Игорь Анфиногентов: ДОМ №36 НА УЛИЦЕ НЕРАЗБИТЫХ ФОНАРЕЙ.
Игорь Анфиногентов посетовал на то, что его опередили более ловкие: уже написана и снята «Бригада», уже прогремел на всю страну «Бумер», уже давно (это я уж от себя добавляю) промелькнула на всех заборах реклама какие-то «антикиллеров».
После этого мне очень не хотелось читать его повесть. «Опять про братков, – думал я. – Сейчас начнётся: «сходняк», «общак», «разборка», «стрелка»… В книжных магазинах такие книжки уже на вес продаются, никто не берёт». Один мой знакомый издатель пожаловался: выпустил книгу знаменитого писателя В-на, тема вроде бы беспроигрышная – криминальный мир, сделал аж десять тысяч экземпляров… а книжка залёживается на складе, только треть тиража и продали.
Всегда раздражает то, что авторы таких книг пытаются вызвать в нас жалость и сочувствие к этой мрази – ко всяким разным «пчёлам» и «сашам белым». Дескать, несчастные это парни, вон как их закрутило, попали в болото и выбраться не могут, а по сути ведь неплохие ребята… Но почему-то не хочется верить в то, что это неплохие ребята. Кто не захотел испачкать свою бессмертную душу, тот и не замарался. Другие же полезли в эту стаю, приняли правила игры, живут по-волчьи и подыхают по-волчьи. И, если задуматься, в том же Саше Белом хорошего-то одно только: то, что его играет обаятельный С. Безруков… В общем, не буду читать, решил я.
Потом всё же прочитал. И не пожалел. Во-первых, написано живо, ярко и умело, автор подозрительно хорошо знает тему, о которой пишет… (Насчет «подозрительно» шучу, конечно.) А во-вторых, если бы повесть заканчивалась приблатнённо-щемящей нотой, вселенской тоской и безысходностью, романтизацией уголовного быта, разрыванием рубахи на собственной груди и жалобами не судьбу-злодейку – ей-богу, ни слова не написал бы в качестве предисловия, попросту вернул бы текст. Но повесть заканчивается так, как, на мой вкус, и должна заканчиваться: показывает выход из создавшейся ситуации, не выпрашивает у читателя жалости к главному герою, не выжимает слезу, заставляет поверить в то, что не всё так уже безоговорочно плохо в этом жестоком мире.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
ДОМ №36 НА УЛИЦЕ НЕРАЗБИТЫХ ФОНАРЕЙ
Вместо предисловия
Москва не сразу строилась. Городок Котелки, впрочем, тоже не за один день. Когда один расшалившийся проказник брал его приступом, то спалил все вплоть до центральной Ратуши. Сама Ратуша выстояла, и позже городок пришлось отстраивать заново. Чем дальше от центра, тем современнее постройка. Там, где раньше вязли, всхлипывая по временам, болота и рыхлым грунтом чернели полигоны, теперь высятся панельные, кирпичные, бетонные многоэтажки.
Улица, на которой преимущественно происходили описанные далее события, носит гордое, да что там гордое — славное! имя Неразбитых Фонарей. Возводилась она в середине прошлого столетия. Есть на ней и пятиэтажные строения, выраставшие повсеместно во времена правления кукурузного короля, и девятиэтажные, длинные, словно поезд, дома, и гордо устремленные в небо стелы аж о 14-ти этажах. Дом № 36 — как раз из разряда стел. Стоит он на горе, с видом на некогда роскошную рощу. Недавно увешанные колючками каштаны, молодые еще, полувековые дубки, широколистные клены и прочие, растущие здесь и там деревья, бесцеремонно выкорчевали, все перекопали и теперь там строят метро. В народе бытует мнение, что метростроевцы не строят, а ищут метро, вгрызаясь в землю то на одном, то на другом конце города. А где оно? Ау! Нет его…
Улица Неразбитых Фонарей, как и остальные, не менее звучные улицы городка, живет своей жизнью. Городок в городке. Здесь есть свои, годами возводившиеся устои и традиции, жители улицы знают друг друга если и не по именам, то уж в лицо точно. Есть тут и свои знаменитости. Например, сосед Колька, пять лет назад порезавший по пьянке соседа Ваську, за что и отсидел свои кровные. Есть и элита. Представителей элиты уважительно называют по именам, стараются с ними подружиться или хотя бы познакомиться, чтобы потом, на какой-нибудь гулянке во все горло крикнуть зарвавшемуся нахалу: «Да ты что, я с самим … за руку здоровался!». И все, назревающий было конфликт исчерпан.
Элита заслуживает особого внимания. Обычно они всегда находятся в окружении себе подобных. На улицу без крепких кирпичнолицых парней с огромными кулаками никогда не выходят. Руководящие функции на правах все тех же олигархов местного пошиба выполняют весьма охотно. Заправляют обычно всем, начиная с торговых предприятий и заканчивая милицией и администрацией города. Да это, впрочем, и неудивительно: депутатские корочки открывают перед ними любые двери, по крайней мере, в своей вотчине.
У всяких выдающихся людей есть свои последователи и ученики. Так и у мелкопоместной элиты есть целые отряды, бригады и группы, состоящие преимущественно из молодежи. Иерархия наравне со строжайшей субординацией ставят элиту на недостижимый пьедестал для молодых. Волчата, посматривая на матерых волков, хищно щелкают челюстями и во всем стараются быть похожими на них, начиная с произношения некоторых, наиболее удачных слов и заканчивая приобретением дорогих, явно не по карману, атрибутов сладкой жизни.
Это неформальное объединение носит название одноименной улицы, на которой располагается. Жизнь и уклад сообщества находятся под непроницаемой завесой тайны, окруженной облаком романтики небывалой силы и притягательности. Именно оно, то самое розовое облако, и позволяет с каждым годом производить новые рекрутские наборы в сообщество. И только там, в самом центре событий, когда дурманящий туман несколько расходится, некоторые начинают осознавать, что как раз романтикой-то здесь и не пахнет. Нет ее, хоть ты тресни! Зато есть серая действительность, а еще суровый быт и подчас непосильный физический труд. Вкупе с многочисленными ограничениями уклад жизни в сообществе похож (уже можно смеяться!) на монастырский: курить новобранцам нельзя, алкоголь не приветствуется, наркота вне закона. Со временем, естественно, грани имеют обыкновение стираться, и то, что раньше было категорически нельзя, сейчас нередко бывает в порядке вещей. Могут и на девочек наложить табу, и на азартные игры. Короче, ярмо подобной тяжести порой просто не под силу вынести. Кто-то с честью выдерживает все удары, не сгибаясь. Кто-то ломается. А если учесть, что основу контингента составляют неокрепшие еще в силу возраста умы, не имеющие никаких моральных и нравственных… Да что тут говорить о возвышенном, если сам факт существования ума, интеллекта как такового, зачастую под вопросом! Так или иначе, но свято место пусто не бывает. Всегда найдутся желающие сменить ветхую трикотажную курточку на кожаную, застиранные «трикошки» на дорогой спортивный костюм. И скромный серебряный крестик на шнурочке как по мановению волшебной палочки преображается в массивный золотой, на золотой же «цепуре» в палец толщиной. Именно материальные блага более всего влекут мальчиков с отвисающими челюстями и узкими лбами из неблагополучных семей в расставленные умелыми руками тенета.
Как известно, в каждом правиле бывают исключения. Не обходится без них и в этой среде… Но не будем забегать вперед. История, изложенная далее, не имеет целью пополнить ряд неправдоподобных и неумелых пародий. Потому, и именно потому все, рассказанное в ней — непреложная истина. Посему скептики могут оставить свои горькие усмешки и восклицания при себе.
Итак, уважаемый читатель, предлагаю тебе перенестись на несколько лет назад, на улицы скромного провинциального городка. Ведь это только на первый взгляд кажется, что улицы бездушны. На самом деле там кипит жизнь, рушатся судьбы, и иногда даже свершаются революции!
ГЛАВА 1
Голова болела невыносимо. Именно из-за этой боли я и проснулся. Да еще пить хотелось — сушняк, понимаете ли. Первая попытка оторвать голову от подушки не увенчалась успехом. Пришлось сначала открыть один глаз и привыкать к дневному свету, который заботливо поливал комнату. Похоже, что уже давно за полдень. При этой мысли второй глаз открылся сам. Черт возьми! Проспал все на свете… Особенно неприятно оттого, что я проворонил важную встречу. Конкуренты по стояночному бизнесу позарились на жалкий клочок земли, где вознамерились оборудовать очередную парковку для машин. Клочок этот, по моему разумению, им ни в коей мере не принадлежит. Посему предстояло урегулировать спорный вопрос в одном близлежащем кафе. Встреча в кафе предполагает мирное решение проблемы. Вот если бы где-нибудь на промзоне договорились, на одной из многочисленных строек или баз, тогда не исключена ссора, с последующим пролитием крови. И не важно, сколько крови в результате подобной встречи пролито — одна капля или море; конфликт, он ведь и в Африке конфликт, — это и стресс, и издержки, как материальные, так и моральные. Откуда такие дикие нравы?! Ведь не Сицилия же, в самом деле… А тут нет никакого феномена — в Котелках любая стычка происходит несравнимо хлеще, чем на исторической родине Коза Ностры. Вернее, так называемый «феномен Котелка» все же имел место, о нем много писали в свое время в прессе, но последние воспоминания о тех смутных временах давно канули в Лету.
Остается надеяться, что мои соратники все решили в нашу пользу. Позвонить бы надо, узнать, как все прошло. Но сначала — пить!!! Я собрал воедино ускользающие силы и принял сидячее положение. Уже лучше. Теперь надо настроиться на марафонский забег до кухни, и там, наконец, утолить жажду. Голова напрочь отказывается выполнять свои функции. Ничего, главное — чтобы ноги слушались. И угораздило же меня так напиться вчера! Хотя, если призадуматься, именно так я коротаю свободное время уже где-то около месяца, без перерыва. До этого попойки происходили гораздо реже, через день. Но, как говорится, не я такой — жизнь такая. Верное средство от головной боли — спиртное. А голова болит не только с похмелья, а и от накапливающихся проблем. Прямо мигрени накатывают, да и только. Так что пьем-с…
Господи, какой бред иногда в голове вертится… Я удержал рвущееся на волю сознание и встал-таки с дивана. Босыми ногами по паркету в сторону двери, так, теперь поворот, вот и коридор остался за спиной — все! Я на кухне! Открываю холодильник, хватаю упаковку с виноградным соком… Ооо, блаженство… Сок холодный, аж зубы ломит.
Итак, пришло время осмотреться. Часы на стене… Одна стрелка на тройке, другая — вертикально вверх. А еще одна, почти незаметная, несется куда-то вскачь, отсчитывая секунды чьей-то жизни…
Неужели уже три часа дня? Да, не ночи — точно. Значит, встреча состоялась часа этак два назад. Или не состоялась? Навязчивая мысль позвонить и узнать, стать в курсе событий, назойливой мухой вьется где-то рядом. Дотянувшись до телефона, набираю шестизначный номер, слушаю череду длинных гудков, потом набираю еще один, уже из одиннадцати цифр. Почти сразу, после первого сигнала, слышу уверенный голос лучшего друга и верного соратника Дани.
— Да!
— Дань, это я…
Ну почему голова так разламывается?
— Илюха, да ты че, попутал? Какого хера на стреле не был? — с неподдельным возмущением восклицает Даня.
— Слышь, не грузи, а… Лучше расскажи, как все прошло?
— Как прошло, так уж не выйдет, — хмыкает он, — Нормально все. Щас приду — расскажу.
— Жду…
Вешаю трубку. Уже легче. Как будто груз с плеч свалился. Но голова все еще болит! Достаю из шкафчика упаковку аспирина, глотаю сразу две… нет, не глотаются. Прилипли где-то там, внутри. Вновь лезу в холодильник за соком. И тут взгляд натыкается на знакомую, настолько приятную картину, что таблетки сразу растворяются, смытые обильной слюной: на нижней полке стоит баллон пива и нераскрытая пачка крабовых палочек. Пить пиво с этими дарами моря меня приучил Даня. Я как-то больше на чипсы налегал, а он все время или крабов, или креветок поглощал. Попробовал как-то и я, понравилось. Так и ловим кайф с тех пор вдвоем. Остальные приятели предпочитают пиво безо всего, «с пивом», как они сами говорят. Ну, в крайнем случае, с воблой. А рыбу ни я, ни Даня не любим. Вот ведь, опять меня понесло. И где, черт побери, мой БОКАЛ???
Баллон с легким шипением открывается, пены нет — пиво холодное, и я тонкой струйкой наливаю его в пивную кружку. Мой любимый бокал, емкостью около литра, куда-то пропал… Ничего, сейчас оклемаюсь — вспомню.
Только Дани для компании и не хватает. Полное его имя — Данила, но в нашей компании все называют его любя — Даня. На него всегда и во всем можно положиться. А еще он мастерски выпутывается из любых передряг. Короче, наш талисман. Он с детства был самым шустрым, всегда знающим все новости, и, кроме того, Даня умело использует все и вся в своих целях. М-да, много воды утекло с тех пор…
Постепенно, вместе с убывающим стремительно живительным напитком, в голове начинают роиться мысли. До этого они прятались в отдаленных уголках лабиринта извилин, а теперь поперли наружу. И память стала неожиданно возвращаться.
Вчера, значится, после тренировки, я не пошел домой, а по заведенной традиции отправился с Даней и еще двумя близкими товарищами, Марселем и Валькой, в летнее кафе. Нет ничего приятней, чем пропустить после утомительного спарринга кружку-другую пива. Это невероятное сочетание спорта и вредных привычек при кажущейся абсурдности на деле вовсе не представляется чем-то из ряда вон. Вчера на пиве не остановились. Взяли водки, между делом затащили за наш столик двух проходящих мимо девчонок лет семнадцати, напоили их. Потом, кажется, поднялся сильный ветер, и наш столик вместе с зонтиком от солнца просто-напросто сдуло. А на столике — много неоткрытых еще бутылок, шашлык, и прочая мелкая снедь, именуемая обычно закуской…
О, теперь понятно, почему ноет опухшая кисть. Хозяин этой шашлычной самым суровым образом был наказан за то, что не удосужился прибить столы к асфальту. Когда его порядком помятая глухо стонущая туша откатилась куда-то за шатер, мы перевернули вверх дном закрома этого кавказского буржуина и забрали из кассы часть денег, исключительно дабы покрыть убытки и моральный ущерб. Девчонки в ужасе скрылись в неизвестном направлении. А мы ничего и никого не боялись, но веселиться, тем не менее, уже не хотелось. Мы с Даней пошли в одну сторону, Марсель с Валькой — в другую. У Дани во дворе мы, помнится, выпили еще пива, и решили, что с завтрашнего дня — ни-ни, плотно занимаемся спортом и вообще копим деньги на джип. Джип мы хотели купить уже давно, и на каждой совместной пьянке обсуждали, как будем ездить, кто по каким дням за рулем.
Что происходило дальше, я помню смутно…
Звонок в дверь раздался настолько неожиданно, что я вздрогнул и расплескал по столу остатки пива. Ну, Даня, бежать тебе теперь до ларька…
За дверью, впрочем, стоял вовсе не мой товарищ. Там оказался сосед с забинтованной головой, который сначала долго мялся.
— Толян, чего тебе? — не вытерпел я.
— Илья, я… это… извини, а? — с видом раскаявшегося грешника начинает тот.
Вот чудак!
— За что это? — недоуменно протягиваю я.
— Да за вчерашнее. Я, понимаешь, выпил лишнего…
— А я какой, по-твоему, вчера был, — хохотнул я. — Трезвый, что ли? Это же не означает, что я вот сейчас побегу просить у всех прощения.
— Да не… Повздорили мы с тобой. Вот я и зашел извиниться, — сосед явно нервничал, — А осколки я все подмел, ты не волнуйся.
— Какие еще осколки, ты чего, не проспался?
— Дык, ты меня вчера стаканом ударил. Вон и башка вся в бинтах, — слезливо пожаловался он.
Начинаю понимать, почему не мог бокал найти. Но вместо досады почему-то накатывает неудержимый смех. Приступ хохота продолжается около минуты. Все это время сосед, словно грустный тюлень, стоит и недоуменно хлопает красными с перепоя глазами.
— Ох, Толян… И за что это я тебя? А, ладно, неважно. Слушай, держи полтинник, иди опохмелись. Я сегодня добрый.
Сосед мой, словно укушенный в мягкое место осой, помчался вприпрыжку по лестнице вниз, не забыв, впрочем, поблагодарить. Глядя на него, я, честное слово, поражаюсь. Достается ему на орехи постоянно, как от меня, так и от моих приятелей. Характер у него в подпитии склочный. Не дай Бог никому такого скандалиста по соседству: как начнет блажить на весь подъезд, так никакого покоя от него. Пока не навтыкаешь. И всегда он на следующий день извиняться ко мне бежит. Если дома не застает — у подъезда дожидается. Иногда даю ему на водку. Но временами незадачливому забияке достается по-новой, если попадает под горячую руку.
Только успеваю закрыть дверь, как она начинает сотрясаться под шквалом мощных ударов. Вот и Даня пожаловал. С тех пор, как с помощью его многочисленных связей мне установили металлическую дверь, он постоянно проверяет ее на прочность, каждый раз жизнерадостно уверяя меня в пользе такого приобретения. Ну что ж, «отворяю калитку» вторично. Даня вламывается, словно боевой слон, бросает в кресло подозрительно звякнувший пакет, скидывает кроссовки и несется, топоча ногами, без лишних слов в туалет. Я молча прохожу на кухню, по пути проверяя содержимое пакета, и, к огромному удовлетворению, достаю из него на кухонный стол пару бутылок водки, упаковку баночного пива и мощный кусок буженины. Дане явно не терпится отметить какое-то важное событие. М-да, на джип начинаем копить завтра…
На окне, в металлической клетке, истошно завопила и заметалась птица. Это мой попугайчик, «последний из могикан». Изначально в моей квартире поселились пять птиц, но четверо уже скончались. Самочка, оставшись в одиночестве, вопреки написанному в книге о пернатых домашних любимцах, не стала грустить. Но вот характер ее изменился далеко не в лучшую сторону. Она стала сварлива, капризна и приобрела все повадки настоящей стервы. Сколько я ни пытался отучить свою питомицу от диких криков щелчками по крючковатому клюву, она с каждым разом лишь все больше свирепела и, с небывалой для хрупкой птички отвагой, вся ощетинившись перьями, за счет чего, зрительно становилась гораздо крупнее, бросалась, сломя голову, на карающий перст, и клевалась до изнеможения. Кто кого больше дрессирует, я так до сих пор и не пойму. Если ей хочется есть, а корм закончился или чем-либо не удовлетворяет ее, птица, истерично вскрикивая, начинает биться о прутья клетки. Эти ее постоянные акты мнимой готовности к самоубийству, тем не менее, достигают цели: я несусь на рынок в поисках птичьих деликатесов, обрывая по пути свежую зелень с кустов, если, конечно, лето на дворе. Вот и сейчас ей что-то надо. Но в данный момент просто не до нее.
