Вадим Шамшурин: Здесь жила улитка.
Я довольно долго не мог решиться опубликовать этот рассказ. Дело в том, что с моей точки зрения, как-то однозначно к нему относиться невозможно. В нем есть много того, что лично меня раздражает, причем раздражает и в людях и в литературе. Но есть и много того, что выделяет из общего ряда непроходимой серости. Серости и в людях, и в рассказах.
Написано жестко. Но интересно, завораживающе. Тема – скучная. Но чем-то цепляет, на что-то открывает глаза. Может быть своей необычностью. Стиль автора – очень рисковый, на грани литературной грамотности. Но тем и завораживает. Будь я учителем литературы, я бы смело поставил дохлую тройку. За неправильное построение предложений. Но черт возьми, именно это меня и зацепило, именно это меня и встряхнуло, вырвало из общей череды одинаковых, выхолощенных рассказов, написанных по всем правилам ремесла. Не знаю… Не знаю… Во времена Рафаэля истинные ценители живописи конечно закидали бы Пикассо камнями за его "Гернику". И отдавили бы руки, чтобы неповадно было писать такое. И были бы правы.
Но с другой стороны, кто-то же должен создавать новое?
И были, конечно же были с автором споры по поводу обилия ненормативной лексики. Но он … мягко так, вежливо, ненавязчиво отстоял, обосновал их необходимость. Немного подредактировал орфографию и… оставил. Я согласился. Ибо это - правда жизни, и глупо ее игнорировать. Так что судите сами, уважаемые читатели, кто перед нами. Неопытный писатель или новатор. Матерщинник или реалист. И какую картину он нам нарисовал – карикатуру на жизнь, или жизнь наша и в самом деле такая уродская, а мы все в ней - несчастные инвалиды…
Я все же верю, что Вадим Шамшурин – новатор. И пожелаю ему удачи!
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Юрий Лопотецкий
|
Здесь жила улитка
Он подошел ко мне в кафе. Спросил, можно ли присесть. Я пожал плечами. Он поставил чашку с чаем, подвинул к себе пепельницу. Я смотрел, как он, не спеша, закуривает и, наконец, с лукавой улыбкой, поднимает взгляд и цепко смотрит мне в глаза.
-Ты ведь Дмитрий Камышев, с третьего курса?
Я кивнул.
-Я читал твои рассказы, мне понравилось.
Я пожал плечами. Кто бы это ни был, мне не хотелось с ним продолжать разговор. Ссутулившись, я опустил глаза в «Черный обелиск» Ремарка.
-Меня зовут Виктор.
Я перевернул страницу. Я рассматривал одну и ту же строчку, переставлял буквы и слова, ждал. Но он не уходил. Напряжение во мне росло. Так на него и не взглянув, я встал, сунул в рюкзак книгу, уже на ходу надел пальто и вышел вон.
Он догнал меня на Девятой линии. Хлопнул по плечу. Я вздрогнул, так как уже совсем забыл о нем.
-Что тебе нужно?
-Я хочу поговорить…
-Я больше не пишу.
-Нет, не об этом…
Я не чувствовал никакого интереса. Попытался его обойти. Шел снег. Крупными хлопьями.
-Я хочу поговорить о Лине.
Я вздрогнул. Поежился и загнанно поднял глаза.
***
Я ползу по лезвию. Очень острому лезвию. Ползу не медленно, не быстро, ползу осторожно, покрывая все липкой слизью. Любому другому лезвие причинило бы вред, вскрыло кожу, вывернуло мясо, это названо было бы болью… Но при первых признаках боли я замираю, при её прикосновении - прячу голову, а затем и сам полностью сворачиваюсь, вглубь - по спирали - в свой собственный мир. Меня не достанете, а сам я не вылезу.
Но затем, когда опасность позади, и никого нет рядом, я выбираюсь наружу и осторожно распрямляю свою мягкую и ранимую сущность, трогаю рожками воздух, прислушиваюсь к ощущениям, но вот опять - волна дрожи проходит по телу, и я, как можно скорее, прячусь.
***
-Я хочу поговорить о Лине, - повторил он, - разглядывая в напряженном внимании мое лицо.
-Я ничего не хочу знать, - я сжался, спрятал голову в плечи и опустил глаза на асфальт, смотрел, как растворяются снежинки, прижавшись друг к другу, под чужими ботинками.
