Артур Петрушин: Голый в гостях.
Баня испокон веков считалась переходной территорией - из "этого" мира - в "тот". Поэтому не случайно Артур Петрушин "приводит" своих героев именно в баню, пусть не деревенскую, а городскую, почти современную... Так могла бы начинаться рецензия на этот вполне неплохой рассказ (ну, разве что чуть-чуть затянутый), но хочется не быть столь занудным. Несмотря на прозаическую форму, я бы определил этот текст как водевиль. Тем более, диалоги между двумя главными героями настолько живы и реалистичны, что их свободно представляешь на сцене. История о встрече двух давних знакомых в городской бане - один уровень восприятия. История двух разных жизненных принципов - другой уровень восприятия. Философско-мистическая проза - третий уровень восприятия. Каплю мистики автор таки добавил - в самый финал, так что и не поймёшь: не то удивляться исчезнувшему герою, не то оплакивать его.
Рассказ движется довольно "лихо", несмотря на чрезмерную описательность (местами). Его держит язык, которым автор владеет отнюдь не на дилетантском уровне.
Редактор отдела поэзии,
Родион Вереск
|
Голый в гостях
Небо было цвета застарелой побелки на банном потолке. Ну что ж, разогрев кончился – на сцену выходит группа «Суровый сентябрь». Он зябко передернул кожей куртки и прибавил шаг.
Кассирша «Галина Ивановна», как значилось на бэдже, хотя отзывалась на Иру, была, по обыкновению, под хмельком, поэтому он привычно провел у окошка лишнюю минуту, обводя привычный интерьер привычными глазами.
Вот безумное растение в центре холла – разросшееся, разбуянившее ветви так, что подвешенный на стену телевизор можно было смотреть, лишь подойдя вплотную. Посетители, остывающие после процедур в дерматиновых креслах по периметру, предпочитали поэтому слушать. Но из буфета лязгали и визжали переставляемые пивные кеги – так что и это было затруднительно.
Вот новая замечательная пластиковая дверь с прошлогоднего ремонта. Удобная ручка, прекрасно отрегулированный доводчик – и обрамление из выпершей, уже пожелтевшей монтажной пены. Да, это по-нашему: только начали хорошо жить, как деньги кончились.
Вот вечно распахнутый кабинет директора. А вот и он сам – в непонятном вечном ажиотаже мелькающий между входами в номера 1 и 2 разрядов и своим рабочим местом. И эти вечные непонятные мальчуковые сандалии с белыми носками под черным, почти приличным костюмом…
Он поморщился – и получил, наконец, чек.
Нет, не подумайте чего – морщился он без неудовольствия! Милая, привычная картина в приятном, уютном месте перед любимым еженедельным ритуалом омовения и выпаривания грехов и шлаков…
О, сколько счастливых мгновений ждет его в ближайшие пару часов, когда вместе с трусами снимаешь все претензии к миру! Обнимающий… нет – охватывающий, обертывающий со всех невозможных сторон жар финского отделения… Первые шпионские прикосновения веника в русской парной, от которых тело взрывается мурашками и очень хочется разразиться страстным мычанием, да перед мужчинами неудобно… Погружение в один из трех бассейнов с разной температурой – какую душа требует: набрать воздуху, принять позу эмбриона и зависнуть в Космосе Кайфа, когда, кажется, легче утонуть, чем включить мускулы и вынырнуть на воздух…
Вот, кстати, главная проблема – неудачность конструкции этих самых бассейнов. Ну никак, понимаешь, не пристроиться, чтоб и дышать – и при этом полный расслабон! Уж он и затылок на край укладывал, и руку через поручни влаза-вылаза перекидывал, и «на колени, голову в стену» примащивался…
Беда. Никак не придумать позицию, чтобы парить в невесомости, позабыв о теле…
Но сегодня… О, сегодня!..
Он ухмыльнулся и чуть не споткнулся о последнюю ступеньку, ведущую на второй этаж, к общим отделениям.
