Светлана Володина: Шуша.
"Производственный" рассказ из жизни издательства постперестроечных времён. Начало слегка отдаёт плоским юмором женской иронической прозы, а отдельные эпизоды выглядят душещипательно-надуманными, но в целом рассказ определённо хорош и даже увлекателен. Читать!
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Мария Чепурина
|
Шуша
«И зачем только я запёрлась в этот супермаркет? Конечно, молоко тут на два рубля дешевле, но ведь заодно я накуплю сейчас всякой-всячины — там баночку, тут пакетик — потом всё это сожру, буду страдать от панкреатита и сожалеть о потраченных деньгах, которых хватило бы на неделю моей обычной диетно-аскетической жизни…»
«Так думал молодой повеса…»
Нет. Так думала Я — молодая пенсионерка, — медленно двигая тележку в проходе между стеллажами и шаря глазами по полкам. Тахинная халва! Я потянулась, ухватила коробочку и … неожиданно получила тележкой под зад, едва не потеряв равновесия. Коробочка ехидно распласталась на полу у самых ног.
— Ой… Простите пожалуйста… Я не хотела…— раздался голос надо мною, согбенно подбирающей с полу злополучную халву (поделом тебе, не будешь хапать сласти!).
— Давайте, я подниму...
Я повернула голову и уперлась взглядом в вызывающе округлый живот, разогнулась и увидела его обладательницу –.черная челка, затененные очки; роскошный свитер обтянул, как минимум, восьмимесячную беременность.
— Сами-то не ушиблись?
Вместо ответа будущая мамаша растянула губы в широкой улыбке:
— Марьниколавна! Не узнаёте? Это же я — Александра… корректор, помните?.. — и потянула с лица очки.
— Шуша? — не веря своим глазам, выдохнула я.
— Шура…
Ну да, Шура. Александра. Александра Незнамова.
***
…Сколько же прошло с тех пор? Лет восемь… или десять?..
Работала я в большом книжном издательстве, дослужилась до заведующей редакцией и думала, что на том и закончится моя карьера, когда попросят удалиться на заслуженный отдых, ан, нет. В нашем благословенном отечестве — не соскучишься. Потому как, ежели не война, то революция, коллективизация, индустриализация, или, того хуже, – перестройка… Хуже потому, что всё предшествующее было знакомо лишь по книжкам да по рассказам, а тут тебя лично приложили мордой об красное сукно, глаза, блин, открыли, много чего порассказали про светлое прошлое и такого вот умного и подкованного выпустили, как карася из садка в пруд, в рыночную экономику. Выживай, ребята! Кто как может — кто кого съест.
Полноводная река общественно-коммунистической литературы, кормившая добрую половину издательской братии, сперва обмелела, потом и вовсе иссякла, монографии ученых мужей никто не желал оплачивать, а худосочная художественная литература в нашем академическом исполнении, в эпоху тотального дефицита раскупаемая «на ура», не могла теперь конкурировать с потоком затопивших рынок ярких томов и томиков.
Не прошло и года, как от нашего издательства осталось всего несколько человек: верстальщик-программист Андрей, корректор Лизонька и три редактора – три грации, три обглоданных «тополя на Плющихе»: Майя Стефановна, Нина Матвеева и я. По инерции мы все еще каждый день ходили на работу – вяло дожевывали оставшиеся рукописи, которым вряд ли суждено было увидеть свет, и, как могли, переживали трехмесячный беззарплатный период.
Андрей зарабатывал на жизнь, сутками беззастенчиво эксплуатируя издательский компьютер (впрочем, нам от его щедрот тоже перепадало – то буклетик за наличку «вычитать на жи-ши», то листовку депутату поправить, чтоб никаких там неграмотностей и неблагозвучий). Тихая незамужняя Лизонька состояла при обеспеченных родителях и в издательстве обреталась больше для морального удовлетворения, а еще потому, что была безответно влюблена в Андрея. Счастливица Стефановна уже лет пять, как получала пенсию, которой и теперь хватало ей на овсянку и на минтай её коту, а Нина только что вышла из трехлетнего отпуска по уходу за ребенком, и любые несколько часов вне кастрюльно-постирушечного «рая» казались ей счастьем даже бесплатно. Что касается меня, то в глухой пассивно-депрессивной тоске, едва сводя концы с концами, я паразитировала на муже и до поры до времени ждала, что случится чудо, и все изменится к лучшему.
