Юрий Лопотецкий: Луковички..
Удивительно: часто мы вспоминаем наше недавнее советское прошлое с особой теплотой. Плохое забывается, а хорошее остаётся? Наверно, так… А может быть, плохого было меньше, чем хорошего? Не знаю, не знаю, у всех, наверно, по-разному… Там, в прошлом, осталась наша молодость (или, скажем, детство), молодые родители, которые были веселы и здоровы, закадычные друзья, уютные, заросшие зеленью дворы, любимые города, где, кажется, всегда было тепло и солнечно. Я, например, часто вспоминаю маленький «асфальтовый» городок на Украине (это как у Городницкого: «…в маленьких асфальтовых южных городках…»), а Юрий Лопотецкий – Баку. Очень хорошо он написал о Баку и о бакинцах. И вот что здорово: я УСЛЫШАЛ специфический азербайджанский акцент – он здесь кажется смешным и даже трогательным, – и увидел, как персонажи этого рассказа гримасничают, жестикулируют, переглядываются… короче говоря, живые это люди, они с неподдельным интересом смотрят на гостей и считают необходимым активно вмешиваться в любую ситуацию. И – никакой межнациональной отчуждённости, никакой неприязни к чужакам… Идеальная картинка? Или так и в самом деле было совсем недавно?
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
Луковички.
А было это в славном городе Баку, солнечном и дружелюбном, ещё до начала Перестройки, армянских погромов, ввода войск, развала Союза, вывода войск и прочих ужасов… Народ там тогда жил ещё не запуганный, не обнищавший, не озлобленный, очень гордый, очень интернациональный и невероятно доброжелательный. Конечно, сейчас, когда мирная жизнь постепенно налаживается, заявлять об озлобленности или запуганности бакинцев было бы довольно опрометчиво. Однако о том, что интернационализма в этом городе сильно поубавилось, вряд ли кто стал бы спорить. В крайнем случае, спросите об этом у тех, кто уехал…
Итак, сегодня это уже другой город и другой народ. Хорошо это или плохо? Не могу судить, - не настало ещё для этого время. И история моя не об этом. Мне просто хочется ненадолго вернуться в прошлое, почувствовать ностальгию о том, что мы потеряли. О городе, которого больше нет.
***
В те годы любого приезжего в первую очередь поражал местный азербайджанский колорит, который проявлялся не только в пальмах и тутовых деревьях, а ещё и в феноменальной общительности бакинцев, в их невероятной способности принимать участие в любых жизненных ситуациях. Местным жителям буквально до всего есть дело - почему водитель автобуса, например, не подождал пожилую женщину, или наоборот, долго ещё этот "ит баласы" (сукин сын) будет ждать эту старую каргу, которая "хромает специально медленно, чтобы издеваться над тормозом от автобуса"? Правда другая часть пассажиров тут же уточнит, что больше страдает не тормоз от автобуса, а нога "шёфера" с этим тормозом, а "шёфер не железный, чтобы целый день жать на тормоз с этим старым каргой". И, конечно же, найдутся пассажиры, которые поставят вопрос несколько иначе: "Сколько ещё и шёфер, и карга, будут вместе компостировать бедные мозги несчастных пассажиров?" Что интересно, водитель не будет огрызаться, а флегматично подождет, пока пожилая ханум благополучно усядется на сидение.
Я долго не мог понять, почему бакинцы никогда не пройдут мимо разинувшего рот приезжего. Они, не дожидаясь просьбы о помощи, сами спросят, в чём проблема, объяснят, как добраться до нужного места, да ещё и провожатого найдут. А провожатый, когда ему станет уже не по пути, найдёт другого "гида". При этом, если у него есть блат в том месте, куда Вы идёте, с радостью отдаст этот свой блат Вам: "А, слюший, дарагой, если гостинца придёш, спроси Лейлу, скажи Вагиф прислал, пусть нормалный одеялу-подушку тебе даст!". Счастливый приезжий будет спать на мягких подушках, и видеть сны, даже не догадываясь, что Вагиф и Лейла только что совершили над ним обряд под названием "тапш". Иначе говоря, решили его проблему, устроив ему что-то, в данном случае жильё, по протекции; устроили дружески, без всяких условий и взаимных обязательств. Да-да, помогли совершенно незнакомому человеку…
И ещё я не мог понять, почему бакинцы, поймав в автобусе извращенца, лапающего в тесноте часа пик молодую девчонку, лечат его, больного на голову, традиционными народными средствами. Им плевать на интервал движения, законные пункты остановки и городские власти. В этой ситуации они просто крикнут водителю, чтобы притормозил, и он, водитель, притормозит. И вылезут все мужчины из автобуса, и вытащат засранца из салона, и коллегиально, всей толпой, будут его месить ногами до первой крови, - до крови, но не до смерти… И те, кто постарше, уважаемые аксакалы, не имея сил принять участие в этом действе, всю свою мудрость и авторитет применят для того, чтобы не дать милиционеру, неторопливо приближающемуся к толпе, прекратить беззаконие. Да он и сам, милиционер, кавказец до мозга костей, зная местные порядки, не спешит вмешиваться, понимая, что надо отвести народу душу.
