игорь богуш: Химическая зависимость. Героин. Часть I.
Впервые эту работу автор прислал мне по электронной почте с вопросом: можно ли такое публиковать? А теперь, спустя три месяца, написал: "Честно говоря, даже как-то переживаю немного перед публикацией "Героина", чего раньше не замечал за собой".
У меня самой тоже... скажем так, есть ощущение чего-то значительного. Такое публикуешь не каждый день.
Это автобиографический очерк на очень острую и тяжёлую тему. Записки сильного человека, хорошо знающего изнанку жизни.
Некоторые фразы особенно жутки именно своей простотой, обыденной естественностью появления в тексте:
"...из нашей большой студенческой компании хоронить больше некого – кроме меня, никого уже не осталось..."
"Однажды решил посчитать примерное число моих умерших соигольников... Дойдя до цифры 55, бросил эту затею."
И последнее:
"Не знаю, почему до сих пор жив, не заразился ВИЧ и не скончался от СПИДа, когда ещё не было никакого лечения, не разбился, уснув за рулём, на машине, не умер от передозировки, сепсиса, цирроза или в тюрьме. Может быть для того, чтобы хотя бы один человек, прочитав эти записки, отказался от первого укола? Ведь после него чаще всего уже нет никаких шансов."
Я надеюсь, что так и будет. Что эта публикация - не напрасна.
Редактор отдела прозы,
Елена Мокрушина
|
Химическая зависимость. Героин. Часть I
Памяти моего друга Александра Гранецкого.
Как только проснулись – «иди, ищи аптеку». Я пошла, нашла аптеку,
приношу ему. Кончилось это – опять надо. Очень быстро он его
использовал. Ну, печать у него есть – «иди в другую аптеку, ищи».
И вот в Вязьме там искала, где-то на краю города ещё аптека какая-то.
Чуть ли не три часа ходила. А он прямо на улице меня ждёт…
…И одно меня просил: «Ты только не отдавай меня в больницу».
Татьяна Лаппа,
первая жена Михаила Булгакова
I. Вместо предисловия
- А помнишь, как мы в Питере к девчонкам приехали в Весёлый посёлок, а мосты развели, и мы в преферанс играли - кто выиграет, будет на балконе спать, больше там негде было?
- Да, Саня, я всё помню. И как мы пошли на пляж на Красноармейском спуске на часок, а уехали в Одессу на неделю. Двое суток тогда в вагоне-ресторане зажигали, не выходили вообще из него, там единственный в поезде кондиционер был…
Я стоял у койки своего лучшего друга Александра Гранецкого в палате интенсивной терапии областной клинической больницы. Десять минут назад мы разговаривали в ординаторской с нашим сокурсником, заведующим отделением. Панкреонекроз… Все предыдущие сутки Александр был без сознания. Он пришёл в себя буквально с час назад, и все понимали, что уже ненадолго. За три дня ребята сделали всё, что могли. Надежды нет. Больше из комы он не выйдет. Консилиум утром решил: операцию делать смысла нет. Поступил с задержкой, которая при этом заболевании равносильна гибели.
Саня, Саня! Когда уже никто не верил в это, ты справился со своей бедой, три года трезвый был. А она тебя с другой стороны догнала… Знал же, что алкоголь для тебя тоже смерти подобен!
Студенческие годы и Саша Гранецкий в моём сознании были понятия тождественные. Вместе мы шесть лет пробирались через полосу препятствий из семинаров, коллоквиумов, зачётов и экзаменов. Вместе подрабатывали в свободное от учёбы время. Даже подружки наши были с одного факультета медицинской психологии, только с разных курсов.
Три года назад, уезжая за полярный круг работать врачом на трассе нефтяников, ты сказал: «Всё, Василич! Вернусь или «чистым», или не вернусь вообще!» Приехал ты тогда через полгода худой, но трезвый. А в глазах у тебя я с радостью заметил знакомый искрящийся, с хитрецой, огонёк, которого, боялся, уже никогда не будет в твоём взгляде.
Ты всегда был мастером неожиданных решений.
