Елена Мокрушина: Незавершённый эпос.
Елена Мокрушина не претендует на политкорректность.
Напротив: горячо, пристрастно высказывает сугубо личное мнение и о Ходорковском, и о Путине, и о том, что стало причиной ареста одного из самых талантливых российских бизнесменов. Я попытался было читать статью отстранённо, ведь это даже естественно для человека, давным-давно обосновавшегося в «дальнем зарубежье». Не получилось. Мне, как и автору, российской патриотке и питерской интеллигентке, обидно и горько за великую страну, в которой происходит подобное. Гноить Ходорковского в колонии хуже, чем преступление: это глупость.
Остаётся надеяться, что пьеса театра абсурда когда-нибудь закончится. Поскорей бы только...
Редактор отдела поэзии,
Борис Суслович
|
Незавершённый эпос
Разумный человек приспосабливается к миру; неразумный - упорно пытается приспособить мир к себе. Поэтому прогресс зависит от неразумных людей.
Бернард Шоу
В 2003 году мы с сыном отдыхали в Крыму, на старом татарском хуторе. Хозяйка, женщина лет сорока, миловидная и разговорчивая, года два назад перебралась сюда из центральной Украины. Звонкая скороговорка её русско-украинского «суржика» весь день слышалась с разных концов участка.
Сам участок был идеально распланирован ещё прежним владельцем. Летние домики и жилые сарайчики отделялись друг от друга непроглядными зарослями. При каждом имелся уютный уголок с беседкой или столом под навесом из виноградной лозы. Отдыхающие уже разъехались, и большая часть жилья пустовала.
У хозяйки был сын – рассудительный подросток, и друг – жилистый загорелый мужик в шортах и пляжных шлёпанцах. Сын старательно поливал кусты и деревья. «Мы пьём, – изрекал он глубокомысленно, - и растения тоже хотят». Мужик в шортах чинил водопровод, поправлял изгородь и явно наслаждался жизнью.
- Я в отпуск сюда приехал, - говорил он, - а вообще-то в Сибири работаю, на «Юкосе». Про Ходорковского слышали? Говорят, у него восемь миллиардов долларов. Да у него их тридцать!
Да, про Ходорковского я слышала. Как раз этой зимой. Он публично сказал Путину что-то не то. Теперь на фирму наезжают, уже кого-то арестовали…. Но при Путине всё время наезжают. Вон НТВ разгромили – жалко, мы с сыном – другим, младшим – ходили на митинг в поддержку телекомпании, на что-то надеялись…. Не помогло, конечно, после бурных сцен в эфире всё накрылось медным тазом, смотреть нечего. Гусинского даже арестовали на пару дней, но потом он благополучно уехал, а уж на него-то Путин зол по понятной причине – один «Крошка Цахес» чего стоит. Здесь тоже – попугают, отберут что-нибудь и успокоятся, им надо кого-то из олигархов приструнить для примера перед выборами.
Стоял тёплый, солнечный крымский сентябрь. Мы с сыном ходили купаться на Алчак. Какие-то ушлые ребята приноровились собирать дань с желающих пройти к великолепным каменистым бухтам этой древней, далеко выдающейся в море горы, но мы быстро научились обходить их кордоны.
Обладатель «тридцати миллиардов» был ещё на свободе. Ему оставалось полтора месяца….
Потом был арест и процесс. Ещё куча арестов. Наконец, приговор и разгром компании. Всё попадало в общую струю скатывания страны чёрт-те куда. Но во мне нарастало недоумение.
Почему всё пошло именно так? Почему Ходорковский – явный прагматик, человек действия (другой никогда не смог бы создать такую компанию) – дал себя посадить? Годы в тюрьме с явной перспективой вообще не выйти оттуда – что может быть нерациональнее? Ведь мог уехать, от него этого и ждали…. Считал бегство непростительным малодушием? Не мог бросить уже арестованного Лебедева? Причины достойные. Но главное, видимо, в другом – не верил, что арестуют. И уж точно не верил, что смогут осудить. Весь процесс - показательно-«левый»: если и было то, что можно считать нарушениями – то у всех, не только у «Юкоса». Считал, что оправдается, спасёт компанию?
Почему-то вспомнилась «Наскальная живопись» Ефросиньи Керсновской – самое страшное, что я читала о сталинских временах. Ефросинья по своей воле не уехала в Румынию из присоединённой к СССР Бессарабии – хотела доказать, что она «не помещица». Стала ссыльной, потом зэчкой. Желание «доказать» сохранила до конца срока. И ещё – мужество и безжалостность к себе, вызывающие восхищение и даже ужас. Почти нечеловеческие….
И вообще - разве миллиардеров сажают? Были такие примеры в мировой истории? Похоже, нет. С ними договариваются. Произошло что-то очень необычное. Но что?
Несколько лет эти вопросы болтались где-то на периферии моего сознания. Толчком послужила случайно попавшаяся книга Валерия Панюшкина1. Не дала ответов, но побудила искать их в других местах. Почитала статьи Ходорковского и его интервью разным изданиям.
Первое и мощное впечатление – искренность. Чувствуешь, что этому человеку можно верить. И что скрывать ему – по большому счёту – нечего. Подобные ощущения никогда не обманывают (помню своё первое впечатление от Путина – совершенно противоположное).
Самые въедливые вопросы – у писателей. Ведь они – настоящие садисты, сладострастно мучающие своих героев. И никогда не упустят возможности узнать, что реальный человек при этом чувствует.
Из диалога с Акуниным-Чхартишвили2:
Г.Ч. … вопрос, который очень не хочется задавать. Но он волнует многих, поэтому все-таки спрошу. Были минуты, когда Вы пожалели, что не уехали?
М.Х. А здесь – шизофрения. Одна моя половина жалела еще тогда, когда уезжала, что должен буду вернуться, и жалеет об этом каждый день, проходящий вдали от семьи, от дома. А другая половина – она отвечает за чувство долга, мыслит в категориях порядочности и предательства и не дает существовать спокойно. Может, критерии у меня дурацкие. Может, надо быть гибче. Даже наверное. Но мне уже 45, и они как-то сформировались. Переступить через себя, наверное, смог бы, а вот как жить, переступив, – не знаю. Так что честных ответов два. Да, жалею каждый день. Нет, не жалею, потому что, уехав, не смог бы жить.
Как чётко, безжалостно сказано. Только и думаешь: как хорошо, что мне в жизни не достался такой выбор. И вопрос, почему не уехал, снят полностью – ни убавить, ни прибавить.
В том же году Ходорковский обменялся серией длинных писем с писательницей Людмилой Улицкой. Её интересовало всё: жизнь в тюрьме, бизнес, политика, детство и юность.
Из второго письма Михаила Ходорковского3:
«…с детства хотел стать директором завода… родители всю жизнь работали на заводе, детский сад — заводской, пионерлагерь — заводской, директор завода — везде главный человек.
Мои мама и папа, как я теперь понимаю, весьма не любили советскую власть, но всячески ограждали меня… считая, что иначе испортят мне жизнь. И я вырос “правоверным” комсомольцем безо всяких сомнений в том, кто друзья и кто — враги.
Выбирая свой путь в жизни, ориентировался не просто на химическое производство, а на оборонное направление, т.к. считал, что самое главное — защита от “внешних врагов”.
