h
Warning: mysql_num_rows() expects parameter 1 to be resource, bool given in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php on line 12
Точка . Зрения - Lito.ru. Сергей Чевгун: Морок (Рассказ).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Сергей Чевгун: Морок.

Каждый рассказ Сергея Чевгуна – подарок читателю. Этот – подарок пишущему читателю, поскольку лирический герой, зависший между миром книжно-литературным и реальным, и его страдание, да и «смертельная» болезнь нам всем знакомы. Его галлюцинации, его бред – это обрывки фабул, которые крутятся в голове у любого писателя. Нормальный человек не продуцирует несколько сюжетов одновременно, нормальный человек может написать за жизнь один хороший рассказ, как я где-то читала, но и это – спорное утверждение.

Рассказ Сергея Чевгуна «Морок», как всегда, ироничен, у него предельно простая фабула, и ассоциаций при чтении этого текста возникает не так уж много. Тем не менее с первого до последнего предложения автор «ведет» читателя, и уже невозможно остановиться, спотыкаясь о непонятные латинские термины, несешься к развязке… Однако в этом рассказе автор не стремится к определенности. Лирический герой болен смертельно, безнадежно. Но течение болезни – это и есть его жизнь. Болезнь уйдет, когда жизнь остановится, уйдет вместе с дамой в черном платье, дышащей шери-бренди, вместе с картавящим старичком, рассказывающим реальные истории, похожие на небылицы (писатели могу помнить такие истории годами)…

Я – не большой любитель подводить итоги. Итог – это черта, грань, за которой ничего больше нет. А вас ждет отличный рассказ…


