Олег Муругов: Волшебник.
Перед Вами невероятный, просто волшебный рассказ о высокой любви. И о разрушающей любовь прозе жизни. О нежности, самоотдаче, полёте чувств. И об обыкновенном мещанстве. Самое поразительное в том, как Олег Муругов сумел органично соединить в одном рассказе нежное и жёсткое, трогательное и хамоватое. Всё "Волшебнике", как и в жизни, соседствует и перетекает одно в другое – реальное в мистическое, прагматичное - в романтическое.
Неприятно поражает четвертый эпизод, когда читателя после возвышенной романтики резко, грубо, будто бы по лицу ударив, рывком спускают с небес на грешную землю. Не бунтуйте, когда будете читать этот эпизод; смиритесь, ибо это – авторский приём, так надо, так задумано; причём задумано и выполнено мастерски. Финал жесток и символичен. И, признаюсь, заставляет задуматься, пробивает коросту, которой мы все обросли, пытаясь отгородиться от проблем мира. Находясь под впечатлением финала, поневоле думаешь: "А так ли мы используем дар, который дала нам природа? Дала каждому из нас, только каждому – свой. Вправе ли мы бездумно проматывать то, что нам дано свыше? Гениальность композитора, талант врача, изобретательность оружейника, бойкое перо журналиста, мудрость политика? Транжирить налево-направо, размениваясь по мелочам, не думая об уникальности, о последствиях? Может задуматься, ДЛЯ ЧЕГО это дано?" Задуматься бы всем нам. И людям, и волшебникам.
Ах да, волшебники… Волшебники в рассказе… Да бог, с ними. Есть немного. Но не о них речь. Любителей дешёвенького, слащавого, быстро сляпанного на потребу моде фэнтези попрошу не беспокоиться. У Олега Муругова всё гораздо серьёзнее. И пусть название Вас не обманывает.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Юрий Лопотецкий
|
Волшебник
Эпизод первый.
Он решительно набрал полную грудь воздуха и… поскользнулся. Нога резко уехала вперед, вслед за ней туда же устремилась вторая. Смешно взмахивая руками, он пытался удержать равновесие, вовсе не желая падать, но с земным притяжением спорить, по большому счету, сложно и он завалился назад. Приложился спиной о клен и по стволу осел вниз, где воссоединился-таки с землей, в полном соответствии с законом то ли Архимеда, то еще кого.
С клена посыпался снег, облепляя его и придавая схожесть с дедом Морозом.
Она заливисто смеялась, глядя на комично-недоуменное выражение его лица, когда он, сидя на снегу и раскинув ноги, пробовал выгрести из-за шиворота быстро тающие снежинки.
- Ты уморительный! – сквозь смех сказала она.
Он встал и, отряхиваясь, согласился:
- Ага, я такой.
- Как снеговичок! И нос, вон, такой же красный, почти как морковка, – она прыснула вновь.
Он вздохнул и принялся отряхивать ноги.
Сегодня он собирался сделать это – сказать ей все. Но, странное дело, он, взрослый человек, полон нерешительности как семнадцатилетний юнец. Никак не соберется с духом. Чудно! Робеет и стесняется. Вот уж не думал, что пара достаточно простых и, в общем-то, незатейливых фраз окажется настолько сложной.
Помогая ему отряхнуть спину и крутя его как ребенка, она спросила:
- А мы в кино пойдем сегодня? – И добавила без всякой связи: - Скоро Ирка рожает. А там и лето придет…
- Чего, чего? – переспросил он, занятый своими мыслями, а точнее собираясь с духом.
- Ирке ведь рожать скоро! Беременная, а как прелестно выглядит!
Он отделался неопределенным междометием. Она же увлеченно продолжала развивать тему об Ирке и будущем ребенке, возможно девочки, пока не заметила, что беспокоящей ее теме уделяется мало внимания. Практически совсем не уделяется.
- Ты меня не слушаешь!
Он, смутившись, посмотрел на нее.
- Да нет, слушаю…
- Нет, не слушаешь! – она топнула ножкой, обутой в изящный сапожок. – Ну и не надо. Раз тебе неинтересно, буду на елки смотреть и молчать.
И демонстративно отвернулась в сторону.
На елках сидели немногочисленные грустные вороны и лениво перекаркивались между собой, с высоты неспешно разглядывая окрестности. Порой какая-нибудь птица брезгливо переступала лапками по ветке, и тогда с елки слетали маленькие комочки снега.
- Ксень! – позвал он. – Ну, извини, я это… задумался немного. Прости. Я слушаю тебя. Я очень внимательно слушаю. Ксе-ень… – он потянул ее за кончик розового шарфика.
Она продолжала молчать, незаметно поглядывая на него. Гос-с-споди! Да когда же он решится! Обними, поцелуй! Ну?
За три месяца их знакомства он ни разу пытался достичь близости. Не будешь ведь считать близостью церемонные поцелуи рук и приветственно-прощальные чмоки в щеку!
Он не стал ее обнимать, а вместо этого выпустил шарфик и сказал, а точнее промямлил:
- Я все…кхм… собирался сказать э-э… хотел тебе. Вот… Ну, я… мм… ну, это… ты, вот тоже… И это… кхм… Разве не так?
- Что? - она повернулась к нему, заинтересованно блестя глазами. Столь несвойственное для него, обычно непоколебимо уверенного в себе, начало фразы интриговало.
- Хорошо, - решился все же он сделать этот шаг.
Опустился на одно колено и, протягивая ей внезапно возникший в руке букет полевых ромашек, серьезно сказал:
- Ксения! Ни с одной из женщин я не испытывал желания быть всегда рядом и ни одна не приходила во снах. А ты приходишь… Ни к одной я не испытывал столько нежности, как к тебе… Мне всегда казалось, что в жизни чего-то не хватает, что она не полная… неполноценная. И только встретив тебя, я понял чего - мне не хватает тебя. Когда ты рядом мне хорошо. Когда тебя нет, я тоскую и мне плохо. Мир напрочь теряет свои краски и становится серым. Без тебя. Я тебя люблю … - он сделал паузу и еще раз медленно, словно пробуя слова на вкус, повторил:
- Да, я тебя люблю… Я хочу, чтобы мы были всегда вместе и прошу – стань мой женой! - В его висках легонечко кольнуло, будто кто-то маленький изнутри головы тыкал в висок серебряной иглой.
Ей ни разу не делали подобных признаний в зимнем парке, среди обсыпанных выпавшим накануне снегом деревьев. Ей вообще еще не делали признаний. Да и ромашек ей в конце января никто никогда не дарил.
Она потеряла дар речи от неожиданности. Эмоции теснились, толпились в ней, сменялись одна другой, удивление растерянностью, страх радостью… его слова зажгли в ней солнце, взорвавшееся салютом и рассыпавшееся брызгами разных цветов.
Он, сказав таки то, что собирался, ощутив нешуточное облегчение, незаметно перевел дух и пристально посмотрел ей в глаза, ожидая реакции.
- Саша, я… я… - у нее сорвался голос.
Она вздрагивающей рукой приняла букет, отводя взгляд и стараясь унять слезы, норовившие проложить две мокрые дорожки. Он продолжал стоять на колене, и она физически чувствовала умоляющий взгляд его красивых и чистых голубых глаз.
Букет разливал вокруг себя неуловимое тепло и запахи лета. На обрамленной лепестками желтой полянке одного из цветков недоуменно ёрзал жучек и никак не мог взять в толк, каким образом вместо цветущего поля очутился в зимнем лесу.
- Ой! – воскликнула она. – Божья коровка! Смотри, смотри, ползает! Холодно ей… сейчас замерзнет.
- Не замерзнет, ей тепло, – заверил он, беря ее за руку. – Я ее потом обратно отправлю.
Он поежился - от колена в снегу по организму постепенно расползался холод, но не вставал и не отводил от нее выжидательного взгляда.
Она счастливо засмеялась.
- Я боялась, что никогда не услышу… Я согласна, глупый, я давно согласна. Я согласна еще с нашей первой встречи и стану, да, я стану твоей женой! – она тряхнула головой, вздымая облако золотистых волос.
Он вскочил на ноги, по-ребячьи подпрыгнул несколько раз; раскинув руки, прокричал, распугивая ворон, бесшабашное «йо-хо!», сгреб ее в охапку и закружил. Пока вновь не поскользнулся. Они, счастливо смеясь, упали в снег. Он как истинный мужчина обеспечил ей наиболее комфортное падение и даже нисколько не поморщился, когда ее локоть врезался ему в живот, а наоборот, привлек к себе и, прижав плотно-плотно, надолго приник к ее губам…
Они еще долго дурачились в снегу, нарушая строгую тишину парка, барахтались, кидались снежками и целовались.
Немногочисленные вороны, каркали с осуждением и недовольно вертели клювами.
А потом он ее нес на руках по заснеженной аллее…
А потом, когда они, изрядно замерзшие, пришли к нему домой, он усадил ее в большое, уютное кресло и, укутав мохнатым зеленым пледом, согревал ее глинтвейном…
А потом она осталась…
Эпизод второй.
Свадьбу собирались сыграть в середине мая.
Будущие тесть и теща недоверчиво восприняли личность предстоящего мужа своей дочери. Расспрашивали с пристрастием, их волновало абсолютно все: как Саша живет и где живет, один ли, не один, кем работает и сколько получает, каковы перспективы, и что он себе видит в будущем. Ну и так далее. Больше всего их смутила туманность ответов касаемо работы, но здесь энергично вмешалась Ксения и заявила, что Саша коммерсант и у него свое дело. После чего ее родители - рядовые представители рабочего класса бывшего Советского Союза и люди высокоморальных принципов, любезно вбитых в них все тем же государством - несколько успокоились и, выведав, по их мнению, все интересное, торжественно дали свое согласие-благословление. И Ксения в тот же день переехала жить к нему.
Наступила суетливая пора подготовки к свадьбе. И вот здесь-то Саша и Ксения впервые разошлись во мнениях.
…Однажды он влетел в квартиру с горящими глазами и, возбужденно размахивая руками, вместо приветственного поцелуя, скидывая куртку, восторженно прокричал:
- Ксенька! Я сделал это, я сумел! Я молодец!
- А поцелуй где? – она встречала его в дверях, появившись из кухни, где творила ужин, руководствуясь поваренной книгой.
Вслед за ней в прихожую выплыли ароматы, будоражащие аппетит. Он нетерпеливо чмокнул ее в щеку и, не обращая внимания на запахи, ухватил ее за руку, потащил в комнату.
- Я сумел… Я сделал…
- Куда, куда в ботинках! – запротестовала она.
Он лишь отмахнулся и, оставляя грязные следы, с энтузиазмом массовика-затейника проник в стерильную чистоту комнаты. Огляделся, прикидывая что-то, одному ему известное, отодвинул в угол журнальный столик, чуть было не свалив стоящую на нем вазу, поставил Ксению посередине, напротив трюмо, сам плюхнулся в кресло, потер руки и, загадочно улыбаясь, сказал:
- Раздевайся, солнце!
Она непонятливо захлопала длинными ресницами и беспомощно посмотрела в сторону кухни.
- А… как же картошка, сгорит ведь… - пролепетала она, – ужин, вот, сама готовлю.
- Да черт с ней, с картошкой! Сейчас сама увидишь, раздевайся.
- Совсем? – неуверенно спросила она.
- Не, белье оставь. Хотя… давай полностью, так даже лучше будет! Заодно увижу, не напортачил ли где…
Весь из себя таинственный, он разжег в ней любопытство и, гадая, что за сюрприз может быть, Ксения обнажилась и осталась стоять в полумраке комнаты, самую чуточку стеснительно прикрываясь руками и вопросительно глядя на него.
- Ух! Какая ж ты все-таки красивая у меня! Какое тело! Теплый мрамор! Царица!!! Обожаю тобой любоваться! Ты знаешь, что на тебя можно смотреть целую вечность, забыв обо всем на свете и нисколечко не уставать? – с восхищением проговорил он.
- Знаю, - довольно сказала она, - но картошка…
- Забудь! Значит так, закрой глаза, сосчитай до десяти, а потом открывай.
- А что будет?
- Сюрприз, солнышко! Сама увидишь.
