Maksim Usachov: ЗАХАРИЙ или грустная повесть о дефиците.
В этом "турбореалистическом" рассказе Максима Усачева прослеживаются довольно явственно "отголоски" творческого наследия двух писателей. В отношении формы - Евгения Попова, его ернических рассказов без единого положительного героя, но будто "оптическим прицелом" нацеленных на духовное оскудение действующих лиц. "Уроды" Попова существуют в искаженном бытии, и особенности этого бытия подчеркиваются стилистически – инверсиями (женщине одной, с явно нерусским носом, место в трамвае уступил), ломкой языка под просторечие (спросил он комерцантов прищурившись, прям как в учёбке учили), нарочитой грубостью сравнений и образов (залепетали совсем беспомощно, прям как женщины после соития), идиотской прямой речью («А что же вы тогда паспорту моего не затребовали, раз такие правильные?»). Психология героя, он же рассказчик, хоть повествование ведется от третьего лица, но непременно через призму восприятия главного героя, от которого автор сильно дистанцирован - усиленно демонстрирует свое убожество, мелочность, приспособленчество (Вот тут Захарий звезд с неба не хватал, но мозги сейчас не главное, слава Богу). В отношении же содержания «прообраз» рассказа «Захарий…» - это явно Владимир Сорокин с его «Падежом». Кстати, мне вспомнилось, что Евгений Попов на 1 Всероссийском литературном семинаре «Очарованные словом» заявил, что, по его мнению, у Сорокина есть один настоящий рассказ. Этот самый «Падеж». Потому что только в этой вещи смакование омерзительных, на первый, второй и все последующие взгляды, омерзительных и пугающих априори подробностей, чем так славен писатель Сорокин, обретает мощнейший художественный, политический и гражданский смысл. Явно это стремление, это, возможно, утопическое желание обратиться к Добру через зло, через глубину падения, через искупление грехов запредельной мерзостью роднит рассказы Евгения Попова с самым пронзительным повествованием Сорокина.
Не могу сказать, случайно или нарочно корифеи «объединились» в рассказе Максима Усачева, но рассказом его делает сочетание гуманистической идеи и психологической достоверности героев, которые, несмотря на мрачную экзотичность описываемой реальности, актуальны только для русской литературы. Зато – почти всегда, в любом этапе ее развития и на любой стадии существования российского общества. Ибо для нашей страны особый смысл имеет существование нравственной цензуры и «духовного контроля». Что подтверждается исторически.
Иными словами, рассказ «Захарий…» одновременно злободневен и «долгосрочен». Нужда в рассказах такого типа отпадет лишь тогда, когда полностью изменится российское общество. Автор не берется прогнозировать, когда это случится… Но то, что он задумался об этом, делает рассказ состоявшимся. В противном случае, убери этот «политический» элемент, - осталась бы голая страшилка. Одной такой страшилке я только что отказала в публикации (не буду называть автора).
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Елена Сафронова
|