Но чуда не случилось, и тогда, решив, что пришла пора, и настало время попытаться хоть что-то изменить в этой жизни — например, создать малое предприятие и попробовать зарабатывать деньги — я нагло созвала всеиздательское вече. Затея, конечно, была рисковая (выросшие в недрах совка, мы не имели о пред-принимательстве ни малейшего пред-ставления), но и терять нам, пролетариям умственного труда, тоже было нечего, — впереди маячила биржа труда.
Что любопытно, больше всего спорили не о том, как с о з д а т ь будущее предприятие, а к а к его н а з в а т ь. Варианты следовали один за другим от радикального предложения Андрея — «Марья» («в честь прародительницы») до консервативного Стефановниного — «Надежда».
Дискуссию закрыл Лизонькин папа Федор Кузьмич:
— Как ваша фамилия?
— Варенцова.
— Называетесь «ЧП Варенцова», — строго сказал он мне в телефонную трубку.
— Почему?
— Чтоб не морочить голову.
Возражений быть не могло, потому как именно Федор Кузьмич (рассудив, что проще использовать служебное положение, чем обрести иждивенца в лице безработной дочери) благословил наше начинание: помог найти помещение (не бог весть какое – зато почти даром) и сократить проволочки с оформлением документов. Но даже с протекцией я находилась-накланялась до одури, пока всё собрала-подписала-заверила-уплатила.
Наконец мы въехали в наши две комнатушки, как могли, их «облагородили», мне — «боссу» — выгородили оргалитом полупрозрачный, похожий на аквариум, «кабинет» и «ЧП Варенцова» законно водворилось на рынке издательско-полиграфических услуг. Дабы завлечь заказчиков, мы тут же принялись беззастенчиво рекламировать себя на всех досках объявлений и во всех газетах, какие только нашлись в городе; мобилизовали старые связи, не брезговали никакой работой и вскоре действительно начали зарабатывать деньги, которым вела строгий счет внештатная (из экономии) приходящая бухгалтерша.
И вот, когда шестерни закрутились, «наш паровоз» начал набирать скорость и даже позволял себе время от времени давать длинный гудок, тихоня Лизонька, отчаявшись прибрать к рукам Андрея, взяла да и вышла замуж. И через семь месяцев мы провожали ее в декретный отпуск, заедая тортом со взбитыми сливками горестное сожаление по поводу «потери бойца».
В ту пору клиент в наш тихий офис уже пер косяком, как лосось на нерест, и всем было ясно, что без корректора нам труба. Наше «требуется» породило неожиданную активность: разновозрастные и разнообразованные дамы, сменяя друг друга, потянулись в мой «аквариум» на собеседование. Но… Кого-то не устраивала зарплата, кого-то — полный рабочий день, были и такие, что просто приходили пообщаться… И если раньше нам было работать трудно, то теперь — с этой «ярмаркой невест» (как в сердцах окрестил ее Андрей) — стало просто невмоготу.
В пятницу я уже готова была сложить оружие перед натиском очередной претендентки, тычущей в меня дипломом пединститута, даже велела ей написать заявление о приёме на работу. И она написала. Сделав при этом три(!) ошибки. Даже слово «корректор» умудрилась написать с одним «р». (То ли диплом купила в переходе, то ли пединститут за структурной лингвистикой позабыл о грамматике.)
Это меня окончательно доконало и, не дождавшись конца рабочего дня, я распрощалась с коллективом до понедельника. Дабы успокоиться и отвлечься — забежала в пару магазинов, потолкалась на мини-рынке, нагрузилась продуктами и поехала домой.