Она закрыла глаза и начала отсчитывать, слушая его неразборчивое бормотанье.
- Стоп, стоп. Подожди-ка, не считай… Я вот здесь чуть изменю… – он взял ручку, достал из заднего кармана джинсов сложенный бумажный лист, испещренный линиями и значками. - Так… Это сюда вставим… ага! ага…ага-а.
- Ну, что? – нетерпеливо спросила она.
- Минутку, любовь моя! Переставим местами, …тэк-с… точно! А это в конец… Все. Сейчас я сверюсь. …Готово! Нет, глаза открывать не надо, а по новой счет нужно вести. Только, прошу, не открывай глаз, угу? Итак, начали!
Она вновь стала считать.
На произнесенной цифре «десять» она почувствовала, как тело стало обволакивать нечто невесомо-нежное, невыносимо приятно ласкающее кожу, а в комнате разлился медово-цветочный аромат.
Она открыла глаза, увидела свое отражение в зеркале и ахнула, всплеснув руками и широко распахивая глаза: на ней было надето платье, из самых настоящих цветов!
Платье! Из живых цветов!!!
Она впала в краткое оцепенение, не веря своим глазам и ощущениям.
Она гладила цветы, она полной грудью вдыхала божественный запах, она, забыв обо всем на свете и ощущая себя маленькой девочкой, крутилась перед зеркалом, разглядывая платье.
Платье, без рукавов, из белых орхидей и ландышей плотно облегало ее точеную фигурку. Основу платья составляла тончайшая нить лунного цвета, - даже не нить, а скорее невесомые и туманно-прозрачные лунные лучики, испускающие в полутьме комнаты слабое сияние и именно лунное, какое бывает ясной и звездной ночью. Из нити росли цветы ландышей и орхидей с редкими вкраплениями незабудок. Ближе к подолу незабудок становилось больше, а по краю подола шли чайные розы. Декольте украшали бутоны тех же чайных роз. Фата состояла из нежных утренних росинок, а к плечам двумя фиалками крепился длинный шлейф тоже из росинок, но уже вечерних - менее прозрачных, чем на фате. Голову венчала легкая диадема, в центре которой переливался всеми цветами спектра на множестве граней овальный кусочек чистейшего и нетающего льда. На обнаженных руках, подчеркивая их изящность, были длинные, до локтей перчатки, из тех же лучиков, причем перчатки были не просто сотканы, а по ним скользили, перетекали один в другой, трудно уловимые глазом узоры. Удивительно, но, несмотря на пышность цветов, платье нисколько не полнило ее, а наоборот только подчеркивало неоспоримые достоинства фигуры.
Он с бесконечной нежностью смотрел на нее и не чувствуя квартиры парил где-то на седьмом небе, упиваясь ее красотой, ее радостью, ее ощущениями. И упивался до тех пор, пока картошка, встревоженная отсутствием внимания к себе, обиженно не вплела в цветочный аромат свой собственный, подгоревший.
- Упс, кажись того… - пробормотал он, вскакивая с кресла.
- Картошка! – воскликнула она, отрываясь от созерцания. – Сгорела! Я же предупреждала!
- Бегу… Да ты-то куда, я сам!
…Картошка сгорела капитально. Да не одна, а в компании с шампиньонами в сметане и овощной смесью. Сизый дымок заполонил собой кухню и вольготно висел в воздухе ленивым туманом.
Саша спешно выключил все конфорки и поднял крышку сковороды. То, что ранее было картошкой мстительно исторгнуло скопившуюся под крышкой гарь. Он мужественно поморщился и пихнул сковороду в раковину, под холодную воду. Раскаленная сковорода подмигнула скукоженными коричнево-черными кольцами лука и весело плеснула в лицо паром. Саша отшатнулся, выронил сковороду и метнулся к кухонной двери. Плотно закрыв ее, чтобы гарь не полезла хозяйничать в комнату, он устремился к окну и широко раскрыл одну створку окна. Однако сизый дым не имел абсолютно никого желания улетучиваться – ему здесь было хорошо, уютно и тепло, не то, что на улице в конце марта.
А на плите вопросительно потрескивали еще две сковородки помельче объемом, с тем, что недавно называлось шампиньонами и овощной смесью.
Саша взял газету и принялся ей махать, выгоняя дым наружу.
Ага, как же, выгнал. Дым деликатно расступался перед газетой и смыкался вслед за ней, завиваясь радостными клубами.
Поняв, что бессилен справиться с дымом, он сдался и, горестно вздохнув, покинул кухню, по пути задержавшись в коридоре и сменив ботинки на мягкие тапочки.
- Сгорело? – обреченно спросила она.
- Угу, - он покаянно кивнул головой, стоя в ореоле протянувшейся за ним гари.
- Жаль… Я так старалась… - ей действительно было жалко пропавшего ужина, которым она надеялась встретить его.
- Малыш, да не расстраивайся ты. Неважно ведь, есть ужин или нет его, ты ж действительно старалась и я ценю это. Правда-правда, очень ценю! И мне очень приятна твоя забота обо мне, - он подошел к ней и, приподняв фату, хотел поцеловать в губы.
Она в последний момент обидчиво отвернула лицо, и он лишь поцеловал щеку.
- Ну, не сердись, я больше не буду… дай в губки поцелую! Я волшебное слово знаю – по-жа-луй-ста! А? Дай поцелую… Потом самолично сделаю вкуснейшую яичницу, вот! …Все, больше не расстраиваешься?
- Расстраиваюсь! – буркнула она.
- Ну, дай поцелую и все пройдет – он обнял ее за талию.
- Цветы помнешь!
- Не помну. Они вообще не мнутся. В платье можно хоть лежать и ничего не станется ему. Я старался все учесть. А теперь поцелую, а?
Она сочла, что он уже достаточно проникся степенью своей вины и прочувствовал горечь ее обиды. Ведь она, толком не умевшая готовить, первый раз сама - сама! - сделала ужин, по ее мнению, превосходно-замечательный и, несомненно, вкусный – не зря ж по телефону пытала маму в течение сорока минут и мусолила поваренную книгу. И который был так равнодушно загублен. Ну как здесь не расстраиваться? Нет, правда, неужели так сложно было подождать какие-то десять минут?!
Конечно же, она позволила ему поцелуй, и мир был восстановлен, хотя где-то в глубине продолжал шевелиться некий червячок, но тот вскоре благополучно испустил дух, потрясенный платьем.
- Я целый месяц над заклинанием работал. И, вот он, результат, – гордо поведал он. – Ты в нем чудо как хороша!
Она вновь вертелась перед зеркалом, уже при включенном верхнем свете, рассматривая детали. Но при искусственном свете платье несколько теряло свое очарование и даже приобретало некую обыденность. Поэтому свет пришлось погасить, вместо этого он щелкнул пальцами, пробормотал короткое заклинание, и в комнате появилось несколько зажженных разноцветных свечей. Причем свет пламени отличался от цвета свечи, но гармонировал с ним…
А потом сказку пришлось закончить – заклинание пока было недолговечным, всего-то на пару часов, и это была лишь примерка, по его словам - он хотел довести платье до совершенства, что на ее взгляд было излишним, потому как она не видела в платье абсолютно никаких изъянов. Он опять попросил закрыть глаза и сосчитать до десяти, не желая, чтобы она видела, как исчезает платье, как бледнеет лунная нить, как цветы… Впрочем, это действительно неинтересно, пусть чудо останется чудом, без технически-бытовых, хотя и магических подробностей…
А потом она вновь стояла перед ним, полностью обнаженная и невыносимо привлекательная, призывно глядя на него…
А потом он зацеловывал ее всю – от розовых пяток до макушки, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее тела…
…А потом они обессиленные лежали на ковре, постепенно возвращаясь откуда-то оттуда, из необъятной вселенной, из звездного хоровода, сюда, в этот мир, к своим телам. И он, унимая гулко стучащее сердце, легонько скользил губами по влажным плечам, по шее, мягко целовал в прикрытые глаза, осушая остатки слез в уголках, и шептал ей те самые слова, которые кому другому могли б показаться полной чушью, но ею вполне понятные…
…А потом она, утолив жажду апельсиновым соком и устроившись у него на левом плече, курила длинную сигарету, старясь пускать дым в сторону от него некурящего, а он говорил. Он рассказывал о чем-то ею трудно уловимом, да это было и не столь важно, она просто слушала его голос и расслабленно пыталась удержать постепенно угасающие ощущения.
В комнате горели всего две оплывших свечи – желтая свеча с зеленым огоньком и зеленая с желтым. Воск, даже тающий, слегка флюоресцировал, а огоньки трепетали и раскачивали причудливые тени.
В незанавешенное окно скреблась любопытная тополиная ветвь, в такт с танцующими тенями покачиваясь под деликатными порывами весеннего ветерка. Из-под прикрытой двери ощутимо сквозило с кухни.
Она слегка поежилась.
- Тебе холодно? – обеспокоился он. – Сейчас…
Он бережно убрал плечо, порывисто поднялся на ноги и прошлепал босыми ногами к шкафу. Пока он, открыв дверцу, копался в шкафу, она из-под полуопущенных ресниц томно разглядывала его тело.
Он вернулся с тем самым, ее любимым мохнатым пледом, укрыл ее и вновь устроился рядом.
- А ты? – спросила она.
- А мне еще слишком жарко, - улыбнулся он, целуя ее в мочку уха. – Так вот… слушай дальше.
Она затушила сигарету о блюдце, отпила еще сока и опять уютно устроилась на плече.
- Саш, а прибавь света, пожалуйста. Только не много, еще пару свечей зажги, ага?
- Без проблем. - Он щелкнул пальцами, выговорил мудреное слово, и зажглись еще две свечи.
- Значит, весь ритуал известен. Сейчас расскажу, как все будет выглядеть… - и он, отсутствующе глядя в потолок, начал говорить:
- Мы с тобой поженимся на заре. День я еще точно не знаю, надо посчитать, сейчас это не так важно. Обязательно на рассвете – нас солнце будет мм… ну как бы благословлять. У подъезда будет ожидать белая карета с запряженными в нее тремя тоже белыми конями. Думаю, в гривы коней будут вплетены ленточки. И карета повезет нас за город. Тут недалеко есть замечательная березовая роща, а в центре ее, не загаженная этими… гуляками, полянка. А! Как из города выедем, у нас на запятках кареты появятся два ангелочка. В городе их появление как-то не очень воспримется, как мне кажется, поэтому они прилетят за городской чертой. Правда, это не совсем ангелочки, но вид у них вполне соответствующий… Вот… Мы доедем до рощи и там выйдем из кареты. В предрассветных сумерках будет темно для тебя, но это не беда - дорожку, по которой мы пойдем, будут отмечать огоньки. Они будут загораться перед нами, и гаснуть позади нас, а вокруг нас будут летать светиляки. Мы возьмемся за руки и под тихую музыку лесных фей пойдем на поляну, к алтарю и шлейф твоего платья будут нести эти самые ангелочки. Ты не беспокойся, ни ветки, ни корни мешать не будут, только толстый слой травы будет покрывать нашу дорожку. А в центре поляны, нас будет ждать свадебный алтарь – украшенная магнолиями хрустальная беседка, с колокольчиками, и там будет мой наставник, он-то и совершит свадебный обряд с первыми лучами солнца… - он прервался и внимательно вгляделся в ее лицо, - что-то не так?
- Почему не так? Очень красиво!
- Нет, я же чувствую, что что-то не так. Ты против?
Она замялась.
- Саш, я чуточку по другому представляла себе нашу свадьбу…
- А как? – с живостью спросил он. – Внесем коррективы, если нужно.
- Понимаешь, мне всегда хотелось, чтобы свадьба была, как положено, только, конечно же, лучше! Белые лимузины, много гостей, центральный дворец бракосочетания, свидетели, зал в ресторане, обязательно с живой музыкой. Что бы все было торжественно и красиво!
Он молчал.
- Нас будут поздравлять и дарить подарки… Я вот думаю, пусть лучше деньгами дарят, мы вполне сможем на машину набрать, пусть не на новую, а все же! У меня много друзей придет, человек пятьдесят, если с родственниками считать… Представляешь? – она приподнялась на локте и через него потянулась за сигаретами.
