Илья Тюрин: ШЕКСПИР, сцены.
Илья Тюрин переносит своего читателя в Лондон эпохи поздних Тюдоров, в канун воцарения Стюартов. Династии сменяли друг друга, а Бард оставался великим бардом, хотели и хотят ли этого последующие поколения толкователей, подражателей и исследователей или нет. С. Моэм писал, что в английской прозе «нет ничего более хлёсткого, прямолинейного и живого, чем проза Шекспира; однако следует помнить, что это был диалог, рассчитанный на устную речь». Но, во-первых, у Тюрина не проза, а во-вторых, мы можем сравнивать его стиль лишь с русскими переводами. Я не специалист в этой области, но стиль «нашего» Шекспира мне очень и очень нравится: чёткий и без излишнего украшательства. Что до содержания, то «наш» Шекспир поднимает очень важную, по-моему, тему истинного авторства и «литературных» покраж, дабы читатели не творили себе кумиров, а судили каждое перо по конкретным выходящим из-под него писаниям. В конце концов, никакое громкое имя не покроет краденое или оскудение таланта – Бог не попустит.
Итак, вперёд в шекспировский Лондон, читатель, вслед за Ильёю Тюриным и его Актёром, Издателем, Сочинителем, Писцом, Разносчиком и Друзьями-Ценителями! К сожалению, единственное, что я сам помню из творений Барда, это строчка из «Короля Генриха IV»: «Thou dost belie him, Percy, thou dost belie him»…
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Александр Викторов
|
ШЕКСПИР, сцены
Действующие лица:
АКТЕР в роли Гамлета
ИЗДАТЕЛЬ ворованных пьес
ЭДВИ, сочинитель
РОБИН, писец
ЦЕНИТЕЛЬ, молодой человек
СТЕФАН, друг его
РАЗНОСЧИК.
Действие происходит около 1600 года, Лондон.
СОНЕТ
Представь, что из окна видны весь день
Господь, пересеченный проводами,
И твой же дом, чья грустная сажень
Ни на вершок не поднялась годами.
Представь, что ниже пробудился шум
Деревьев, возвещающий о ливне,
И кладбище давно умерших дум
Гремит костьми, заламывая бивни.
Представь - они лежат на дне твоем,
И путь настолько же опасен, сколь и
Забыт необновленной головой.
И если рифмы пустятся вдвоем
К погосту их - то мы прибавим к скорби
Об умерших и новый подвиг твой.
Но каждый звук, при этом спуске павший,
Даст сил руке, их смерть не испытавшей.
ПЕРВЫЙ АКТ
АКТЕР (держит бумажку с ролью):
Здесь много сказано. Но как прозреть
В себе мне сказанное про другого?
Не требует ли должность от меня
Ограбить молчаливого пришельца,
И по миру отправить вместе с ним
Предание о грубости жестокой?
Вот буквы. Вот слагаются в стихи.
Вот жизнь родят. Как я приму сей дар?
Ни мук, ни человечьего стыда
Перед листом бумаги за бессилье
Не испытав - как буду я стоять
С мечом иль мертвым черепом в руке,
На досках представляя человека -
Лицо и тело, голос и удар?
Как меж речами в публику взгляну? -
Ведь монолог мой слеп, хотя и дышит.
Вот сказано: «Садится», «Умирает»,
Или «Входит Гамлет», иль «Выходят все».
Допустим, сесть или закрыть глаза
В конвульсиях, войти и выйти вон -
Роль позволительная для актера,
Коль он молчать при том исправно будет.
Но если он сопроводит речами
Все это - не умрет ли за него,
Не сядет ли, не выйдет, не войдет ли
Другой, ему неведомый? И он,
Для жизни чуждой дав в аренду тело,
В ее конце не будет ли повинен,
Как дом, где преступленье совершилось,
Прохожими в злодействе обвинен?
ИЗДАТЕЛЬ (в отдалении):
Как точен образ. Не забыть его,
И в список драмы вставить между делом.
Там, кажется, монарха веселит
Актеров труппа: это будет к месту.
АКТЕР:
Мы, лицедеи, легконогий табор,
Для развлечения стоячих мест,
Для ублажения сидячих мест,
За пол-улыбки с королевских мест -
В себя пускаем на постой любого,
Окошко отведя зрачку любому,
А скважину замка - любому уху.
Так поступающий, любой из нас
Любому скажет: «Славное, брат, дело.