… Мой 25-й день рождения, «четвертак». Первый раз в жизни я пролетел с мясом для шашлыков. Оно было сухое, жёсткое, невозможно разжевать. Травматолог Андрей, ездивший по моей просьбе на рынок, не переставал возмущаться.
- Ну, Курбан! (так звали старшего мясника городского рынка). Придёшь ты ещё со своими тараканами!
Неделю назад Курбан привёл ко мне племянника. Глаза у того были круглыми от ужаса.
- Васылич, бэда. Родаственнык вот мой... он спал, когда ночь был, к нэму в ухо таракан залэз. И cидыт там.
- Вы что, поморить их не можете, ждёте, когда в уши залезут?
- Памаги, слушай, он очен боится, говорит, таракан может мозг съест. Правда, да?
Две медсестры, стоявшие рядом в холле отделения, прыснули в кулаки. Я погрозил им пальцем.
- А он есть там?
Курбан говорил громко, размахивая руками, с какой-то безысходностью в голосе. Его «родаственнык» молча стоял в углу, прикрыв одно ухо ладонью. Было видно, что война с насекомым утомила их обоих.
- Точно ест, я сам хотэл достат, но не смог, усы его видэл там, торчат, шэвэлутся.
- Да нет, я тебя про мозг спросил.
Сёстры, не в силах больше сдерживаться, убежали из холла. Курбан грустно посмотрел им вслед.
- Слушай, хватыт шутит. Памаги, да?
- Подожди, я же не специалист по тараканам.
- А у вас ест спэциалыст такой? Шашалык с мэня.
- Специалисты у нас любые есть, а уж по тараканам этим – человек пять, как минимум. Специально в Москве учились. ЛОР-врачи называются. Пошли, шашалык.
…Вокруг мангала все ещё раз от души посмеялись над этим: «… может мозг съест!» Но шашлыков-то нет!
Саша подошёл к берегу речки.
- Отвези это мясо мяснику назад, пусть он его сам ест или тараканов кормит своих. Давайте я раков по норам наловлю. Маска с трубкой найдутся?
- Да ты что, Саня, их здесь сроду не было никогда.
- Просто не ловил никто. Я по берегам вижу – есть. А крысы водяные, вроде ондатры, плавают тут у тебя?
- Полно.
- Это плохо. Их норы на вид от рачьих не отличишь. А если руку к этой крысе засунуть, без пары пальцев можно остаться, у них зубы острые, как бритва. Видишь, у меня шрамы.
- Ты что! Не надо тогда, ещё чего.
- Да ладно. Всё будет ОК.
Я так и не понял, шутил он про водяных крыс этих или нет. Гранецкий нырнул первый раз. Все с любопытством столпились у места его погружения: «Да ладно, он гонит – какие тут раки, откуда они? Сроду не было! ». Саня был под водой секунд 30-40, вынырнул метрах в десяти от нас. Двух раков он держал за бока пальцами, а ещё двух умудрился прижать к себе локтем. Одного за другим бросил четыре штуки прямо в толпу. Девчонки завизжали. Раки, спасаясь,стали задним ходом убегать по склону в сторону речки, все мои гости с восторженными криками бросились их ловить.
Александр, стоя по пояс в воде, дождался, когда крики и визги поутихли.
- Складывайте их в ведро. И дайте мне пакет какой-нибудь, я его к плавкам привяжу, чтобы дольше под водой оставаться.
Минут через тридцать - сорок у нас было полтора ведра крупных, только что пойманных раков.
…Я уже минут пять стоял молча, не зная, что сказать ещё.
- Ты, дружище, не пытайся тут на меня оптимизма нагнать... Мы с тобой знаем, что этот диагноз значит. Я вообще удивлён, что очнулся, в первое мгновение даже мысль промелькнула, что я «там» уже. Спасибо, что зашёл, думал, не увижу тебя больше.
Через день после моего посещения, рано утром, в 4.30 Саша Гранецкий умер.
Вернувшись с самарского кладбища «Рубёжное», я открыл ноутбук. История уже давно созрела в голове, но мне всё не хватало какого-то толчка. Эти молчаливые, немноголюдные похороны, напомнившие, что из нашей большой студенческой компании хоронить больше некого – кроме меня, никого уже не осталось, как раз и послужили таким толчком.
