Георгий Белов: Проба.
Если это и пьеса, то без действия. Но гораздо точнее охарактеризовать это произведение как поток осознаний и ощущений. По большому счету, здесь даже нет героев - даже тех двух, что формально присутствуют, - нет никого, кроме автора.
Название тоже, видимо, передает не суть текста, а авторское отношение к своей работе. Это и есть проба, попытка осмысления мира и отношений внутри него. Попытка неоднозначная и скорей похожая на метроном, описанный в одной из сцен, чем на сложившуюся точку зрения.
О чем размышляет автор? О мужчине и женщине, о природе и человеке, о сути любви и ответственности, о соотношении мистики и реальности. Ничего не навязывая, он либо склонит читателя тихо поразмыслить, присев рядом, либо просто оттолкнет его отсутствием конкретики.
Мне трудно представить, как будет выглядеть на сцене чтение с листа умопомрачительно длинного монолога героини в 6 сцене. Этот монолог был бы хорош в виде отдельной миниатюры - но никак не части пьесы. По большому счету, я бы весь этот текст переделала в цикл миниатюр, привлекая более яркие средства языка для выражения индивидуального оттенка каждого эпизода. Тогда текст стал бы более удобоваримым. Пока что - на любителя...
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Елена Мошкова
|
Проба
Он
Она
Сцена 1. Появление.
Темнота. Звуки музыки. В какой-то момент в темноте вспыхивает зажигалка, он прикуривает.
Он: Давно пора создать свет. Включай (загорается свет, на сцена Он и Она). Да, так лучше. Хорошее начало. Начало – это самое трудное.
Она: Для тебя начало – проблема?
Он: Не торопи. Проблем пока не существует, есть только свет.
Она: Мы одни?
Он: Погоди, не отвлекай. Погоди. Но если хочешь знать, то нет, мы вовсе не одни, ты просто смотри внимательнее. Видишь, вон полетели, вон еще, скрылись.
Она: Не успела.
Он: А вот тут внизу, слышишь? Вот тут, или не тут… Шуршание и как будто писк. Это мыши. А те, которые летали, это птицы. Они этими, крыльями машут и поэтому летают. Мыши, те вон не летают. Только пищат и прячутся. Они маленькие. Впрочем, мышами и птицами тут дело не ограничивается, вчера, например, я видел лошадей. Честное слово.
Она: Но я не вижу ничего, не слышу, не чувствую.
Он: Все правильно. Ты и не должна, просто они все, лоси, карпы, мухи, папоротники, елки, мох, они все скоро появятся, они уже оттуда заявляют свои права топтать землю и охотиться друг на друга. Но ты этого, конечно, не видишь и не слышишь. Не чувствуешь. Чувствовать тебе вообще еще рано. Не торопись. Пора решить вопрос тверди, а то куда же мы поселим слонов?
Она: И оленей.
Он: И оленей. Значит так, вот тут у нас будет земля, здесь окияны, парочка озер для пресноводных. И никакой эволюции. (Расставляет фигурки животных, напевает или просто бубнит под нос) “И не слыхать в округе песен звонких…” Тут главное не попутать.
Она: У тебя ловко получается. Специалист.
Он: Я в первый раз это делаю, и заметь, в комплекте нет даже инструкции по установке.
Она: Но красиво все равно.
Он: Это очень опасный трюк, не пытайся повторить его дома.
Она: Ты мне сначала выдели дом.
Он: Зачем тебе дом? Смотри, деревца какие-то появились, осины что ли?
Она: Осины.
Он: А вот еще. Помидоры какие-то.
Она: Эвкалипт.
Он: Правда, эвкалипт. О! Чуть не забыл, вот вам немного денег (высыпает горсть монет). Вам же надо жить на что-то.
Она: Наигрался?
Он: Не хватает чего-то. Сейчас. А! Правда (приносит куклу, сажает на землю, надевает на нее наушники, начинает играть электронная музыка, транс или джангл). Смотри. Нравится? Как будто напоминает кого-то?
Она: То ли образ, то ли подобие.
Он: Я уверен, он тоже будет творить. Телевизор, ЛСД, карту звездного неба и интернет я вполне могу перепоручить. Да. Он такое будет творить!
Она: А кто это?