Любой простак раскусит, что к чему».
Я видел много раз на всех подмостках:
Когда оканчивал свой монолог актер,
И реплики чужой хватало лишь
Вздохнуть да следующий стих припомнить -
Румяна и муку со щек и лба
Как будто пальцы ужаса стирали;
Был человек ничтожный и нагой,
Хозяин постоялого двора,
Пожаром среди ночи пробужденный
И пристально за гибелью всего
Следящий в колпаке почтенном белом -
Но время проходило, лицедей
Осанку Бога, как мешок, на плечи
С усильем взваливал и говорил:
«Мы, Ричард Третий милостью господней...»
Так было не однажды, и казалось,
Что тень того, обманутого нами,
В чей слабый голос мы мешали свой
Простуженный и верный ремеслу,
Нас укоряет и виденьем горя
Благодарит наш сброд за свой позор
И обесцененную смерть, что нашим
В его героев перевоплощеньем
Была растащена на сотни лент
И, с жизнью сладив, сделалась искусством.
С рожденья лишь стихами говоря,
Я никогда не знал поэта имя.
ИЗДАТЕЛЬ (в отдалении):
И я, и я. Мне это острый нож:
Кто купит фолио Инициалов?
АКТЕР:
Наемному убийце так заказчик
Не сообщает жертвенное имя,
А лишь приметы с адресом, чтоб тот
Все сделал верно, лишнего не зная.
ИЗДАТЕЛЬ (в отдалении):
Совсем не лишним было бы на титул
Поставить: «Хамлет, храбрый датский принц,
Такого-то преславная пиеса» -
И фолио бы мигом разошлось.
Придется мелкой азбукой набрать:
«А сочинен сей опыт неизвестным»,
Как будто между прочим говоря,
Что памятливый вор на представленье
Комедию запомнил кое-как
И, отродясь не ведая ни буквы,
За три гроша продиктовал писцу -
А мы наутро и набрали с богом.
Дороже переписыванье мне:
За пенс две книжки сбуду в переулках,
А в Сити даром не возьмет никто.
АКТЕР:
Мне сорок лет. Я выхлопотал роль
Наследника и молодого принца
Лишь по пятам за Томасом ходя,
И льстя ему, поскольку знаю: нынче
Вошли в лета Наследники мои,
Мои Дофины, Сыновья и Эльфы -
Я буду признанный Купец и Граф,
Иль Дядя Нынешнего Короля.
Все «драмы», «презабавные пиесы»,
Все «сцены», «восхитительные фарсы»,
Все, наконец, «комедии глупцов»
И «хроники в трех актах и с прологом» -
Рассчитаны на дряхлость лицедеев
В такой же мере, как на юность их.
В любом спектакле несколько несмелых,
Лишь только начинающих убийц
Обхаживает старца-душегуба,
Что шевелится в тысяче ролей -
Чужих судеб, им взятых на себя
И им самим подавленных беспечно -
Как в скорлупе погубленных яиц.
Теперь - я сам... Последний выход мой
С плюмажем юноши на мягкой шляпе
И с розой из тряпицы у меча -
Почти позор, и выпрошен в ломбарде,
Как самый распоследний день отсрочки.
А значит, бедняку сему подобно,
Я должен бегать вдоль и поперек
По городу чужому, словно деньги
Сбирая выкупить мой нищий хлам.
Как ссуда, выданная в долг жидом, -
Во мне живет и множество убийство.
В последний раз - мне нужно знать, кого
Пущу в себя, и чей здесь хрупкий образ
Мной будет обесчещен в этот раз.
Иду сюда, чтобы до начала
Комедии узнать хотя бы имя
Заранее погибшего во мне:
Убийство превратится в поединок,
А в поединке есть и мне, где пасть.
(уходит)
ИЗДАТЕЛЬ (появляется на середине):
Удача небывалая, чумная.
За обезумевшим артистом вслед
Пойду я неприметными шагами,
Ему ссужая ухо и склоняясь
Над ним его же собственным грехом -
И сочинитель станет мне знаком.
(также уходит)
Входит ЭДВИ, сочинитель
ЭДВИ:
Один я тут? Спасибо и на том.
Как честный человек, дам волю гневу.
Сын шиллинга и пенсовой монеты!
Милорд де Вонь! Саксонская свинья!
Наемный вор, оплаченный построчно!
