его шею и слезы сами собой потекли у нее из глаз. Он целовал ее мокрые щеки, гладил  плечо, озадаченный — не сделал ли больно, но она только сильнее прижималась к нему. И он, конечно, не понял, что в эту ночь она впервые почувствовала себя настоящей женщиной,  испытала  не просто первый в жизни оргазм, а потрясение от неведомого прежде наслаждения близостью. И когда после, уже не стесняясь собственной наготы, она стояла вместе с ним под душем, а потом, обняв, лежала рядом, это была уже другая Маргарита, познавшая и искушенная. И тихо торжествовала про себя, что судьба все же подарила ей это чувство, о котором раньше она могла лишь смутно догадываться.
Павел ушел от нее рано утром, но все равно на следующий день на них уже поглядывали и пошушукивались. Маргарите, однако, не было до этого ровным счетом никакого дела. Она чувствовала себя желанной и молодой.  Открытие, что она тоже может, казалось, обновило клетки ее души, жившей по строго заведенному распорядку в прежнем загоне «хорошо — плохо». По утрам она рассматривала себя в зеркало, узнавала и не узнавала…
До конца ее путевки оставалась неделя, и они провели ее вместе, почти не расставаясь. Ездили в город, ходили в кино, накупали на щедром даже зимой южном рынке всякой всячины и весело поедали все это ночью, проголодавшись. Присматривали в магазинах подарки и сувениры, он — жене, она — Толику, оставшимся в той,  другой жизни, не имевшей к ним сегодняшним никакого отношения.
Наступил день ее отъезда и Маргарита специально собралась заранее, чтобы вечер и ночь провести с Павлом.
— Ты позволишь мне звонить? — спросил он, целуя ее на прощанье.
И Маргарита написала на вырванном из записной книжки листке номер рабочего телефона и зачем-то свой домашний адрес. На следующий день он проводил ее на вокзал, а сам вернулся в санаторий долечивать язву.
В дороге Маргарите взгрустнулось, и даже слезы навернулись на глаза — все же она успела к нему привязаться… Но житейская мудрость взяла верх и она уговорила себя, что, мол, роман романом, а жизнь жизнью и не известно еще, как жизнь с таким как Павел может обернуться. А Толик он свой, проверенный годами. Да и квартира у них общая…
Ей даже стало совестно, что за последнюю неделю она ни разу ему не позвонила. Правда и Толик звонил ей в санаторий только однажды, на второй день после ее приезда…
Дома ее ждали неожиданные порядок и чистота. «Наверное, свекровь постаралась», — подумала Маргарита и, наскоро переодевшись и хлебнув чаю, принялась делать собственную  уборку, переставляя, раскладывая и оттирая. К шести часам, когда должен был вернуться с работы Толик, это была уже совершенно е е квартира и, развесив на балконе выстиранные свои вещички (пустая сумка надолго, как ей казалось, была отправлена в кладовую), Маргарита поджидала мужа и даже готовила его любимый салат «Оливье».
Но Толик не пришел ни в шесть, ни в восемь. Маргарита начала волноваться и, решив, что он просто перепутал день ее возвращения и по привычке зашел пообедать к родителям, позвонила свекрови. Услышав голос невестки, та явно смутилась и фальшиво-радостным голосом принялась оживленно расспрашивать о ее здоровье. Отделавшись общими фразами, Маргарита попросила к телефону Толика, на что свекровь, смутившись еще больше, ответила, что Толика у них нет, но пусть она не беспокоится, он ей обязательно позвонит и сам все объяснит, и, оставив озадаченную невестку строить догадки, повесила трубку.
Маргарита вернулась на кухню, машинально поправила завернувшуюся салфетку у второго прибора на столе, еще раз протерла и без того сверкающую нержавеющую поверхность раковины, да так и осталась стоять возле нее с тряпкой в руках. Что-то произошло. Что-то нагло вклинилось и нарушило привычное течение  жизни, к которому она там, в поезде, приготовилась вернуться… Маргарита легла на диван и, тупо переключая телевизионные каналы, недоумевала: куда же и по какой такой причине мог запропаститься Толик?