- Представляю… - тускло ответил он, чиркая зажигалкой.
Она прикурила, не замечая изменения его настроения.
- Я даже фасон платья уже прикинула. Оно будет самое красивое! Из белого с голубым отливом атласа… А потом, после празднования нас со свидетелями увезет лимузин и мы будем кататься по ночному городу, пить шампанское… А еще было бы здорово первую нашу официальную брачную ночь провести в самой лучшей гостинице в люксе, ты и я… и больше никого! Не хочется мне в квартире, честно… Согласен?
Он молчал.
- Саш, ты чего, спишь уже?
- Нет, не сплю. Думаю.
- А похоже, что заснул, - засмеялась она, вскакивая на колени. – Такой притихший и сопишь, ровно-ровно! Сейчас я тебя разбужу.
Она нагнулась к нему, ласково провела рукой по щеке и потянулась губами к нему. Он ответил на поцелуй и отстранил ее.
- Подожди, Ксень.
- Аюшки?
- Так давай, мы совместим эти два дела. Вначале в рощу поедем, к наставнику, а потом распишемся и так далее… как ты хочешь.
- Не, не получится у нас с утра. Я же в последнюю ночь девичник соберу, как положено! Да и поспать же немного, а надо будет! День, он хоть и радостный, а тяжелый очень. Мне, вон, Ирка рассказывала, когда они с Костиком женились, так она к концу дня еле ноги таскала! И если, совсем честно, ну не нравится мне роща и тому подобное. Безумно красиво, конечно. Не спорю, но мне не нравится… Милый! А давай без нее обойдемся, а? Давай? – она опять наклонилась к нему и, целуя, скользнула ниже.
- Подожди, Ксень, – он остановил ее. – Ты не хочешь провести этот ритуал?
- Я ж ни твоего наставника не знаю, ни вообще… да и странным мне кажется твой ритуал. Обычная свадьба привычнее как-то.
- Так и я странный, между прочим.
- Не-а, ты не странный, ты мой! И я тебя люблю. Ну, пожалуйста, Саш, давай, как у всех сделаем! Я об этом дне так мечтала… А твое чудесное платье я одену на второй день, девчонки попадают просто… Саш?
- Знаешь, я чего-то устал сегодня, ты уж прости, день тяжелый выдался, – отозвался он. – Может, я вздремну пару часиков?
- Как скажешь, милый, - она встала, взяла с дивана две подушки. Одну заботливо положила ему под голову, другую себе:
- Я тоже с тобой подремлю.
Залезла под плед, обняла, уткнулась ему в шею и практически сразу уснула.
А он так и не смог заснуть.
…А потом, в мае, была у них свадьба.
Такая, какая ей и хотелась. Такая свадьба, о какой она мечтала. Были лимузины, торжественность, друзья, зал с музыкантами, подарки и теща, периодически начинающая плакать горькими слезами, и даже номер в люксе был. И не было ни рощи, ни кареты, ни зари. Да и кому, действительно, это нужно? Свадьба есть свадьба. Наверно правильно это, ведь все должно быть, как у людей…
Как и все люди перед таким событием он напрягся, неизвестно откуда достал деньги и обеспечил ей настоящий праздник. Лишь бы она была счастливой. Сам он сдержанно улыбался, принимал поздравления, до одури целовался под вопли «горько!» и играл в нелепые игры, которые придумывал нанятый и не пьянеющий тамада. Тупо смотрел на разгоревшуюся драку, ближе к закату празднества, единственный, кто не участвовал в драке и не разнимал схлестнувшуюся на недопитой почве воинственную во хмелю молодежь…
Среди веселья он был один, вроде со всеми, но один. Никого с его стороны среди гостей не наблюдалось, кроме пары знакомых, приглашенных им ради приличия, которых собственно и били.
А еще была дикая головная боль, которую он не мог унять, не то что таблетками, но и применив свои необычные способности…
А еще было странное ощущение пустоты и неправильности…
А еще… она была счастливой!
Эпизод третий.
- …Да сколько еще это будет продолжаться!? Боже мой! Шесть лет! А так до сих пор и остался неудачником!!!
Когда она доходила до этой фазы скандала, он обычно убегал, не желая выслушивать ее сетования на жизнь, с подробным перечислением неблаговидных поступков, свершенных им на всем протяжении семейной жизни. Так и на этот раз, дабы не вводить себя в искушение адекватно ответить, - а такое желание в последнее время появлялось все чаще, - он надел ботинки и громко хлопнул дверью. Торопливо сбежал по ступенькам вниз и вышел во двор.
Все как всегда, независимо от времени года. Штатный скандал, как по расписанию и нежелание в него ввязываться; постепенно надвигающийся вечер, двор и сорок минут запаса на восстановление ее, хоть относительного, но спокойствия.
Последнее время их отношения все явственней давали трещину. Используя заезженное выражение – лодка семейного счастья интенсивно, сквозь многочисленные дыры, набирала воду. Практически черпала двумя бортами. По его собственным ощущениям, критическая масса воды вот-вот достигнет своего объема и лодка, жалобно булькнув, уйдет на дно, мелькнув на прощание заросшим днищем.
Нет, нет, не подумайте плохого! Конечно же, он старался, он стоически заделывал дыры, как мог и даже больше того, но все усилия оказывались напрасными – не успеет заделать дыру, как рядышком проявляются две новые…
Он все чаще задумывался, почему и от чего так выходит. И ответы не находил. А может и не хотел находить… а может, находил, но не те… или те – которые правильные – но не соглашался, не хотел. А зачем? Зачем соглашаться с тем, что очевидно, но крайне неприятно, неинтересно, грустно и больно?
Шесть лет… Он часто вспоминал те, первые два года после заключения брака. Два самых лучших года в его жизни. Промежуток времени, в который он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Потому что он любил, потому что… много еще из-за чего. Даже частые головные боли, испытываемые им, не были помехой тому ощущению, а скорее подчеркивали счастье. Он так и говорил ей, после очередного приступа: «Малыш, если б не эта идиотская боль, я был бы абсолютно счастливым человеком!».
Ксения, всерьез озабоченная его здоровьем, долго ходила с ним по врачам, и его голову столь же долго и нудно обследовали самыми разнообразными способами. Что характерно, но отнюдь не удивительно, одну и ту же энцефаллограмму врачи трактовали по-разному, при всем при этом единодушно сходясь в диагнозе – отклонений нет.
В конце концов, Ксения предложила сходить к целителю, на что Саша рассмеялся и, чмокнув ее в кончик носа, заметил:
- Я все же как-никак и сам волшебник! Уж что-то, а головную боль умею гасить. Эту же не унять, даже при помощи таких способностей.
- Парикмахер стрижет всех в городе, кто же стрижет самого парикмахера? – не растерялась она. – Как минимум другой парикмахер, так?
Саша был вынужден согласиться и отправиться к целителю, который был настолько целитель, что на прием к нему можно было попасть только по рекомендации и очереди протяженностью в три месяца.
- Только прошу тебя, вовсе необязательно упоминать, что я волшебник. Хорошо? – попросил он, с изрядным скепсисом относясь к подобного рода «эскулапам», практикующим нетрадиционные методы лечения.
…Целителем оказался сморщенный старикан азиатского типа, лысый, с бородкой и в тюбетейке, поразительно смахивающий на Хоттабыча. Впечатление портил четко прорисовывающийся под облегающей белой футболкой, проглядывающей из полураспахнутого туркменского халата, внушительный крест.
Офис целителя располагался в престижном районе, в одном из новых домов, на последнем этаже, где было всего две квартиры на площадке. Еще на площадке были четыре квадратных охранника в черных костюмах с суровыми лицами, преисполненными ответственностью и зачем-то солнцезащитных очках, неподвижно стоящие в приятном сумраке площадки – на улице имел место быть вечер, а лестничное освещение включить пока никто не удосужился. В одной из двух квартир и оборудовал себе рабочее место целитель. Саша начал подозревать, что вторая квартира на этом этаже, скорее всего тоже принадлежит старикану, так как эта квартира имела всего две комнаты, вовсе не располагающие к вдумчивому расслаблению и отдыху от трудов праведных.
В первой, большей комнате оказалась приемная с мягкими кожаными диванами, здоровенным телевизором и офисным столом. За столом восседала строгая и юная симпатяшка в деловом костюме, исполняющая обязанности секретарши, которая и промурыжила Сашу с Ксенией целых сорок минут, объяснив, что целитель релаксирует после предыдущего сеанса и набирает энергетику. Саша понимающе хмыкнул. Ксения благоговейно оглядывала солидное великолепие приемной.
Секретарша любезно предложила посмотреть телевизор или полистать журналы по хиромантии и чему-то еще подобному и между делом оплатить консультацию. Саша поинтересовался стоимостью и, услышав ответ, слегка оторопел и попытался было навострить лыжи подальше от впечатляющей суммы, но Ксения перехватила его на пол пути и заставила внести оплату. Симпатяшка, уяснив для себя социальное положение клиентов, презрительно оттопыривая нижнюю губку, приняла деньги и выписала приходный ордер, причем заполнила только отрывную его часть.
Настроение у Ксении стремительно ухудшилось - она заметила реакцию секретарши. Саша же наоборот развеселился и дотошно стал интересоваться гарантиями. Секретарша каменела хорошеньким личиком и, не зная толком, существуют ли вообще у целителя гарантии, предлагала посмотреть телевизор, словно невзначай увеличивая громкость идущего по первому каналу смертоубийственного боевика. Саша не отставал от дамочки, пока Ксения с покрасневшим от стыда лицом не подошла к нему, чуть ли не насильно оттащила от стола и усадила на диван, прошипев при этом:
- Что ты меня позоришь! Сиди и жди.
Саша порывался вскочить с дивана и все же уточнить степень юридической ответственности целителя.
- Я прошу тебя, угомонись. Ну, ради меня, ты можешь посидеть тихо?
- Ради тебя? Конечно, солнышко, я вообще здесь нахожусь только ради тебя.
- Ну вот и сиди тихо. Пожалуйста!
- Хорошо, - покорно согласился он…
Наконец целитель отрелаксировал, набравшись по уши нужной и полезной энергетикой, и их пригласили во вторую комнату.
Вторая комната была гораздо меньше и резко контрастировала с первой. Если первая комната имела вид приемной, то вторая сходу давала понять - здесь находится святая святых, и вершатся или творятся? всякие таинства. Наглухо занавешенное тяжелой портьерой окно, стены задрапированные материей, полумрак, горящие свечи, злобные маски на стенах, тлеющие благовония и спёртый воздух наводили на мысль, что целитель не хухры-мухры, а весьма серьезный дядька.
Хоттабыч, сидя в уютном кожаном кресле за стилизованным под старину столом, крытым темно-зеленым бильярдным сукном, внимательно посмотрел на посетителей и важно сказал:
- Вижу. Ты жена, он муж. Год как расписались. У него головные боли. Частые… Вижу. Твой отец перенес инсульт четыре месяца назад… Вижу. У тебя хронический бронхит, а твоя мать болеет по женской части и у нее аритмия.
- Да, Аристарх Варфоломеевич, – почтительно подтвердила Ксения. – А как вы узнали?
Саша промолчал и сделал умное лицо.
Целитель укоризненно взглянул на Ксению, оставив без ответа ее вопрос.
- Что ж, - поднимаясь и выходя из-за стола, вздохнул целитель, - для начала давайте посмотрим ауру и астральное тело пациента, что там у нас наблюдается… Вы, Ксения… мм… Федоровна, вот здесь сбоку пока посидите.
Он поправил сползающую тюбетейку, плотнее запахнул халат и подошел к Саше. Обошел два раза вокруг и многозначительно покхекал. Потом усадил Сашу в деревянное неудобное кресло, встал за ним и начал делать руками пассы.
Пассы были так себе.
Ксения, затаив дыхание, во все глаза смотрела на действо. Саша продолжал молчать.
