Элина Валентинова: Льдистологичность.
Признаюсь: у меня слабость к этому автору. Мне нравится её нелепая, неожиданная, детская образность.
Но этот текст я осилила не сразу. Где-то в середине почувствовала, что мозги завиваются верёвочкой.
"Нет, - думаю, - не буду я это публиковать в таком виде. Если уж меня с моим сверхобразным восприятием (любой текст, даже научный или технический, вижу рядом картинок) в сон потянуло, то что Обычный Читатель скажет?"
Но потом, на даче... После дня на весеннем солнышке... Прочитала до конца - и вроде ничего. Идёт под настроение.
И решила - ладно, публикую, как есть. Хотя я бы разбила эту историю на три: одна - про замерзающий город, вторая - про Наю и её душу, а третья - про Логичного Забулдыгу. А финал, конечно, общий. В таком виде текст поглощался бы куда легче.
Хотя, может, я недооцениваю Обычного Читателя?
Редактор отдела прозы,
Елена Мокрушина
|
Льдистологичность
Через восточные ворота на город наступали холода. При их приближении дворовые собаки заливались лаем, и, залившись от кончиков лап до ушей, обледеневали. Последнего запоздалого прохожего под рёбра ударил мороз.
Городские ополченцы пытались остановить наступление.Возле ворот они выстроили крепостную стену из радиаторов, подключённых к линиям высоковольтных передач. Холода затаились, выждали и прокрались с тыла. К трём часам ночи город был взят.
Воздух промёрз до костей. От уровня самой высокой крыши начиналась сплошная ледышка. Лёд уходил куда-то в верхние слои атмосферы, закупоривая город ледяной пробкой. Внизу, ближе к земле, дышали, смеялись и любили люди, и их тепло пока что спасало воздух от замерзания.
Кричать, петь и гудеть на улицах стало нельзя: край ледышки мог расколоться и кусками обрушиться на голову. Воздух застоялся и одряблел. Лишь изредка хилый ветерок прохаживался по улицам, то и дело припадая к стенам, чтобы отдышаться.
В ясные дни к городу пыталось пробиться солнце. Сначала лучи пробивались сквозь лёд сильными толчками, набивая синяки и шишки. В середине ледышки, израненные и растрёпанные, они уже передвигались ползком. А дальше вконец обессиленный свет крошился на мелкие искорки, которые по тонким каналам в ледяной пробке оседали к её нижнему краю. Тогда над городом в вышине переливалась мозаика из всех цветов и оттенков спектра.
В пасмурную погоду дни имели цвет мертвенный, изжелта-бледный, будто кожа безнадёжно больного. А по ночам, когда централизованно гасили электричество, пленники бессонницы путали части собственных тел. Томимые страстной тоской по пространственным ориентирам, они ощупью выбирались из квартир. И, пошарив взглядом по непонятно каким сторонам и непонятно где увидев слабый-слабый намёк на свечение (объединённый свет луны и звёзд всё же дотекал истощёнными струйками до края ледышки), понимали: именно так когда-то было небо. Но найти дорогу домой они уже не могли, и к утру замерзали.
В это время в избушке в глухом лесу Логичный Забулдыга обстругивал сапог. Огонь в камине весело перепрыгивал с одного уголька на другой, а тряпка в луже от разбитой бутылки смачно причмокивала, впитывая водку. Пятьсот двадцать семь рюмок на столе стояли в арифметической прогрессии: стограммовка, стопятидесятиграммовка, двухсотграммовка и так далее. Самые высокие не умещались в комнате и возвышались над крышей, выходя в проделанные в потолке отверстия. Поэтому крыша выглядела ощетинившейся рюмками.
Чтобы в рюмках не скапливались дождевые воды, снег и всякий сор, нанесённый ветром, Логичный Забулдыга плотно закрыл их крышками. А когда хотел использовать по назначению, залезал на высокую лестницу, наливал в рюмки горячительные напитки и, сидя на перекладине и болтая ногами, потягивал жгучесть через длинную соломку. Сейчас же, в трескуче-морозную ночь, рюмки были невостребованны, и только пронзительно одинокий месяц с высоты изливал свет на их золотистые ободки. Этим светом рюмки перемигивались с окружающим снегом, также блестевшим под лунными лучами.