— Мальвина, заткнись, а? По-хорошему прошу, — и я погрозил ей кулаком.
Птица, будучи постоянным свидетелем моих гулянок, видимо сообразила, что момент, действительно, неподходящий. И, как ни странно, успокоилась. Распушив оперение, она устроилась на жердочке и стала похожа на большой, спелый, грозящий вот-вот сорваться с ветки, лимон.
Только успел я разлить по рюмкам водку и нарезать изумительно пахнущее мясо, как Даня уже был тут как тут. Это тоже одна из его наиболее ярких и порой просто необъяснимых способностей: там, где назревает пьянка, он всегда непременно появляется, и всегда вовремя.
— Фффу, — не успев отдышаться, только и произнес он, — Как же я задолбался к тебе бегать. И когда у вас лифт починят?!
— Когда-когда… Займись этой проблемой, если энергию девать некуда…
— А не пойти ли тебе? Ладно, будь, — и он, чокнувшись с моей стоящей на столе рюмкой, незамедлительно опорожнил свою. — Ааах, хорошо пошла, мерзавка, — выдохнул Даня, и подцепил вилкой мясо.
Я тоже выпил, и выжидающе посмотрел на друга.
— Че смотришь-то? На стрелы надо ходить, а не спать до вечера…
— Ты давай, ближе к «телу», — не утерпел я.
— Да все нормально! Встретились мы с этими баранами в «Чайке», посидели, попи..ели. Один у них бычку включил, типа «наше место, наше»… А тут Михалыч подтянулся, да не один, а с Калейкиным. Так этот, ну, который бурогвозить начал, сразу язык в ж..пу засунул. Короче, отвоевали. Так че, будем сами-то там че-нить открывать?
— Михалыч, говоришь… — задумчиво протянул я.
— Да не гони, они про азера пробили сразу. Это Пашин коммерс, а Паша нам кругленькую сумму бабок должен, так что пусть сам и разбирается.
Ну вот, и еще одна проблема отпала. Значит, с милицией по этому поводу никаких стычек не предвидится — Паша «замнет».
— Так за это же надо выпить, Даня!
— Ну, так наливай, чего сидишь-то!
Мы чокнулись, выпили, и пригласили на радостях двух наших милых подруг. Кристинка с Нелей всегда с радостью составляли нам компанию. Не отказались и в этот раз. Даня по-молодецки слетал за шампанским, и мы пили на брудершафт с нашими девушками, потом некоторое время развлекались парами в разных комнатах, потом опять пили. Короче говоря, день удался на славу.
ГЛАВА 2
Позже, уже глубоким вечером, мы с Даней шли по улице, обнявшись, и горланили какую-то песню. И море нам, как говорится, по колено.
— Слышь, Илюх, ну вот разве плохо мы живем? — оборвав незатейливый мотивчик, жизнерадостно вопросил мой товарищ. — Каждый день куражимся, бабки у нас водятся всегда. Вот на джип только накопим. И вообще, жизнь прекрасна и изумительна… если выпить предварительно.
Тут Даня расхохотался, и так это у него получилось задорно и заразительно, что я тоже не удержался. Просмеявшись, мы решили заглянуть к Марселю, пригласить его подышать свежим воздухом, а заодно и выпить чего-нибудь горячительного. По дороге зашли в небольшой магазинчик, чтобы скрасить дорогу пивом.
В единственном отделе, сочетающем продуктовую лавку и газетный киоск — не продохнуть. Стайка каких-то серых мужичков с сизыми носами неприветливо щурилась на продавщицу, не соглашавшуюся «простить» им недостающие два с полтиной; молодая мамаша с маленьким ребенком в рюкзачке устало вздыхала, выстаивая длинную очередь; какой-то здоровенный бугай на удивление тонким голосом вопрошал — кто последний. Даня, чувствуя себя наиболее привилегированным классом, в очереди стоять не захотел. Грубо растолкав сизоносых страдальцев, он протиснулся к кассе.
— Э, девушка, нам бы пива пару, и… этих, — тут он быстро оглядел близлежащий ассортимент закусок к пиву, — креветок.
Продавщица натянуто улыбнулась под прицелом угрожающих глаз, и на полусогнутых засеменила вдоль прилавка:
— А вам какое?
— Нам, — хохотнул Даня, — самое лучшее!
Тем же макаром мой товарищ покинул очередь, и мы вышли на свежий воздух, каждый ощущая в руке приятную тяжесть баночки «Варштайнер».
— Илюха, пошли к Марсу! Выдернем, а то он у мадамы этой совсем загостился, скоро мхом покроется!
— Точно. Не пойму, что он в ней нашел? Таких как она на любом вещевом рынке толпы горланят.
— Да ладно! Не всем же интеллигенцию подавай, как тебе…
До конца озвучить блестящую мысль Даня не успел. У обочины скрипнула тормозами темная, вишневого цвета, девятка, из которой на манер чеченских террористов выскочили четверо здоровых парней в камуфляже и масках, с автоматами наперевес.
— Стоять на месте!
Один из подскочивших ударил Даню прикладом поддых, а затем и по спине, после чего мой товарищ обрушился в придорожную пыль бесформенным кулем, успев только глухо вскрикнуть. Спустя несколько секунд та же участь постигла и меня, с той лишь разницей, что удар пришелся не в солнечное сплетение, а прямо в лицо. Я отключился мгновенно.
…мне ужасно не хочется идти на урок музыки. Все друзья гоняют на улице мяч, лазают по деревьям, разминаются на спортивной площадке, а я, со скрипкой в руке, шагаю, словно заключенный на Голгофу, несущий на себе крест. Весна прочно вступила в свои права, снег тает, весело звенят ручьи, и им задорно вторят синички. Ко мне подбегает старшеклассник:
— Эй, скрипач, а ну-ка сыграй что-нибудь!
— Не буду я тебе ничего играть…, — пробурчал я.
— Ах, так, ну тогда вот тебе, — и он с разбегу приземляется в лужу, и брызги, даже не брызги — волны грязной холодной воды, обливают меня с ног до головы…
…вот черт! Что за невезуха! Ну почему я опять просыпаюсь с головной болью?! Да и сыро как-то, будто после дождя. И что за сны такие дурацкие. То менты снятся, то в детство впадаю…
— Ха, очнулся один! Давай, гоблин, поднимайся! Нехрен тут из себя целку строить!
Во попали! Так менты — не сон…
— Слышь, вставай, да только «башню» не поднимай, и руки за голову!
Поднимаюсь на ноги, краем глаза вижу распростертое тело Дани. Ему на голову с гаденьким смешком один из «масок» выливает ведро воды. Даня в момент, с громкими матюгами, открывает глаза.
— Ишь ты, горластый какой, — поливавший впечатывает с размаху ботинок в бок моему другу.
— Ааа, больно… Хорош, командир, че творишь…
— Ну-ка вскочил, придурок, и руки в гору!
Даня медленно поднимается и нехотя водружает руки на обшарпанную стену.
— Слышь, старшой, а в чем дело-то? С какого, — тут Даня опять не успел закончить мысль. Пятнистый ударил его дубинкой меж лопаток.
— Да вы че творите!
— Заткнись, урод, и слушай! Твое дело сейчас телячье — хлопать зенками и внимательно ловить каждое мое слово, — прогавкал, по праву старшинства, этот Цербер, будучи явно выше остальных по званию, — Наш начальник на вашей гребаной стоянке «Ниву» ставит. Так вот у него сегодня ночью все колеса сняли. Это что, ваша благодарность за то, что мы вам воздух до сих пор не перекрыли?
— Да в чем проблема, командир, фирма заплатит…
— Заткнись, последний раз говорю. Еще раз встрянешь — буду тебя убивать, медленно и жестоко, — мент рассмеялся, и эхом отдавался в замкнутом помещении дружный хохот остальных «пятен». — Вы что думаете, самые крутые? Щас всмятку станете…
Ну, тут уж «маски» разошлись не на шутку. Удары по почкам и ногам градом посыпались на меня и моего друга. Истязание продолжалось около минуты, даже меньше, мне же казалось — часа четыре…
— Теперь, уроды, сделаете так! Машина стоит там же, и чтобы завтра утром она стояла на колесах! Они, кстати, новые были…
— Да о чем базар, старшой, все это можно ведь и так объяснить, на словах…
— С вами, придурками, на словах общаться мне, офицеру, западло! Я вас, гниль, рвал, и рвать буду! Совсем охренели, бля, ничего не боятся, тоже мне, хозяева жизни! Глаза в землю!
И нас вывели, усадили в машину, и отвезли туда же, где и взяли. Даже пивные банки на том же месте валялись, — никто не позарился. Вот почему так всегда: если день начался хорошо, то к вечеру он, как правило, портится?!
— Козлы краснопузые! — в сердцах крикнул вслед отъезжающей девятке Даня.
— Да уж. Я вот только одного не пойму — почему мы об этой пропаже от мусоров узнаем, а? Где этот долбаный охранник? Почему мы не в курсе?
— Охранник? А он, кстати, здесь недалеко живет… Айда-ка, зайдем…
Первый этаж панельной пятиэтажки, пропахший кошками подъезд, обшарпанная деревянная дверь с полустертым номером. Здесь и обитает наш нерадивый сторож. Ну что же, скоро кому-то станет больно…
— Дань, позвони, и в подъезд его «вытягивай».
— Ладно, сейчас.
Даня позвонил раз, позвонил другой. Никакой реакции за дверью.
— Не, он че там, умер, что ли? — Даня принялся методично молотить в дверь кулаком.
— Слышь, время уже позднее, ты сейчас весь подъезд перебудишь! Прекращай, пошли на стоянку. У меня там, в «москвичонке» старом, в багажнике, три запаски есть — как раз на «Ниву».
— Так это не ты ли снял-то? — хохотнул Даня.
— Юморист! Но нам еще одна нужна. Что будем делать?
— Да ладно тебе, не в первый раз замужем…
Недостающее колесо сняли в соседнем дворе. Что за народ упрямый такой, ведь говорят им — ставьте на охраняемую стоянку средства передвижения, воруют в районе. Нет, не понимают. Или никогда не слышали поговорку, что скупой платит дважды. Приходится наказывать.
На стоянке сегодня дежурил наш школьный приятель с колоритным погонялом Толкин. Весь его вид говорил о том, что он бедствует. Мы с Даней предложили ему довольно непыльную работу. За ночь, кстати говоря, охране выходило вполне прилично. Мы снимали определенную, фиксированную сумму каждый день, а остальное вахта забирала себе в карман. Толкин под нашим чутким руководством поставил все четыре колеса на беспомощную, словно выброшенный на берег кит, зависшую на кирпичиках машину, и мы с Даней, забрав выручку, пошли по домам.
— Так, дружище, завтра часов в одиннадцать — у меня. Да, и Марселя с Вальком курсани!
— А ты сам-то веришь, что в такую рань проснешься? А то придется нам, как в прошлый раз, опять в дверь долбиться.
— Не гони, я будильник заведу.
На том и расстались. Табличка с номером 36 на фоне серой стены с вкраплениями неизвестного камушка тускло отсвечивала в полуночной мгле. Я взбежал на шестой этаж, по пути наградив щедрым пинком крупного серого соседского кота, который сосредоточенно метил батарею пустых бутылок на полу.
Дома на кухонном столе уныло царил беспорядок — остатки дневного пиршества. Я невольно поморщился, но убираться не стал — лучше завтра Кристинку приведу, пусть все вымоет. Да и вообще, пришло время генеральной уборки. Эх, подружки мои, пора вам вновь создавать уют в моей холостяцкой квартире!
Снедаемый подобными мыслями, я завалился спать. Предстоял непростой день.
ГЛАВА 3
…еще в детском садике, когда мне не исполнилось и пяти лет, я уже читал книжки всей группе.
— Илюша, — ласково звала меня воспитательница, — почитай сегодня «Колобка».
И я читал эту наивную сказку вслух, хотя сам уже давно заглядывался на большую, в красочной обложке, книжку Носова, «Приключения Незнайки». Остальные дети смирно сидели на маленьких стульчиках вокруг меня, и внимательно, не шелохнувшись, слушали. Для некоторых, вероятно, сей процесс представал непостижимым таинством. Самые шустрые шалуны восторженно замирали, внимая каждому слову. Кто кроме детей может так хорошо понимать речь ребенка?! Только они сами…
Мама не могла нарадоваться, когда приходила забирать маленького сына каждый вечер. А мне, в свою очередь, нравилось и отношение воспитателей, и их похвалы. А еще нравилось чувствовать себя особенным и нужным…
Проснулся я до звонка будильника. Пару минут полежал, собираясь с мыслями, потом встал, поплескался в ванной под душем, смывая прохладными струями остатки сна. Зеркало явило безрадостный образ: на переносице багровела внушительных размеров ссадина. Многострадальный нос многое претерпел на своем веку, да и занятия боксом оставили неизгладимый отпечаток, но прикладом… Прикладом ему досталось первый раз.
На кухне обнаружил, среди прочего, несколько банок пива. Так, с алкоголем пока повременим. Ограничившись кофе и тремя бутербродами, я начал обдумывать предстоящую операцию. Дело, в общем-то, простое, но подготовка к любой, даже самой легкой акции, требует четкого плана…
…Вовсю светило солнце. Жара стояла прямо-таки изнуряющая. Марс стоял на крыльце новой парикмахерской, открытой на днях, совсем недавно, и лениво щурился на прохожих. Серая полосатая кошка без хвоста сосредоточенно протрусила мимо, по таинственным, одной ей ведомым делам, спугнув одинокого воробья, купавшегося в дорожной пыли. Эх, в такой бы день, да на пляж! Но дело — прежде всего.
— Короче, Марс, там только охранник и телка какая-то. Она, похоже, и стрижет, — сообщил вышедший из здания Валек.
— Ну так пошли, теперь мы ее пострижем! — криво усмехнулся Марсель.
В помещении царил полумрак и прохлада. Открыв рывком дверь, ведущую в парикмахерскую, приятели скользнули внутрь. В комнате, оборудованной лишь самыми необходимыми, и явно подержанными принадлежностями для стрижки-укладки-завивки, в кресле, предназначенном для клиентов, сидела девушка лет двадцати пяти в розовеньком фартучке, да еще в углу, на ветхом стуле, прыщавый парень невзрачной наружности в черной, форменной спецовке с надписью «Охрана» на спине.
Марсель презрительно смерил смешавшегося «секьюрити» взглядом, и тот, всем видом выражая смирение и полнейшую апатию, тенью испарился за дверью в какое-то смежное помещение.
— "Там сидела Мурка, в кожаной тужурке", — мурлыкая знакомую песенку, Валька подошел к девушке и положил ей руку на плечо. — Ну что, красавица, как бизнес? Процветает?
— Что? — девчонка не ожидала подобной фамильярности и невольно вздрогнула.
— Да не боись, не такие уж мы и страшные, — осклабившись, пророкотал от двери Марс, и перешел к делу, — Нам бы с хозяином твоим перетереть.
— А в чем дело? Что вы, собственно, хотите?
Вот наивная… Типичная для «братков» внешность и вызывающее поведение двух парней однозначно давали понять, что они хотят…
— Да ты лучше скажи, как с вашим боссом встретиться. Че тебе-то встревать? Меньше знаешь…
— …Лучше спишь, — закончил мрачно Марс.
— Это моя парикмахерская, — растерянно произнесла девушка, хлопая васильковыми глазами, — у меня просто денег пока нет, чтобы штат нанимать…
— Ну тогда такой разговор: открылась ты здесь, у нас дома, можно сказать, и тебе понадобится охрана, чтобы не случилось чего…
— Да у меня есть охранник, — попыталась возразить синеглазая шатенка.
— Ты не перебивай, подруга. Твоя охрана — фуфло! Вон твой рекс убежал, только нас завидев, и даже не гавкнул. А мы тебе предлагаем надежную защиту.
Через полуоткрытое окно в комнату доносились отголоски улицы. Где-то неподалеку скрипнула тормозами машина.
— Значит, крышу предлагаете, я вас правильно поняла? А если я не нуждаюсь? — девушка неожиданно сменила тон на более уверенный.
— Да как же не нуждаешься? У нас район неспокойный, мало ли что, — продолжил было увещевать ее Валек.
— Да что ты с ней треплешься! — не на шутку осерчал Марс, — Короче, тридцать процентов прибыли ежемесячно — нам, а не то…
— А то — что? — раздался от входной двери уверенный бас.
В небольшое помещение вошли трое здоровых мужиков, лет под сорок каждый. Мордастые, потные, с отвисшими пивными животами, они повели себя уверенно и нагло.
— А что ты сделаешь, а? — начал один, — Здесь и без тебя хватает охраны, и никакие рэкетиры говенные ничего не добьются! Понял, ты, щенок?
— Ты кому это говоришь, хрен старый? — вспылил Валька, но буквально в это же мгновение толстый — пальцы сардельками — волосатый кулак беззвучно влип ему в челюсть.
Тогда завязалась потасовка, но с тремя здоровенными мужиками два молодых парня сделать ничего не смогли. Позже, рассказывая мне все детали происшедшего, они недоумевали, как вообще ТАКОЕ могло произойти… Их, грозу местных торгашей, так бесцеремонно осадили в тот самый момент, когда они занимались привычным ремеслом. Нет, это все явно не по понятиям, и дерзкие самозванцы заслужили самой суровой кары…
Воспоминания прервал привычный грохот — Даня разошелся, усердствуя за дверью. Думает, что сплю.
— Иду, не молоти…, — крикнул я, и пошел открывать.
За дверью кроме Даньки топтались и Марс с Валькой.
— Здорово, Илья, — по очереди поприветствовали меня все трое.
От Дани шел явный запах спиртного. Я недовольно поморщился:
— Дань, ну я же просил…
— Да я всего одну бутылочку и выпил! — буркнул он, и тут же разразился сердитой тирадой, — И вообще, хорош тут мораль читать. Че мне, Калейкина с Михалычем не хватает? Или остальных старших? И так всю плешь проели, что бухаем много, так и ты туда же…
— Все, проехали. Проходите в комнату…
— А может лучше на кухню? — спросил Марсель, намекая на «дары Бахуса».
— Ага, если посуду всю заодно помоешь! А насчет пьянки — сейчас нельзя! Если только вечером, как дело сделаем. Или как, оно мне больше всех надо? Это меня, может, за шкирку с новой «точки» выкинули?
— Да ладно, не кипятись ты, я пошутил!
В комнате Даня сразу же сел за компьютер.
— Илюх, а что это за сайт, о котором тогда на сборах базарили? Типа, шлюх можно снять?
— Слышь, ты, любитель клубнички, сейчас пойдет серьезный разговор. Так что завязывай…
Даня насупился, но уже через мгновение невозмутимо рубился в какую-то игрушку-шутер. Его всегда отличала способность быстро перескакивать с одного на другое.