* * *
Перед тем, как писать на эту тему, долго думал, как же всё это обставить и с чего начать? Вспомнился известный случай, когда в руках у городского доктора оказался дневник застрелившегося однокурсника по университету, который работал в уезде. Работал, работал, а потом взял и застрелился… Я пришёл к выводу, что одну из сторон вопроса, касающуюся каких-то ощущений зависимых от наркотиков людей, описывать не имеет смысла. Тот, кому интересны эти подробности, может открыть книжку Булгакова или скачать на свой планшетник или смартфон рассказ из интернета. Писатель с такой достоверностью показал происходящее с человеком, находящимся в рабстве у химического вещества, что добавить что-либо к его «Морфию» в этом плане просто невозможно. В конце концов, перебрав разные варианты, решил начать с того, с чего всё и началось – с первого укола.
II. Начало
1.Самое лучшее лекарство
Первый случай сознательного употребления наркотиков запомнился мне хорошо. В девятом классе, попав в больницу с диагнозом «перелом позвоночника», я почти два месяца был прикован к постели. Для 15-летнего подростка это было настоящей пыткой. Тем более, в то время я занимался спортивной греблей и привык к серьёзным ежедневным физическим нагрузкам. Две тренировки в день. Подъём в 6.00., трёхкилометровая пробежка до спортзала, где проходила усиленная зарядка, после неё бегом 3 км домой, под душ и к 8.00 в школу. А после обеда уже настоящая трёхчасовая тренировка на базе гребного канала. В Советском Союзе бесплатный спорт был доступен для всех детей. Недавно, попытавшись подъехать к «своей» гребной базе, я наткнулся на обнесённый по периметру высоким забором причал для частных катеров и яхт. Вооружённая охрана с собаками. К реке даже подойти невозможно.
На первых ближайших соревнованиях я должен был получить разряд кандидата в мастера спорта СССР. На всех молодёжных турнирах и чемпионатах мы выступали на байдарке-двойке, поэтому своей неожиданной болезнью я подвёл не только тренера, но и товарища. А после больницы мне даже ходить пришлось учиться заново…
Спустя много лет выяснилось, что диагноз был поставлен ошибочно…
Когда я учился в мединституте, у нас был предмет под названием «детская травматология и ортопедия». Очередное занятие доцент кафедры Сидорова начала с истории из своей практики.
- Лет шесть-семь назад ко мне на консультацию привезли подростка из областного городка. Он был спортсменом, занимался греблей. Диагноз местных эскулапов звучал: «компрессионный перелом позвоночника». Сам мальчишка говорил врачам, что никакой травмы не было, а боли в спине появились у него во время тренировки без видимых причин, но его не послушали и заставили два месяца лежать на вытяжке. А у него действительно не было никакого перелома, просто немного нарушился процесс формирования позвонков, что случается, когда человек быстро вырастает за короткое время, а хрящевая ткань не успевает вовремя окостенеть. На рентгене при этом картина несколько похожа на ту, что бывает при компрессионном переломе. Врачи в этом городе оказались такой низкой квалификации, что не смогли различить две совершенно разных ситуации и вынудили несчастного подростка долгое время соблюдать строгий постельный режим. Это заболевание, синдром Шейермана – Мау, и является темой нашего сегодняшнего занятия.
Я вспомнил, что сразу после той консультации врачи разрешили мне вставать, объяснив это тем, что в молодом организме выздоровление прошло быстрее, чем ожидалось.
Для иллюстрации рассказа на столе лежали рентгеновские снимки. На приклеенных в нижних углах листочках были написаны имя и фамилия, и последние мои сомнения отпали. Я сказал преподавателю, что, как бы удивительно это ни звучало, но она только что рассказала мою собственную историю. Эти слова произвели неожиданный эффект.
Доцент Сидорова испугалась, схватила снимки, выбежала с ними из учебной комнаты, в коридоре клиники ногтями содрала бумажки с моей фамилией и вернулась в класс. Не думаю, что дело было только в том, что с точки зрения деонтологии осуждать коллег при пациенте, даже если они совершили очевидную врачебную ошибку, считается недопустимым. Может быть, она боялась, что спустя столько лет я буду искать виновных?
