Олег Лукошин: Конец Года Надежд. Треугольная Повесть.
Долго не могла написать рецензию. Очень тяжело рассказывать об авторе, которого уже знаешь. От такого автора ждешь определенных текстов, и всегда удивляешься чему-то новому, или разочаровываешься. Нет, меня эта повесть не разочаровала. Все те же - "живые" герои Олега, ни плохие, ни хорошие. Все то же - стремление показать мир в диалоге между разными людьми.
Речь, которая увлекает и отвлекает от реальности, реальность, которая растворяется в речи автора и героев. Немного запутан сюжет, но возможно, это мне так показалось после нескольких бессонных ночей. В общем, хорошо, но "Всё у вас ещё впереди, ребята" (С)
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Конец Года Надежд. Треугольная Повесть
НАДЯ
- Который час? – спросил неожиданно Славка и заглянул мне в глаза. Взгляд у него мягкий, но пристальный, завораживающий.
- Четвёртый пошёл, - ответила я ему с улыбкой и наверное это было эффектно, потому что Слава задержал на мне свой взгляд несколько дольше мимолётной секунды. Я и произвожу самое сильное впечатление, когда вот так неожиданно, вскинув брови, широко раскрыв большие глаза, посмотрю вдруг на кого-нибудь удивлённо, но и наивно.
Слава кивнул и мы, завернув за универсам, стали спускаться вниз по улице.
Народа встречалось немного. Район этот был довольно глух, тих, да и время к тому же неподходящее для массовых гуляний – вот часа через два люди с работы возвращаться будут – запрудят всё. Ну, и осень, конечно. Осенью больше по домам сидят.
Все тротуары были покрыты толстым слоем опавших листьев, а они мокрые, грязные – у меня ноги то и дело скользили. Я держала Славу за руку, он шёл молча, серьёзно и как-то сосредоточенно. Я поглядывала на него искоса – выражение лица абсолютно безучастное и равнодушное. Меня всегда удивляло его умение казаться отрешённым – я так не могу. Слава может сильно волноваться, быть расстроенным, но лицо его, если он на людях, всегда спокойно. И ему идёт такая серьёзность. Он тогда наиболее привлекательно выглядит. Молчаливый, грустный. А вот смех ему совсем не к лицу. Сразу складки вокруг рта образуются и лицо растягивается. Некрасиво. Серьёзным же от него таинственностью какой-то веет.
- Как у тебя с Сергеем дела? – подала я голос, надо же о чём-то поговорить.
- Какие дела? – чуть двинулись его глаза.
- Ну вы же афёру с ним какую-то затевали. Проблемы, говорил, у вас.
- Да всё по-прежнему, - уголки его губ опустились вниз, а правый глаз слегка прищурился. – Хотя это никакая не афёра. Всё законно.
Я отвлеклась на дорогу, но Славка снова заговорил. Я-то уж подумала, что тут больше не о чем беседовать.
- Там что-то Колян воду мутит, - сморщился он. – Я думал он вообще не при чём, а тут вроде выяснилось, что он чуть ли не за главного. Мужик ещё этот мордатый, Чекунов, что-то ни то, ни сё… Не знаю я, что будет, пока всё глухо… Да, впрочем, даже если не получится ничего, я особо не расстроюсь. Это ведь Серый душу рвёт, мне-то особенно не надо.
- Ты у нас безразличный… - с пафосом я каким-то сказала.
- Это как посмотреть, - он даже не улыбнулся.
Я было ещё что-то добавить хотела, но не стала. Слава тоже не продолжал и мы опять замолчали. Дул сильный ветер. На открытых участках так в спину и толкало. Деревья гнулись. И холодно. Слава руки в карманах держал, а я открытыми. Замёрзла, перчатки надеть пришлось. Хотя есть, впрочем, в осени что-то чарующее. Я иногда даже любить её начинаю. Безлюдно, безмятежно. Кроме ветра и собак – тишина. Немного грустно, но грусть эта не гнетущая, не давящая, а какая-то рассеянная, плавная. Вроде как туман клубится где-то в душе, струится по телу, и лёгкая нега, робкая истома чувствуется. Хочется лишь сидеть у окна, и смотреть на качающиеся деревья, на листья, кружащиеся по асфальту, на одиноких прохожих. И о чём-то думать, что-то вспоминать… А может и не думать, и не вспоминать, лишь безмолвно наблюдать за изменениями природы. И приложив пальчик к стеклу, написать на нём что-нибудь. Например, «любовь». Всё равно никто не увидит…
Мы подошли к «Галантереи».
- Зайдём? – глухо, будто и не ко мне обращаясь, спросил Слава.
- Давай, - отозвалась я.
Мне в «Галантереи», в общем-то делать было нечего. Славке и подавно – зачем-то пошли всё же. Походили по залу, посмотрели на витрины. Слава больно уж внимательно высматривал что-то. И, конечно, ничего не купил. Вообще-то я даже и не помню, чтобы он когда-нибудь что-то серьёзное покупал. Со мной – только мелочи, да и то редко. То ли неприятно ему с кем-то ещё это делать, то ли на самом деле аскетические у него наклонности, как он сам утверждает – трудно сказать. У него на все вещи одно слово – «дрянь».
Мы шли к выходу, когда Слава какого-то знакомого встретил. Мне показалось, обрадовался даже. Я в сторонку отошла, пока они разговаривали, смотрела. Тот парень больше говорил и с жаром. Слава же скажет несколько слов – и молчит, кивает. Смеялись ещё. Я заметила: если Слава не сильно смеётся, а более сдержанно, как сейчас, у него рот даже симпатично растягивается. И складок нет.
Я потом у него спросила, когда мы вышли: «Это кто такой?»
- Так, знакомый, - равнодушно пожал он плечами. – Учились вместе. Знаешь что ли?
- Первый раз вижу, - я на самом деле в первый раз его видела. Но подумала, язвительно этак: «Хороший, должно быть, знакомый», попрощались – то они больно уж тепло.
Двинулись куда-то к центру. Славка на автобусе ехать не захотел, он пешком ходить любит. Он и вправду быстро ходит. Историю рассказывал: как-то раз за час прошёл десять километров. В сельской местности где-то. Достал уже историей этой, раз пять её слышала. Со мной же всегда тормозить вынужден – разве угонюсь я за ним! – и ему это не совсем приятно. Он человек экспансивный, горячий. Несмотря на внешнее спокойствие – холерик. Это удивительно даже, на него глядючи и не подумаешь, но факт. Я-то знаю, как он психовать может. Бешеным просто становится. Правда отходит быстро. Как-то раз с ним поругались – у-ух, рвал и метал. А потом извинялся. На колени встал, ноги мои обнял и шептал: «Прости меня, любимая». Так и не поняла, серьёзно он всё это, или так только, представлялся. Излишне он, конечно, манерный. Раздражает это иногда, слов нет. Но сколько его знаю, ни одной маломальской подлости за ним не заметила. Он на подлость, я думаю, вообще не способен. Романтик, одно слово. Но страдающий, от этого хочет казаться циником. Да и кажется, впрочем. Обидчив вот только – ужасно. Иногда высокомерие в нём сквозит какое-то, даже по отношению ко мне. И это неприятно бывает. Хоть я и понимаю его, как никто другой, знаю какой у него характер, но порой он совсем несимпатичен в своей гордыни становится.
- Я вчера Алёну встретил, - подал голос Слава. – Она нас на день рождения приглашает.
- На свой?
- Надо думать – да.
- Когда?
- Вот, через неделю, в субботу следующую. Пойдём?
Я и не знала, что ответить.
- Ой, не знаю, - вздохнула тяжко. – Честно говоря, не лежит что-то сердце.
- Чего так?
- Да не нравится она мне. Некомфортно с ней. К тому же компания у неё странноватая. Жорик этот её – прям мурашки по коже бегают, как вспомню его морду.
- Всё правильно, - согласился Слава, - подарок ещё покупать…
Я рассмеялась.
- Да, в принципе, можно сходить. Посидеть часок. Но… Хотя ладно, до этого ещё дожить надо. Может и сходим.
- Отлично, - кивнул Слава. – Решим в зависимости от настроения.
На этом и сошлись.
Какой-то мужчина спросил у нас как пройти к ресторану. Мы как раз мимо техникума проходили – того самого, в котором я училась когда-то. Век бы его не видела!
Славка объяснил дорогу, а потом, когда мужчина отошёл, он вдруг говорит:
- Обратила на него внимание?
- Обратила, - ответила я, - симпатичный такой…
Славка усмехнулся. Мужчина был урод из уродов.
- Лицо у него знакомое.
- Где это вы познакомиться успели? Пили, что ль, вместе?
- Я с ним не знакомился. Так, случай вспомнил один. Маленький я был, с отцом через Оку на лодке переправлялись. А лодочник пьяный-препьяный. Всю дорогу песни пел, лодку раскачивал. До берега почти доплыли, метры какие-то остались – он вдруг через борт перегнулся, и мы перевернулись. Ладно хоть не на середине. Так вот, мужик, которого мы только что видели, - точная копия того лодочника. Меня аж передёрнуло, когда его увидел.
- Так лодочник утонул тогда?
- Нет.
- С чего же тебя передёрнуло?
- Я тогда испугался очень. До сих пор вспоминаю, как кошмар.
- Ну-у-у, - потянула я разочарованно, - тоже мне осадок. Ничего особенного.
- Как это ничего особенного! Мне этот лодочник потом в страшных снах снился. А сейчас его наяву увидел.
- Так это и был тот лодочник?
- Да не знаю я, кто это был! – разозлился вдруг Славка. – Морда у него очень похожая на того лодочника, ясно?!
- Тише, тише, - одёрнула я его, - на тебя смотрят уже все.
- Кто это все?! – не унимался он. – Здесь и нет никого!