Марсель с Валькой заняли два кресла, оставив мне незаправленный диван. Ладно, я не гордый…
— Короче, базар такой. Все согласны, что этих уродов надо наказать?
— Да о чем речь! — загалдели друзья.
— Значит, потом все издержки вытягиваем вместе. Чтобы не возникли потом такие гнилые речи, типа «моя хата с краю», — я медленно перевел взгляд на Марса. — Это тебя, между прочим, касается больше всего.
— Ты мне что, всю жизнь пенять будешь? У меня тогда подруга хворала, не мог я ее кинуть, тысячу раз уже объяснял…
— Хрен с ним. Только вот сейчас, хоть она у тебя рожать станет, к ней не пойдешь, если что не заладится!
— Да ладно, сказал уже, — недовольно буркнул тот.
— В общем, план прост, как и все гениальное, — продолжил я, и вслед за моими словами из угла, где стоял компьютерный стол, незамедлительно раздалось громкое фырканье. — Молодые через час подтянут на стоянку бутылки с бензином и «киндер-сюрпризы», — киндер-сюрпризами мы называли сделанные вручную мини-лимонки из газовых баллончиков для сифонов, которые осуществляли скорее функции устрашения, нежели причинения вреда для здоровья, — И к двум нам надо быть уже на месте.
— Илюх, да ты, никак, сдурел? Среди бела дня хочешь отработаться?! — у Дани глаза на лоб полезли.
— Да, именно среди бела дня! А кого тут бояться? Участкового? Этот чайник всю жизнь без плетки ходит — что он сможет? Да и не такой он дурак, не станет связываться. У него жена, дети. А днем — наиболее устрашающе получится. И сам факт, что мы в любое время суток можем учинить все, что захотим, и наказать неугодных, только добавит авторитета.
— Согласен с тобой. Только все равно как-то… привычней ночью, — все еще колебался Валек.
— Ночью понтов мало, никто не увидит. А нам надо, чтобы все видели. Только чтоб нас там не узнали. Именно поэтому вы оба останетесь в машине, и только в случае, если что пойдет не по плану, подтягивайтесь. Или нет, лучше шмальните пару раз из салона в воздух. Самых сердобольных зевак как ветром сдует! Всем все ясно?
— Вот опять он босса из себя корчит, — проворчал от компьютера Даня.
ГЛАВА 4
Все прошло гладко. Подъехали к парикмахерской. Мы с Даней, одетые в старые, линялые джинсы и рубашки, с полиэтиленовыми пакетами в руках, направились к боковым окнам заведения. Какие-то детишки с визгом резвились в соседнем дворе. Прямо напротив, возле подсобки магазина, из фургона выгружали продукты. Древние старушки о чем-то судачили на лавке возле подъезда. Пешеходы задумчиво спешили по неотложным делам. На нас никто не обращал внимания. Только грязная собачка, болонка, вся в клочьях желтой свалявшейся шерсти, отбежала в сторону и, остановившись, с надеждой посмотрела на пакеты. Нет, песик, вот пожрать-то мы тебе и не захватили…
— Так, Дань, не суетись. Когда до окон около метра останется, распаковывайся и действуй.
— Ой, ну вот давай, учи еще меня, — Даня по привычке взбрыкнул, словно необъезженный жеребец.
— Короче, жертвы нам не нужны, но если кого заденет внутри — ничего страшного. Так и так потом «гаситься» с недельку придется.
Все, мы на месте. Почти синхронно достаем завернутые в газету бутылки с бензином… я запаливаю фитиль… раз, два… кидаю! Даня делает то же самое, лишь с небольшой задержкой. Некоторое время, которое становится тягуче-резиновым, ничего не происходит. Но вот раздается первый хлопок — так, мой подарок достиг цели, стекло разбито и полыхает огнем деревянная рама. Бутылка Дани, словно торпеда, влетает с глухим гулом внутрь и разбивается там. Теперь настал черед «киндер-сюрпризов». Тут самое главное вовремя выкинуть, потому как время до детонации не регулируется ввиду несовершенства конструкции, и предугадать, когда же они взорвутся, невозможно. Такая «петарда» может и в руке рвануть. А это ой как нехорошо! На память приходит случай, когда какой-то дятел наготовил подобных игрушек с десяток, потом решил одну испытать… остался без кисти руки. Так мало того, «до кучи» по факту взрыва у него сделали дома обыск, и нашли весь «арсенал». «Загремел» этот Кулибин лет на пять, не меньше.
Но у нас и тут все прошло без сучка, без задоринки. Одна за другой, словно взбешенные пчелы, «лимонки» с назойливым жужжанием залетают в помещение. Все, дело сделано. Четыре хлопка звучат уже нам в спины. Раздается чей-то визг, плач, звенит разбившееся стекло. Садимся в машину, и Марсель с ускорением срывается с места. И хотя все прошло по плану, меня не отпускает непонятное щемящее чувство…
…помню первый день в школе. Тогда еще маленький, белобрысый шкет, я, с огромным букетом гладиолусов в руках и новеньким ранцем за плечами, в синей школьной форме, стоял среди таких же новичков на площадке перед крыльцом. О школе я знал лишь немногое, что обычно рассказывала старшая сестра: там трудно и «заставляют учиться». Когда, после первого в моей жизни школьного звонка, неровным строем, «за ручку», мы длинной, пестрящей самыми разнообразными букетами вереницей потянулись ко входу, я лишь на мгновение зажмурился и подумал: «Ну вот, теперь-то непременно начнутся трудности». К счастью, ожидания не оправдались. Писать загогулины в прописи и считать флажки и звездочки я умел уже в детском саду. Да и сами занятия показались мне очень интересными. Короче, учился я с удовольствием, сразу прочно заняв место одного из первых учеников класса.
С первых дней, дабы я «не мотался по улице», мама отдала меня в музыкальную школу. Помню, меня просто очаровала скрипка: чудесная лиричная мелодия, льющаяся из-под смычка, достигла цели, — я был сражен наповал! Ежедневные занятия не оставляли ни минуты свободного времени, что, впрочем, не мешало мне подружиться с Даней. С 1-го сентября мы волею судьбы оказались за одной партой. Даня, несколько полный, здоровый и весьма шустрый мальчуган очень гармонично дополнял меня, маленького, худощавого и чрезвычайно застенчивого. Он постоянно травил анекдоты, услышанные от старшего брата, и классно рисовал карикатуры. А еще Даня любил подстраивать различные шутки и мелкие пакости одноклассникам, хотя всегда попадался. А так как наша дружба не являлась ни для кого секретом, то и наказывали обычно обоих, хотя и несправедливо: мое поведение скорее могло послужить примером для подражания, так как я был тихоней и прилежным учеником. Уже тогда в моем сознании прочно укладывались кирпичики-мысли: за друзей надо отвечать как за себя самого, и помогать им во всем, даже и с нарушением норм и правил. Так, Дане хорошо давалась математика, но с русским языком частенько возникали проблемы. Он всегда, в том числе и на контрольных диктантах, списывал у меня. И мне же за это нередко влетало: оценку просто занижали…
— Так, сейчас я забегаю домой, беру бабки, и рвем из города! — очнувшись, изрек я, когда мы въезжали во двор.
— Вот зашибись, хоть искупаемся! — радостно воскликнул Марс, — А то что за беспредел: уже третий день лета, а я еще не открыл купальный сезон!
— Да, ты денег больше возьми, а то я «макарошки» одни жрать не собираюсь, — добавил Даня.
Не суждено нам на джипе ездить. За неделю в подобном отпуске мы тратим больше, чем зарабатывает в месяц директор какой-нибудь молочной фабрики.
Время пролетело быстро. Марс, Валек и Даня ежедневно напивались, и к вечеру, как правило, лыка не вязали. Пару раз приводили каких-то подснятых лохудр, заплатив им гораздо больше, чем валютным проституткам. Я, запираясь вечерами в комнатке на втором этаже дачи моих знакомых, задумчиво смотрел на небо. Звездное небо прекрасно, и луна похожа на круглое окно в другое измерение. Грусть, копившаяся в душе, требовала выхода, и я пробовал излить ее на бумаге в тщетных попытках создать что-либо в стихотворной форме. Бесплодность творческих попыток только усугубляла неудовлетворение, и я тоже напивался, чтобы хоть как-то смягчить зудящую боль.
…
Уже около месяца прошло с момента нашего своеобразного налета на цирюльню. Мужичье, приехавшее на встречу, было нещадно бито железными обрезками трубы, прямо как в старые добрые времена, когда мы, неоперившиеся еще юнцы, схлестывались «стенка на стенку» с компанией таких же малолеток из соседнего двора или с другой улицы. Тогда в ход шли и кирпичи, и цепи, и арматурины, которые всегда можно найти на близлежащих садовых участках. Итак, все пошло своим чередом: девушка-хозяйка стала исправно вносить скромный вклад в наше благосостояние. История с ментовским начальником тоже, видимо, утратила остроту момента. Настала беззаботная пора с теми мелкими неурядицами, которые решались сразу же, по мере возникновения: то барыга подотчетный деньги зажмет, то какие-то нахалы посуду побьют в одном из наших кафе, и уйдут, не заплатив и не извинившись. Барыга, после внушения, с радостью расставался с положенной долей налога, а нахалов находили в тот же день, еще пьяных, и наказывали, чаще довольно мягко. Спорт в виде бокса несколько раз в неделю да футбол в дворовой «коробке» по выходным, посещение многочисленных злачных мест нашего города, — таким образом текли будни. На следующей неделе — мой день рождения, очередная пьянка в ресторане, в кругу друзей и коллег по общему делу. И ничего, казалось, не могло нарушить плавного течения жизни.
ГЛАВА 5
В конце лета у Вальки почти одновременно слегли бабушка и мать. Первая, ввиду довольно преклонного возраста — минуло уж восемьдесят лет, а вторая — в результате сильного стресса. Впрочем, стресс испытывали не только родные Вальки. Все дело в том, что, совершенно неожиданно мы все, вчетвером, загремели на нары. Никто себе даже представить не мог такого разворота событий…
Обычный августовский денек, зной уже не так ощутим, и лишь выцветшая до желтизны трава напоминает о времени нестерпимой жары. Встретившись с друзьями вечером на свежем воздухе, в парке, мы ломали голову, как провести остатки текущих суток. Варианты предлагались самые разные: от визита в ночной клуб (Марс больше, чем кто-либо в нашей компании, любил позажигать на танцполе), до похода в «нумера» с девочками (конечно же, ратовал Даня). Лично мне хотелось просто устроить небольшой «междусобойчик», посидеть где-нибудь в тихом месте и выпить. Валька вообще не понимал, чего хочет, и склонялся то к одному, то к другому из предложенных вариантов. Неподалеку от нас шустрой крикливой стайкой носились дети, играя в догонялки. Их матери расположились рядом, на травке, и ничуть не смущаясь тем, что подают плохой пример малолетним чадам, пили пиво и курили, кидая иногда заинтересованные взгляды в нашу сторону. Вот одна из малышек упала, расцарапала коленку и залилась громким ревом. Мать подхватила ее на руки и принялась отряхивать, зачем-то предварительно отшлепав. Меня в последнее время занимали картины взаимоотношения юных еще родителей с маленькими детьми. Пытаясь представить себя на месте молодого папаши, я раз за разом приходил к неутешительному выводу: с такой жизнью, как у меня, детей, равно как и жену, лучше не заводить. К чему лишний головняк, да и вряд ли мне бы хотелось иметь отца, который занимается подобным ремеслом. Так что большей частью я просто мечтал, витая в облаках. На грешную землю меня и в этот раз весьма бесцеремонно вернул Даня, хлопнув по плечу.
— Ну ты че застыл? Поехали.
— Куда решили-то?
— Совместим приятное с полезным. В центре клуб один открылся, вот и узнаем, в чем там прикол, а заодно, может, коммерса пощупаем: вдруг сладкий, и ничей!
Даня, конечно, зря надеется, ибо время сейчас не то, чтобы что-то где-то было без «хозяина», но… чем черт не шутит! На месте сразу станет понятно, есть ли крыша, и если есть, то кто именно. Ага, так мы и разбежались! Маски-шоу! Вот всегда они появляются в самый неожиданный момент!
— Всем упасть на месте! Лицом в землю, руки за голову! Повторять не буду…
Нас быстро обшмонали и погрузили в оранжевый, с синими номерами «КамАЗ». Доставили, к моему вящему удивлению, вовсе не в очередной отстойник УВД, а в наш районный отдел. Там дежурный за считанные минуты всех переписал, отобрал личные вещи и поместил всех в одну камеру. На попытки выяснить, что же такое происходит, «маски» отвечали дружными ударами по почкам. И только в камере мы, наконец, получили возможность спокойно обсудить происшедшее.
— Во как, бля, — Даня, дико вращая глазами, недоуменно посмотрел на меня, — это что за херня? Илюх, ты не в курсе, че случилось-то?
— Не-а… вообще без понятия. Может, завалили кого у нас в районе, или еще что…
В камере в отделе милиции всегда царит полумрак. Единственный источник света — тусклая лампочка за решеткой над дверью. Стены мышиного цвета — «шуба», и закопченный потолок. Деревянные нары на полкамеры испещрены незатейливыми рисунками и надписями, по большей части нецензурными. Кто-то взывает к справедливости, кто-то просто отмечается «Здесь был такой-то», а большинство на все лады поносит «мусоров поганых».
— Вы как хотите, а я — спать, — первым не выдержал томительного ожидания Валек.
— Да уж, «зек» спит — срок идет, — усмехнулся Марсель.
Уже через полчаса все, утомленные неожиданным стрессом, дружно посапывали.
Наутро ситуация не изменилась: на наши сначала вопросительные, а потом нахальные и даже угрожающие выкрики дежурный не отвечал, предпочитая бурчать что-то недовольно себе под нос и этим ограничиваясь.
— Эй, командир, сигареты хоть принеси…
— Да вы че там, совсем охренели?! Эй, старшой, сколько нас еще держать будут? Жрать уже охота!
Лишь к вечеру, когда мы уже порядком проголодались, дверь приоткрылась, и в проем просунули два пакета, с продуктами, сигаретами и спиртным, как позже выяснилось.
— Я у вас деньги там взял, из личных вещей. Чтобы потом на суде не орали, что у вас «лавэ» не хватает, — и он быстро запер дверь и удалился.
Минут пять мы сидели в оцепенении. Даня задумчиво шарил рукой в пакете, ничего, впрочем, не доставая.
— Вот ни хера себе сказки! На каком еще суде?
— Как же нас угораздило-то, а? За какие такие косяки, хотелось бы узнать…
Теперь уже Даня зашелся в исступлении, барабаня кулаками по двери. Но ей-то что? Дверь мощная, железная, такая все стерпит. Дежурный же более к камере не приближался. Да, час от часу не легче. То вдруг упаковывают «по беспределу», то теперь суд…
— Ладно хоть пожрать принес «вертухай». Ого, — воскликнул Марсель, — Да тут водка, пацаны!
Видимо, действительно будет какой-то нелепый суд, раз уж мент сам, без малейшей просьбы с нашей стороны, принес нам спиртное. Хотя денег, наверное, около «штуки» отмел, у них тут все стоит раз в пять больше.
— Ха, я забыл уже, когда последний раз «Пшеничную» пил. Где этот хрен ее откопал? Специально берег, небось, для такого случая.
— Черт с ним, у нас сейчас не то положение, чтобы в зубы дареному коню смотреть, — устало отмахнулся Даня.
— Это точно, — подтвердил Марс, зубами срывая обертку с палки полукопченой колбасы.
Спустя некоторое время в камере раздавался богатырский храп трех заключенных. Четвертому — мне — не спалось. Лежал, ворочаясь на неудобном ложе, и размышлял о перипетиях судьбы. Вот завтра состоится суд. Я более чем уверен, что и дела-то особого не будет, так, зачитают «ушлую бумаженцию», заслушают наши протесты и отправят «автозаком» в какую-нибудь городскую ИК. Сам факт подобного задержания уже ничего хорошего не предвещал. Что, интересно, предъявят на суде? Если, не дай Бог, что всплыло, кто-то «заяву» подал — это совсем не есть гуд. Хотя пока следствие будет идти, всегда можно найти лазейку. Или просто «бабок» заплатить. Лишь бы их оказалось достаточно. Ни для кого уже не секрет, что современный следственный процесс уже давно не тот, что имел место в совковые годы. Наука и техника в области криминалистики шагнули далеко вперед. Но и преступные элементы тоже времени даром не теряют. Бежит преступность прямо-таки семимильными шагами. И в этой гонке нет явного победителя. Первенство то на одной, то на другой стороне. Да и сама гонка существует лишь на листах многочисленных уголовных дел, да еще разве что в воспаленных умах некоторых, наиболее увлеченных работой следственных работников. Ведь именно на их плечи ложится ответственность за результат расследования. Только такой следователь, казалось бы, добивается успеха, как тут же, словно назло, новая уловка. Научные работники подумают-подумают, поскрипят мозгами — и вот оно, чудо криминалистической экспертизы, какой-нибудь порошок новый, который, если им присыпать все место преступления, в темноте светится. А, самое главное… Он следы, доселе невидимые невооруженным глазом, показывает. А следователю только того и не хватало. Он новое изобретение оприходует, применит — и все, благодарность в приказе, новая должность не за горами. Преступник наказан, дело закрыто, тюрьмы переполнены. Наука, понимаешь, торопится, плодит одно усовершенствование за другим, преступники через одного попадают на скамью подсудимых, откуда им прямая дорога — на нары. Хотя, это как посмотреть. Если денег не успел наворовать, то да, пожальте, постель хоть и не больно комфортная, и с едой напряженка, но все лучше, чем газовая камера. А уж если судят, например, за хищение в особо крупных размерах, то тут и разговор наособицу. Говорит, например, прокурор, хитро щурясь и подмигивая, подследственному: «Ты, мил человек, можешь не сказывать, куда всю сумму заховал, а только нехорошо это! Ведь господь, Отец наш всемогущий, велел делиться. Так что если неохота тебе к клопам и прочей живности попадать — раскрой секретик, где лежит N-ное количество, лучше во Франклинах». Тут любой, извините, дурак, поделится. И все. Все довольны. У прокурора только пуха на морде прибавится, а у сидельца несостоявшегося убудет в кармане. Но свобода дороже.
Так что у нас всегда есть шанс избежать ответственности. С этой, внушающей слабый оптимизм мыслю, я и заснул.
ГЛАВА 6
Мудак-дежурный разбудил чуть свет, еще и девяти часов не было.
— Подъем, кому надо — в сортир, остальные — выходи в коридор!
«Остальных» не оказалось. Щурясь от непривычно яркого света, мы по очереди посетили местные удобства.
— Побыстрее давайте, машина уже пришла за вами…
— Быстрее будешь свою бабу просить, когда она тебе минет делает, — недовольно буркнул Марсель.
Рожа у доходяги-сержанта вытянулась и покрылась пунцовыми пятнами, но он ничего не ответил. В качестве сопровождающих явились два солдата внутренних войск, с оружием. Да что они, рецидивистов в нас увидели?