Да, время здесь определенно остановилось. Ведь чего нам не хватает в жизни, на данном, так скть, историческом этапе? Стабильности, конечно. Чтобы кефир и бензин завтра стоили столько же, сколько и вчера. Чтоб гаишник брал свою привычную двадцатку, поймав тебя на скорость, а не пыжил усы, вымогая полтинник под предлогом новорассчитанных штрафов. Чтобы вкус водки с государственного завода был одинаковый. Зимою чтоб снег выпадал… Чтобы, едрена корень, контролер приходил, когда ты пробил талончик – а то очень обидно!..
Короче, чтобы террористы не захватывали самолет.
Только тут, только тут…
Он не глядя протянул руку направо от входа – и получил три рукопожатия: братья наши меньшие – дежурные банных подразделений в форменных синих робах и скрипящих калошах как всегда чинно восседали на постовой лавочке, кивая лысинами, ведя бесконечную монотонную беседу. Глаза сонные, как у лягушек. Смешно – роб было два комплекта на троих, поэтому только Колюня был полностью обмундирован, Васильич же с Петей делили форму по братски: одному штаны, другому рубаха. Над головами их серел намертво приклеенный к венозному кафелю обрывок бумаги. Оставшийся текст гласил: «…ответственности не несут».
Повернул налево – «его» шкафчик номер 2 был, разумеется, свободен, а на лавке перед ним, естественно, лежал с раскинутыми руками Патриарх.
Вот забавный мужик! Дед уже, в сущности. Растрепанная, неравномерно окрашенная борода – где поседевшая, где прокуренная, охапки бровей, медный крест на веревочке, нереальное пузо... Словом, священник захиревшей церквушки – хотя в миру не то завгар, не то завхоз.
Имел он особенный ритуал в этой бане. Первым делом забирался на самую верхотуру сауны и вывешивал на трубах огромное косматое полотенце. С полчасика парился, плескался в бассейне, балагурил с завсегдатаями. Потом хорошенько прогревался на полке, оборачивался в это горячее плотное полотнище, растягивался на лавке в позе Христа – и засыпал! На час!
Спал глубоко и сладко, как продавший пшеницу младенец. Зрелище вызывало умиление и зависть.
Слева, там, где одежные шкафы образовывали каре, всегда разгуливал между ними, как Наполеон перед своей гвардией, мужчина интеллигентного рабочего вида. Облепленный листьями, весь в дыму телесных испарений, руки в боки – и всегда напевал, никого не стесняясь, некую неузнаваемую заунывную песню, похожую на песнь Саида из классического фильма.
А в другом углу собрались, по обыкновению, маршрутники-бомбилы с Восточного вокзала. Одинаковые, явно подкрашиваемые усы, шум-гам, «хлопцы, давайте поговорим о письках и пряниках!», дорожные байки, критика всего и вся, направленная на подрыв государственных устоев, дешевое во всех отношениях отечественное пиво в пластиковых бутылях.
Ну, кто еще?
Ага, вон вынырнул из парилки и грянулся в бассейн наш качок – отлично развитый телом парень с заросшим волосами лбом. Вид не слишком уверенный, что бывает с высокорослыми людьми, а вдобавок еще суетливый, весь на шарнирах – парилка, бассейн, весы; парилка, бассейн, весы… После полудюжины заходов, хлопнув по весовым гирькам, стремительно движется к шкафчику, выхватывает жестяную банку энергетика, заглатывает на одном дыхании, отфыркивается – и по-новой: парилка, бассейн, весы; парилка, бассейн, весы…
Целеустремленный человек, что тут скажешь.
Из душевых слышится зычный голос. Гремит, как пушечная канонада на фоне ружейной перестрелки. Это, сто процентов, Деловой Колбас. Тип, знакомый каждому – объемистый, когда-то выстроенный телесный каркас, изрядно теперь заплывший сытой жизнью; длина волос ниже средней; физиономия, прошу заметить, глумливая. Как там было у классика: средний человек – от народа ушел, а до интеллигенции не дошел.
