Юрий Арустамов: В прах рассыпалась Пальмира.
"Там остался я жить. Настоящий. Я - весь.
Эмигрантская быль мне всего только снится -
И Берлин, и Париж, и постылая Ницца."
Г. Иванов
В прах рассыпалась Пальмира, Атлантида спит на дне, поэт, босоногий как Басе, примеряет и его философские концепции, но трудно найти нечто более диссонирующее, чем страстные строки «Сердитых строф» и дышащее умиротворением хайку знаменитого японского стихотворца.
Слова, написанные когда-то Георгием Ивановым могли и могут без всякой натяжки повторить о себе многие и многие уехавшие за рубеж россияне, особенно если они покинули родные края не в отрочестве. Казалось бы, окошко в былое наглухо забито крестом, наводящим ум на самые мрачные ассоциации; в ушах все еще звучит напутственное восклицание «Иуда», услышанное по дороге в Шереметьево, но мысли упорно возвращаются к особенностям поэтики Блока или размышлениям о судьбе Пушкина. Отчаяние и боль связанные с трагическими событиями советской и постсоветской истории нисколько не уменьшились со временем; они прорываются чуть ли не в каждом стихотворении, посвященном безрадостному прошлому. Но в то же время, как бы сами собой, находятся удивительно нежные любовные интонации при описании лугового простора, где и «солнце с дождиком тусуются» и «Волга – только девочка, станет матушкой потом».
Эта мягкая лирическая интонация свойственна поэтике Юрия Арустамова не менее, чем страстность и гражданственность: гневные рассуждения о Каинах уступают место доброй улыбке при взгляде на беспечных котят. Непринужденность поэтической речи, отсутствие какой-бы то ни было показной напыщенности или нарочитости создают атмосферу доверительной беседы автора с читателем; яркие образы врезаются в память, а меткое высказывание порой звучит афоризмом: «Ресторан — это храм одиночества, переполненный шумной толпой.»
Психологический портрет немолодого российского эмигранта-литератора обрисован удивительно точно; точно очерчен и основной круг невеселых тем, для него глубоко небезразличных: оставленная вдали Россия, возраст, одиночество, предстоящий вояж в «исполинское ничто». Но подборка не оставляет горького послевкусия: света и доброты в стихотворениях куда больше чем сумрака или боли.
Редактор отдела поэзии,
Марина Генчикмахер
|
В прах рассыпалась Пальмира
ПЕСЕНКА О РИФМЕ
Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое? (Александр Блок)
Ночка выдалась такая,
и гарсон несет бокал
коньяка или токая,
и дрожит во льду зеркал
облик женщины нездешней,
и дороги нет назад.
Запах розы, вкус черешни,
соловьиный дивный сад,
где Она манит, колдует,
и взглянув в глаза Ее,
Блок растерянно рифмует
(о, позор!) «своё» — «твоё».
И взирает изумленно
критик, чопорен и строг,
на удачу вне канона,
на шедевр в 16 строк!
…Рифма — счастье без обмана
(ухватил его — дерзай!).
Выручай мя, графомана,
словно зайцев дед Мазай.
Наша жизнь — не dolce vita,
мы — простые рифмачи.
Помогай нам деловито
в прозаической ночи.
Отложи, зоил, злословье!
Ведь когда звенит душа,
рифма всякая с "любовью"
безупречно хороша!
И на стихотворном рынке
не кривись, не прекословь
чудаку, что по старинке
сочетает «кровь-любовь».
НЕ ЛЮБИТ ЦАРЬ И БОГ НЕ В ПОМОЧЬ
« Не любит царь, и Бог не в помочь». —
наверно, думалось ему,
когда он далеко за полночь
не мог заснуть, смотрел во тьму.
… На строгой площади Сената
картечью били по друзьям.
И упрекать себя не надо,
но и надеяться нельзя.