- Нет, я всё проверила: это просто совпадение! Всего лишь очень похожие случаи. Не про вас я рассказывала, и снимки это не ваши, а совсем другого подростка.
Мне, как и всей группе, оставалось только посмеяться. Но тогда, в больнице, мне было совсем не до смеха! Накануне Нового 1985 года почти всех больных отпустили на праздники по домам, и нас осталось в отделении человек десять. Днём 31 декабря меня навестили друзья, рассказали, как, где и с кем они собираются встречать праздник, рассмешили всю «лежачую» палату подробностями проведённой накануне «генеральной репетиции» Нового Года, презентовали мне бутылку вина «Монастырская изба» из своих запасов и ушли.
Вечером в больничном отделении стало совсем тоскливо. Кислая «Изба» не лезла в горло.
В расположенном за стенкой «номере» лежал молодой грузинчик, время от времени заходивший развеселить соседа. Когда он появился в очередной раз, я заметил, что тот раскраснелся, как после лыжной прогулки, а настроение его заметно улучшилось. В то же время спиртным от него не пахло.
- Гамарджоба!
- Гаргимаджос! Чему это ты, Каха, так радуешься? Весёлый стал. И щёки покраснели у тебя.
- Слушай, а ты, пионэр, наблюдательный у нас! Это - самый лучший в мире лекарство, гинацвали. Называется 1%-ый раствор морфина гидрохлорид. У тэбя шоколад есть? Дай один штука нашей мэдсестре Маше и попроси её сделать тебе укол. Скажи, такой же, как вы с Кахой друг другу сделали. Всю грусть-печал у тэбя сразу как рукой снимет, клянус!
- Позови-ка Машку сюда, я ей все шоколадки отдам.
Медсестра немного поспорила.
- Маленький ты совсем, только с виду такой здоровый, рано тебе ещё. Понравится, будешь всю жизнь потом меня виноватой считать.
- Ладно, не выдумывай. Вот, я тебе коробку «Ассорти» приготовил. Бери, будете с девчонками чай пить, пригодится.
…После укола по телу разлилась тёплая волна, и я заметил, что, как по мановению волшебной палочки, все грустные мысли куда-то исчезли, а жизнь стала казаться абсолютно счастливой.
Шоколада в запасе у меня было много. Миниатюрная, похожая на подростка Маша, сама все выходные «летавшая» по отделению с алыми щеками и горящими глазами, за новогодние праздники ещё не раз забегала в мою палату с лотком в руках. Не знаю, если бы я знал, какими горькими будут его последствия, отказался бы от этого «безобидного» способа поднятия настроения или нет. Лет до 25-и я был уверен, что для меня вообще нет ничего невозможного. А все эти алкаши и «нарики» – просто безвольные люди, и всё. После выписки из больницы я на какое-то время забыл об этом опыте, но врождённый человеческий страх перед внутривенными инъекциями был успешно преодолён, а причинно-следственная связь «морфий – прекрасное настроение» надёжно закрепилась в моей голове.
2. Институт
Я учился в последнем, десятом классе, а друзья были уже студентами младших курсов. Один из них успел отслужить в армии. В те времена законы в нашей стране менялись через день. Студентов то забирали на срочную службу, то через полгода-год возвращали обратно в институты. Свой гражданский долг Родине приятель отдавал на Байконуре, в городе Ленинске. Там он познакомился со студентами первого ленинградского «меда», а вместе с ними и популярным у них в Питере наркотиком «джеф». Позднее его аналог станет известен под названием первитин или «винт». Друг этот жил со своим знакомым в общежитии педиатрического факультета. Его предприимчивый сосед по комнате открыл на первом этаже здания кафе с дискотекой. Вечерами там собиралась весёлая студенческая компания. Знакомые мои всегда были в центре внимания. Меня тянуло туда, как магнитом, а запасы эфедрина в ампулах, из которого и готовился «джеф», у них никогда не кончались...