Он пришел на следующий день. Но не один. За спиной маячила «причина» — лет двадцати пяти, с черной прямой челкой до самых глаз и немного выдающейся вперед нижней челюстью. «Лошадь Пржевальского» тут же окрестила ее про себя сразу все понявшая Маргарита. Толик что-то лопотал, а «лошадь» время от времени резюмировала его монолог короткими четкими фразами типа: «Мы ни на что не претендуем…», «Он возьмет только личные вещи…».
В общем, все обошлось тихо и интеллигентно. Дорожная сумка была вновь вынута из кладовки и набита Толиковой одежкой, а две извлеченные с антресолей коробки — его книгами и разными мелочами, включая пресловутую зубную щетку и домашние тапочки. Маргарита молча сунула туда же пакет с привезенными для него подарками — не выбрасывать же…
Вызвали такси, Толик еще немного потоптался в прихожей, пока «лошадь», высокомерно дернув головой, («Ну совсем как цирковая!..»), не вышла за порог, и Маргарита осталась одна.
Она включила телевизор, но через пять минут поняла, что не все равно не воспринимает происходящее на экране. Тогда, чтобы хоть чем-то себя занять,  принялась разбирать вещи в шкафу и в глубине наткнулась на какой-то пакет. Это был тот самый серый пуловер с ромбами. И только теперь она расплакалась. От растерянности и несправедливой, как ей казалось, обиды, и еще оттого что  вспомнила Павла и вдруг затосковала…
С этого дня она с надеждой ждала его звонка, все еще не решив, сказать ли ему про «исход» Толика из ее квартиры и жизни или нет? С одной стороны, она теперь свободна, но с другой — не свободна, а брошена, и это ее немного  уязвляло. К тому же формально она все еще была замужем…
Все решилось само собой. Павел позвонил. Она, дабы не разоблачиться перед здесь же сидящими коллегами, «напомнила» ему номер своего домашнего телефона. И тем же вечером без особых предисловий он объявил, что санаторий ему уже порядком осточертел, «сбежав» раньше срока, он очень хотел бы по дороге домой повидаться с нею, если это только возможно. Маргарита задумалась. Все ее естество тосковало, и нынешняя ситуация как нельзя больше располагала к тому, чтобы продолжить их отношения. Но одно дело предаваться страсти в санаторном номере, на чужой, временной постели с таким же временным мужчиной, и совсем другое — впустить его в свой дом и в свою жизнь. И она… согласилась.
В субботу Маргарита встретила его на вокзале и, ограничившись какими-то невнятными объяснениями, привезла к себе. Только тут она поняла, как соскучилась. Один запах его одеколона, такого родного тела заставил ее на время забыть и о Толике с его «лошадью» и обо всем на свете. Утром, пока Павел принимал душ, Маргарита отправилась на кухню готовить завтрак. Сварила кофе. Нарезала сыр, колбасу. Намазала маслом тосты. Он появился свежий и жизнерадостный.
— Ух, какая красотища! Еще бы яичницу из трех яиц!
Маргарита принялась жарить яйца.
— А на обед хорошо бы борща со сметаной, знаешь украинского, со свеколкой, чтобы ложка стояла! А то эти санаторные супчики у меня уже в печенках…
Борщ Маргарита терпеть не могла, а потому сроду не варила. Однако решила наступить-таки на горло собственным вкусам и сразу после завтрака принялась варить бульон. Потом они с Павлом, провожаемые любопытными взглядами подъездных старушек, вышли погулять и заодно купить овощи для пресловутого борща.
Нехитрую технологию приготовления этого блюда она, конечно, знала и вернувшись принялась мыть, чистить и измельчать овощи. Раковина наполнилась кожурой и обрезками капустных листьев, кипящая в сковороде томатная паста усеяла кафельную плитку оранжевыми брызгами, то там то здесь на полу виднелись крошечные морковные и свекольные стружки, тут же окрасившие белоснежный линолеум… Но самое ужасное — в кухне распространился отвратительный запах вареной капусты. Маргарита мужественно переносила тяготы кулинарной службы, утешаясь только тем, что все это скоро закончится и она будет вознаграждена за свои страдания.