-Этого от тебя и не требуется. Я хочу, чтобы ты только понял, что её парнем до и после, вчера-сегодня-завтра, всегда - был только я. А ты никто. Ты вообще никто.
На счет последнего - может быть…. Но касательно остального, он ошибался. Говорил с такой уверенностью о том, чего нет.
Я криво усмехнулся:
-Тогда что тебе от меня надо?
-Хочу, чтобы ты сказал… Я хочу только знать, она спала с тобой?
Я поднял на него глаза. Он был смешон. Просто смешон. Нелеп и неправдоподобен. Я засмеялся, но смех мой казался не настоящим, словно закашлявшись, я не мог справиться с приступом. Отхаркнул, выплюнул:
-Да, какое-то время мы были единым существом.
Он в недоумении смотрел на меня. Сжав мне плечо, он прошипел…
-Ты о чем?
-Тебе не понять… - я развернулся и пошел, не оглядываясь. Вдогонку мне донеслось беспомощное:
-Если ты спал с ней, я убью тебя!
Но как это все глупо.
Как все по-обезьяньи.
***
Улитка шагает на своей одной ноге совсем бесшумно. Её поступь не услышит никто. Она незаметно прошуршит совсем рядом, вы не обернетесь и не заметите, что что-то произошло. Но даже если вдруг почувствуете непонятное томление, даже беспокойство, станете недоумевать, что это с вами, все равно никогда не догадаетесь, что здесь уже была улитка, сделала вокруг вас круг и поползла дальше. А сами вы измазаны в ее слизи, и вам не отмыться никогда. А улитка уже на линии горизонта, ползет себе не быстро, не медленно, и ей дела нет. Ничего не существует, думает она, ничего нет, кроме моего спиралевидного мира, уползает вновь по спирали вглубь.
***
Меня знобило, я вышел на набережную, спрятав руки в пальто, подняв воротник. Думал об этом Викторе. Какой-то придурок.
Снег налипал на плечи, снежинки сначала таяли на щеках, потом застывали.
Кто-то спросил закурить.
Я не отреагировал, опустив голову, прошел мимо.
Донеслось следом:
-Чувак, п... захотел.
Я обернулся. Позади меня стояли двое. Ухмыляющиеся, в голубых шарфиках. Я вернулся. Подошел в плотную.
-Пошли вы на х...
Один ударил кулаком в лицо. Подлетел второй, сбил с ног. Я упал. Даже не успел вытащить руки из карманов. Пару раз пнули. Нависли надо мною, перевернули на спину. Я открыл глаза. Вспотевшие, распаренные, возбужденные, застывшие лица.
-Что, бля, получил?!
Я смотрел за их головы, смотрел, как кружится и опускается мне на ресницы снег.
Они пнули меня еще пару раз и, развернувшись, потопали прочь, вполне довольные собою и мною. Вот что есть настоящее единение и консенсус. Каждый получил то, чего хотел. Они как будто на матч «Зенита» сходили, а моя улитка снова спряталась. Её скоро не ждите…
Кривился, собирая с гранита снег, прикладывая к разбитому в кровь лицу. Снег быстро краснел и плавился. Бровь разбита, да и только.
Зазвонил телефон. На экранчике определился Артем. Я приложил трубу к опухшему уху.
-Да.
-Ты где?
-На Университетской.
-Я на Репина. Все бабы суки. Идем бухать.
-Давай.
-Жду тебя у «Шмеля»
-Скоро буду.
***
Смотрите, какая прочная раковина у улитки, она в несколько раз прочнее такой же по толщине дюралюминиевой пластины, но при этом имеет удивительную форму. Такая форма не случайна, спираль - символ безграничности и разномасштабности пространства. Улитка у древних индейцев европейских равнин была символом вечности. Движение улитки степенно и неторопливо, тем не менее, улитка по формуле Зенона может развивать скорость 333км в секунду. Вам её никогда не догнать. Живет улитка три тысячи лет.
***
Артем учился со мною на одном курсе. Пока его не отчислили. Но бухать вместе мы не перестали. Впрочем, я также уже висел в списках на отчисление. Что нас роднило. Но не только это. Мы были друзьями, со всей нашей непохожестью друг на друга, не разлей вода.
Он, со всей присущей ему уверенностью, стоял у входа в «Шмель», нисколько не заботясь о том, что кому-то там надо войти или выйти, спокойно, даже не глядя на недовольно обходящих его широкую фигуру, смотрел по направлению, где должен был появиться я. Время от времени делая основательный глоток из зажатой в мозолистой руке бутылке пива. Он работал охранником. Сегодня ему, видимо, уже надоело тупить в своей будке. И он свалил. На чуток.