Комсомольская работа в институте была, конечно, не проявлением политического призвания, а стремлением к лидерству. Собственно, я никогда идеологией не занимался…. Когда после института меня распределили в министерство… был крайне огорчен, т.к. хотел на завод, и поэтому отпросился в райком комсомола, чтобы не идти на три года в министерство».
«Правоверный комсомолец» - в восьмидесятых?! В то время я верила в них не больше, чем в привидения. Мой отец был профессором Ленинградского Политеха. И единственным – на весь огромный институт (самый большой технический вуз страны) – беспартийным завкафедрой. Каждый год ему предлагали «вступить». Он неизменно отвечал, что не чувствует себя достойным. За границу ни разу не ездил, хотя возможности были: «я в эту райкомовскую комиссию даже соваться не хочу, не удержусь - скажу там что-нибудь не то».
В детстве меня, конечно, тоже «ограждали». Но помню своё – ещё до школы, лет в шесть – убеждение, что в партию «правильные» люди, «такие, как мы», не вступают, но вслух об этом говорить не принято. Источник подобных установок терялся в тумане, видимо, что-то засело в подсознании ещё с младенческого возраста.
В пионеры, правда, вступала с удовольствием. А вот в комсомол – уже чисто формально (отец, кстати, комсомольцем вообще не был). На втором курсе меня выдвинули (и тут же выбрали) в комитет комсомола факультета. Я отказалась с нескрываемым возмущением – представить себя там могла только в страшном сне. После короткого, но бурного скандала меня оставили в покое.
«Комсомольских деятелей» тихо презирали. Считалось, что туда идут лишь интеллектуально убогие. Не способные ни на что, кроме лести, вранья и пустого «идеологического» трёпа.
Позже, повзрослев и набравшись опыта, я поняла, что всё не так просто. Что не все «партийные» заняты чисто партийной карьерой. Что есть прекрасные люди с не таким, как у «нас», типом личности, рождённые для того, чтоб вокруг них «всё вертелось». Что плановая экономика тоже кем-то организуется, а по законам «совка» организаторы непременно должны быть в партии.
«…о лидерстве и карьеризме… вещи разные. Карьера, в плохом смысле, — это вверх по ступенькам бюрократической лестницы, подхалимничая и пресмыкаясь. Да, таков путь большинства “успешных людей”. Так можно было стать вторым секретарем, заместителем директора завода, начальником управления и даже заместителем министра. Но не “линейным руководителем” — начальником цеха, директором завода. Туда ставили других. Лидеров. И терпели их, т.к. карьеристы на линейных постах “валили” дело. А за дело был спрос... Это было такое же место для “иных”, как наука. Только “иных” в другом смысле: политически правоверных, но “плохо гнущихся”».3
Я называла таких «люди-векторы». Стрелка, направленная на что-то конкретное. Напор и некоторая «одномерность». Как правило – куча энергии, честность и обострённое чувство долга. И – плохая восприимчивость ко всему, лежащему в стороне от «направления вектора».
Такие люди не умеют рассуждать отвлечённо. Мысль у них намертво связана с действием. Поэтому все «лишние» мысли блокируются. Или вообще не возникают – благодаря какому-то очень глубокому механизму самосохранения.
Идеология? Она придаёт смысл движению. Надо, чтоб она была – хотя бы в виде «чёрного ящика»: как внутри устроена – неважно.
На таких держалась вся «совковая» экономика, лишённая нормальных материальных стимулов (ведь советские деньги, в сущности, деньгами не являлись).
Как сказал советский писатель-геолог Олег Куваев о своей знаменитой повести «Территория»: «…история эта – о людях, для которых работа стала религией. Со всеми вытекающими отсюда последствиями: кодексом порядочности, жестокостью, максимализмом и божьим светом в душе».
Такие люди «обречены» на оптимизм в любой ситуации: пессимизм и скепсис, несовместимые с действием, для них просто смертельны.
В том же 2008 году Михаил Ходорковский начал переписку с ещё одним писателем – на этот раз по своей инициативе: с тогда ещё живым классиком Борисом Стругацким. Они беседовали о судьбах мира и будущем России4.
Переписка оказалась очень интересной – со всех точек зрения. Я здесь даже не буду касаться содержания – желающие прочтут. Поражает – при сопоставимом масштабе собеседников и искреннем желании понять друг друга – различие исходных аксиом-установок. Они словно существуют в разных пространствах.
С одной стороны – молодой «кризисный менеджер», «человек-вектор» самого высшего уровня, в расцвете сил оторванный от своего дела и в мыслях прикидывающий, как бы управиться уже не со своей гигантской фирмой, а со всем земным шаром, - да так, чтобы каждому (а России – всё-таки в первую очередь!) хватило и энергии, и свободы, и безопасности. Человек, отчаянно нуждающийся в светлом будущем – хотя бы в далёкой перспективе – и уверенный, что самой активной и образованной части человечества надо только хорошенько понять ситуацию, повести себя правильно – и все кризисы пусть не сразу, но отступят. Вопрос «что делать?» - рвётся с каждой страницы его писем.
С другой - мудрый пожилой человек, чьим делом всю жизнь были слова и раздумья, почти завершивший свою земную миссию и понимающий, что сделать-то мы, в сущности, ничего не можем, что путь человечества определён законами, не подвластными воле отдельных его членов, что одна живая клетка не может повлиять на судьбу всего организма, даже обладая властью, разумом и организаторскими талантами. Что пресловутая «спираль развития» заметно меняет направление даже на протяжении одной человеческой жизни – и то, что было впереди, оказывается сбоку. Старик, вполне обходящийся без веры в светлое будущее – тем более что его личное будущее в момент переписки, как оказалось, вмещалось в неполные четыре года…
И вот, наконец, осенью 2012 года вышла книга – «Тюрьма и воля», созданная по переписке. Авторы – Михаил Ходорковский и Наталия Геворкян, журналистка из «Коммерсанта», 12 лет назад выпустившая первую книгу-интервью про Путина.
Книга создана по принципу слоёного пирога: чётные главы писала Геворкян, нечётные - Ходорковский. Геворкян пишет о «деле Юкоса» - большей частью то, что следящие за ним знают и так – и, что очень важно, даёт слово множеству людей, как-то связанных с этой историей. Ходорковский пишет о себе, своём деле и своей жизни.
Вот – 1987 год, первый выбор 24-летнего комсомольца5:
«…секретарь парткома…. подошел побеседовать. Говорит: ты выбирай — либо будешь секретарем комитета комсомола, либо «твои хозрасчетные штучки». Я — в омут с головой, дрожащим голосом: «Хозрасчетные штучки». Он посмотрел на меня, как на придурка…. Через несколько месяцев я ушел в НТТМ6».
НТТМ тогда получили право переводить советский «безнал» в наличные рубли. Мы тоже этим пользовались – так, по мелочи. Директор ближайшего НТТМ, молодой парень-спортсмен, пару лет проработал в нашем институте, прежде чем уйти в комсомольское начальство. После разбогател, конечно. Баллотировался в депутаты. И умер, не дожив до сорока – кажется, от сердечного приступа.
Снимались советские запреты. Открывались возможности – какие, не понимал никто. Надо было изобретать способы действия в новых условиях. Молодым, не испорченным советскими стереотипами, это было легче. И занятие захватывающее – куда интереснее, чем комсомольские взносы собирать.