Еще вставляя ключ в замочную скважину, я услышала, что в квартире настойчиво трезвонит телефон.
— Марьниколавна, – различила я в трубке бодрый голос Андрея и машинально посмотрела на часы – рабочий день полчаса как закончился, опять, видно, халтурку верстает сверхурочно…
— Я тут корректора нашел, — радостно, меж тем, продолжал мой программист, — точнее, она сама нашлась, пришла вот с объявлением, наверное, со столба оторвала…
Я почему-то представила злобную толстушку, свирепо сдирающую со столбов наши объявления… Выгнать бы ее в шею! Небось, тоже двойных согласных не освоила… Но сил на начальственный тон и такие же решения уже не осталось.
— Хорошо… Распечатай что-нибудь из последних заказов, пусть прочитает дома и принесет в понедельник.
— О,кей, — отозвался Андрей и повесил трубку.
А я принялась готовить ужин, строить планы на предстоящие выходные и вскоре напрочь позабыла о звонке.
В понедельник в самом благодушном настроении я пришла на работу пораньше и была приятно удивлена: Андрей, обычно появлявшийся часам к одиннадцати, уже был на месте. Увидев меня, он спрыгнул со стола, на котором восседал:
— А вот и наш босс, — и уже мне, — а вот — наш новый корректор…
За Лизонькиным столом сидела бледная, сильно накрашенная девица. Прямые темные пряди свисали вдоль впалых щек и небрежно падали на узкие, обтянутые черным свитером плечи, длинный, широкий и тоже черный вязаный шарф удавом распластался перед нею на столе рядом со стопкой бумажных листов.
— Добрый день.
Она что-то пробормотала и, словно ища поддержки, оглянулась на Андрея. Сверкнул камешек на крыле носа, шесть псевдосеребряных колечек, вместе похожие на гусеницу, «ползли» вверх по ушной раковине. Девица сгребла со стола листы и протянула мне. Ах да, сама же велела дать ей что-нибудь на пробу… Ну ладно, сейчас быстренько раскритикую и выпровожу эту «черную леди», пока Стефановна не пришла, а то её от одной серьги в носу удар хватит.
Но к великому моему удивлению, задание было выполнено безупречно.
— Вам даже корректорские знаки известны? — удивленно спросила я, выходя из-за своей перегородки.
Девица опять оглянулась на Андрея.
— Я показал ей пару наших версток в пятницу и рассказал — что к чему, — с готовностью объяснил тот, наливая кофе в свою огромную глинянную чашку и протягивая ее девушке.
Ну, просто адвокат, куратор и мать-кормящая в одном лице!
— Хорошо, возьмём вас, но с испытательным сроком, — как можно строже проговорила я. — У Вас диплом с собой?
Она смотрела на меня и молчала.
— У нее только аттестат о среднем образовании, но зато там по русскому и литературе — пятёрки, — откликнулся «адвокат».
— Ну, хоть паспорт у Вас есть? Как, кстати, Вас зовут?
Девица пробормотала что-то типа «не знаю».
— Как?
— Незнамова ее зовут. Александра Незнамова.
Что ж, Незнамова так Незнамова… Не знамо что найдёшь — не знамо где потеряешь…
Впрочем, ни Незнамовой, ни Александрой она не прижилась. В первый же обеденный перерыв, едва новоиспеченный корректор вышла за дверь, Нина затараторила:
— Ну и ну! Сидит целый день молча – слова не сказала – пошуршит бумажками, пошуршит и снова сидит, как изваяние.
— Стесняется, наверное, — вяло предположила я.
— Стесняется? — язвительно скривилась Стефановна. — Это с таким-то кольцом в носу?!
— В носу — это пирсинг. А кольца у нее в ухе, — справедливости ради уточнила Нина.
