Илья Гутковский: Олеандр.
Подборка большая, сложная, разноплановая: пейзажная, философская лирика, рифмованные стихи, верлибры. В некоторых стихах перебор метафор, которые будто "съедают" друг друга. Вот стихотворения, в которых грань не перейдена: "Белый ноктюрн", "Море, увиденное издалека", "Минимализм". Самое интересное, по-моему, "Вполголоса". Будь в нём чуть меньше стилистических наворотов...
Редактор отдела поэзии,
Борис Суслович
|
Олеандр
Олеандр
Облака,
из ароматного доминиканского табака
и тоски,
бесшумно плывут на запад.
Тени цветут на крышах
чёрными ирисами.
Я вспоминаю, как ты любила
переписывать летние сны
в тиснённый блокнотик…
Облака,
из ароматной мяты и нежности,
задевают светильники елей,
тая молитвенным шёпотом.
Тени на крышах вальяжно выводят
чёрную розу зари.
Кошка ложится в ноги,
как заходящее солнце,
прищуривая горизонт
кремово-жёлтых глаз.
Скоро проснётся душа луны
и повеет
зодиакальным светом.
В проступивших слезах ветвей,
словно в искрах шампанского –
запах моря, дождя и леса.
Я уверен, ты ещё любишь –
сидя в тени олеандра –
вспоминать обо мне,
подбирая блики
ветреных глаз прохожих.
Ты ещё любишь то время,
где сердце не спит, словно море,
качнувшее полночь…
Нагота
Луна,
взглядом большой серой совы,
приоткрывает нагую плоть
на атласной постели,
словно
чистоту и холод
свинцовых белил,
словно
точку пересечения
двух бесконечностей –
внешней и внутренней,
дня и ночи,
где
существованье –
безбрежное предвосхищение,
застывшее время
у жертвенника любви;
где
нагое сердце –
зыбкая незабудка,
вышитая на платье
полночного ветра;
где
молодая душа –
венозный узор
моря
в капельке
солёного пота;
и первая ласточка солнца –
остановка дыхания
на пути к совершенству ночи.
Инкогнито
Ночь –
это ли не раскаяние,
это ль не грехопадение?
Ночь –
оказаться в той же утробе,
откуда был вырван временем
и втиснут в пространство крика.
Ночь –
слышать, как воют
столетние хвои,
словно ангелы отрекаются
от влюблённых,
от этих
бледных звёзд
в лавандовом воздухе.
Ночь –
видеть судьбу,
чьи глаза – сухие репьи,
но чьи слёзы – белое золото.
Ночь –
инкогнито,
уснуть под забором заката,
стократно
забыв значения слов
под наркозом осенней листвы.
Белый ноктюрн
Только тонкая линия
твоего лица
и музыка Альбинони –
вот и всё,
что останется в памяти
декабрьской ночи.
Только тонкая линия
твоего лица
и симфония снега
за синими
стёклами
декабря.
Только белый почерк
метели,
выводящий
последние строчки
последней главы,
где мы теряем
приметы
друг друга,
и капля
северной нежности
падает
одиночеством
с серебристой ветки
зимы,
превращаясь
в тонкое зеркало льда…
Море, увиденное издалека
Гулу морской раковины
подражает сквозняк на кухне.
В прихожей – апрельская слякоть,
на сердце – мокрый песок и галька.
Ресницы бросают якорь
в гавани апельсиновых штор.
Ночь шевелится в глазах,
прорываясь нарывом заката.
Призрак лёгкого бриза
топчется с узелком у подъезда,
преодолевая порог слышимости,
целуя тёплые весенние раны
ветвей.
Приглушённый свет фонарей
сбивает настройки дневного взгляда.
Последняя сигарета
ждёт своего часа,
пока луна
над изгородью аллей
окольцовывает
тишину
ржавым железом.
Окна,
разбегаясь морским перламутром,
врезаются в улицы,
словно лёгкий бриз.
И покатые волны призрачного побережья,
ссутулившись над песчаной пудрой,
напоминают собственную душу,
разглядываемую сверху вниз.
Душа
Хочется ветра, или чего покрепче.
Пробивают нагретый воздух
молочные почки.
Господи, Господи, Ты ли это?
Подсохнет акрил зари,
проговорится тёплое небо,
и душа неслышно
скользнёт между строчек.
Щепка взгляда выцарапает, выстрадает
свой кусок хлеба –
крошки молочные света;
и вновь серой мышкой под наволочку тела,
до поры до времени
навёрстывать одиночество.
Господи, Господи,
полно смотреть в глаза –
невыносимо ярко –
невыносимо холодно
от собственной тени.
Полдень. Вербное Воскресение.
Сине-зелёная гамма безмолвия
тянется вдоль реки.