Минуты через три у целителя от нечеловеческого напряжения задрожали руки и из-под тюбетейки поползли крупные капли пота. Еще через пару минут целитель шумно выдохнул, достал из кармана штанов черный платок и утер пот. Отдуваясь, отошел от Саши и уселся за стол, за которым задумчиво стал перебирать всякие-разные магические предметы: черепа, точнее один; стеклянные шары, то бишь хрустальные, тоже, правда, один; какие-то косточки и шнурочки в узелках, коих было много, ну и прочую дребедень. Перебирал с лицом не менее умным, чем у Саши. То черепу в зубы заглянет, то шар начнет крутить, то бормотать над шнурочками, разбрасывая щедрыми жестами сеятеля косточки по зеленой поверхности стола…
- Что у него, Аристарх Варфоломеевич? – робко спросила Ксения. – Вы ведь увидели, да?
Аристарх Варфоломеевич посмотрел на Ксению и печально покачал головой.
- Не все так просто, как оказалось, уважаемая э-э… Ксения Федоровна. Вижу - сглаз на вашем муже наложен. Даже два. И проклятие висит над ним.
- Поподробней поясните, пожалуйста, - вежливо попросил Саша, все с тем же умным лицом. – Кто постарался? Я ему голову отверну.
- Кто – не скажу. Пока не скажу. Пристальней смотреть надо, уважаемый, – обращаясь к Саше Хоттабыч с интересом поглядывал Ксению. - Сглаз четко вижу, контур проклятия вижу. Пока все. Да и аура у вас…
- А что с аурой? – заинтересовался Саша.
- Плохо у вас с аурой! Очень плохо! Зубчатый пробой над теменем. Это раз. В районе пупочной чакры сплющена, это два. Да и цвет… С левой стороны чистый ярко алый, а с правой перетекает в зеленоватую муть… Это три.
- Во что перетекает? – разинул рот Саша.
- В муть. Зеленоватую. С черными разводами. А это не есть хорошо.
- Опаньки… кто же это так меня?
- Будем смотреть, уважаемый. Потом лечить. В общем, убирать весь негатив, как из ауры, так и из астрального тела. И только после всего этого я смогу увидеть причину ваших головных болей.
- А что, разве не в этом моя проблема, нет?
- Нет, - категорично ответил целитель.
Ксения зачарованно смотрела на целителя.
Саша еле сдерживал смех:
- А что у меня с астральным телом?
- Там совсем беда, увы! – грустно ответил целитель. - Скажите, уважаемый, вы сны видите?
- Вижу.
- Хорошие или там кошмары всякие?
- Да по-разному бывает, - осторожно ответил Саша. – А что?
- Вот! – удовлетворенно произнес целитель. – Я так и думал!
- …?
- У вас, уважаемый, имеется враг, сильный враг! И подбирается к вам через астрал. Когда вы видите кошмары, это значит, что он попросту от вас кусочки вашего астрального тела отгрызает. То-то я смотрю тело у вас такое маленькое!
- Какое?
- Астральное! – сердясь на бестолкового пациента, ответил целитель. – Да вы не беспокойтесь, ничего страшного пока... – здесь он сделал многозначительную паузу, – пока ваш враг не успел сотворить. Обычное проклятие, с кем не бывает. Я вам помогу с ним справиться. Сложно это, но не смертельно. Очень вы вовремя ко мне обратились!
Ошарашенный неведомым врагом Саша почесал висок:
- Как же я теперь без тела, без астрального жить буду, во попал…
- Хе-хе-хе… - дребезжаще рассмеялся целитель, - все будет хорошо, уверяю вас. Что-что, а с этим-то мы бороться умеем… умеем. Значит так, - целитель переключился на Ксению, - диагноз ясен на первой стадии. В дальнейшем мне будете нужны только вы и фотография мужа размером минимум десять на пятнадцать. Вы жена, а значит, связаны с ним, с вашим мужем нитью духовной. А это хорошо! Гм… гм… Отсекать буду проклятие через вас, чтобы оно обратно не вернулось, поэтому приходите ко мне, …скажем, в субботу вечером? У меня неприёмный день, но для вас, только для вас! сделаю исключение. Случай уж больно серьезный у вашей семьи… Договорились?
И целитель потер руки.
- Минутку, как там тебя… Варфоломеич! - Саша неторопливо встал, подошел к столу и оперся об него, нависая над целителем. - Ты чего несешь?
- А что такое, молодой человек? Чем вы недовольны? – несказанно удивился Хоттабыч, вскидывая глаза.
- Нет, я понимаю, если ты несешь околесицу про ауру и астральное тело, я понимаю - на жизнь зарабатываешь. Но когда ты мою жену при мне же нагло начинаешь охмурять и к себе её зазываешь вечером, этого я решительно не понимаю!
- Саша, - вмешалась Ксения, - ты чего? Он же предлагает…
- Что он предлагает? Проклятие снимать, да? Сглазы убирать? Посредством тебя… Я ему сейчас рога выращу аккурат посреди лысины!
- Молодой человек, молодой человек! – протестующе поднял руки целитель. – Вы забываетесь, с кем вы говорите!
- Это ты, любезный, не понимаешь, с кем ты говоришь! Пробой в ауре… надо же!
- Саша…
- Ксень! Не лезь, прошу! Дед, ты хоть знаешь толком, что такое - аура, нет? А астральное тело? Что ты вообще про тела знаешь?
Целитель, похоже, не первый раз бывавший в таких ситуациях нажал неприметную кнопку, и в комнату ворвались те самые, с площадки, охранники. Мгновенно оценив обстановку, рассредоточились: два квадрата скоренько, но вежливо и предупредительно зажали с двух сторон Сашу, один встал за спиной у Ксении, четвертый остался у двери.
Хоттабыч расслабленно откинулся на спинку кресла и сцепил сухенькие ручки на животе.
- Ай-яй-яй, – протянул он, - За помощью пришли, достойные люди рекомендовали… и вдруг такое! Фи-и, какое некрасивое поведение… Полагаю, вы отказываетесь от моей помощи. Жаль, жаль…
- Мой муж – волшебник! И ему действительно нужна помощь! – вскочила было Ксения, но охранник удержал ее, деликатно придержав за плечо и усаживая обратно.
- Хе-хе, я тоже… волшебник, – продребезжал старикан, в который раз поправляя сползающую тюбетейку. – Хе-хе…
- Саша! Да покажи ты ему!
- Нет, Ксень, - отрицательно мотнул головой Саша. – Не буду. Ни к чему это. Ладно, пошли отсюда. Не понравилось нам у тебя, дед.
Целитель разрешающе кивнул охранникам:
- Проводите клиентов до выхода из подъезда.
- А деньги? – вскинулась Ксения.
- Какие деньги? – удивился старикан. – Ах, деньги… А что деньги? Вы уплатили за консультацию, как у вас и написано в приходном ордере, ведь он есть у вас, да? Есть. Вот. Консультацию вы получили. А то, что вы не захотели проходить курс лечения, так это ваше сугубо личное дело. Юридически все правильно, ко мне не может быть никаких претензий. Так что прощайте уважаемый больной и вы, любезная Ксения Федоровна…
На улице чрезвычайно расстроенная Ксения молчала. Ей было очень обидно, обидно до слез, что так все получилось. Она искренне хотела помочь Саше избавиться от боли! И вот, результат…
- Да ладно, малыш, расстраиваться! – Саша приобнял жену. – Все будет хорошо, вот увидишь! И с болью совладаем и вообще… Надо ж! «Пробой зубчатый в ауре»… во залепил старый. Хоть бы литературку какую соответствующую прочитать удосужился! Ты в курсе, что такое - аура?
Ксения продолжала молчать.
- Аура, это, как бы так попроще объяснить… это такие мельчайшие частицы человеческого тела, ну… примерно как атмосфера у Земли…
- Саш, давай ты мне потом как-нибудь объяснишь, не сейчас… - она сбросила его руку.
- Ксень… ну, достал он меня бредятиной! И про цвет тоже… Что у всех за устойчивый стереотип выработан? Аура может быть либо чистой, либо загрязненной и то всё дело в энергетиках, на которых живешь…
- Я же сказала, мне это неинтересно!! Я старалась, договаривалась, выбивала рекомендацию… а ты цирк устроил! Все, все говорят, что он помогает, вылечивает, а ты… Неужели так сложно было тебе просто помолчать!?
- Ксень, да я же видел, что он шарлатан. Ну как здесь молчать? И то, все бы ничего, но он же стал клеиться к тебе! «Приходите вечерком… При помощи вас…»
- Он хотел помочь! Он сказал же…
- Что он сказал? Лапшу развесил и только, а ты поверила, наивная…
- Хватит!!
…Это была вторая их серьёзная размолвка. Ксения весь остаток дня имела отчуждённый вид, не вступала в разговоры, а на следующий день с работы прямиком отправилась к маме с папой, где и пробыла до позднего вечера. Разумеется, позже мир был восстановлен, но у обоих остался в душе неприятный осадок...
В целом они в те, первые годы, между собой не ругались, нет, они жили в мире и согласии, без семейных сцен - он старался не допускать подобных вещей, постоянно находя всевозможные компромиссы. Единственное, что его больше всего угнетало, так это то, что она пока не собиралась заводить ребенка, в качестве аргумента приводя такие доводы как: «мне нужно ещё немного времени, чтобы довести карьеру до ума» или «давай пока поживем для себя», ну и так далее…
Когда он увидел, что ей не хватает тех средств, что имелись у него, он пошел подыскивать себе работу. Очень хотел устроиться в цирк и показывать детям чудеса, но, начав демонстрировать там заранее подготовленную программу, не смог сотворить ни одного чуда. Абсолютно ни одного, даже самого простого!
Как он испугался тогда! Показалось, что мир в одночасье перевернулся и окрасился в черный цвет. Домой шел не разбирая дороги, а в голове громко бухало: «Почему?»…
Во дворе его, полностью убитого своими мыслями тогда остановили ребятишки и закричали наперебой:
- Дядь Саш, дядь Саш! А дядя Петя своей машиной наш куст сломал.
Имелся в виду молоденький куст сирени, который пацаны приволокли откуда-то из парка и посадили во дворе.
Так уж вышло, что сирень в их дворе не росла. Яблоня да, была, имелись в наличии черемуха, клёны, березы и тополя. Четыре дома, образующие двор, каким-то образом располагались так, что во дворе практически постоянно дул легкий ветерок. Да не просто дул, как обычный сквозняк, а лениво перемещался по всему двору, туда-сюда, вверх-вниз, непонятно в силу каких закономерностей и прочей аэродинамики. Ветерок был веселый, он то прятался в углах, поджидая девчонок и ероша им свеженаведенные прически, то мешал мужикам прикурить сигарету, налетая на огонек зажигалки, то играл сам с собою, гоняя по двору комок бумаги. А еще ветерок очень любил время, когда падает тополиный пух. Ветерок забавлялся с пухом, устраивал пургу, заставляя пух летать снизу вверх и по разным направлениям, и складывал его в сугробики. Во время одной из вечерних бесед с Сашей ветерок признался, что живет здесь давно, с самого момента возведения домов в пятидесятые года и очень ревностно относится к своему месту проживания, не пуская во двор другие ветра. Даже злые осенние.
Вот, все было во дворе: деревья, ветерок, бабушки на лавочках и мужики-доминошники, а сирени не было. Теперь же благодаря неугомонной ребятне появилась, а Саша немножечко поспособствовал, чтобы сирень прижилась, значительно подросла и в первую же весну дала цветы. Сам Саша знал, что ветерку по нраву пришелся сиреневый куст. Ветерок очень часто сидел там и шевелил листья, ласково поглаживая их и не позволяя пыли оседать на цветах, и отгоняя слишком деловых влюбленных, норовивших сломать для любимой ветку-другую.
А дядя Петя парковался у подъезда не слишком трезвый и наехал на куст.
Дядя Петя в этот раз был на «Газели» и обычного пространства для парковки не хватало. Дядя Петя разворачивался, пытаясь втиснуть авто между соседских машин. Сдавая задом, он выжал сцепление, но не переключил скорость – отвлекся на разливающих у столика мужиков, приветственно взмахнувших ему полупустой бутылкой – и придавил педаль газа, в результате чего авто резко прыгнуло назад и вломилось в сирень.
- Дядь Саш! Он пополам сирень сломал… раздавил, - жаловались ребятишки.