Через год НТТМ Ходорковского стал самым крупным в стране. Тогда же они основали свой коммерческий банк – чтобы получать кредиты. Ещё через год предприятие отделилось от райкома комсомола. Тогда уже стала складываться команда, впоследствии купившая «Юкос». Ребята делали деньги на крушении цивилизации, как известный персонаж «Унесённых ветром». Крушение ещё не было очевидным, но сама цивилизация впечатляла. Это тебе не Конфедерация Южных штатов.
При всяком крушении большинство теряет, а кто-то выигрывает. Так уж мир устроен...
О стиле тогдашней работы Ходорковского рассказал Михаил Брудно, пришедший в команду в самый первый год, вместе с Леонидом Невзлиным7:
«Он все время замахивался куда-то… Только где-то освоимся, только нам стало комфортно, только начинали понимать, зачем мы здесь и что делать дальше, — и тут он: все бросаем, пошли дальше. Куда? Почему? Нет, фигня, все бросай, пошли дальше. И так это с определенной периодичностью происходило. Сделали банк, только разобрались и поняли, как с этим надо обращаться (а это произошло совсем не сразу), как началась приватизация. Все! Бросаем банк пошли в приватизацию, пошли предприятия покупать. Какие предприятия? Что мы с этим будем дальше делать? …А здесь все налажено, присижено, притоптано. Ну куда, зачем? Нет, все, пошли дальше. И шли. Нам было наплевать — мы не боялись потерять заработанное. Почему не боялись? Черт его знает. Мы готовы были рисковать всем. Ходорковский же всегда рисковал всем. В плане денег. Всегда и всем. В его идеи никто особо не верил. Но, во-первых, мы не верили и в предыдущие его идеи, а они тем не менее работали».
Не могу не привести одну сентенцию, принадлежащую уже самому Ходорковскому, из воспоминаний об этом времени, - на мой взгляд, совершенно восхитительную5:
«Нужны были новые идеи. И они пришли с неожиданной стороны — от женщины».
Фраза, достойная Черномырдина. Но – ведь источник идей не забыт через столько лет. А очень многие забывают - в ту самую секунду, как начинают эти идеи использовать.
«Я рассматривал бизнес как игру» - напишет Ходорковский почти двадцать лет спустя3.
А потом был август девяносто первого.
Нас он застал на даче, в Псковской области. Помню разговоры соседей: «Поздравляю с переворотом!» «Теперь, наверно, продукты появятся…» «Продукты – да, появятся».
Магазины к тому времени опустели совершенно. Любое изменение их содержания могло происходить только в одну сторону.
Мы сидели вокруг приёмника, слушали разнообразные сообщения и ещё более разнообразные комментарии. Юрий Афанасьев на «Свободе» вещал что-то уныло-безнадёжное о реакции, которая вернулась – может быть, ещё на семьдесят лет.
- Что за ерунду он несёт! – кричал старший сын, тогда шестнадцатилетний, возбуждённо бегая по веранде. – Да они и недели там не просидят!
Взрослые его уверенности не разделяли, но через три дня оказалось, что он был прав.
- Я любую ситуацию могу проанализировать, - сообщил он скромно. У меня своя методика.
В тот же день я поехала в город. Когда садилась в поезд, меня уже слегка трясло. В городе затрясло по-настоящему… Закрытые магазины и почтовые отделения, толпы ничего не понимающего народа у станций метро – и что-то дикое из Москвы по телевизору.
Пыталась понять – чего, собственно, боюсь? Оказалось, больше всего – морального поражения противников ГКЧП, с которыми отождествляла себя: что они растеряются, подчинятся силе, поведут себя недостойно. Как будто ждёшь испытания, где от тебя ничего не зависит, но результаты весьма чувствительны. Чего-то вроде операции без наркоза. Но там боишься чужой ошибки и собственной слабости. Здесь и то, и другое могло быть только чужим, но очень остро воспринималось, как своё. Словно все противники переворота вдруг стали единым организмом.
Первое, что я увидела на следующий день, добравшись до Исаакиевской площади, были спокойные, деловитые ребята-милиционеры: они валили набок вагон-бытовку, сооружая баррикады у Мариинского дворца. Потом – миллионный митинг на Дворцовой, речь Анатолия Собчака, много других ярких выступлений... И радостное удивление: оказывается, люди, когда их много, действительно могут что-то изменить! Я прожила в «совке» почти сорок лет и была уверена, что всё, исходящее от власти, неотменимо, как дождь и снег. Впрочем, танки до Питера так и не дошли.
Через два дня, 22 августа, моя бабушка, которой именно в этот день исполнилось девяносто три года, следила по телевизору за колоннами московских победителей. В особо патетических местах она вскидывала вверх кулак в каком-то самоизобретённом торжествующем жесте. Выступали Ельцин и Бурбулис. Хоронили погибших. Александр Градский пел: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»
И неважно, к чему всё пришло в конце концов. Главное – это было. Ощущение своей победы, её возможности. Революция в сознании.
Михаил Ходорковский все эти три дня провёл в Белом доме8:
«Конечно, было страшно. Мы же офицеры, военные специалисты. Я лично прекрасно представлял себе то, что может случиться.… Признаюсь — автомат в руки не взял. Умереть был готов. Убивать — наверное, нет, хотя, здраво рассуждая, вряд ли бы и получилось, если бы штурм начался».
«Я, с одной стороны, был за реформы, с другой — понимал, что партия против, и ощущал себя ее частью. В этой ситуации то, где оказались «свои», стало критическим для принятия решения…. Я совершенно не верил в победу.… А 21-го, когда все стало ясно, я, вернувшись домой из Белого дома, написал заявление в свой Свердловский РК КПСС и отправил им свой партбилет. И написал я им, что выхожу, поскольку они даже переворот сделать не сумели».
Мотивировка - блеск! Но однозначной позиции всё-таки не было. А на выбор, несомненно, повлияла личность Бориса Ельцина.
«Если говорить о Борисе Николаевиче, то я не могу быть беспристрастным. Понимаю все его недостатки…. Но Борис Николаевич был фигурой. Глыбой. Настоящий русский царь со всеми плюсами и минусами данной ипостаси. Он сделал много хорошего и много плохого. Чего больше — не мне судить….. Когда мы познакомились, мне было 23. И я хочу сохранить те свои воспоминания. Он уже умер, и это никому не мешает»3.
Да, Ельцин был личностью. Кроме силы и её всегдашнего спутника – великодушия – он обладал звериной способностью выпутываться из самых безнадёжных ситуаций. «Слишком русский» - сказал о нём Солженицын. Это очень русская черта – совершать чудеса в критический момент, «засыпая» при отсутствии мобилизующих факторов (я и в себе её ощущаю).
Россия – страна сказочная. Слова «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» надо понимать в самом прямом смысле. Вся история её двадцатого века (о более далёких веках судить не берусь) набита фольклорными сюжетами. Когда-то я развлекалась, мысленно подбирая известным людям соответствующих фольклорных героев. Ельцин – ещё в конце восьмидесятых - получил у меня статус «богатыря». Я восхищалась им, безусловно предпочитая «соглашателю» Горбачёву.
Но заметьте: в русских былинах ни один богатырь не приходит к власти. Задачи у них совершенно другие.