Он: Кто?
Она: Ну вот это (показывает на куклу).
Он: Это?
Она: Ну да.
Он: Не узнала?
Она: Нет.
Он: Что, правда?
Она: Правда.
Он: Серьезно?
Она: Не узнала.
Он: Не может быть.
Она: Расскажешь?
Он: Это ты. (Она подходит к кукле, рассматривает ее).
Она: Ну раз так, я пойду.
Он: Ступай, ступай.
Она: Ну пока.
Сцена 2. Автостоп.
Она стоит с рюкзаком, ловит машину. Кто-то останавливается. Едут. В кабине Она и Он. Он за рулем.
Он: Ты откуда?
Она: Да ниоткуда особенно.
Он: Понимаю. Ты, наверное, всем так отвечаешь, что бы самой поверить. Рано или поздно поверишь.
Она: А вы откуда?
Он: Ниоткуда. А ты куда? (та смотрит на него и смеется, он тоже смеется) Сигарету хочешь?
Она: Давай.
Он: (дает ей сигарету, та берет ее, смотрит какая марка) Поиграешься, отдай. И смотри не сломай, я еще буду ее курить.
Она: Спасибо, что доверили мне сигарету.
Он: Знаешь, я вот часто думаю, сколько всего мы напридумывали: телевизор, ЛСД, карту звездного неба, интернет. Сигареты те же самые. И все такая гадость, если честно. Зачем?
Она: Ага. Машины. Бензин на котором они ездят. Все так – ничего из воздуха не берется. Пашешь официанткой в кафе, чтобы купить плеер, засунуть в него диск, который тоже надо купить на деньги, заработанные официанткой, а музыку для этого диска писал какой-то мужик, чтобы заработать деньги, чтобы сходить в кафе в котором я работаю официанткой.
Он: У вас там знаменитостей много?
Она: Нет, это я для примера. Самая большая знаменитость – чечен Рустам, всегда на “Мерседесе”, а за ним “Джип” с бандитами. Но какая разница? Какая разница, кто работает официанткой в том кафе, куда ходит мужик, сочинивший музыку для моего компакт диска?
Он: Да… Из воздуха ничего не берется, разве что туберкулезные палочки (оба усмехаются).
Она: А вы много на бензин тратите?
Он: Ничего.
Она: Как так? Вы – шофер?
Он: Нет, я не шофер.
Она: Да мне все равно в принципе, я так, для поддержания разговора. Можете не говорить.
Он: Я понимаю, что для поддержания разговора, но я тебе уже ответил.
Она: А откуда тогда бензин берется?
Он: Не знаю.
Она: Как так?
Он: Так. Эта хреновина не только не жрет бензин, она его еще и вырабатывает.
Она: Да ладно, хорош.
Он: Не хочешь – не верь. Выезжаю из дома с пустым баком, по счетчику. Через километров восемьдесят стрелка начинает дергаться, потом ползет вверх. Два три дня езжу – полный бак. Так вот.
Она: И чего потом?
Он: Того. Приходится сливать. Бензин штука опасная, надо что через край не лился, а то сама понимаешь. А на трассе бензухи не часто. Канистры с собой вожу.
Она: Продаете?
Он: Да. Я бы и так отдавал, но народ-то сама понимаешь, везде ждут подвоха. Виданное ли дело – мужик бензин отдает. Приходится обменивать на небольшие денежные суммы.
Она: Так на это жить можно.
Он: Где уж там… Народ торгуется по страшному. Один раз, не поверишь, самому заплатить пришлось, чтобы взяли.
Она: Вот, а говорили из воздуха ничего не берется.
Он: Говорил. Так ведь я тебе про машину тогда еще не рассказал.
Она: А вы много кому про нее рассказывали?
Он: Нет.
Она: Понимаю.
Он: Не понимаешь. Так или иначе человека можно заставить поверить, что моя машина производит бензин. Но в самое главное он все равно не поверит.
Она: А что самое главное?
Он: То, что она ничего не просит в замен.
Она: Не понимаю.
Он: Ты тоже не понимаешь.
Она: Если ваша машина не просит ничего в замен, то она – вечный двигатель. Перпетум мобиле или как там его.