Но оглянувшись, увидел женщину с ребёнком и замолчал. Нахмурив брови, плотно сжав рот, он долго ещё вышагивал этаким оскорблённым праведником. Глядел в сторону, не на меня. И походка у него живей сразу стала, энергичней. Опять обиделся. Забавно на него в такие минуты смотреть. Он как ребёнок, дуется по каждому поводу, сердится по пустякам. И всегда так: сам ерунду вначале скажет, а затем виноватых ищет.
- Ну ты куда побежал? – осадила я его. – Жеребчик молодой. Ну-ка, давай помедленнее.
Слава с шумом выдохнул, укоризненно стрельнул в меня глазами, но всё же сбавил обороты.
- Мы куда идём вообще? – спросила я.
- Куда глаза глядят, - ответил он.
- Нет, всё же, куда?
- Да тебе не всё равно? Идём и идём.
- Как это не всё равно?! Интересный ты какой.
- Чего ты волнуешься? Сейчас к Татьяне зайдём, как раз по пути. Потом по центру пройдёмся. Смотри на вещи просто.
- Так бы и говорил… - сказала я, будто и мне стало всё понятно. Улыбнулась, посмотрела на него примирительно. Но это для того, чтобы обстановку не накалять. Слава взглянул на меня серьёзно, как и прежде, но я-то знала, что душа у него мягкая – «как валенок», как сказал кто-то – и за одну улыбку он готов простить многое.
Мы свернули с дороги и углубились в район пятиэтажных коробок. В одной из них, на четвёртом этаже и жила Танька. Я подумала: а почему это он к ней меня повёл? У них с Татьяной и так слишком уж хорошие отношения. Сердечные аж какие-то. У Белова тогда сидели, они вдвоём интимно так в уголочке примостились. Ля-ля, тополя. Она смеётся, а он что-то говорит тихим голосом, глаза прищурены. Он это может, вкрадчиво так, доверительно. Даже дышит при этом как-то по-особому. И сейчас, смотри-ка ты, потащил меня к ней. Я была у Татьяны пару раз всего – и не скажешь, что подруги. Так, знакомые.
- Звони, - сказал мне Слава.
- А ты чего?
- Я позвоню, у неё родители в глазок посмотрят, меня увидят – «кто там» начнут спрашивать, не откроют ещё.
- У неё и родители дома?
- Ну, мало ли.
- Давай звони, не болтай. Спросят они… Ответишь, если спросят.
Он трагически посмотрел на меня пару секунд – что-то этакое психологическое выразить хотел – потом подошёл к двери и надавил на кнопку звонка. Дверь открылась почти тотчас же, никто ничего не спрашивал.
- Здравствуйте, - Слава вежлив, как всегда. – Таня дома?
- Нету Тани, - румяная полная женщина, должно быть, Танькина мама, весело оглядела нас.
- Жаль… - погрустнел Слава. – Ну, извините.
- Передать может чего? – женщина была к нам явно благосклонна.
- Да нет, ничего. Мы просто так, проведать пришли.
Мы стали спускаться.
- Ещё приходите, - крикнула нам вдогонку женщина.
- Обязательно, - повернул голову Слава.
Танькина мамка закрылась, а мы, пройдя лестничный пролёт, остановились. В некотором раздумье. На улице шёл дождь. Проворные капли истошно барабанили в окно. Деревья с домами сквозь размытый квадрат окна казались теперь искажёнными – растянутыми и кривыми. Даже в подъезде ощущалась та волна холода, что принёс с собой дождь. Я поёжилась.
- Эге, дождь идёт! – воскликнул Славка. – Да ещё какой!..
Дождь усиливался прямо на глазах и превращался в настоящий ливень. Звуки капель, сливаясь в монотонный гул, тревожно доносились с улицы.
- Ну вот, попались, - развернулась я и прислонилась к стене.
- Ну а что попались-то? – возразил радостный почему-то Славка. – Переждём. Ладно ещё, что в подъезд зашли.
- Как я с тобой, всегда что-нибудь не слава богу, - покачала я головой, но уже без твёрдых ноток, с улыбкой.
Я отвернулась к окну, молчала. Сквозь трещину в стекле пробивалась влага, почти что водяная пыль и, оседая, образовывала дорожку на подоконнике. Рассеянный свет отражался от неё и дорожка поблёскивала. Почему-то я долго не могла оторвать от неё взор.
- Непонятный ты какой-то, - произнесла я, всё ещё не поворачивая головы.
Какое-то время он молчал.
- А зачем понимать? – отозвался наконец.
Я пожала плечами – задумчиво, отвлечённо. Сделав пару шагов, подошла к подоконнику и легонько коснулась ладонью той полоски. Подоконник был холодный, вода тоже, я отняла ладонь и рассмотрела её на свет. Кривая линия влаги отпечаталась на коже и тоже пыталась блестеть, но тускло, одиночными искорками. Она растекалась, и настырные ручейки побежали по ладони, укрупняя её линии и выступы, словно под увеличительным стеклом.
Слава, подкравшись сзади, обнял меня, и его руки, чувственные, почти трепещущие, легко пройдясь по бёдрам, замкнулись на животе, заключая талию в крепкое и плотное объятие. Я откинула голову назад и она плавно и точно опустилась на его плечо. Он сжал меня сильнее и, наклонившись, чмокнул в щёку. Я смотрела на стекло: струи воды сплетались на нём в тугие снопы и будто замирали в своей отрешённости, но момент этот был неуловим – в следующий миг новые капли, яростно буравившие стеклянную плоскость, разрушали прежнее очарование узора и, подверженные своей нелогичной системе, создавали новый, ещё более сложный и запутанный узор – существовавший лишь ничтожное время.
- Как странно смотреть на дождь, - будто отвечая на мои мысли произнёс Слава.
Я всё ещё не могла оторваться от водяных картин. Лёгкими движениями рук Слава развернул меня и приблизил ко мне свои губы. Я ответила ему, поцелуй получился долгим и глубоким. Вся суровость его лица превратилась теперь в саму нежность – так восторженны и ясны были его черты. Светились глаза. Грустные вроде, они искрились душевным теплом и зачаровывали таинственностью, что струясь переливами теней, призывно мерцала в них. «А ведь я люблю его», - вдруг подумалось мне. « Как это странно: мы ходим по улицам, делаем какие-то дела, говорим обыкновенные слова, и будто бы ничего остального нет. А я люблю его…» Мы всасывались друг в друга, и я чувствовала, как пьянящий туман застилает мой взор, и словно некие звуки, чудные образы понесли меня куда-то ввысь. Ввысь и вдаль: я почувствовала слабость во всём теле, и то огненное, щемящее чувство в груди, что являясь, овладевает тобой полностью, вновь заявило о себе лихорадочными толчками сердца.
- Дождь кончается… - тихо промолвил Слава.
Я повернулась: редкие и робкие капли, застывая на мутном стекле, пытались ещё обречено, изменить собой узоры влаги. Зацелованная, я пылала. Слава ослабил свои объятия и держал меня за талию лишь одними пальцами. Он был спокоен. Я любила его.
- Пойдём? – шепнул он.
- Пойдём, - кивнула я.
Держась за руки, мы спустились по гулким бетонным ступеням и вышли из подъезда на улицу. Дождь ещё накрапывал, но слабо-слабо. Небо было серо и уныло. Оно пыталось и нас одарить своей грустью – мы же были спокойны и умиротворённы. Мы шли по пустынным улицам, перешагивая через лужи, я держала Славу за руку – мы были счастливы. Несмотря на свинцовую тяжесть неба, в воздухе – казалось мне – царила свежесть. Дышалось легко и свободно. Как приятно было просто идти рука об руку; я косилась изредка на Славу – он был безразличен с виду, почти строг, но строгость его – и я это чувствовала – была какой-то мягкой, тёплой. Мне хотелось быть такой же – погружённой в себя, застывшей, но чувства так и бурлили во мне, я сдерживала себя, смотрела под ноги или в сторону, но тот странный восторг, сдержанный, но не дающий покоя, вновь побеждал мою волю – я улыбалась чему-то и, скашивая глаза на Славу, любовалась им…
А потом я грохнулась. Всегда вот так: не успеешь чему-нибудь порадоваться, сразу же облом. Там темно было, в арке, я должно быть попала ногой в грязь и, поскользнувшись, завалилась набок. Слава всё же успел поддержать меня – я не со всего маху плюхнулась, чиркнула лишь слегка. Мы вышли на свет – плащ был в грязи. Я сразу же расстроилась. Злость аж какая-то забурлила. Такое настроение было – и одним махом испортилось.
- Ну вот, - чуть не плача, досадовала я, - опять влипла. Прям закон подлости какой-то, сил моих нет.
- Да ну, ерунда, - Славку конечно же ничем из себя не выведешь. – Сейчас почистим.
Он подвёл меня к луже и осторожно, чтобы не замутить воду, смочил ладонь. Я себя неловко очень чувствовала, когда он меня обтирал. В одном из окон загадочное лицо виднелось, на нас смотрело – я так и не поняла, мужчина это или женщина. Редкие прохожие тоже косились на нас как-то странно; я же, чтобы казаться естественной, пыталась смеяться и говорить Славе что-то озорное и развязное.
- Ну, блин, - нетерпеливо и деланно бросала я ему, - всю задницу мне отбил уже, давай побыстрее.
- Обожди, - отвечал мне явно недовольный моим кривлянием Славка.
А это меня ещё больше злило, пренебрежительность эта его. Я даже хотела ему обидное что-то сказать, но сдержалась. И, безмолвная уже, надутая, стояла, пока он дочищал меня. А под конец – вот ведь бескорыстная душа – достал свой носовой платок и вытер всю влагу насухо. Всё-таки он молодец. Я к нему ещё теснее прижалась, и мы тронулись дальше – в неизвестность. Образно выражаясь.
Я когда-то в этом районе жила, маленькая ещё. А Слава, между прочим, вон там, через дорогу проживал, возле двенадцатой школы. Встречались, наверное. И не думали, не гадали…
- Слав, - позвала я его, - ты ведь где-то там, в двадцатом микрорайоне жил?