В кузове фургона для заключенных очень душно. Спертый воздух не циркулировал ввиду отсутствия вентиляции. Через мутное стекло маленького зарешеченного окошка, заляпанное зеленой краской, ничего не видно. В довершение ко всему водитель — яркий пример внебрачной связи подзаборной шлюхи с орангутангом — пересчитал все ямы и колдобины на дороге. Въехав во двор суда, огороженный невысоким металлическим заборчиком, машина, рявкнув или чихнув, а может и то и другое сразу, остановилась. Нас вывели.
— Ну, наконец-то свежий воздух! Земля…, — у Дани еще хватало оптимизма юморить не по делу. — Ба, никак Калейкин!
— Где? где? — завертели головами Валька с Марсом.
И точно, я увидел две машины и человек пять знакомых за забором: наши старшие товарищи приехали поддержать, а может, и посоветовать что путное.
Михалыч уверенной походкой направился к нам.
— Здорово, пацаны!
Наперерез ему от крыльца незамедлительно ломанулся какой-то «шпак» со злой рожей в сером пиджаке и того же мышиного цвета застиранных брючках.
— Куда? Стой, с ними разговаривать нельзя, — завопил он.
— А ты кто такой? — невозмутимо бросил Михалыч, не останавливаясь.
— Я — следователь по особо важным…
— Да хоть по чрезвычайно важным, мне все равно, — бесцеремонно оборвал зарапортовавшегося мужика Михалыч, — Ты к ним какое отношение имеешь?
— Что? Хочешь, чтобы я охрану позвал? С ними рядом сядешь…
— Да ни хрена ты не сделаешь, — отрезал Михалыч опешившему следователю, и, обращаясь уже к нам, проговорил вполголоса, — Короче так, пацаны, не гоните — все нормалек будет. Мы уже за эту тему пробили. Так что давайте, не переживайте. Сегодня увидимся, с нас кабак. Все, я пошел.
Лихо, однако! Чувствовать за собой поддержку всегда приятно. Вот молодчики, оперативно…
Но на суде все обернулось несколько иначе. Вальяжный мужик в черной мантии лениво зачитал «факты» совершения нами противоправных актов в отношении работников милиции, угрозы районному следователю по особо важным делам (вот гнида, нажаловаться успел!) и т.п. Дальнейший разворот событий явился и вовсе крайней неожиданностью…
— … постановил назначить наказание в виде лишения свободы сроком на один месяц… Возражения, протесты есть?
Минута молчания, как говорится. Затем послышалось недоуменное «За что?». Марсель с вызовом смотрел на судью. Видать, он не планировал надолго расставаться с зазнобой. Как бы то ни было, решение судьи прозвучало. Уже через пять минут нас отправили в СИЗО.
… Мама родная, как же я докатился? Было бы за что, а то так, по сфабрикованным обвинениям законопатили… Месяц чалиться теперь…
В СИЗО каждого обшмонали, отобрали все предметы, которые «представляют угрозу для жизни заключенных» — ключи, часы, пейджеры, мобильные телефоны, жвачки и зажигалки — и определили всех в «карантин». В нем, кроме нас, оказался один серый мужичок, загремевший за попытку убийства, и молодой парень — по виду, наш коллега. Мужичонка не проронил ни слова, а с парнем мы через пять минут познакомились, а через десять уже все вместе резались в «мандавошку». Несмотря на непритязательное название, игра довольно интересна. За неимением подручных инструментов, игровое поле какие-то умельцы выцарапали на деревянной поверхности шконки, а фишки и кубики оказались слепленными из черного хлеба. Эта игра была единственным на первых порах доступным нам развлечением.
В карантине мы провели около двух суток. На утро третьих пришел «вертухай» со списком, согласно которому и распределил нас по разным хатам: меня, Вальку и нового знакомого, Дениса — в одну, а Марса и Даню — по разным. Реакционно настроенный Даня пробовал возмутиться, но с «дубаками» бесполезны любые препирания. Они просто не могут воспринимать и, уж тем более, анализировать информацию. Не знаю, то ли им мозг удаляют при приеме на службу, то ли его и не было никогда. Хотя вполне вероятно и третье — дурная наследственность. Генетика — страшная штука, и если в родне среди ближайших обозримых поколений все занимались принудительным неблагодарным трудом, от чистки уборных до ловли блох у хозяйской скотины, то вполне естественно отсутствие мысли и внятной речи у потомков. Деградация, как и эволюция, процесс в определенных условиях неизбежный.
Новая камера оказалась чуть лучше предыдущей. Не в смысле комфорта, им здесь и не пахло. Посветлее, воздух не такой спертый — маленькое окно под потолком нараспашку, и всего три двухъярусных шконки. Три места как раз пустовали, и местные обитатели, сурового вида накольчатые мужички, поблескивая фиксами, любезно согласились занять верхние «полки». Один из них, как выяснилось, попал под гребенку неведомой облавы, учиненной, видимо, в его честь. Он поведал нам, что «отбивался, покуда сил хватало мусоров душить», но их «были десятки». В карантине его продержали больше положенного, видимо, всерьез опасаясь подсаживать такого буйного в общие камеры. Но мужичок уже к вечеру четвертого дня необычайно затосковал и душевно прослезился, чем вызвал небывалое доселе умиление у начальника СИЗО на вечерней поверке, и его, наконец, перевели. Второй сиделец долго отказывался вступать в контакт, затаив злобу на нас в связи с вынужденным переселением с нижнего яруса на верхний. Он сидел там, на верхотуре, поджав колени к подбородку и обложившись носильными вещами на манер гнезда, и лишь по временам сурово усмехался и крякал, услышав и оценив очередной анекдот или шутку. Но немногим позже он оттаял, и даже спустился вниз. Рассказанная им история прозвучала несколько сумрачней предыдущей. По прямому подозрению в многочисленных кражах его «похоже, надолго упрятали», и «если деверь, сука, не проболтается, то, может быть, и освободят». Третий, парень чуть старше нас, выпивал с друзьями на свежем воздухе, отбежал в кусты по нужде, где его и задержали. Причем винные пары оказали настолько губительное действие на мозг, что парень оказал сопротивление, будучи еще без штанов, вследствие чего на суде среди прочего прозвучало обвинение в «попытке изнасилования работника милиции при исполнении». Камера буквально грохнула хохотом при последних словах. Сам виновник веселья лишь слабо улыбался, ведь ему за эту вполне безобидную выходку грозил серьезный срок.
ГЛАВА 7
Так проходили наши первые дни в неволе. В принципе, и тут жить можно. Но, учитывая специфику изолятора, где содержали в основном подследственных, до суда, или осужденных на краткие сроки лишения свободы, существовала масса минусов даже по сравнению с подобными исправительными учреждениями. Так, постельное белье для заключенных здесь не предусмотрено, и располагаться приходилось на голых досках. Кроме того, система вентиляции отсутствовала, и летом всегда невыносимо жарко и душно. Стены плавились, что уж говорить о нас. Кормили почти как «в санатории» — три раза в день. Не баловали, правда, разнообразием кухонь. Утром, после поверки — кипяток светло-коричневого цвета, играющий роль чая, и черный хлеб, старый, кислый, но мягкий на ощупь. Наши соседи по камере объяснили, что черствые буханки держат над паром, и они ненадолго приобретают вид более-менее свежего хлеба. Днем администрация СИЗО радовала подопечных аж двумя блюдами! На первое подавали суп из кислой капусты, в котором плавали кости какой-то птички, по размерам напоминающие обитающих повсеместно доверчивых и глупых голубей. На второе — каша «Геркулес», и, в заключение, «на сладкое», все тот же чай с черным хлебом. Вечерний прием пищи ничем не отличался от утреннего. Надо ли говорить, что такая роскошь, как масло и соль — явно не по карману Управлению исполнения наказаний. Распробовав все прелести местной кулинарии в первый же день, мы быстро уяснили, что лучше голодать, чем насиловать желудки подобным образом.
Объявлять голодовку нам, впрочем, не пришлось, ибо с первого же дня после нашего перевода в общие камеры многочисленные приятели с воли завозили по несколько раз на дню всевозможные деликатесы. Тот месяц наверняка надолго запомнился и охране СИЗО, и нашим сокамерникам: так вкусно ни тех, ни других здесь никогда еще не кормили. По вечерам, когда на территории изолятора отключали громко хрипевшее радио, дабы люди по ту и по эту стороны колючей проволоки не могли перекрикиваться, наша камера оживлялась. В это время мы наконец-то имели возможность пообщаться с товарищами, приехавшими сообщить последние новости.
Дни тянулись за днями. Больше всего лично меня угнетало то, что в тюрьме совершенно не имелось никакой литературы. Ни книг, ни журналов, ни даже газет. А читать хотелось сильно, аж до зуда! Я уже готов заново перечитать все собрание сочинений Ленина, или «Войну и мир» Толстого. А еще эти ночи… Долгие, тягучие, бессонные ночи. Все спали, а мне никак не удавалось прикорнуть хоть на минутку. Терзали неведомые доселе мысли, въедливой занозой сверлила совесть, про существование которой я давно позабыл. И еще я думал о родителях. Каково им сейчас? И каково им было все это время наблюдать, как сын становится отъявленным негодяем… Меня этот вопрос до сей поры совершенно не занимал. И вот, только оказавшись «на киче», я стал размышлять о причинах и следствиях, пытаясь понять, когда же произошел перелом…
… окончив музыкальную школу, я не успел насладиться вожделенной свободой. В тот год мне пришлось выдерживать экзамены аж в трех местах: переводные в школе, выпускные в «музыкалке» и вступительные в лицей. Именно в лицей я решил переводиться, так как обычная школа уже не представлялась достойным местом для обучения. Вернее, решил тогда не я, а, как всегда, мои родители. Этот лицей закончил в годы юности отец, поэтому он более чем мать ратовал за мое поступление. Свободы выбора, надо сказать, мне не предоставили.
Я, вопреки собственным ожиданиям, поступил. Хотя с позором провалил вступительные экзамены по физике и математике: к техническим специальностям душа не лежала. Зато в тесте на коэффициент интеллекта набрал второй по результатам балл среди всех поступавших в том году. Это, как мне объяснили, говорило лишь о потенциале, о способностях. Но чтобы их развивать, необходимо прикладывать массу усилий, стараться и постоянно заниматься. А что такое постоянно заниматься, я уже забыл, так как в простой школе, не занимаясь вовсе на протяжении вот уже нескольких лет, всегда имел высшие результаты.
— Сын, надо стремиться к лучшему. Если тебе все дается так легко, то просто нельзя упускать возможность испытать себя. Там ты будешь находиться среди равных, поэтому придется стараться, чтобы выделиться и заниматься лучше, чем остальные.
— Пап, я готов.
Очень легкомысленно я тогда поступил. С первых же дней мне довелось ощутить, что значит быть «среди равных». Успеваемость упала, причем сразу на два порядка. Преподаватели спрашивали с учащихся совсем не то, о чем говорилось на уроках. Подразумевалось, что до всего надо доходить самостоятельно, дома. Я же тратить свободное время на домашние работы, а тем более на самостоятельное обучение, отвык. С первых дней не попав «в струю», далее я и вовсе плюнул на любые уроки, отдыхая душой лишь на английском, русском и биологии. Языки мне всегда наиболее легко давались, а наука о живом просто нравилась.
В школе, между прочим, проповедовали полнейшую демократию. Ученики в любой день могли устроить дискотеку, причем безо всякого учительского контроля. Вполне естественно, что, без должного присмотра, танцы проходили в обстановке всеобщего пьянства. Не пили только те, кто отсутствовал. Трудно поверить, что интеллектуальные дети, из хороших семей, с такой страстью отдавались разгулу. Хотя иначе и быть не могло. Ведь это была для многих первая в их жизни возможность испытать все прелести развлечений, которые раньше просто не были доступны ввиду, собственно, общей замкнутости и примерного поведения, необходимости соответствовать многочисленным ярлыкам «отличник», «заучка», «ботаник» и многим другим.
В те годы мои друзья, Даня, Валек и Марс все более склонялись к «темной» стороне жизни. Постоянные драки на улице, первые выкуренные тайком сигареты, первые девочки. И первый же, кстати, учет в детской комнате милиции, чего я благополучно избежал. Им это нравилось, а меня подобная непритязательность в жизни отталкивала. Я искал романтики, замирая в ожидании первой любви. Выяснять отношения кулаками мне не нравилось, но, тем не менее, из-за излишней вспыльчивости я очень часто прибегал именно к этому методу решения спорных вопросов. Однако уличная жизнь не тянула однозначно.
— Илюх, курить будешь? — Валька, шумно затягиваясь, протягивал пачку сигарет.
— Да не, спасибо, — волна воспоминаний накатывала вновь.
…мне уже исполнилось шестнадцать лет. Успела отцвести первая, не лишенная романтики любовь. Этим летом я перевелся из лицея в школу попроще, дабы поправить перед выпуском из школы оценки в аттестате. Возвращаться в старую не хотелось — срабатывал комплекс побежденного. Зато именно в этот период я наиболее сблизился с друзьями. Вместе ездили на дачу, праздновали дни рождения, проводили много времени вместе. Даня уже все для себя решил, и этим летом он собирался встать в ряды юных гопников. Марс, будучи младше нас всех на год, колебался, а Валька плыл по течению, говоря, что поступит также, как и все. Лично мне этого категорически не хотелось. Жить по неведомым понятиям, совершая при этом разные противоправные поступки. А там и приводы в милицию, и, не дай Бог, тюрьма! Нет уж, увольте. Так я друзьям и заявил — ни за что! Даня, многозначительно усмехаясь, заявил:
— Как хочешь! Кто знает, как жизнь дальше сложится. Если что, я тебя всегда подтяну.
— Я и не сомневался, но мой ответ — нет.
Господи, кто же знал, что все произойдет так?!
Шестнадцать лет — переходный возраст в самом разгаре. Все психологи без исключения сходятся во мнении, что подростки в переходный период обладают всеми признаками людей с разными видами шизофрении. Настолько они непредсказуемы, импульсивны и жестоки. Я полагал, что удачно избегаю любых эксцессов, связанных с этим возрастом. Благополучно пережив муки разрыва с любимой, я смело шагал навстречу жизни. Ну, в школе не получилось, — плюнул на все и ушел, сам забрал документы. Все не так страшно. Черт побери, как это банально не прозвучит, но все тогда решил случай. Именно Его Величество Случай явил на свет божий мое второе Я, которое до сих пор дремало, ничем не напоминая о своем существовании.
Даня, в силу собственных притязаний, интенсивно сводил знакомства с разной уличной швалью, которая и помогла бы ему «приобщиться к таинству». Среди его знакомых выделялись трое, повадками напоминавшие степных шакалов: постоянно вынюхивавшие, где бы чем поживиться, не гнушавшиеся кражами, имевшие за спиной сроки отсидки, они всерьез заинтересовались желанием молодых ребят. И проводили много времени с нами. Узнав о том, что я категорически не желаю вступать в ряды юных «волчат», они состроили грозные физиономии и сообщили «по секрету» остальным, что со мной лучше поменьше общаться, дабы я не узнал многочисленные тайны и секреты уличной бригады. Что мне и не было нужно. Так я стал реже видеться с друзьями: они, ссылаясь на неведомые дела, стали просто пропадать, причем надолго. Меня, впрочем, не смущало их поведение, так как я понимал, что это временное явление.
Сами же шакалы решили свести знакомство со мной поближе, но уже отдельно, не в присутствии моих друзей. Они заговорщицки рассказывали мне о прелестях «той» жизни, часто приглашали составить им компанию, чтобы распить бутылочку-другую.
— Ты вообще-то зря отказываешься, — внушал один, — вон кореша твои все хотят.
— У них своя голова на плечах.
— А ты сам-то как думаешь дальше жить? — угрожающе вопрошал другой, сплевывая через щербину в верхнем ряду зубов.
— Как… Доучусь в школе, потом — в институт…
— Ха, и нахера тебе этот институт сдался? — восклицал третий.
По мере возможностей я уклонялся от совместного времяпрепровождения, но иногда, не находя аргументов, соглашался. Шакалы, очевидно, задались целью войти в доверие. Слухи о том, как они «шерстят» квартиры доверчивых граждан, не давали мне покоя, и всего один раз я пустил их на порог. Этого оказалось более чем достаточно.
В один прекрасный день квартиру попытались ограбить. Причем именно они! Если бы не соседка, увидевшая, как совершенно посторонние люди тайком отмыкают дверь, — им бы удалось довести до конца эту гнусную затею. И именно тогда я усомнился в правильности и незыблемости своей позиции. Как наказать этих уродов? В милицию заявлять я родителям категорически запретил. А добраться до этих ублюдков своими силами не представлялось возможным — за ними братва. И мне пришло в голову единственно правильное, как мне казалось, решение. Если я не могу достать их сейчас, то надо просто стать таким же, как они, получить тот же статус и, наконец, жестоко отомстить!
— Дань, привет. Короче, я решил — тоже буду «подходить».
— Ба, че, серьезно?! Вот здорово! Будем, как и раньше, все время вместе! Пацанам надо позвонить, обрадовать…
… сейчас трудно сказать, достиг ли я поставленной цели. С этими шакалами мне многим позже представилась прекрасная возможность сквитаться, когда они уже основательно «обломали» зубы. Мы с Валькой встретили одного из них на улице вечером, когда тот, жалкий, пробирался по улице.
— Слышь, ты! Помнишь меня? — я припер его к стене.
— Привет! — тянул тот трясущуюся ручонку, но она так и осталась висеть в воздухе.
— Я тебя спрашиваю: помнишь меня, гнида? Как в хату ко мне полез, помнишь???
— Помню… извини, — только и сумел прошептать он.
И у меня отпало всякое желание даже просто избить говнюка. Врезал ему один раз, четко в нос, как на боксе учили, и тот, заливаясь кровью, обмяк и присел на корточки. Хотелось добавить ему с ноги, но решил, что все, хватит с него. Ненависть, сжигавшую меня поначалу, я все равно уже изжил.
А уличная жизнь затянула очень быстро. Когда приходилось кого-либо унижать, бить, отнимать деньги, то приятным холодком пробегало по спине удовлетворение от того, что меня боятся, опускают при встрече глаза, уважают. Переходный период заканчивался, и уличная жизнь открывала новые грани, новые возможности и, конечно, доступ к деньгам. Постоянно находясь в среде братков, я очень быстро опустился до их уровня, оставаясь, впрочем, самым начитанным, наиболее трезво и умело «разводящим». В окружении ближайших друзей и приятелей, а также и так называемых коллег, имел неоспоримый авторитет. Но сладкая жизнь, появление денег, которые до этого и в руках не держал, только усугубляли процесс разложения…
— Валек, дай сигарету.
— Я ж тебе предлагал…
— Тогда не хотел, теперь хочу.