Потом он встал и выпил водки
за прочным письменным столом
со старым треснувшим стеклом,
зажмурясь, вспомнил о молодке,
что обожгла улыбкой смелой
вечор в проулке у моста,
подумал: «Гиблые места.
Не вырваться! Но что же делать?»
И вдруг — внезапное свеченье,
и снова Бог его хранит:
«Невы державное теченье,
береговой ее гранит…».
ПЕСЕНКА ДЛЯ АЛИНЫ ГРЭМ
Хоть вампиром именован
я в губернии Тверской
(А.С.Пушкин «Подъезжая под Ижоры…»)
Солнце с дождиком тусуются —
настежь душу раствори.
И красавица, и умница,
как живется Вам в Твери,
Там, где русская запевочка
о просторе луговом,
там, где Волга – только девочка,
станет матушкой потом,
И под сводом неба летнего
бор встречает как свою,
и кузнечики приветливо
исполняют I love you.
И Алена яснолицая
ищет братика в лесу
и, беседуя с синицею,
отрясает с ног росу.
Где-то люди бродят Ниццами,
на Канарах мельтешат,
но не помнят, как криницами
изливается душа.
Неприкаянным багульником
до краев зарос кювет,
и с кудрявым богохульником
можно встретиться чуть свет.
И прочтёт Вам стих раскованный,
не рифмованный с тоской,
Он, вампиром именованный
во губернии Тверской.
РЕСТОРАННОЕ
Гелию Хейфецу
Время подлое все исковеркало,
не помогут ни грим, ни парик.
Я гляжу в ресторанное зеркало —
что ты смотришь, угрюмый старик?
Вместе с роком ушло поколение,
и за ними последовал твист.
Бесполезны и бром и элениум,
и фальшивит бухой гитарист.
Сколько раз мы спасались попойками
от обид, от разлук, от измен.
Сколько раз за зеркальными стойками
улыбался проворный бармен!
Ресторан — это храм одиночества,
переполненный шумной толпой;
у печали нет имени-отчества,
не избыть ее, что там ни пой.
Сколько выпить — тебя лишь касается,
но упившийся в стельку не прав.
Не услышит он шлягер красавицы,
что милей всех московских шалав.
Врет она, что любовь не кончается,
и хозяин судьбы — человек.
И гудит ресторан и качается —
и «Титаник» и Ноев ковчег.
БАЛЛАДА ИСХОДА
Давиду Лившицу
Что не вспомнено, то позабыто.
Бог не выдал, и боров не съест.
Но окошко в былое забито,
но на прошлом поставили крест —
этот траурный символ убийства,
а не мирной кончины во сне.
Верю, верю тебе, что у Бийска
скачет белка на снежной сосне.
Помню прелесть балтийского быта,
петербургский державный гранит.
«Что не вспомнено, то позабыто»,—
в электричке рыдал инвалид.
Не на счастье разбита посуда,
на неё уступаю права.
И неслось мне вдогонку: «Иуда!»
на пути в Шереметьево-два.
Но ведь я из горящего дома
чудом спасся. И Бог средь огня
и резни из второго Содома
за грехи мои вывел меня.
ВСПОМИНАЯ О ДНЕ ПОБЕДЫ
С тех времен всё, что хочешь, изведал,
всяко было на долгом веку.
Вот — желанное слово Победа
прогремело над сонным Баку.
Накрывают столы пред домами,
чтобы павших своих помянуть.
Это наша Победа! Мы с вами
прекратили кровавую жуть.
Рассчитались за всё, и законно,
что у выживших сердце болит.
Осушает стакан самогона
из десятого «А» инвалид.
Дети ада, мечтаем о рае,
признаёмся друг другу в любви.
И Победа в ночи простирает
обожженные крылья свои.
СЕРДИТЫЕ СТРОФЫ
1
Поднесем супостатам сюрприз мы,
нам помогут и пуля и яд.
Про какие-то там гуманизмы
старики шепеляво гундят.