Ельцин – пришёл. Как истинный богатырь, народный герой, победив противников силой духа. И через два года расстрелял танками собственный парламент.
Девяносто третий год антисимметричен девяносто первому. Там взлёт – здесь, если не провал, то надлом. Изменение знака производной – она стала отрицательной. И странное, чуть не мистическое совпадение «мизансцен»: расстреляли танками то самое здание, которое два года назад с риском для жизни защищали от тех же танков! Напиши такое в романе – скажут: перебор, натяжка, слишком символично. Но жизнь круче любого романа. Особенно в России.
Всё остальное уже было следствием. И преступная – во всех отношениях – война в Чечне, и сомнительные выборы 96 года, и приход к власти Путина. И то, что мы имеем сейчас.
Интересно, было ли где-нибудь такое раньше – расстрел парламентского здания танками в центре столицы? В мирное время, своими же танками? До сих пор не могу забыть полную дикость тогдашней телевизионной картинки. Ну какая после этого демократия?
Именно тогда, в 93-ем, до меня дошёл смысл известного латинского изречения, раньше казавшегося верхом идиотизма: «Пусть мир погибнет, но торжествует закон». Эта фраза мудро учитывает ограниченность человеческого разума. Отражает принципиальную невозможность понять, что спасает, а что губит мир. И выручает – именно в таких случаях, когда в каждой из противоборствующих групп убеждены, что «мы» спасаем, а «они» губят. Выход из подобного тупика один: строгое, до педантизма, следование букве закона. А иначе – танки в центре мирного города и штурм здания парламента.
Дело в том, что для работающей демократии мало разделения властей и регулярных выборов. Без основы это всё превращается в фикцию. А основа – всеобщее, поколениями воспитанное уважение к закону. То, чего в России никогда не было. А без этого – попытки лететь с одним крылом. Картонный макет вместо работающей машины.
Можно сколько угодно рассуждать о судьбах мира, но на уровне власти есть только два действенных фактора: если не закон – то инстинкт. Третьего не дано.
В 96-ом году, когда призывы «голосовать сердцем» раздавались со всех сторон, старший сын, ещё школьником с ходу предсказавший быстрый крах ГКЧП, очень серьёзно сказал:
- Я буду голосовать за Зюганова. Власть должна смениться сейчас, это последний шанс. А то демократия так и не заработает.
Я понимала, что он прав. Но голосовать за Зюганова не хотелось. Ельцин уже давно не вызывал восхищения, но был всё же симпатичнее. Я пошла на компромисс, проголосовав «против всех». Не очень задумываясь о том, что смену власти в любом случае не допустят.
Слушая страшилки про «возврат коммунизма», без конца тогда повторяемые, я думала: ну чего испугались? Слова «коммунистическая»? Ведь думающему человеку ясно, что КПРФ – не КПСС, что полностью возродить советскую систему невозможно в принципе, что на тотальную национализацию они не пойдут – слишком опасно. Что ортодоксальная риторика - это одно, а жизнь – другое. Наконец, в постсоциалистической Восточной Европе уже приходили к власти люди, называющие себя коммунистами, и мир почему-то не рухнул.
Но так можно рассуждать, не имея частной собственности. Во всяком случае, крупной. Олигархи чувствовали себя иначе: они действительно могли пострадать.
«…для нас победа коммунистов уже означала практически смерть. Решение было однозначным: Ельцин должен победить, но и отмену выборов допускать нельзя»8.
То есть заранее было решено, что выборы должны быть. Но не для выбора, а для декорации. Вам это ничего не напоминает?
Когда люди чувствуют опасность – они защищаются. Просто из элементарного инстинкта самосохранения. Всеми способами, какие считают для себя допустимыми. И это нормально.
Но что ж вы теперь от Путина хотите…
Кстати, интересно – а как тогда голоса считали? Конечно, не так, как в декабре 11-го – для такого условий не было. Но у меня нет уверенности, что вполне честно. Да и дело-то, по большому счёту, не в этом.
Ходорковский пишет:
«…может, и стоило тогда отступить, дать коммунистам устроить кризис ... Зюганов бы не справился с ситуацией… откат назад был бы недолгим и неглубоким, зато, может быть, удалось бы сохранить демократические основы общества и государства в обмен на снижение темпа экономических реформ…. Не знаю»8.
Это - пятнадцать лет спустя. Из тюрьмы…
Значительную часть книги «Тюрьма и воля» занимает экономика: коммерческие проекты группы «МЕНАТЕП», выросшей из того самого НТТМ, что был создан в 1987 году при Фрунзенском райкоме комсомола.
Банковские операции, невероятно выгодные в начале девяностых. Приватизация – сначала ваучерная, потом денежная. Работа в промышленности, с бывшими советскими предприятиями. Наконец – залоговые аукционы и приобретение нефтяной компании «Юкос».
Тема очень большая, и в данной статье мы не будем подробно её рассматривать. Приведу лишь несколько ключевых цитат – для общей картины.
Ходорковский: «Проекты покупки заводов нам приносили сами директора, находившиеся в отчаянии из-за кучи свалившихся на них проблем. Мы сами не искали…. Проектов в разы больше, чем мы были способны переварить»9.
«У нас была всего пара неудач, остальные заводы мы вытянули. То есть вывели на рентабельность. Не развалили. А брали всегда в тяжелейшем состоянии. Других случаев не было»9.
Леонид Невзлин: «…на момент образования «Роспрома» (у нас) было около 100 предпри-ятий! Миша любил, когда было много работы…. У нас же был и Волжский трубный завод, и «Ависма», чего только не было»10.
Ходорковский: «…мне… принадлежала вся отрасль производства стройматериалов г. Москвы, ряд металлургических заводов, тот же пресловутый «Апатит»»3.
«В «высшей лиге» играло от силы два десятка игроков. Больше просто не было. А список предприятий, например, для «залоговых аукционов» был 800 позиций. У нас всех вместе сил хватило, по-моему, на 70»3.
«…я рассматривал бизнес как игру. Только игру. Где надо (хочется) победить, но и проигрыш — не проблема»3.
Прочитала я всё это и представила…. Нашу всё ещё самую большую в мире территорию – в виде этакого гигантского игорного стола. А вокруг – двадцать в основном ещё совсем молодых людей, немыслимым историческим кульбитом закинутых в «высшую лигу». А на столе – 800 – чего? Карт? Фишек? В общем, чего-то игрального. Но с каждой намертво связаны судьбы десятков тысяч людей…
От этой картинки мне стало очень не по себе.
Как лет тридцать назад, когда я, сокращая путь от автобуса до электрички, шла, как всегда, напрямик, через запасные пути, забитые длиннющими товарными составами. Обычно они стояли там подолгу, с давно отцепленными локомотивами. Но в тот раз, едва вынырнув из-под очередного вагона, я ощутила за плечом какое-то движение – состав плавно, бесшумно тронулся и бодро покатил в сторону города. Видно, притормозил на час, не больше (долго простоявшие составы стартуют тяжело, не сразу, с волнообразным лязгом натягивая сцепки). Я спокойно пошла дальше, но дней через пять застыла на людной улице, внезапно представив – с ясностью, достойной лучшего применения – то, что произошло бы, тронься поезд на какую-то секунду раньше.
Образ весёлого игорного столика размером с одну восьмую часть земной суши вызвал примерно такой же холодок жути. Хотя прошло не пять дней, а почти двадцать лет.