— На, держи…
Закуриваю. А в голове и без того такой туман! Ну что за дерьмо? Неужели все из-за тех трех шакалов? Или я еще раньше сломался, в школе? Не выдержал борьбы с равными, и сдался, а юношеский максимализм предопределил бросок из одной крайности в другую…
— Слышь, че ты загнался? — Валька дружелюбно усмехался, — Подтягивайся, в рамс забьем!
— Да не хочу я. Лучше посмотрю…
Эх, Валька, Валька! Знал бы ты, друг мой, как мне хреново. А ведь расскажи тебе сейчас, что у меня на душе — ни черта не поймешь…
ГЛАВА 8
С легкой руки наших старших товарищей заключение продолжалось всего две недели. День нашего освобождения начался с того, что охрана включила все пейджеры и телефоны, и они принялись трезвонить на разные голоса, отдаваясь эхом в коридорах изолятора. Именно по этим сигналам я понял, что скоро на свободу.
За воротами «домзака» нас встречали. С водкой, музыкой… Приехали и наши сверстники, и старшие. Девчонки тоже были тут как тут. Кристинка и Неля, пассия Марса, Наташка, и, наконец, Валькина… мама. Валек приуныл, а потом тоже полез ко всем обниматься. Его с матерью увезли первыми. Мы же отправились в сауну, прогнав истосковавшихся подруг по домам. Их время еще не пришло.
Гуляли два дня. На второй сидели уже вчетвером, у меня дома. На кухне суетились наши верные спутницы, постоянно обновляя закуски на столе, принося полные бутылки взамен пустых. Просто не верилось, что мы уже не в тех тусклых казематах, с постоянным, въевшимся в стены запахом кислой капусты и табака. Пили, наполняясь водкой целиком, так, что она в горле плескалась. Даня в равной мере поглощал как спиртное, так и копчености. Девушки налегали исключительно на фрукты, и то лишь в перерывах между новыми блюдами. Иногда мы чинно выходили курить на лоджию. У меня прекрасный вид с балкона, и там, задумчиво и тихо, иногда вполголоса отпуская реплики, мы наслаждались покоем. В комнате играла спокойная музыка. На лоджию вышла Кристина, закурила, обняла меня, прижалась сзади так крепко, что я спиной ощутил, как бьется ее сердце.
— Дорогой, — шепнула она мне на ухо, — вы еще сколько собираетесь пить? Нет, ты не подумай, я не против, сидите, конечно… Но я ведь так долго тебя не видела.
Кристина что-то нежно ворковала, а я думал совершенно об ином. Мысли, возникшие в СИЗО, не отступали теперь ни на минуту. Даже напиваясь, я чувствовал их призрачное присутствие. Они исчезали из вида, но лишь на время, чтобы совершить необходимые маневры и обрушиться всей силой вновь. Я чувствовал, что жил все это время как-то не так, как следовало бы. К чему эти дурацкие амбиции, разыгравшиеся несколько лет назад? К чему они привели?
— Зайка, я хочу тебя, — продолжала там временем нашептывать мне Кристина, — давай всех прогоним, и останемся вдвоем.
— И что мы будем делать? — я слышал ее слова, но смысл оставался за гранью понятого.
— Ну, Илюш, ты прям как маленький. Ладно, меня там Наташка зовет, — она, ничуть впрочем не обижаясь, ушла в комнату.
Вообще-то она у меня умница. Всегда поймет, никогда не осуждает. Я чувствовал, что она тянется ко мне, и тяга эта основана не только на плотском влечении. Но взаимностью ответить ей не мог. Или не хотел…
Даню тем временем тянуло на сантименты.
— Пацаны, как хорошо снова быть вместе… Я себе и представить не мог, что смогу соскучиться по кому-то из вас, — он стоял, выпускал клубы дыма и грустил.
— Я тоже! — Марс, кажется, готов зарыдать.
То ли водка на моих друзей действовала удручающе, то ли что еще, но они все как-то быстро раскисли и опьянели.
— Хорош волну эту гнать, пошли за стол, — прервал я душещипательные излияния.
…
На третий день, когда я пришел в себя, то сразу же созвонился с Даней.
— Дань, привет, ко мне заруливай.
— Слышь, я без пива сейчас не смогу и шагу сделать.
— Ладно, давай с пивом, только и мне тогда захвати.
— О, как я рад это слышать! Уже иду, — оживился Даня.
Ждать его долго не пришлось. Я успел только зубы почистить, как он уже ломился в дверь.
— Я тут пива взял, ну, так, чтоб второй раз не бегать, и палочек крабовых.
Тут он, несколько смущаясь, показал из-за спины пакет, по объему похожий на те, в которых с места происшествия трупы увозят, — настолько он огромен! И весь, под завязку, набит банками с пивом.
— Ты что, с дуба рухнул? Опять «набухаться» хочешь? — у меня глаза на лоб полезли.
— Да тут же немного, — Даня и сам уже видел, что «лишканул».
Ну вот что с ним будешь делать? А, пошли они на хер, все дела! Не судьба, видно.
На четвертый день все повторилось с той лишь разницей, что мы заранее договорились с Марсом и Валькой. Уже вечером заехали старшие, обеспокоенные, что нас так долго нет, пропали всей бригадой. Посмотрели они на хаос, который царил на кухне, на нас, лыка не вяжущих, и уехали. А на следующее утро, чуть свет, я проснулся от настойчивых звонков в дверь. Нехотя встал, пошел открывать.
— Кого там еще принесло?!
За дверью оказались Михалыч и Калейкин. Они ввалились в прихожую и, скинув ботинки, прошли в комнату. Увидев, что я один, старшие предложили побеседовать по душам.
— Илюх, ну вот че ты расслабился-то? Че, тошно «на киче»? Так ты просидел-то всего ничего, пацаны годами «чалятся». Вон, Гладиатор уже на вторую ходку ушел…
— А я и на первую не больно стремился, — буркнул я.
— Да ты не ерепенься, — мягко оборвал Михалыч, — да, понимаю, ни за хер медный уехали. Но с кем не бывает? Мы же все для вас сделали, что смогли. Вдвое вам сократили месяц чалки…
— Ага, а сначала нам его увеличили, — меня разобрало раздражение.
— Так, мы увеличили, мы и сократили, — с жесткой ноткой высказал Калейкин, — а бухать неделями вам никто зеленый свет не давал. Мы в ваши годы закурить при старших не могли, а вы пьете, как сапожники. И дела все забросили.
— Да, Илья, пока вы отсутствовали, мы за вашими точками присматривали, и ваши же пацаны помогали. А сегодня мы хотим о другом поговорить, — тут Михалыч сделал многозначительную паузу, и я невольно прислушался.
— Так вот, мы все растем. У нас вон новые темы появляются. Нам уже некогда некоторой мелочевкой заниматься. Так что мы тут покумекали, и решили рынок и парковки под вас скинуть. Под возраст, естественно, но тебе предлагаем выбрать, чем хочет именно ваша «бандюшка» заниматься.
— М-да. Ну что же, спасибо за доверие. Только мне одному решать такие вопросы нельзя. Я же не один. Пацанов надо спросить…
— Да ладно тебе, строишь тут из себя черт знает кого… Мы же знаем, что ты у них решающий голос, — Калейкин нагло ухмылялся.
— Не, пацаны, не пойдет. Мне надо поговорить с друзьями.
— Ну давай, размышляй, думай, что да как, — нахмурившись, через силу улыбнулся Михалыч, — до завтра у вас время есть, а потом мы на сходняке все это преподносим. Так что поспеши.
Они вышли из комнаты, обулись и, хлопнув входной дверью, не прощаясь, ушли. Я лег на диван и, незаметно для себя, вырубился. Проснулся уже около четырех часов вечера. Единственное желание маленьким, но ярким маячком мерцает в голове — «продолжить банкет». Но ведь надо с друзьями встретиться, пообщаться. Может, и впрямь что под себя урвать. Хотя так неохота чем-либо заниматься… Лень… Рожи эти видеть неохота на завтрашнем сходняке. Да и друзей видеть не больно хочется. Кристинке, может, позвонить? Нет, не хочу. Но и одному тоже тошно. Надо прогуляться на свежем воздухе. Осень выдалась на редкость теплой, надо воспользоваться редкой возможностью просто так пройтись по усыпанному желтыми листьями бульвару, подумать о насущном.
Так я и поступил. Накинув легкую куртку, я вышел в подъезд. Лифт опять не работал. Ниже на этаж, на бетонном полу развалился этаким мешком сами-знаете-с-чем мой сосед Толик. Опять набухался, а до дома дойти не смог. Я толкнул его раз рукой, но Толян никак не отреагировал, если не считать моментально растекшейся под ним лужи. М-да, здесь все без изменений. Я не спеша спускался по ступенькам, разглядывая привычные надписи на стенах. Вот эту выцарапывал Даня, дверным ключом: «Бригада фарева!». Он подразумевал нас четверых, естественно. Внизу хлопнула дверь. Кто-то торопится домой. В проем между перилами я увидел поднимавшегося парня. Новый жилец, он переехал совсем недавно и поселился в двухкомнатной на третьем этаже вместе с молодой красавицей-женой. Я не раз видел их обоих. Ребята явно души не чаяли друг в друге. Приятно посмотреть на них…
На улице меня встретил неприветливый ветер. Пасмурно и мрачно, даже, по-моему, легкий дождик накрапывает. Ну и черт с ним, с дождиком. Пусть льет, мне сейчас только ливня не хватает, со шквалистым ветром…
Мимо пронеслась машина, черная «девятка», чуть не забрызгав меня грязью. Две девчушки с визгом подпрыгнули на тротуаре — им, похоже, не повезло. Вот козлов расплодилось! Кто такие, интересно? Нашли, тоже мне, шоссе! Нет, все-таки надо в магазин зайти, хоть бутылку пива, но выпить. Иначе вообще беда. До магазина ходьбы три минуты. Я же пролетел за одну. Тесное помещение, как всегда бывает по вечерам, оказалось забито до отказа. «Ломиться» без очереди не хотелось. Постою, время есть. Продавщица, как назло, долго не могла обслужить седого старичка, который сначала придирчиво ощупывал батон, потом долго выбирал растворимый кофе, а затем, щуря подслеповатые глаза, мучительно медленно рылся в ветхом кошельке, высчитывая мелочь. Тем временем в магазинчик вошли два парня, чуть постарше меня. Окинув взглядом толпу и, лишь на секунду остановившись на мне, один из них собрался уже уходить, но второй оказался понаглее.
— Да не гони, Макар, счас я без очереди…
И он, недолго сомневаясь, полез напролом к прилавку, не обращая внимания на робкие реплики типа «нельзя ли осторожней». У прилавка парень отодвинул локтем старичка, так и не успевшего расплатиться, и громко выдохнул:
— Мне минералки, шоколад и мороженое.
Продавщица, дородная женщина, удивленная подобным нахальством, задиристо ощетинилась:
— А ты иди в очередь встань, молодчик!
— Слышь, тетка, — ответил ей с легкой угрозой «молодчик», — я что, слишком тихо сказал? Обслужи, пока по-хорошему прошу…
— Что? Ишь, какой выискался! — завопила продавщица, — Ты иди маму свою пугай, и не тыкай мне, сопляк!
— Ну ты, бл..ина, марамойка е..ная, че пасть раскрыла, захлопни! И, бля, последний раз говорю, обслужи!
Тут у него окончательно сдали нервы, и парень схватил женщину за ворот халата, от чего тот затрещал, и в сторону отлетела пуговица, со звоном ударившись о бутылку с портвейном. Нет, вообще-то я сам далеко не ангел, но подобной наглости, да еще у меня дома, на моей улице, я снести не мог.
— А ну, придурок, отпусти ее!
Парень, еще слабо соображая, что происходит, повернулся в мою сторону. Глаза у него… шальные, точнее и не скажешь. Наверняка наркоман, причем с большим стажем. Ну все, попал ты, ублюдок!
— Тебе говорю, тебе, дебил обкуренный! Отпусти быстро, и убирайся на хрен отсюда!
— Это ты мне? Че, совсем попутал? — нарк явно не понимал, с кем разговаривает.
— Да ладно, Андрюха, пошли отсюда, — заныл его приятель, стоящий в непосредственной близости от меня.
— Уводи нахер этого барана, и чтобы вас обоих здесь видно больше не было! — меня начинало раздражать создавшееся положение.
Тот, что с шальными глазами, отпустил продавщицу, и неохотно, как будто одолжение делает, стал протискиваться к выходу. Проходя мимо, он исподлобья взглянул на меня.
— Ты что вылупился, козлина! Крути педали!
Пока такого придурка не подгонишь, шевелиться не начнет. Он что-то пробубнил нечленораздельное, и вслед за своим спутником вывалил на улицу. Я достоял в очереди, купил банку пива и вышел на свежий воздух. Ох, утомило меня это ожидание. На банке что-то написано, очередные правила розыгрыша призов. Пытаюсь прочесть, но даже складывать знакомые буквы в слова до того лень, что бросаю эту затею. Колечко, щелкнув, выпускает наружу с легким шипением пенную шапку. Делаю первый глоток…
— Эй, друган, подожди, поговорить надо!
Ха, это еще кто? Оборачиваюсь, но не могу разглядеть в сгущающихся сумерках лица говорившего. Тут он закуривает, и при свете трепещущего пламени зажигалки узнаю наркомана из магазина.
— Тебе что, обсос, рамса мало? Обязательно надо промеж рогов стукнуть? — настроение повышается и что-то, закипающее внутри, незримо толкает меня на конфликт.
— Ты кого обсосом назвал? Кто такой вообще?
Ох уж мне эти бараны обколотые! Вступать в объяснения с подобной мразью считаю ниже своего достоинства, поэтому перехожу сразу к делу. Провожу обманный замах левой, так, для пристрела, и тут же, почти одновременно, всаживаю правый боковой джеб. Этот слизняк, как и следовало ожидать, откидывает голову как раз на мой кулак. С глухим хрупом нижняя челюсть его принимает положение под углом градусов этак в тридцать к верхней. Ему теперь не позавидуешь: вправлять ее обратно — процедура весьма болезненная. Оборачиваюсь ко второму — тот стоит на месте, как памятник. Ну что же, не хочешь — не надо. Тут на пятачок, где все происходит, заезжает, освещая фарами лежащего наркомана, машина. Приглядевшись, узнаю ту самую черную «девятку». Самое время свести знакомство! Из нее выскакивают два долговязых парня и, с бравыми воплями, бросаются в атаку. Приходится занимать такое положение, чтобы держать в поле зрения застывшего монументом придурка. У одного из вновь прибывших в руках дубинка, на манер биты, которой этот гад явно хочет испытать на прочность мой череп. Не-а, не доставлю ему такого удовольствия. Уклон, бита разминулась с моей головой всего в паре сантиметров, лихо просвистев возле уха; бью прямо в белеющее в темноте расплывчатым пятном лицо, ага, прямо в яблочко, судя по всему в нос; слышу, нет, даже не слышу, чувствую, как хлюпает что-то в ухе от пропущенного удара… Совершенно перестаю что-либо соображать, рассудок вязнет в волнах ярости; замечаю, но не придаю должного внимания тому, что на поле боя народу уже гораздо больше, кто-то кого-то лупит, крики, стоны…
В себя я пришел, когда понял, что все давно закончилось, и меня торопливо, под руки, уводит Даня и еще двое знакомых пацанов.
— … ну ты, братан, даешь! А я смотрю, что за косяк? Битва какая-то у магазина, а не пойму — кто с кем? А тут молодые мимо несутся, как раз туда. Я им — стоять, куда спешите, что за замес, а они мне — Илюха с какими-то уродами бьется, им сосед, дедуля древний сказал… Я — сразу ноги в руки — и к тебе! А там — ну ты молодчик — двое уже лежат, один клоун длинный вокруг пляшет, а тебя сзади пидор какой-то все в ухо норовит ухайдакать! Ха, молодые — герои — длинного сразу под замес, второй — ломиться, но от меня еще никто не убегал!
— Что-то в ухе звенит, слышно херово…, — звуки доносятся словно сквозь вату.
— Не, ну тебя оказалось трудней всего успокоить! Ты уж хотел молодого одного оприходовать, ну, если бы я тебя не удержал…
— Ага… айда домой. Ко мне зарулим, базар есть. От меня Марса с Вальком вызвоним…
ГЛАВА 9
Собравшимся у меня дома я вкратце поведал о предложении старших. Реакция оказалась самой разной. Даня хитро улыбался, что-то прикидывая и рассчитывая в уме. Валек всегда рад денег огрести, поэтому на его лице читалось безоговорочное согласие. Лишь Марсель хмурился: ему, как всегда, хочется откосить от любых обязанностей, а лишние точки — это лишние хлопоты, и еще меньше свободного времени.
— Ну так что думаете? — чувствую заранее, что договориться будет не очень просто.
— Я — «за»! — утвердительно кивает Валька, как я и ожидал, — Если рынок наш будет, то и стоянки все можно на возраст, на «раздербан» отдать. Да тут и думать нечего, это ж какие деньги!
— Марс, ты что?
— А может все оставим как есть, а? Ну кто из нас заниматься рынком сможет? Кому делать нечего? У всех свои дела есть, а если павильоны тянуть, так мы вчетвером там с утра до ночи впираться будем…
Даня пока молчит. Нет уж, жучила, тут тебе не отвертеться.
— Дань, что думаешь?
— Значится, так. По бабкам мы однозначно в выигрыше будем, но вот со временем… Илья, мы потянем? Я имею в виду: у нас времени хватит? Не, понятно конечно, что деньги собирать можно молодежь нагрузить, им в общий скидывать что-то, но все остальные замуты… Я несколько раз с Михалычем там потерся, так, текучка всякая… Целый день маялись.
— Пацаны, я поэтому и предложил все обсудить, чтобы всем вместе решить: оно нам надо?
— А как ты сам-то думаешь? — Марс однозначно не любит принимать решения, и поэтому всегда перекладывает все на других.
А что я сам думаю? Я ведь даже и не решил для себя. То, что пацаны насчет времени гонят — это они зря. Да, тяжело будет, особенно по "первой". Потом все утрясется, ничего страшного. А вот в деньгах тут явный выигрыш.
— Мое мнение, — после небольшой паузы сказал я, — надо соглашаться. Рынок мы вытянем, где не будем успевать — молодых подключим. Нас ведь тоже в свое время подтягивали. А по поводу свободного времени — ну что ж, придется потерпеть, это только сначала. Позже привыкнем, легче будет. Только давайте сразу договоримся, что все согласны. А то завтра, на сходняке, рынок раздербанят, и нам по любому навяжут несколько точек. Легче от этого не будет. Лучше все в руках держать, чем крохи.
На том и порешили. Я позвонил Михалычу, объяснил, что мы рынок берем под себя, а парковки наши пусть уходят, не жалко. Михалыч все одобрил, и пообещал на сборах все преподнести так, чтобы не возникло никаких лишних терок.
