Марина Генчикмахер: Здравствуй, Америка!.
"— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю, что все это следует шить."
(Ю.Левитанский)
Герои гражданской лирики авторов-мигрантов со склада поступают в трех основных, так сказать, фасонах. Патриоты новой родины - тип самый мультяшно-неубедительный и потому самый безобидный из трех. Ни те ему не верят, ни эти. Фанаты патрии старой (в случае эмигрантов из России легко опознаются по слюнявой сувенирности "березок" и "куполов", кишащих в тексте, словно блохи на собаке) уже опаснее, потому что ностальгия многих авторов подлинна, и их жулики-герои хоть и неправомерно, но наследуют ее. Самый неприятный тип данной троицы - третий, назовем его бесстрастным наблюдателем; бесстрастие его часто похоже на двойной набор суеверий и культурных клише, в результате чего о правдивом отображении реальности в текстах с участием такого героя говорить вдвойне затруднительно (кто сказал Бродский? тише, мы здесь не одни!). Позволю себе не согласиться с эпиграфом и высказать собственную точку зрения: все три перечисленных фасона шить не следует, герой нашего времени и без того слишком напоминает бомжа.
Марина Генчикмахер опять стоит в стороне от всего упомянутого. Ее лирический герой умудрился на полном ходу промахнуть мимо всех трех ловушек, а заодно и мимо пункта назначения. Из одного места отбыл, в другое не прибыл и никаким бесстрастием, в силу столь странного своего местоположения, не заразился. Совершенно растерян: почему трамвал проехал вокзай? Вернуться хочет, но не пытается (почему именно, см. в текстах подборки). По советско-украинской своей родине тоскует? Безусловно. Но как человек, а не как социальная единица, - что по законам гражданской лирики уже преступление.
В плане поэтической техники Марина, как всегда, верна себе и все еще пытается совместить безумную яркость личного восприятия с общепринятым здравым смыслом добротного постакмеизма. К чести Марины и ее героя, должен констатировать, что восприятие, как правило, побеждает. Иногда за счет рифмы, но и это можно рассматривать как благо, поскольку излишняя правильность - "мертвая вода" поэзии, которую и должно сопровождать применением "живой". В умеренных, разумеется, количествах. На мой взгляд, идеальное соотношение смерти и жизни достигнуто автором в стихотворении про злого овоща, которое и нравится мне больше всех в этой подборке, - чему автор не перестает искренне удивляться. А я и сам не понимаю, почему именно этот фасон так прекрасно обрисовывает фигуру темы.
Может быть, отгадка проста: потому, что все на свете короли - голые.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Михаил Майгель
|
Здравствуй, Америка!
Здравствуй, Америка! Мы – твои иммигранты.
Кто от тоски, отчаянья, кто за выгодой…
Все мы немножко несбывшиеся таланты –
Силы кипят у горла и ищут выхода.
Местным их место рождения дарит фору.
Время тасует, и карты взлетают веером.
Что же нам выпадет? В хомлесы или воры?
Или, быть может, в маленькие рокфеллеры?
В нашем отечестве мы не прошли в купечество,
Но торговаться за счастье умеем громко.
Нас не особо ценило свое отечество,
Впрочем, отечество нынче почти в обломках.
В этой Америке все толстощеко-сыты,
Лица и стены лоснятся благополучием.
Нам бы поближе к раздаточному корыту.
Мы ж не из худших, мы даже во многом лучшие!
Все за свободу? И мы за свободу ратуем.
Мы и в работе – тоже одни из первых.
Только, Америка, мы не поверим в статую.
Речи и статуи действуют нам на нервы.
* * *
В стране зеленых пальм, где осень – только сон,
Бред перелетных птиц и перелетных граждан,
Где чудится домам одноэтажным,
Что каждый в мире счастлив и влюблен –
Живем отнюдь не сказочные мы,
Угрюмо чужеродные, другие.
Болезненно лелеем ностальгию,
Досадуем на то, что нет зимы,
Со смутным ожиданием вины
Мы ждем того, чего мы ждать не вправе –
Когда же сказка чуждой стороны
Вновь обернется нам знакомой явью…
* * *
По проспектам пышным и широким
В ритмах оглушающе веселых
Бродят чернокожие пророки,
Собирая банки кока-колы.
Жития пророка – не до жиру!
Ежатся, под мешковиной горбясь,
До смерти пугают пассажиров,
Вваливаясь с банками в автобус.
Клянчат и клянут речитативом,
Не боясь того, что их осудят,
Черные – почти как негативы
Наших чистых и пристойных судеб.
* * *
Открываю Америку через форточку бьюика,
Через форточки в домиках и небоскребах,
Утверждаю: и в солнечный полдень, и в сумерки
Очень стоит открытия эта особа!
Пусть десятки открыток ее тиражируют
От заснеженных пиков до крохотной клумбы,
Я Колумбом плыву в доколумбову ширь ее,
Я глотаю взахлеб смесь неона и румбы.
Я не верю в Америку желтого дьявола
И в свободу с лицом беспощадной Минервы.
Я не стану читать описанья и правила:
Все не то и не так на свидании первом!
Я Колумбом иду, пусть не в латах, а в кофточке,
А навстречу толпа, гомоняще-живая,
И Америка смотрит на меня через форточки,
И, по-моему, рада, что ее открывают.