-У! – обрадовался он, увидев меня,- тебе уже кто-то припечатал.
-И не один раз, - улыбнулся я. Опухшая губа мешала говорить и улыбаться.
-И кто тебя так?
-Зенит чемпион.
-Всегда уважал этот клуб.
-И я в него верил.
Мы спустились в помещение «Лохматого шмеля». Суровое, ничего лишнего, квадратные, низкие столы, посередине салфеточка, пластмассовая ваза с таким же пластмассовым цветком. Зацементированные белые стены, стилизованные черными бороздками под каменную кладку. Все это, впрочем, не было важно совершенно. Здесь было дешевое пиво.
-Ну что, инопл, выпьем? – спросил Тема.
Вначале пили в некотором задумчивом состоянии. Я говорить ни о чем не хотел, но, зная Тему, понимал, что он выскажет все, что обо мне думает. Тем более, по его разумению, я замечательно лоханулся.
-Я же говорил, чтобы ты даже близко к ней не подходил. Говорил, что она настоящая блядина, - наконец выговорил Тема со всей ему свойственной прямотой.
-Говорил. Но она не такая.
-Опять заладил. Она тебя через х... бросила, а ты опять.
-Ты ничего не знаешь о ней.
-О да, прекрасной души человек, и чувствует тебя и понимает. Да пойми ты, что ты ей нужен был только чтоб на некоторое время забыть, что свою жизнь она определяет через влагалище. Им думает и им чувствует. А все остальное - трусы с узорчиком. В этом нет ничего странного. Все бабы такие. Поверь мне, уж я-то знаю…
-Мне плевать.
-Романтик хренов, ты такой, бля, никому не нужен, ни одной бабе. Им такой нужен, который их ежечасно бы драл и иногда для профилактики п..дил. Чтобы приходил с какой-нибудь стройки, бабок приносил, вонючий и бухой, драл и п..дил. А ты жалкий студентишка, с не в меру развитой душонкой, подойдешь лишь какой-нибудь старушке, чтобы ходить ей за хлебом и жопу морщинистую подтирать.
-Пусть так…
-Нет, бля, не так. Все это хренатень. Слушай меня. Лину надо было сразу трахнуть, а не разводить разговоры-космосы, книжки там всякие обсуждать, охать и ахать, трепетать по Пушкину. Бабе этого не нужно.
-Бабе – да…
-Она баба! Самая что ни на есть! Ты жизни не знаешь. Отравлен Достоевским и Толстым, хотя это черти еще те. Читал на днях, перечитывал, сплошная порнография. Как только такое в школе преподают? Но я не о том. Ты ни хрена не знаешь, как люди живут. Димка, в твоих мозгах - сплошная херь.
Мне надоело слушать его. Он не говорил ничего нового.
-Пиво тут говно.
-Да, пиво тут, и правда, говно, - согласился Тема.
-Давай возьмем водки.
-Но и водка тут говно.
-Все говно.
-А что делать. Такова, бля, жизнь.
***
Человек, к которому во сне заползла улитка вовнутрь, через слуховые каналы, становится первое время беспокоен, но потом перерождается и перестает быть, по сути, человеком. Человек-улитка, странен, непохож ни на что, скручен в спираль. Если наступить на него, услышите хруст, увидите мерзкую неприятную картину – хитиновая крошка со слизкой приставучей мякотью. Вы в брезгливости скривитесь, и потом еще долго будете чистить свой ботинок об асфальт. Но через некоторое время человек-улитка, хоть он полностью и раздавлен, снова начинает движение,- в этом феномен человека с улиткой внутри, в этом его невероятность.
***
Переползая улиткой. От столика к столику. Искал, где туалет, не дошел, меня стошнило в коридорчике прямо перед. Потом я выполз на улицу, запутывая следы, повыделывал кренделя на газонах, ноги быстро промокли, под снегом была талая вода и грязно зеленая трава, хотя, что там разглядишь в тусклом сиянии уличных фонарей и в ускользающей четкости зрачка. Писал-пИсал на снегу ее имя и пьяный смеялся, и кое-как запахнувшись, волоча за собой пальто, шел по пустому ночному городу, меня объезжали редкие машины и сигналили. Я крыл их матюгами. Бормотал себе под нос что-то, тщетно набирая номер и в очередной раз слыша механически-пустой голос: «Данный вид связи недоступен» В итоге долбанул трубу о стену факультета филологии Герцена. Дальше, собственно, и не помню.