Саша был настолько погружен в себя, что совершенно не мог понять, чего от него хотят. Ребятишки прыгали перед ним и дергали за рукав:
- Дядь Саш, помоги, а? Ты же можешь!
В конце концов, он с большим трудом уяснил, что случилось и почему встревожены пацаны. Уяснив, пытался объяснить, что не сможет им помочь, что у него ничего не получится, но мальчишки продолжали просить, а самый маленький, Славик, даже заплакал от разочарования и, размазывая кулачками слезы, закричал:
- Ты не волшебник, не волшебник, не волшебник… дядя Саша… Это так просто для тебя!
Саша присел на корточки перед Славиком, взял его за плечи:
- Славик, я теперь не могу этого делать.
- Ты обманываешь, ты делал! – Славик вырвался и плача побежал домой.
Саша поднялся, глубоко вздохнул: «А вдруг? А чем черт не шутит? Ну не может же так сразу и всё, ничего нет!». Почему-то сильно заколотилось сердце. Он не хотел верить, что он не может больше быть волшебником и теплилась в нем надежда, что в цирке он что-то делал не так, что где-то ошибся… хотя, конечно же, он знал, что все там делал правильно, но…
Ах, это «но»! Этот последний проблеск надежды, заставляющий людей биться, карабкаться, идти до последнего… и надеяться. Ах, это «а вдруг?»!
Саша направился к сиреневому кусту.
Куст действительно был плох: смятые, поломанные ветки, содранная кора, бесстыдно обнажающая белую древесную плоть…
Сирени было больно, она незримо плакала и от боли и оттого, что не может больше быть такой красивой, как прежде. Ветерок нежно обвивал ее, дул на переломы и содранные места, как мог, успокаивал.
Саша внезапно остановился:
«Я слышу! Я их чувствую!!!»
Значит, он может? Значит, он не потерял свои способности? Значит, он остался волшебником? …Что же случилось тогда в цирке?
Саша повеселел, тряхнул головой: «Ладно, сейчас проверим и убедимся».
Он подошел к кусту, остановившись от того в трех метрах, закатал рукава, снял металлический браслет часов, протянул ближайшему мальчишке:
- Андрюх, подержи пока. Так, пацаны, встали сзади меня, и никто не высовывается вперед, понятно?
Ребятня сгрудилась позади, почтительно приумолкнув.
- Что ж, начнем, пожалуй.
Он вскинул руки, сосредоточился и нараспев стал декламировать заклинание. Сирень окуталась радужной непрозрачной дымкой. Мальчишки, хоть уже и привычные к Сашиным чудесам, вовсю таращили глаза, да только ничего не увидели, кроме мелькания теней в дымке да легкого скрипа.
Спустя пару минут всё закончилось. Саша дочитал заклинание, дымка рассеялась и любопытным ребячьим взорам открылась совершенно целая, без единого повреждения сирень…
…Потом он долго и плотно размышлял над причинами, родившими следствие утери способностей, сам не найдя ответа, ездил к наставнику и только там выяснилось, что волшебство за деньги невозможно. Вот так. Волшебник – не фокусник, волшебство – не ремесло, не средство для зарабатывания денег…
Не сумев устроиться в цирк, он устроился обычным курьером. Но спустя некоторое время, понял, что и этих денег ему не хватает, что он не может купить жене хорошие духи или приличное украшение. Пришлось изрядно напрячься, и он вырос, достаточно быстро, до заместителя начальника отдела в одной из рекламных компаний. Стараясь при этом, насколько возможно, совмещать новую должность с прямыми обязанностями волшебника.
Потом перестало хватать и этого.
Нет, конечно же, Ксения не ныла и не приставала с ножом к горлу, требуя денег, она просто очень расстраивалась от невозможности купить платье или зимние сапоги. Саша не хотел, чтобы жена расстраивалась, и шел на очередной компромисс с самим собой.
Так он стал начальником отдела и помимо зарплаты получал проценты от удачных сделок.
Дальше – больше. Они с Ксенией начали частенько ужинать в ресторанах, ездить отдыхать в Европу, купили совсем задешево и недалеко от города участок, размером с гектар и начали неторопливое строительство дачного домика, по чертежам весьма смахивающего на дворец. Также он, взяв на работе кредит, относительно недорого выкупил на своей площадке еще одну квартиру, трехкомнатную и из двух квартир сделал одну, забабахав там, по настоянию жены евроремонт. Старый дом - пожалуй, единственное, что он сумел отстоять у Ксении. Мотивируя свое нежелание переезжать в новый с практической точки зрения. Ведь дома-то сталинские, далеко не хрущевки: толстые кирпичные стены, внутри которых прохладно летом и тепло зимой, высокие потолки и тому подобное. И счастьем было, что Ксению район сам по себе в целом устраивал.
Ему пришлось нанимать прислугу, чтобы следила за порядком в квартире, он купил любимой машину, хотя сам продолжал перемещаться пешком…
Он делал ВСЁ, чтобы она была счастливой!
Он работал по двенадцать часов в сутки, зачастую включая и выходные. Он уставал настолько, что, приходя домой, норовил сразу завалиться спать. И было ему не до волшебства, лишь изредка, по просьбам детворы, он мимоходом свершал маленькое чудо, радуя ребятню. На что-то большее сил уже не хватало.
А потом все пошло под откос.
У фирмы начались серьезные проблемы, как с клиентурой, так и государственными органами. Половину работников сократили, и те разбрелись кто куда. Ему урезали проценты и намекнули, что пора возвращать кредит. Кредит был оформлен кое-как, практически не имея юридической силы, а у фирмы еще оставались кое-какие веские аргументы, против которых не больно-то дернёшься: могут и кости переломать и квартиру отобрать. Кредит пришлось отдавать, продав участок с готовым уже фундаментом, благо за последнее время земля резко подскочила в цене. Весь кредит он так и не погасил, оставалась еще добрая четверть. Ему перестали выплачивать проценты, погашая ими задолжность перед фирмой, и взвалили дополнительную нагрузку с окладом согласно штатному расписанию, которого он тоже не видел. Он не протестовал – хоть перестали намекать на квартиру. Кредит цепко держал его в объятиях, поэтому он не мог уволиться и перейти в конкурирующую фирму. Пришлось убрать прислугу, забыть о заграницах и ресторанах. Он продал машину Ксении, купив ей взамен подержанную «восьмерку», а полученную разницу также отдал на погашение долга.
Постепенно ухудшились и отношения с Ксенией. Он, затюканный свалившимися проблемами, едва сводивший концы с концами, и не понимал, что произошел надлом. Отношения съезжали под откос настолько плавно и незаметно, что ему казалось будто бы все идет, как и должно быть, что все хорошо, все нормально. Он продолжал ее любить, но он уже не мог доставлять ей маленьких бытовых радостей, к которым она привыкла. Он был по-прежнему к ней внимателен, насколько это было в его силах. Но почему-то ей перестало этого хватать. Она стала часто раздражаться по пустякам и закатывать скандалы, пока маленькие - как бы пробуя силы. Теперь она ничего и слышать не хотела о ребенке. Если раньше она реагировала вполне лояльно, говорила, что вот-вот, то теперь же в резкой форме просила не затрагивать эту тему. Он стоически терпел все ее выходки, объясняя себе, что это временно, из-за нахлынувших проблем, что ей сейчас тяжело. Он страстно надеялся как можно быстрее расплатиться с долгом и начать все снова.
И вот, по истечении шести лет семейной жизни он стоял у подъезда, имея роскошную квартиру, утомительную работу и скандальную жену, последнее время недовольную всем. Он, который волшебник, по самую маковку увяз в бытовых проблемах, закольцевал сам себя и не видит теперь выхода.
И радовало только одно – наконец-то совсем прекратились мучительные головные боли.
Эпизод четвертый
…Стоя у подъезда, он оглядывал двор. Спать хотелось смертельно, но идти домой он пока не собирался. Пусть она успокоится и перестанет психовать.
Что ж, раз так, то надо хоть чем-нибудь занять себя. Ага, вон играют. Как всегда.
Саша направился к столику.
За столиком доминошная битва достигла своего апогея. Петрович гулко отдуплился «азами» и взоры зрителей в количестве трех мутно-небритых личностей перевелись на Иван Михалыча. Тот задумчиво поправил сползающие очки, пожевал губами и неспешно прихлопнул «шесть-два» с другого конца.
- Ну что, давай уж, скидывай, - снисходительно обратился он к противнику. – Твой все равно «рыбу» делает.
- Да ладно! – усомнился вечно румяный Излузгов. – Где ж тут «рыба»?
Напарник Иван Михалыча ухмыльнулся, а Петрович заерзал.
- «Азы» - конец, у тебя их нет, «шестерочный» ты Петровичу ща отрежешь, мой прокатывает, а у Петровича «два-один» сидит. Все остальные «двойки» у меня, - пояснил Иван Михалыч. – Он "азом" спекульнул, когда надо было пробивать. Теперь только рыбу и лепить, на «двойках»-то мы вас моментом сделаем. Так что ему спасибо скажи.
Излузгов страдальчески сморщившись, выкинул «шесть-два», а остальные фишки впечатал в стол рядом с Петровичем:
- На, считай, твою мать, спекулянт хренов. Если продули, за пивом ты бежишь!
Петрович пожал плечами, откинул «два-один»:
- Не на корову же играем. А пиво так и так вместе пить будем. Подумаешь, разок проиграли. Сегодня мы, завтра они, какая разница?
- Как какая разница? – воскликнул Излузгов. – Да мы уж, который день пиво ставим!
- Пустяки, - отмахнулся Петрович, подсчитывая фишки. – Михалыч, у нас тридцать семь, а у вас?
- А у нас сегодня газ… Двадцать пять. Итого… – Иван Михалыч взял замусоленный карандаш. – У вас господа хорошие ровным счетом сто десять. Так-то вот! Несите пиво. Следующий, кто там играть умеет…
Молчаливый напарник Михалыча встрял в разговор:
- Мужики! А может, по «беленькой»?
Дворовые личности, услышав предложение, оживились.
Иван Михалыч почесал переносицу:
- Да ну… пивка попьем.
Дворовые личности привычно потускнели.
- Лично я не против, – заметил Петрович, а Излузгов согласно кивнул.
Личности воспряли духом.
- О, Саша! Здравствуй дорогой, – воскликнул Петрович, только сейчас заметив подошедшего. – Грустный… опять, значит, со своей ругаешься.
Саша ничего не ответил, а доминошники синхронно и понятливо вздохнули, регулярно испытывая те же проблемы. Саша поочередно пожал протянутые руки.
Как ни странно, во дворе Сашу воспринимали как обычного человека. Никого не удивляли его необычные способности. Ну, умеет человек волшебничать и что с того? Михалыч, вон, тоже кудесник – с любым механизмом на «ты», хоть часы ему дай, хоть машину…
- Моя вот тоже, - начала одна из личностей, - как начнет пилить вдоль и поперек, так хоть из дома убегай, куда-нибудь подальше.
- Убеги, - посоветовал Петрович, вставая из-за стола, - совсем убеги. Я, вот, в свое время убежал и ничего, живу.
- Ну да, ну да… убежал… - хмыкнул Иван Михалыч. – А в результате опять двадцать пять: жена новая, а геморрои старые…
- Да куда я денусь-то, дом, дети, да и вообще… - мужичонка неопределенно махнул в воздухе рукой. – Привык я как-то к ней, может, даже люблю.
- А что такое любовь, кто знает? – поинтересовался Излузгов, доставая из заднего кармана джинсов тощее и потертое портмоне.
Михалыч, его напарник и Петрович в свою очередь полезли в карманы.
Личности зашушукались меж собой и вроде тоже забренчали кое-какой мелочью.
- Саш, ты как? Бу, не бу? – спросил Излузгов. Мужики знали, что Саша не употребляет, но из вежливости постоянно предлагали.
Саша отрицательно мотнул головой.
- Это… давайте, мы сейчас все сами организуем… все в лучшем виде… ща и стаканчики найдем, - засуетились личности, приобщаясь к коллективу мелочью и энтузиазмом.
Личности получили деньги, инструкции и испарились.