Наталия Геворкян посвятила целую главу пресловутым залоговым аукционам, о которых уже столько понаписано. Да, они не были аукционами даже по форме – когда возможных участников так мало, любой аукцион неизбежно превратится в междусобойчик. А по сути - это была раздача огромных кусков госсобственности в обмен на поддержку на выборах. Тем немногим, кто мог бы с ней справиться.
Как пишет Наталия Геворкян, «Именно в 1995–1996 годах возникла смычка бизнеса и власти. Именно после залоговых аукционов… группа бизнесменов, сделавшая ставку на Ельцина… стала с полным правом называться олигархами»10.
Она цитирует слова Егора Гайдара, сказанные 11 лет спустя:
«Перед залоговыми аукционами в российском правительстве обсуждался вопрос о том, что мы будем делать, когда…. Россия перестанет быть экспортером нефти…. Это планировалось на 2000 год…. Вот когда мы приватизировали нефтяную отрасль, в том числе с помощью залоговых аукционов, у нас возникла другая проблема: что делать с таким быстрым ростом добычи нефти, которая создает нам проблемы, скажем, в переговорах с ОПЕК…. Мне не нравится, как были проведены залоговые аукционы. Но результатом их стало то, что мы от экономики, в которой нефтедобыча стремительными темпами падает…. перешли в экономику, где нефтедобыча стремительными темпами растет. Вплоть до „дела ЮКОСа“ После того как мы решили ренационализировать часть нефтяной отрасли, проблема с ОПЕК исчезла, потому что темпы роста нефтедобычи упали в пять раз»11.
В XXI веке Россия существует за счёт экспорта нефти. Выходит - мы все живём тем, что было заложено именно тогда, на «неправильных» залоговых аукционах.
А вот – голоса друзей Ходорковского, акционеров группы МЕНАТЕП:
Михаил Брудно: «Каждая добытая тонна нефти приносила убытки. Платон Лебедев тогда вопил: я не хочу добывать нефть, я хочу покупать ее где-нибудь, будет дешевле. В те времена вокруг нефтянки плохо пахло. Вообще все тогда плохо пахло, а вокруг нефтянки еще хуже…. Мне казалось, что это болото, которое утянет все…. А потом возражать стало бессмысленно, все равно зарядились на покупку. Ходорковский очень хотел. Ему нужен был масштаб, а ЮКОС — это принципиально иной масштаб»10.
Владимир Дубов: «Там было долгов прямых… за триллион рублей. И столько же по налогам. Все это вместе делало стоимость компании отрицательной. Сейчас бы запасы оценивались. А тогда до запасов можно было не дожить…. Это была не рыночная оценка, но абсолютно адекватная реальной ситуации. И значительная часть нашей команды была против: купить банкрота, взять на себя все его долги, заплатив за него больше денег, чем вообще можно было себе представить…. Риски, что Юганск нас повалит, были очень велики»10.
Цитата из главы, написанной Ходорковским – для иллюстрации того, какой «масштаб» он получил на тридцать третьем году жизни:
«…город Нефтеюганск — не единственный и даже не самый большой город, где ЮКОС был градообразующим предприятием. Да, там добывалось 60 % нефти компании, но еще 40 % — в Самарском регионе, и там же она перерабатывалась, а крупные (тысячи сотрудников) сбытовые подразделения находились еще в девяти регионах. Города Новокуйбышевск, Сызрань и целый ряд более мелких населенных пунктов зависели от бесперебойной работы ЮКОСа…. зависела вся транспортная инфраструктура и треть котельных девяти областей России. Мы начали интеграцию ВНК (это еще несколько крупных населенных пунктов и более 40 000 сотрудников), а затем — Ангарская нефтехимическая компания (еще один крупный город — Ангарск, еще одно гигантское предприятие, еще целый ряд регионов, инфраструктурное благополучие которых зависело от нас)»12.
Владимир Дубов: «Над Ходорковским в первое время подсмеивались, когда он по скважинам лазал. А потом стало не до смеха, когда он вызвал начальника и спросил: ты закупал спецодежду? И весь отдел полетел…. В итоге наша спецодежда была один в один как та, которую Норвегия использует на платформах в Ледовитом океане. Смеяться перестали. Они же видели, что Ходорковский с ними на скважинах крутился восемь часов, а потом приезжал и еще столько же работал в офисе. Довольно быстро к нему изменилось отношение»13.
Наталия Геворкян даёт слово Михаилу Хархардину – заместителю главы администрации Ханты-Мансийска, естественному «противнику» Ходорковского. Город и компания не могли друг без друга, но их интересы часто не совпадали. Хархардин говорит о «молодой наглости» Ходорковского, которая проявлялась во всём. О том, что он сразу скинул с компании-банкрота всю «социалку» - детсады и больницы. Что избавился от убыточных скважин: «Компании это выгодно, а что там будет с людьми, меня не интересует».
Но тут же добавляет: «Дело не в лощеных московских банкирах…. наши нефтяные генералы, они не менее лощеные были, не менее наглые. Но менее умные. А по тем временам не извращенный по-советски ум был большой редкостью»13.
И ещё: «В нём (Ходорковском) было абсолютное бесстрашие».
Это бесстрашие (если не сказать – авантюризм) проявилось при покупке Восточной нефтяной компании.
Наталия Геворкян: «Мне до сих пор не понятно, как, будучи еще в процессе сложного выгребания ЮКОСа из долгов и структуризации компании, он решился на покупку ВНК …. Ходорковский рисковал — и делал рывок вперед, хотя всякий раз мог потерять все. Его друзья смеются, когда я спрашиваю: «А вы никогда не хватались за голову и не говорили себе: „Блин, во что мы ввязались“?», потому что в этом состоянии они прожили большую часть своей жизни в бизнесе»13.
Михаил Брудно: «Я был против покупки ВНК. 1998 год стал совершенно страшным. Мы из-за долгов, связанных с покупкой ВНК, абсолютно висели на сопле…. То, что ВНК нас не утопила, — это удача, так фишка легла, Бог так захотел. Это было совершенно неочевидно…. Выжили. Он оказался прав. А не выжили бы — я оказался бы прав. Какая разница? Ему важно было выслушать мнения и принять решение. А дальше делаем, как сказал…. Этот год ему очень тяжело дался…. несколько раз он был на грани отчаяния. Это было видно»13.
1998 году посвящена целая глава в книге.
О причинах дефолта писали много: пирамида ГКО, кризис на азиатских рынках, ошибки правительства. Год спустя, в 99 году, вышла статья Юлии Латыниной, посвящённая дефолту, ЮКОСУ и олигархам14. Приведу из неё две строчки:
«“Государство всех кинуло”, — горько жалуются олигархи в обширных интервью “Коммерсанту”. Конечно, кинуло. Обещало дать содрать с себя четыре шкуры, а подохло, когда сдирали третью».
Не знаю, какова доля правды в этой весьма ядовитой фразе. Но вряд ли эта доля равна нулю.
Журналист Аркадий Островский оказавшийся в Нефтеюганске в октябре 1998, писал о разрухе на промыслах, об отсутствии радиосвязи с участками, об отключённом – за неуплату – телефоне в управлении компании. И о пустых магазинах, голодных людях, осаждающих отделение банка. «Кляли Ходорковского на чём свет стоит… Ненависть к нему зашкаливала13.