Он: Я про это и говорю. Она просто ездит и единственная ее потребность, что бы время от времени кто-то сливал бензин. Но все, все без исключения, рассматривают ее как уникальный автомат, с тем, чтобы построить завод по производству таких же штуковин, заработать денег и сутками просиживать в том кафе, где ты работаешь официанткой и скупить себе горы дисков того парня, который пишет музыку, чтобы заработать на машину, не требующую бензина. Понимаешь? Может, мы бы и брали бы все из воздуха, когда б самой большой нашей проблемой не было то, что сосед умудряется получать из того же самого воздуха больше, чем мы. Представляешь, как подскочили бы цены на воздух? Все, вылезай.
Она: Почему?
Он: Подыщи себе нормальную машину. Их тут много. Вылезай (уезжает).
Она: (вслед) Я надеюсь, вы будете счастливы. Ты и твоя машина.
Сцена 3. Правда как она есть.
На сцене Он и она. Она осматривает окрестности.
Она: Природа получилась что надо. Очень красивая. Небесная лазурь просто вне конкуренции, зелень растительности тоже очень удачно подобрана, подходит под цвет неба. Слушай, но вот почему водонапорные башни такие страшные?
Он: Такими их создали.
Она: Ты башни не любишь?
Он: С чего ты взяла?
Она: Ты знаешь, я слыхала где-то, что Эйфелеву башню строили не французы, а толи турки, толи я не помню. И общем, поскольку турки не говорили по-французски, а французы - по-арабски, то те и построили им то, что можно понять из французских объяснений, не зная других языков кроме арабского: минарет с огромной толстой задницей, на четырех кривых ножках. Парижане сначала просто в шоке были, потом привыкли и начали учить арабский, чтобы в следующий раз не опростоволоситься. А минарет на тумбочке – теперь гордость Парижа.
Он: Бред какой-то.
Она: Ты знаешь, я ведь слыхала еще одну историю про башни. Ага.
Он: Ну, ты знаешь, в любом серьезном строительстве всегда большая сложность языковой барьер.
Она: Да уж. Но почему там все получилось именно так?
Он: Понимаешь в чем дело, в конечном счете, башня не обязательно должна быть из камня. Ну, то есть смотри сама. В чем был смысл той башни? Добраться до неба. Ладно. Они ее строили. Выше, еще выше, еще… Потом приключилась эта история с языками. Прошли годы. Появились телевизоры, ЛСД, карты звездного неба, потом ракеты всякие, спутники. Высоко уже? Нет? Ладно. На луне уже побывали. Достаточно высоко? Нет. Марс давай. Чем не башня? Хотели выше – пожалуйста. Только с той высоты видно, что верха и низа не существует. Есть другие горизонты, да, но верха и низа в том смысле, в каком их понимали в начале строительства башни не осталось.
Она: Стремление к высоте само по себе перестало быть целью?
Он: Да. Оно стало средством. Средством к чему? Получилось, что целью строительства башни была не высота сама по себе, а достижение могущества. Но высота не дает могущества. Так что языки им никто не смешивал, просто в процессе погони за ложной целью люди перестали понимать друг друга.
Она: Я думала, это тебя волнует.
Он: Нет.
Она: Даже жалко. А представляешь, перемешать сейчас все науки, а? Химию с исторей, биологию с литературой, математику с чем-нибудь совсем уж…
Он: Ты в школе не любила математику и мечтала, чтоб у математички вырос огромный, крысиный хвост, чтоб она этого не заметила и прям с этим хвостом пришла на урок.
Она: Ну и чего теперь?
Он: Да ничего, так.
Она: Я вообще учиться не очень любила. Так все занудно объясняли, всегда хотелось взять все эти знания, смешать в миксере и получить что-то совершенно невообразимое, жаль только знаний не много, мало получиться невообразимого.
Он: А ты уже пробовала?
Она: Нет.
Он: Давай сейчас?
Она: Не знаю.
Он: Давай, начинай.