- Да, - кивнул он, - на Перстенёва.
- Вот ведь, - продолжала я – в соседних школах учились, друг с другом не раз сталкивались должно быть, а ничего не помним.
- Почему не помним, я тебя помню.
- Ты меня помнишь?!
- Помню.
- Маленькой?
- Маленькой.
- Да не может этого быть!
- Почему не может? Один эпизод очень хорошо мне запомнился. Как-то раз с пацаном одним – не знаю, как его звали – на крыше детсадовской веранды сидели. Лето тогда было. Вдруг смотрим: по дороге мальчишка на велосипеде едет, а на раме у него девочка сидит. Симпатичная такая девочка, темноволосая. Друг мой закричал парнишке тому на велосипеде: «Гриша! Гриша!», знал видно. А тот – ноль внимания, на педали только давит. Проехал, а дружок мой говорит: «Это Гришка, из пятнадцатой школы». Я спрашиваю: «А что за девочка такая?» Он: «А, это Надька, невеста его».
Тут я не выдержала и засмеялась.
- Чего смеёшься? – тоже улыбнулся Слава. – Знала ты Гришу этого, признавайся.
Я задумалась. Улыбаясь всё ещё.
- Ну да, вообще-то, - говорю, - наверное его Гришей звали.
- Ого! – хохотнул Славка. – Да тут никак роман целый.
- Да какой роман! Парнишка соседский, и всё. Вот, на велосипеде меня катал.
- Не только там, видимо, велосипед был, раз ты невестой его числилась.
- Ой, какой ты наивный! Ведь мы же тогда детьми были.
Слава сдержанно улыбался и выражением глаз подзадоривал меня.
- Но ты меня поразил! – не обращая внимания на его озорной настрой, сказала я. – Умудрился ведь вспомнить!..
- Я тебя потом ещё несколько раз видел, - заговорил снова Слава. – В магазине, на улице. Но мельком всё, издалека. Честно говоря, ты меня тогда совсем не занимала.
Я пропустила эту реплику мимо ушей. Вот ведь как жизнь устроена, думала – можно в двух шагах друг от друга жить и не подозревать об этом. Ещё в детстве Славку знать могла. Но, наверное, сейчас бы не знала.
- Пойдём в кино, - остановился он неожиданно и меня тормознул. Мы находились невдалеке от кинотеатра.
- Да ну брось, - поморщилась я, - какое сейчас кино.
- Нет, пойдём, - сказал он и побежал к кассам.
- Я всё равно не пойду! – крикнула я ему вдогонку, он же, развернувшись на бегу, показал мне кулак. Улыбаясь, правда.
Я прищурилась, вглядываясь в афишу. Название не разобрала, «смертельное» что-то. «Ни за что не пойду», - решила, но когда Слава вышел наружу и помахал мне, покорно подошла к нему.
- Купил что ли? – спросила.
- Ага, - кивнул он и, схватив меня за локоть, потащил к входу.
- Ну и зачем это надо, - канючила я. – Дрянь ведь какая-нибудь.
Но шла всё же, что ещё поделаешь. Самой удивительна собственная покладистость. Размякла что-то.
Фильм уже шёл. Человек десять угадывалось в темноте, мы уселись где-то с краешку и уставились в экран. Точнее, Слава уставился, он аж засиял вдруг. Я же в пол глядеть старалась – злая была. Просто ужас, как не хотелось фильм этот смотреть!
На экране что-то малопонятное происходило. Мужики бегали, стреляли, вертолёт летал. Я попыталась в сюжет вникнуть – нет, не могу. Глаза прикрыла, на спинку кресла откинулась, но ведь они во все глотки орут, всё слышно. Нехорошо просто стало. Голова заболела, затошнило.
А Славка, сукин сын, заинтересованный такой сидел, поглощённый. Даже рот у него приоткрылся. Презрительно на него смотрела – зубы сжала крепко, глаза прищурила, «ну ты и гад!» - говорю мысленно. Ему же – хоть бы хны, киноман хренов, и забыл про меня наверное – удивится потом, что я с ним. Нет, как-то раз повернулся всё же, посмотрел. Ласково-ласково. Улыбнулся нежно и снова отвернулся. Я же к истерике уже близко была.
Полчаса я как-то выдержала, чувствую – больше не могу. Как можно спокойнее, сдерживаясь, «Слав», - говорю – «пойдём отсюда». И посмотрела на него кротко. Он вдруг сразу же согласился. «Пойдём», - говорит. Печально так. Но попробовал бы не пойти! Сама бы ушла…
Мы вышли наконец, слава богу! Я всей грудью аж вздохнула. Вышли, а как-то неловко перед Славкой. Он грустный такой шёл, разочарованный, обиженный даже. Может ему действительно этот фильм посмотреть хотелось? Но тут же думаю: «Ну мало ли, хотелось! Обо мне-то он подумал?! Шёл бы один, да смотрел, незачем меня тащить было». Так думала, а гляжу на Славу - и жалко его.
- Ты чего грустишь? – спросила.
- А я не грущу, - ответил он.
- Вот и молодец, нечего грустить. На такую дрянь завёл меня!
Он молчал, под ноги себе смотрел.
- Сейчас-то куда пойдём? – снова спросила я.
- Не знаю… Некуда уж.
Идти действительно было некуда.
- Ну, проводи тогда меня до дома.
Он ничего не ответил.
- Ладно?
- Ладно… На автобус пойдём?
- А ты что, пешком до меня идти собрался? Нет уж, спасибо. У меня и так все ноги болят.
Мы двинулись к автобусной остановке. У меня действительно болели ноги, я за этот день столько напутешествовалась, сколько за всю неделю не бывало. Да и чувствовалось уже, что пора нам расставаться. Это тоже важно – вовремя свидание закончить.
Автобус подъехал довольно быстро. Было уже темно – шофёр включил в салоне свет. Я чувствовала, что от Славы исходят волны недовольства, но делала вид, что всё нормально. Положила голову ему на плечо, прикрыла глаза и расслабилась. Стала прислушиваться к звукам. Вот переговариваются две пожилые женщины где-то у передней двери. Стукаются друг о друга банки в чьей-то сумке сбоку. А вот Славка повернулся ко мне, смотрит сверху вниз на мою макушку – от его дыхания колышутся мои волосы. О чём он думает? Может быть называет меня ласковыми именами, вспоминает что-нибудь приятное из наших с ним отношений. Глаза его при этом светятся мягкой добротой, теплом. А может плотно сжав зубы и искривив рот, он презрительно материт меня. А возможно взгляд его рассеян и безразличен. Остановился он на мне совершенно случайно, а мысли его далеки и не имеют ко мне никакого отношения. Кто знает, кто знает…
- Братишка, закурить не будет? – раздался вдруг в салоне хриплый голос.
- Я не курю, - отозвался Слава.
Я открыла глаза и выпрямилась. Облезлый алкаш, сидевший через сиденье, покачиваясь, скорбно взирал на нас.
- А ты, деваха, не куришь? – оскалился он, переводя взгляд на меня.
Глаза у него были блеклые, словно выцветшие, лицо сморщенное, коричневое. Мерзкое такое. Я даже растерялась.
- Дяденька, веди себя прилично! – сказал ему Слава. Спокойно, несколько лениво даже; я взглянула на него украдкой – какой красивый он был сейчас!
- Закурить спросил просто, - промямлил мужичок.
- Отвернись и помолчи, никто здесь не курит.
Скорбный алкаш стал ещё более скорбным, трагически поджал губы, шумно выдохнул носом воздух, но всё же отвернулся и, скрючившись, уставился в окно.
Я с гордостью смотрела на Славу. Немногочисленные пассажиры тоже с уважением поглядывали на него. Захотелось прижаться к его плечу, почувствовать объятия его рук и увидеть красивые серые глаза, внимательно и влюблённо смотрящие из-под прищуренных век.
Но снова прижаться к Славе не удалось. Моя остановка. Слава кивнул мне – поднимайся, мол – и мы пошли к выходу. Пьяница исподлобья, но с почтением взглянул на нас, но тут же снова отвернулся.
Город погружался в ночь. Лишь вереница фонарей освещала в темноте дорогу. Я взяла Славу под руку – он был всё так же задумчив и безучастен – и мы тронулись к моему дому. На меня опустилось вдруг тихое умиротворение – на душе сделалось безмятежно, спокойно. Я подумала, что, наверное, вела себя сегодня слишком нервно, а повода ведь собственно-то и не было. Наоборот, весь вечер показался мне очень неплохим. Я даже напевать что-то про себя стала.
А Славка под ноги смотрел, будто открытие великое делал. Его лицо очень красиво светотенью обрамлялось.
- А ведь уже осень… - произнёс он вдруг тихо.
Я то ли задумалась, то ли в мечты погрузилась – я не расслышала, что он сказал.
- Что? – переспросила я, повернувшись к нему…
СЛАВА
Ветер не доносит звуки. Я часто пытался разобрать разговоры людей на расстоянии – всё впустую. Хотя читал где-то: стоя по ветру, можно слышать их. Разговоры, шорохи, скрипы. Это неправда. Кроме самого ветра ничего не слышно. Он шумит, насвистывает, толкает в грудь – он очень холодный, этот осенний ветер. Он не доносит чужих разговоров.
- Который час? – спросил я у Нади.
- Четвёртый пошёл, - ответила она. И сгримасничала. Опять в своём репертуаре: улыбается непросто, глазами водит загадочно. Вероятно думает, что это должно производить некий эффект. Эротический. Эффект возникает, нечего сказать, вот эротический ли только?
Она держала меня за руку. Скашивая глаза, поглядывала время от времени. Оценивающе этак. Всё время оценивает – не подешевел ли? Стою ли ещё её внимания? Как знать, дорогая, как знать. На прохожих тоже посматривает: как они на меня взирают, с уважением, или нет. Ей трудно, наверное, сделать заключение – вряд ли на меня вообще прохожие глядят.