«…я рассматривал бизнес как игру…. Игру, где сотни тысяч людей приходили утром на работу, чтобы поиграть вместе со мной. А вечером уходили к своим делам и заботам, со мной не связанным»3.
Это слова из переписки Ходорковского с Людмилой Улицкой. Очень, по-моему, важные. Потому я и привожу их – в разном контексте - уже третий раз.
«И вот 1998 год. Сначала весело — переживем! А потом — август. Катастрофа. Цена на нефть 8 долларов за баррель, себестоимость — 12 долларов за баррель. И нет денег, чтобы отдать долги, и нет денег на зарплату. А людям реально нечего жрать, и это — моя личная ответственность. А нефть внутри страны никто не покупает, на экспорт труба забита. Никто не платит. Банки-кредиторы грозят заблокировать счета за рубежом. В России бан-ки просто не проводят платежи»3.
Доигрались…
Прежде чем цитировать дальше, приведу – из той же книги – оценки некоторых особенностей личности Михаила Ходорковского.
Михаил Хархардин: «Есть такие люди, у которых сентиментальность не играет никакой роли. И прагматизм срабатывает даже не на 100, а на 120 %. Вот он из таких»13.
Антон Дрель, адвокат Ходорковского: «У него очень высокий, почти недосягаемый порог чувствительности»15.
Ходорковский: «Окружающие считают меня безэмоциональным. Человеком-компьютером. Возможно, где-то это и так. Порог эмоционального возбуждения у меня действительно необычно высок»16.
А теперь снова – про кризис 98 года:
«Приезжаешь на “вахту” — люди не орут, не бастуют — понимают. Просто в обморок падают от голода. Особенно молодежь, у кого своего хозяйства нет или дети маленькие. А больницы… Мы ведь и лекарства покупали, и на лечение отправляли, а здесь — денег нет. И, главное, — эти понимающие лица. Люди, которые просто говорят: “А мы, мол, ничего хорошего и не ждали. Благодарны уже за то, что приехали, разговариваете. Мы потерпим…”. Забастовок с августа 1998 года не было вообще.»3.
«Собрал представителей трудовых коллективов и все как есть им рассказал. И попросил проголосовать за сокращение зарплаты на 30 %. Это решение было необходимым…. Проголосовали, конечно, не единогласно, но необходимым большинством и во всех подразделениях. После этого представители поехали в свои трудовые коллективы, а я — в те, где ситуация была взрывоопасной»17.
«И я нашел поддержку. Реальную, выстраданную поддержку. Люди поняли, что я у них прошу и чем это для них обернется. Но они мне поверили, пошли навстречу. Хотя, честно говоря, я ожидал, что будут бить. Охране сказал не лезть, поскольку знал: начнется свалка, могут убить, а так есть шанс отделаться синяками…. На каждой вахте, в цехах по 100–150 человек мужиков, нас — пять-семь. У них семьи, зарплата задерживается, материалов нет, план требуют, иначе вообще зарплаты не будет, а здесь говорят, что ставки «режут» на 30 %. Кто виноват? Да вот он, московский управленец...
И так один коллектив за другим. Десятки. Хотелось удавиться…. Я перед людьми на колени готов был встать. Только им не это было нужно»17.
Нет денег, плати тем, что есть – осознанным риском побоев и вот этим желанием удавиться. Которое такой безнадёжный прагматик, безэмоциональный человек-вектор с недосягаемым порогом чувствительности вроде бы вообще испытать не может. Но – испытывал. И наши люди, не ждущие от «начальства» ничего, кроме пренебрежения, это почувствовали. «Плата» была принята.
«Именно тогда я начал понимать, что в России бизнес — не игра. Это судьбы, жизни людей. Глупо, конечно, до 35 лет думать иначе… но на Западе, где люди мобильнее, дело действительно обстоит несколько иначе… я думал так, как думал, а потом повзрослел»17.
Странно – при чём тут Запад? Он же здесь родился, не с Запада приехал. Видимо, особенность «векторного» мышления: только цель, остальное побоку. Мне трудно это понять, как и то, как можно считать «игрой» дело, в котором завязаны чуть ли не миллионы (да хоть бы десятки!) людей. Видимо, так надо – без игры нет развития. Думается даже, что советский социализм погорел именно на этом – на полном отсутствии игрового начала…
Но тут есть ещё одна фишка. В самом конце книги, итожа всё, Ходорковский пишет:
«…именно латынинская статья стала для меня той оплеухой, которую я своевременно получил, когда стал забываться кризис 1998 года. Концовка там резанула. Именно тогда и возникла «Открытая Россия»»18.
Статью, уже упомянутую здесь14, определяли как «наезд на Ходорковского». Но «наездом», учитывая обычный латынинский стиль, её считать трудно. Это скорее предупреждение – не только ему, но и всем «олигархам»: ребята, вы не то делаете. «Резанувшая» фраза звучит так:
«Дело в том, что благодаря олигархам в России была создана не рыночная экономика, в которой бизнесмен, преследующий личное благо, способствует приумножению блага общего, а феодальный строй, в котором власть является высокодоходным финансовым инструментом. Логическим завершением такого строя становится исчезновение десятков ссорящихся олигархов и появление одного суперолигарха, именуемого также диктатором. За термидором обыкновенно следует брюмер, за угасанием рынка — гибель свободы»14
Самое удивительное - даже не то, что это предсказание, сделанное ещё до появления на горизонте Путина, фактически сбылось. Удивительно, что предупреждение было услышано. Слово стало материальной силой. Очередной сказочный сюжет реализовался на родных просторах: мышка вытащила репку (в своё время, вдумавшись в эту сказочку для младенцев, я поразилась глубине её смысла). Мощнейший вектор, двенадцать лет направленный только на победу в бизнес-игре, стал поворачиваться.
Конечно, хватало и других факторов (бабки-дедки-жучки). Преодолев кризис, компания мощно пошла вверх. Привлекла иностранных специалистов. Снизила себестоимость нефти, а тут ещё цены выросли – аж до $17 за баррель (сейчас это странно читать). Но остановиться «вектор» не может: «Акционеры хотели больше дивидендов, но я, контролируя основной пакет, направлял большую часть на развитие. Думаю, Сечин мне, дураку, благодарен»12.
Проекты были грандиозные: освоение Восточной Сибири, труба в Китай. Но мешало сознание собственной уязвимости, зависимости, например, от государственной «Транснефти»: в любой момент, придравшись к чему-нибудь, чиновники могут перекрыть трубу. К тому же стоимость недобытой нефти, а значит – капитализация компании, ну очень зависит от политической ситуации в стране. Наконец – образование деградирует, лет через 20 своих специалистов не останется, что – массово привлекать иностранцев? Это как-то уж совсем неправильно.
«Я вдруг себе живо представил, что лет так через 15, гуляя по этой же дорожке за забором с охраной, мне мои мальчики зададут вопрос: „Папа, у тебя 9 млрд и страна, которая нас ненавидит. Зачем нам это?“ »19
Уезжать Ходорковский не собирался. Оставался сущий пустяк – изменить страну.