- Не, а все-таки? – повторил Излузгов. – Кто может ответить? Вот ты, Михалыч, скажи мне, что такое любовь?
Иван Михалыч покряхтел, собираясь с мыслями.
Саша с любопытством ожидал ответа.
- Че это ты вдруг озадачился? – спросил Петрович, укладывая доминошки в пластмассовую коробку.
- Во-во… - напарник Иван Михалыча щелкнул блестящим портсигаром, достав из него сигарету.
Михалыч, вопросительно подняв бровь, глядел на Излузгова.
- Да так, - стушевался Излузгов. – На работе у нас спор вышел с одним на эту тему… К согласию не пришли, разругались вдрызг. Теперь, вот, у всех подряд спрашиваю.
- Бесполезное это занятие, выяснять подобную тему, - сказал Михалыч.
- Почему?
- Потому. Ты сделай проще. Если очень хочешь быть умным, то выучи энциклопедичное определение. Будет самое оно.
- А что там написано?
- Берешь энциклопедию, открываешь на букву «Л» и читаешь, - ухмыльнулся Петрович. – Только хрен ты там поймешь, чего написано. Я еще, когда студентом в техникуме был, заглядывал туда – тож поумничать захотел перед девчонкой одной. Только я искал «счастье», заодно и «любовь» поглядел. Так я тебе скажу - слова там, вроде и русские, а в смысл с ба-альшим трудом въезжаешь! И то не всегда. Чересчур заумно напечатано.
- А ты знаешь, что такое "любовь"? – Излузгов перевел взгляд на Сашу.
Саша внимательно посмотрел на Излузгова и сказал:
- Думаю, да. Это просто основа жизни. Не хотелось бы показаться пафосным, но любовь штука вечная, особенно к женщине…
- К женщине? – перебил Петрович. – Ха! Из своего опыта могу сказать, что так называемая «любовь» проходит весьма быстро. Перетекает в привычку. Любовь попросту …эмм…
- Трансформируется, - вставил напарник Михалыча, достав из-под стола пустую пивную бутылку и пропихивая в горлышко бычок.
- Именно, трансформируется! И все уже зависит от людей - от мужа и от жены, от компромиссов, которых оба достигают в процессе совместного существования. Сумели как-то договориться, впрямую или так, по ходу утрясли острые вопросы, и вот перед нами счастливая семья, крепкая ячейка общества. А не сумели, то… гм… как все.
- А может, ее вообще нет, любви? – высказался Излузгов. – Может просто срабатывают инстинкты какие, а? Увидел бабу – понравилась и начинаешь делать всё, чтобы ее в постель уложить. Уложил, а дальше смотришь, что она, как она. Нравится то, что видишь в ней или не нравится… и так далее. Нравится - хлоп и расписались.
- В смысле? – Михалыч поверх очков глянул на Излузгова.
- Ну, я имею в виду, - если баба тебя устраивает, по всем параметрам, ну хотя бы в большинстве, если тебе с ней удобно и хорошо, то мы и называем это любовью.
- Может и так, - согласился Петрович. – Я вот вспоминаю свои три брака и думаю, Виталик где-то прав. Вот как я женился? Очень просто. Встретился – понравилась - туда-сюда поухаживал и в загс. С первыми двумя, так вообще не переспал ни разу до самой свадьбы. Время такое было на дворе, как там, у англичан-то называется это?
- Пуританство, – подсказал напарник Михалыча.
- Ага, оно. Облико морале, как говорится. Так я про что речь веду: я хотел сказать, что к каждой моей жене, как к женщине, тянуло поначалу со страшной силой. Сам себе напоминал кота мартовского, - Петрович засмеялся, - а потом все это дело как-то на спад пошло. Приедаться начало, на свежачок потянуло. Новизна прошла, как говорится, розовые очки с переносицы свалились, вот тут-то и стали они проявляться во всей своей красе.
- Кто? – не понял Излузгов.
- Кто, кто… бабы.
- …и?
- И всё, как только проявились, так наши отношения и закончились. Не прям сразу, конечно… Но тем не менее. А с третьей я долго вокруг да около ходил, всё присматривался.
- Присмотрелся? – спросил напарник Михалыча.
- А то! Полтора года вместе жили, не расписываясь, только потом уж решили. Да я бы так и продолжал бы жить дальше, но уж очень ей хотелось официальный статус приобрести. Она раньше знаешь, какая красивая у меня была! – гордо сказал Петрович, обращаясь почему-то к Саше. – Не баба – огонь! Вон, Михалыч помнит, подтвердить может.
- Помню, подтверждаю, – кивнул Иван Михалыч.
- Это теперь её разнесло в разные стороны, и сварливой стала чересчур. Ну да это не страшно - я на стороне вполне могу утешить потребность организма молоденькими, у нас в на работе лаборанточки бегают, ух какие славные! Зато с Тамаркой жить удобно. Вот так.
- А проблемы всё равно имеешь, так? – прищурился Михалыч.
- Ну и что? А кто без них живёт? Покажи мне хоть одну семью. – Петрович победоносно посмотрел на Михалыча.
- То есть ты свыкся, стерпелся, - констатировал напарник Михалыча, - и не жужжишь.
- Ага, чего мне жужжать-то.
- А как же теория о двух половинках? – поинтересовался Иван Михалыч у Петровича.
- Да фигня все это, - отмахнулся тот. – Не верю я.
- …гм… - Михалыч снял очки и начал их протирать.
- Может это и имеет право на жизнь, но лично я не встречал, - брякнул Излузгов, начиная нетерпеливо поглядывать в сторону калитки в окружающем двор заборе, куда скрылись засланцы.
Иван Михалыч придирчиво посмотрел сквозь протертые стекла и утвердил очки на мясистом носу:
- Жил в свое время товарищ один. Платон звали. То ли в древней Греции обитал, то ли во времена Римской империи, не помню. Так он был первым, кто высказал эту самую пресловутую теорию о двух половинках. Мол, у каждого есть своя половинка, своя пара, вот мы и бродим всю жизнь, ищем ее, половинку свою. Бывает, что и находим, но редко. Но ежели нашел, то, считай, жизнь в сплошной рай превратится… Если дальше развить мысль, то получается, что одно цепляет другое и счастье впрямую зависит от любви. Нет любви, нет и счастья. Ни в жизни, ни в делах, – и, обращаясь к Петровичу, добавил: - Это если вкратце. Со мной можно согласиться или нет. Неважно. Я вступать в философский диспут не собираюсь…
Тут выросли, словно из-под земли довольные собой гонцы и разговор перекинулся на сравнительные характеристики различных водочных марок. Далее Саше стало неинтересно, и он подошел в сторону подъезда…
- Дядь Саш! – раздался за спиной тоненький голос.
Он повернулся. Перед ним стояли два пацанёнка, одним из которых был подросший за последние годы Славик.
- Дядь Саш! А вот Вовка, – Славик показал на второго пацана, деловито шмыгавшего поцарапанным носом, - он недавно переехал, в тридцать шестой живет, ни разу чудеса не видел. Покажи, а?
- Я очень устал, Славик, – сказал Саша, берясь за ручку двери. – давай в другой раз. Хорошо?
- Дядь Саш, ты всегда говоришь «потом» и не делаешь. Ну, пожалуйста! Я Вовке пообещал уже… А то он не верит. Ну, дядь Саш… - глаза Славика привычно стали заполняться влагой.
- Ну ладно, только совсем маленькое чудо… Что хочешь увидеть?
- Вот… - Славик протянул палку, - пусть зацветет! Ромашками.
Саша посмотрел на часы. Что ж, время еще есть, почему бы и нет?
- Клади свою палку сюда, на бордюр.
Саша снял часы, произнес заклинание. И ничего не произошло. Палка так и осталась палкой, без всяких расцветающих на ней ромашек. Саша пожал плечами:
- Видишь, не получилось.
- Дядь Саш, а ты еще попробуй, а? Ну, пожалуйста.
Саша вновь произнес заклинание – и опять безрезультатно.
Саша нахмурился и прислушался к себе. Попытался сосредоточиться и вдруг понял, что ничего не чувствует. Он не чувствовал ни одной травинки, он не чувствовал ни одной птицы, он вообще ничего не чувствовал! Кроме дикого желания спать.
Он растерянно посмотрел на Славика:
- Славик, у меня ничего не выходит, понимаешь? Я не смогу сделать тебе чудо. Прости и не обижайся… - и, не обращая больше внимания на пацанов, он резко открыл обшарпанную дверь подъезда…
На следующий день Саша не пошел на работу. Он позволил себе вволю поспать, объясняя вчерашнее недоразумение простой усталостью. Выспавшись и чувствуя себя достаточно бодрым, он принялся за комплексы упражнений, которые закончил длительной медитацией. Выйдя из медитации, Саша вскочил на ноги, подошел к окну и распахнул его настежь. Полной грудью вдыхая летний воздух, он прислушался к себе, к миру…
Ветерок как будто специально поджидал за окошком – влетел в комнату, взвихрив тусклую тюль, приветственно коснулся щеки и игриво дунул в ухо, зовя на улицу.
Фу-у… У Саши отлегло от сердца. Точно, усталость. Нельзя так много работать, нельзя! Пора собой заняться вплотную, а то запустил все… Еще немного и так напрочь утеряет дар!
Между тем, ветерок, весьма довольный собой, порывисто рассказывал, как сегодня утром холуйчики свирепого северного ветра – эти маленькие холодные вихрики – в очередной раз хотели отвоевать двор, а он храбро не позволил, и не только прогнал их со двора, а еще и гнал целых четыре квартала!
Саша, в пол уха слушая ребяческую похвальбу ветерка, щурясь от яркого солнца, разглядывал двор, отгоняя невеселые мысли о работе. Скользнул случайным взглядом по подоконнику и зацепился за поникший комнатный цветок. Прислушался к нему. Guzmania lingulata тихо жаловалась на сухой воздух и чрезмерное обилие солнечного света. Ба! Оказывается, она предпочитает существовать во флорарии! Надо же…
Саша никак не мог вспомнить, каким образом этот цветок появился в квартире и почему Саша до сих пор не обращал на него внимание. Чертова работа…
Саша перенес растение в глубь комнаты подальше от солнца и водрузил его на журнальный столик. Цветок грустно шевельнул длинными листьями. Ветерок со спины подсказал, мол, придай настроение бедолаге – оживи, цветок вырасти ей. Саша хмыкнул и вскинул руки, проговаривая заклинание.
Guzmania как стояла, так и осталась стоять без видимых изменений. Ни радужной дымки, ни скрытых за ней волшебных процессов… Ничего!
Саша повторил заклинание - полный ноль. Также как и вчера.
Почему??? Ведь он чувствует их всех! Чувствует же…
Саша беспомощно посмотрел на свои руки, будто они могли чего сказать. Сосредоточился и вновь повторил. Все то же, то есть ничего. Он применил все умение, на какое был способен, от самых простейших вещей, до сложных, многоуровневых, да без толку…
Когда жена пришла с работы, он лежал на кровати и тупо смотрел в потолок, абсолютно равнодушный ко всему.
«Я потерял дар…».
Эпилог.
Сталь колес субботней электрички, мерно перестукивая на стыках, не торопясь отматывала километры. Он сидел у окна, безразлично пялясь сквозь мутное стекло на проплывающий пейзаж. Сквозь вату гнетущей проблемы приглушенно прорывался говор сидящих рядом.
Соседствующие на сиденье мужички неопределенного возраста, количеством двое, неторопливо рассуждали о сравнительных достоинствах "шестерочного" и "троечного" движка в «классике». Сзади доносилось звяканье пивных бутылок в формируемых природой дланях молодежной компашки и хвастливые бормотания о невероятных подвигах-похождениях. Сидящая напротив массивная пятидесятилетняя тетка, страдающая отдышкой и периодически утирающая пот, поучала невестку, как надо пропалывать грядки, а маленькая дочка невестки смешно насупив брови, вот уже вторую остановку не по-детски серьезно смотрела на Сашу. Когда мужички сошли на очередной станции, она пересела поближе к Саше и требовательно дернула его за рукав:
- Меня зовут Маша. Мне четыре годика и еще немножко.
Саша, отвлекаясь от мрачных размышлений, посмотрел на девочку.