На первом курсе, получив у старосты группы повышенную за отличную учёбу сумму в 50 рублей, я направлялся в находившийся рядом с деканатом ресторан «Центральный», или «ЦК» (до революции и сейчас – «Националь»). На входе там была огромная, дореволюционная мраморная лестница, а на стене между двумя её маршами – невероятных размеров, тех же времён, зеркало. Я заказывал салат из свежих огурцов и помидоров со сметаной, горячее блюдо (эскалоп или бефстроганов с картофельным гарниром), две бутылки холодного «Жигулёвского» и пачку «БТ», всё это обходилось мне ровно в 4 рубля, а оставшийся от синей пятёрки рубль я оставлял на чай симпатичной, обслуживающей меня без очереди официантке Ане. Таким образом на мизерную советскую стипендию студент мог полмесяца обедать в ресторане. В советские времена были свои парадоксы. Я стал замечать, что после «ЦК» мне всё чаще хотелось поехать не домой, не к подружке, а в общежитие педиатров…
Во время учёбы на младших курсах я неоднократно употреблял время от времени разными путями попадавшие в мои руки наркотики, весь «список А» - медикаменты, подлежащие особому учёту и хранению, все остальные лекарства относятся к «списку Б». Чаще всего это были шприц-тюбики с промедолом из оранжевых армейских индивидуальных аптечек, наши «афганцы» привозили их из армии целыми мешками. Первое время приём этот носил нерегулярный, эпизодический характер, по году и более я мог не вспоминать об этом «увлечении» совсем, поэтому даже мысли о том, что существует какая-то проблема, связанная с химической зависимостью, не возникало. Так продолжалось до шестого курса, пока у меня не появился неограниченный доступ к морфию. С тех пор и приём наркотиков стал неограниченным. Со дня, когда я впервые начал вводить себе «лекарство от всех болезней» ежедневно, прошло двадцать лет, а с первого укола – 27. По цепочке: морфий – опий – героин менялись названия, но суть оставалась одна – почти вся моя сознательная жизнь прошла на фоне тяжёлой химической зависимости. Лет десять никто из окружающих, включая коллег и родственников, даже не догадывался о моей проблеме.
…Определённая группа медбратьев-студентов и студенток-медсёстёр во время своих дежурств в клиниках «сливала», а потом продавала наркоту. Те, кому было нужно, всегда знали, кто именно дежурит сегодня ночью и к кому на следующий день можно подойти за покупкой. Лучше утром, к обеду всё уже будет продано. Но меня это интересовало мало, я и сам, без необходимости покупать наркотики у тех, кто их ворует у больных, мог взять себе сколько нужно.
К упомянутым «коммерсантам» мы с друзьями относились с презрением, считая, что одно дело – назначить больному заведомо большую дозу и взять излишек себе и совсем другое – украсть для продажи обезболивающее лекарство у беззащитного пациента. Не раз некоторые из них, пойманные за руку, оставались без наркотиков, денег, и хорошо ещё, если все кости у них были целы…
На последнем курсе я уже практически работал врачом, исполняя обязанности и анестезиолога и анестезистки одновременно. Иногда приходилось обслуживать сразу два-три стола, а операции на моей кафедре могли длиться и шесть, и семь, и восемь часов. Обычно применяемого в таких случаях фентанила у нас тогда просто не было, и вместо него использовался «старый, добрый» морфина гидрохлорид.
…Зимний вечер, когда на улице темнеет уже после 16-и часов. Время почти 20.00, семичасовое оперативное вмешательство только что закончилось. В клиниках давно пусто. Я, переодевшись, спускаюсь в длинный, тёмный подземный переход между корпусами и в дальнем конце прохода, на фоне света, проникающего в подвал от уличного фонаря, вижу два одиноких силуэта. Это мои соседи по общаге, грузин Заур и его друг мегрел Мурза, терпеливо ждут окончания долгой операции, зная, что и для них у меня найдётся «подарочек». Мы выходим на улицу. После 12-и часов, проведённых в оперблоке, от свежего морозного воздуха кружится голова. Больничный городок совершенно безлюден. С верхушек деревьев с громким карканьем срывается стая чёрных птиц. По протоптанным в снегу тропинкам мы идём к институтскому общежитию, никто за всю дорогу не говорит ни слова. С неба на пробирающихся в метровых сугробах безучастно смотрят холодные декабрьские звёзды. Сама атмосфера этого молчаливого пути по ночному парку, с огромными чёрными стаями беспрерывно кричащих, кружащих в зимнем небе над голыми деревьями птиц, казалась мне настолько гнетущей, что осталась в памяти на всю жизнь. Мысленно я задавал себе вопрос: «А мог бы ты сейчас взять и выбросить в сугроб этот чёртов пузырёк?» - «Кар, кар, кар! Нет, нет! Кар, кар!» - стоголосым эхом повторяли мой мысленный же неутешительный ответ тучи согнанных с насиженных веток ворон или каких-то галок.