Не я ли в Хрониках Бенбоу сам,
Отыскивая новые сюжеты,
Прочел, как некий скандинавский принц,
С отцовской тенью переговорив,
Двух ближних порешил и отдал душу?
Подумал я: на славу будет пьеса,
И уж наутро с Богом выдал в свет.
Хоть плохо шло, а все ж была надежда -
Теперь же мимоходом узнаю
От дурня, приходского письмовода,
Который нам копирует за грош
Комедии да хроники ночами:
«Мол, взялся я, милорд, переписать
Надысь большущую камедь в пять актов;
Гляжу, а вся - ни дать ни взять как ваша:
Те ж маски - принц, король да призрак тот,
И говорят похоже, только в этой
Еще адамов череп приплетен:
Уж и не знаю, как сказать-то, сударь».
Собачье семя! Плут не говорит,
Кто автор, иль хоть с чьих он слов наскреб
У Эдвига украденную драму!
Иду узнать: сегодня в цирке Глоба
Дают творенье выродка того.
Пусть вместо пени мне укажут имя,
Иль лучше - как одет разбойник сам:
Уж я шальную морду разукрашу,
Автограф настоящего творца
Проставив между глаз у эпигона.
Нет лучшего, чем пятерня, закона.
(уходит)
Появляется РОБИН, писец
РОБИН:
За что немилость? - Выругал меня
И угостил горячим под лопатку.
Не я ли, кажется, со всей душой
Сказал ему, что пьесы он лишился?
Да вправду, верно, горестно ему:
На рынке я видал афишку Глобы. -
Какой-то Вильям Шейх Копьеметатель
Его камедь, что я переписал,
Уж выдал за свою и представляет
На досках ныне публике честной.
Покажут клоунов, а на дворе
Попотчуют винцом и солониной.
Сходил бы я на краденую блажь,
Да знаю: как начнется представленье -
Такой анафемский подымут вой
Актеры на арене, что удастся
Навряд ли, прислонясь к столбу, заснуть.
Пойду в кабак: хотя не буду сыт,
Да уж никто при мне не завопит.
(уходит в другую сторону)
* * *
ЦЕНИТЕЛЬ:
Всю ночь сегодня глаз я не сомкнул.
Свеча потухла, и в стекло я видел,
Как будто Лондон тоже у окна
Стоял, щекою к раме прислонившись,
И проникал рассеянно в меня -
В мои воротца, мостовые, шпили,
И он себе казался самому
Исчезнувшим, и небо просветлилось,
Как будто взял пергамента он лист.
(пауза)
Мое «как будто» в речи мне дороже
Всех прочих заостренных слов ее.
Оно не то, чтоб связывает вместе
Два смысла, но угадывает щель
Меж них, и добровольно окликает
Один от пары голосом другого, -
И эхом возвращается ответ.
Такая перекличка на секунду
Как будто освещает все вокруг,
И то, что целым кажется в молчанье,
Страдает порознь - и кричит от боли.
Я это запишу.
Входит СТЕФАН
СТЕФАН:
Шел мимо я,
И, веришь ли, хотя одни обрывки
Достались мне - я ими потрясен.
ЦЕНИТЕЛЬ:
Спасибо, друг; кто скажет мне еще,
Как ты? кто остановится послушать?
Ты мимо шел случайно - мне же мысли
Случайно в ум тяжелый закрались:
Случайности две сразу. Этот случай
Раз в год случается - уж мне поверь.
СТЕФАН:
По случаю такому нужно нам
Наружу выбраться с тобою вместе.
ЦЕНИТЕЛЬ:
Что ж там?
СТЕФАН:
Я слышал, на помосте Глобы
Сегодня вечером известный шут
Последний раз на сцене представляет.
Представь и ты: у варваров-датчан
Случился принц, наследный меланхолик;
Звать - Гамильтон или Камелот. Но слушай -
Отца его убитого призрак
Указывает в дядюшке царящем
Ему злодея, отомстить прося...
ЦЕНИТЕЛЬ:
Как ты узнал?
СТЕФАН:
Мне описал приятель.
ЦЕНИТЕЛЬ:
Кто ж сочинил?
СТЕФАН:
Про то он не сказал.
Но слушай же: смятенный дух его
Нечаянно того, другого ранит,
Убьет, или к безумию толкнет -
Но тут король, смекнувший, что почем,
Его решается убрать, и смерть
К нему приходит в лживом поединке
С отравленною шпагою; восторг.