Она: Попробую. Смотри. …И когда говорят “в спорах рождается истина” забывают о самом первом и самом логичном следствии из этого заключения, а именно “истина размножается спорами”, как грибы. Но значит ли это, что грибы, из всех прочих галлюциногенов, приводят ближе всего к истине или наоборот, истина, реализуясь в объективной реальности, единственно что напоминает, так это приход от грибов, то есть нечто совершенно эфемерное, а скорее даже несуществующее и, как следствие, то состояние, которое испытывает человек, съевший галлюциноген не есть познание истины, но напротив, добровольное признание невозможности, а точнее неспособности ее познания, хотя с другой стороны, добровольное признание неспособности само по себе является первым шагом к развитию в себе такой способности, об этом говорил еще Сократ, не евший грибов, по мнению историков с одной стороны, и не знавший истины по собственному признанию с другой.
Он: (аплодирует) Великолепно. Но науки тут мало.
Она: Что такое истина?
Он: Это так интересно.
Она: Что такое истина?
Он: Спроси у тех, кто строит башни. И если они тебе ответят, придешь и мне расскажешь, договорились?
Она: Жалко.
Сцена 4. Кино – народу!
Зал кинотеатра. Рядом сидят Он и Она. Она ест поп корн.
Она: Скоро начнется?
Он: Скоро.
Она: Там зрительный зал показывают. Уже минут десять.
Он: Еще не все пришли, видишь? Тут обычно ждут.
Она: Странно, но ладно.
Он: Сегодня про любовь.
Она: В смысле? А, мелодрама… Я знаю.
Он: Уже почти началось. Приготовься.
Она: Да я готова вроде.
Он: Новенькая?
Она: В смысле? Да, слышала, кинотеатр новый. Интерактивные технологии, еще байда какая-то.
Он: А-а-а. Рекламируют. Так, началось.
Она: И чего?
Он: Текст бери.
Она: В смысле?
Он: Он обычно на кресле. (оба берут тексты, дальше читают по текстам) Читай только свои реплики, ремарки пропускай.
Она: Ты что хочешь сказать, что мы сейчас играем в кино?
Он: А на что, по-твоему, они смотрят?
Она: Они же не настоящие.
Он: А какие?
Она: Нарисованные.
Он: Откуда ты знаешь? Ты их сама рисовала?
Она: Да нет, но…
Он: Так и нечего тогда.
Она: То есть ты хочешь сказать, что мы сейчас играем в фильме, а зрители, те что на экране на нас смотрят?
Он: А что по-твоему такое интерактив?
Она: По-моему, это двусторонний контакт. Отсюда туда, оттуда – сюда. А общения с нарисованными людьми не бывает. Бывает только общение живых людей.
Он: Теперь будешь знать, что эти люди не более нарисованные, чем ты, или ты не менее нарисованная, чем они.
Она: Я что не настоящая?
Он: Вот и подумай. На них посмотри.
Она: Ужасно. Это просто ужасно. Слушай, а если я начну читать твой текст или ремарки, они заметят?
Он: немногие. И то вряд ли. Они едят поп-корн и целуются.
Она: Нарисованные люди целуются. Это уж как-то совсем. Слушай а они любить умеют?
Он: А мы умеем?
Она: Мы – да.
Он: (проникновенно) Я люблю тебя.
Она: А я что должна сказать? (отрывается от текста, смотрит не него)
Он: В тексте, все в тексте.
Она: (не глядя в текст) Я люблю тебя.
Он: (шепотом) Отлично. (целуются, перестают целоваться он в зал) Большое спасибо, вы смотрели фильм про любовь! (Звучат аплодисменты, Он уходит)
Она: (в след) Я люблю тебя. (Еще в трансе от фразы “я тебя люблю”) Надо же, первый раз сказала это искренне.
Сцена 5. Про любовь
На сцене сидит Он. Перед ним метроном и прозрачная емкость с водой. Входит Она.
Она: Я пришла говорить про любовь.
Он: Ты ее уже попробовала?
Она: Мало.
Он: Понимаю. Может это и к лучшему, у нее премерзкое послевкусие.
Она: Расскажи.
Он: Я уже приготовился.
Она: Я тоже, начинай.
Он: Смотри. Любовь есть процесс. С чего у нас все начинается? Появляется объект твоей любви. Говоря по честному тебе надо от него две вещи: взаимность и максимально возможное соответствие твоим желаниям. Предположим, что для него ты тоже становишься объектом любви. Он ждет взаимности и соответствия своим требованиям. В этом случае вас – любовь. Вот тут, видишь? (показывает на неподвижный кончик метронома) Когда ты любишь, тебя тянет к объекту твоей любви. Я ведь полагаю, мы говорим о себе подобных, а не о любви к вишне в сахаре или к восходу Полярной звезды на темнеющем небосклоне?