— Вот времена настали, — тряся от негодования серо-голубыми буклями, не унималась Стефановна, — берем на работу всякую шушеру…
— Ну какая же она «шушера», — примиряющим тоном проговорила я, — она просто Шура…
— Шуша, — засмеялась Нина, — шуршит и молчит, молчит и шуршит — ну чисто Шуша!
Почему «Шуша», мы уточнить не успели, поскольку объект нашего внимания в это самое время появился на пороге.
Вот так в «нашем маленьком, но дружном» появилась Шуша. И, надо сказать, несмотря на все ее серьги, цепи, устрашающе мрачную косметику и прочие шокирующие внешние атрибуты, корректором она оказалась грамотным, к тому же не просто вылавливала пропуски и опечатки, а делала это осмысленно. Если обнаруживались в тексте несоответствие или несуразность, Шуша вырастала у редакторского стола и молча длинным чернолакированным ногтем тыкала в строчку.
Реагировали все по-разному: Стефановна обычно ледяным тоном говорила: «Оставьте, я посмотрю…» и, что греха таить, порой подчищала свою оплошность в оригинале, дабы оставаться безупречной (не этой «чернавке» ее уличать!).
Нина, та наоборот, принималась суетливо квохтать на всю редакцию, объясняя «миленькой Шурочке», что это она поторопилась в тот раз, ну «когда еще Семенов приходил…» (или Варламов, или Петров с Сидоровым…) — в общем, шумно и долго комментировала всё, что замазывала, исправляла или переписывала, а Шуша молча стояла-ждала, когда она иссякнет и вернет ей работу.
Странички с отчеркнутыми карандашом «дефективными» абзацами из «моих» рукописей я, как правило, находила по утрам на своем рабочем столе, молча все исправляла, относила Шуше и говорила «спасибо». В ответ она поднимала на меня обведенные черной тушью глаза и молча смотрела из-под своей роскошной челки.
У нее были красивые волосы цвета, что называется, «воронова крыла», явно не крашеные, прямые и блестящие. Шарф, который я отметила в нашу первую встречу, заменял Шуше и головной убор, и меховой воротник — с декабря по апрель она носила нечто серенькое, видавшее виды: рукава «одежки» были безнадежно коротки, видимо, когда-то это было пальто, теперь превратилась в полупальто, а если Шуша не перестанет расти, — станет френчем. Впрочем, наша девочка и так уже была ростом с Андрея — где-то под метр восемьдесят — худющая и длинноногая. Ходила в одних и тех же когда-то черных, а теперь уже здорово поблекших джинсах и свитере — черном, синем или темно-коричневом. Но, несмотря на крайнюю скромность, если не сказать скудость, гардероба Шушу в принципе нельзя было упрекнуть в неопрятности. Самый ярый недоброжелатель не смог бы припомнить, чтобы она пришла в офис в заляпанных джинсах, с сальными волосами, запахом пота или вчерашним полурасплывшимся макияжем.
Справедливости ради надо заметить, что со временем косметики на Шушином лице становилось все меньше, отчего она выглядела еще моложе и привлекательнее, а в традиционном образе «черной леди» появились неожиданные штрихи: то кокетливый клетчатый платочек, повязанный на манер галстука, то яркий шарф-палантин, ниспадающий с плеча. Стефановна относила все это на счет «нашего облагораживающего влияния», но я-то все понимала, припоминая, метаморфозы происходившие когда-то с нашей Лизонькой. Все ясно – Шуша влюбилась. Вопрос «в кого» отпадал сам собой — мужчина в обозримом пространстве наблюдался только один. «Бедная девочка, — думала я, — уж если Лиза с ее безупречным английским, туалетами из «Березки» и папиными связями осталась ни с чем …» Странно, но и спустя полгода я знала о Шуше лишь то, что в первый день прочла в ее паспорте, — ФИО и адрес, по которому она была прописана где-то в пригородной тмутаракани. Дважды в день она час тряслась в электричке, добираясь на работу и обратно. Мы разбегались по домам в пять часов вечера, а Шуша, приноравливаясь к своему железнодорожному расписанию, уходила спустя минут сорок-пятьдесят, как и Андрей. Видимо, в это время они и общались и, вероятно, Андрей был единственным из нас, кто хоть что-то знал о ее жизни. А то, что Шуша с ним о чем-то г о в о р и т, было единственным доказательством того, что она не глухонемая.