ЦЕНИТЕЛЬ:
Но он отмщен?
СТЕФАН:
О да. В последний миг
Он тою шпагой дядюшку пронзает.
ЦЕНИТЕЛЬ:
И сколько трупов итого?
СТЕФАН:
Как знать.
Сидячий зал убитых не считает -
Галерка ж не умеет. Ты придешь?
ЦЕНИТЕЛЬ:
Да, да. Не жди меня - ступай вперед:
По-старчески я долго одеваюсь.
СТЕФАН:
В саду напротив я тебя дождусь:
Ты заплутаешь в городе.
ЦЕНИТЕЛЬ:
Конечно.
(СТЕФАН уходит)
Не считанные гибели. Иль Бог
Не знает счета на своей галерке?
Иль пальцев не хватает загибать
Индийцев шестирукому кумиру?
Несчитанными мы уйдем во тьму.
Но числа все, известные живым,
Вся алгебра - лишь поименный свод
Умерших: оттого в чести ученость -
Как ремесло их знать по именам.
Мне ж имя автора не донесли.
Его он сам на цифру не сменил ли?
Тогда он стал бы в хронике своей
Желательным и нужным персонажем,
Аренду цирка оплатив вперед:
Любой нам выгоден, когда умрет.
Я это запишу. Иду, иду.
(также уходит)
* * *
ВТОРОЙ АКТ
АКТЕР:
О Боже мой! Дай, отдышусь теперь.
Большой успех. Галерка оглушила:
Кричат и лезут, свесясь с потолка,
Поближе к облепленному помосту.
Орут: «Сюда, милай! Уж распотешил
По первому разряду, вот те крест!»
Как суетится, бегает народ!
Румяны щеки будто не от спешки,
А от угля, что Прометей сберег
Для этих душ, для этого румянца.
(перед зеркалом)
Приветствую тебя, почтенный возраст!
Сколь много чувства, дремлющего в них,
Ты пробудил искусством Прометея:
Он был ведь тоже брат наш, лицедей,
Улыбкой, простодушными речами
Огонь божественный от бога скрывший.
Я не таю - питаю мой огонь.
Где б ни был я, чего б не слышал в мире
Неведомого нашим мудрецам -
Окружный свет меня не напоит,
Пока в себе ношу тепла избыток,
Как полый корпус флейты духовой.
И хоть на мне играют беспрестанно -
Клянусь, я не забыл родной мотив.
ЦЕНИТЕЛЬ (проходя мимо):
Как речи выспренни! Как ноты резки!
Воистину: ты полый лишь сосуд:
Чем полого наполнили - тем он
Других питает, и огнем гордится,
Коль подогреть поставят в печь его.
Вот правду говорят простые люди:
«И хорошо повеселил-де нас,
Да он ведь, сударь, что твоя шарманка
В воскресный день у Тома на ремне.
Покрутит Том вертушку - хоть ты душу
Наружу вынь: так жалостно поет.
По мне же акробаты, сударь, лучше:
Слеза нейдет - а все передохну».
Вот трезвый взор! Хотя, признаться, слезы
Тем слаще, что для публики чужды.
Когда тоской безмерной окружен -
Не в отдыхе, но в трепетной работе
Нуждаешься: тогда приходит плач.
Все хроники, что видим мы на рынке,
Все пьесы надо к ремеслу причислить
Затем, что слезное рожденье их
Божественным трудом принесено;
Что нет строки ни в христианском свете,
Ни у племен восточных кочевых,
Которая бы враз не окупила
Все муки появленья своего,
Как не бывает с шуткою бесплодной.
В одной печали - вышней силы знак.
В едином смехе - божие бессилье,
Дающее приятный отдых нам.
(выходит)
АКТЕР (вглядывается в зеркало):
Здесь многие неправильны черты.
Как будто дом прекрасный покосился
От непосильного гурта жильцов.
Как нерадивы, злобны постояльцы!
По собственному вкусу перестроят
Гостиную и стены проломят,
Чтоб светом дня перегрузить жилище:
Так и ролями населен мой лик.
Нет памяти наследственной у зренья:
Десятилетним малым я себя,
С бродячими актерами по рынкам
Скакавшего на облучке, не помню.
Тогда лица лишь первый грим коснулся -
То первый гость белил в нем потолок
И обживался с нищею семьею.