Сейчас мне 41 год. Все, с кем я начинал колоться, бывшие тогда старше меня лет на десять, давным-давно умерли от передозировок, болезней или в тюрьмах. Умерли, ставшие наркоманами, многие из их детей. Достигло подросткового возраста уже поколение их внуков и внучек, и сталкиваясь с ними на улице или в супермаркете, я всегда с тревогой заглядываю им в глаза…
3. «Завтра никаких наркотиков»
У «анонимных алкоголиков и наркоманов» существует своя, во многом очень точная, терминология. Есть такое понятие: «благополучное употребление». Это период, когда у наркомана до поры до времени нет никаких связанных с химической зависимостью, проблем. Он можешь доставать или приобретать наркотики в необходимом ему количестве, есть вены, куда эти наркотики вводить, и так далее. Считается, что прекратить употребление на этом этапе практически невозможно. Так оно и есть.
Примерно через полгода морфий действовать на меня перестал, и я быстро перешёл на появившийся в продаже опий, а потом и на героин. Куда бы ни заносила меня судьба, или куда бы я сам ни пытался уехать от своей проблемы: Москва, Самара, Питер, Одесса, Картахена… везде я находил героин за пару часов. Толерантность при опиатной зависимости растёт быстро, после перехода на ацетилированный опий, всё «стекло» (промедол или морфий в ампулах) для меня было уже настолько слабым, что мало чем отличалось от обычной воды для инъекций.
Получив в 1992 году диплом, решил, что нужно что-то делать и с этим вопросом. «Буду колоться один раз в неделю, по субботам», - установил я приемлемый, как считал, лимит и почти три года выполнял это ограничение. Наркоманы со стажем говорили: «Первый раз видим, чтобы кто-то так долго не «присаживался плотно». Я тоже наивно хвалил себя: «Вот, ты же можешь управлять этой ситуацией, главное не выпускать её из-под контроля!». Всё это было ложью. Неделя проходила в сознательном или подсознательном ожидании субботней поездки в Смышляевку, в гости к бывшему, ныне, как и все другие, покойному однокурснику по кличке «Рыба». На самом деле химическая зависимость, какие бы я ни придумывал для себя утешения, давно уже управляла мною, а не я ей, а многолетняя уверенность в том, что я контролирую ситуацию, была самообманом. С первого же укола, независимо от того, как часто человек принимает наркотики, раз в три недели или три раза в день, они полностью владеют сознанием зависимого человека. «Одного раза всегда мало, а тысячи – недостаточно…» - точно отражена эта ситуация в одном из «лозунгов» анонимных алкоголиков.
… Почти неделю я искал возможность познакомиться с девчонкой, которую не мог забыть с того момента, как увидел первый раз. Наконец такой случай представился. Через пару дней пригласил её вечером на дачу. Заранее купил хорошего вина, для компании позвал друзей, которые, насколько я знал, сами пытались подружиться с этой девушкой, но у них ничего не получилось. Я рассчитывал на то, что за два-три часа до пикника приму в городе небольшую дозу, чтобы не чувствовать себя вечером разбитым.. Но известно, что мы предполагаем, а кто-то располагает. Днём выяснилось, что опий у торговки появится только вечером, часов в 7-8. Начало же вечеринки на природе было намечено на 17.30. Тогда я ещё мог обойтись без укола, если было очень нужно. «Ну, и ладно!» - менять свои планы у меня даже мысли не было.