Редактор литературного журнала «Точка Зрения», 
Анна Болкисева

Сергей Чевгун

Морок

МОРОК
Я болен, и болен серьезно (читайте: смертельно). Этот рассказ написать я, возможно, еще сумею, а вот напечатать его — вряд ли, не хватит сил. На это мне намекнул сосед — потомственный вредитель Рабинович.
На днях он позвонил в мою дверь и тут же отправился в ванную — мыть руки. Не знаю, чем Рабинович их выпачкал, но плескался он долго, и даже несколько раз потревожил сливной бачок. После чего зашел в комнату, сурово откашлялся и взялся за мой организм. Пощекотал спину фонендоскопом, старательно простучал грудную клетку, словно бы рассчитывал найти в ней клад. А потом начал мять мою бедную печень холодными пальцами интеллигента.
— Здесь больно? А здесь?.. Теперь покажите язык… Что-то, батенька, мне все это не нравится, — честно признался Рабинович. Достал из кармана чистый бланк и забормотал по-латыни: — Da tales doses, quantum satis… Numero quinta… Или все-таки septema? — здесь он задумался на секунду. — А выпишу-ка я вам numero decem, чтобы наверняка! — и добавил, протягивая рецепт: — Завтра же закажите в аптеке. Рer oris, и все как рукой… Ну, пока. Выздоравливайте!
Я хотел заплатить за визит, но Рабинович решительно отказался. Торопливо откланялся и ушел, унося с собой запах палаты № 6. А я остался — один на один со своим недугом.
Скверно, если врач не берет за визит. Это тревожный симптом. Похоже, и в самом деле положение мое неважное.
Все плохо в этом мире. И сам я давно плохой — с тех пор, как меня по ночам стали посещать галлюцинации.
Вот и сейчас… Там, на книжном шкафу… Я вижу маленького глумливого старичка с личиком мальчика-переростка. Откуда он взялся? Не знаю! Не иначе как моя больная душа связала его, словно варежку, из обрывков кошмарных сновидений.
Сквозь полуопущенные ресницы я вижу, как старичок сучит ножками и сжимает кулачки. По его кукольному личику гуляет порочная улыбка. Он щурится на лунный свет и говорит, говорит… Он — один из симптомов болезни моей, горячечная ее половина.
— Госкошный гассказ я на днях написал… Богемный гассказ, — сладострастно тянет старичок, старательно при этом грассируя. — Такая, знаете ли, девушка… сущий гебенок!.. в духе Володи Набокова. И что же? Влюбилась. В кого, как вы думаете? В пгостого дегевенского мужика! Ну, очень пгиличный гассказ, вы знаете, ну, очень…
Он начинает говорить про известный журнал и поименно обругивать тех, кто в нем работает. Он рассказывает дикую историю про какую-то Маргариту Павловну, которая в прошлую субботу, отправившись с мужем за грибами, заблудилась в лесу.
— Я вам скажу по секгету: это она нагочно так сделала — чтобы пегеночевать в избушке. С лесником! Нет, вы пгедставляете?!
Он глумливо хихикает у себя наверху, и ночь хихикает вместе с ним, и лунный блик подрагивает, как желе, на стеклянной дверце шкафа…
Я сжимаю голову ладонями и надолго зажмуриваю глаза. А когда наконец-то решаюсь их открыть, глумливого на шкафу уже не вижу. Он растворился в полумраке комнаты, рассеялся, ушел в никуда, оставив после себя медный привкус застоявшегося воздуха.
— Откуда все это? — слышу я свой хриплый голос. Ответа не жду, ибо знаю ответ, и знаю давно. Он поселился в моем мозгу с полгода назад и называется… Я не силен в латыни. Профессор Рабинович мне что-то объяснял насчет globuli cerebri… В общем, забыл. Одно лишь я знаю точно: с этим долго не живут. Даже если иногда и хочется.
Вот опять… Что там? Кто?.. Да, она уже здесь. Можно даже притронуться к ней рукой, но лучше этого не делать. Нужно просто лежать и слушать. Она сама потом уйдет. Но сначала прольет свой яд на мою измятую душу.
— Вчера я вашего Хворостянского отправила в полный игнор! — слышу я прокуренное контральто. — Он же козел, Хворостянский… Типичный козел! Говорит, что я не умею писать, ты представляешь? Да как он смеет?! Меня в «Бурде» двадцать раз печатали… Я в «Лизе» целую колонку веду!..
Какая «Лиза», господи! При чем здесь «Бурда»?.. Я обхватываю ладонями виски и начинаю судорожно вспоминать, где и когда в последний раз слышал эти два слова — «Бурда» и «Лиза». Ах, да… Это было в июле, в одной квартире на Новослободской… Поэт-метафорист, на букву, кажется, Е… Да не оттуда ли явилась ко мне ночная галлюцинация?
Снова это контральто:
— Тогда я Хворостянскому и говорю: вы мое-то последнее произведение читали? Нет? Вот когда прочитаете, тогда и будем говорить. И в игнор его, козла, в игнор! Пятый день на его звонки не отвечаю…