Взять бы их, подлецов, для примера
и отправить на лесоповал.
«Совесть — просто пустая химера».—
кто-то в прошлом законно сказал.
Может, Геббельс, а может быть, Ницше —
был отменно умен человек.
На дворе и гламурный и нищий,
двадцать первый убийственный век.
2
Гимн гормонов, пиар гениталий,
и в подкорке монгольская плеть.
Теплый ветер из разных Италий
вряд ли может сюда долететь.
И кунсткамерой крови и скорби
мчится в космосе наша Земля.
Адресуется urbi et orbi
бесшабашное русское «Мля!»
А народ расточает восторги,
прогибаясь под низким шутом.
И на Западе и на Востоке
равно правит вселенский Содом.
3
Начинается день, предваряя
череду мелких бед и обид.
И холуй нас за лесть укоряет,
и за скупость нас скряга стыдит.
И стукачка вопит о сексотстве,
и вещает пиит: все помрём!
Заблудился в обыденном скотстве
Диоген со своим фонарем.
Уличит проститутка в разврате,
но наставит на истинный путь.
И конечно, мы сестры и братья,
только Каинов больше чуть-чуть.
ИЗРАИЛЬСКАЯ ОСЕНЬ
Жарче лета московского осень,
и свирепствует солнце везде.
Что-то ветер давно не приносит
ни дождей, ни хороших вестей.
Мы живем в государстве Израиль,
притулились на самом краю.
Вот — котята беспечно играют,
чуть косясь на собаку мою.
Два чудовища им угрожают,
но не надо беды ожидать —
мы проходим, их не обижая,
не нарушив ничью благодать.
Все равно — Дон-Кихот или Панса,
всех изловит судьба на блесну.
Разве осень лишает нас шанса,
оглянувшись, увидеть весну?
Солнце в небе, что глаз супостата.
Хоть бы дождичек теплый пошел,
хоть бы выжили эти котята —
эко им на траве хорошо!
ШЕВЕЛЮРА СОВСЕМ ПОРЕДЕЛА
Шевелюра совсем поредела,
неохота грустить ни о ком.
Видно, жизнь добрела до предела —
до калитки с висячим замком.
Заменила кукушку ворона,
не открыть голубые Врата.
Ты бы вспомнил еще про Харона
и про царство Аида, братан.
Нет, не будет ни гурий, ни фурий,
и не тешься наивной мечтой.
Растворятся все штили и бури
без следа в исполинском Ничто.
Не порхать нам беспечно на Млечном,
отменили вояж — вот те крест!
Да и к лучшему — тетушка вечность
попеченьем своим надоест.
Собираться пора понемногу,
над пустынею воет шакал.
Допиваем, братан, на дорогу
Гераклитовой влаги бокал.
В ПРАХ РАССЫПАЛАСЬ ПАЛЬМИРА
В прах рассыпалась Пальмира,
Атлантида спит на дне.
Сотворил себе кумира —
не до заповедей мне.
Забывая о всём прочем,
погружался я не раз
в наважденье этих строчек,
в отрешенность этих глаз,
в эту горечь несвиданья,
в сердца тихий перебой,
в это чудо совпаданья,
совпадения с тобой.
И гляжу, как в Ханаане
солнце жадно пьет росу,
и с гортанным придыханьем
благодарность вознесу.
И волна взлетит не зря и
под собой укроет риф.
И цикада повторяет
свой настойчивый редиф.
Пораженьем озабочен,
покидает ринг боксёр,
и бреду я вдоль обочин,
босоногий, как Басё.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Юрий Арустамов: В прах рассыпалась Пальмира. Цикл стихотворений.
В подборке точно очерчен круг невеселых тем, для русского поэта - эмигранта глубоко небезразличных: оставленная вдали Россия, возраст, одиночество, света и доброты в стихах больше, чем сумрака.
02.02.11 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|