Очнулся дома. Утром.
Отлепил ссохшуюся кровяной коркой бровь от простыни. Раскалывалась голова, грязная одежда была разбросана по комнате, в воздухе стоял запах перегара и блевотины.
Я поднялся, добрел до туалета, меня опять вырвало.
По обломкам - уже домашнего телефона, похрустывая пластмассой, шатаясь, дополз до ванны. Сполоснул лицо холодной водой. Скривившись, посмотрел на себя. Встретился взглядом.
-Хреново, не то слово.- Криво ухмыльнулся. Но и этого мало.
А потом, не в силах справиться с головокружением упал на кровать и, закрыв глаза, лежал и мучался. Похмельем.
Что за благодать.
***
Улитка. Как уже отмечалось, это существо в себе. Достаточно ранимая к любым проявлениям внешнего мира, улитка живет иллюзиями. Насколько это правильно? На этот вопрос ответить затруднительно. Конечно, это слабое проявление возможной силы. Этой силы не хватает, чтобы даже хоть раз в жизни подпрыгнуть (не известно ни одной прыгающей улитки). Но не в этом суть. Дело всё в том, что любая иллюзия рассеивается. Каждая улитка обречена. Но благодаря иллюзиям жизнь улитки не похожа ни на что по своей полноте.
***
Я не мог восполнить, куда делся Тема. Помню, что он притащил к столику каких-то девушек, говорил, что наглядно мне все покажет. Я же просто пил. Он говорил с ними, что-то у них спрашивал, потом, обращаясь ко мне, восклицал: «Вот видишь, что я говорил!», потом он с ними танцевал, в итоге, по-видимому, потащил в свою будку…
Я заварил себе чаю. Еще одну кружку. Тошнило уже не так сильно. Был вечер. Я стоял и смотрел в окно. По-прежнему шел снег. Медленно и пушисто. Фонари захлебывались. Одинокие машины тащились по рыхлым дорогам.
Я попробовал немного убраться. В комнате творился невероятный бардак. Я намочил тряпку, собрал свой беспредел, открыл окно, чтобы проветрить. В комнату ворвался свежий морозный воздух, залетал снег и ложился на пол, тут же таял. Я погасил свет. Стоял в темноте и ждал.
Я ждал, как это ни глупо, что она позвонит. Я так хотел, чтобы она позвонила. Я так скучал. Губы сами собой начали кривиться. Сжало все внутри от невероятной муки.
-Мне от тебя никуда не деться. Жить без тебя я не смогу. Просто это невозможно. Я в отчаянии посмотрел на разбитый телефон.
А если она звонила.
Если она все поняла.
Если она хочет, чтобы я был рядом? Чтобы как тогда, горел светильник, и по потолку плыли звезды. Что, если она скучает по моим мягким прикосновением? И ей так же больно? Что, если она так же ждет моего звонка? Что, если…
Я метался по комнате, обхватив себя руками. Надежда разрывала мне грудь. Что, если и правда так оно и есть?
Я включил свет, начал судорожно собирать разбитый телефон, соединять провода и проверять рычажки, искать розетку. Получилась безумная конструкция, но гудок был. Я чуть не задохнулся от восторга. Пальцы мои дрожали, когда я набирал номер. Послышались протяжные гудки.
-Алло! – радостно ответил ее голос в трубке.
-Это я, - не в силах стравиться с дрожью, сказал я.
Она замолчала. Она молчала. Я в нарастающей панике ждал.
-Чего тебе надо?
-Ничего. Просто.
Долгое напряженное молчание. Затем короткие гудки.
Я положил трубку. Поднялся. Пнул телефон. По комнате вновь разлетелись обломки.
Я разозлился на себя. Отчаяние выворачивало меня наизнанку.
-Получил, что хотел? Слизняк…
Вернулся к окну. Посмотрел вниз. На снег. Смотрел долго. На всё это расстояние - по спирали.
Комнату заметало снегом.
***
Я все также стоял, когда вернулась мать. Я вздрогнул от скрежета входного ключа в замке. Она ахнула, когда зажгла свет. Несколько мгновений не могла произнести и звука. Но это только по первости.
-Ты что это здесь учудил?
Я стоял, не шевелясь.