В комнату к Логичному Забулдыге ворвалась Озверевшая Мямля. «Все мужики – сволочи! Все надо мной издеваются!» - завопила она и стала биться головой о стенку. Потом схватила ухват и принялась крушить рюмки.
Логичный Забулдыга с грустью смотрел, как гибнет его единственное достояние. Но, будучи по натуре эстетом, не мог не наслаждаться своеобразным звоном, который издавала, разбиваясь, каждая рюмка. Очень красивы были и стеклянные брызги, вылетавшие из-под ухвата… Даже тряпка на полу перестала причмокивать и, затаив дыхание, любовалась сверкающими осколками, которые фонтаном взлетали вверх и низвергались на пол водопадом.
Перебив рюмки, Озверевшая Мямля выбралась из груды стекла и бросилась на Логичного Забулдыгу. «Ну, ну, - утешал он её, сняв с себя пиджак и уткнув в него лицо Мямли. – Ну да, ну да, жизнь не удалась. Научись гасить порывы огнетушителем». Он пригрел Мямлю на своей груди. Мямля размякла и рассыпалась в благодарностях. Логичный Забулдыга долго собирал её, а собрав, вытолкал за дверь. На морозе Мямля хрюкнула и опять озверела.
Ледышка сверху наползала на город. То ли люди стали меньше смеяться, то ли меньше любить… Но их тепла уже не хватало, чтобы остановить лёд.
Жителей верхних этажей пришлось переселить: их квартиры сначала упаковала, а потом и поглотила, раздавив, ледяная толща. Каждые сутки лёд опускался на несколько сантиметров. Теперь люди боялись даже скрипеть дверьми, ведущими на улицу, чтобы не вызвать ледяной обвал. Магазины, больницы, учреждения и подъезды стояли открытыми, и хохочущий холод добрался до самых интимных уголков.
Снег перестал быть белым: не хватало света, чтобы отражать. Городская мэрия решила эвакуировать жителей. Но напрасно её клерки оставляли на бумаге клочки языков, когда посреди улицы лизали приказы об эвакуации, чтобы приморозить их к стенам и столбам. Холод остудил в душах все желания, заморозил страх. Забросив работу, люди апатично и бесцельно переставляли ноги по городским улицам, безучастно ожидая, пока лёд опустится и раздавит их.
Когда мороз умертвил последние звуки города, под ледяные толщи медленно вползло, нарастая и заполняя оцепеневшее пространство, гнетущее шипение. Если бы не ледяные заслоны, горожане увидели бы его источник и поняли, отчего на них свалилась морозильная напасть. Над городской стеной возвышалось ухмыляющееся месиво, материализовавшееся из скуки и разочарований и загустевшее на морозе. Оно держало огромный шприц-насос с длинной иглой, которая вонзалась в землю под городской чертой. Этим насосом в город непрерывно нагнетался холод. «Х-х-аа!» - слышался будто выдох бездонного чрева, и холод вгонялся под лёд с такой силой, что пробивал тела, даже не замечая их; а на обратном пути высасывал из тел ошмётки тепла.
Наконец ледяной потолок так опустился, что под ним уже можно было только лежать. Обессиленными червячками люди слабо подёргивались на тверди, пытаясь хоть ненадолго продлить ток крови. И в безысходной тьме, не пропускающей любовь, наугад выцарапывали на льду последнее воспоминание – свои имена.
На счастье города, по этой зиме, по метелям и снежным россыпям, бродил скрипач. Он водил смычком по струнам, и звуки разлетались по свету стрелами. Никто не знал, как ему удавалось доставать звуки с таких высот, где и дышать почти невозможно.
Звуковая стрела случайно царапнула месиво скуки, и громыхнувший рёв заглушил музыку. Этого скрипач стерпеть не мог и пошёл на рёв. Пронзённая болью скука истаяла в корчах под сыпавшимися из-под смычка звуками. Скрипач лёг на снег у городских ворот и метнул музыку под ледяные толщи. Остро отточенные звуки взрезывали пласты льда, и по этим трещинкам лёд начал испаряться. Лёд растворялся, распыляясь в голубизну лунного вечера. Над раскованным городом грянуло небо.