По-соседству – душа,
одна-одинёшенька,
прогорая хворостом
по-весеннему искренне,
испокон не ведая, что творит,
искрой вспыхивает со дна взгляда.
Какая же дурочка, Господи –
алмаз чистой воды.
Дельта-блюз
Ветер в осеннем платье,
окон размытые фрески,
ночь шагнула в объятья,
тень пробежала по сердцу.
Ветви, пропахшие ливнем,
ливень, схлестнувшийся с ночью,
листья ложатся инеем,
сталью вмерзая в обочину.
Кровель неровный почерк,
неба размытая глина,
бриз фонарей, блюз ночи
в порванных струнах рябины.
Вполголоса
Осень. Воскресный вечер.
Луна покрывается хромистым льдом.
Сумрак глаз отзывается
самым глубоким молчанием.
Венецианским стеклом
играют свежие лужи,
вдыхая фонарный дым,
и бледное
заиндевевшее облако
напоминает огарок свечи,
оставшейся
от нашей последней встречи.
Я подношу чашку чая к губам,
словно беглый глоток
уходящего лета.
Настольная лампа
отсвечивает
желтизной опустевших аллей.
Камушком, брошенным в озеро,
в молчащее сердце летит
осколок луны,
и рана становится
нежным всплеском воды
у причала застывшего города,
засыпающего
под пледом
угольных кровель…
Мгла июля
Поздний вечер отдаёт черешней,
косточкой летит к ногам закат,
катится луна тоской нездешней,
по стеклу размазав бледный взгляд.
Застывает сумрак тёплым воском,
плещется в бокале каберне,
фонарей свинцовые колосья
будто шепчут: истина в вине.
И крадётся сон, как тень тигрицы
сквозь сурьму созвездий, придушив
всякий звук, чтоб полночь на ресницах
прорастала полночью души…
Минимализм
Мыльная плёнка полдня.
Пыльная липа
бросает тень
к лапам бродячей собаки.
Голуби сплетничают
в пушкинском сквере.
Окрест
облака чертят графики
фондовых индексов,
и душа,
медленно богатеет
взглядом поверх…
Солнце скользит
по предплечью,
как муравей по соломинке.
Пьяный
рассеянный свет
по-летнему ласков
и колок.
Осталось только –
дождаться вечера,
и забыв своё имя,
с последней искрой
заката
убить в себе веру
в то,
что можно ещё
чего-то желать,
кроме дождя,
присев на пригорок
ночи…
Река
Там, где причала тихий плеск
на фоне старых фресок леса,
там, где туманный тёплый блеск
травы, где не находит места
вечерний ветер, а в воде
заката тень, как древний ящер,
там, где в прихожей на гвозде
шарф звёзд, луны потёртый плащ,
там, где заход под толщей крыш
скрипит апрельской ржавой дверью,
оставив напоследок, лишь
далёкий свет, размытый берег,
там где латунь волны звенит,
и тает под ногами содой,
душа срывается с цепи,
чтобы упасть котёнком в воду.
Пейзаж из-за стекла
Последний холод на кармине щёк,
последний выдох гаснущей метели,
солома солнца, облаков мешок,
тряпьём прикрывший бирюзу капели.
Весенний снег и вечная тоска
над тишиной аллей в пустынном смоге,
и сухость губ, и серебро виска,
как сон луны, застывшей над порогом.
Туман прибился к стёклам, словно тень,
раскрасив утро в розовую слякоть,
матроска света падает в постель,
бросает солнце ржавой баржей якорь.
Последний крик, последний посошок,
суглинок неба под ногами ветра,
и сердце – словно музыки пролог,
и шум дворов, как старая кассета.
Зарисовка
Луна скользнула по холмам
холодных крыш.
Ударил ветер в купола
и прыгнул в тишь
свинцовых тополей. Сквозь сон,
туман берёз
вплетался в полночь, как ладонь
в копну волос.
Плыла дорога в никуда
сквозь ночи воск,
и с неба капала вода
весенних звёзд.
Душа застыла в тишине,
и будто в дверь
стучало сердце, а в окне
горел апрель.
Речной песок
На песок ночи
падают
раскалённые звёзды.
Теплота
случайной попутчицы
тает за горизонтом.
Луна блестит,
словно капля росы
на чешуе дракона.
Ветер
чёрной зари
впивается в гривы костров.
Последняя нота
в море песен –
нота смирения.
Засыпая, помни свой срок,
оставляя себе,
лишь горстку песка в ладони.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Илья Гутковский: Олеандр. Цикл стихотворений.
Подборка большая, сложная, разноплановая: пейзажная, философская лирика, рифмованные стихи, верлибры. Особенно понравились "Белый ноктюрн", "Море, увиденное издалека", "Минимализм", "Вполголоса".
09.09.16 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|