-Фу, как воняет! Ты нажратый! Ты пил?! Ты облевал здесь все! Как это понимать?! Ты совсем очумел?! Что, взрослый совсем, теперь и начхать на мать?! Теперь можно водку жрать?!
Видя, что я не реагирую, мать подлетела ко мне, развернула и влепила мне пощечину. В ужасе отшатнулась, посмотрев на мое лицо.
-Что с тобой произошло? – в шоке прошептала она.
-Мама, со мною все хорошо,- выдавил только я. Накинул пальто и вышел вон.
***
Ни одна объективная реальность не сравниться по богатству и полноте ощущений с миром, что рождает своим движением улитка. Ни один мир! Тому, кто хоть раз в жизни удалось прикоснуться к этому миру, никогда больше не прийти к согласию с собой. Он губит себя. Губит, по сути, и саму улитку.
Такие прикосновения как раз и рассеивают иллюзии. Нет иллюзий - нет больше и улитки. По сути, улитка и есть реальное воплощение иллюзии.
***
Похмелье переползло в немного иную стадию. Теперь боль улеглась, не тошнило, и голова не кружилась, но пришло некоторое замедление, глухота ощущений и мыслей. Мир казался ватным, его звуки, свет, любое его проявление, даже собственное тело казалось чем-то чужим. Я находился в неторопливом автобусе, с удивлением рассматривал свою руку, даже в каком-то отчаянии я всматривался в нее. Только не думать о Лине, только не думать о ней – думал я и думал о ней – накатывал, волна за волной, страх – я не знал, что будет дальше и возможно ли это - дальше – и опять же, все эти ощущения казались сторонними, не моими, я смотрел на себя, вслушивался в себя, и все это время терял, словно изображение в телевизоре, четкость, волна помех пробегала по мне. Но одно только - не думай о ней не думай – лихорадило мозги.
Я доехал до метро. Смотрел, как проплывают мимо люди, менты, турникеты, эскалаторы, поезда. Убыстряется мое тело, как все быстрее и быстрее ускоряется мое тело, и мне его уже не узнать в размазанном на четыре станции метрополитена мутном пятне.
Я добрался до центра. Вышел на светящийся, по ночному – влажно, проспект. Вдохнул воздуху, съел снежинку, стало легче, но ненадолго. Недолго думая, отправился в кофейню.
Только переступив порог, понял, что сделал я это зря. Ни один раз мы сидели за тем столиком возле окна, с нею хлебали «черный – лесной». Я втягивал с себя дым ее сигарет. Что тут скажешь, было волшебно.
Но, поразмыслив, решил, что все равно, от нее не спрятаться, она теперь везде, и даже ржавый гвоздь, или вонючий бомж - каким-то боком все равно напомнит о ней, не спрячешься.
Я назло сел именно за этот самый столик, побросал на стул напротив - пальто, рюкзак, достал «Черный обелиск», отыскал ту самую строчку, которую изучал под пристальным вниманием её теперешнего Виктора.
«Я вырезаю извещение о смерти булочника Нибура. Он изображается в нем кротким, заботливым, любящим, супругом и отцом. Я вырезаю извещение о смерти булочника Нибура. Он изображается в нем кротким, заботливым, любящим, супругом и отцом. Я вырезаю извещение о смерти булочника Нибура…»
Тщетно. Не провернуть это колесо, я словно разучился читать.
Отбросил книгу.
«Она блядина» - вот вам цитата. «Она бросил тебя через…» Вот и еще одна.
Её холодный безжалостно - отстраненный голос «Чего тебе надо?»
И, правда, чего?
Что нужно двадцатилетнему пареньку, зреющему – перезревающему мужчинке… Светлой и чистой любви? Хрен вам! Ласковых взглядов и застенчиво краснеющих щек? Хрен! Полночных звонков и разговоров о предназначении человека и человечества? Восклицаний, щенячьих радостей и обид? …Ты не сказала мне или сказала то, что не нужно, мы же одно целое, у нас связь мысленная, мы близнецы… Боже мой, что за херня! И, правда, сколько херни у меня в голове… Но я верю в такое устройство мира…
Но сформулируем вопрос:
Что тебе, Димка, нужно?
Давай, наконец, засунем в задницу свою особенность и ответим прямо, что тебе нужно? Без этой всей херни в голове!
Тебе нужно, как и любому другому от четырнадцати до семидесяти шести, найти дырку и присунуть! Не важно, какую дырку! (В некоторых случаях достаточно и пирога).