Тоже на неё глаза скосил. Беззаботность, наивность, взгляд направлен вдаль. Здравствуйте, мечты!.. А, нет, всё под контролем. Она не даст себе повода для слабинки. Рука на пульсе, мониторы исправны. Кривая вырисовывается, углы не превышают критических отметок. Беззаботность – это лишь ширма, внутри она строга и сосредоточена. Даже чересчур. Она излишне увлекается этим – взгляды, вздохи. Фразы с выверенной ритмикой. Ей не так надо, ей естественней бы быть. Когда забывается, выходит из образа – вот тогда прорывается настоящее. Искреннее, естественное. Ей оно кажется, однако, глупостью. Быть глупой она не хочет, оттого-то всегда под маской.
- Как у тебя с Сергеем дела? – спросила вдруг.
- Какие дела? – удивился я.
- Ну вы же афёру с ним какую-то затевали. Проблемы, говорил, у вас.
Нет, нет, только не это. Совсем не вовремя она вспомнила. К тому же это дела давно минувших дней – я и говорил-то ей об этом несколько месяцев назад. Сейчас уже заглохло всё с тем предприятием.
- Да всё по-прежнему, - ответил. – Хотя это никакая не афёра. Всё законно.
Тем более, что я там – сбоку припёка. Это Серый меня тогда взбаламутил – покупатель есть, нам лишь Чекунова заболтать надо. Серый – он розовый идиот. Я почему-то купился, хотя и тогда знал, что он идиот. Он словно в другом мире живёт, ни черта вокруг не видит. На него найдёт идея – он с ней носится, и неважно, что она тупая. Кроме тупых идей другие его не посещают. И всё, пиши - пропало. Ладно бы он сам попадался на собственные хитрости, ему и других удаётся втягивать… Хотя, впрочем… именно эта и не так тупа может. Тут, конечно, подвели нас сильно.
- Там что-то Колян воду мутит, - сказал я. Ну, чтобы объяснить ей более – менее. – Я думал, он вообще не при чём, а тут вроде выяснилось, что он чуть ли не за главного. Мужик ещё этот мордатый, Чекунов, что-то ни то, ни сё… Не знаю я, что будет, пока всё глухо… Да, впрочем, даже если не получится ничего, я особо не расстроюсь. Это ведь Серый душу рвёт, мне-то особенно не надо.
И для чего всё это объяснял? Она и не знает никого: ни Коляна, ни Чекунова… Коляна видела вообще-то. К тому же она так ведь просто начала – лишь бы о чём.
- Ты у нас безразличный, - сказала. Снова с ужимкой.
- Это как посмотреть.
Минуту мы прошагали в тишине. Потом остановились – Надя надела перчатки. Пока надевала, взглянула на меня хитро. Тоже деланно, но мне понравилось: голову вскинула, волосы взвились на мгновение, глазами стрельнула, тут же отвела, а потом ещё миночка была. То ли губу закусила, то ли усмехнулась просто – но здорово так, я залюбовался. Она умеет порой, умеет. Я люблю в ней такие краткие эпизоды – она какой-то необычной начинает казаться. Неизведанной…
Возле «Галантереи» я кивнул ей:
- Зайдём?
Мне, собственно, там делать нечего. Наверное и Наде, но она согласилась:
- Давай.
Мы зашли в магазин, поднялись на второй этаж. В магазинах есть своё глупое очарование – по крайней мере меня они очаровывают. Глупо очаровывают, но так лучше. Вот и сейчас, с тупой заинтересованностью окинув прилавки, мы прошлись по верхнему этажу, а потом спустились на первый. Так ничего и не купив, конечно.
- Славян, ты?!
Откуда-то сбоку. Я повернулся.
- А, Егорушка! Здорово, здорово!
Одноклассник.
Егор улыбался – рад был, что ли. Я тоже улыбнулся – рад особо не был, но и не огорчён. Егора, кстати, давно уже не видел.
- Ну чё, как жизнь молодая?
- Слав, я вон там, у прилавка буду.
- Ага, - кивнул я Наде. – Да как жизнь… помаленьку, полегоньку, – это уже Егору.
- Подруга что ли?
- Ну.
- Ничё. Губёнка у тебя не дура!
- Ну так…
- Где сейчас? Чем занимаешься?
- Там же. Тем же.
- Там же?
- Ага.
- Как платят?
- Нормально. Поначалу хреново было, а сейчас – нормально. А ты где?
- Шоферю…
- Денежно?
- Да как сказать… То густо, то пусто. В последнее время – пусто. Ты чего не звонишь?
- Да дела всё…
- Давай как-нибудь соберёмся. Посидим, поговорим. Давно уж не виделись.
- Давно, ага… Давай, давай, я всей душой. Пашу возьмём, ещё кого-нибудь можно.
- Паша тю-тю.
- В смысле?
- Смотался куда-то. Под Воронеж, что ли.
- Что так.
- От супруги бегает.
- Да что ты?!
- Ага. Она развод не даёт, ей квартира его нужна. Разменивать не хочет. «Дождусь, - говорит, - пока ты сдохнешь».
Мы посмеялись.
- Там у них ой-ой-ой, - продолжал Егор. – Он уж с ней вместе жить не может, достала его.
- Да, дела… Ну чё, Серого можно взять. Или Дзе.
- Ну, это решим. Можно вообще всех собрать.
- Да, наших всех.
- Лады. Ты знаешь что, ты мне дня через два позвони. Скорректируемся.
- О-кей.
- Ну давай тогда. Я спешу сейчас. Звони.
- Ага, давай. Позвоню.
Егор побежал к выходу. Деликатная Надежда вынырнула из засады и взяла меня под руку. Мы вышли наружу.
- Это кто такой? – спросила она.
- Так, знакомый. Знаешь что ли?
- Первый раз вижу.
Она потащила меня на автобус, но я сопротивлялся. Автобусы последнее время не переношу. После того, как в давке куртку мне порвали, решил на них ездить как можно реже. Город ведь небольшой на самом деле. Его хороший пешеход, такой как я, из конца в конец за час пройти может. Но так далеко редко когда выбираться приходится, чаще – две-три остановки. Которые за десять минут прошагать можно. В ожидании автобуса больше простоишь.
- Я вчера Алёну встретил, - повернулся я к Наде. – Она нас на день рождения приглашала.
- На свой?
Я усмехнулся про себя. «Нет, своей бабушки».
- Надо думать - да.
- Когда?
Когда же она говорила?
- Вот, через неделю, в субботу следующую. Пойдём?
- Ой, не знаю.
А выдох-то, а выдох!
- Честно говоря, не лежит что-то сердце.
- Чего так?
- Да не нравится она мне. Некомфортно с ней. К тому же компания у неё странноватая. Жорик этот её – прям мурашки по коже бегают, как вспомню его морду.
- Всё правильно. Подарок ещё покупать.
Она рассмеялась.
- Да в принципе можно сходить. Посидеть часок. Но… Хотя ладно, до этого ещё дожить надо. Может и сходим.
- Отлично. Решим в зависимости от настроения.
- Точно.
- Будет желание – сходим, нет – так нет.
Значит не пойдём. Ну и правильно, нефиг там делать.
Чуть поодаль, прямо у нас на пути, стоял мужик. Мы приближались, он смотрел на нас. Я подумал – он сигарету стрельнуть.
- Извините…
- Да, - мы остановились.
- Не подскажите, здесь где-то ресторан должен быть. «Алмаз», «Бриллиант»… - что-то такое вот.
- «Сапфир»?
- Во-во. «Сапфир».
- Вот он, - я показал на здание. – Просто он задом к нам. Обойдите.
- Ага, спасибо. Спасибо вам.
- Не за что.
Вот они, вот – отзвуки прошлого. Такого быть не должно, такая похожесть неестественна. Он и не похож, видимо, - тот лодочник остался в памяти лишь расплывчатым пятном, поставь их вместе – наверняка разница будет явной, но чувства зудели. Он, он, он. До сих пор, до сих пор мне всё это снится. С различными вариациями: вроде бы и не по реке мы плывём – то ли по безбрежному океану, то ли вообще по киселю какому-то, и лодочник то в птицу превращается, то в облако, отец – то есть, то нет его, если же есть – тоже меня топит вместе с лодочником. Но ужас всё тот же. Как тогда в воду ледяную бултыхнулся, как гребу по-собачьи, а одежда намокла, вниз тянет, и крикнуть не могу даже, в груди – лишь страх – так до сих пор меня это чувство не покидает.
Зачем-то Надежде всё это рассказал, дурак. О своих переживаниях вообще никому рассказывать нельзя, тем более – подруге. Она ведь всё по-своему толкует.
- Так это и был тот лодочник?
«Так это и был тот лодочник?» - это же додуматься до такой тупости надо! Какой на хрен лодочник, как он здесь быть может!
- Да не знаю я, кто это был! Морда у него очень похожая на того лодочника, ясно?!
- Тише, тише, - ещё успокаивает! На тебя смотрят все.
- Кто это все?! Здесь и нет никого!
Какие-то люди поблизости всё-таки обозначились. Я замолчал – э-э, думаю, что с тобой разговаривать! Хотя не столько на неё был зол, сколько на себя. Я ведь в теории знаю, что говорить, как действовать, чтобы всё более-менее гладко протекало. Но вот суровая практика умудряется всё же раз за разом выбивать меня из колеи. Я псих, не спорю, но ведь не сразу же я таким родился! Что-то, или кто-то, на меня повлияло. Причём, не очень благоприятно.
- Ну ты куда побежал? – взяла она меня за рукав. – Жеребчик молодой. Ну-ка, давай помедленнее.
Я взглянул на неё скорбно, но обороты сбавил. Про жеребчика вообще-то неплохая шутка. Надежде редко хорошие шутки удаются, но эта – ничего. Она, кстати, мне то и дело говорит, что я, мол, юмора не понимаю, что я только над другими подшучивать могу, в свою же сторону шутки не переношу, и всё такое, но она не права. Просто по отношению ко мне хорошо шутят не часто, мои высказывания может тоже не ахти, но в любом случае поумнее. А хорошую шутку я всегда оценю, пусть она и про меня. Про жеребчика – ничего шутка.
