Александр Викторов: ФЕВРАЛЬСКАЯ СМЕРТЬ.
Смерть – это хорошо или плохо?
Разумеется, нормальный человек тут же заявит, что вопрос этот странен и глуп. Но стоит почитать философскую зарисовку Александра Викторова, как понимаешь, что не всё так просто. И, конечно же, в очередной раз убеждаешься, что в реальной жизни есть не только черное и белое. Возможны полутона, и даже цвет.
Чья-то смерть – работа для санитаров, освободившаяся квартира для жильцов коммуналки, несколько приятных минут развлечения для скучающих старушек-божьих одуванчиков, первое звено в многоходовой комбинации для бизнесменчика средней руки. И даже сам покойный – для кого-то муж (первый, второй или третий); для кого-то труп; для кого-то жмурик; кому-то – бывший собутыльник; а тому, который на небесах – раб божий…
Все относительно. И скажем спасибо автору за его умение наблюдать. И видеть в обыденном – нечто важное.
А жизнь продолжается.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Юрий Лопотецкий
|
ФЕВРАЛЬСКАЯ СМЕРТЬ
ФЕВРАЛЬСКАЯ СМЕРТЬ
Под февральским московским небом лежал труп. Так себе труп – ничего особенного: российский мужичок со всклоченной бородёнкою, одет в отвратительный зипун, под ним грудь голая (это по зимнему-то времени… а впрочем, гуляй, Расея – теперь уж не замёрзнешь, в морге холоднее не будет…); бомж, одним словом, или около того. Так что конец его логичен, и ужаса или гнева у прохожих не вызывают; разве только возмущение хозяек соседних магазинчиков, ибо разлёгшийся не к месту мёртвый мужичок мешает подвозу товара. Его никем ещё не закрытые голубые глазёнки как будто с удивлением, тем не менее, взирают из жёлто-синего разбитого лица на серый Божий свет: дескать, почему и за что ж вы меня так, ребяты? Я ж никому ничего…
В стороне молчаливой виноватой стайкою – а не сипло по обыкновению галдящей и задирающей прохожих на предмет пяти рублей «землякам» стаей – жмутся вероятные давешние собутыльники покойника; чешут в нечесаных, беспамятливых головах – не причастны ли они к убиению? Чёрт его знает, чем накануне дружеская сходка закончилась…
Место последнего отдыха мужичка на его земле по-заграничному обнесено милицией пёстрою лентою, взятой у украшающих соседний винный магазин рабочих; лента придавлена против ветра пустыми бутылками. Стражи у трупа не стоит, но она есть – греется в пункте охраны правопорядка напротив. Так что лежи себе, мужик, спокойно, расслабляйся напоследок.
Единственные, кому как будто жалко сгинувшего российского мужичка, это старушки, снующие между магазинчиками – им, вечным вдовам, всю Россию жалко… Они прикрывают лик Бог весть как и через что усопшего картонкою, которую тут же снимает каждая новая неустрашимая старуха – для опознания и скорбного возмущения: «что ж это нынче деется и доколе..!» Доступ к телу, в общем, открыт широко и безбоязненно; и то: что такое труп по нынешним бесстрашным временам? Обыденность…
Вот и ещё бойкая бабушка оповещает пустоту позади неё:
– Слышала я, как он на рассвете кричал «убивают!» – сплю я плохо, да разве нынче кто выйдет на помощь? Озверел народ.
Она оборачивается и энергично машет краснорожему детине, что ходит неподалёку и орёт на кого-то в мобильник матом.
Детина прячет мобильник и по-деловому присаживается у мёртвого лица, с которого бабушка опять сняла картонку, брюзгливо смотрит на него и вдруг опять резко выхватывает мобильник – как нож или «ствол»:
– Люда! Люда, твою мать! Ты где? Бросай всё: тут жмурика мне показывают одного, и это, кажись, Колька – твой первый, законный. Да точно он! У него ж комната в коммуне. Хорошая комната, большая, хоть он её и засрал. Но не пропил. Он одинокий и родичи его все передохли. Я это наверняка знаю: у меня ребята с ним пили – так что мы… ты – единственная наследница… Что «отчего»? Откуда мне знать, отчего он зажмурился? Ты это у ментов спросишь. Замочили, говорят… Откуда я знаю как? Ты лучше давай звони в нотариалку свою, выясняй, качай права, наследство оформляй, а то жэковцы сопрут комнату-то. С тебя причитается… Шутка!