Колбас заполнял собою всю баню – вот он командует в парилке, как и сколько лить на камни; вот перетирает по шестисотовому телефону какие-то мутные вопросы, перемещаясь по всей раздевалке колбасной походкой; вот плещется в бассейне, и волны ухают через борта… До всего и до всех дело, Главный и Центровой – флюгер, указывающий, куда дуть ветру…
Он постоянно удивлялся – что такому здесь делать? Закрытая сауна с девочками-бухлом – это да, но общедоступное заведение без особенных претензий?.. Или аудитория подходящая? Молодец среди овец?..
Ну и, конечно, Ископаемое: невероятной древности существо, полумертвец-полудитя – дедушка с телом в форме виселицы и носом, напоминающим остров Мадагаскар. Весь обвисший, сморщенный, как груша из компота, изляпанный пигментными пятнами, неизменно уставившийся в пол розовыми бессмысленными глазами. Он передвигался со скоростью тяжелого водолаза и всегда всем мешал, но народ привычно снисходил – аккуратно огибал или философски топтался в кильватере, пока преодолевались ступени или дверные проемы.
Зато парильщиком старикан был непобедимым: каких-нибудь четверть часа на то, чтобы добраться до верхней лавки и там устроиться, и пошло яростное охаживание себя веником – не реже одного удара в минуту!
Самые стойкие, самые пузатые и самые усатые ломались и, спотыкаясь, рвались наружу, багровея и клубясь – а дед, глядя в одну точку, с хладнокровием египетской мумии поддавал жару. Будто корни пустил… Кое-кто успевал зайти по второму разу, а то и выйти – и тогда, наконец, веник опускался, руки-ноги нашаривали опору… Без суеты, не выказывая ни малейшего утомления-нетерпения, начиналось движение в обратном направлении…
Он иногда гадал, силясь разглядеть в ископаемом лице хотя бы след хотя бы какой-нибудь эмоции – это что: годы тренировок или полное одубение с потерей чувствительности?
В моечной над тазиками копошилось еще несколько всегдашних персонажей. В дальнем углу, под кровавой надписью «Места для инвалидов», как водится, два брата – пожилые, заурядные с виду мужики с неопрятными лысинами. Рядом с ними никто не садился, потому что они вечно переругивались ужасными, вызывающими чесотку голосами: говор одного походил на хруст гравия под босыми ступнями, второго – под коваными сапогами. И неподалеку, демонстрируя равнодушие (мягко говоря) как к голосам, так и ко всем, у кого они вызывали чесотку, в традиционной позе лотоса Сибарито-Гедонист.
Единственный человек, к которому он испытывал нечто вроде симпатии. Уж интерес – во всяком случае.
Прическа а-ля светский лев, чувственный рот – явно, мужчина с прошлым и, без сомнений, с будущим. Эта черточка сама по себе располагает, верно? Изысканный крестик на изысканной же цепочке – ну, правда, немного чуть-чуть слишком изысканные. На ногах не сланцы, как у всех, а фирменные тапки для рафтинга – легкие, нетеряемые и не скользящие. В раздевалке кабальеро набрасывал махровый правильный халат – и серо-телесная картина враз приобретала правильное с точки зрения художественного вкуса завершающее и объединяющее цветовое пятно. В парилку всегда являлся с маленькой бутылочкой, колдовал над черпаком у камней – и помещение наполнял дурманящий и очищающий запах неведомых трав. (Он даже норовил подстроиться, поймать ритм, чтоб оказаться внутри в нужный момент).
И – главное: чувак травил байки. Невероятные. Немыслимые. Непридуманные – потому что разве ж такое придумаешь? Негромким голосом, скучающе глядя в какой-нибудь левый угол.
К примеру – идет парильная вакханалия, березово-дубово-можжевельная жатва. Бомбила, избив себя до полусмерти, плюхается на лавку и выдыхает:
– Хороша банька!..