- Мы куда идём вообще? – снова спросила Надя.
- Куда глаза глядят.
Она улыбнулась.
- Нет, всё же, куда?
- Да тебе не всё равно? Идём и идём.
- Как это не всё равно?! Интересный ты какой!
- Чего ты волнуешься? Сейчас к Татьяне зайдём, как раз по пути. Потом по центру пройдёмся. Смотри на вещи просто.
К Татьяне, правильно. Правильно, правильно, правильно. Она приглашала, да и надо бы повидаться…
- Так бы и говорил… - завершила диалог Надежда.
Сейчас наверное думает: а почему это к Татьяне, а чего это вдруг? Думай, думай.
Таня жила на четвёртом этаже старого пятиэтажного дома. Мы зашли в подъезд, поднялись по лестнице. Танина дверь налево, остановились.
- Звони, - сказал я Надежде.
- А ты что?
- Я позвоню, у неё родители в глазок посмотрят, меня увидят – «кто там» начнут спрашивать, не откроют ещё.
- У неё и родители дома?
Родителей бы действительно лучше не было.
- Ну, мало ли.
- Давай звони, не болтай. Спросят они… Ответишь, если спросят.
Я посмотрел на неё с упрёком – даже такую безделушку сделать не может. Пришлось звонить самому. Дверь открыла Танина мама.
- Здравствуйте, Таня дома?
- Нету Тани.
Чёрт, а ведь на самом деле – как она может быть сейчас дома! Если автомобилист тот хренов всё ещё наведывается, то катаются где-нибудь. Надо бы переброситься с ним парой фраз. Хотя… она ведь не моя девушка.
- Жаль… - сказал я. – Ну, извините.
- Передать может чего? – спросила Танина мама.
- Да нет, ничего. Мы просто так, проведать пришли.
- Ещё приходите, - сказала она нам вслед.
- Обязательно, - кивнул я.
А на улице шёл дождь. Накрапывало с самого утра, теперь прорвало наконец.
- Эге, дождь идёт! – бормотнул я. – Да ещё какой!
Надя взглянула на меня, тут же отвела глаза, улыбалась, а я почувствовал себя под её взглядом школьником младших классов.
- Ну вот, попались, - грустно потянула она, прислоняясь к стене.
- Ну, а что попались-то! Ладно ещё, что в подъезд зашли.
Тот факт, что мы не застали Татьяну, как ни странно, улучшил моё настроение.
- Как с тобой бываю, всегда что-нибудь не слава богу, - сказала Надежда. С улыбкой.
Отвернулась к окну. Уставилась в невидимую точку и замерла. Смотрела пристально, не моргая, как изваяние. Я подбадривал её про себя: - и-и-раз, и-и-два, и-и-три, ну, давай-давай. Моргнула наконец.
- Непонятный ты какой-то, - сказала она вдруг. На меня не смотрела.
Так, думал я, как же это понимать? Взглянул на Надю пристально. У неё красивая фигура. Даже под плащом, хоть он и уродует. Изящные пропорции, волнительные округлости. Увидев её хоть раз голой, трудно не почувствовать в себе любовное томление.
- А зачем понимать? – ответил я тупо. Самое нейтральное, что смог придумать.
Она стояла у окна, почти прижавшись к стеклу. Проводила ладонью по лужице влаги, скопившейся на подоконнике. Сейчас она казалась очень милой и непосредственной. Губы её были приоткрыты, взгляд – восторженно - наивен, я смотрел на неё не отрываясь. А потом всё вышло очень естественно: сделал два шага, прикоснулся к ней, прислонился и обнял. Она поняла мой порыв правильно – откинув голову, положила её на моё плечо. Я потянулся к ней губами и дотронулся ими до щеки. Щека была холодной и вкусной. Дождь стучал по стеклу, стучал настойчиво – я перевёл взгляд на окно.
- Как странно смотреть на дождь, - сказал тихо.
Надя молчала. Смотрела туда же – на мутные сплетения струй. Я развернул её лицом – её губы были покладисты, они раскрылись. Она закрыла глаза, я обнял её крепче. Втягивал её в себя, чувствовал тягу встречную. Её язычок был быстр и гибок. Было хорошо.
Потом мы разнялись. Как-то сами по себе.
- Дождь кончается… - шепнул я.
Струи на оконном стекле поредели, их уже можно было различать. С каждой секундой они угасали. Целоваться больше не хотелось.
- Пойдём? – кивнул я ей.
- Пойдём, - согласилась она.
Мы вышли из подъезда. Я вытянул руку – ещё капало, но слабо. Надежда, взяв меня под локоть, прижалась к моему плечу.
Этот район я знал плохо. Из знакомых здесь жила лишь Татьяна, но с ней я познакомился совсем недавно, да и бывал у неё не часто. Это довольно странно – район не глухой, не отдалённый. Гораздо ближе к центру, чем к окраине. Не знаю, но почему-то мои пешие маршруты здесь пролегали редко. Сейчас, однако, мне здесь нравилось – появлялось чувство, что я в другом городе. Это было занятно: никуда не уезжая, оставаясь там же, где ты живёшь всегда, изменить вдруг шкалу своих ощущений до неузнаваемости. Это приносило интересные эмоции.
В арке Надя упала, прямо в лужу. Ситуация была анекдотичной, меня на смех потянуло, но она расстроилась.
- Ну вот, - со слезами на глазах осматривала себя, - опять влипла. Прям закон подлости какой-то, сил моих нет.
- Да ну, ерунда, - я постарался приободрить её. – Сейчас почистим.
Надежда – она, по сути, такая же, как я. Чувствительная не в меру, обидчивая. Я не знаю, хорошо ли это, что мы так похоже – пожалуй, что нет, наверное лучше естественный контраст. Когда замечаешь в другом человеке схожие эмоции, схожие до буквальности – меня это как-то… раздражает - не раздражает, но неприятно почему-то. Даже не знаю почему. Может оттого, что обида та же чаще всего направлена бывает именно на тебя, обижается она так же, как обижался бы ты, ну а ты-то обижаться умеешь! Видишь в ней себя, себя несимпатичного – это и злит.
- Ну, блин, - паясничала она, пока я её чистил, - всю задницу мне отбил уже, давай побыстрее.
Паясничала, как паясничал бы я. Ещё бы, если на тебя люди из окон смотрят. Я злился конечно.
Пятно на плаще довольно большое было, пришлось повозиться с ним. За работу свою получил очаровательную улыбку. Подумал почему-то, что Надя меня ещё и в щёку чмокнет, но она не чмокнула. Ограничилась зубоскальством.
- Слав! – говорила она после, - ты ведь где-то там, в двадцатом микрорайоне жил?
- Да, - отвечал я. Она и без меня знала, что я жил на Перстенёва.
- Вот ведь, в соседних школах учились, друг с другом не раз сталкивались должно быть, а ничего не помним.
Ага, вот оно! Я давно ждал, когда можно будет вынуть кое-что удивительное из запасников памяти. Для Надежды, по крайней мере, это должно быть удивительным.
- Почему не помним, я тебя помню.
- Ты меня помнишь?
- Помню.
- Маленькой?
- Маленькой.
- Да не может этого быть!
Может, Надя, может. Я когда с тобой познакомился, сразу почувствовал, что видел тебя уже. Долго вспомнить не мог, когда и где, но потом пришло воспоминание. У меня на лица память хорошая и тебя, дорогую, на велосипеде с пацаном тем забыть я не мог.
А она смеялась, слушая меня.
- Что смеёшься? – спросил я. – Знала ты Гришу этого, признавайся.
Хотя чего тут возразишь? Улики налицо.
- Ну да вообще-то. Наверное его Гришей звали.
- Ого! Да тут никак роман целый.
- Да какой роман! Парнишка соседский, и всё. Вот, на велосипеде меня катал.
- Не только там, видимо, велосипед был, раз ты его невестой числилась.
- Ой, какой ты наивный! Мы же тогда детьми были.
Похоже, что и сейчас ими остаёмся. Потому что на такие глупые поступки, какие порой совершаешь, только дети способны.
- Пойдём в кино, - предложил я. Неожиданно даже для себя.
Кинотеатр, «Памир» наш, был прямо перед.
- Да ну брось, какое сейчас кино!
Выражение лица у Нади было такое, словно она таракана раздавила. Я с ней спорить не стал.
- Нет, пойдём! – и побежал за билетами.
- Я всё равно не пойду! – орала она мне вдогонку. Я показал ей кулак – надо быть твёрдым в конце концов. К тому же шёл «Бессмертные» Рика Соградеса – такие фильмы пропускать нельзя.
Сеанс уже начался. Я купил билеты, выбежал из кассового зала и потащил за собой Надежду. Она всё канючила: «Ну и зачем это надо. Дрянь ведь какая-нибудь». Я не возражал, но и хватку не ослабевал. Так и впредь надо, самая лучшая тактика – ставить её перед фактом.
Фильм этот когда-то давно уже показывали. В моё глухое детство. Родители ходили, водили и меня, но помнил я его сейчас смутно. Урывками. Не меньше пяти минут от начала мы уже пропустили – вошли в зал в тот самый момент, когда отряд капитана Монтьего, окружённый в джунглях, одного за другим теряет своих бойцов. В живых останутся лишь трое.
Фильм, как оказалось, досмотреть мне не удастся. Через полчаса пришлось сваливать. А всё из-за Надежды – я с самого начала, как мы вошли в зал, чувствовал отрицательную энергию, которая исходила от неё. Отрицательных частиц у Надежды всегда хватало, а потому заряд у той энергии был немалый. Я поворачивался к ней, приободрял её взглядом – она, чувствуя к себе внимание, куксилась отчаянно.