И вдохновленный перспективами неожиданного наследства и прибылей детина резво отступил от покойного собственника, игриво ткнув в толстый бок пробегавшую молоденькую продавщицу, пискнувшую и разулыбавшуюся от такого лестного внимания.
– А тебе, Сергеевна, – обернулся он к старушке, – с меня причитается. За благую весть, так сказать… Так что жди…
Сергеевна вроде бы выразила под нос себе сомнение, что весть благая, но тут же благодарно ощерилась и закивала носом: «Спасибо, мы завсегда… помогай тебе Бог…»
– Деловой он у нас. Купец! Подряды берёт – молдаване у него работают. Воют, что ничего им не платит. Строг, конечно, но Людка за ним, как за каменной… А Колька-то – он совсем пропащий был, – пояснила она подошедшей товарке, вероятно, в целях оправдания «благой вести», которого никто от неё и не требовал. – В старое время что-то по дереву резал да расписывал; даже, говорят, выставки какие-то были и дипломы у него. Народные промыслы. Ну а в нынешнее-то кому они нужны, промыслы-то эти? Так и загнулся. Никчемный…
– Так все мужики скоро перемрут. Кто ж в России жить-то останется? Мы с тобой, клюшки старые? Ишь ты – «никчемный»… – сварливо ответила товарка, которой ничего «не причиталось».
– Давайте расходиться, граждане! Чего тут вам интересного? – солидно пробасил подходящий занять свой пост молоденький милиционер. За ним к пропащему и никчемному Кольке подползала через сугробы и рытвины медицинская машина.
Унылые санитары, разъезжаясь ногами по наледи, неловко затолкали Кольку в свою карету, и отбыл Колька в этом экипаже к Богу на большой приём. Трудно сказать, что сказал там ему Господь. Может быть, притянул его нечесаную голову к своей груди и погладил по немытым пегим волосам – Господь не брезглив, а Колька зарыдал от облегчения и давно не виданной ласки; возможно, они оба заплакали, как плачут иногда вместе русские мужики – как запруду какую прорывает, но Колька громко, а Господь тихо и стеснительно, отвернувшись и спрятав лик свой в большие белые рукава; а может быть, заплакал только Господь, смотря на творение своё, а Колька стоял, по обыкновению своему дурашливо ухмыляясь, не понимая, к какому начальнику он попал, какие вины за ним числятся и как и в чём надо оправдываться похмельной косноязычной скороговоркою…
Но хочется верить, что выдаст-таки Господь Кольке вместо коммунальной клети избу большую, новую, где блестят на свежих яичных брёвнышках радостные слёзы смолы, где есть весёлые сосновые стол, лавки и полки, на них – прехитрая резная посуда, ложки и фигурки Колькиной работы, а оконца чисто улыбаются хозяину, когда он возвращается под кров свой. И будет Кольке вечно белый вешний сад, и тут же сад звонкий осенний с крепкой антоновкой, крыжовником и смородиной, и сирень с черёмухой майские, и липа июльская, и рябина сентябрьская. Ну и берёзки, понятное дело, куда ж без них?
И прирежет ещё Господь Кольке землицы позади избы, да не супеси и не суглинка каких, а землицы жирной и чёрной, и будет Колька землицу ту согревать своими корявыми ладонями на радость своему семейству, которое найдёт в новом своём доме: хлопотливую хозяйку дородную, чернобровую, белотелую, ласковую да весёлую и белоголовых ясноглазых детишек, бедовых, конечно, но которых за шалости их можно будет и крапивою попотчевать шутейно, благо крапива на новом дворе у Николая, слава Богу, тоже имеется – вон её сколько у новеньких ворот, где он садится вечером после ужина на лавку с отцовской гармонью и долго и со вкусом играет, поглядывая на залитую жарким закатом дорогу, поджидая всех нас, глупых или оглупленных, обманутых, обсчитанных и оскорблённых, что ещё маются на мёрзлой и злой земле.
Февраль, 2005 г.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Александр Викторов: ФЕВРАЛЬСКАЯ СМЕРТЬ. Рассказ.
25.03.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|