Она сделала для себя легкий овощной салатик, накрыла стол и позвала сидящего у телевизора Павла обедать.
— Риточка, там такой матч потрясающий! Давай поедим в гостиной!
На полу в гостиной лежал бежевый ковер, а потому доступ с едой туда исключался. Но Маргарита и с этим смирилась. Перетащили к телевизору журнальный столик, принесли еду. Блаженно закатывая глаза, Павел ел борщ и рассыпался в похвалах.
— Риточка, ты чудо! Наконец-то нормальная человеческая еда! Завтра рвану на рынок, привезу мяса и мы с тобой такой шашлычок в духовке на решеточке забомбим!..
Маргарита представила, как ее кухню, с белоснежными занавесками и сверкающими декоративными тарелками на стенах, заполняют клубы жирного чада, и чуть не заплакала. Она доела свой салат, взяла у чмокнувшего ее пахнущими борщом губами Павла грязную тарелку и молча пошла на кухню мыть посуду.
Этой ночью его объятия уже не казались ей такими упоительно сладостными. А утром она наткнулась на разбросанные у кровати носки, потом увидела в ванной не закрытый тюбик зубной пасты  и брызги пены для бритья на зеркале… Потом утюжила ему сорочку…
Маргарита даже пережила приготовление «шашлычка». Нарастающее раздражение так и просилось наружу,  сдерживало только одно — вечерним поездом Павел уезжал.
Проводив его, она до глубокой ночи «восстанавливала» свое жилище, с каждым отмытым пятном и разглаженной складкой постепенно обретая привычное душевное равновесие.
С тех самых пор мужчина не переступал порог Маргаритиного дома. Если и случались недолговечные романы, то происходили на «нейтральной» территории. Она хорошо выглядела,  не была озабоченной дурой и почти все мужчины, познакомившись, пытались за ней ухаживать. Так что она, в отличие от многих одиноких сверстниц,  даже могла выбирать. Но самые достойные, как правило, были женаты, и даже наслаждаясь физической близостью с нею, даже привязавшись, о большем не заговаривали. Да и она не стремилась во что бы то ни стало «выкорчевать» очередное увлечение из семьи. Слишком много примеров было вокруг, когда подобный эксперимент заканчивался судорожным метанием между прежней и новой жизнью: оставленными детьми и «молодой» женой, подсознательным сравниванием,  неизбежными угрызениями совести и прочей мутотенью, борясь с которой, второй жене всю оставшуюся жизнь приходилось доказывать свое право быть  п е р в о й.
Она много и с удовольствием работала, и теперь была главным бухгалтером крупной фирмы — карьерный потолок для женщины ее возраста и честолюбия. Маргарита сделала в квартире капитальный ремонт по евростандарту, купила новый роскошный красно-бордовый с высоким ворсом ковер в гостиную, сменила мебель и наполнила кухню всевозможными современными приборами, еще более упростившими ее кулинарные манипуляции.
По вечерам ее привычно встречали стерильный уют и покой. Вот только в последнее время  в чашу сладкого умиротворения стали просачиваться горькие  капли одиночества. Никто не оставлял следов на сверкающем паркете, грязной посуды или разбросанной одежды, но и поговорить было не с кем, и жизнь порой вдруг казалась пугающе бессмысленной.
Вот она и попыталась познакомиться с «одиноким интеллигентным мужчиной без вредных привычек» самым современным и ни к чему не обязывающим способом — на сайте в Интернете.
…И вот сегодня для этого самого мужчины Маргарита Павловна готовила обед. Как и все, что она делала, он был безупречен — легкие закуски, курица по-французски, запеченная с соусом «Бешамель», жюльен, салат с ананасом… Дорогое французское вино. Мороженое и ликер.