Днем следующего дня мы встретились с Даней, заехали за Вальком и Марсом, и отправились на место встречи, которое, как и в известном фильме, изменить нельзя. Подъехали ровно к началу собрания, весьма пунктуально. На пятачке уже стояли несколько машин, начиная от наследуемой рабочей лошадки, «копейки» молодых, и заканчивая роскошными иномарками. Наша «девятка» смотрелась более чем скромно на их фоне. Ничего, и у нас будут такие, даже лучше. Главное к цели стремиться, и все получится!
Зайдя в кафе, я первым делом обратил внимание на то, что вся мебель была сдвинута к стенам, и в результате освободилось внушительное пространство в центре. Настораживает, однако! На самом видном месте сидели большие пузатые дяди, наши «благодетели» и отцы-основатели всей структуры, история которой корнями уходит в далекое прошлое. Так вот кому мы обязаны подобной честью… Обязательная процедура рукопожатий затянулась минут на пять. Кто-то из старших улыбался, некоторые хмурились, заговорщицки подмигнул Калейкин; молодежь в углу, за четырьмя круглыми столами, вовсю веселилась над чьей-то плоской шуткой. Положение обязывает смеяться, даже если не смешно.
Обойдя почти весь зал, мы заняли место за длинным столом, где на общих сходняках по обыкновению обитали наши сверстники. Пацаны смотрели на нас сурово. «Неужели о договоре с Михалычем пронюхали?», — мелькнула шальная мысль. Но уже очень скоро все разъяснилось.
— Илья, Дань, пацаны… Как вы думаете, что за рамс нас сегодня ждет? — ехидно провозгласил Ленчик, наиболее злобный и мстительный тип во всем возрасте.
— А че за косяк? — Валька захлопал глазами.
— Да так, ничего особенного.., — в том же тоне продолжил Ленчик, — Только огребем мы сегодня по первому разряду.
— Ты вола за яйца не тяни… Что произошло? — нетерпеливо поторопил его Даня.
— Да вы вон у Жеки спросите, — уклончиво протянул Ленчик.
Вот всегда так, ходит вокруг да около… Жека сидел понурившись.
— Че натворил, брателло? По серьезному, или так, по мелочи? — с гаснущей улыбкой спросил у него Даня.
Жека только вздохнул.
— Слышь, великомученик, мать твою, говори давай… За что сегодня получаем?
— Да так, херня одна…
— Ясное дело, что херня… Конкретно что?
— Да он, сучонок, «биться» начал, — неожиданно встрял Ленчик, решив, видимо, раскачать тему.
Жека, воспринимавший в штыки любое оскорбление в другое время, сейчас только хмурился и вздыхал.
— Друган, это что, серьезно? — у меня глаза на лоб полезли от услышанного.
Подобные события вызывают обычно мощный резонанс в наших рядах. Головы летят не только с провинившегося, но и со всего возраста. Наркотики — это один из самых страшных грехов в подобной среде. Заниматься ими можно, но употреблять самому — ни-ни. Да и старшим попадет, если кто повыше пронюхает. Вот уж не было печали…
— Пацаны, что мне делать? Что теперь будет? — на Жеку было жалко смотреть.
— Да хули ты распричитался теперь: «что будет, что будет», — передразнил его Даня, — Пи..ец теперь будет… всем…
— Жека, как тебе вообще это в голову пришло, я не пойму? Дебил хренов, — добивал его Ленчик.
— Да я только попробовать хотел…, — жалко оправдывался парень, — Кто же знал, что поймают?
— Ты вообще урод, конченный полудурок, если не понимаешь, что вся дурь здесь, все точки — наших старших, — расходился Ленчик.
— Ладно, кончай базар, — встрял я. Надо это прекращать, еще не хватало самим его грузить, — Ты хоть думал, что скажешь сегодня? Объяснение какое-нибудь приготовил?
Мне просто хотелось его успокоить, потому как любому ясно, что в подобной ситуации никакие объяснения не спасут. Жекиной участи не позавидуешь. В лучшем случае отобьют все желание еще раз попробовать, и остатки мозгов в придачу, а в худшем… Даже думать не хочу. У самого сегодня наверняка репа треснет.
Первая часть собрания прошла довольно мирно. Взрослые интересовались нашими успехами, расспрашивали о проблемах, что-то советовали, шутили, смеялись. Все было, как любил говорить герой одной экранизации, «чинно, благородно». Около получаса продолжалась наша беседа, и с ней тянулось томительное ожидание, а потом они уехали, каждый по личным делам. Вот и все, как говорится, «И грянет буря»…
— Ну че, пацаны, давайте приступим к нашей текучке, — заводилой в развитии подробного обсуждения текущих событий всегда выступал Халиф. Его яркая восточная внешность явилась достаточным основанием для такого прозвища, — Что нового?
— У меня вчера эксцесс вышел небольшой. Наркоманам пришлось пиздюлей навешать — дюже борзые оказались, — решил я разбавить гнетущую обстановку.
— Так, хорошо, еще что?
— Да так, ничего особенного, — протянул Ленчик.
— Ну как же: очень яркое событие произошло, а вы и не в курсе? Что, между собой вообще не общаетесь? Илюха, ты, кстати, где пропадал после кичи? Че, куражились всей бандой? А за вашими стоянками мы должны бегать смотреть?
— Так, Халя, мы тебе уже, кажется, за них все сказали. Они «вперлись» отчасти из-за нас, поэтому мы дали им время расслабиться, — вступился Михалыч.
— Ладно, че у них, своего языка нет? — недовольно огрызнулся Халиф, который постоянно искал удобного случая, чтобы в чем-то подловить меня или моих друзей. — Жека, как дела у тебя?
Началось! Сейчас такое будет! Жека привстал, но не сказал ни слова. Так и стоял, повесив гриву.
— Ну че молчишь? Тебя же ясно спросили: как дела у тебя? — пробасил с места Акула. Несмотря на маленький рост, он чрезвычайно широк в плечах, и на ринге укладывал многих еще в первом раунде.
— Пацаны, я… меня заметили… с наркотой, — промямлил Жека.
— Ты в круг выходи, а то тебя не слышно, что ты там бормочешь…
Жека на негнущихся ногах вышел в середину зала. «В круг» — прямо-таки магическая фраза. Вызванный в круг как кролик на удава приближается к центру, а что в этот момент творится на душе… Меня лично вытягивали в круг всего пару раз, и то это происходило очень давно, в самом начале моей «новой» жизни.
— Так с чем, говоришь, тебя поймали? И кто поймал? — продолжал допрос с пристрастием Халиф.
— Я… в общем… только попробовать хотел, — Жека уже сам не понимал, что городит, — я не наркоман, пацаны! Никогда… не повторится…
— Да что ты мелешь, баран? — перешел на крик Халиф, — Наркоты захотелось? Тебя, дебила е..ного, что, не предупреждали в самом начале? Какой ты пример молодежи подаешь? Да нахер вы вообще их набрали, если за собой уследить не можете?
Последний вопрос предназначался уже нам всем, но лучше на него не отвечать. Если, конечно, рядом с Жекой неохота оказаться.
— Да ты вообще ебнутый, идиот, — добавил к общему гулу Славка, обычно наиболее либеральный среди всех старших, — Пацаны, как вы вообще с ним общаетесь, если он прописных истин не знает?
— Да они все такие же бараны, попался вот только один, — выкрикивал кто-то.
— Их всех надо палками здесь забить за такой косяк, — слышались чьи-то угрозы.
Когда первый шум понемногу улегся, то заговорил вновь Халиф.
— Короче, молодых — на «пики», сами в предбанник идите, подождите минут пять…
Вот оно! Именно в эти пять минут будут решаться судьбы всех нас. По спине гулял холодок, и многие с трепетом замирали в ожидании грядущих событий. Время тянулось необычайно медленно…
— Заходите, — раздался крик из зала.
Мы уже не усаживались за стол, а с обреченным видом выстроились в непосредственной близости от рокового круга. Если старшие решили положить всех, то лучше сразу занять позиции.
— Пацаны, как вы сами думаете, что нам следует сделать? — Халиф, засранец, делал вид, как будто ничего страшного на самом-то деле и не произошло.
— Да че ты их разводишь, — Калейкин, наконец, соизволил вмешаться, — какой с них спрос? Вы лучше скажите, кто с Жекой больше всех общается?
— Да все, — раздался нестройный гул голосов.
— Вот то-то и оно, что все! А кто его привел?
— Я, — Ленчик с трудом выдавил из себя это слово.
— Ты! А какого хрена никто не знает, что с ним происходит? Если бы хоть кто-то интересовался жизнью других, то таких эксцессов не случалось бы.
Ой, ну вот любят они из себя учителей корчить. Педагоги, мать их…
— Значит, Ленчик и Жека — останьтесь, остальные — можете присесть.
Во как! То-то Ленчик усердствовал так, явно задницей чуял, что ему тоже достанется. В зал позвали даже молодых, потому как всем необходимо лицезреть процесс наказания, дабы у других тоже соблазна не возникало. Наглядный пример — наиболее действенный.
Экзекуция длилась довольно долго. Ленчик получил щедрую порцию, и его вытолкнули из круга. Хотя и этого оказалось вполне достаточно — все лицо покрылось шишками. Жеку месили аж в два захода. После первого кому-то показалось недостаточно, и принялись вновь, пока кулаки не отбили. Тут надо уточнить, что ногами бить своих не принято — только руками. Если, конечно, общим решением человек не перестает быть своим. В таком случае могут забить и арматурой. Но Жеке дали шанс, за что он теперь должен быть вечно благодарен. Хотя практика показывает, что после первого серьезного проступка в самое ближайшее время следует второй, еще более резонансный. В результате подобных процедур многие просто становятся натуральными идиотами — печальное, но практически непременное следствие многочисленных сотрясений мозга. А Жека и так тугодум еще тот, а теперь, наверное, и вовсе отморозится. Хотя на улице подобные кадры необходимы. Всегда нужен такой вот идиот, который, не имея никаких моральных принципов за душой, может на любое дело пойти, в том числе и завалить, кого скажут. А там — одной торпедой больше, одной меньше. Сядет, и даже «греть» не будут, так как отыгранные фигуры, как правило, никому не нужны.
— Теперь, пацаны, пришло время обсудить наш бизнес, — важно выступил Михалыч, — Нам с Калейкиным предложили другую тему, сверху, и рынком заниматься мы не можем — некогда. Парковки наши тоже большая обуза. Поэтому мы передаем все вам, на возраст.
Все наши замерли в ожидании крупного куша. Тянуть даже мелкие крохи с рынка — лакомый для многих кусок. Ленчик, забыв о боли, тоже жадно ловил каждое слово.
— Кстати, мы посовещались между собой по поводу, кому же именно рынок отдать. Сами понимаете, если его так, по частям распределить, то ничего путного не выйдет. Вы, как собаки, перегрызетесь, и завалите все дело. А такое не простят ни вам, ни нам. Нужна наиболее сплоченная бригада, которая одна будет тянуть все дело. И — наше общее мнение — рынком будут заниматься Илья, Даня, Марс и Валек.
— А че, у нас в возрасте больше бригад нет? Только они одни? — обиженно зашипел Ленчик.
— Михалыч, я же говорю, что Ленчик с «бандюжкой» тоже смог бы этим заниматься, — вступился Халиф.
— Да, и кто там, вместе с ним, павильоны тянуть будет? Может, Жека? Так он уже все, что мог, сделал, — насмешливо оборвал его Калейкин.
Вот теперь я начинаю догадываться, откуда ноги растут. Значит, или Михалыч, или Калейкин, или оба вместе и подловили Жеку с «дурью». Ну, комбинаторы хреновы. Ведь нас всех сегодня поломать могли! Хотя, раз они так сделали, значит знали, на что идут и что из этого выйдет.
— А че Жека? Там же не он один, — протянул Халиф, но всем уже стало ясно, что рынок отныне под нами.
Далее старшие распределили парковки, мы, в свою очередь, поручили малышам наши стоянки, и на этом основные, наиболее значимые события дня были исчерпаны. Михалыч с Калейкиным провели с нами предварительную беседу, преподали, так сказать, основы. В общем, ничего сложного, но ведь это только на словах. На деле каждый нюанс важно учитывать. Ладно, раз впряглись, так будем тянуть. Я уверен, что все получится. Ленчик вот только обиделся, кажется… Он, со своими прихвостнями, единственный, кто составляет серьезную конкуренцию нашей бригаде. Умело лавируя между старшими, он угождает одному, подмазывается к другому, и за счет этого нередко имеет на своей стороне большинство голосов при разборе разных спорных вопросов. Но сегодня его уделали по самые помидоры! Пусть позлится! А мы, вчетвером, решили посетить сегодня сауну, отметить наш рост и выпить за успех и удачу.
ГЛАВА 10
Странно… Я один. Почему никого нет?! Хотя никто и не нужен. Или нужен? Нет, лучше одному… Господи, быстрей бы! Никогда не думал, что все будет именно так. Неужели к этому я стремился? К этому шел все эти годы? Как же так, ведь не о том мечтал в детстве. Но теперь уже все, скоро. Или нет? Глаза слипаются. Это самое главное сейчас — уснуть. Потом будет легче. В глазах розовые круги. Нет, это не круги, это разводы на белом кафеле стены, это пятна на воде. И черные мушки, целый рой… Вода теплая, даже горячая, но — пусть. Кажется, телефон звонит. Точно. Ну и ладно, пусть надрывается. Мне все равно… Тепло. Пар поднимается, и зеркало сразу запотевает. Или это не пар? Господи, ну почему так долго?! Вода такая теплая! О таком можно только мечтать, если об этом вообще мечтают. Интересно, как будет потом, после. Хотя какая мне разница. Так интересно, вокруг вода… И из глаз тоже, кажется, теплые, соленые капли… Нет, я не плачу, это всего-навсего пар… Облако пара… Именно так, наверное, выглядит душа, когда вырывается на простор из тела. Если она вообще есть, эта душа. Лучше бы ее не было, так как моей ничего хорошего не светит. У нее слишком плохая репутация. И у меня тоже. Но со мной — все… Вода почти вся темного цвета, бордо. Спать хочется, и побыстрее бы — невыносимо так ждать.
— Глеб Игоревич, у нас срочный вызов, поэтому давайте поторопимся!
— Хорошо, Леночка, — покряхтывая, водитель с седой шевелюрой сел за руль, — сейчас с маячком быстро доедем. А что там? Что на этот раз случилось-то?
— Парень молодой… Попытка суицида…
Водитель только крякнул. Подобные вызовы в последнее время стали довольно часты. И что им, молодым, не живется? Ведь вот раньше такого не было! Довели народ! Рядом с водителем, закрыв глаза, слушал плеер стажер, Виктор. Ему что-то около тридцати. Даже странно, почему до сих пор он не получил никакой специальности.
Карета скорой помощи быстро двигалась в потоке машин; некоторые, завидев проблески «мигалки», пропускали, других приходилось объезжать. Ну и люди пошли! А если у них кто помирать будет?!
— Глеб Игоревич, вот сюда, в этот двор.
Молоденькая девушка, фельдшер, заметно нервничала, и так происходило всегда, когда приходилось ехать на вызов. Она только месяц как устроилась на эту работу, и уже успела спасти, откачать троих человек. Но все это очень страшно — чувствовать дыхание чужой смерти.
Машина заехала во двор и остановилась возле нужного подъезда. На улице — ни души. Да и кому охота в выходные в такой мороз куда-то идти. Лена выбежала, запахивая на ходу полы курточки, из салона, и с небольшим, но довольно тяжелым фельдшерским чемоданчиком, поспешила в подъезд. Лифт не работал. Интересно, какой этаж? Так, пять квартир на площадке… Где-то шестой.
Остановившись возле нужной двери, она позвонила, и ей сразу же открыли. Женщина с заплаканными глазами, лет за пятьдесят, не смогла ничего вымолвить, и разразилась рыданиями.
— Где он? — на одном дыхании спросила Лена.
— Там, — новая волна душивших слез не дала женщине закончить.
Леночка поспешила в указанном направлении, в сторону комнаты. Мимоходом успела заглянуть в приоткрытую дверь ванной. Сразу подкатила волна слабости, коленки задрожали, но ей удалось унять дрожь. Врач не имеет права бояться. Тем более, это не кровь, а вода, окрашенная кровью. Но все равно страшно!
В комнате на диване лежал молодой парень, лет двадцати с небольшим. Руки, кое-как стянутые и перевязанные обрывками материи, от предплечья до кисти, кровоточили: почти вся ткань пропиталась красными пятнами. Лицо парня было необычайно бледным — свидетельство потерянной крови и, видимо, небольшого кислородного голодания мозга. Наскоро проверив пульс — есть, слабенький, но есть — она привычно послушала сердце, и быстро приняла решение. Рядом находился мужчина, похоже, отец. А та, встретившая в дверях, наверное, мать.
— Он много крови потерял… Вы давно ему сделали перевязку?
— Нет, минут пять назад…
— Надо везти его к нам, в стационар. Витя, поднимайтесь наверх, с носилками. Повезем к нам, — торопливо говорила она уже через мгновение в маленькую трубочку сотового телефона.
Какой же он молоденький, почти ее ровесник. Ну вот что могло стать причиной такому решению? Как вообще люди решаются на самоубийство? Лена этого понять не могла. Всегда и везде улыбчивая, жизнерадостная, она лишь в последнее время стала задумываться о смерти, и в такие моменты улыбка сменялась какой-то беспомощностью и недоумением. Как устроилась фельдшером, так и понесло…
Виктор и Глеб Игоревич прошли в комнату, поставили на пол носилки, аккуратно, один за плечи, другой за ноги, переложили парня на них и собрались идти.
— Подождите, — внезапно опомнилась Леночка, — надо же укрыть чем-нибудь.
И правда, парень ведь лишь в одних шортах, и, как ни странно, сухих. Видимо, уже успели надеть… Отец протянул шерстяной плед.
— Да, и еще вещи какие-нибудь дайте, чтобы в больнице было что носить…
— Вот… джинсы… хотя нет, лучше вот, возьмите спортивный костюм…, — отец растерянно оглядывался, что бы еще такое дать.
— Все, достаточно, — Леночка уверенно направилась к выходу.
В соседней комнате плакала мать.
— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — привычно обронила Лена, — надо будет сделать переливание крови. Какая у него группа?
— Первая… положительный, — сквозь всхлипы проговорила женщина.
— Она есть у нас в банке. Но все равно, надо будет кому-нибудь потом сдать, — Леночка уже шла к выходу. — Вы не волнуйтесь так, все в порядке.
Через минуту они уже мчались по шоссе, лавируя между вечно спешащими автомобилями. Лена сидела рядом с лежащим на носилках парнем. И лишь один вопрос донимал ее: что же случилось? Парень такой симпатичный. Обычно из-за таких красавчиков режут себе вены глупые импульсивные малолетки, а тут… Видимо, большие проблемы. Или он — наркоман? Хотя как раз эти и не кончают жизнь таким образом…
Во дворе больницы Глеб Игоревич с Виктором вынесли носилки, установили их на колеса и повезли парня в больничный покой. Там ему наложат швы, перебинтуют порезы и сделают переливание. Все будет хорошо.