Как-то мы с Андреем до поздна засиделись в офисе, «добивая» срочный заказ. Шушу я отпустила на ее электричку, и сама сверяла сигнальные полосы, в очередной раз удивляясь, как ловко наша «среднеобразованная» девушка управляется с корректурой.
— Так она ж всю жизнь читает… — поднял голову от клавиатуры Андрей и… смолк на полуслове, уткнулся в работу.
Действительно, она читала. С первого дня приносила с собой в пакете яркие книжки с хмурыми опистолеченными джеймсбондами или декольтированными красотками в объятьях мускулистых мачо на обложках и «жевала-глотала» их в любую свободную минуту, по мере прочтения отправляя в большую картонную коробку под столом, – такая вот почти пищеварительная цепочка. Со временем коробка наполнялась, и тогда надо было ждать, что к нам заглянет юркий мужичонка. Шуша молча брала коробку с книжками, выносила за дверь и возвращалась с пустой; а пару дней спустя уже опускала в нее очередной обглоданный «фолиант». Узрев эту манипуляцию в первый раз, мы слегка обалдели, и Андрею, как обычно, пришлось комментировать события: мужик этот торгует на книжном «развале» неподалеку, Шуша у него книжки покупает, а прочитав, ему же и сдает за полцены, получается что-то вроде проката.
Проходя мимо ее стола, Стефановна желчно замечала:
— Вы, Незнамова, почитали бы что-нибудь серьезное — Достоевского, например, или Диккенса. Все-таки в издательстве работаете, — она гордо продолжала именовать наш аппендикс «Издательством», — а покупаете какие-то низкопробные любовные романчики.
Шуша даже глаз от книжки не поднимала, откусывала яблоко и переворачивала страницу. Она по-прежнему почти не разговаривала. Ежеутреннее приветствие звучало глухо и невнятно, и даже по прошествии времени я вряд ли смогла бы сказать — какой у нее голос: высокий, низкий, хриплый или писклявый…
***
В одно прекрасное утро я вошла в офис и прямо-таки застыла на пороге: Шуша сидела за компьютером — этой «святая святых» Андрея, куда он меня-то пускал лишь под своим бдительным присмотром (нервно ерзал на стуле рядом, перебегал глазами с клавиатуры на экран и нудил: «Марьниколавна, ну вы лучше дома все это сделайте, ну ведь, упаси бог, нажмете что-нибудь по женскому своему любопытству, и грохнется у меня все… и так на ладан дышит…» и, пользуясь случаем, выпрашивал очередную субсидию «на железо»). А тут вхожу – и глазам своим не верю: Андрей пьет кофе на кухне (да, я совсем забыла! Кроме двух офисных комнат у нас была еще «роскошная» пятиметровая кухня, где мы, разбогатев, водворили кофеварку, микроволновку и даже принесенный мною из дому тостер), так вот, Андрей пьет кофе, а за клавиатурой сидит Шуша и бодро тычет в клавиши.
Взгляд мой был красноречивее любых слов. Но вопреки обыкновению Андрей даже не огрызнулся, наоборот – расплылся в самой благодушной улыбке мне навстречу:
— Марьниколавна, кофе хотите? Я заварил, пока Шура там работает. Классного кадра вырастил, а? На ходу все схватывает, даже не верится, что компьютер «живьем» только у нас и увидела…
И, как в прошлый раз, осекся, принялся старательно дуть в чашку с полуостывшим кофе, словно боясь сболтнуть лишнее или выдать чужую тайну.