Она: Конечно, конечно.
Он: Тебя тянет к нему, (сдвигает рукой стрелку метронома в сторону) и от этого ты меняешься, то есть, как это не прискорбно, перестаешь соответствовать его требованиям. От этого его чувства тоже меняются, меняется он сам, перестает соответствовать твоим запросам, ты снова меняешься. (отпускает стрелку метронома, та качается из стороны в сторону) Баланс нарушен, но тут (указывает на место куда показывала неподвижная стрелка) у вас по-прежнему любовь. Такая же, как прежде. Смотри. (каждый раз, когда стрелка проскакивает это место повторяет) Любовь, любовь, любовь, любовь. Видишь, что происходит?
Она: Да.
Он: Правильно. От частого повторение слово “любовь” изнашивается. В конце концов, это просто слово.
Она: Плохо.
Он: Как сказать, некоторым именно этого и надо.
Она: А банка зачем?
Он: Ты про любовь спрашивала?
Она: Да.
Он: Я уже рассказал. А есть еще настоящая любовь.
Она: Что такое настоящая любовь?
Он: Это мой маленький секрет.
Она: Пожалуйста.
Он: Никому не расскажешь?
Она: Не расскажу.
Он: Не расскажешь… Ну хорошо. Смотри (берет что-то растворяющееся в воде и не очень токсичное, к примеру кофе, насыпает столько, что вода мгновенно окрашивается). На твоих глазах случилась настоящая любовь. Как можно заметить, перехода от любви к настоящей любви не существует. Так-то.
Она: Я, наверное, поняла.
Он: (достает два стакана наливает в них из банки, дает ей один стакан) За любовь! (пьют) За любовь до дна! (допивают) Ну как?
Она: Я думала она сладкая.
Он: Еще чего. Когда захочешь сладкого будем пить белую зависть.
Она: Спасибо за настоящую любовь. Я пошла.
Он: Счастливо. Насчет послевкусия я предупреждал, потом не жалуйся.
Сцена 6. Праздник ненависти
На сцене Она. Читает текст.
Это случилось, когда я в первый раз приехала в большой город. Не знаю даже, как и объяснить. Нельзя сказать, что событие это явилось для меня неожиданностью, скорее это я явилась неожиданностью для упомянутого события. Я оказалась одна. Здесь у меня не было друзей, не было родителей, не было товарищей по работе. Тем людям, которым, как им казалось, хотелось стать моими друзьями, попросту не хватало терпения, ну чтобы как следует разобраться, что же я за человек, к тому же дружили они как-то странно: вливали в меня мартини стакан за стаканом, потом везли к себе домой, клали на кровать и выключали свет. И толи я не понимаю, как надо дружить в темноте, лежа в кровати, толи дружба при свете так разрушительно действовала на нежные души тех, кто хотел быть моим другом, что расставались мы почти сразу, как только позднее зимнее утро заливало комнату дымчатым светом.
Но тогда, когда я приехала в большой город, я не могла иначе, мне попросту приходилось дружить с кем-нибудь время от времени, ведь способность обзаводиться друзьями это единственное чем я располагала в силу моей молодости и, в общем-то, красоты.
И тогда я стала понимать, что я ненавижу блеклые рассветы, когда из мутного окна видно только гаражи и высоковольтные линии, ненавижу светящиеся по ночам надписи “Продукты”, единственное назначение которых - вызвать в усталой душе последнее желание на которое она способна - желание нажраться, потому что в магазины со светящейся по ночам надписью “Продукты” народ за другим продуктом не ходит, а только за этим самым и если берет еще что-то, что не ради того что бы поесть, а просто так, закусить, ненавижу мусоропровод, ненавижу лестничную площадку, потому что в этих местах всегда хочется совершить убийство, иначе не скажешь, для жизни они не приспособлены.