– Да, – соглашается угнездившийся рядом в позе лотоса Сибарито-Гедонист, производя веником замысловатые пассы. – Но я вот был надысь в Шри-Ланке, опробовал местную… Заведение высоко в горах, подниматься долго… Садят тебя в нечто вроде бочки, дно в ней устлано листьями коки и снизу сквозь щели подается влажный пар. Сидишь, короче, в кокаиновом облаке. Через время тело теряешь – напрочь! Будто одеревенел или замерз… Тогда тебя двое достают из этой бочки, укладывают на лежак и начинают массировать. Ощущения – невероятные: словно тебе руками залазят под кожу, прямо к нервам и мышцам! В голове – туман наркотический… А когда прощупали в тебе каждую жилочку, переносят тебя в такую типа ванну с невысокими бортами, там водичка неглубокая с комфортной температурой – и оставляют отходить… Блаженство. Процедура длится 4 часа. 20 баксов… – на этих словах взгляд оживал, веник, продолжавший во время рассказа плавные движения, опускался, ноги распутывались из лотоса и неторопливо уносили хозяина. Оставалась тишина…
Такие вот истории регулярно выдавал парень. Их даже запомнить было нереально – какие-то они все были непересекающиеся с реальностью.
Ну вот, с большего…
Кто-то придирчиво замачивал веник, кто до красноты выскабливал подбородок бритвенным станком…
Короче говоря, народ весь свой, привычный. Закрытая тусовка, элитарный клуб.
Наверное, ничего в этом особенного нет – мало ли таких замкнутых систем, которые люди выстраивают вокруг себя, чтобы где-то в подсознании чувствовать: жизнь налажена. Если подумать, так вообще существование – это россыпь подобных мирков, между которыми мы передвигаемся, стараясь побыстрей перескочить из одного в другой, потому что расстояние между ними – это область неуверенности, неизвестности и, стало быть, дискомфорта.
Для него была здесь одна особенность. В эту баню он ходил не первый год, этих людей видел еженедельно, и – так и не почувствовал себя своим. Или, правильней сказать – не принял этот мир как свой.
Контингент был разношерстный, а по сути простой, бесхитростный – стало быть, невинный, как дитя. Некоторые завсегдатаи появились тут раньше, кто-то – позже, но, спустя короткое время, все уже подробно с каждым здоровались, обсуждали погоду, парили друг друга и сговаривались опосля сообразить на троих. Единочество это попыталось втянуть и его – но на приветствия он лишь сдержанно кивал, пивом не угощался, от услуг в парилке отказывался. Кроме того, никогда не пользовался казенными поджопными дощечками, а имел свой собственный полиуретановый туристский коврик вызывающе желтого цвета.
Добросердечный по природе, но ушибленный столкновениями с жизнью, а потому склочный наш народ сперва такое поведение не воспринял. Люди ведь вообще, как лягушки, стремятся принять температуру окружающей среды, и – на тебе… За спиной возникли перешептыванья, несколько раз подхихикивали над его аккуратной прической на лобке и банной шапочкой с вышитым цветком, а один раз он явственно услышал из маршрутного угла слово «пидор» и, потеряв внутреннее равновесие, уже сжал кулаки… Дело ничем не кончилось. Бомбилы дружно приложились к своим пэтам… Он их не простил – забыл… А через несколько недель на него окончательно плюнули, вычеркнули из сферы внимания, как нищего на оживленном углу.
Положение вполне устраивало.
Он вздохнул и сокрушительно потянулся, прислушиваясь к телу. Да, лопатка левая заныла, отдавая в шею – сегодня уделим специальное внимание. Пятку намедни ушиб, играя в футбол – пропарим ее нынче категорически…
Но это все не главное.
Все это так, цветочки.
А ягодки сегодня…
Последовательность движений была заучена и отрепетирована так, что, если б он, скажем, ослеп – никто бы ничего не заметил, приди даже кому-то мысль специально за ним следить: одежда повисла на «своих» крючках, сланцы шлепнулись точно у «своих» ног, аксессуары разложились-расставились по «своим» местам… Сегодня, правда, кое-что добавилось… Рассчитанным движением нахлобучив шапку и сдернув со шкафчика таз, он направился в моечную замачивать веник, не глядя обогнув свисающую в проход руку Патриарха.
Да, сегодня был особенный день. Он это знал, и потому почти не удивился, столкнувшись возле кранов со сто лет не виденным однокашником.
– Ёп-п… Сколько зим! – завопил однокашник, чуть ли не кидаясь обниматься. – Кого я вижу в моей бане!
