Александр Балтин: Микроновеллы.
Тот случай, когда просто обидно, что эти чудесные миниатюры читают, увы, немногие. Особенно понравились, полюбились старушки: незнакомка, которой посчастливилось помочь - и мама, даже в больнице думающая только о любимом сыне.
Редактор отдела поэзии,
Борис Суслович
|
Микроновеллы
МНОГО-МНОГО СЧАСТЬЯ
Узоры винограда увивали резную беседку, и солнечные пятна ложились на стол, покрытый простой скатертью, на газету, которую читал отец…
-Па, что смешного в этой карикатуре?
Дядька, пришедший в квартиру, говорит: Мастер, а тётка, открывшая, ему отвечает: Маргарита.
Отец, улыбаясь, объясняет…
Мы в Анапе, в частном секторе, в упоительном детском лете, в СССР.
У хозяев – несколько домов на одном участке: все невелики, уютны; розарий пылает, огороды тянутся…
Ограды низкие, на дверях нет хитрых замков, никто ничего не боится; и тутовая аллея между рядами домов, интересна мальчишке, как всё в городе, где главное, конечно, море – ради него и приехали.
…утром, рано, после завтрака в беседке, шли купаться; мальчишка бежал впереди, пританцовывая, и когда видел сияющее на солнце, многоцветное колыхание огромной воды, бежал, чтобы скорее раздеться, погрузиться, поплыть…
Вспомнишь ли, когда отец учил – брассом, в первый раз?
Вспомнишь?
Глыба лет отделяет…
К полудню, когда жара становилась раскалённой, шли обедать, и всегда мама брала тебе опалово мерцавший молочный суп, в каком распускался цветочек масла…
Спали потом в белом домике, где снимали одну из четырёх комнат, и крупные розы горели под окнами.
Шли и второй раз на море, жара уже не была такой неистовой, солнце казалось ласковым, нежным.
…и где-то ждала Москва: роскошная коммуналка в центре столицы, с высоченными потолками; хитро сплетённые дворики, велосипед…
Не представляемая книга «Мастер и Маргарита».
Много-много счастья: детского, крупного, растворившегося неизвестно в чём…
НЕ ЗА ЧТО
Розовое облако фантасмагории лопнуло, и переогромленность её откинула возвратом в действительность: где всё было серенькое, и кончились сигареты.
Окна соседних домов янтарно и медово мерцали сквозь голые жилы деревьев, и начало декабря радовало кипенным покровом дворов и улиц.
У зебры перехода небольшие залежи грязного снега одолевала старуха, нелепо раскорячившись и пробуя пространство асфальта палкой.
Почти обогнал, когда услышал:
-Молодой человек!
Обернулся.
-Вы не поможете? – доброе, из морщин сплетённое лицо, и руку протягивает.
Подставил, согнув, свою, взялась, медленно пошли через сияющую огнями улицу.
-Вот спасибо. А то, знаете, один раз попала уже…
-Надо на светофор переходить, - говорит он, думая, что бабулька вполне логично назвала его молодым – его, перешедшего рубеж пятидесяти, ощущавшего себя таким стариком.
-Знаете, - не слыша продолжала она, - сунулась, было, а из переулка выскакивает машина – и прямо на меня. Хорошо легко отделалась.
Дорога кончается.
Бабулька благодарит, он отвечает громко: Не за что! – и идёт к магазину, чьи витрины уже украшены пестро: все жаждут мгновенно пролетающего, счастливого, новогоднего праздника.
Он покупает сигареты, праздно озирает торты, колбасы, сыры, и, когда открывает дверь, снова видит ту же бабушку, и она опять протягивает ему руку:
-Не поможете, молодой человек?
Он помогает ей взобраться на приступочек, понимая, что не узнала его.
ЧИНОВНИЧИЙ ЯЗЫК
Неестественно яркий свет учреждения, чистота и стерильность, девушки за перегородками в фирменной одежде с фирменными улыбками… и как они не раздражаются от всей невозможной бумажной волокиты и количества старух, осаждающих их?
Мать объясняет одной, что пришли оформить получение денег по уходу за ней.