Но со временем начала понимать, что поздние зимние рассветы скоро начнут сменяться ранними, весенними, и толи мне придется расставаться с моими друзьями еще до открытия метро, толи надо искать более приличное место под тем невыносимо ярким объектом, чье появление на небе и называется утром. И тогда вместо того, что бы пить из бокалов мартини, я стала подносить эти бокалы другим людям – от стойки до столика, в обмен на небольшие денежные суммы, выплачиваемые администрацией вертепа и существенно более заметное вознаграждение, оставляемое отдельными посетителями.
А как-то раз, когда я пробатала уже достаточно долго, один из мужчин, которым я подносила бокалы с мартини, водкой или абсентом в обмен на небольшие денежные суммы сказал мне, что хочет со мной дружить. И не то, что бы он был особенно красивый, или такой, из тех, кто легко обзаводится друзьями, скорее дело в том, что я сама давно уже ни с кем не дружила и в общем-то сама была не против, а его так трясло от необходимости подружить с кем-нибудь прямо тут и сейчас, что мне сделалось попросту его жаль. А еще он сказал, что мы будем танцевать джангл, а я так люблю танцевать, что просто не смогла отказаться. Потом я увидела, как он свернув трубочкой небольшую купюру втягивает ноздрей какое то вещество я спросила его “зачем?”, а он сказал, что я тоже должна это понюхать, и тогда все мои прежние танцы останутся где-то далеко, а вместо этого я сама превращусь в танец, самый органичный и самый разрушительный из всего, что я когда либо танцевала. И действительно, я танцевала как безумная, было очень приятно, мне казалось, что в ногах у меня пружины, и я могу делать что угодно: могу прыгать до утра, а могу легко, совсем не напрягаясь выпрыгнуть из этого душного зала и до утра скакать по дряблым подушкам ночных облаков.
Когда я проснулась, мир зачем-то изменился, возможно, он решил, что вчера дал мне недопустимо много и теперь решил взять лишнее обратно, но вот только пружины выпрыгнули из моих ног, а весь сон вытек из головы. И каждый из восьми углов моей комнаты таращился на меня маленьким страшным глазом, все шесть плоскостей составляющее пространство моей комнаты были такие отвратительно, непередаваемо, невыносимо плоские, что казалось стоит только прикоснуться к одной из них, и она впитает мое сладкое тело с жадностью голодного паука. Моя кожа, волосы, глаза казались такими беззащитными и жалкими здесь, в этой абсолютно не моей комнате. В этом, абсолютно не моем доме, в этом, абсолютно не моем районе, в этом абсолютно не моем городе, под этим, печальным, но колючим и равнодушным небом. А звезды про меня забыли и отвернулись, а облака про меня забыли и разбежались. А темнота не захотела больше прятать меня за пазухой и позволила язычкам утреннего света лизать мои ноги. Я физически чувствовала на своей коже слюну световых язычков, слюна сказала: “мы встретимся в другой раз” я сказала ей: “я не хочу”, но она сказала: “странно, если бы ты хотела, но тебе придется”.
А я сидела, обняв подушку, и шептала, что я ненавижу безоблачное утреннее небо, ненавижу первые лучи солнца, похожие на свет показывающего помехи телевизора, ненавижу звук радио, ненавижу собаку соседей, ненавижу соседей, ненавижу самоуверенные лица вообще, ненавижу самоуверенные лица в телевизоре, ненавижу людей на улицах, ненавижу рекламу, ненавижу то, что превращает меня в лишь уродливое подобие того страстного и гордого существа, которым я всегда мечтала быть, ненавижу мечтать, ненавижу закрытые изнутри двери.
И потом я закрывала двери изнутри и пряталась от света и искала одиночества, но свету довольно и маленьких щелочек, чтобы меня догнать, а одиночества не было, была только никому ненужность. И я шла на улицу, я искала людей, но меня встречало лишь одиночество. Я пряталась в кино.