- Слав, - не выдержала наконец. – Пойдём отсюда.
Я тяжко вздохнул.
- Пойдём.
Ладно, думаю, фильм видел уже. А может на днях ещё схожу. Хотя случай невиданный, по крайней мере со мной – не досмотреть фильм до конца. В кинотеатре к тому же.
Мы двинулись к выходу. Вышли из зала – а нас уже встречала ночь. Не совсем ещё чёрная, рассеянная, сумеречная, но с каждой секундой сгущавшая своё покрывало.
- Ты чего грустишь? – спросила Надя. Жалеет.
- А я не грущу.
- Вот и молодец, нечего грустить. На такую дрянь завёл меня!
Ого, приободрилась как!
- Сейчас-то куда пойдём? – спросила снова.
Куда уж тут идти!?
- Не знаю… Некуда.
Несколько секунд длилась пауза. Я подумал, что она сейчас какое-то предложение внесёт, но куда там – Надежда на такие экспромты не способна.
- Ну, проводи тогда меня до дома.
К остановке приближался автобус. Я следил за ним.
- Ладно?
- Ладно… - ответил. – На автобус?
- А ты что, пешком до меня идти собрался? Нет уж, спасибо. У меня и так все ноги болят.
Автобус мы упустили. Пришлось ждать следующего. Он подъехал вскоре.
В салоне Надежда размякла. Положила голову мне на плечо, закрыла глаза. Мне вспомнилось вдруг, как я, пацан ещё, вёз вот так же старшую сестру в морг. Исчез её муж, она позвонила туда – ей сказали, что надо бы приехать. Может, конечно, это и не ваш муж и всё такое, но не мешало бы взглянуть. Одна она ехать побоялась, прибежала к нам – родителей дома не было, только я… Она вот так же, держа меня за руку, положила голову на плечо и закрыла глаза. Так же, как и сейчас, было темно, тусклый свет ламп создавал иллюзорную призрачность – мне было так тоскливо, словно я сам потерялся в этой бесконечной темноте, неизвестно – ищут ли меня, двери открыты, но выхода нет, за ними та же тьма, и один, наедине с холодом и страхом, я лежу на мраморном полу в огромном и мрачном склепе. Я не хотел заходить внутрь, сестра потащила всё же. Потом кричала, ревела – мне самому, глядя на неё, хотелось кричать и реветь. Упасть и кататься по земле, чтобы заглушить в себе ужас. Ещё помню ноги – синие ноги, торчавшие из-под простыни.
- Братишка, закурить не будет?
- Я не курю, - ответил я мужику.
- А ты, деваха, не куришь? – кивнул он Наде. Она взглянула на него испуганно.
- Дяденька, веди себя прилично!
Ну ответь, ответь. Погрубее, дай только повод.
- Закурить спросил просто…
Э-эх, сдаёшься. Ну, чёрт с тобой.
- Отвернись-ка и помолчи, никто здесь не курит.
Мужик отвернулся. Во мне кипело ещё – я старался смотреть на собственные руки.
Потом была наша остановка.
Я был совсем угрюм сейчас. Со мной случалось такое – грусть выползала незаметно, тихо, с ней невозможно было справиться. Тёмное время суток – тяжёлое время. Оно отделяет от всего: от людей, от предметов, от самого себя. Темнота беззвучна, степенна, вкрадчива и огромна. Огромна… Это ночь, это долгая ночь. Она даже летом неизмеримо долгая, особенно когда лежишь, уткнувшись в стену, - не в силах уснуть. Сейчас же ночи станут просто бесконечными. Потому что осень.
- А ведь уже осень… - услышал я вдруг самого себя.
- Что? – переспросила Надежда.
Я хотел что-то сказать, но не успел – чей-то силуэт выплыл перед нами из темноты…
КТО-ТО ЕЩЁ
Возле универсама стояло два телефона, и оба оказались нерабочими. У одного отсутствовала трубка – лишь обрывок шнура болтался на ветру, другой же, видимо, был просто-напросто отключен. Поначалу он, однако, показался мне исправным, я явственно услышал некий звук, походивший на гудок, но последующие секунды опровергли это – телефон безмолвствовал. Я подёргал за ручку, постучал по аппарату – безрезультатно.
Дозвониться сегодня надо было в любом случае. Я, конечно, мог остаться здесь и весь завтрашний день, но это подходило лишь как исключительный вариант. Больше полутора суток я в этом городе задерживаться не планировал. Впрочем, всё могло и кардинально измениться, но только в том случае, если она ( она – интересно было называть её про себя так ) ответит «да».
В поезде я не выспался – оттого был сейчас смурной и слабо соображающий. Голова налилась тяжестью, веки смыкались – я бы с удовольствием завалился сейчас на кровать и храпнул часиков шесть. Увы, в ближайшие два дня на такую роскошь я рассчитывать не мог.
- Который час? – донеслось откуда-то сзади.
- Четвёртый пошёл.
Уже четвёртый! Я был удивлён. С этими переездами через всю страну я совсем потерял чувство времени. Когда ложишься спать вечером и, проспав целую ночь, просыпаешься опять вечером того же дня – это несколько выбивает из колеи.
Я зашёл в магазин.
- Девушка, - обратился к продавщице, - у вас телефон есть?
- У директора, - отозвалась она, - но посторонним нельзя.
- Мне очень надо.
- Вон, на улице висят, звоните.
- Они не работают.
- Всё равно посторонним нельзя… Хотя, если хотите, идите – только она не разрешит.
Я раздумывал.
- А где-нибудь поблизости нет автоматов?
- Возле «Галантереи» должны быть.
- Это вниз спуститься надо?
- Да, как выйдите – направо, и – вон той дорогой.
Я двинулся в указанном направлении.
Смотрел по сторонам и многое не узнавал. Меня не было здесь всего лишь год, но то ли город за это время успел так измениться, то ли я позабыл тут всё – он казался незнакомым. Не тем, в котором я прожил четыре года жизни. Я знал, я помнил, как это бывает – возвращаться в те места, где жил, места, с которыми связаны воспоминания: вялая ностальгия пробуждается в глубинах сознания, к горлу подступает ком, глаза увлажняются. Ничего подобного на этот раз не происходило – я был совершенно равнодушен.
Приезд мой являлся авантюрой, и авантюрой немалой. С ней ( с ней! ) я всё это время не общался: не звонил, не писал, она же мне звонить и писать не думала. Я рискнул, однако, приехать, я рассчитывал на чудо. На чудо, какое бывает в кино:
«Здравствуй, любимая. Это я».
«Это ты! Боже мой…»
« Я вернулся за тобой, ты нужна мне».
«Но всё это время, все эти месяцы… Мы очень отдалились».
«Забудь обо всём. Скажи лишь «да» и я заключу тебя в свои объятия. Я всё ещё люблю тебя».
«Любишь?»
«Люблю…»
«О, небо, я не верила в это!»
Я ничего не знал о ней сейчас. Как она, что с ней. Где работает, где живёт. (Я всё же рассчитывал, что живёт она там же, где и раньше – иначе все мои звонки были бессмысленны). А может быть она уже не одна, у неё кто-то есть… Этот вариант был совсем нежелателен – так рушилось всё. Но я был готов и к нему, я был готов ко всему. Я надеялся в глубине души, надеялся на благоприятный исход, но не был настолько наивен, чтобы абсолютно уверовать в него.
- Ну вы же афёру с ним какую-то затевали, - говорила идущая впереди девушка парню, которого держала под руку. – Проблемы, говорил, у вас.
- Да всё по-прежнему, - отвечал парень. – Хотя это никакая не афёра. Всё законно.
Я боялся, что могу не застать её сегодня. Пришлось бы оставаться здесь и весь завтрашний день. Не застать её, впрочем, я мог и завтра – это тоже приходило мне на ум и беспокоило меня немало. Тогда весь мой график обратного передвижения рухнул бы как карточный домик. Пришлось бы ехать на других рейсах, делать пересадки там, где не надо – а это лишние нервы и деньги. Но самым ужасным было то, что я мог вообще не застать её: ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Она могла переехать, причём не только с улицы на улицу, но и в другой город. Это, конечно, было слишком уж фантастически – зная её, я был уверен, что никуда она уехать не могла. Но опасения имелись, имелись.
- Там что-то Колян воду мутит, - продолжал парень. – Я думал, он вообще не при чём, а тут вроде выяснилось, что он чуть ли не за главного…
Это точно – усмехаясь, про себя ответил я ему. Колян воду намутит – как пить дать. У нас на буровой был один Колян – вот тот умел воду мутить! То ли по жизни такой тупой, то ли прикидывался – но больше двух минут разговаривать с ним было невозможно. О чём человек говорит, чего хочет – никто понять не мог. Старшим бурильщиком был к тому же – кто его только назначил?
- …Мужик ещё этот мордатый, Чекунов, что-то ни то, ни сё. Не знаю я, что будет, пока всё глухо… Да, впрочем, даже если не получится ничего, я особо не расстроюсь. Это ведь Серый душу рвёт, мне-то особенно не надо.
- Ты у нас безразличный… - с чувством высказала ему девушка.
- Это как посмотреть, - ответил он.
Да, думал я, оглядывая их, занятная парочка. Когда-то и я ходил вот так под ручку с любимой. Почему-то не любил это – именно под ручку. Да и не под ручку тоже не любил. С женщиной надо встречаться в закрытых помещениях, без посторонних. И раз в неделю максимум. Вот тогда любви будет немерено. Выносить же свои отношения на всеобщее обозрение нельзя. Сглазят.
У «Галантереи» телефон работал. Я опустил монету, набрал номер, ждал. Гудки шли длинные – первый, второй, третий… Вот, вот сейчас она поднимет трубку, скажет «алло», я скажу «привет, это я…», вот только не сбиться бы… Я действительно волновался: дыхание стало прерывистым, во рту пересохло… Одиннадцатый, двенадцатый – я понял, что её нет дома.