Пожилой сын, сжавшись в комок, сидит на диванчике напротив.
Он бы погрыз ногти, вибрируя внутренне от необходимости быть здесь, но сдерживается как-то…
Потом они заполняют бумаги: мама – сидя, сын, стоя рядом; масса пунктов, нелепые формулировки: не русский язык, а чиновничий.
Переспрашивают, портят листы, и по-прежнему улыбающаяся девушка распечатывает им новые варианты.
Сын отходит, бросает в мусорную корзину…
Молодой парень в форме железнодорожника – красивый, с тонкими чертами лица: прямо в кино бы сниматься, о чём-то говорит у соседней перегородки, но дело его явно проще: быстро отходит…
Наконец…
Впрочем, что наконец? Заполненные бумаги мать и сын отдают девушке, она проверяет, они узнают ещё что-то, и идут лабиринтом коридора к выходу.
Детский уголок с работающим телевизором мелькает, девушка сидит за компьютером, входят разные люди – старые, молодые…
Бумаги, определяющие жизнь.
Бумаги, диктующие правила яви.
Как всё нелепо – думает пожилой сын старенькой матери, которого она берёт под руку…
И белеет вчера выпавший снег.
СТЕБЛИ ТЮЛЬПАНОВ
В старой, синей, пузатой вазе на кухне, на столе – красные тюльпаны.
Сочетания предметов знакомы, как дни собственной судьбы, и если ветер колыхнёт занавеску, чуть отодвигая её, обнажатся кастрюли…
Взгляд фокусируется на стеблях тюльпанов: толстым стеклом они увеличены, собраны в пучок лучей, и по лучам этим текла жизнь.
Вспомнилось, как много-много лет назад, рыбачил на озере с дядей, как их плоскодонку застал ливень, резко и косо зашедший, и грёб дядя в камыши, густо росшие по краям озера, чтобы хоть как-то спрятаться; и как там, погружая руку в воду, ощупывал тяжёлые, влажные стебли…
Эти – тюльпанов – похожи.
Порою, кажется, всё похоже на всё, будто подтверждает круг единства сущего…
УСПОКОИТ ЛИ ПРОГУЛКА?
Родной город, не знакомый район…
Стали пугать такие словосочетания – а город так велик, так разросся…
Из трамвая, - дальше вроде надо перейти улицу, но… ни одного перехода, вперёд – а мама сказала назад.
Вчера увезли маму в больницу – в восемьдесят один год стремясь быть такой же бодрой и деятельной, как раньше, разумеется, получала обратный эффект: промаялась день животом, потом вызванная "скорая" увезла.
Выходили во двор проводить с малышом: поздний сынишка, одетый пестро и быстро, махал бабушке, мало что понимая из реальности; а жена поздно возвращалась из офиса, не мог поехать с мамой.
И вот – ищет аптеку, где можно купить снотворное: думает, дадут ли по рецепту, выписанному на неё, крутит в голове фразы, что будет говорить…
Надо спрашивать – район не красив, когда подъезжал на трамвае тянулись красные, старые заводы, чем-то напоминавшие тюрьму, и над ними тускло мерцала колючая проволока.
Спросил – выбрав пожилую даму: очевидно, знает; выяснилось, что идёт по той улице, но по другой стороне.
Велики улицы, широки, где же переход?
Возвращаться, искать…
…жизнь распадается на мелкие кусочки суеты, и целостной картины не вырисовывается, как ни мечтай…
Вот аптека.
Никого.
И заготовленное объяснение – мол, рецепт выписан на маму, она в больнице, разбивается о собственную ненужность: тётка берёт рецепт, считает дни: оказывается – успел, сегодня последний, срок действия рецепта истекает.
Обратно… не охота садиться на трамвай.
Если пройти за той церковью, не выйдет ли к парку, некогда гулял там, да и нечто знакомое проступает сквозь черты района – бывал тут… с мамой что ли?
…невозможно, не стоит так нервничать по каждому поводу, вибрировать всем внутренним составом, а вот, поди ж ты…
Возраст не сглаживает, но обостряет.