– Фигассе! – он улыбнулся, хотя радости не ощутил – так, что-то шевельнулось внутри, моргнуло отблеском когдатошней, размытой в деталях, счастливой своей неправильностью, жизни. – А я думал, что это моя баня…
– Да я хрен знает сколько сюда хожу! – хохотнул однокашник. – Правда, по пятницам. У нас парильная бригада! Ты ж Валеру из 2-й группы помнишь? Но завтра не получается. Так что, решил сегодня, чтоб организм не пугать… Не, чес-слово, скока ж мы не виделись?!. Ты где вообще? Тут часто бываешь?
– Я тут каждый четверг, – он сунул таз с веником под горячую струю, – давно… Пару лет, наверное.
– Как живешь?
– С грехом пополам…
– Это как?
– Весь в трудах, не считая забот.
– А о чем заботы?
– О пропитании…
– Так а труды?
– А труды мои для души, пропитания не приносят…
– Ладно, пошли греться, расскажешь! – однокашник хлопнул его по плечу. – Я вот в конторе одной сижу, программим потиху для буржуев…
Они двинулись в сауну, однокашник оживленно жестикулировал и рассказывал исключительно сам. Он незаметно морщился – старинный кореш был мил, искренен и… лучше бы, пожалуй, он не встречался сегодня. Хотя… Может, так и надо.
Да – так даже лучше.
Первое посещение финского отделения – это отдельная песня.
Ты открываешь дверь с ощущением, что пред тобою трюм старого доброго пиратского корабля, набитый сокровищами… Людно – похоже, лето кончилось. Тут же на стене термометр, и красный столбик в нем гордо подпирает цифру «130»… Делаешь шаг, и жар мягко бросается на тебя со всех сторон… Усаживаешься, обстоятельно располагаешься, и жар начинает проницать тебя до костей, а потом сквозь них, вообще насквозь, навылет… Он свирепеет, он принимается жечь, невесомый – и невыносимый… Внутри все бродит, поднимается, как в закипающей кастрюле каши… Кожа натягивается как раскрытый зонт, почти звенит, ее уже слышно, вот, кажется, все, сейчас лопнет, дышишь в щелки между зубами… И вдруг – росинками выскакивают капельки пота – мелкие-мелкие, везде-везде – и сразу отпускает!.. Ты осторожно вздыхаешь, расправляя крылья носа, чувствуя, как пузырятся, подступая, первые сопли… Капли укрупняются, сливаются, вот появились первые струйки, потекли ручейками, закапало с кончиков пальцев… Жар снова
усиливается,
усиливается,
усиливается…
Все.
Предел.
На подгибающихся ногах кидаешься к выходу, рвешь-толкаешь непослушную дверь, а последние силы уходят на то, чтобы выглядеть пристойно, солидно, сильно… (Зачем?!) И – обрушиваешься в самый холодный бассейн! И – контрастный удар так силен, что мелькает в сознании тень генерала Карбышева, и застываешь, как суп на балконе, и вспыхивает в головной мути, что не хватит сил всплыть, вздохнуть, выбраться…
Но – выскакиваешь, чумной, ошпаренный, напрыгиваешь с размаху на бортик, переваливаешься – и плюхаешься в бассейн теплый!
О-о-о…
О-о-о!!!
Ты повисаешь между небом и землей, и ногами в Небо, и руками в Небо, ты замираешь… Ты слушаешь Тишину внутри себя… Из-под коленок рождаются мурашки, они бегут по икрам-бедрам, растекаются, охватывают, наползают… Это уже не мурашки, а стайка, табунок тонких острых игл… Они смыкаются, окутав ноги, прострелив позвоночник, останавливаются – и растворяются, оставив нежный холодок… Ты, вместе с копчиком, обвернут им, это настоящее волшебство, чертовски не хочется его потерять, лишиться… И есть четкое знание – стоит пошевелиться, даже подтянуться на руке, чтобы хлебнуть воздуху – и все пропало.