Времени было не больше половины четвёртого. Она вообще-то рано возвращалась – рано возвращалась тогда, год назад. Сейчас может всё и по-другому. Ждать, только ждать – ничего иного не оставалось. Я отошёл от автомата, достал сигарету, закурил. Было холодно, дул сильный ветер – осень, что ни говори. Осенью я отсюда уезжал, осенью вернулся. Осень вообще самое богатое на событие время – все серьёзные перемены в моей жизни происходили именно осенью: осенью родился, осенью женился, осенью развёлся. Я – человек осени, она руководит мной, направляет. Не всегда мне от этого радостно, но я не ропщу. Вот немножко бы ещё помогла, самую малость – буквально пару штрихов остаётся добавить к портрету – и я был бы удовлетворён. Не счастлив, нет, но удовлетворён. Удовлетворён.
Парочка вышла в это время из магазина. Та самая парочка.
- Знаешь что ли? – спрашивал парень у девушки.
- Первый раз вижу, - отвечала она.
Они пересекли дорогу и зашагали по тротуару наискосок от меня – куда-то к центру, должно быть. Я провожал их взглядом. «Первый раз вижу… - вертелось в голове, - первый раз вижу…» Интонация интересная, нотки занимательные. С похожей интонацией говорила и моя. (Моя – я усмехнулся). Голос красивый, бархатистый, звуки рождаются в глубине, нарастают, поднимаясь, ускоряются – мчатся лавиной, а потом на последнем слове срываются вдруг опять в глубину, в бездну. Тишина, приходящая после, многозначительна – она дрожит, вибрирует. Рождает в тебе что-то… Мне нравилось, когда говорили с такой интонацией. Нравилось… до тех пор, пока с той же интонацией она не сказала однажды: «Лучше нам расстаться».
Я мог поехать прямиком к ней домой. Мог, но не ехал. Нет, адрес знал. Визуально, но и это немало: идти туда-то, подъезд тот-то, квартира такая-то. Она жила сейчас у матери. Должна, по крайней мере. С ней мы жили на квартире. На другом конце города. Однокомнатная, старая, но так – ничего, мне нравилась. Я не шёл к ней, потому что задумал так заранее. Надо было обязательно поговорить по телефону – обязательно, так мне казалось. Приди я прямо вот так, без предупреждения – её реакция может оказаться неожиданной, не той, какой надо. Необходимо поговорить по телефону, назначить встречу – возможно, она пригласит меня, возможно – встретимся на улице, но позвонить надо. Не шёл я к ней ещё и потому, что до ужаса не хотелось встречаться с её матерью.
- Братишка, закурить не будет?
Я кивнул, полез в карман за сигаретами. Протянул пачку мужичку.
- О-о, какие правильные куришь! Ещё одну можно?
- Бери.
- И огонька.
Я подставил сигарету. Мужик закурил.
- Это что тут такое? – показал я на строение, метрах в пятидесяти от нас. – Пивная что ли?
- Да! Ну, не пивная называется, кафе – но в основном пивом торгуют. На разлив.
- Давно построили?
- Летом.
- И что, хорошее пиво?
- Чешское!
- Да что ты! Сходить, что ли?..
- Пошли! Меня кружечкой угостишь.
Я окинул его взглядом. Мужичку было за пятьдесят. Сморщенный, дохлый алкоголик. Я усмехнулся.
- Ну, пойдём. Время всё равно коротать где-то надо.
Кафе это, видимо, пользовалось популярностью. Народа было немало. Я взял две кружки, мы уселись за столик.
- Анатолий, - протянул мне руку мужик.
- Бенито Муссолини, - ответил я на рукопожатие.
- Ты не подумай, - начал он, - что я бомж какой-то, или вообще. Просто я бабай уже, меня можно угостить. А так я работаю, ага… Я – рабочий человек. Только не платят ни шиша, пиво вон не на что выпить.
- Толик, - сказал я ему, - расслабься. Всё нормально.
- Всё нормально?
- Абсолютно нормально.
- Отлично.
Он был уже хорош. Ладно, подумал я, с такими типами интересно иногда побеседовать.
- Так ты не местный что ли? – продолжал он.
- Сейчас – нет. Но раньше здесь жил.
- А сейчас где?
- Остров Сахалин.
- О-о-о! И чем занимаешься там?
- Нефть добываю.
- Хорошо платят?
- Да грех жаловаться.
- Угу, угу… А я – каменщик.
- Хорошая профессия.
- Семья есть, дети…
- Большие дети?
- Старшей – двадцать шесть. Парню восемнадцать.
- Дедушка, наверное?
- Дедушка. Я же говорю – бабай!
Довольный собой, он рассмеялся.
- Два внука!
- Можно позавидовать. Так ты, выходит, счастливый человек?
Он помедлил с ответом.
- Ну, выходит… Хотя много всего было. И плохого, и хорошего… Но больше хорошего, больше хорошего.
- Рад за тебя.
- А я – за тебя!
- А чего за меня радоваться?
- Да хороший ты человек!
- Нет, я плохой человек.
- Плохой?
- Да. Я над женой издевался, мучил её. Ей, бедной, сбежать от меня пришлось.
Толик засмеялся.
- Шутник!
Я тоже усмехнулся. Но печально.
Мы допивали пиво.
- Что, бать, - сказал я, - ещё по одной?
- Ну так… Хозяин – барин.
- Сходи, возьми по кружке ещё, - дал я ему денег.
Толик направился к стойке. Вернулся с пивом. Мы отхлебнули.
Чёрт, подумал я вдруг, не надо бы пить. Разговор предстоит серьёзный. Да и времени, должно быть, немало уже.
- У тебя часов нет? – спросил я.
- Десять минут пятого, - ответил Толик, не глядя ни на какие часы.
Я раздумывал.
- Ладно, Толя, - сказал потом, - приятно было с тобой познакомиться. Мне идти надо. Дела.
- А ты пиво что?
- Не, не буду. Пей, не стесняйся. Будь здоров!
Я вышел наружу.
Направился к телефону, набрал номер. Дыхание снова спёрло. Гудки были длинные, я насчитал пятнадцать, прежде чем повесил трубку. Настроение было неважное.
Возвращаться в пивную не стал, а не спеша зашагал куда-то в сторону площади. Мне было всё равно куда идти. Какое-то равнодушное отупение опустилось на плечи. Я смотрел под ноги и старался не наступать на жёлтые пятна листьев. Это не удавалось – все тротуары были усыпаны ими. Моросил робкий дождь – я совсем не заметил, когда он начался. Постепенно он усиливался.
Мне показалось вдруг, что я больше не увижу её. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще никогда. Просто всё изменилось: тихо, неприметно, и в той реальности, что пришла на смену предыдущей, больше нет таких понятий, как «я» и «она» - понятий, связанных воедино. Когда-то, где-то был допущен неверный ход, сделан неправильный шаг и теперь всё исчезает. Ты пытаешься обуздать ситуацию, делаешь новые ходы, совершаешь новые шаги, но всё тщетно – все они только усугубляют разброд, и каждый новый шаг оказывается снова неправильным. Это как в шахматах: упустив в самом начале нить игры, уже невозможно поймать её, во всех исходах ты оказываешься бит. Вот и сейчас: что-то – что? почему? – было не то. Кто знает, мне хотелось бы верить, что я не прав, но почему-то верить в это уже не было сил. Быть может они с матерью просто уехали куда-то: в гости к тётке, на крестины к племяннику, на похороны к деду. Может и её самой нет уже в живых… Я даже остановился от неожиданности. Да, думал, да: автомобильная катастрофа, несчастный случай, самоубийство… Но тут же усмехнулся: самоубийство и она были несовместимые величины, такой развязки даже и представить было невозможно. По большому счёту, я знал её плохо, несмотря на все совместные годы жизни – звучит странно, но это так. Знать человека хорошо – значит чувствовать малейшие изменения в его настроении, поведении, дыхании даже. Таким чувством я не обладал – я часто не понимал её, но всё же был убеждён: на отчаянные шаги она не способна.
Из раздумий меня вывел дождь. Он ливанул вдруг с такой силой, что даже я – погружённый в переливы сознания неврастеник – был вынужден обратить на это внимание. Я огляделся по сторонам: ближайшим ко мне строением оказался кинотеатр «Памир» - я метнулся к нему. В кассовом зале было пустынно, окошко же кассы светилось и было открыто. Я отряхнулся и подошёл к нему. За кассой сидела женщина.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте, - отозвалась она.
- Что у вас сегодня?
- Сегодня идёт фильм «Бессмертные», - чуть ли не по слогам продиктовала она мне.
«Бессмертные», ни фига себе!
- Когда ближайший сеанс?
- Через двадцать минут, в пять. Вам билет?
Я не знал – брать или не брать. Промычал что-то нечленораздельное.
- Подождите тогда немного, - сказала женщина. – Надо пять человек, чтобы сеанс состоялся. Может, подойдут ещё.
- Ага, ладно, - кивнул я. – А телефона нет у вас?
- Вон висит, - показала она мне за спину.
Я оглянулся – на противоположной стене действительно висел телефонный аппарат. Я подошёл к нему.
Без всякой надежды опустил монету, набрал номер и приставил трубку к уху. После первого же гудка раздался щелчок и женский голос сказал:
- Да.
На мгновение я растерялся. Схватил трубку обеими руками, прижал её к лицу, выдохнул:
- Надя, ты?
- Да. Кто это?
- Это я… Узнаёшь?
Несколько секунд длилась пауза.
- А-а, ты… Вот так сюрприз… Какими судьбами?
- Ты чем сейчас занимаешься? Свободна?
- А что?
- Надо бы встретиться.
- Зачем?
Лихорадочно я подбирал слова.
- Я приехал специально, чтобы с тобой поговорить.
- О чём?
- Ну, о нас… О тебе, обо мне.
- Ого! Ты считаешь, нам есть о чём говорить?
Я перевёл дыхание.
- Давай встретимся, Надь!