Первое, что я увидел, это белый, с остатками облупившейся лепнины потолок. Затем огляделся — белые стены, двери, и только полупрозрачные занавески на окнах бледно-желтого цвета. Пахнет лекарствами — значит, я в больнице. Только что я здесь делаю? А, вспомнил. Хотя еще недавно и не рассчитывал что-либо вспоминать. Не хотел вообще ничего помнить, думать. Жить не хотел. И сейчас не хочу. Господи, почему так? Дверь в палату, слегка скрипнув, приоткрылась. Зашел доктор, поблескивая стеклами очков.
— Проснулся? Вот и замечательно. Значит так, состояние у тебя теперь нормальное, опасности для жизни нет никакой, и теперь ты, дружок, уже не в нашей компетенции. Я сейчас оформлю перевод, и, — тут он на мгновение прикинул что-то в уме, — …этак часика через два тебя перевезут в другую больницу.
— В какую?
— В ту, которая как раз для подобных случаев. У тебя произошел срыв, а это нервы, а нервные болезни у нас не лечат. Так что отдыхай пока, приходи в себя.
Доктор ушел, а я пока ничего не понимал. В какую больницу? Что он тут плел? Почему, интересно, я опять Здесь? Зачем? Ведь хотел же Уйти. Тут я посмотрел на забинтованные руки. Развязать, что ли, да разодрать опять? Нет, не хочу так, больно. А тогда ведь не было больно. Все так просто: первый раз полоснул лезвием, а дальше уже как заведенная, рука сама произвела пять…, или шесть движений. Потом этой, уже кровоточащей рукой, по второй, еще пока целой. Кровь, не сказать, чтобы хлынула, но поначалу все равно неприятно — наблюдать упругий, быстрый ручеек ускользающей жизни. И что мне теперь делать? В потолок плевать? Сколько дней прошло, интересно?
Два часа пролетели быстро. Мне принесли привезенную отцом верхнюю одежду. Внизу, в холле, ждал он.
— Куда меня сейчас? — только и спросил я, хотя мне все происходящее почти безразлично.
— На Зайцева, в отделение неврозов. Ты не волнуйся, там всего недельку придется полежать, может, две…
— Ага…
Через несколько минут я уже стоял в маленьком вестибюле другой больницы. Обычно все называли ее по-разному: и «дуркой», и «психушкой»… Неужели мне надо будет ЗДЕСЬ провести какое-то время?! В голове вставали образы этакой чеховской «палаты №6»… Сумасшедшие в смирительных рубашках, на все лады завывающие и кричащие! А меня-то зачем сюда?
Вниз спустилась женщина в белом халате и, быстро просмотрев какие-то медицинские бумаги, хмыкнув, промолвила:
— Идем…
Я поднимался за ней по ступеням, покрытым истертой ковровой дорожкой, и разглядывал немудреный узор кроссовок. Мне становилось тоскливо. Угодить в это заведение не входило в мои планы. В мои планы также не входило жить, но вот судьба, строптивая старуха, распорядилась иначе…
Тяжелые массивные двери с окошечком на уровне глаз человека среднего роста. Тетка вставила в замочную скважину большой ключ, и, повернув несколько раз, пригласила движением руки проходить. Как в тюрьме ключи у них тут, «вездеходы»… Небольшой коридор, телевизор на тумбочке в углу, перед ним несколько мягких стульев. Видимо, здесь больные коротают отведенные на отдых часы. Хотя они, наверное, все время здесь отдыхают. Если, конечно, можно назвать помешательство отдыхом. О, идет один по коридору, навстречу. Взгляд не выражает ровным счетом ничего, даже намека на мыслительный процесс нет. Отвисшая челюсть довершает портрет типичного душевнобольного. Развернулся, пошел обратно. А теперь опять в мою сторону… Он как зверь в клетке, который так и не смирился с неволей, все ходит туда-сюда, меряет пространство равными шагами, и все ему безразлично. Да как же я здесь буду, среди таких?!
Заняв указанное место на кровати в общей палате, я почти сразу уснул. И проспал так около двух суток. Временами открывал глаза, наблюдал самых разных, временами смешных, а иногда довольно страшных «придурков» с копной всклокоченных волос, и проваливался снова. На третий день я проснулся и почувствовал, что хочу есть. И курить, кстати, тоже. Огляделся. На соседней койке лежал с отрешенным выражением лица какой-то пациент, и смотрел в одну точку, куда-то очень далеко, лишь в одному ему ведомые дали.
В углу, на двух сдвинутых кроватях, дулись в карты трое парней, моего возраста. Один заметил, что я проснулся, и подмигнул.
— Ну ты и поспать! Ничего, я тоже, как сюда заехал, целые сутки отсыпался, потом еще сутки в себя приходил.
— Ага, пока нас не подселили, — заметил другой.
— Айда, подтягивайся, — продолжал первый, — в карты раскидаем. Тут один хрен делать больше нечего, а на дурней смотреть весь день — самому рехнуться можно.
По разговору я понял, что парни явно нормальны. Что же они здесь забыли?
— Ты что, тоже закосить решил? Из какого военкомата? — спросил один.
— Я… да… тоже. Из Советского, — говорить, что я попал сюда из-за того, что почикал вены, не возникло почему-то никакого желания.
— Тут тебе два раза продукцион приносили, так мы все к себе положили, чтобы «дурики» не стащили, — улыбнулся первый. — Ну что, давай знакомиться? Я — Санек, это, — указал он на соседа, — Димон, а его Русланом зовут.
— Меня — Илья…
Несмотря на новые знакомства, я поначалу не проявлял особого желания общаться. Чаще просто лежал, уткнувшись в подушку, и дремал. Сердце тем временем жило собственной жизнью, и я, в недолгие моменты бодрствования, чувствовал, как оно, словно река с началом первых зимних заморозков, начинает затягиваться льдом. Иногда вызывал врач, и приходилось вставать, идти, отвечать на идиотские вопросы, проходить нелепые тесты, и ловить взгляд, полный участливого внимания. Так смотрят на тяжело больных. Или на неизлечимо больных.
Отец или мать постоянно приносили продукты, но я ел мало, большей частью раздавая все знакомым, или скармливая вечно голодным «психам». Они, словно стервятники, кружили по коридору возле палаты, и если видели, как кому-то достается что-то съестное, то после обязательно пытались отнять у счастливчика добычу, устраивая временами шумные свалки. Тогда в помещение обязательно врывались дюжие санитары и, развешивая подзатыльники и тумаки, разнимали дерущихся. Особо отличившихся привязывали к кровати, обкалывая при этом повышенной дозой сильнодействующих препаратов. Уже несколько позже я узнал, что у «психов» челюсть отвисает «благодаря» именно таким инъекциям.
На исходе второй недели я практически отошел от первоначальных переживаний, и начинал обдумывать создавшееся положение. Похоже, что никто из друзей до сих пор не приходил навестить меня. Дежурная медсестра говорила, что передачи приносили только родители. Что же с пацанами? Как они там? Я же исчез, и они, похоже, ничего не знают. И что мне вообще делать, когда я выпишусь из больницы? А ведь это, по словам врача, произойдет уже через неделю. И хоть мысли о повторном самоубийстве уже отпустили, тревога только усиливалась. Мне просто необходимо поговорить с родителями, посоветоваться. Так как мне рассчитывать больше не на кого. Больше всего я не хочу возвращаться к старой жизни. Это — однозначно. Не для того Уйти хотел…
— Илья, пошли «телик» смотреть. Я с сестрами договорился, сегодня главврача нет, можно хоть целый день, — прервал мои раздумья Руслан.
Из тех, кто был в самом начале моего прибытия в больницу, остался только он. Санек и Димон уже выписались. Но наступала пора всеобщего призыва в армию, и многие желали откосить именно через «дурку». Так что компания наша росла с каждым днем.
— Пошли, посмотрим, — я нехотя поднялся, сунул ноги в кроссовки и, не зашнуровывая, зашаркал в коридор.
Смотрели мы большей частью музыкальные каналы, так как здесь не разрешалось приносить «музыку» из дома, а без нее время текло очень медленно. Иногда, впрочем, переключали на киношные новинки: боевички или фантастику.
Перед выпиской мы даже успели один раз напиться. У Руслана был день рождения, и его друзья принесли в передаче, в пластиковых бутылках из-под минералки, медицинский спирт. Пили мы уже после отбоя. Строгая система отбоев и подъемов, которой неукоснительно следовали все без исключения «психи», придумана не для нас. Уютно расположившись перед телевизором, вместе с двумя медсестрами, мы пили почти всю ночь, лишь под утро угомонившись. А через пару дней мне уже предстояла выписка. Хотя выписываться вовсе не хотелось. Здесь все уже стало привычным, и ни о чем не нужно беспокоиться. А там, снаружи, опять придется жить. А как это делать мне теперь, я не знал…
На улице в это время, а на календаре обозначился уже конец марта, начинал потихоньку подтаивать снег, покрываясь бурыми разводами. По-весеннему напевали птахи. Я, одетый в куртку и все тот же спортивный костюм, распрощавшись с оставшимися в больнице знакомыми, с пакетом подмышкой вышел на крыльцо. Там меня ждал отец, заехавший специально, отпросившись с работы. Я молча сел на переднее сиденье. Отец посмотрел на меня.
— Ну что? Куда едем?
— Это ты меня спрашиваешь? — удивился я. — Да откуда же я знаю. Надо поговорить, обсудить кое-что. Я, честно говоря, даже не представляю пока, что мне делать дальше.
— Ладно, поехали, тут недалеко мы с мамой сняли квартиру. Там и поговорим.
Ехать, действительно, долго не пришлось. Кирпичный дом новой постройки, единственный подъезд. Мы поднялись на третий этаж. Отец отпер металлическую дверь, и пропустил меня вперед. Я переступил порог, еще не зная, что здесь мне предстоит прожить ближайшие полгода.
Разговор у нас состоялся не очень долгий. Я все еще не мог определенно решить, что делать дальше. Для друзей я ушел в армию. Ничего умнее придумать родители не могли. А Даня заходил почти каждый день, и Валек с Марсом звонили часто. Все спрашивали, куда точно уехал служить, какой адрес, куда письма писать. И еще один раз Даня, будучи, по словам отца, явно подшофе, с обидой в голосе спросил, почему я ушел, ни с кем не попрощавшись. И еще что-то сказал, про «ох…енную кучу проблем», возникшую, видимо, в связи с моим исчезновением. Да уж, пацанам наверняка влетело по полной программе! Но я же не хотел, чтобы сложилось именно так. Если бы все произошло, как я задумал, то ни у кого бы не было никаких проблем. Но история не имеет сослагательных наклонений.
Как бы то ни было, я не вернусь к прежней жизни. Не получилось напроситься на аудиенцию к святому Петру — и ладно, но опять в бригаду… Ни за что!
ГЛАВА 11
С тех пор, как мы стали смотреть за рынком, у нас прибавилось забот, и пьянки, вроде бы, стали случаться гораздо реже. То тут надо что-то утрясти, то там распорядиться, в комитет съездить, в санинспекцию, да мало ли… Марс все чаще начинал жужжать, когда приходила его очередь выполнять текущие обязанности, связанные с многочисленными вопросами, требующими немедленного решения.
— Говорил же я, что с этой бодягой совсем зашиваться будем!
— Марс, у тебя сейчас как с деньгами? — наезжал Даня.
— Да пошел ты вместе с этими деньгами. Я их даже потратить не могу с подругой — как же, некогда!
— Да переживи ты спокойно этот момент, хули нам все нервы выматывать? — срывался на крик Валек.
И вообще, все какие-то нервные стали, с этим рынком. Хоть и подпрягали мы к этому делу молодежь, да на терки с какими-нибудь уродами их не пошлешь, все только испоганить вконец могут. А таких терок становится с каждым днем все больше. Иногда прямо здесь, на территории крытого павильона, и встречаем гостей. Мы в зале, а с многочисленных балконов, лесенок и антресолей хищно посматривают черными отверстиями разные огнестрельные приспособления. Это если с отморозками дело имеем. А их развелось очень много в последнее время. Да что далеко ходить — у нас у самих смена растет такая, что ахнешь! Я бы с ними не захотел встретиться в темном переулке. Откуда у них эта неоправданная жестокость? Как настоящие волчата, готовы в любой момент укусить, а то и разорвать на части. Общая отмороженность на фоне деградации и вырождения нации в целом не представляется более ни для кого чем-то из ряда вон… Интересно, чем это все закончится? И когда?
О проблемах потерянного поколения принято рассуждать лишь тогда, когда идет война. Не хочу опровергать данное суждение, так как не вижу смысла отрицать очевидное: война в Чечне, официально давно законченная, до сих пор уносит жизни юных еще пацанов. Действительно, молодые ребята, едва начавшие взрослую жизнь, а еще вчера и вовсе мальчишки в коротких штанишках, вынуждены брать в руки оружие и убивать. И ничему другому они пока не научились. Да, в психике, как правило, происходят некоторые необратимые изменения, которые накладывают отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Даже если парни найдут потом себя в жизни, то рано или поздно, подобно подтаивающей снежной шапке на металлических листах крыши, которая вот-вот упадет, отголоски этой травмы проявляются.
Но война — не единственная причина, следствием которой является неумение целого поколения приспособиться к жизни в обществе. Дворовая и уличная преступность принимает под свое крыло сотни молодых ребят. И если некоторым удается со временем вырваться из пугающего плена, то обычная жизнь не всегда ждет их с распростертыми объятиями. Такие люди дезориентированы, растеряны, озлоблены на судьбу и жизнь, и, не видя выхода из лабиринта психологических головоломок, возвращаются к старому, привычному ремеслу, предпочитая мир в душе постоянному беспокойству. Пусть и самой страшной ценой, ведь платить предстоит не им, а остальным.
…
В наших рядах тем временем медленно, но неотвратимо назревал раскол. Марсель пару раз плюнул, и просто не появился в день, когда должен был. Я ожидал подобных выходок, и поэтому всегда оказывался в нужном месте сам, а иногда и с Даней. Только он, хотя тоже всегда себе на уме, оставался все время рядом. Но так долго продолжаться не могло. В один прекрасный день у нас состоялся с Марсом серьезный разговор. Мы встретились на месте, олицетворяющем камень преткновения для нас — в рабочем кабинете директора рынка. Номинально им владел совершенно другой человек, женщина «предбальзаковского» возраста, в ведении которой находились все бытовые и административные проблемы. Она получала зарплату, и никогда даже мысли не имела соваться во что-то еще. Поэтому при малейшем намеке на то, что нам для беседы нужен ее кабинет, она самым скорым образом сматывалась, цокая каблучками и покачивая внушительным, еще не увядшим бюстом.
— Марс, давай только без ругани поговорим, — заранее предупредил Даня, — а то и так голова раскалывается, целый день здесь тремся…
— Вот именно, целый день! И сколько еще будет таких дней? Вы хотите — обижайтесь, хотите — нет, но я, когда буду зае…ваться, ни хера сюда не приду. Мне это все настое…ло!
Эх, Даня, либерал чертов! Чувствую, что сейчас меня понесет…
— А деньги ты ни за что не зае…лся получать? Мы, между прочим, вместе с Данькой тут оттарабанили за тебя несколько раз.
— Я тебя просил об этом?
— Да ты что, совсем ни хера не понимаешь? Если тут никого не будет, и что-то случится, то с нас со всех шкуру спустят!
— Да ни с кого ничего не спустят… И почему что-то должно случиться? — устало отмахивался он.
— Марс, короче, давай так! Вот сейчас, здесь, решаем, будем вообще вместе работать или нет! Ты меня уже зае…л, честное слово! Если не хочешь — да вали, втроем будем делом заниматься. А ты иди, паси свою корову.
Даня укоризненно кашлянул, и замолк. Ах ты, хитрый пес! Что-то я за тобой не замечал этой деликатности, когда мы вместо Марса впирались… А как наезжать, так мне одному больше всех надо! Марс тем временем достал из пачки сигарету, закурил, выпустил облако дыма и, наконец, процедил:
— Нет, ты реально этого хочешь? Чтобы вы втроем всем занимались? Ладно, я пошел…
— Куда ты? Не договорили еще…
— «Корову пасти», а насчет рынка — все, я — пас!
Он вышел, хлопнув дверью. С Марселем так часто бывало: вспылит, а потом отходит. Но сейчас я понял по глазам, по интонации, что он действительно ушел совсем.
Даня смотрел на меня так, как смотрят древние вещие старцы со старинных икон — печально и с укором.
— Дань, только ты давай не грузи меня.
Стоит, молчит, зараза. Да пошли вы все нах… Я подошел к стоящему в углу бару, выудил оттуда бутылку водки, нарезанный на блюдечке лимон, и поставил все это на стол.
— Будешь? — спрашиваю Даню.
— Не-а. У меня тут свои делишки есть. Если хочешь, я вечерком к тебе забегу. А сейчас — мне пора.
И Даня тоже удалился. А я — напился так, как не напивался уже давно — в ураган!
…
— Слышь, ты, чурбан долбанный, че ты смотришь на меня? Иди сюда, скотина черная, куда побежал?
Тощий азербайджанец попытался раствориться в толпе соотечественников, но молодые поймали его, и подвели ко мне.
— Че ты, гнида черножопая… Почему сам не подошел? Не знаешь, кто тебя зовет? Вы тут все — мои рабы…, — я расхохотался. — Захочу, друг друга в жопу е…ть будете…
Торгаш покраснел, насколько это представляется возможным с такой смуглой кожей, и рыпнулся в мою сторону. Но Натс и Малек его тут же остановили, одновременно ударив в лицо. Азербайджанец упал на грязный асфальт, и я с остервенением, выкрикивая угрозы в адрес всех его родственников, принялся пинать лежащее тело. Молодые тоже не стояли без дела. Быстренько дав по роже самым любопытным соотечественникам жертвы, они подключились к избиению.
— Айда, пацаны, гаси "чурбанов" е…ных! — браво орал я, прыгая раз за разом точно на голову бедолаге.
Присутствовавшие на рынке два его родных брата, примчались на помощь. Малек свалил одного ударом железной арматурины по голове, а Натс, юный кандидат в мастера спорта по боксу, нокаутировал второго. Я же значительно подустал и сел на тело поверженного «врага». Достав из кармана пачку сигарет, закурил.
— Так, пацаны, бросайте херней маяться, пошли бухать!
Молодые, скромно потупив глаза (это если предположить, что, например, злющие как черт рыбки-пираньи сумели бы это сделать), в один голос протянули:
— У нас запрет…
— Нет сегодня у вас никакого запрета! Я разрешаю! Пошли бухать! Если откажетесь, завтра сам лично сходняк соберу и поломаю всех, нах..!
Их, впрочем, долго уговаривать не пришлось. Волчата всегда рады выпить водки в компании старшего. Да еще после такой классной «массовки»!