Но сегодня, в общем, пропадать было нечему. Или, по другому сказать, все пропало изначально. Однокашник тусовался рядом, до отвращения шумный, активный, он вторгался в личную зону, он ее разрушал – и эффект был притуплен, размыт, сведен до заурядности…
– Прикинь! – горлопанил однокашник, вспенивая воду. – Чё пишут на стенах, подлецы: «Пользоваться бассейном после помывки под душем». Ну чё за понт после парилки волочься в душ – весь кайф же пропадает, чес-слово! Лечебный эффект контрастной ванны!.. Я вот плавать по утрам хожу, в бассейн политеха, знаешь? Так там та же лажа на стенах: «Помывка перед плаванием 15 минут, после – 5 минут». Ну?! – однокашник выпустил китовую струю и скорчил рожу. – Все же делают ровно наоборот! Типичный пример противоречия интересов человека и государства!..
– А я захожу в душ. Не дай бог, еще какая сволочь замечание сделает… – он смачно выплюнул за борт. – Это как с ремнем безопасности… Ты вот пристегиваешься?
– У меня нет авто, – беззаботно махнул однокашник.
– Я ненавижу пристегиваться. Движенья скованы, да и по статистике ДТП… Решает только при лобовом… Да и кому какое дело, в конце концов! Я что – создаю помеху или угрозу другим участникам движения? Мое дело… Вот баб на шпильках я б за руль реально не пускал! А тут… – он выдохнул и понизил тон. – Но вот стал замечать за собой: как увижу продавца полосатых палочек – дергаюсь, суечусь, ремешок накидываю… Аж самому противно… Короче – стал пристегиваться. Чтоб клоуном не выглядеть. Зато теперь себя клоуном – чувствую.
Однокашник крякнул и погрузился в воду.
Он доволок себя до лавки, осел, с удивлением разглядывая потолок – сегодня на нем была видна лишь застарелая побелка. Сентябрь за окном качал провода. Овчарки гнали по небу овец.
Однокашник шлепнулся возле, протянул откупоренную бутылку отечественного пива.
– Загудим – погасим небо?
Он сделал рукой протестующий жест. Однокашник хмыкнул:
– Не пьешь пива?
Он вяло пожался:
– Отчего ж… Но – не сейчас… И не такое…
– Ну-те, ну-те… Забыл, видать, как чернило в три горла хлестал! – однокашник мощно всосал из бутылки, отрыгнул. – Да… Есть, что вспомнить, только детям рассказать нечего… Ты вообще, гляжу, молодо выглядишь, в сорок-то. Небось, любишь себя, холишь, излишеств нехороших избегаешь…
– Главное – кайф от жизни получать…
– Это как же?
– Ну, ты же знаешь… должен знать, что 40 лет – трудный возраст… Сначала – очень долго – мир принадлежал ЕЩЕ не нам, а потом вдруг – бац! – мир принадлежит УЖЕ не нам…
Однокашник посерьезнел.
– Получается – надо искать счастье в себе.
– Да, да! – однокашник оживился. – И как же это нужно делать?
– Ну, как… Вот пойми – здоровый образ жизни, спорт, диета, что там еще… режим питания и сна сами по себе ничто! Напротив – курево-шмалево-пьянство, лежание на диване и обжорство по ночам, если только доставляют истинное наслаждение, а не привычка или болезнь, дают поразительно благоприятные результаты на лице и самочувствии! А у меня еще есть мои ритуалы… – он сладко потянулся. – Вот, скажем, я должен после обеда поспать – независимо от того, выспался я ночью или не вышло. И при этом, укладываясь, я разворачиваю свеженький «Прессбол»!.. О! – он причмокнул. – Это лучшие мгновения суток! Круче секса…
Однокашник поперхнулся пивом.
– Погоди-погоди, постой! Пойду срочно перережу себе вены от зависти!