- А по телефону не можешь сказать, чего хочешь?
- Лучше встретиться.
Было слышно, как она тяжело вздохнула.
- Ты откуда звонишь?
- Из кинотеатра.
- Из кинотеатра? Из «Памира»?
- Да. Я здесь возле касс.
- Ну и где ты встретиться хочешь?
К себе она меня не приглашала.
- Ты сюда подойти сможешь?
- К «Памиру»?
- Да.
- Сейчас дождь идёт.
- Ну, когда кончится.
- Вдруг он до завтрашнего утра идти будет.
- Зонт возьми… Надя, я очень серьёзно поговорить хочу. Я много передумал за это время… Много всякого. Короче, я хочу тебя с собой позвать.
- На Сахалин?
- Да.
- Не слабо, не слабо. Мужественный поступок.
Я молчал, она тоже. В кассе в это время образовалась небольшая очередь. Пять человек явно набиралось.
- Ну ты придёшь?
Было слышно лишь её дыхание.
- Не знаю…
- Мы просто поговорим.
Снова была пауза.
- Ладно, жди. Правда, не знаю, о чём мы с тобой договориться можем.
- Хорошо, жду, - сказал я, но уже в пустоту. Она положила трубку.
Я отошёл от аппарата, направил взгляд к стеклянным дверям – дождь всё ещё лил. Но уже слабее. Кассир, привстав, крикнула мне:
- Мужчина!
Я обернулся.
- Вы билет будете брать?
- Нет.
Фыркнув, она уселась.
Я вышел из кассового зала на улицу. Встал у дверей, под козырёк. Дождь поредел, но был ещё достаточно силён, чтобы его можно было использовать как предлог для отказа придти. Но я знал: она придёт. Раз сказала, значит придёт. Надежда была обязательной женщиной. Честной, педантичной. Ранимой ещё. Ранимость и была следствием её обязательности и честности. Если её просили сделать что-то – она делала в два раза больше. Благими намерениями вымощена дорога в ад, поэтому её рвение не всегда встречало понимание. Она часто конфликтовала на работе, и от конфликтов этих ( как и от телевизионных новостей, от газетных статей, от стонов собственной мамочки ) впадала в тяжёлые и длительные депрессии. Но самой главной причиной её депрессий являлся конечно же я. Такой же честный, обязательный и ранимый человек. Кроме честности, обязательности и ранимости обладали мы ещё одним немаловажным качеством - гордостью. Гордостью необузданной и непримиримой. Она-то нас и доконала.
Я достал сигарету, закурил. Дождь заканчивался, лишь редкие капли всё ещё утяжеляли влагой асфальт. А эти где-нибудь в подъезде, подумал я. Подумал про тех двоих. Забежали укрыться от дождя, стоят в лестничном пролёте и смотрят в окно на дождевые разводы. Целуются наверное. В подъезде целоваться здорово. Мы с женой тоже, до того, как она стала женой, целовались по подъездам. Целовались и потом, став супругами, правда не в подъездах уже. Те, подъездные поцелуи были куда как искреннее и горячей. Не знаю, как это случилось, отчего и почему, куда ушли естественность и понимание, и откуда выползла та мерзкая пустота, заполнившая пространство между нами, - не знаю, но это случилось. Мы оставались вроде теми же самыми людьми, делали всё как надо – по крайней мере нам так казалось ( оговорюсь – мне так казалось ), но заряды поменяли полюса, небеса сменили милость на гнев, и началось нервное, истошное сползание в никуда. Кто-то сказал когда-то, что нельзя возвращаться в своё прошлое. Мне эта фраза очень нравилась, я даже старался жить по ней – увы, эта формула не принесла мне удовлетворения. Может быть поэтому я противоречил ей сейчас, пытаясь повернуть время вспять, пытаясь вернуться в прошлое. Я рассчитывал на благосклонность судьбы.
- Да ну, брось, - услышал я невдалеке женский голос, - какое сейчас кино?!
- Нет, пойдём, - ответил голос мужской и обладатель его побежал к кассе. Прямо на меня.
Эге, подумал я, долго жить будете!
Отступил на шаг назад, парень пробежал мимо и влетел в кассовый зал. Через минуту выбежал обратно. Моя сигарета дымилась уже у самого фильтра. Я выбросил её.
- Купил что ли? – спросила парня девушка.
- Ага, - взял он её за локоть.
- Ну и зачем это надо, - говорила она. – Дрянь ведь какая-нибудь.
Я улыбнулся. Глупая девушка – «Бессмертные» Соградеса дрянью назвать. Как бы я сейчас его посмотрел!
Они исчезли в дверях кинотеатра.
А я увидел Надежду. Надежду… Она часто являлась мне, не всегда в материальном воплощении. Лёгкой дымкой, туманной фантазией. Обманчивой иллюзией. На этот раз Надежда была живой и настоящей.
- Здравствуй, - сухо сказала она, приблизившись ко мне. По тону её голоса я понял, что милости от природы мне не ждать. – Вот твои вещи.
Она протянула мне сумку.
- Они в целости и сохранности, - продолжала, - бельё я стирала, оно чистое. К остальным вещам тоже никто не притрагивался.
- Надя! – сказал я. Губы ссохлись почему-то, и голос был резким, надрывным. Она смотрела на меня, ждала. – Я приехал за тобой.
- Ты думаешь – я хочу уехать? Ничего подобного.
- Я думал, мы сможем снова сойтись…
- Ты ошибался.
- Но почему? Я хорошо устроился, у меня отличная работа. Много зарабатываю. Мы очень хорошо будем жить.
- Нет, - она смотрела в сторону. – Хорошо жить с тобой мы уже не будем.
Я глубоко вздохнул.
- Надя! Я понимаю, я был свиньёй. Прости меня за всё…
- Да нет, что ты!.. Ты ни в чём не виноват!
- У тебя есть кто-то?
Она усмехнулась.
- Никого у меня нет. Да и не в этом дело…
- Тогда почему? Почему ты не хочешь ( я хотел сказать «счастья для себя», но не стал )… хорошей, нормальной жизни?
- Я не верю в нормальную жизнь с тобой.
- Я очень изменился. Ты можешь не верить мне, но это так.
- Я не верю.
- Надя…
- Что «Надя», что «Надя»?!
Наши глаза встретились наконец. Мгновение было отчаянное, судорожное – её глаза горели. Сжигали. Я отвёл свои.
- Я люблю тебя… - шепнул, глядя в землю.
Надя молчала. Я снова взглянул на неё – она смотрела на меня всё так же пристально. Потом сделала вдруг шаг, приблизилась вплотную – я мог ощущать её дыхание – и, пронзая взглядом, сказала:
- Я всегда старалась придерживаться одного принципа. Он самый верный, самый правильный. С ним не бывает сожалений. Этот принцип такой: никогда не возвращайся в своё прошлое!
И повернувшись, она зашагала прочь.
Я был в шоке, мне показалось – сердце остановилось на мгновение. Не хватало воздуха. В груди происходило что-то странное: волны тяжести перекатывались по телу. Дрожало левое веко. Слова, раз за разом прокручиваясь в голове, гулким приговором звучали в ушах: «Никогда не возвращайся в своё прошлое… Никогда не возвращайся в своё прошлое… Никогда не возвращайся в своё прошлое…»
Немного успокоился я, лишь закурив. Тяжело, не спеша, двинулся пешком к гостинице. До неё было не близко, но на автобусную остановку я не пошёл – надо было переварить всё произошедшее. Сумку я держал за лямки в кулаке – она болталась на уровне колен и постоянно стукалась о ноги. Я додумался закинуть её на плечо, пройдя чуть ли не половину дороги.
К моему удивлению, мыслей совсем не было. Ни одной. Было лишь гулкое отупение. Осознание того, что всё закончено и можно уезжать. Ни грусти, ни радости осознание это мне не приносило. Прошлого не существовало больше – теперь я понял это со всей очевидностью.
В ближайшем магазине я купил бутылку водки и прямо на пороге, из горла, залпом выпил её. Выпил, как лимонад – и совершенно ничего не почувствовал. Спасительное опьянение не спешило приходить.
Добравшись до гостиницы, я поднялся к себе в номер, бросил сумку, а потом, усевшись на стул, тупо смотрел в окно. Мне не сиделось. Снова набросив куртку, я вышел наружу.
За время, что я находился в гостинице, стемнело. Стояла самая настоящая ночь. Я брёл по аллее, освещённой фонарями, и смотрел по сторонам. Народа на улицах было немало. Люди заходили в магазины, выходили из них, толпились на остановках, торопились – к себе домой. Шли прямо на меня: я увёртывался – то вправо, то влево. С одной парой буквально столкнулся.
- А ведь уже осень… - говорил парень девушке.
- Что? – переспрашивала она.
- Осень, - сказал я ей. – Октябрь месяц.
Они остановились. Уставились на меня.
- Я уехал отсюда год назад, - продолжал я, с усилием шевеля отяжелевшим языком, - как раз в октябре. И спустя год вернулся. Весь этот проклятый год я жил одними лишь мечтами, одними иллюзиями. Одними надеждами. Наверное, я не готов к тому, чтобы судьба одарила меня милостью. На мне печать неудачника – она незаметна на первый взгляд, но тот, кто управляет всем – он прекрасно её видит. Я был наивен, я верил, что надежды, мечты – они могут когда-нибудь стать реальностью. Стать настоящим… Я не учёл одного закона, одного паршивого принципа. Надежды не могут превращаться в сущее, им не дано. И знаете почему?.. Потому что возврата в прошлое не существует!..
Они молчали. Смотрели исподлобья.
- Ничего у тебя с ней не выйдет, - сказал я парню.
Он окинул меня презрительным взглядом и процедил сквозь зубы:
- Пошёл на хер!
И я пошёл.
Всё у вас ещё впереди, ребята!
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Олег Лукошин: Конец Года Надежд. Треугольная Повесть. Повесть.
04.03.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|