Успокоит ли прогулка?
УТРО В БОЛЬНИЦЕ
Просыпаясь утром в больнице, представляет по минутам: вот сейчас сын собирает малыша, чтобы отвести в сад; вот они идут по заснеженным дорожкам двора, узлом руки и ручки слегка помахивая в воздухе; вот сын – седобородый уже, пожилой, одарённый, не приспособленной к бытовой жизни - возвращается… нет, зайдёт купить сигареты, потом вернётся, сядет к компьютеру, будет писать.
Спохватывается, что осталось у него на обед?
Приготовит ли?
Вчера целый день мучили боли в животе, под вечер вызвали неотложку, здоровый парень (почему один? Обычно по двое заходят…) с татуировками на руках осмотрел, предложил ехать, хотя и сказал, что опасности с хирургической точки зрения, вероятно, нет; она и поехала…
Мутнеет рассвет раннего декабря за окнами.
Начнутся обследования – знакомые, и не менее отвратные от того; и она, 81-летняя женщина, думает, что ей никак нельзя, нельзя, невозможно оставить сына одного, что посвятила ему всю жизнь, что сложно понять в ней вообще что-нибудь…
Врач заходит в палату.
ПОТОМ…
Закрученные споры-дискуссии с отцом вихрились сложно, уходили в дебри, и многим интересовавшийся, не простой подросток воскликнул однажды:
-Так можно совсем до нелепых вопросов дойти! Почему, например, этот шкаф стоит!
Отец-физик, улыбнувшись тонко, ответил:
-Очень хороший вопрос.
Почти что в возрасти рано умершего отца бывший подросток смотрит поздно, ночью телевизионную передачу, на какую, мучимый бессонницей, попал случайно: физики и математики обсуждают существование Бога; они используют математический аппарат, богослов и физик выходит к доске, пишет формулы, и пятидесятилетний неудачник гуманитарного разлива глядит в экран, понимая, что толком ничего не понимает, ухватывая контур их разговора…
Потом вспоминает споры с отцом, думает, что ни умри тот столь рано…
Потом…
За окнами реют стяги темноты, и холсты зимы, разложенные во дворе белеют, оттеняя их.
КОНТУРЫ СОЗНАНЬЯ
Контуры сознания двоятся, и странное мельканье застит мозг – или бурлит в недрах его, где желудочки, турецкое седло, полушария, и…
Состояния похмелья бывает свинцовым, мёртвым, страшным, тяжёлым; но чаще – вполне приемлемо, можно переварить днём, пусть длящемся долго, но… зачем чтобы они летели?
В детстве гнал, в юности, теперь – банальная история – хочется замедлить…
Чистить картошку, словно строгать, застрять на выковыривание чёрных точек, рассечь весь корнеплод, и увидеть, что изнутри он проеден не красивым лабиринтом; дёрнуться – оттого, что не выключил праздно хлещущую воду, выключить, снова включить, чтобы помыть сероватые, к ужину почищенные картофелины.
Сероватое стало белым.
Вечер уже накатывает, как ночь, а утром в воскресенье кажется оно бесконечным – привычка пить по субботам у не особенно успешного, знакомого с меланхолией, подверженного грусти человека выработалась давно… что ж?
Дозы забвения необходимы, ибо падаешь постоянно в бездну памяти, где пестрят бесконечные подробности совсем не бесконечной жизни.
Что ж…
Впрочем, уже писал.
Картошка варится, снег блестит за окнами, фонари, как шары перспективы, зажглись… когда? Не заметил.
Детская площадка, запорошённая снегом, пуста; и контуры сознанья просто двоятся, растекаются, дают странные узоры и разводы.
…паучок в ванной – белая, твёрдая пустыня, гигантская капсула, из которой не выбраться.
Надо помочь ему – пусть принесёт добрую весть.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Александр Балтин: Микроновеллы. Прозаические миниатюры.
Просто обидно, что эти чудесные миниатюры читают немногие. Особенно понравились, полюбились старушки: незнакомка, которой посчастливилось помочь - и мама, даже в больнице думающая только о сыне.
14.12.18 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|