Во все стороны от глаз расстелился снег, свеженький и шуршащий, как только что выстиранное, подсиненное бельё. На столбах загорелись жёлтые, белые и голубые фонари, легковушки ликующе загудели и заиграли фарами. Радостным порывом фонари стряхнули силу тяжести и воспарили в свободно текущий воздух, плавая вверх и вниз, бриллиантами взблёскивая на струящемся пересечении голубизны снега и неба.
В это время на опушке леса Логичный Забулдыга жонглировал магнитолами. Деревья весело распушились инеем, и пятнокрасные снегири с веток таращились на Забулдыгу. Из берлоги, занавешенной персидским ковром, доносилось ритмичное сопение медведя.
Тридцать двемагнитолы работали на батарейках, и на каждой крутилась музыка. Логичный Забулдыга подбрасывал их так, чтобы число кувырков в воздухе возрастало в арифметической прогрессии. Сначала магнитолы лишь чуть-чуть поднимались над лесом; через час уже дырявили облака. Снегири, переглянувшись, целой стаей снялись с веток и стали соперничать с магнитолами в высоте полёта.
Металл магнитол разбрасывал сверху солнечные зайчики. Музыка разных стилей и направлений обрушивалась на Забулдыгу. Проносясь друг мимо дружки, мелодии и ритмы смешивались в кучу малу. Стая ворон, привлечённая шумом, сопровождала музыку громким карканьем. Логичный Забулдыга предполагал, что от этой какофонии медведь может проснуться, но предпочитал надеяться на лучшее.
Вдруг раздался громкий рык. Но это оказался не медведь, а Озверевшая Мямля. Она выскочила из-за дерева с большим сачком, переловила магнитолы и повыключала. И вовремя! Ведь персидский ковёр у входа в берлогу уже колыхался от беспокойного шевеления медведя.
Озверевшая Мямля стала швырять магнитолами в Забулдыгу. Бедолага уворачивался, прятался за деревья. Магнитолы с разгону врезались в стволы, и иней с веток погребал их под сугробами. Вороны и снегири азартно пустились с магнитолами наперегонки.
Расшвыряв магнитолы, Озверевшая Мямля осталась беззащитна. К ней шёл Логичный Забулдыга, потирая руки. Он довольно крякнул, гикнул и свистнул. Стволы деревьев прогнулись до земли в виде полукруглых арок. Мямля задрожала и спрятала голову в снег.
«Не боись!» - Логичный Забулдыга звонко шлёпнул её по попе. Он взял Мямлю за руку и повёл гулять по дугам стволов. Глядя сверху на сверкающий под солнцем снег, Мямля впервые в жизни расплылась в улыбке. «Мне не нравятся расплывшиеся женщины. Приходи, когда похудеешь», - Логичный Забулдыга щелчком сбил её с дуги. Больно бахнувшись, Мямля всхлипнула и опять озверела.
Прощальным концертом скрипач с высокой крыши раскланивался с городом. Но музыку почему-то выбрал не радостную, а изломанную. Она прокручивалась в душах шестерёнкой, и зубьями срывала слои души один за другим.
Душа юной Наи была тонкой и клейкой, как молоденький листочек. Эта душа повлеклась за музыкой и прилипла к смычку. Вместе с музыкой она возносилась и падала, прыгала по ухабам, натягивалась на зазубрины изломанных мелодий.
О, если бы душа юной Наи уже наросла многослойно! Она легко отдала бы свой верхний слой и осталась покойна. Но пока что лишь клейкая плёночка была в теле сгустком жизни, и тело не могло отпустить эту тонкую ткань дыхания.
Скрипач положил инструмент в футляр и пошёл дорогами, а душа потянулась за ним. Одним концом держась в теле, душа растягивалась и растягивалась, становясь тоньше волоса, продрогая на холоде, цепляясь за ветки и прорываясь. Все двери, в которые входил скрипач, прищемливали душу; колёса машин на путях, пройденных скрипачом, прокатывались по душе.