Мы развели костёр для шашлыков, сходили искупаться на холодную ещё речку, Женя выглядела ослепительно. Настроение у всех было отличное. У всех, но не у меня. Я постоянно смотрел на часы. 18.30, 19.00, 19.30…
- Слушайте, я забыл, что мне к восьми нужно в город смотаться, буквально на полчасика. Женя, не обидишься?
- Да нет.
- Давай, доктор, не волнуйся, мы ей не дадим скучать. Наоборот, можешь не торопиться.
Я долетел до дома торговки минут за пятнадцать. Но спешил зря.
- Люся, ты же говорила в 7-8.
- Это что тебе, Игорь Васильевич, карамель развесная? Сижу, жду, мало ли что там. Должны подвезти вот-вот.
Это «вот-вот» произошло только в 22.30. Обратно на дачу я ехал не торопясь. Когда приехал, был уже первый час ночи. Мясо было съедено, вино выпито, девушка спала с приятелем на втором этаже…
Тогда я сел на берегу речки и спросил сам у себя: «Если бы ты остался, не уехал, всё было бы в порядке?» И поняв, что уехал бы всё равно, только позже, и без этого укола мне не нужны были ни девушка, ни друзья, ни шашлыки, ни дорогие бутылки «Букета Молдавии» с подписями председателя колхоза и главного агронома винодельческого хозяйства на контрэтикетках, впервые осознал то, что уже давно не я «контролирую своё употребление», а оно целиком и полностью контролирует мою жизнь. Тогда я признался себе в этом первый раз. Я запомнил дату: 21 мая 1995 года.
Через год, неплохо заработав на сделке по продаже земельного участка, я решил отметить свой день рождения с размахом. Арендовал на выходные большой катер «Finsport», купил закуски, алкоголь, мясо, приготовил водные лыжи. Пригласил десяток друзей и подружек, а за день до праздника выбрал подальше от города красивый волжский остров с песчаным пляжем и отвёз туда одного из приятелей с палаткой и подружкой, чтобы никто не занял это место до нас.
Вот только вечером в пятницу у всех «моих» дилеров одновременно закончился героин и появился лишь в понедельник. Такое случается два-три раза в году…
Все гости были в восторге, а я очень долго с ужасом вспоминал эти два дня, не мог смотреть даже поляроидные снимки и видео.
Находясь под действием опиатов, сначала время от времени, а потом и постоянно, я закончил с медалью школу, институт, сдал государственные экзамены, начал работать в больнице, окончил ординатуру в столице. В 25 лет, первый из сокурсников, стал заведующим отделением реанимации центральной городской больницы. Находясь под действием героина, знакомился с девушками, встречался и расставался с ними, познакомился со своей будущей женой, женился, а через четыре года развёлся. «Под героином» я отмечал свои дни рождения, равнодушно встречал мелькающие Новые Года, уезжал, пытаясь сбежать от самого себя, в другие города, страны, устраивался в другие стационары, приезжал обратно, хоронил одного за другим институтских друзей, так же, как и я, «подсевших» на эту отраву ещё в студенческие годы. Предпринимал новые и новые попытки бросить, пробовал новые и новые способы, будучи уверенным, что уж этот раз – последний! Средний срок, который мне удавалось оставаться трезвым – два месяца. А чаще всего – две недели.
Есть старый анекдот. Наркоман решает в очередной раз завязать. Долго собирается с духом и, наконец, решается. Вешает на стене плакат со словами: «Завтра никаких наркотиков!» и со спокойной душой ложится спать. Утром просыпается, со страхом читает надпись, некоторое время сидит с ужасом в глазах и, наконец, успокаивается: «А-а, завтра…»
4. Без названия
Через полгода-год постоянного употребления опиатов они перестают приносить наркоману какое-либо удовольствие, человек начинает ежедневно вводить себе «лекарство» только для того, чтобы «не болеть», или, сказать точнее, «поменьше болеть», то есть хоть иногда чувствовать себя немного лучше, чем «живой труп».