«Я не очень понимаю, что такое слабость. Ощущение безысходности? Невозможно что-либо сделать? Обычно я знаю, как обратить ситуацию «в своем интересе». Тогда действую. Даже если действие означает для меня угрозу жизни — места для безысходности нет. Есть риск, есть шанс — выиграл, а если неудача — то что ж, никто и не собирался жить вечно»20.
Он стал вкладывать деньги в образование. Создавать компьютерные классы с интернетом. Обучать журналистов. Поддерживать независимые телеканалы в регионах. Финансировать политические партии, в том числе и коммунистов. Проводить своих людей в Думу (впрочем, последним занимались и другие олигархи). Мечтать о парламентской республике, где власть президента не будет столь безграничной. И делать много чего ещё.
«Я сформулировал для себя внутреннюю идеологему возможности конвертировать деньги в образование и воспитание нового поколения, результатом чего станет осознанный демократический выбор нашего народа»19.
Самое удивительное, что он считал Путина своим сторонником. Во всяком случае, не противником. Хотя в новой-прекрасной России для Путина с его силовой командой просто-напросто не было места. Но Ходорковский был уверен: раз он работает «в интересах страны», а президент и страна – единое целое, то президент должен его поддерживать. Убеждение, мягко говоря, странное. Тем более, что всего семь лет назад сам Ходорковский в составе команды олигархов не допустил победы Зюганова, которая означала бы для них потерю собственности. А для Путина осуществление планов Ходорковского означало в перспективе потерю власти, с которой он в принципе расставаться не собирался. И он действовал, исходя не из «ошибочно понимаемых интересов страны», а из обычного инстинкта самосохранения. Как и олигархи семь лет назад. Правда, методы…. Но уж извините – чему обучены, тем и пользуемся. «Каждый пишет, как он дышит». И борется за власть – тоже.
Ходорковский «по определению» был опасен для Путина. Каждый из них – даже помимо своей воли – создавал среду, смертельную для другого. Они просто не могли существовать в одном пространстве. Преимущество Путина – кроме власти и отсутствия моральных ограничений – было в том, что он всё это понимал с самого начала. А Ходорковский, по-моему, нет. И не только тогда, но и до сих пор.
В одном месте книги он пишет, что они с Путиным очень похожи. Объяснить подобное утверждение можно лишь какой-то сложной формой «стокгольмского синдрома».
Детали восьмимесячного противостояния Кремля и ЮКОСа – от февральского выступления Ходорковского на встрече бизнеса и власти до его октябрьского ареста – описаны много где, и в книге «Тюрьма и воля» тоже - с подробностями, глазами разных людей, в том числе и самого Ходорковского.. Кое-что можно найти и у Панюшкина1. Желающие прочтут и составят мнение о роли Волошина и Абрамовича, о возможных планах Путина, о том, кто чьи интересы отстаивал и кто кого разводил. Мы на этом останавливаться не будем.
Приведу только свидетельства Евгения Киселёва, тогда – Генерального директора телекомпании НТВ. Осенью 2003 года они с Ходорковским встречались дважды.
« Это было в начале сентября 2003 года, за полтора месяца до его ареста…. Он стал мне говорить очень жестким тоном уверенного в своей правоте и грядущей победе человека, что «вот мы ведем войну с силовиками в Кремле», причем Путина он не называл, речь шла о «силовом окружении». В общем, наше дело правое, мы победим. И цель — победа в 2008 году. Он не говорил прямо, что значит «победа», но было очевидно, что имелся в виду приход к власти — может быть, не его личный, но «своих людей». Это произвело на меня сильнейшее впечатление…. Мне это тогда не казалось утопией»20.
« Была и вторая встреча, буквально за несколько дней до ареста…. Ходорковский произвел на меня ровно обратное впечатление, чем на нашей предыдущей встрече. Грустный человек, не излучал никакого оптимизма…. Он бросил такую фразу, которую я запомнил: очень жалко, что мы стоим в полушаге от договоренностей с американцами, и с ChevronTexaco переговоры очень продвинулись, и могли бы очень скоро заключить соглашение об объединении. И это уже была бы другая история, транснациональная компания, абсолютно защищенная от нашей российской власти, но боюсь, не успеем. И он сказал: не себя лично жалко, бог с ним, я верю в свои собственные возможности и готов сегодня в России начать с нуля. Если меня лишат бизнеса, я вас уверяю, начну с нуля и через несколько лет восстановлю свои позиции, в России еще достаточно отраслей, где непаханое поле возможностей. Но страну жалко…. Это была наша последняя встреча, в середине октября 2003 года»20.
«Успеть» они в принципе не могли. Уж объединения с американцами Путин не допустил бы ни в каком случае.
Наталия Геворкян пишет: «Все гадали, сколько времени понадобится Ходорковскому, чтобы договориться — пару недель, месяц? Все отлично знают, как это делается в России и как это делается за деньги и за большие деньги. Все ждали стандартного варианта. А он вошел в клетку»20.
Мог ли договориться, была ли вообще предоставлена такая возможность? Если да - то ему потом пришлось бы жить по путинским правилам. Или немедленно уезжать. Первое – не мог в силу принципов и характера. Второе – не хотел. И ещё надеялся оправдаться. А скорее всего - и возможности такой уже не было, из-за слишком явной его «неприручаемости». Ходорковский ещё удивляется «эмоциональной составляющей», а точнее – плохо скрытой ненависти к себе со стороны Путина. Уж её-то причины ясны как день. Как говорится, ежу понятны.
«Первое судебное заседание в Басманном суде было для меня шоком. Тебя попросту не слышат. Эй, погодите, а обосновать? Может, вы все придумали? Почему ваше слово дороже моего? Почему из-за вашей паранойи я должен сидеть в тюрьме? Твои вопросы никому не интересны. Как и пустая бумажка закона…. С какого-то момента начинаешь понимать: попал в плен к инопланетянам. Они — не враги, не фашисты, просто «чужие», с похожей внешностью. Говорить с ними не о чем»16.
Представляю, каким «чужим» казался он – им. Да и не только им…. Инопланетянин. «Жук в муравейнике», если вспомнить его любимых Стругацких. Убитый в самом конце книги – на всякий случай, за непонятность.
А мне вспомнилась другая повесть Стругацких. Небольшая, незнаменитая и для них не характерная. Бытовая какая-то. С не особо удачным названием «За миллиард лет до конца света». Где всё действие происходит в одной квартире.
Сидит в этой квартире-хрущёвке мнс-астрофизик, пишет формулы в своё удовольствие (в «совке» - чуть не единственная свободная деятельность, где ты сам себе хозяин). И вдруг начинают происходить какие-то странные, нелогичные события. Вроде бы никем сознательно не направляемые. Но неизменно – мешающие ему писать эти самые формулы.
Потом приходит умный сосед и всё объясняет. Оказывается, наш мнс нарушает своими формулами гармонию Вселенной. Вот не должен он их писать – и всё. И Вселенная тупо, неосознанно сопротивляется. Правда, как-то слишком безобидно для своих размеров. Но, может, это только начало?
Ну, мнс'а в хрущёвке Вселенная вряд ли заметила бы. А вот Ходорковский с его ЮКОСом – цель покрупнее. Да мы и на Вселенную претендовать не будем, с нас Истории хватит.