Ну, тайна-тайной, а с этого дня Шуша получила карт-бланш на компьютерную правку, успевая при этом так же добросовестно выполнять собственную работу. Поэтому, когда я объявила, что повышаю Незнамовой зарплату, никто возражать не стал. А Шуша даже что-то пробормотала — поблагодарила, наверное.
***
На дворе стоял февраль – серое и промозглое время. Помнится, я приехала домой, уставшая, заляпанная мокрым снегом, кое-как стащила пальто и «заступила во вторую смену» — стала к плите. Единственной отрадой, скрашивающей мое кухонное рабство, был старенький трехпрограммный радиоприемник, стоявший тут же на полке. Под его бодрое мурчание было как-то веселее и картошку чистить, и посуду мыть. Я выловила в эфире что-то музыкальное и принялась готовить котлеты. Музыка, впрочем, скоро иссякла и началась какая-то говорильня со звонками в прямой эфир – что-то о детях или про детей… Не сказать, чтобы меня это интересовало, но руки были по локоть в жирном фарше, переключить канал я не могла и продолжала катать-жарить под рассуждения о том, как, где и для чего надо воспитывать подрастающее поколение. Директор детского дома рассказывала про «большую и дружную семью», потом последовали звонки в студию — все, как обычно: спасибо за наше счастливое детство…
— Наше время подходит к концу, но у нас еще один звоночек… алло, алло – говорите…
Несколько секунд на том конце молчали, словно собираясь с духом, а потом раздался звонкий, сильно заикающийся девчоночий голос:
— Вот вы го-ворите: детский дом — и все так хо-орошо, а вы та-ам жили?
И не дожидаясь ответа
— А я жила. С восьми лет. Когда мама умерла, меня ту-да привезли. А все о-остальные – они там с ро-ождения, а тут я — до-омашняя… Они меня возненавидели сразу – я ничего никогда никому не делала… А они… соль в суп на-сыпали, чтоб я есть не могла… А еще ночью на-кроют с головой о-деялом и прыгают сверху … Ничего не по-ломается, потому что кровать гнется, но потом все тело в синяках и болит очень…
Видимо, операторы расслабились к концу передачи и потому не сразу отрубили этот «неправильный», ни в какие ворота и рамки не влезающий вопль детского отчаяния… Спохватившись, ведущая что-то протараторила и быстренько распрощалась с «дорогими радиослушателями».
Котлеты мои начинали подгорать, а я стояла и смотрела на приемник, словно сквозь ненастную зимнюю черноту, за серой равнодушной кирпичной стеной пыталась разглядеть заключенную в слабое человеческое тело нечеловеческую боль. Она обжигала, растворяла скорлупу, которой старательно защищаем мы душу, чтобы от избытка чужого неблагополучия или горя она не сгорела, как лампочка от высокого напряжения…
И вернувшаяся из школы дочь так и не смогла понять, почему вместо дежурного чмока, я крепко обняла и прижала ее к себе.
***
Приближался «Женский День — Восьмое Марта». Всюду пахло мимозой и праздником. Женщины несли дежурные букетики, которыми сослуживцы раз в год отмечают разделение по половому признаку. Андрей, никогда не опускавшийся до тривиальных тюльпанов и нарциссов, преподнес каждой из нас по роскошной розе: мне – белую, Нине — розовую, Стефановне (видимо, в память о ее партийном прошлом) — ярко-красную; и темно-бордовую, почти черную, — Шуше. Мы купили торт и бутылку шампанского, быстренько порадовались предстоящему празднично-выходному дню и разбежались по домам.
Утром девятого все еще были вялыми и сонными. Только Стефановна напоминала заведенную пружину. Что-то ее явно распирало и требовало выхода.