После одной странной истории, произошедшей со мной в кино я подумала, что есть на свете вещи, про которые нельзя сказать, существуют они или нет. Но если жить так, как будто они на самом деле есть, их наличие становится очевидным, если же пребывать в убежденности, что такого не бывает, то так оно и будет. И, странно, с той поры молодость и глупость, волосы и гребешки, день и… утро обрели новый загадочный смысл. Я даже не знаю, был ли в этом загадочном смысле смысл, в том смысле, в каком мы вообще понимаем слово смысл, я знаю только, что моя жизнь с того момента превратилась толи в перезрелое ожидание счастья, толи в недоразвитое ожидание смерти, словно я сидела в ресторане, страшно голодная и ждала, пока мне принесут блюдо, мне его приносят я его съедаю, но тут же забываю об этом и остаюсь такой же голодной, как и прежде. И только какое-то смутное ощущение того, что что-то случилось, что-то важное, что уже нельзя не вернуть не повторить, что утрачено и только мое запоздалое предвосхищение напоминает о том, как важно для меня было то, что я пропустила.
Я уехала из города. Я ненавидела город, ненавидела огромные бессмысленные дома, ненавидела телевизоры, ЛСД, интернет. Я ненавидела быть одной с толпе бледных, запуганных одиночек.
И пока я ездила по длинным одинаковым, серым дорогам с одинаковыми кустами по краям, я начала понимать еще одну вещь. Вся моя предыдущая жизнь была не чем иным, как обязанностью, заложенной в мой мозг кем-то сильным и невидимым. Обязанностью не дать погибнуть и выкормить нечто, что жило и развивалось в моей оболчке, под одной крышей, со мной, ненавидящей почти все вокруг. Разумеется, я не имею в виду беременность, я была коконом для чего-то более крупного, правильно, цельного, чем еще один генератор мелочной ненеависти. Я была коконом чего-то идеального. И оно день за днем ело меня изнутри, росло и иногда шевелилось. Появление на свет этого чего-то означало прекращение моего собственного существования. Навсегда.
Я так и никогда не узнала, что ничего не получилось. Что разорвавшее кокон Это оказалось уже мертвым, возможно задохнувшимся дымом марихуаны и выхлопными газами. Печаль первого и последнего взмаха мертвых крыльев это все, на что я оказалась способна. Но когда я стояла у очередного второстепенного шоссе, поджидая машину, когда пшеница на окружавших меня полях извивалась под ветром, словно большая ленивая змея, словно большая живая пружина, когда ветер, тот самый, что шевелил живую пружину в пшенице массировал мои плечи своими мощными, не знающими усталости руками, солнце вдруг поцеловало меня. Страстно. Сочно. Поцеловало в глаза и в губы, и слюна солнечного поцелуя сказала мне “Здравствуй, пора”, я уже не помнила ничего, ничего не знала и не хотела кроме одного – надеяться.
Но я уже ненавидела надежду.
Сцена 7. Деинсталяция
Он сидит, читает журнал. Входит Она, с рюкзаком и поп-корном.
Он: Собралась, я вижу.
Она: Я то что, мне собраться – подпоясаться.
Он: Решил тебя дождаться.
Она: Спасибо, чего читаешь?
Он: “Птюч”, последний номер.
Она: Интересно?
Он: Скорее да. Видишь какой толстый? В этом номере у них “Начала” Евклида. С комментариями.
Она: Интересно, что печатают в “Космополитан”.
Он: Вроде собирались Достоевского, потом что-то говорили про учебник по аналитической геометрии. Все это уже не важно.
Она: Все неважно, но меня ты дождался.
Он: (показывает на пол) Пора собирать этот бардак. Иди сюда, помогать будешь. (Снимает рюкзак, идет к нему) Так, прихвати, во что положить. (Разбираются) Деньги собери и в отдельный мешочек, так. Смотри, звери не все остались, так жалко.
Она: Ой, правда, динозавриков нет, я их так любила.
Он: Слонов аккуратней, нежные. Аистов за ноги не особенно!
Она: Можно, я мышку на память возьму?
Он: А чем я ужей кормить буду? Ладно, будут бедные грибами давиться. Бери мышку.
Она: Спасибо. (возвращает куклу)
Он: Вот это я признаться и сам хотел оставить тебе. Возьмешь?
Она: Ты знаешь, если честно, уже наигралась.
Он: Как скажешь. В общем-то, совсем не так уж безукоризненно получилось. Сам вижу.
Она: Не переживай, хорошо получилось. Просто наигралась.
Он: Как скажешь. Все вроде?
Она: Вроде.
Он: Туши свет, хватит.
Свет гаснет, звучит музыка.
Конец.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Георгий Белов: Проба. Драматургические произведения.
02.07.03 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|