Необычно, непонятно, странно… И всё же со временем пришло осмысление увиденного, пережитого – им до всего есть дело, потому что они чувствуют себя хозяевами на своей земле, имеют достоинство, и понимают, что от их мнения и поведения многое в этой жизни зависит. А понять это помог мне случай с "луковичками".
***
Отпуск только начался, и мы с женой, приехав в Баку к моим родителям, ещё не успели насладиться этим сказочным городом. Он был здесь, с нами, рядом и везде; он поглотил нас целиком и полностью, но нам его было мало, и не хватало самих суток, чтобы насытиться его красотами. Мы как будто бы боялись, что он исчезнет, как дьявольский мираж, рассеется в воздухе, как дворцы, наколдованные безумным джинном…
Мы бродили по запутанным улочкам Крепости, где каждый камень ещё помнил Леонида Гайдая и съёмки его знаменитой "Бриллиантовой руки", вдыхали совершенно сумасшедший запах с прилавков зеленщиков Центрального рынка. Приторные восточные сладости, экзотические пряности, фантастические фрукты, такие как инжир, хурма, фейхоа, - даже названия их мало кто в России знает… А вот и они, знаменитые "молоканские" ряды местных базаров, где голодная слюна наворачивалась от одного только запаха жгучего маринованного перца, вышибающего слёзы даже у бывалых гурманов! Мы сходили с ума от убийственно-едкого аромата квашенной в остром рассоле капусты, которая покраснела, казалось бы, не от специй и приправ, а от собственной дьявольской ядрёности… Никогда не ходите в молоканские ряды на голодный желудок, - Вы скончаетесь от желудочных спазмов при виде густо-тёмно-зелёных бочковых огурцов, которые хитрые молокане умудряются делать и хрустящими и сочными одновременно; сочными, истекающими во рту сладко-солёным рассолом; и невозможно остановиться, попробовав один… Впрочем, может Вы и остановитесь, но лишь затем, чтобы судорожно броситься к соседнему прилавку с зелёными маринованными помидорчиками. Прокусывая упругую пикантность их боков, Вы под действием выстрелившего потока терпкого кисловатого сока забудете о цене. И Вы купите всё, но до дома не донесёте, ибо невозможно удержаться от соблазна. А добьют Ваш проснувшийся, прямо-таки животный аппетит, фаршированные зеленью и чесноком баклажаны.
Молоканские ряды… Уникальное, неповторимое явление исторического плана, когда по воле судьбы русские христиане-духоборы бежали от царя-батюшки и официальной церкви сюда, в далекое Закавказье, пережили чертову дюжину войн, гонений, переворотов, революций, но умудрились сохранить и свою веру, и самобытный уклад крестьянской России XVIII века. Они, молокане, до сих пор живя обособленно в своих деревнях-общинах, так и не ассимилировали с местным населением. Но особенности кавказской кухни удачно переняли, привнеся в неё много старорусского, что и дало в итоге совершенно феноменальный способ приготовления острых закусок из местных даров природы. Они продавали на местных базарах свои умопомрачительные соления, обстоятельно торгуясь на странном, патриархальном русском языке с лёгким налётом азербайджанских и армянских слов… Кавказский акцент и тамбовский говор… Господи, да где же ещё на земле исторические условия могли дать такой уникальный сплав культур, языков, обычаев, нравов?