Сумерки мягко стекли на поезд, в котором ехал скрипач. В окне, занавешенном сумерками, едва проступали прореженные леса и тропинки. Но даже сквозь ядовитый сумеречный туман скрипач вдруг заметил: у ног его что-то краснеется. Этой рваной, взмокшей от крови тряпкой была душа Наи.
Душу зажимал футляр для скрипки, и кровавые лохмотья свисали по обе его стороны. Скрипач открыл футляр, встряхнул душу,выкрутил и решил наматывать её на руку во время игры, чтобы смычок не давил на ладонь. Но разве не видела публика, что с руки скрипача каплет кровь? Нет, публика сидела слишком далеко от сцены. А после концертов скрипач небрежно стряхивал душу с ладони и вновь зажимал футляром.
Как пыталась юная Ная вырвать из себя душу! Как пыталась юная Ная забыть о своей душе! В библиотеках она задавливала свою душу чугунными тоннами чужих мыслей; бросалась в шумно сопящие мукомелющие толпы, надеясь, что душу выдавят из неё; тянула за душу клещами; глушила душу снотворным, просыпаясь лишь для того, чтобы глотнуть новую порцию таблеток. Но тело не могло отпустить эту тонкую ткань дыхания.
Поэтому Ная бросила жизнь и пошла за душой, как за ниткой клубка. Клубок скатывался, и Ная шла прямо по нити. В сумерки – натыкаясь на деревья и дома, изранивая ноги об острые льдинки в оттепельных лужах, глухими ночами проходя сквозь сугробы, оказываясь на минуту в уютном, хоть и холодном коконе и лишь в эти мгновения, под анестезией снежных примочек, отдыхая от боли. Иногда она слышала поблизости какие-то голоса, слышала, как хлопают двери, как проезжают машины. Но Ная шла, не останавливаясь, сквозь эти звуки, скатывая душу в клубок.
В один из вечеров клубок почти скатался. Ная стояла возле двенадцатиэтажного дома, а в открытом верхнем окне играл скрипач. В выцветших чернилах ночного воздуха трепетали остроигольчатые лучики, выходившие из светлых окон. Иногда свет мягко рассеивался и образовывал в воздухе едва видимые правильные и неправильные дымчатые фигуры. Ная начала карабкаться к верхнему этажу, цепляясь за свет.
Несколько раз она почти достигала цели, но внезапно в одной из квартир свет выключался, и ей приходилось очень быстро перебрасывать своё тельце к какому-нибудь другому светящемуся окну. Поэтому путь, вначале прямой, стал изгибаться и петлять и даже завёл Наю на противоположную сторону дома. Наконец она всё же запрыгнула в нужную комнату.
- Я знаю Вас, - усмехнулся скрипач, перестав играть. – У меня Ваша душа. Вы меня любите, - он поднёс к лицу Наи продавленный смычком, прорванный, взбухший от крови лоскуток. Но Ная так привыкла к терзаниям всей своей безжалостно растянутой души, что боли этой последней оставшейся вне её части почти не почувствовала.
- Нет… это только отголоски… отголоски… отблески.
- Отголоски? – засмеялся скрипач. – Пойми, у меня твоя душа, и я могу делать с тобой всё, что захочу. Сейчас ты бросишься мне на шею!
Он резко дёрнул за кончик души. Но Ная так устала быть зависимой, так устала вздрагивать от каждого движения скрипача, что из последних сил вцепилась руками в подоконник и устояла. Скрипач рванул душу ещё раз, уже со злостью, и внутри Наи что-то оторвалось, и ей стало легко-легко… Она опустила глаза на мягкий стук и увидела на полу окровавленный клубок.
- Он вырвал из меня душу… Наверное, я умру… Как хорошо! – Ная тихо засмеялась. И вдруг от смеха внутри неё что-то зазвенело, и смех её, будто ударившись о металл, оторвался от тела и сильной волной окатил скрипача, чуть не сбив с ног. Что-то терпкое и прохладное растеклось в груди Наи, помогло распрямиться и наполнило каждую клеточку свежей силой.
- У меня выросла новая душа, - поняла она. – У меня выросла новая душа! – закричала Ная. – Она прочная и упругая, и я теперь свободна! А эту, старую,истрёпанную, можешь оставить себе! Она мне больше не нужна, - и Ная толкнула клубок ногой к скрипачу.