– …Мой день считается удачным или нет в зависимости от того – спал ли после обеда, и правильно ли все было… А ожидание этого сна… О!.. Кстати, очень важно, – он понизил голос, заметив вдруг, что завсегдатаи прислушиваются, – дели жизнь на разумные отрезки. Если ты мечтаешь о миллионе долларов, доме в лесу у речки или Нобелевской премии – замечательно! Но, во-первых, нельзя становиться рабом своей мечты, а во-вторых, двигайся к ней степ-бай-степ – каждый день. Добивайся, побеждай – но, главное, радуйся этому! Даже если об этой победе знаешь ты один. Это самое главное и сложное – радоваться удаче, про которую больше никто не знает… Вообще, оценивай день, который удалось или не удалось прожить достойно. Сначала – удалось ли поспать после обеда…
Однокашник расхохотался.
– …А потом – что сделал на своем Пути. При этом – будь от него свободен! Нельзя оправдывать свою убогую жизнь сегодня тем, как ошизительно-прекрасна будет твоя жизнь завтра… – он вздохнул. – В принципе, прописные вещи говорю… Если вчера ты набухался, а посему сегодня вертикальное положение не можешь принять, не говоря о каких-то действиях – пей пиво, валяйся у телевизора… Но НАСЛАЖДАЙСЯ! Вчерашним ли угаром, сегодняшним ли расслабоном… Найди – нет, НАЙДИ – кайф! Не от мифического будущего, не от счастливого прошлого… От НАСТОЯЩЕГО.
Он поднялся. Однокашник смотрел на него снизу вверх.
– Вот и весь секрет… – он помолчал, – молодости.
– Вона как… – философски заметил однокашник. – А я бы вот желал иметь такое анатомическое строение, чтобы ходить в длинном плаще и, делая вид, что прикуриваю, сосать свой член… Знаешь, чес-слово, у меня ощущение, что ты обкуренный… Или это так баня действует?
Он пожал плечами.
– Что не так?
– Да нормально, шучу я, – однокашник опять приложился к пиву. – Только людей не изменишь. Они уже взрослые. Вот как эта стенка: ее просто так не сдвинешь – ломать надо… А любое изменение после сорока – знак надвигающейся старости… Но ты – классно живешь! Скоро в нирвану? – он подмигнул.
– Да не тороплюсь особо… – он подмигнул в ответ. – Мне и тут пока… Хотя… – и посмотрел на потолок.
– Не – ну тя нафиг! – однокашник взмахнул на него руками. – Что ты куришь?!
– Знаешь, – он хмыкнул, – я думал как-то насчет травки… Ведь что такое легкие наркотики? Это способ изменить восприятие реальности – ненадолго, не очень сильно… Да и без особых последствий для здоровья. Я пробовал. Не раз. На меня – не действует. Ну, или почти. Так только – тяжесть в голове, да за рулем езжу медленно…
– Ну, – однокашник оживился, – значит, недокумариваешь! Или редко. Или как в том анекдоте про непьяную водку – знаешь? Пришли мужики в баню. Попарились, сели, выпили. Морщатся – чё-то водка непьяная! Давай еще! Выпили. Непьяная! Послали банщика. Он приносит. Выпили. И эта непьяная! Тут один говорит – пошли к Васе, он рядом живет, у него водка всегда пьяная! Пошли! Приходят, звонят в дверь. Вася открывает. «Здорово, Вася! У тебя водка пьяная есть?» – «А вы чё, из бани?» – «Как ты догадался?» – «Так вы же голые и с тазиками!»
Он от души рассмеялся. Однокашник ржал еще громче и заливистей.
– Нет, брат, – он промокнул слезинку, – не в этом дело. Я же говорю, думал серьезно над этим – и вдруг понял: моя реальность и так изменена по сравнению с… ну, скажем, обычным человеком, – он серьезно посмотрел на однокашника и продолжил медленно, почти раздельно. – Причем, получается, в ту именно сторону, в которую травка на народ и действует! Понимаешь?
Однокашник моргнул.
– Ну, то есть – я воспринимаю жизнь радостно в ее процессе. А ведь именно этого и добиваются люди – разжимают сладким дымком прутья решетки в своей клетке. Маленькой серой клетке… – он опустил плечи. – Получается, мне, чтобы выбраться из моей клетки, надо что-то посильней…
– Ну, все-все! – однокашник выставил ладони вперед. – Пристыдил!.. Хотя… – прижал голову к плечу и провел взглядом по вставшей на дыбы раздевалке. – Это какое-то рабство… Ты – раб своих представлений о жизни. Трудно, наверное...