Как и все наркоманы, я всегда стремился к тому, чтобы о моей зависимости знало как можно меньше людей. Почти десять лет употреблял опий с одним и тем же человеком – Константином Петренко, по кличке Костя Золотой (он был абсолютно рыжий). Я финансировал это дело, а Золотой, принадлежавший к давно исчезнувшему виду «старых наркоманов», занимался процессом приготовления ацетилированного опия. У него было 11 или 12 судимостей, но никто никогда не слышалот него ни одного нецензурного слова, никакой «фени», у него не было никаких татуировок. На любой случай у Золотого были в запасе какие-нибудь прибаутки, пословицы и поговорки, которые никогда не кончались.
Однажды я спросил Костю, есть ли у него гражданская профессия. Вместо ответа он достал из-под кровати большой пакет, в котором хранилось штук 50 разных удостоверений, полученных им в лагерях, по местоположению которых можно было изучать географию всего советского Севера, Урала, западной и восточной Сибири. Места получения специальностей обычно находились в каком-нибудь «Пермлаге», а названия рабочих профессий звучали как «машинист по тралёвке леса», «механик тягача-трала стволов», «специалист по обработке сучьев» или что-нибудь в этом роде. Воспоминания этого неразговорчивого человека местами могли «дать фору» рассказам Шаламова.
У Золотого была лагерная колода карт, изготовленная по всем правилам из рентгеновской плёнки. Для этого снимок опускался на пять секунд в кипящую воду, потом с обеих сторон к нему прикладывали листы прочной жёлтой бумаги от больших «советских» мешков, после чего этот «бутерброд» помещался на сутки под пресс. Изготовленные таким образом карты превосходили по своему качеству обычные, фабричные. «Рубашки» оставались пустыми, шестёрок не было вообще, как и никаких других цифр и букв, а старшинство изображалось определённым образом. Пиковый туз выглядел, как один большой знак пик, нарисованный в самом центре карты, а семёрка пик - как семь значков в углу. «Правильная» лагерная колода являлась своего рода произведением искусства. Когда в 1999 году Золотой умер от осложнившегося пневмонией туберкулёза, я хотел взять её себе на память, но карты уже куда-то исчезли.
Знающие о моей зависимости, но далёкие от самой проблемы друзья иногда спрашивали: «Что же ты колешься нелегальной наркотой, неужели не можешь достать себе на работе?» Может быть и мог, но, во-первых, в одиночку врач «достать» наркотики не способен, только «в сговоре» с медсестрой, а это значит, через два дня о «хобби» доктора будет знать вся больница. Но причина была даже не в этом, а в том, что для наркомана, употребляющего героин, наркотики в ампулах, что «мёртвому припарка». В этом вопросе движение возможно только в одну сторону. Обратных переходов, от сильных наркотиков к слабым, не бывает никогда. Если провести параллель с более близкой широкому кругу алкогольной зависимостью, это всё равно, как алкоголику, которому, чтобы похмелиться, нужно 300 грамм водки, предложить баночку джин-тоника… Он её даже открывать не будет. История о том, как известный писатель после полутора лет постоянного, по несколько раз в день, употребления наркотиков избавился от морфинизма, постепенно снижая дозу, так как его жена незаметно (?!) разбавляла морфий водой, совершенно неправдоподобна. Более реальным выглядит случай, когда (по воспоминаниям самой Т. Лаппа) муж, обнаружив, что жена развела приготовленный раствор, сначала бросил в неё горящий примус, а увидев, что промахнулся, наставил браунинг.
Когда наркоман хочет сказать, что наркотик слабый, говорит коротко: «вода».
Читая рассказы друзей и «коллег по цеху» знаменитого актёра, поэта и певца, я обратил внимание на один описанный случай. Для того, чтобы актёр был в состоянии выйти на сцену, приятели где-то достали и привезли ему перед спектаклем прямо в театр две упаковки, надеясь, что их хватит хотя бы на пару дней. Но он ввёл их себе в кабинете главного режиссёра все за один раз, и на удивлённые вопросы отвечал: «Это же вода!». Автор мемуаров приводит историю как иллюстрацию того, что человек уже терял чувство реальности, а тот этими словами хотел сказать, что наркотик для него очень слабый...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
игорь богуш: Химическая зависимость. Героин. Часть I. Историко-биографический обзор.
Автобиографический очерк на очень острую и тяжёлую тему. Записки сильного человека, хорошо знающего изнанку жизни.
19.10.11 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|