Мы сидели под плакучими ивами на набережной, и трепетно впитывали дурманящий зной хорошо прогретого воздуха с благородным запахом нефти, соли, йода, что дарили нам волны седого Каспия… Местная детвора чем-то кормила нагло кричащих чаек, и кто кричал громче – дети или птицы,- ещё надо было посмотреть. Слышался разноязыкий говор счастливой пацанвы, которая вряд ли задумывалась, на каком языке общается. Да и кто бы сказал, что это за язык, если в каждой фразе намешано русских и еврейских, азербайджанских и армянских слов? Как звать тебя, малыш? Самвел? Кем ты считаешь себя, Самвел, если один твой дед – азербайджанец, а второй - армянин? Если обе твои бабки приехали из далёкой Полтавы в смутном 26-м году, приехали по комсомольскому набору строить дорогу "Баку-Сабунчи" ? Первую в Союзе электрическую железную дорогу… Эх, Самвел, Самвел, знали ли твои родители, что не пройдёт и десяти лет, как твоё маленькое сердце будет рваться на части между папой и мамой, которых разлучат продажные политики?
Но всё это случится потом, а пока была радуга бесчисленных фонтанов, под водяную пыль которых мы жадно подставляли руки, были висячие мосты над тенистыми каналами Бакинской Венеции. Всё это восхищало, кружило голову, умиротворяло в мареве полуденного зноя. В каждом камне – память столетий, легенды старины и наших дней. Вот она, изогнутая улочка, где покойный ныне Юрий Никулин всё никак не мог попасть на свою арбузную корку. И срывались съемки, и нервничал Гайдай, и Юрию Владимировичу уже пора на московский рейс, а нога всё промахивалась, и промахивалась, а корка всё лежала и лежала нетронутой, предательски зеленея на древней булыжной мостовой… И вот уже вся съемочная группа кричала "Чёрт побери!", и озверевший от дублей Леонид Каневский героически прыгнул на корку сам, прыгнул вместо Никулина, и упал, и по иронии судьбы отшиб себе всё, что только можно, хоть закатывай в гипс его самого...
Мы слушали музыку напевной бакинской речи, да-да, именно музыку, потому что речь бакинца своеобразна… Там, в Баку, окончания многих слов в конце фразы произносятся нараспев, и неважно при этом, на каком языке с вами говорят – азербайджанском, русском или армянском. Я не смогу передать жалкими литературными средствами всю мелодику бакинской речи. Как запечатлеть звучание фразы: "Ты ко мне придёшь?" Как выразить радостную и уверенно-дружелюбную интонацию человека, приглашающего гостя в свой дом; как донести лукавый намёк на желание хорошо, обстоятельно посидеть за щедрым столом с кувшином виноградного вина до самого утра? Я могу лишь поставить в последнем слове этого предложения проклятые дефисы… Читайте: "Ты ко мне придё-ё-ё-шь?"
***
Примерно за месяц до нашего приезда в Баку открыли новый крупный универмаг - "Москва". Мы с супругой решили туда съездить, взяв с собой свою старшую дочь Ольгу. Универмаг нас приятно удивил, и, полные впечатлений, усталые, мы решили обратно ехать на метро.
Ближайшая к универмагу станция метро - "Зодчий Аджеми". Это конечная станция, поезда там стоят дольше обычного, поэтому не было ничего удивительного в том, что взгляд скучающих машинистов был намертво прикован к моей молоденькой жене, выгодно отличавшейся от местных жгучих брюнеток своими светло-русыми волосами и полным отсутствием загара.
И вот, спускаемся мы по ступеням, видим, стоит поезд, а важного вида машинист в форменной одежде из своей кабины недвусмысленно наблюдает за нами. Сказать, что это машинист, - это значит, ничего не сказать. Какой он, к аллаху, машинист? У него одни нашивки на форме чего стоят! Представительная кавказская внешность солидного, плотно сбитого сорокалетнего мужчины внушала доверие и уверенность в завтрашнем дне. Высокомерное выражение породистого лица наводило на мысль о наследном принце голубой крови из богатой арабской страны; да нет, не принце – о самом короле Иордании Хусейне. Чёрные, пушистые, в пол-лица разросшиеся будёновские усы сделали бы честь кому угодно, даже лидеру Ирака, самому Саддаму Хусейну периода ирано-иракского конфликта. При этом звездочек на нашивках было, конечно же, много больше, чем у всех генералов мира. Колоритную внешность мужика дополняла сшитая на заказ красная метрополитеновская фуражка с высокой пиночетовской тульей… Эх, фуражка, фуражка… Боже ж мой, что это была за фуражка! Генерал Пиночет имел бы весьма бледный вид по сравнению с нашим машинистом, даже если бы у него, Пиночета, хватило бы ума покрасить свою жалкую шляпку в ярко-красный цвет! И вся хунта Чили ничего бы с этим поделать уже не смогла.