Лживая и порочная, вульгарная и стервозная… На улице Новослободской, в квартире метафориста Е., однажды настигло меня это черное платье и крепко прижало к стенке. Дышало на меня шерри-бренди, оглушало контральто… И вот — вмерзло в память, как снулая рыба в лед на темной реке Тобол. И не отпускает меня до сих пор. Все держит, держит...
А тогда, на квартире у Е…
— Ты сказал «на квартире у.е.»? — это снова звучит в ушах ненавистное мне контральто. — Ну, конечно! У.е.! Вот, смотри: Джефферсон… Это — Грант… Вот опять Джефферсон…
Тридцать девять и девять. А может, и сорок. С «хвостиком».
А тогда, на квартире у Е., я два раза наливал ей шампанское в липкий фужер, и два раза оно выдыхалось, оставаясь не выпитым. Та, которая в черном, смотрела на метафориста, и… что ей вино? Эту ночь она мечтала провести среди синекдох и аллитераций.
Гости пили и ели, делились столичными слухами (нет, не со мной). Гениальный метафорист был задумчив, рассеян и неприступен. У него только что вышла подборка стихов в заграничном журнале, и старик Джефферсон улыбался поэту с мелованных страниц. Хотя я могу и ошибаться: возможно, это был сам Бенджамин Франклин.
Я пытался припасть к разговору, как в жажду припадают к ручью, но пустая вода чужих слов обходила меня стороной. Я пробовал рассказывать про тюменские болота и приморскую тайгу, но меня даже вежливо не слушали. И тогда я ушел на кухню. В старых обоях таилась чужая жизнь, и я ей был нужен не больше, чем новенькая заплата.
Тусклый свет делал мое одиночество невыносимым. Груда грязной посуды валялась в мойке, бесконечно далекая от аллитераций и синекдох. И тогда я решил доказать… показать… наказать… Мне многое вдруг захотелось! Я закурил папиросу и отчаянно засучил рукава.
Посуды было много, омерзительно много. Не иначе как пол-Москвы столовалось в то лето у метафориста. С щербатых тарелок я смывал синекдохи, которые прекрасно идут под селедку с зеленым лучком. А с вилок старательно счищал присохшие к ним литоты.
Там, в пропахшей шампанским комнате, среди первых и равных, сидела Она, распущенная и лживая. А здесь, в чужой равнодушной кухне, я воевал за право оставаться таким, как есть. Без Франклина и мелованных страниц, но с желанием жить среди чистой посуды.
Домыл последнюю тарелку. Поставил ее на стол. И пошел к тем, кто в комнате. Объясняться.
Ave, Cezar!.. Ну, и так далее, уже не по латыни. С добавлением малопонятных слов и выражений (я всегда был на них горазд).
А еще я сказал:
— И вот все вы, сидящие в комнате, считаете себя интеллигентами? Это с грязной-то посудой в раковине?..
Ну, типичные «Печки-лавочки». Натуральный Расторгуев Иван.
А еще я, мне кажется, выругался. Но это вряд ли.
Стало тихо. Никто не поднялся на мой вызов. Эти восемь, сидевшие в комнате, знали Москву, да не жили в Лучегорске (пара сотен досрочно освобожденных и строительство Приморской ГРЭС). Никто не решился возразить мне — заезжему провинциалу, случайно попавшему в изысканную компанию. А тот, который привел меня сюда, постыдно отвел глаза…
Как давно это было! А вот же пришло, накатило… Смесь духов, шерри-бренди и одиночества, однажды испытанного в квартире поэта Е. Жив ли он? Я не знаю. Но можно сходить на Новослободскую. Постоять у двери — и уйти, как тогда, в июле, унося в душе горечь от синекдох и литот.
Легкий шорох у изголовья. Контральто:
— Мы расстались через неделю… Так надоела посуда! Я ушла к переводчику. А потом был один драматург… Нет, конечно, не Хворостянский. Он же козел! Да, в игноре… Говорю же, полный игнор!..
Я протягиваю руку за голову и нащупываю змеиный шнур от лампы. Тот извивается в пальцах, но быстро сдается и уступает. Непослушной рукой я тяну его вниз. Вспыхивает бра и отгоняет от меня галлюцинации.
Это что? Да, таблетки… Я запиваю их оставленной с вечера водой и облегченно откидываюсь на подушки. Если профессор не врет, скоро мне станет легче. Я так думаю, ближе к утру.
Прежде чем сон успевает взять меня в ватные ладони, я успеваю обвести взглядом комнату. Ободранная мебель робко жмется к стенам. Стопка рукописей пылится на книжном шкафу…
«Memento mori!» — сказал бы сейчас Рабинович. Он всегда говорит по-латыни, когда не хочет, чтоб его понимали.
И я делаю вид, что действительно его не понимаю.
Иначе мне до утра не дожить...

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Сергей Чевгун
: Морок. Рассказ.

27.12.04

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275