Он что – хочет, чтобы в России стало, как в Европе? Ввести её в Золотой Миллиард? А у Ис-тории - планы другие. Как была Россия сто лет назад сырьевым придатком, так пусть и остаётся. Тогда вывозила хлеб, теперь – нефть. А в промежутке уже успела сыграть свою роль – неблагодарную, тяжёлую, но очень важную. Самую важную за всё время своего существования. Роль противовеса, чужого, Империи зла. Историческая пьеса не может идти без этой роли, но Россия на ней уже выдохлась. Теперь пусть эту роль возьмут другие, например, мусульмане. Но и в Золотой Миллиард лезть нечего, там все места заняты. Он ведь сам по себе, без трёх-четырёх «незолотых», существовать не может.
Так что все эти фантастические суды, нелогичные, избыточные действия власти – просто тупое сопротивление Истории. А Путин с Сечиным – так, орудия.
Кстати, мнс из повести всё-таки бросает писать свои формулы. Но его бумаги берёт умный сосед. И уезжает куда-то в горы – видимо, полагая, что там Вселенная его не достанет.
О тюрьме Ходорковский пишет сухо, аналитически. О себе в тюрьме – скупо, «без эмоций». Например, как в Краснокаменске – второй раз в жизни – держал смертельную «сухую» голодовку: «Преимущество такой голодовки — она заставляет быстро решать вопрос. Риск с третьего дня. Больше 10 почти никто не живет…. Очень тяжело. Видимо, здоровье уже не то. На четвертый день не могу ходить»16. Всё.
Иногда сам удивляется своей психологической устойчивости: «На «зоне» ножом ударили ночью — думал, что спать не буду. Так на следующую ночь лег на тот же матрац, от крови не отстиранный, и заснул как младенец»5.
И – чуть ли не единственный абзац во всей книге, который по-настоящему тяжело читать, где боль не скрыта:
«То, что будет падение в каком-то виде, — знал, предвидел…. Я всегда шел «через кризис». То, что будет так жестоко, — не предвидел никто…. Свою вину перед теми, кто «не подписывался»21, ощущаю постоянно. Оправдание одно — я действительно не верил, что такое возможно. Не предполагал, что правил не будет настолько. Что репрессии будут настолько заведомо избыточными. Мне действительно горько. Стоит ли цель цены? Не стоит так вопрос. Иную жизнь мог бы жить иной человек. Адекватен ли я? Соответствую ли норме? Не знаю. Оценку дадут другие»22.
«Я - человек идеи» - сказал Михаил Ходорковский в Последнем Слове второго процесса.
Понятно, когда кто-то рискует много потерять, всё же рассчитывая на выигрыш: пан или пропал. А влезать в ситуацию, где «пана» вовсе не предусмотрено, ради каких-то идей - вроде как занятие для не вписавшихся в систему неудачников.
Но почему люди, добравшиеся в своём положении до пика, вершины – вдруг начинают делать то, что ведёт к потере всего достигнутого? Причём – везунчики, покорившие свои вершины очень рано, с нерастраченными силами.
Как Андрей Сахаров, в тридцать два года – академик и Герой Соцтруда. Как Михаил Ходорковский, в те же тридцать два получивший свой «масштаб» в виде Юкоса, а в тридцать восемь ставший самым богатым человеком России.
Но такое – хоть и редко – происходило во всей человеческой истории. Причём даже в те времена, когда само понятие «идея» ещё не имело современного смысла.
Зачем сын Фемиды – вещий титан Прометей - принёс людям огонь?
Началось, наверно, с игры.
«Забавные людишки. А как на нас похожи! Только глупые и смертные. Интересно, а научить их чему-то можно? Хотя бы счёту…. О! Как быстро всё поняли! А домик построить смогут? А дорогу найти по звёздам?»
«Эй, Прометей, ты что-то заигрался. Столько людей развёл - плюнуть некуда».
«Привет, Зевс! Да ты взгляни, какие они прикольные! И умницы, и умелые. Я уверен – с огнём тоже справятся!»
«Что? Огонь? И думать не смей! Они у тебя и так обнаглели. А с огнём и вовсе возомнят о себе».
«Но без огня им нельзя! Хоть какая-то защита. Они же слабые и смертные, от чего угодно погибнуть могут. Вообще без людей останемся».
«Ну и что – без них даже лучше».
«Нет! Я хочу, чтобы они жили. Хочу их дальше учить. Они ещё столько интересного сделают!».
«Не спорь со мной, Прометей. Пожалеешь».
«А вот угрожать мне не надо! Я в своём праве. По закону…»
Но законов у бессмертных, похоже, не было. А то, что было, применялось весьма избирательно.
Ну, а дальше – на принцип. До полной безжалостности к себе.
…Лёжа с пронзённой грудью на голой скале, в крови и вони, и каждое утро – с неизменным нарастающим ужасом – слыша свист крыльев отвратительного орла, он редко вспоминал про людей. Смертные почти забыли его. Но в конце концов один из них, шатаясь по свету, зачем-то добрёл до Кавказских гор – и метко пустил в ненавистного орла стрелу, обожжённую тем самым огнём, что много веков назад всё-таки получили его предки.
Мы живём в сказочной стране. Российские фольклорные сюжеты благополучно перебрались из двадцатого века в век двадцать первый. Все - от «Репки» до эпоса.
Невероятный жизненный путь Михаила Ходорковского – это и есть современный российский эпос. Ещё не завершившийся.
Чем он закончится, мы не знаем - благодаря тому же Прометею. В своё время титан-бунтарь лишил смертных дара предвидения, посчитав, что людям лучше не знать своё будущее.
И был, наверно, прав.
_________________________________________________________________________________
1 В. Панюшкин. Михаил Ходорковский. Узник тишины. ИД «Секрет фирмы» Москва 2006
2 «Esquire» Октябрь 2008 г.
3 «Знамя» 2009 г. №10
4 Новая Газета, 2009 г., №41-43 (http://www.echo.msk.ru/blog/novaya_gazeta/953294-echo/).
5 М. Ходорковский, Н. Геворкян. Тюрьма и воля. М. Говард Рорк, 2012. Глава 3
6 Центр Научно-технического творчества молодёжи
7 М. Ходорковский, Н. Геворкян. Тюрьма и воля. М. Говард Рорк, 2012. Глава 4
8 Там же, Глава 5
9 Там же, Глава 7
10 Там же, Глава 8
11 Ольга Романова. Егор Гайдар об эпохе Ельцина // The New Times, 24.04.2007.
12 М. Ходорковский, Н. Геворкян. Тюрьма и воля. М. Говард Рорк, 2012. Глава 9
13 Там же, Глава 10
14 Латынина Ю. Химия и жизнь. Неизвестные страницы биографии суперолигарха // Совер-шенно секретно, 1999, август
15 М. Ходорковский, Н. Геворкян. Тюрьма и воля. М. Говард Рорк, 2012. Глава 2
16 Там же, Глава 1
17 Там же, Глава 11
18 Там же, Вместо послесловия
19 Там же, Глава 12
20 Там же, Глава 14
21 Имеются в виду сотрудники ЮКОСа, пострадавшие во время суда и разгрома компании.
22 Там же, Глава 13
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Елена Мокрушина: Незавершённый эпос. Рецензии.
Елена Мокрушина не претендует на политкорректность. Напротив: горячо, пристрастно высказывает сугубо личное мнение о том, что стало причиной ареста одного из самых талантливых российских бизнесменов.
30.04.13 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|