Итак, увидев стоящий поезд, мы направились к нему почти бегом. Слева – я, справа – жена, а между нами трёхлетняя дочка, которую мы держали за руки. Хотели, понимаешь, как быстрее. Но… не тут-то было. Ольга вздумала повиснуть на наших руках, для чего вполне изобретательно поджала обе ноги и принялась раскачиваться, как на качелях! Мы её тащим, а она висит, качается, да при этом ещё визжит и заливисто смеётся!
Этот самый визг заставил Хусейна-машиниста сильно удивиться… Я, боясь опоздать на поезд, пообещал Ольге подзатыльник, и, сильно дёрнув её за руку, призвал к порядку. Ага, сейчас! Призвалась она к порядку! Только визжать стала громче.
И в этот самый момент Хусейн, как подстёгнутый этим визгом, вылетает из кабинки и, отчаянно размахивая руками, вопит в тональности голодного карабахского ишака:
- Оставь, ит баласы, (сукин сын), девишку в покое! Оставь, кому я говорил? Фашист что ли?
Жена растерянно смотрит на меня, я – на жену, потом мы оба – на Хусейна. Э… видимо, это - не нам. Это, видимо, сзади какой-то сукин сын пристал к симпатичной девушке. На всякий случай оглядываемся. Сзади – три матроса Каспийской флотилии, аксакал в папахе с внешностью сельского учителя, и пожилая ханум с внуком. Девушки нет. Хулигана - сукина сына тоже нет. Странно…
- Э, слющ-щи, эшшяк карабахский (ослик из Карабахской АО), тэбе сказал! Отпусти девишку! Да, да, тэбе я говориль!!!
Жена удивлённо смотрит на меня, я – на жену, потом мы оба – на короля Хусейна. Странно… Этого не может быть… Какое его дело? Это, видимо, всё-таки - не нам.
- Э, слющ-щи, тупой, да-а? Кому сказал, отпусти, а то ЛУКОВИЧКИ выдэрнешь!
Пока мы туго соображали, какие такие ЛУКОВИЧКИ мы хотим выдернуть, Хусейн окончательно бросает свой поезд и бежит к нам. Затем, возмущённо брызгая слюной, начинает вырывать Ольгину руку из моей руки. Ольга заливисто смеётся, жена пытается выяснить у Хусейна, что такое ЛУКОВИЧКИ и где они у Ольги расположены, я же … отупело молчу.
Собирается толпа. Доброхоты спрашивают у короля Хусейна:
- Алла, брат, слющий, что он изделал, вах?
- А, слющи, этот дашнак (контрреволюционный элемент в Армении 20-х годов, проще говоря, армянский басмач) рэбёнку хотель ЛУКОВИЧКИ выдергинать! Убивать надо такой отец!
- Ай, алла, савсем больной, да (это уже мне)? Слющи, так разве можно? ЛУКОВИЧКИ сэйчас, в этот возраст нэ-э-э-жный, вывих знаешь, да? Вывих будет, понял, да? Зачем рэбёнку руки дёргал, да?
- Товарищи, - говорю я, - мы спешили на поезд, боялись опоздать, а Ольга внезапно начала виснуть на руках. Ну, мы её и дёрнули!
- Ара, ай оглан (эй, мальчик), слющи, на меня смотри-и-и! Я что, на Пиночэт силно похож? Я что фашист, да-а? Я что, Гитлер, нет, нэ человек что ли, да-а? Что ли я нэ вижу - киши (мужчина) с рэбёнок идет? Что ли я ждать нэ буду? Ай, алла, что ли я на мой поезд уеду, тебя с твой рэбенок брошу, вах?