- Что ж, Вы уходите, - задумчиво сказал тот. – Но дам Вам совет: никогда не отпускайте свою душу слишком далеко от себя.
Но Ная была чересчур юной, чтобы обратить на совет внимание. Она легко спустилась на землю, прыгая по световым пятнам в чернильном воздухе, и вернулась домой.
Новая душа Наи потрескивала и искрилась от перенасыщенности энергией. Тысячевольтное напряжение выбросило из сердца мощный луч оптического локатора. «Я хочу найти кого-то, похожего на себя!» - крикнула Ная, стоя у окна.
Светло-жемчужный луч прочертился над засасывающим молчанием зимней ночи, над притихшими домами с редкими, почему-то голубыми светлыми окнами. Луч шарил по небесному пространству, выбрасываясь всё дальше и дальше. И вот из-за горизонта навстречу ему вспыхнул другой похожий луч, и световые потоки влились друг в друга. Тысячи искр посыпались на снег, тысячи искр взлетели к звёздам. По лучу навстречу друг другу шли Ная и Скай.
В этой части Земли мороз был так крепок, что снег затвердел до жёсткости жести. Падающий на снег белый свет отскакивал миллионами пуль, которые пробивали небо и покрывала сфер. В простреленные дыры безмолвной симфонией входил космос, и между землёй и космосом образовалась вытяжка. Не раз по ночам бесследно истаивали люди, растрёпываясь на атомы космическим сквозняком и раздробленной материей уносясь в открытую Вселенную.
На луче в небе космический сквозняк был особенно силён. Ная и Скай встретились над омертвевшим тупичком, где фонарь над маленькой прачечной бросал на снег трупно-бледное голубоватое пятно. Даже обнявшись, они уже не чувствовали тепла своих тел, а лишь какую-то пустоту вместо себя, разреженность до бесплотности, растянутость противоположными потоками притяжения открытой Вселенной и засасывающего молчания зимней ночи вблизи земли. Борющиеся потоки рассеивали их сознание, космический сквозняк раздувал остатки мыслей, и они застыли пустотой в пустоте.
Откуда-то из-за пространства послышался бой часов. Бам… бам… бам… - падало неотменимым отказом на мольбы о продолжении жизни. С каждым ударом омертвение зимней ночи становилось всё страшнее, и вытяжка открытого космоса – всё сильнее. Плечи Наи и Ская начали по атому испаряться… Бам… бам… бам… - число ударов бежало к двенадцати. На мир надвигалась невыразимая конечная пустота.
В это время на лесном пруду Логичный Забулдыга, сунув голову в воду, подковывал прорубь. Молоточек чётко отстукивал чечётку, а вокруг по тонкому льду на велосипедах катались караси. Из большого дупла, притворившись филином, ухала Озверевшая Мямля.
Логичный Забулдыга приколачивал подковы так, что число гвоздей в каждой подкове возрастало в арифметической прогрессии. Сначала гвозди лишь чуть-чуть выцарапывались изо льда, через полчаса их ножки заторчали частоколом. Караси на велосипедах затеяли гонки по скоростной езде между гвоздями.
Логичный Забулдыга добросил длинную удочку до лесной свалки «Привет от туристов». Озверевшая Мямля залпами из дупла насаживала на гвозди куриные окорочка. Пять жестяных банок и дырявое ведро притащила удочка! Логичный Забулдыга в экстазе намотал ноги на уши.
Жестяные банки с ведром помпезно водрузились на гвозди. «Счас-ко буду глушить рыбу!» - зажигательно застучал по ним молотком Логичный Забулдыга. Рыба в ужасе взлетала над прорубью, и Логичный Забулдыга начинял ею кухонный комбайн. Караси на велосипедах, узревши безобразие, моментально унесли плавники в море Лаптевых. Озверевшая Мямля в дупле жужжала бормашиной.
Вокруг сугробов запрыгали ароматы ухи. Озверевшая Мямля тщетно громко тягала носом. Логичный Забулдыга не выказывал позывов к делёжке. Куриные окорочка с гвоздей аппетитно уминали еноты. Мямля скокнула из дупла, выщерила на Забулдыгу зубы и затрясла костями из леса.