Закончив кухонные хлопоты, раскрасневшаяся у плиты Маргарита решила, что самое время привести себя в порядок, и отправилась в душ, чувствуя, как нарастает легкое волнение ожидания. Сегодняшний визит должен что-то определить в их дальнейших отношениях. Что-то ей подсказывало, что целованием руки дело явно не ограничиться и она невольно представляла, к а к  это произойдет, стараясь предусмотреть все детали — от музыки, сопровождающей обед, до свежего белья в спальне. Он ей нравился, она хотела его близости и в то же панически  боялась разочароваться. Или разочаровать…
Все было уже готово, оставалось лишь накрыть на стол. Она достала льняные салфетки и свечи. Расставила приборы.
Когда раздался звонок в дверь – Маргарита была уже во всеоружии. Очаровательная и благоухающая. Новое платье – синее с белым – делало ее стройной и элегантной.
Валерий был безупречен. Принес цветы и изящную корзинку с фруктами.
Они ужинали, весело переговаривались, он хвалил блюда и подливал вино в бокалы. По комнате разливалась негромкая музыка. И Маргарита чувствовала, как тает прежняя натянутость  и, то ли от вина, то ли от этого неминуемо приближающегося момента скорого близкого узнавания, она становится все более мягкой и  «отзывчивой».
Они уселись на диван, Валерий как бы невзначай закинул руку на спинку,  почти касалась ладонью ее плеча, и Маргарита почувствовала, как внутри теплым комом нарастает желание… Она опустила глаза и вдруг почти у самых ног на ярком ворсе ковра увидела невесть откуда взявшуюся длинную толстую белую нитку… Выпавшую, скорее всего, из салфетки и нагло лежавшую теперь здесь беспардонным укором окружающей абсолютной безупречности…
Эта нитка не давала ей покоя, и даже когда она откинулась глубже на спинку дивана, та все равно лезла в глаза и все портила… А потому, едва Валерий на секунду отвернулся, чтобы поставить на столик пустой бокал, Маргарита быстро наклонилась, подхватила нитку и так же резко выпрямилась.
Громкий вопль, огласил комнату. Валерий со страдальческой миной зажимал руками нос, а из под пальцем уже просачивалась тонкая красная струйка… Видно избавившись от бокала, решился, наконец, приникнуть к ней и получил прямо по носу ее упругим затылком…
Через несколько минут незадачливый герой-любовник сидел на том же диване с ватными тампонами в ноздрях и льдом, завернутым в злополучную салфетку, на переносице, а над ним хлопотала бормочущая какой-то вздор Маргарита. А еще через полчаса, вяло отшучиваясь, он удалился. Да она и не пыталась его удерживать. Ибо уже с трудом представляла себе «ночь любви» рядом с этим распухшим, посиневшим и унылым носом.
Заперев дверь, Маргарита вернулась в комнату и принялась убирать со стола, методично составляя на поднос и перетаскивая в кухню блюда и тарелки. Потом надела передник —  мыть посуду. Сперва тонкие стаканы, потом ножи и вилки… Последней на очереди оставалась тарелка Валерия. Она взяла ее в руки и вдруг весь сегодняшний вечер от ее методичного помешивания соуса до этой злополучной нитки «прокрутился» в памяти. «А счастье было так возможно…» Ирония не принесла привычного утешения, как и блеск никеля и керамики ее любимой безупречной кухни…
С секунду еще Маргарита смотрела на эту тарелку и вдруг, совершенно неожиданно для себя, — разжала пальцы.
Осколки и брызги соуса, усеявшие серую плитку пола, почему-то не вызвали привычной досады. Напротив, внутри росла новая, веселая и пугающая бесшабашность. Предчувствие иного, пока не ведомого, но совсем не похожего на прежнее мироощущение. Что-то менялось в ней, неотвратимо и безвозвратно. Маргарита чувствовала это и тихо торжествовала.
Почти как тогда, много лет назад,  в полулюксе старого зимнего санатория…

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Светлана Володина
: БЕЛАЯ НИТКА НА КРАСНОМ КОВРЕ. Рассказ.
Мелодрама, но такая психологически точная и классически безошибочная, что в этих страницах стоит пожить.
14.05.08

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275