Постепенно, при помощи Сельского Учителя, догнавшего нас и активно подключившегося к свалке, моя жена поняла, что по местным понятиям, "луковички" - это плечевые суставы ребёнка, которые, как считают азербайджанцы (да и другие бакинцы) в отличие от нас, глупых русских, до шести-семилетнего возраста весьма подвержены вывиху при малейшей нагрузке. Причем Учитель объясняет это нам, уродам, только лишь потому, что в молодости учился в России, насмотрелся там дикого отношения к своим детям, да и вообще всего всякого, и посему имеет терпение нам это подробно объяснить. Причем только потому, что в отличие от бакинцев, не учившихся в России, понимает, как мы, русские из России опять же в отличие от русских из Азербайджана, уже врубившихся в тему, ни шайтана не смыслим, ни в луковичках, ни в детях, ни вообще в устоях семьи. И посему, если бы мы с супругой были местные русские, разговор с нами был бы короткий, он нас просто немножко бы порезал.
- Слушай, друг, - говорю я, посмотрев на станционные часы, - Ольга с грудного возраста - тренированный ребёнок, она как только ходить научилась, я её сразу к турнику приучать начал. Она с двух лет как обезьяна на турнике висела.
- Сам ты меймун (обезьяна)! Кто твой папа, бистро говори? Кто тэбе, молоксос, рэбёнку доверял?
- О чём речь, люди? – это супруга моя впряглась. – Это наш ребёнок, какое Ваше вообще дело? Что хотим, - делаем!
- Э… молчи женщина! Мущины говорят – молчи.
При всём уважении к женщине на Кавказе, она всё же считается слабым существом и в ряде вопросов права голоса вообще не имеет. Я так и не понял эту тонкую грань между уважением и презрением к женщине. И понять, видимо, мне не дано. Никогда мужчина в транспорте не будет сидеть, если в салоне стоит хотя бы одна женщина. Но он же ни в коем случае не позволит давать ему советы, где и сколько ему работать, когда приходить домой, с кем пить и с кем дружить. И не дай аллах, мужчина придёт домой, а там обед ещё не готов… В то же время, упаси боже, женщине взяться готовить шашлык, люля-кебаб или хаш. Да ей это и в голову не придёт. Хотя опять же, паршиво придётся мужчине, если обед не готов из-за того, что он не дал женщине денег. Или, к примеру, он попытается встать в магазине в женскую очередь. Хотя… Последнее относится, пожалуй, только к отдалённым районам Азербайджана. Нет, не понять мне этого. Восток – дело тонкое.
Я посмотрел на станционные часы ещё раз. Чёрт возьми, горит жирная шестёрка – с момента прихода поезда прошло уже 6 минут! И это - при номинальном интервале в 4 минуты! Там, в тоннеле, наверняка уже стоит следующий состав; стоит, дожидается очереди въехать на станцию! Эх, кавказские нравы…
Хусейн-машинист тоже посмотрел на часы, и пошёл в кабину. Мы, и другие пассажиры тоже двинулись по вагонам. Пронесло…
***
Пронесло? Не тут-то было. В последний момент машинист передумал, и, когда мы заходили в первый вагон, зашёл за нами. Чёрт возьми, он зашёл в пассажирский салон! Мы обалдели. Мы, - но не местные. Они, бакинцы, похоже, ничему не удивляются и на всё смотрят философски.
- Не бойся, джяна моя (моя дорогая), - ласково защебетал Хусейн моей дочери, заботливо склоняясь над ней,- твой папа болше так не изделает, клянус аллахом! Ай, баджи (дочка), если ищто, скажи мэне, я ему его луковички откуручу, понял, джяна моя? Дядя Вагиф детишку любит, понял, да-а?
Пока Ольга крутила пышные чёрные усы Вагифа-Хусейна, доброхоты-пассажиры принялись переглядываться и друг у друга узнавать, что случилось.
- Алла, брат, слющий, что он изделал, вах? Ребёнка бил, нет?
- А, уважаемый, хуже! Слющи, этот чёокнутый хотель рэбёнку ЛУКОВИЧКИ выдергинать! Убивать надо такой отец!
- Э… Мать куда смотрел?
- Ара, что мать э? Думает, родил – всё! Русский да! Такому мать, что щенок, что рэбенок! Кто вообще дал ему рожать, э? Сапсем совесть нету, ай алла!
- Товарищи, - говорю я, - мы вообще едем или нет?