С треском за ухом трощил в ухе Забулдыга рыбёшку с костяшками. С треском сучья ломались: Озверевшая Мямля сквозь буераки волокла грузовик. «Задавлю жадюгу!» - она взгромоздилась за руль грузовика. Но лёд пруда тоже треснул под колёсами пятитонки.
Озверевшая Мямля лихорадочно барахталась в полынье. Логичный Забулдыга снисходительно постукивал по её черепку черпаком. Вцепившись в черпак зубами, Мямля выбралась на дрейфующую льдину. Неподалёку как раз дрейфовал молоток.
«Фью-ю-ю!» - зазвенело в ушах Забулдыги, когда молоток со свистом рассёк воздух. Это Озверевшая Мямля застучала Забулдыгу по уху с присказкой: «Я хочу до тебя достучаться!» После двести сорок третьего удара Логичный Забулдыга наконец влюбился. «Похоже, я на тебе всё-таки женюсь, - степенно произнёс он. – Только давай сначала вышибу тебе все зубы, чтобы ты никогда не смогла меня грызть».
Обалдевшая (от счастья) Мямля с энтузиазмом разинула рот, отдала молоток Забулдыге… «Бам! Бам! Бам!» - откуда-то из-за пространства послышался бой часов. День резко переключился на полночь, и Забулдыга, вздрогнув, выронил молоток. Сцепив руки в замок, они с Мямлей выбирались из чащобы, протискиваясь в просветы между сугробами и корягами.
В распахнутом настежь поле снег наотражал столько света, что небо стало почти одного цвета со снегом. Логичный Забулдыга и Обалдевшая (от счастья) Мямля застыли посреди белизны, не решаясь сделать шаг, не зная, куда попадут: в поле или в небо. Наконец в одном месте белизна раздвинулась голубым, и Забулдыга с Мямлей поняли, что там – не поле. Они осторожно побрели в сторону голубизны, которую высветил луч, соединивший Наю и Ская.
Через какое-то пространство времени они вступили в город. Сложным геометрическим узором снег прочертил им путь между домам и привёл к омертвевшему тупичку. Рядом с трупно-бледным голубоватым пятном на снегу появилось оранжевое, и оно втянуло Забулдыгу и Мямлю, как чёрная дыра. Казалось, в оранжевом пятне сконцентрировалось всё омертвение зимней ночи, и Логичный Забулдыга с подругой почувствовали, что структура воздуха и пространства вокруг них начинает меняться. Под бой часов молчание зимней ночи засасывало всё сильнее, душу и дыхание что-то сжимало, сверху их накрывала гудящая лавина ледяного кипящего открытого космоса, который просачивался сквозь дыры в небе, сквозь опустошённые, слабо шуршащие оболочки Наи и Ская… «Бам!»… - дозвучал двенадцатый, налитый свинцом удар…
И вдруг – всё разжалось, отлегло. Воздух смягчился и задышал, трупно-бледное голубоватое пятно и чёрная дыра оранжевого пятна превратились в яркие весёлые фонарные конфетти. Молчание ночи перестало засасывать, и даже почудилось, что сквозь стены домов слышно дыхание и шебуршение обитателей уютных постелей, а сквозь слои снега и почвы – плеск воды в трубопроводах, готовой по взмаху руки, открывшей кран, взлетать на вздохе на верхние этажи. Края ран атмосферы стянулись, и небо из оконного проёма для космического сквозняка превратилось в знакомое и родное, как высокий потолок обжитой комнаты, нормальное земное небо, на котором через несколько часов должен загореться рассвет.
Логичный Забулдыга и Обалдевшая(от счастья) Мямля, Ная и Скай переглянулись и поняли: наступила весна! Первое марта! Они засмеялись, махнули рукой на всякие зимние кошмары и отправились мыть окна.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Элина Валентинова: Льдистологичность. Сказки и притчи.
Признаюсь: у меня слабость к этому автору. Мне нравится её нелепая, неожиданная, детская образность.
09.05.14 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|