В окне, больном от пыли путевой,
Мелькали ярмарки да карусели;
В трубе печной ей незнакомый дым
С лихвою вечным шумом заменялся;
Число семей и трещины росли.
И так меня переросли собою
Вы, монологи, мой натужный хрип,
Что мне для вас уж нечего оставить:
Каморка эта будет вам тесна.
Меня здесь нет. Я вами подменен,
И ваши умершие - ваша память,
И ваша радость - новые жильцы.
Моя огромность мнимая для вас
Тем подтверждается, что я не виден
При свете дня, ни ночью, изнутри.
Сегодня был успех; поверьте стенам -
Вас кладка верная не подведет.
Но даже перестроенному веку
Вам не прибавить дней.
* * *
Входит ИЗДАТЕЛЬ
ИЗДАТЕЛЬ:
Кривую шутку бес со мной сыграл.
За клоуном прошел я полквартала,
А там из виду выпустил его.
Пиши пропало - том не разойдется.
Входит СТЕФАН
СТЕФАН:
Приятель, что стряслось? Нельзя ль помочь?
ИЗДАТЕЛЬ:
Спасибо, друг. Концы уж глубоко:
С одним мы тут намедни разминулись.
Дела стоят - полдня его ищу.
СТЕФАН:
Вот так сказка! Со мною то же.
Зазвал в театр знакомого безумца.
Сидели в разных мы местах; я видел:
До занавеса встал он и ушел.
ИЗДАТЕЛЬ:
А вот позволь узнать: что за театр?
Не Глобус?
СТЕФАН:
Он.
ИЗДАТЕЛЬ:
Не Гамлета ли пьеска?
СТЕФАН:
Куда как нет. Сам Гамлет в ней актер.
Такая вещь! Ей-богу, не жалею
Двух шиллингов, потраченных на вход.
Гляди-ка сам: принц Дании...
ИЗДАТЕЛЬ:
Постой.
Твой принц актер, а кто же сочинитель?
СТЕФАН:
Почем мне знать? Да слушай: датский принц...
ИЗДАТЕЛЬ (в сторону):
По паре в день Господь лепил глупцов:
Дневная мне продукция попалась.
СТЕФАН:
... живет, как сын при царствующем дяде,
Но тень умершего отца ему
Твердит о собственном убийстве, месть
Прося свершить над королем. И он,
Ты что заметь, - кидается на ближних,
Друзей двух бывших гробит; плюс к тому -...
ИЗДАТЕЛЬ (в сторону):
Ошибки быть не может. Расспрошу
Его подробней.
(громко)
Скажи, любезный,
А кто же автор принца твоего?
(разговаривая, уходят)
* * *
Входит ЭДВИ. Он пьян.
ЭДВИ:
Офелия, родная! Кто тебя?
Чем тише, тем пронзительней ты плачешь,
Так, помню, ты внимательно ко мне
Приглядывалась с грубого помоста,
И вдруг в пространство говоришь: «Ему
Дала бы я фиалок, да завяли».
Ей-богу, так: «завяли», говоришь.
Вот я тебя и полюбил - тогда.
Повсюду бесполезные все рожи;
Один, спасибо, вышел до конца, -
Как будто горести большую долю,
Как встал - да так и вынес за собой.
Ему смотрел я вслед, а обернулся -
Тебя уж нет; «утоплена» - кричат.
И, в голосах скользя, через перила
Я вниз ползу - ах, ноги! сколько их!
Как будто в реку влез, где наводили
Мосты веками, а теперь ушли:
Гнилые сваи - в сапогах, босые -
Поддерживают тусклый небосвод.
Гляжу - лицо; ползу к нему по грязи:
«Который час?» - а он, не раскрывая
И глотки, в сто ладов орет: «Шекспир!»
РАЗНОСЧИК (пробегая мимо):
Шекспир, Шекспир! Забавные пиесы!
Жизнь Гамлета и смерть отца его!
ЭДВИ (не слышит):
И тут я узнаю, откуда голос:
Из самого нутра подходит к горлу
И сквозь слюну вскипает пузырями
Звук неосознанный, как перекличка, -
Музыка горя моего: «Шекспир!»
КОНЕЦ
Москва, 1 и 2 июня 1997
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Илья Тюрин: ШЕКСПИР, сцены. Драматургические произведения.
21.01.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|