Вот тебе и ответ, а остальное – «трусы с узорчиком», если верить новым классикам.
Я выпил оставшееся в чашке кофе и вышел на проспект. Время как раз подходящее. Начало декабря. Мокрый свет насыщенно желтый - мигающий. По тротуарам гуляют бляди. Здравствуй, гонорея. Прощай девственность.
***
Деньги у меня были, но я не знал, хватит ли? Мне было все рано, было совершенно не важно. Я был уверен, что это должно случиться. Пусть так! По любви - по настоящей любви - продажной и пустой. Но я проходил мимо, не мог пересилить страх! Я боялся их, я косился и в ужасе убыстрял шаг. Они были более чем обычными. Только какие-то пыльные и грязные. Словно немытые - волосы – сальные. Их одежда, обувь, перчатки и глаза. Я кривился, я весь взмок. Но мне казалось, что все это неминуемо.
Она уцепилась мне в локоть.
-Юноша, не желаешь поразвлечься?
Как, бля, в кино.
-Сколько?
-Сто.
-Где?
У меня. Но это еще пятьдесят.
Таких денег у меня не было, но я кивнул.
***
Она была чуть ниже меня ростом. Губы её были обильно намазаны помадой, но глаза даже не подведены, поэтому как-то сразу терялись, казались не глазами, а пустыми щелочками. Была белая, грязная на рукавах, короткая куртка на синтепоне, джинсы, высокие - на каблуках, сапоги, цепкие пальцы и скорая походка; она что-то говорила невнятным голосом, зачем-то смеялась. Мы прошли по набережной канала с грязным льдом, в мусорных пакетах и бутылках, свернули в переулок, зашли под арку. Я послушно шел. Вдруг она остановилась.
-Зайчик, стой здесь, я сейчас приду, - она, поспешно цокая каблуками, скрылась в темноте. Вдалеке скрипнула дверь. Наступила тишина.
Под арку заметало снег, чистый белый сугроб, жирной запятой, повторял угол тени, и был ступенью от черноты к, падающему с улицы, свету фонаря. Мне так хотелось плюнуть на все, и, переступив этот сугроб, дать деру. От всего этого, совсем не нужного и чужого мне.
Но я был словно прикован, прибит гвоздями к тому месту, где меня оставила, эта девушка с пустыми глазами и незамолкающим напомаженным ртом. Я стоял и ждал. Холодно и одиноко. И сердце бьется в страхе.
Вновь там - в темном дворе скрипнула дверь. Скрипя снегом, ко мне шли два человека. Шаги приближались. Я по-прежнему ничего не видел. Но стоял, ждал. За спиной тоже скрипнул снег. Я, дернувшись, обернулся.
***
Я шел по улице. За мной ползла улитка. Я убыстрял шаг. Я бежал, но каждый раз оглядываясь, я видел её у себя за спиной, видел, как прячутся от прикосновения снега её рожки, как отражается в её блестящей гладкой коже мое сжатое в спираль тело.
Но потом я остановился. Поднял голову. Стоял прямо под фонарем, смотрел на то, как парит его горячая светящаяся голова. Как тают снежинки под его светом. Ждал. Подползла улитка. Я обернулся и обнял её. И мне впервые за долгое-долгое время стало легко.
***
В их было трое. Они избили меня, сломали пару ребер, сняли куртку, ботинки, забрали кошелек, напоследок хорошенько отпинали. Я, собственно, ничего и не помню.
Очнулся в больнице. Только утром.
Меня подобрали менты, объезжавшие свой участок, нашли меня все в том же сугробе, подумали что наркоман, или пьяный. Отвезли в больницу.
Когда я открыл глаза, рядом сидела мать. И, увидев, что я очнулся, с воем зарыдала и бросилась на меня, и я, видимо, вновь потерял сознание, от вспыхнувшей в груди боли.
Потом меня допрашивали. Я лепетал что-то про то, что гулял, споткнулся, очнулся, гипс…
Хрен, с тобой…
К вечеру мать забрала меня домой.
Неделю я отлеживался. Звонил Тема, сказал, что уже парочку в мою память отпинал, и еще семь на очереди. Звонила испуганная Лина, говорила, что скучает и очень меня любит. Мама была ласкова и заботлива. Я был циничен и надменен…
Улитка внутри - мертва.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Вадим Шамшурин: Здесь жила улитка. Рассказ.
06.12.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|