- Тфу, - сказал дядя Вагиф и ушел к себе в будку.
Поезд тронулся. Но, боже мой, как он тронулся! В бакинском метро есть такая особенность. Перед тем, как закроются двери вагонов, машинист обязан на двух языках объявить по радиотрансляции, что двери закрываются, и какая будет следующая станция. Вагиф это и сделал, но только весьма своеобразно:
- Диггят! Гапылар багланыр. Осторожно! Двери закрываются. Новбэти стансия "28 апрел". Следующая станция "28 апреля". Убивать надо такой родител!
***
Поезд мягко покачивался на поворотах и стыках, пассажиры по-восточному неторопливо обсуждали наше поведение. Они цокали языком, смешно вытягивая губы трубочкой, и укоризненно смотрели на нас, покачивая головами. Пожилая армянка подсела к моей жене, и, успокаивая её, что-то по-доброму объясняла. Без нервов, спокойно, как старшая сестра разговаривает с неразумной младшей сестрой.
Один седоватый мужчина лет пятидесяти сказал этой армянке:
- Эй, сэстра, ты уж ему объясни, как нельзя изделать с детьми.
Другие женщины тоже что-то стали объяснять супруге. После этого Седой строго посмотрел на меня и спросил:
- Ай, балам (сынок), кто отэц твой?
- Инженер, замначальника цеха работает.
- Где?
- Завод имени лейтенанта Шмидта.
- Вах-о, серьоёзный завод. Слущи, Папа твой, наш, местны-ы-й?
- Ага.
- Вах-вах-вах! - покачал он головой, переглянувшись с попутчиками.- Слющи, пачэму тогда тебе рэбёнка довереяет? Ты молодой савсэм, как тебе можно, э?
***
Позже я имел разговор с отцом. Я ведь уехал из Баку совсем ещё желторотым пацаном, уехал учиться в Россию, так ничего и не поняв в местных нравах. Отец же мой, ныне покойный, родился, жил и умер там. Всё знал, все понимал. Эх, папа, мудрый мой папа, как мне не хватает сегодня твоих советов…
"Понимаешь, сынок,- объяснял он мне,- у азербайджанцев не принято заводить детей, пока мужчина не встанет на ноги, не научится зарабатывать, не обеспечит жену и детей жильём, одеждой, питанием. Да и жениться они не торопятся, обычно не женятся, пока не возмужают. Есть, правда, исключения. Это когда родители жениха - состоятельные люди. Поэтому дети, такие как у тебя, бывают только у людей 35-40 летнего возраста".
Мне же тогда было где-то лет 26-27, вот они, бакинцы, и удивлялись, как это такому сопляку детей доверили? Куда это дедушка (мой отец) смотрел?
Эх, Кавказ, не понять мне тебя! Кавказ, где электрички отправляются, не когда этого требует расписание, а когда сели все пассажиры. Где платят не сколько надо, а сколько не жалко. Отдают соседу последнее. Любят детей, уважают седину. Помогают не по просьбе, а когда и так видно, что надо помочь. Не приглашают девушку в кино без согласия отца. А согласия будут спрашивать на невероятной смеси из трёх языков. Или, в лучшем случае, на совершенно экзотическом бакинском диалекте русского языка, диалекте, к словарному запасу, ритмике, акценту и манере построения фраз которого в своё время приложили руку не только азербайджанцы, лезгины и армяне, но и евреи, греки, татары, украинцы, грузины, немцы…
Вот такой он, Баку, где нет равнодушных, где каждому до всего, буквально до всего есть дело...
Давно, это было, господа. И многие, пожалуй, со мной не согласятся, особенно те, кто всего через пару лет был там под пулями, и терял друзей от выстрелов в спину. А многие, ставшие инвалидами в горячих точках, будут, конечно же, возмущены. И, наверное, они правы. Но прав и я. Почему? Потому что у любого народа есть свои подлецы, и есть свои герои. Есть правители, и есть труженики. Те самые труженики, что прятали соседей от резни и погромов в своих собственных квартирах. Выносили хлеб усталым солдатам на бронетранспортёрах, взявших под контроль перекрёстки. И всё это было, и всё это – правда. И пули в спину. И хлеб. И соседи. И луковички.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Юрий Лопотецкий: Луковички.. Рассказ.
20.12.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|