* * *
Кавалер Помидор – очень вредный сеньор!
Он хорошего Тыкву прогнал из родного домишка.
Так написано в доброй до дырок зачитанной книжке,
Той, что тетя с собой принесла из империи зла.
И вопросам ребенка воистину нету числа,
А понятия тетки давно уже пляшут чечетку.
Как ответить понятно и четко?
– Этот вредный сеньор – он плохой?
Его можно ударить ногой?
Или палкой?
– Нет, родной!
Злого дядю и тете, пожалуй, не очень-то жалко,
Но подумай, ведь если любой мускулистый дурак
В свой поверит кулак,
А закон будет слабым?
Тут начнется такой кавардак,
Как в отечестве мамы и папы…
Сам тогда пропадешь ни за грош!
Кавалера не трожь!
Помидор соблюдает законы, а значит хорош.
Старый Тыква совсем не хорош, раз живет под забором…
И не спорь с Помидором!
* * *
Ох еврейское счастье! Хоть смейся с тобой, хоть плачь!
Всё труды, да заботы, да нервы о судьбах близких…
Плачет жалобно скрипка. О том ли, мой друг скрипач,
Как аидыше мама пыталась зубрить английский?
Все идут на работу, а мама сидит одна,
Как послушная девочка, пишет в тетрадь глаголы.
Времена не даются… Нелегкие времена
Для сменивших страну, начинающих новоселов.
У аидыше папы ночами болит плечо.
На занозистых тропках срываются в слезы дочки.
С младшей будто бы легче, – чудесный растет внучок,
А вторая поныне парит в облаках и строчках.
И ничем не помочь, не спасти от чужого зла.
Всё труды и заботы, – на всё не хватает суток…
Но аидыше мама берется учить компьютер
И сдает на права… Между прочим, уже сдала!
* * *
Беспокойный котел эмиграции.
Свято место, да мы не на месте.
Постепенно проходит реакция
Превращенья бессчастья в бесчестье.
Жизнь игра, но не в детские ладушки.
Мне бы выбраться из передряги…
Кто же будет подсчитывать пятнышки
На потрепанном платье бродяги!
* * *
А тут растут жестокие цветы,
Привыкшие душить в своих объятьях.
Их бледным незадачливым собратьям
Вовек не выбраться из темноты.
Они скорее к дьяволу близки…
Не тронут их ни просьбы, ни призывы.
Но до чего безжалостно красивы
Их страстно выгнутые лепестки!
* * *
Строгий взгляд у фотообъектива.
Что Вы, сударь, неужели не узнали?
Я хочу быть белозубой и красивой,
Словно барышня на праздничном журнале.
Тут листва не знает смертной охры,
Небо – как сплошной наплыв эмали.
Я пошлю твою продукцию, фотограф,
Тем, что всё на свете понимали.
Пусть посмотрят на улыбку крупным планом,
Легким вздохом затуманив глянец лака:
“Ах, Америка! Страна за океаном!
Там никто и никогда еще не плакал!”
* * *
В. Белозерскому
Там была бригантина,
Мы с тобою об этом читали…
Проступает картина
Из почти что забытых деталей,
Из фантазий подростка,
Насыщающих праздничной синью
Плоскость книжных набросков
И невнятицу путаных линий,
Где как вымпелы гордо
Рядом с реями реяли чайки,
И скрипели ботфорты
По цветной отшлифованной гальке,
И чем круче маршрут,
Тем герои богаче судьбою…
Только сорок минут
Отделяют меня от прибоя.
Но как вечность длиной
Эти несколько десятилетий
Между мною и мной,
Между тем океаном и этим…
* * *
Лишь во сне, по привычке
Вижу я журавлиные стаи.
Невелички-синички!
До чего же мне вас не хватает.
Я б вам сыпала крошки,
Я б сосульки с кормушки снимала,
Мне бы счастья с ладошку…
Но наверно и это немало.
Тут ни снега, ни вьюги,
Тут и птицы другого калибра.
Тут пусты мои руки,
А над ними порхают колибри.
* * *
Фотографии. Лица друзей.
Черно-серые пятна на белом.
Превращаюсь в гербарий, в музей,
Склад того, что давно отшумело.
Даты, жесты, поступки, дела…
Обо мне ли у самого входа
Тусклый голос: “Она умерла…”
С интонацией экскурсовода?
* * *
Хочется нового – в голову лезут штампы;
Вечно-лазурное небо, чужие флаги.
У поцелуев, доставленных мне почтамтом,
Вкус отчужденной сухости и бумаги.
Новая жизнь… Мудрено ли? Душа в мозолях.
Быт – словно обувь, пошитая без примерки.
Прошлое – призрак, но голос его назойлив.
Прошлое издали кажется фейерверком.
Там и слова и слава в едином сплаве
Вечностью дышат, сердца и светила движут…
Как не поверить дурманящей мозг отраве?
Помнишь о той, что уехала из Парижа?
Чтоб на земле, не такой, как была когда-то,
Вдруг ощутить, что рябина ей не поможет:
Родины нет, да и к юности нет возврата.
Смерть и бессмертие – это одно и то же.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Марина Генчикмахер: Здравствуй, Америка!. Цикл стихотворений.
Стихи об эмиграции. С одной стороны законопослушные, с другой наоборот. Какая сторона где, решайте сами.
05.02.09 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|