- Маша! Не приставай к человеку! – одернула дочку мама. – Извините, пожалуйста, она такая непоседа, никак усидеть не может на одном месте.
- Да нормально, она мне не мешает, – ответил Саша.
- Видишь мамочка, я не мешаю, – сказала Маша и показала маме язык.
- Это что такое! Сколько раз тебе говорить, что показывать язык неприлично! А ну, иди сюда, – рассердилась мама и тут же, сменив линию поведения, мило улыбнулась Саше:
- Несносный ребенок.
- Маша, нужно всегда слушаться маму, – наставительно заметила массивная тетка.
- Бабушка, но я же…
- И не возражать старшим!
Маша надулась, ровно уселась на сиденье и чинно сложила ручки.
Удовлетворенная тетка вернулась к основам огородокопания и подувядшим от обилия ненужной информации ушам невестки.
Маша, высидев спокойно пару минут, снова дернула Сушу за рукав:
- А ты не сказал мне, как тебя зовут.
- Меня? Дядя Саша. Можно и просто Саша.
- А куда ты едешь?
- Я? Я еду к реке.
- А зачем ты туда едешь?
- По необходимости, – вздохнул Саша. - Мне очень нужно туда попасть.
Перехватил взгляд мамы и успокаивающе качнул головой.
- А почему ты грустный? Тебе плохо, да? – Маша заглянула в глаза.
- Плохо. И хуже не бывает. Так плохо мне еще, Маша, не было, если честно.
- Не расстраивайся, - Маша погладила его по руке и доверительно сообщила:
- Мне тоже бывает плохо, но я сильная и почти взрослая, поэтому я справляюсь, и ты тоже справишься, потому что ты хороший.
Саша грустно усмехнулся:
- Я постараюсь.
- А ты знаешь сказки?
- Знаю.
- А про дракона и прекрасную принцессу знаешь? Ну, где ее еще рыцарь спас. Он убил дракона и поженился с ней и стали жить они долго и счастливо.
- Нет, эту не знаю.
- Жалко. А какую знаешь?
- Ну… я многие знаю.
- Расскажи.
- Знаешь, Маш, у меня нет желания рассказывать сегодня сказки.
- Расскажи, ну пожалуйста, мне так скучно! И мне мало рассказывают сказок, а я их очень люблю, - пожаловалась девочка.
- Извини Маша, но я не буду. Не получится.
- Потому что тебе плохо, да? – спросила Маша.
- Да. И потому, что скоро будет моя остановка.
- У-у-у… уходишь уже… - разочарованно протянул ребенок и, моментально потеряв интерес к нему, пересел на противоположное сиденье к маме, и уставился в окно.
Вскоре электричка начала замедлять ход, подкатываясь к платформе. Саша поднялся, подхватил небольшую сумку.
- До свидания, - попрощался он с попутчиками.
Тетка не удостоила Сашу вниманием, молодая мама скользнула взглядом по нему и отстраненно улыбнулась. Маша же с увлечением колупала надорванный дерматин сидушки, напевая себе под нос, и даже не заметила его выхода.
А потом он час трясся в обшарпанном автобусе. Так же как и в электричке без всякого интереса смотрел в окно.
А потом он шел по еле заметной тропинке сквозь лес.
А потом лес расступился, он вышел на опушку и увидел реку… И Место.
…Он сидел почти у самого края невысокого, едва пара метров, но крутого обрыва, обхватив колени руками и устремив взгляд к горизонту. За его спиной солнце, давно перешедшее зенит, склонялось за лес, намекая о близости вечера. А он полностью убедился, что утерял дар.
Теперь не осталось никаких сомнений. Даже здесь, в этом месте – в месте, насыщенном энергией, в месте, где сконцентрирована Сила, в месте, которому бог знает сколько времени – даже здесь Саша не смог вернуть утраченный дар. А это уже серьезно… Слишком серьезно. Правда, трепыхалась в нем крохотная искорка призрачной надежды: а может потом, ну не сейчас, позже, случится чудо и дар проявится вновь? То самое «а вдруг». Хотя Саша понимал, даже не понимал, а чувствовал, что это безвозвратно.
Легкий порыв воздуха со стороны правой щеки и еле слышный легкий треск заставил его скосить глаза. На уровне глаз зависла большая стрекоза. Нет, не стрекоза, а тоненькая фигурка лесной феи в белом платьице. Треск издавала пара прозрачно-радужных крыльев за спиной. Фея улыбнулась, и в голове у Саши раздался теплый голосок:
- Здравствуй, Природный!
- Здравствуй, Лесная, - ответил Саша.
- Давно не виделись, а?
- Давно, - нехотя сказал он.
- Какими судьбами? Все ищешь розу ветров для прекрасной дамы?
- Помнишь, - криво улыбнулся Саша.
- Мы ничего не забываем. Я помню. Я помню не только это, а еще и юношу, полного надежд, перед которым лежал мир, открывший ему все дороги.
- Теперь юноша не тот, что прежде…
- Увы, да. И мне больно это видеть, - фея перепорхнула с места на место. – В тебе совсем не осталось того юноши, а без него ты хуже выглядишь. Блеклый какой-то.
- Критикуешь.
- Извини. Я ж, как ни крути, женщина, - блеснула улыбкой фея, - повышенная эмоциональность и все такое. Не везде и не всегда, правда, это нужно, не так я должна реагировать, но мне небезразлично, что с тобой… Поэтому до сих пор всего лишь фея.
- Из-за того, что небезразлично?
- Из-за повышенной эмоциональности. Часто это мешает. Не те эмоции проскальзывают.
- Я слышу в твоем тоне грусть?
- Нет, Природный, констатация очевидного. Но я вижу, ты опечален. Что случилось с тобой?
Саша опустил голову и глухо произнес:
- Я потерял дар… Понимание, чувствование осталось, а дара нет.
- И ты пришел сюда…
- …в надежде его восстановить, – перебил Саша.
- И ничего не добился.
- Да.
- А чему ты удивляешься?
- То есть?
- Я так понимаю, все шло к тому. Ничто просто так не бывает. Чего хотел, то и получил. Сам виноват!
- Лесная, ты б тон хоть как-нибудь смягчала, прошу.
- Хочешь, чтобы я сюсюкала, гладила тебя по голове, и говорила какой ты несчастный, вовсю жалея тебя, а ты уткнешься в мою юбку, и будешь орошать ее скупыми мужскими одинокими слезами? Нет.
- Ну а чего тогда прилетела? Улетай в свой лес и сиди там, – огрызнулся Саша.
- У-у-у… - протянула фея, облетела вокруг Саши, внимательно рассматривая его:
- А ты действительно изменился, Природный!
- Какой есть, - буркнул тот. – И так паршиво, ты еще будешь масло подливать!
- Ладно, не буду, - покладисто согласилась фея. – К наставнику ездил?
- Ездил, а толку-то! Его нет, и будет через полгода. Я не знаю, что мне делать, Лесная… дар забран и обратно его не вернешь.
- Плохо. Хочешь, попробуем разобрать ситуацию, - предложила фея.
- А чего ее разбирать! – насупился Саша.
Помолчал, вздохнул:
- Да, буду признателен. Потому как сам я не могу понять, почему так случилось, за что.
Фея перепорхнула к торчащему из земли валуну, опустилась на него, сложила крылышки и неторопливо прошлась по нагретой солнцем поверхности камня.
- Скажи, ты жену любишь?
- А причем здесь жена?
- Собственно, твой камень преткновения, - сказала фея.
- Да ладно! С чего бы это?
- Вот и скажи, любишь?
- Ну, люблю.
- Лжешь.
- Поясни.
- Вы разные люди. Она живет по другим законам. Сам смотри: у нее все должно быть как у людей. Свадьбу помнишь? А вашу размолвку? Почему она не захотела по ритуалу провести свадьбу? Почему она вообще захотела играть свадьбу?
- Ей, как и всякой другой женщине хотелось праздника, вот почему.
- Да нет, потому что так положено. Потому что так поступают все. Даже то, что ты волшебник, для нее всего лишь некая фишка крутости, так да, по-современному будет? То, чего нет у других. А нежелание иметь детей, почему она не хочет их?
- Ну….
- Потому что, не чувствует она в тебе того, кто может стать отцом ее ребенка. Своей женской сущностью не чувствует. Не тот ты… Следующее. Парные отношения, это когда вместе. Ну, и много у вас происходило «вместе»? У вас и жизнь-то разная. Ты природный, она городская. Так и живете: тебя в одну сторону тянет, ее в другую. Не твоя она пара. Разные вы. А как ты знаешь - он и она должны соответствовать друг другу. Скажи, почему ты ее любишь?
- Я? Гм…сейчас подумаю, - замешкался Саша.
- Не можешь сходу назвать, что она для тебя?
- Да нет, я неправильно выразился. Я хотел сказать, что сейчас сформулирую.
- А-а, ну формулируй.
- Ну, мне с ней хорошо, удобно…
- Удобно???
- Эмм…
- Тебе всего лишь удобно с ней? Ты понимаешь, что говоришь этим словом? Она для тебя просто как удобная вещь? А где тут любовь? В том разговоре с мужиками у тебя во дворе, ну с теми, которые в домино играли, ты что говорил про любовь?
- Я сказал «любовь – основа жизни», и что с того? – Саша насупился.
- Получается - вещь для тебя и есть основа жизни. Замечательно! А ведь ты еще стоял и слушал их рассуждения, весь из себя загадочный. Ну да, чего с ними разговаривать, не понимают они в любви, жалкие примитивы! – Фея притопнула ножкой. - Слушая их, ты не примеривал к себе разговор. Выходит, нет никакой разницы между тобой и Петровичем. И ему и тебе удобно.
Саша неопределенно хмыкнул, ковырнул из земли камушек, подбросил пару раз на ладони, кинул в реку.
- …Сашенька, Сашенька, - вздохнула Лесная, - а ведь свою пару, свою любовь ты мог встретить и пройти мимо.
Лесная, устав ходить по камню, присела.
- Откуда такая осведомленность? – оторопело спросил Саша.
- Откуда… - хмыкнула Лесная. – я же фея, как-никак. Я много чего могу видеть. А тебя знаю так вообще с детских лет. Твоих, разумеется, детских лет.
- Меня??? А…
- Однажды, несколько лет назад, некий маленький мальчик убежал в лес из пионерского лагеря и полдня бродил там, просто так, просто потому, что ему было хорошо в лесу. А вечером уставший мальчик задремал на маленькой полянке и увидел удивительный сон… Помнит ли мальчик тот сон?
Саша кивнул:
- Помнит.
- Яркая луна, освещающая полянку… разноцветные движущиеся огоньки, еле слышная хрустальная музыка, танцующие феи… и проснувшийся маленький мальчик, увидевший все это. А помнит ли мальчик "тетю фею", которая отводила его обратно в лагерь, где все уже с ног сбились, разыскивая его?
- Это была ты?
- Я.
Саша покачал головой:
- А я почему-то никогда не связывал ту фею с тобой.
- Тем не менее, это я… - лукаво улыбнулась Лесная. - Ты ведь наш, природный, поэтому и увидел праздник, да и пришел именно на ту полянку тоже не случайно. С тех пор я за тобой присматривала. Нагрузка у меня была такая… общественная. А познакомился ты со мной…
- Я помню. Это когда первый раз наставник меня в лес привел. Приветствие солнцу делали. Мне восемнадцать стукнуло.
- Именно так. Так что я про тебя все знаю.
- Подсматриваешь, да?
- Саша! – фея укоризненно посмотрела на него.
- Извини, – покраснел Саша. - Я почему-то вдруг ощутил себя очень маленьким, беззащитным.
- Мне незачем подсматривать, у меня другие источники информации, – произнесла Лесная.
- Да понимаю я, - досадливо поморщился Саша.
- Хорошо, что понимаешь, но вернемся к теме. Можешь дать мне определение любви между мужчиной и женщиной?
- Определение? – Саша сдержал порыв руки почесать затылок. - Любовь это… стремление ума, души и тела.
- Это классическое, по-умному, а своими словами?
- Это когда… она… он… - Саша замолчал.
- Чего замолчал?