Стефановна была одинока, но не одна. Дальние и ближние родственники не выпускали тетушку-бабушку (владелицу однокомнатной квартирки) из поля зрения и время от времени демонстрировали ей свое почтение и внимание. Да и у самой нашей «серой кардинальши» (как звал ее Андрей за всегдашнюю готовность всеми управлять-руководить и цвет волос — серо-белый или серо-голубой — в зависимости от наличия «Ириды» в ближайших ларьках), так вот, у нее тоже время от времени возникало желание повидаться с кем-нибудь из родни. Но если тихая и с детства привыкшая к ее понуканиям сестра безропотно выносила все нравоучения и желчные замечания, то представители младшего поколения частенько покидали потенциально наследуемую жилплощадь, громко хлопнув дверью. Вот и сегодня, едва найдя подходящий момент, Стефановна принялась громко жаловаться Нине на свою племянницу, которая пришла поздравить с праздником, а ушла со скандалом:
— …а потом сказала: «Вы тётя, такая правильная, Вас просто в рамку вставить и на стенку повесить! Вы когда умрете, Вам даже покаяться не в чем будет — Господь решит, что Вы лукавите, и не впустит Вас в Рай!»
Я услышала, как, сдерживая смех, хрюкнул Андрей.
Шуша, как всегда с плеером в ушах, сверяла верстку и, казалось, ничего вокруг не замечала.
Зато благодарная собеседница — Нина — затараторила:
— Что поделаешь, такая она — молодежь! Вот воспитываешь детей, воспитываешь, а еще не известно, что получишь. Вот вырастет дочка, замуж выйдет и упорхнет, а нам на старости лет некому будет воды подать… Мне муж говорит – давай сына рожай…
И тут же, перескакивая:
— А я вчера, представляете, в гастрономе знакомую видела — Наташу. Мы вместе в роддоме лежали. Мы тогда трое в одной палате – и все девочек родили… А третья была – Настя – красивая такая … Вот Наташа эту Настю недавно встретила, спрашивает: «Как ваша девочка?», а та отвечает: «А я не знаю. У меня теперь новая жизнь…» А девочку свою она в детский дом отдала, представляете. Говорит: ей там лучше будет, государство воспитает… Нет, ну вы представляете!..
— С-сволочь!
Сперва никто не понял – откуда раздался голос, потом все разом обернулись. Шуша широко раскрытыми глазами смотрела прямо на нас, и камешек на ее левой ноздре ходил ходуном.
— Сволочь, — повторила она громко и отчётливо, встала из-за стола и вышла из комнаты.
И почти сразу хлопнула входная дверь.
— Батюшки! Великий немой заговорил, — изумленно воскликнула Нина.
— А на кого это она так сказала? — подозрительно поджала губы Стефановна.
Я молча смотрела на Андрея.
Он поморщился, словно его вынуждали сделать что-то неприятное, и наконец выдавил:
— Шуша — детдомовская…
Взял свой плащ и вышел следом за нею.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
Первой подала голос Стефановна:
— Небось, все деньги на пирсинги эти тратит, а сама голодает…
И принялась рыться в сумке, извлекая баночки и сверточки. Мы с Ниной переглянулись: теперь закормит Шушу до смерти!
— Бедненькая, как же она… без мамы… — у Нины набухли глаза, видимо, живо представила на месте Шуши своё чадо и умирает теперь от жалости к обеим.
Дамы мои еще что-то говорили, но я сидела молча и «слышала» совсем другое: «А еще ночью на-кроют с головой о-деялом и прыгают сверху … Ничего не по-ломается, потому что кровать гнется, но по-отом все тело в синяках и бо-oлит очень…» И чтобы было не так больно, и не так страшно, она бежала в школьную библиотеку и читала там сначала сказки, а потом разные другие книжки – только чтобы обязательно с хорошим концом! — про алые паруса или добрую няню Мэри Поппинс, которая варила какао и собирала с неба звёзды-пряники… Потому что кормили плохо, а росла она быстро… И постепенно удивительные люди из книжек становились единственными ее друзьями и собеседниками, в жизни же она все больше молчала, потому что все сильнее заикалась, и над нею смеялись… В общем, Диккенс отдыхает…
***
Где-то через полгода после описываемых событий Андрей объявил, что уходит на другую работу.