– Если соблюдать мелкие правила – можно нарушать большие, – без паузы ответил он.
Голова однокашника выпрямилась:
– Не соизволите ли, сэр, милостиво соблаговолить позволить вас попарить?
– Спасибо, дружище… – он посмотрел на товарища медленными тяжелыми глазами, а потом провел рукой по лицу, будто стирая его. – Но… Лучше я сам.
Первое посещение русского отделения – это еще более отдельная песня.
Ты открываешь дверь, твердо зная, что этот пиратский трюм просто трещит от сокровищ… Сверхлюдно – лето кончилось однозначно. Термометр мутен, еле различим в клубящейся атмосфере, и красный столбик в нем суетный, хлопотливый, послушный. Глаза затуманиваются, какофония хлещущих веников, похожая на бурные аплодисменты за стеной, закладывает уши… «Кинуть?» – «Можно»… «Два по чуть-чуть»… Усаживаешься, обстоятельно располагаешься, поднимаешь веник к потолку… Пар окружает тебя, начинает ощупывать, осторожно, а потом все смелее мурашит кожу… Накрываешь веником лицо, доверчиво вдыхаешь… Нос прочищается, голова наполняется весенним березовым шумом… Каша в кастрюле томится… Ну, где там мои чешущиеся, почти уже зудящие бока, где ноющая лопатка?.. Раз… Раз… Раз… – первые хлопки веника мягки, неуверенны, но цепки, будто кошачьи лапы, нащупывающие дорогу. Сучки-коготки осваивают пространства кожи, смелеют, покрывают… И сжимаются конвульсивно зубы, дабы не тревожить плотские чувства соседних парильщиков, и прорываются наружу, сквозь щелки, лишь страстные взвывы-взмывы, будто отбивающие ритм… Пар
клубится,
клубится,
клубится…
Все.
Веник сух, звенит, как денежное дерево на поле чудес.
На прямых ногах двигаешься к выходу, медленно растворяешь дверь, стараясь не растерять, не задеть об угол, не спугнуть резким движением эту покалывающую паровую шубу… И – дергаешь веревку водомета! И – обрушивается на тебя хороших два ведра ледяной воды, из широкой трубы, под напором! И – ошеломленный, оцепеневший, нешевелящийся, мелко семенишь и сваливаешься в средний бассейн… И слушаешь Тишину внутри себя…
А дальше было самое сложное – неотработанное.
По пути от водомета к бассейну он захватил со своей лавки – трубку. Дыхательную изогнутую трубку с резиновым загубником, с которой плавают в маске и ластах, изучая глубины.
В бассейне он пристроился в свой угол, за перилами, оперся спиной о кафель, расправил ноги, уложил губы в гуттаперчевые складки, проверил рукой границу вода-воздух, сильно выдохнул – и замер…
Однокашник попарился в мокром отделении, тут ему показалось, что все же он еще недостаточно прогрелся, сбегал в сауну, попрыгал, фыркая и брызгаясь как морж, в холодном бассейне, еще раз хорошенько отхлестал себя веником, допил пиво, долго болтал по мобильному, завернувшись в простыню, потом вдруг вспомнил о нем и пустился по бане искать.
Но его не было.
Нигде.
Одежда висела в шкафчике, на лавке в моечной стоял еще не остывший таз с веником, прикрытый ярко-желтым полиуретановым поджопником с увенчанной цветком войлочной шапочкой.
А по поверхности бассейна, покачиваясь в водоворотах волн и дрейфуя меж лоснящихся, не обращающих ни на что внимания тел, плавала дыхательная трубка с резиновым загубником. Разверстый этот загубник забавно и трогательно смотрел вверх, на банный потолок, застарелая побелка которого была цвета ненастного заоконного неба.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Артур Петрушин: Голый в гостях. Рассказ.
Водевиль в прозе - так я охарактеризовал бы этот по форме рассказ. Место действия - баня - почти идеально подходит для раскрепощённого разговора за жизнь
31.05.12 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|