Саша не ответил.
- Ну ладно, пусть так. Давай посмотрим, что у тебя имеется в наличии. Страсть, то есть, стремление тела есть? …Саша?
- Есть. Но не совсем. Не все меня устраивает в интимном плане, но когда я поднимаю вопрос, стремясь изыскать консенсус, то встречаю ее сопротивление. Но как женщина она меня привлекает по-прежнему.
- А стремление души? Чувствуешь ли ты в ней родственность?
- Нет, родственность не чувствую. Точнее, чувствую, но… как бы так сказать, за счет привычки, что ли… Последние годы чувствую как бы стену. Ну, не совсем стену, конечно, но… барьерчик у нее стоит, мне непонятный.
- Ну а стремление ума? Интересно ли тебе с ней?
- Не совсем.
- А почему?
- Потому что ей интересно говорить о соседях, интригах на работе, об одежде, бирюльках и тому подобному. А мне это, в общем-то, параллельно.
- А твоя работа?
- Нет, вот тут уж точно нет. Ей не интересно, что у меня и как. Когда же я начинаю рассказывать, то она, разумеется, слушает, но так, пропуская мимо ушей. Больше из вежливости.
- Итак, смотрим. В стремлении тела не все гладко. Раз. Второе. Родственность душ отсутствует.
- Как так отсутствует? Есть родственность.
- Это не родственность. Это другое. Она знакома тебе до мелочей. Вы прожили достаточно долго вместе, было время узнать друг друга, свыкнуться, выработать междусобойную общность. Ты правильно сказал "за счет привычки". Так, что там еще? Стремление ума? Ну, здесь более-менее… Какой можно сделать вывод? Нет соответствия трем названным тобою параметрам. Раз нет соответствия, то нет и любви.
- Любовь - это чувство, которое не опишешь словами. Это запредельно! Так что не показатель, что я наговорил, - цепляясь за свое, вскинул руки в отрицательном жесте Саша.
- Но чувство ведь, чувство! Если любишь – чувствуешь это. Ты уверен, что чувствуешь? …Погоди отвечать, посиди, подумай.
Саша откинулся на спину, забросил руки за голову и устремил взгляд в небо.
- Похоже, ты права, Лесная, - через некоторое время медленно произнес он. – Да, права.
Саша сел обратно.
- Выходит – не люблю. Странно, ведь в начале наших отношений, она для меня была всем!
- Слава лесу! Признал, - ворчливо сказала фея. – Всем была? И что с того? Ведь существует разница между влюбленностью и любовью. Не факт, что влюбленность перерастет в любовь. У тебя не переросла.
Саша все ж добрался до затылка.
- Михалыч тоже самое утверждал, гм… Стало быть, влюбленность перетекла в привычку, в привязанность…
- Э нет, Природный. Привычка и привязанность тоже разные вещи. В твоем случае – привычка. Привязанность – это одна из предпосылок любви. У тебя была влюбленность, затем возникла привязанность, затем – привычка. Тупиковый вариант.
- Почему, тупиковый?
- Потому что вы и ваши отношения стояли на месте, вы не шли вперед.
- Хорошо, пусть так, - согласился Саша, - А что ты такой говорила о том, что я свою половину мог пропустить?
- Каждому человеку в его жизни обязательно встретится его половина. Тем или иным способом. Вот вспомни, неужели нет такого встречи, события, связанного с какой-нибудь девушкой, о котором ты впоследствии сожалел, что не подошел, не сказал, не сделал?
- Я… - Саша запнулся и опустил голосу.
Память услужливо выдернула из своих закромов один из случаев.
…Он увидел ее, когда вместе с Ксенией шел подавать заявление в загс. В тот день по городу неторопливо расхаживали дождь со снегом и совместно сводили баланс. Снег, как полномочный представитель зимы сдавал город, дождь, соответственно выступая от весны, принимал. Ксения недовольно морщилась, поругивая слякоть и черные пятнышки грязи сзади на колготках, а Саша, восторгаясь погодой, подтрунивал над ней. Ксенька смешно так злилась и недовольно бурчала, раззадоривая его еще больше. На Сашу ни брызги и ни капли дождя не попадали.
Девушка без зонтика стояла на улице с полиэтиленовым пакетом, только что выйдя из магазина и, отстраненно улыбаясь, смотрела вдоль мокрой улицы. Хмуро спешащие пешеходы, отнюдь не горящие радостью на преимущественно унылых озабоченных лицах, периодически отпрыгивали от брызг летящих из-под колес грязных и однообразно серых машин, совершенно не привлекали ее внимания. Ей одной на улице было хорошо. Саша это понял, едва зацепился взглядом за нее. Она, единственная на всей протяженности улицы, казалась естественно светлой. Потом они встретились глазами... Саша даже споткнулся...
- Вот! – вставила Лесная, будто прочитав его мысли, а может, так оно и было, Саша и сам не ведал всех ее возможностей. – Вот, казалось бы, идешь с женщиной, которую вроде любишь, а сам смотришь на другую и понимаешь, что другая лучше…
…Саша, продолжая механически передвигать ноги, неотрывно смотрел на девушку. Ее взгляд, вначале мимоходно-оценивающий, тот взгляд, который бывает у одиноких женщин, резко изменился. В нем мелькнуло нарастающее безмерное удивление.
Чудно да? Два человека, между ними оживленная улица, автомобили, автобусы… а Саша видел ее глаза, будто она стоит перед ним. И внезапное ощущение, будто знает он ее бесконечно долго, ощущение родной знакомости.
Взгляд ее изменился, удивление переросло в напряженное ожидание. Ожидание чего? Что он подойдет к ней? Но как? Это невозможно, ведь с ним Ксения и они идут… идут куда? Ах да, заявление…
Ксения, будто что почуяла, вдруг остановилась и зашептала в ухо:
- Ты не представляешь, какая я счастливая! Я самая-самая-самая счастливая! Поцелуй меня.
Саша, не отводя взгляда от девушки, механически улыбнулся и чмокнул Ксению в щеку.
- Нет, не так… - Ксения сама потянулась к его губам.
Надолго приникла к нему в затяжном поцелуе, закинув руки ему на шею.
Саша ответно, преодолевая себя, целовал Ксению и краем глаза смотрел на ту девушку.
Девушка как-то сразу сникла, отвела взгляд и медленно пошла к автобусной остановке…
Он увидел ее еще раз, в день свадьбы. Их кортеж из загса зарулил в усадьбу, куда было принято заезжать всем свадьбам – употребить шампанское на лоне природы и отреставрированных развалин, да пофотографироваться всяко-разно на долгую и вечную память.
Она задумчиво ходила между берез, трогала их ладонью… Кто-то из гостей отпустил сальную шутку по поводу ее, какую, Саша не помнил уже, помнил только, что ему стало неприятно. Мужская часть свадебного коллектива весело гоготнула. Девушка остановилась, подняла голову… и опять встретилась и ним глазами.
Саша непроизвольно сделал шаг в ее сторону, зачем? он так и не понял… Тут ему в руку свидетель всучил пластиковый стаканчик с шампанским и вся толпа дружно закричала "горько". Саша обвел взглядом радостно-галдящий коллектив, уже успевший прогреть организмы, остановился на молодой жене, перевел взгляд на девушку. Девушка грустно улыбнулась ему, слегка кивнула как старому знакомому, повернулась и направилась к выходу из усадьбы, исчезая навсегда. Больше она не встречалась Саше.
- Я вспомнил, что такое ощущение родственности, - Саша посмотрел на фею. – Была девушка…
Саша рассказал Лесной о тех встречах.
Фея внимательно выслушала его, грустно вздохнула:
- Ты шесть лет назад сделал свой выбор. Несмотря на то, что мир впрямую намекал тебе. Показал ту, которую ты искал. Но ты уже шел выбранной дорогой, не желая с нее сворачивать.
Возникла пауза, Саша переваривал услышанное, фея просто ждала.
- Послушай, Лесная, а причем здесь потеря дара? – нарушил тишину Саша. – Это следствие моего выбора? Так, значит, получается?
- Да. Причина – твоя жена. И твои головные боли были вовсе не случайны. Ты помнишь, как все начиналось? Вначале потихонечку покалывало, потом все больше и больше, чем глубже ты погружался в сделанный выбор, тем сильнее становились боли. Чем больше отдавал сил социуму, тем меньше оставалось сил на волшебство. Съедал тебя быт… Потом боль прекратилась совсем, исчезла. Сравнительно недавно, так?
- Это тоже знаешь?
- Знаю уж… - вздохнула Лесная, – а теперь припоминай, после того, как прекратились боли, ты совершил хоть одно чудо? Нет. А ведь тебя твои силы предупреждали!
- Когда???
- Видишь, ты даже и не понял. В цирк ходил устраиваться, пытался продемонстрировать подготовленную программу. И не получилось. Ведь наставник тебе намекал, объяснив про деньги.
- Почему же он прямо не сказал?
- Потому что, повторяю, ты сделал выбор. И ты просто просил разобрать конкретный случай. Он не стал мешать тебе идти выбранной дорогой, хотя и дал понять, что идешь не туда. Ты не услышал его.
- Значит, зная причину, я могу убрать следствие? Вернуть дар?
- Убрать следствие можешь, конечно. – Лесная отвела взгляд в сторону.
- А дар?
Фея взлетела с камня и зависла напротив его лица. Пристально глядя в Сашины глаза, серьезно сказала:
- Не в этой жизни.
Саша качнул головой.
Встал с земли, разминая затекшие ноги. Подошел вплотную к обрыву.
- Для меня это финиш, – не оборачиваясь, произнес он.
Лесная печально смотрела на него.
- И что я теперь? Поняв причину и убрав ее, максимум, на что я смогу рассчитывать, так только встретить ее, ту девушку. А дальше?
- Просто жить…
- А смысл?
- Смысл есть всегда, Природный.
- Но не для меня… Я потерял себя.
Саша всем телом потянулся к заходящему солнцу, раскидывая руки, и тут же сник, бессильно уронив их обратно.
- Выходит, мне здесь больше нечего делать, - тихо сказал он, подводя итог под разговором.
- Нет, Природный, есть.
Саша порывисто обернулся, открыл рот, собираясь возразить фее, когда изрядный кусок земли отделился от обрыва и рухнул вниз. Все случилось настолько быстро и неожиданно, что Саша даже не успел предпринять никаких действий. Он лишь взмахнул руками, удерживая равновесие, и исчез из вида.
Фея в оцепенении смотрела на то место, где только что стоял волшебник. Опомнившись, всплеснула руками и ринулась за край обрыва.
Саша навзничь лежал на песке, почти у самой воды, среди комьев жирного чернозема, неловко повернув голову и одной рукой придерживая неторопливый бег реки. Левый висок пробил острый край бурого камня, чуть не единственного на всем протяжении узенького пляжика,
Лесная растерянно опустилась вниз, к Саше. Не веря своим глазам, приникла к губам, надеясь уловить дыхание.
Волшебник не дышал.
Она отпрянула назад. Зацепившись за пуговицу рубашки, неловко упала, подминая крылышки. Вскочила, беспомощно оглянулась вокруг.
Природа ничем не могла помочь, природа молчала.
Из глаз феи скатилась слезинка, блеснув в заходящих лучах солнца.
Не замечая времени, фея отрешенно сидела на хранящем дневное тепло песке пляжика, неотрывно глядя на того, кто перестал быть волшебником.
Треск прозрачных крыльев заставил ее отвлечься и поднять красивое личико.
Сгущались сумерки, а над ней, на фоне еще светлеющего безоблачного неба молча висели в неподвижности десятка три маленьких фей, образовывая над телом разорванный круг.
Лесная невидяще посмотрела на них. Потом, поняв, кивнула и встала с земли, распуская крылья. Близко-близко подлетела к лицу Саши, крохотной ладошкой провела по холодной щеке.
- Мы еще встретимся, малыш, - прошептала она, сглатывая слезы.
И поднялась вверх, занимая свое место среди крохотных волшебниц и замыкая круг.
Воздух наполнила неведомо откуда звучащая тихая мелодия и круг, наливаясь голубым светом, начал движение.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Олег Муругов: Волшебник. Рассказ.
08.12.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|