— Марьниколавна! Вы только не обижайтесь. Я вам мальчика приведу – он добросовестный и работать умеет.
— Ну, что с тобой поделаешь, приводи своего мальчика…
Я и сама давно понимала, что он на две головы перерос нашу контору и «выпорхнет из гнезда», как только найдет что-то более подходящее. На его место мне, кстати, пришлось взять не одного, а даже двух мальчиков, но все равно замена была не равноценной.
А еще через месяц Шуша заглянула в мой «аквариум» и молча положила на стол заявление: «Прошу…по собственному желанию». И ушла, сложив в «книжную» коробку нехитрые пожитки, которыми успела обрасти за время работы.
Мы же еще несколько лет пытались барахтаться на издательском рынке, но конкуренция была слишком велика, а мы — слишком старомодны, чтобы работать плохо, и слишком слабы, чтобы выпускать глянцевую продукцию, которая одна только и пользовалась теперь спросом, — в общем, медленно, но верно двигались к закрытию.
Мне предложили место ответредактора в открывающемся журнале. Узнав, что у них нехватка веб-дизайнеров, я попыталась найти Андрея и впервые позвонила на его новую работу, но там мне ответили, что уже полгода как «они с женой» (!) уехали работать в Германию. Я рассказала об этом Нине и Стефановне, и мы дружно порадовались, что «наш Андрюша» нашел-таки вторую половину, а также удачное и, вероятно, прибыльное применение своей светлой голове.
Что касается моих дам, то Стефановна окончательно утвердилась на пенсии, а Нина… ушла в декрет — рожать сына.
Так и закончилось наше «ЧП» — то ли «Мария», то ли «Надежда»…
…И вот теперь в полупустом зале супермаркета передо мною, улыбаясь, стояло живое о нем напоминание — немного располневшая, похорошевшая и повзрослевшая Шуша.
— А где же твои сережки и пирсинг?
— Ну что Вы! — она рассмеялась. — Когда это было…
— Ну, наконец-то нашел! — К нам почти бежал молодой человек в развевающемся светлом плаще.
— Андрей?!. — Воистину у меня сегодня день сюрпризов. — А я думала — ты в Германии…
— А мы и были в Германии, — наперебой заговорили оба, — только месяц, как вернулись.
— Андрюшу никак отпускать не хотели, но мы решили, что я рожать буду в России, да и мама его ждет — не дождется, чтоб с малышом понянчиться, — радостно сообщала Шуша звенящим контральто и… совсем не заикалась. — Ой! А идёмте к нам, Марьниколавна! Я та-акую пиццу сделаю! Вот только грибы куплю.
И, не дожидаясь ответа, громыхая тележкой, устремилась в овощной ряд.
Андрей проводил ее взглядом и радостно-сбивчиво заговорил:
— Представляете, пять лет не могла забеременеть, говорили, что никакой надежды… Чем только не лечили и здесь, и в Германии... И вот теперь!.. Говорят — мальчик, а пусть бы и девочка — еще одна Шура…
— Шуша, — поправила я, — помнишь, как мы ее звали?
— Ну да! — засмеялся он. — А мы Вас, Марьниколавна, в последнее время часто вспоминали, даже звонить пытались — сказали: «номер не существует»…
— Да он у меня уж дважды сменился, — развела я руками.
— Вы ведь для нас вроде как крестная мать… Или, как это называется, — посажённая?..
— Упаси Господи, уж лучше «крёстная». Вот родите своего Шурика – зовите крестить.
— Здорово! Ловлю на слове… Что-то она там долго, пойду —посмотрю. Вы только не уходите, а то она расстроится… — и снова почти бегом припустил искать свою Шуру.
Надо же... А ведь мне и в голову тогда не пришло, что они ушли вместе, — интеллектуал Андрюша и девочка, читающая простодушные любовные романы … с хорошим концом.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Светлана Володина: Шуша. Рассказ.
"Производственный" рассказ из жизни издательства постперестроечных времён.
21.04.09 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|