Михаил Майгель: дети розенталя.
Стихи Михаила Майгеля нужно читать только в тишине. Иначе вы пропустите это тончайшее звуковое кружево, игру полутени и полусвета, рисунок пером.
Очень хорошо вслушаться и вчитаться – и откроется эстетика изысканной сдержанности (не без доли иронии – взять хоть бы заголовок).
Кажется, что форма внешне проста (взять хотя бы стих в жанре считалочки) – но за ней глубина и сложность, внимание к мельчайшей мелочи.
Кажется, что интонация легка и весела – но как важно всё, что говорится.
Всмотритесь. Перечитайте.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Владимир Захаров
|
дети розенталя
дети розенталя
Все мы дети розенталя, покаянная братва,
Нам успешно заменяли все живое на слова,
Подменяли нас с любовью – упасет, мол, от беды.
Мы теперь плюемся кровью на бумагу, вот следы.
Нам бы строем, нам бы роем поутру жужжать как все -
И на это неспособны поросята по росе.
Ангел кличет бесподобно, поднимаясь в небеса,
Отчего же прежним гноем пахнет новая роса?
Бьет хорей под слоем темы, набирает силу ямб,
Кружат буквы и фонемы, заменители души.
Мы покружим, мы послужим по чиновничьим раям,
Мы красивые снаружи, только нас не потроши.
Мы торгуем наши слоги за какой-нибудь пятак,
За одной монетой лучше, за не трогайте меня.
Мы давно уже не боги в банде уличных собак,
Наши скорченные души потемнели без огня.
Все мы дети розенталя, кудри вьются у детей,
Под рукой шуршит бумага, дышит вечность – тоже тать.
Вы давно ли не читали наших книжек и статей?
Нам об ужасах гулага надо снова вам сказать!
поздняя элегия
Кино не досмотрели, кончен бал,
погасли разом музыка и свечи.
На улицу, где шумный карнавал
ложится липкой пеленой на плечи
седых сивилл и юных подлецов,
в банальное ничто объединяя
героев легкомысленных канцон
и жриц маразматического рая.
Элегия! Какою обладать
ты глубиной должна для отраженья
вечерних вод усталого скольженья,
сколь емкие слова и выраженья
тебе его помогут передать?
Густеет ночь, и дряхлый арлекин
бредет по краю пропасти безвидной,
внимая ухом шепот жаркий, стыдный
последней из отчаянных терцин
с левреткою на тонком поводке;
либретто этой оперы не ново,
из пропасти взмывает к небу слово
и меркнет в ожидании другого,
зажатого в невидимой руке.
У края неба в старом амплуа
висит звезда, забытая на стреме,
снаружи ноет ветер. Пусто в доме
и пустотой наполнены слова,
которых в сцене вроде бы и нет;
напоминая съеденную птицу,
элегия ложится на страницу,
сценарий обретает свой сюжет.
Свободной ленты щелкает конец,
теперь впустую крутится бобина,
чей приземленный ход наполовину
ты проследил за сладкий леденец,
но он уже во рту почти растаял,
и ранний пес пришествие возлаял,
и вместе с вестью дуба дал гонец.
послание
Я не ответил на письмо –
Оно пришло ко мне само,
И по прочтении письма
Я тосковал весьма, весьма.
Я и не думал о зиме,
Я цифры складывал в уме,
Но поздним вечером зима
Ко мне пришла сама, сама.
И падал снег, и снег кружил,
И там, в метели, кто-то плыл,
То был не Ежик и не Сом –
Пожалуй, слишком невесом.
Как сон, как снег, как след на льду.
Он говорил: к тебе иду,
И плавным помавал крылом,
И спать улегся под столом.
Сижу. Молчу. Не жгу свечу.
О письмах думать не хочу.
Лишь белый гость в мохнатой тьме
Со мною помнит о зиме.
зима и лилии
Анне Мар
Лилии белы, а галки все утро галдели,
делали общее дело,
но не сумели, – вотще ожерелья следов.
Ветки под снегом коры спящего сока полны,
нежно обернуты шлейфом метели,
вихрем слепящего мела, ажуром немой белизны
ласково оплетены.
Ветки витают под снегом, а лилии белы,
лилии бледны,
опыт омелы им так нелегко перенять.
Грубые жемчуги луж цепко оправит тропа,
пусть неизысканно, были бы целы.
В кобальта темные бездны вонзается призрак серпа –
жница слепа.
Холод все резче, а лилии белы, и вены
легче надкрылий рассвета,
тоньше, чем пена, на дремлющий древний гранит
вдруг из тропических вод тихой волной внесена,
словно, плененная песней сирены,
в северно-серой Неве изумленно очнулась волна,
солнечной брагой хмельна.
упорство
жимолость жилы, сжимающая пружину
(зайдя с другого бока: знамением знака)
жадно, живо усиливая нажим –
а он все еще держится, вот же собака!
за гранью, которая слово-символ
отсылает в плоскость созвездий и снов,
излишек бы выжечь – жаль, не осилил,
жаль, не готов, но начнемте снова!
жимолость жилы… дурак ли выдумал,
гений ли гоголь, за кудыкину гору
всех пославший напрочь из виду, мал
рыжий творец, потерявший опору,
только вчера непосредственно бывшую,
пившую, евшую плоть словаря, и
жимолость жилы – ты слышишь? – и слышу я,
жадность жужжания в текст претворяя,
притворяясь точкой в конце абзаца,
жало втянув, подобравши жвалы,
жаль тут не жаль, а научат бояться, а
жимолость жилы – на рельсы, на шпалы
падала… надо ли? все мы так падали,
падали время и падали место,
не эста боно, ночами не спал дали,
бедра с часами рисуя честно.
жимолость жилы переживет меня,
выжили же – пелион и осса,
знака знамение сжато исходом дня
в первоначальную cхему вопроса.
памятка потребителю
загоняя стих под гвоздь последней строки
не забудь, что у смерти тоже легки шаги
что ее безупречно легкий и нежный фон
проницает твой город и каждый его район
накрывает твой угол в молчании как тайга
обнимает реку тесня ее берега
загоняя стих под гвоздь последней строки
сам не сгинь под рекой из камня на дне тайги
пейзаж с облаками
Облака кочуют по небу,
синие, белые –
пустотелые,
охрой и медью заката подкрашены, –
шпили и башни,
так высоко – не достать
ни рукой, ни клюкой.
Наверное, только у них,
там наверху
покой.
жалоба
Бороться и искать, сдаваясь понемногу –
Так судорогой внутрь пропаян каждый вдох.
Упихиваешь дух в корявую пирогу
И по теченью – ох…
Следи, как в облаках такие же извивы
Небесная река прокладывает вспять.
Лежи себе на дне, считай себе приливы
И не позорься, ять.
Пока коварный пульс копает под сосуды,
Живее всех живых яви себя, мертвец,
Изволь отдать долги, кредиты, займы, ссуды
И невзначай в тиши скончайся, наконец.
время
Бронза служит тлену, золото огню.
Каждую измену я не сохраню.
Каждый выдох плоти мне не передать:
Там, где не найдете, притаился тать.
Там, где не ищите, где невпроворот –
Звездная обитель, рыб подлунный ход.
Шелковые прядки под рукой Судьбы,
Страхи и догадки, боги и рабы.
Потайное слово обретает звук –
То, чему второго нет на мир вокруг.
Оседают башни на ларьки внизу:
Если очень страшно, я не довезу.
Добирайтесь сами, плотник и король,
По сигналу «занят» вызывайте ноль.
Словно бисер мелкий, с веток по весне
Облетают белки, мертвые во сне.
в нашей славной шотландской часовенке
По ночам не спит пиита –
Вот такая дольче вита.
Но не знает белый свет,
Что и днем не спит поэт.
Поступая очень мудро,
Спит он вечером и утром.
Потеряв свое ребро,
Дома спит и спит в метро.
Стоя спит и на работе,
Спит, как чай, который пьете,
Спит и в профиль, и анфас,
Как сурок, в который раз!
Оттого-то у пииты
Пахнет мятой дольче виты,
Выше неба, шире глаз.
Пять-четыре, три-два-раз.
ничего
выпадает чет и нечет
карп икру тихонько мечет
день окончен. воздух начат
не осталось ничего
ни ковриги, ни вериги
ни какой-то умной книги
никого и ничего и
кроме неба одного
впрочем, нет, осталась малость,
к сердцу тихому прижалась
к сердцу? значит, сердце тоже
где-то тикает в груди
значит, грудь – а к ней и руки
ум, который ждет науки
череп, волосы и ноги
подожди! не уходи!
видишь, музыка ослепла?
видишь, я восстал из пепла?
мне теперь уже не надо
помаленьку ничего
ни вериги, ни ковриги
ни ворюги, ни барыги
да и нас с тобою тоже
кроме неба одного
у пирса
Сгибая свой дух, перезрелый для боя,
ты бойко воруешь рукою другою,
воруешь украдкой, танцуешь вприсядку
и ешь мандарины на пирсе вприглядку.
Ты дышишь вприкуску последним муссоном
и движешься к берегу полднем бессонным,
несомый свободой последнего рода –
повешенным впору такая свобода.
Пылающим диском осеннего круга
ты ищешь дорогу в урочища юга,
но вьюга давно замела полотнищем
любимые мощи, источники пищи.
И рыщет, и свищет сквозняк оскуделый,
в стерильной коробке шурша между делом,
и, стенки сосудов плющом увивая,
последнюю песню тебе напевает –
о том, как волна возле пирса играет,
как в море удача тебя поджидает,
о тонкой тропинке у края обрыва,
о силе и соли, о воле прилива,
о рыбе, на крыльях блестящих парящей,
о жизни несбывшейся, ненастоящей.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Михаил Майгель: дети розенталя. Цикл стихотворений.
Кажется, что форма внешне проста (взять хотя бы стих в жанре считалочки) – но за ней глубина и сложность, внимание к мельчайшей мелочи.
Всмотритесь. Перечитайте.
20.06.08 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|