…
— Илья, да ты совсем ох..ел! Мало того, что сам "нажрался", так еще пиз..ков споил! Что за побоище учинил? Че, волю почуял? Хочешь, чтобы завтра все «чурки» ушли, а послезавтра ты и остальных передушишь?
Халиф, сверкая глазами, нервно прохаживался передо мной. Мне же совершенно по барабану, что он сейчас наплетет, и что будет через пять минут. Лишь бы побыстрей закончил, а то голова пухнет… Ей, похоже, суждено сегодня опухнуть в буквальном смысле.
— Ты, в натуре, такой «косяк» упорол! — вставил Гендель, по совместительству наш тренер, — Как теперь расхлебывать собираешься? «Чурки», я слышал, поголовно тикать собрались…
— Да «азеров» мы удержим, а этим, пострадавшим, разрешим разок не заплатить, — встрял Даня, пытаясь, похоже, немного отвести грозу.
— Тебя не спросили.., — оборвал Халиф. — Речь не о том, уйдут эти бараны или нет, а о том, что Илюха ваш совсем оборзел, никаких берегов не видит!
Халиф, по-моему, счастлив как никогда, так как сегодня он имел прекрасную возможность сплясать джигу на моем трупе. И Михалыч с Калейкиным даже не совались в разговор, ибо я в данной ситуации — на все сто не прав.
— Да, «назихерил», пацаны, исправлюсь…
— Иди в круг! Сейчас и искупишь вину, — ощерился Халиф и хрустнул костяшками сначала на одной, а потом и на другой руке.
…
Неделю провалявшись дома, я вышел, наконец, на улицу. Зашел к Дане — того нет,- на рынке. Заглянул к Вальке; мама сообщила, что он как утром ушел, так и не появлялся. Тут я вспомнил, что до сих пор не помирился с Марсом, и решил проведать его.
На стук в дверь никто не отозвался. Только после третьего звонка послышались чьи-то шаги. Дверь распахнулась. Марс, в одних трусах, весь всклокоченный, стоял и неудержимо зевал.
— Открой сомкнуты негой взоры.., — продекламировал я и, без приглашения, переступил порог.
Марс, не проронив ни слова, прикрыл дверь.
— Привет. Чем занимаешься? Дрыхнешь? Что, вот так целый день и валяешься?
— Не-а, молодых спаиваю и барыг базарных гоняю…
Ах ты, шутник, мать твою!
— И что, вот ради этого спанья круглые сутки ты и отказался от дела?
— Да хотя бы! Ради этого спанья, ради свободного времени, которое с любимой могу провести.
— Ты жениться на ней собрался?
— Тебе какая разница?
— Да так, просто интересно…
— Как соберусь — сразу скажу. Тебе чего? Че зашел-то? Ааа, у тебя «фейс» прошел…
Что-то не выходит разговор по душам. Ладно, попробуем по-другому.
— Слышь, Марс, хорош дуться. Мы вообще зашиваемся, давай подтягивайся… Твое место вакантно, тебя дожидается.
— Я уже все решил по этому поводу. Не вернусь.
— А на что ты живешь? Чем занимаешься-то? На сходняки не приходишь, на улице тебя не видать…
— Да так, мелочи всякие, — он вздохнул, — но мне хватает. Меня, если хочешь знать, вообще такая жизнь зае…ла.
— Ничего не понимаю! Какая «такая», Марс? И чем она тебя могла зае…ать?
— Да всем… Веришь, нет — отходить хочу, — выпалил, наконец, он и замер.
Я глаза вытаращил. Это что-то новое! Мучительно соображаю, что возразить, и не нахожу слов.
— Так… эээ… у тебя здесь телефон есть? Работает?
Утвердительный кивок. Набираю номер Дани.
— Дань, дуй давай к Марсу, побыстрей. Да, дело есть. А, подожди. Валька рядом? Да, вместе приходите.
Я повесил трубку и, сняв ботинки, прошел в комнату. Марсель, словно привидение, парил сзади.
— Где твоя? Гуляет?
— Она же вместе с Кристинкой на день рождения ушла, к какой-то школьной подруге.
— А, да… Она мне что-то такое говорила.
Марс, еще не проснувшись окончательно, сел в кресло, задрав ноги на журнальный столик.
— Поставь хоть музыку пока какую… А то такая тоска…
— Ладно, но только негромко. Мне Натуська должна отзвониться.
Марс щелкнул пультом, и заиграла какая-то незатейливая популярная мелодия. Я присел на диван, взял со столика газету, бегло просмотрел передовицу… Криминальная хроника пестрела сообщениями о многочисленных геройских поступках ментов, благодаря которым раскрыты тягчайшие преступления.
Телефонная трель прервала излияния певички со сладким голоском, Марс убавил звук почти на «нет», и пошел брать трубку. Когда он вернулся, я спросил:
— Кто звонил, твоя? Домой едет?
— Нет, это так, херня одна… За телефон надо заплатить.
Я собрался продолжить чтение, но раздался звонок в дверь. Вот и Данька. Я прошел вместе с Марсом в прихожую. Еще один звонок, настойчивей прежнего. У Дани, видимо, уже почки отказывают. Надо поменьше пива пить. Но сегодняшний день заготовил очередной сюрприз. За дверью оказались Наташка и моя Кристинка, обе в слезах.
— Илюша, миленький, — давясь слезами, она бросилась мне на шею, — на нас напали.
Пассия Марса предпочла просто рыдать и завывать, не проронив ни слова.
— Кто на вас напал?! Объясни-ка давай нормально, и перестаньте выть, а то я ни хрена не разберу.
— На дне рождения, там были какие-то незнакомые пацаны, они напились, сначала устроили драку с кем-то на улице, потом, когда вернулись, хотели меня изнасиловать, — тут она, едва успев справиться со слезами, зарыдала с новой силой.
— Как изнасиловать!? — почти заорал я, — Кто!? Где вы были, адрес какой!?
Дальше все происходило словно в тумане. Мы с Марсом выбежали на улицу, строго-настрого запретив девчонкам куда-либо выходить.
— Ну где этот баран Даня, какого х…я он до сих пор не подъехал?! — срываясь, закричал Марс.
Наша «девятка» показалась в самом конце улицы. Я нетерпеливо замахал руками.
— Давай ты быстрее!
Даня подъехал, и мы, почти на ходу, запрыгнули в машину.
— Данька, в машине что-нибудь есть? — спросил я, не понижая голос.
— Что есть? Ничего такого нет…, — он глупо хлопал глазами, явно не понимая, о чем речь.
— Ну, арматура, или, может, ты «плетку» стал возить??? Давай соображай быстрей!
— Да че вы разорались??? — возмутился Даня, — Объясните, в чем дело?
Я, как мог, самым скорым образом поведал, куда мы сейчас едем, и почему нам нужны какие-нибудь «атрибуты». Непонимание в его глазах быстро сменилось звериной яростью, даже глаза кровью налились. Данька всегда любой выпад в нашу сторону, равно как и в адрес наших близких воспринимает как личное оскорбление.
— Так бы сразу и сказали, — процедил он, — есть у меня две биты, под сиденьями, и арматура в багажнике, типа для дачи.
Какие-то мрази мало того, что решили напасть на девчонок, — это сам по себе позорный поступок, — так они еще напали на НАШИХ подруг!!! И хоть они этого не знали — сей факт дела не меняет.
Доехали молниеносно. Быстро похватали первое, что под руку попалось, и забежали в подъезд двухэтажного дома. Дом-то какой-то барачный! И вокруг — сплошная деревня, куры разгуливают, прочая живность.
На втором этаже, прислонившись спиной к стене, курил и лениво плевал на пол какой-то кривой говнюк. Увидев нас, он уже собрался что-то вскричать, но метко пущенный металлический прут попал ему точно по голове. Он осел на пол, не проронив ни звука. А прут упал на потрескавшуюся напольную плитку с громким лязгом. На площадке показался какой-то шустрый паренек, и, быстро поняв причину шума, захлопнул дверь и заблажил что-то. Даня с разбегу высадил плечом хлипкую фанеру, и, раздавая налево и направо удары, стал в буквальном смысле проламываться через толпу галдящих пацанов. Так как Кристинка объяснила, что напали лишь трое, но остальные ничего в их защиту не сделали, то "ломать" будем всех подряд.
Некоторое время в помещении гулко раздавался один лишь треск и слабые вскрики. Две биты, одна из которых оказалась на редкость тяжелой, уверенно, как барабанные палочки, ходили по головам юных отмороженных придурков, а железный прут в руке Валька вообще не издавал ни звука при ударе, только еле слышное «чавк» иногда звучало. Наиболее трезвые пробовали защищаться, но ведь «против лома», как известно, «нет приема».
…
— Сегодня в одном из домов на окраине города произошло дерзкое, жуткое по существу нападение на группу подростков… съемочную группу, к сожалению, не пустили к месту происшествия, и сотрудники милиции от каких-либо комментариев отказались… сейчас известно, что пятеро из находившихся в квартире получили серьезные травмы, и находятся в реанимации… состояние крайне тяжелое…
— Да выключи ты эту херню! Че, не хватило тебе? — вызверился на Даню Марсель, — Что нам, интересно, теперь делать? Опять на дачу?
— Нет, на дачу не поедем. И вообще, живем, как будто ничего и не произошло, — начал я. — Район там тихий, поэтому и нас вряд ли кто видел. А если исчезнем, то мусора махом зацепятся.
Помолчали.
— Я не знаю, как вы, а мне лично охота стресс снять. И вообще, мы уже давным-давно вместе не сидели нигде, не расслаблялись. Айда, махнем куда-нибудь в центр, в кабак. Кто "за"?
Бывают же у Валька хорошие идеи!
— Я полностью согласен.
Все посмотрели на Марса, и тот только ухмыльнулся. Все и так ясно, без слов.
ГЛАВА 12
Кто бы мог подумать, что эти деревенские увальни вычислят, от кого же им влетело, да еще и решат дать бой!? Не-а, никто не мог. И Михалыч, когда мы поведали ему о том случае, только одобрительно кивнул головой, давая понять, что все было сделано правильно. Но они узнали.
Тем вечером на рынке уже не было ни души. Только дворники лениво ползали по территории, время от времени шаркая метлами. Марс, после того побоища сменивший гнев на милость и вернувшийся в наши дружные ряды, сидел в кресле директора и пускал кольца сигаретного дыма в потолок. Плетеная декоративная ваза на столе распространяла нестерпимую вонь, ибо давно уже полна окурков и апельсиновой кожуры. Выкидывать неохота, лень. Даня листал свежий номер журнала «Плэйбой», цокая иногда языком. А мы с Вальком рубились в нарды, причем я безнадежно проигрывал. И только мне «поперло», как со стороны павильонов раздался шум бьющегося стекла.
— Слышь, Дань, сходи посмотри, что там, а…, — нетерпеливо хлопнув ладонью по столешнице, сказал я, выкидывая на доску кубики. — Шесть-шесть, зашибись!
— Не-а, не пойду. Вон Марсу заняться нечем, так пусть он и идет…
— А че я-то сразу? Пошел-ка ты к такой-то матери…
— Так идите вдвоем! Ждете, пока там алкаши местные все стекла переколотят? А мне тут такая маза прет…
Даня, нехотя откинув журнальчик, поднялся, пообещал кому-то там когда-нибудь точно что-то такое нехорошее сделать, и, неожиданно отвесив звонкую затрещину Марсу, выбежал из кабинета. Тот, естественно, бросился вдогонку. С улицы послышались их беззлобные вскрики.
Валек прищурился, что-то такое прошептал в кулак, и выкинул «пять-пять».
— Ах, хорошо. Мне бы еще таких «кушей» пару, и ты в полной заднице!
— Ладно, ходи давай, — снисходительно протянул я. — А что это пацаны там затихли?
Мы оба прислушались, и, как по заказу, откуда-то издали послышались призывные вопли Дани.
— Что там еще за косяк случился? — Валек вопросительно посмотрел на меня.
— Да нехрена рассуждать, пошли посмотрим лучше. И палки возьмем заодно. Мало ли…
В кабинете у нас всегда находился целый арсенал подручных средств. Что-либо серьезное хранить здесь не представлялось возможным. Потому как милиция очень любила посещать павильоны и, между делом, заходить на чашечку кофе в кабинет руководства. А металлические прутья, хоть и являлись порой не менее страшным орудием, особенно в умелых руках, тем не менее не вызывали никаких нареканий со стороны органов.
Ветер с шумом гонял пустые пластмассовые бутылки меж уличных прилавков.
— Нет, я не пойму, ну за что эти метлы деньги получают? — возмутился между делом Валек.
— После, дружище, после… Сейчас у нас другие дела.
Недалеко послышались явные звуки борьбы.
— А, суки, Илюха, это эти козлы, из деревни, — заорал Валек, и уже в следующее мгновение мы оказались в самой гуще событий.
При нашем появлении человек пять бритоголовых парней лет двадцати отчаянно побежали в сторону проезжей части. Одного из них Валек, на манер городошной фигуры, сбил прутом и, подбежав, принялся избивать ногами. Остальные даже не обернулись — вот уроды, своего бросили! — и двое уже успешно пересекли дорогу. Один поломился куда-то через дворы, а последний замешкался перед автомобилями, заметался по проезжей части, и тут его настигло возмездие — какой-то лихач, ведомый волей всевидящей Немезиды, сбил недотепу и, не останавливаясь, «втопил» с еще большей скоростью. Конечно, какой дурак в наше время останавливается на месте происшествия! Когда я подбежал к лежащему на дороге парню, он лежал в нелепой позе, странно скрючившись, словно вернулся в зародышевое состояние, и одна нога согнулась в колене, только в обратную сторону. Похоже, отбегался надолго. Вокруг тем временем стали собираться зеваки. Я, последний раз взглянув на неудачника, заметил лужу крови, растекающуюся из-под тела, и скорым шагом удалился к павильонам.
— Илюха, они Даню на перо насадили, — Валек напоминал белую простыню, так он был бледен. — Но один сучонок у нас, и теперь ему — полный пи…ец! Я тебя, гнида, сам лично бензином оболью и спалю, понял?!
Марс подошел, пошатываясь, приложив обе руки к голове.
— Вот пидоры, мне арматурой по кумполу два раза щелкнули…
И точно, по щеке с виска струилась тонкая полоска красного цвета. Но Дане досталось еще хлеще… Он сидел на асфальте, прислонившись спиной к ларьку, и глухо стонал. Одной рукой он зажимал рану на животе, но я заметил как минимум две еще, из которых бурыми пятнами расползалась по рубашке кровь.
— Братан, ты как? — спросил я, хотя и так видно, что очень хреново.
— Как дурак… Нахер так крови много? Я ее зажимаю, а один хрен льет откуда-то…
— Тихо, тихо, дружище, давай я тебе помогу.
Следующие полчаса мы с Вальком помогали Дане и Марсу, у которого кровоточили две рваные раны на голове, добраться до директорского кабинета, потом вызванивали всех наших, и, самое главное, отвезли пленника в укромное место. Париться ему теперь долго, и будет весьма больно и неприятно, когда он очнется. Не знаю — или он косит, или что другое, но в сознание до сих пор не приходил. А дух от него идет, как от бочки с самогоном. Видно, напились суки для смелости, и совершили этот нелепый акт мнимого возмездия. Хотя кто же в результате больше пострадал?!
…
— Илья, прекрати волну гнать! Или мы одни в этом виноваты?
Даня вовсе не оправдывался, нет, от него этого не дождешься. Он, скорее, наезжал…
— Ну и что? Загнулся — так туда ему и дорога! Какого … он полез, если здоровьем слаб? Таким хилякам надо дома сидеть, а не по улицам носиться с арматурой…
Все дело в том, что наш пленник умер в больнице через неделю после того, как его освободили. Парень, как писали в газете, был настолько истощен как физически, так и морально, что просто не выдержал… Сердце не справилось… И виноваты в этом и мы в том числе. Как подумаю, так тошно становится! Подумать только — человек умер из-за нас!
— Да ты заколебал уже, в натуре, Илья! Расслабься! Пойдем девочек снимем, напьемся, и через пару дней уже и не вспомнишь, кто там и когда помер…, — Валек, осклабившись, похлопал меня по плечу.
— Иди к чертовой матери! Валите все нах… Видеть никого не могу…
Я накинул куртку и вышел на улицу. Плавно падал снежок. Через несколько дней — Новый год. А тот, в больнице, не дожил… Я скрипнул зубами и пошел в сторону дома.
— Илюша, подожди меня!
Ну вот, еще только ее не хватало! Кристинка догнала меня, взяла под руку и, непрерывно, не закрывая рта, замолотила языком.
— Ты что, сегодня домой так рано? А мальчишки остались? Вот здорово, побудем вдвоем! А ты помнишь, что скоро два года, как мы вместе? Ты мне подарок приготовил? Да ладно, можешь ничего не дарить, лишь бы со мной почаще время проводил. А ты знаешь, я тут такие сапожки видела — закачаешься! Только у меня денег не хватает. Ты мне добавишь? Мне совсем немного надо… Илюш, я с тобой поговорить хочу. Вот только забыла, о чем… Ты о чем думаешь? Правда, сегодня чудесная погода? Где будем Новый год отмечать? Опять в кафе, с пацанами? Я хочу, чтобы мы вдвоем встретили, у тебя дома… Илюш, давай вдвоем отметим. Ты меня слушаешь?
— Что? Да-да, слушаю, — рассеянно протянул я, и моя дражайшая половина обиженно замолкла.
Хватило ее, правда, ненадолго, и уже через минуту она привычно трепалась, ни о чем и обо всем сразу. Я несколько замедлил шаг.
— Кристин, ты не обижайся, но сейчас я хочу побыть один.
— Илюш, ты что, гонишь меня? — она остановилась, захлопала ресницами, и с обидой посмотрела мне в глаза.
— Нет, не гоню, но мне действительно надо побыть одному…
— Мы с тобой когда последний раз любовью занимались? Молчишь? — в голосе моей «дражайшей половины» послышались отчаянные нотки, — Вот именно — забыл уже… Ты что, не хочешь меня больше видеть? Совсем?
— Слушай, только без истерик давай, без этого забот хватает…
Кристина вырвала руку, посмотрела на меня, как тигрица на кролика, и быстро удалилась. И что это с ней произошло? Раньше она бы ни за что так быстро не отцепилась. Все уши бы прожужжала, но все равно в результате пошла со мной. А сейчас. Хотя мне совершенно безразлично. Я ее уже видеть не могу. Слушать, как она что-то тараторит, тоже не желаю. И вообще — перегорел.
…
Теперь те события представляются мне именно в таком свете. Все последнее время я сознательно шел к разрыву. Причем к размолвке не только с подругой — это так, частности — а именно к окончательному и бесповоротному разрыву с бригадой, с перипетиями уличного существования. Забавно, но когда-то в Котелках именно так и определяли принадлежность друг друга представители различных группировок: «Ты с какой улицы?». Неудачно ответил — получи по роже. Да и вообще, было довольно опасно прогуливаться по соседним улицам и районам города в одиночестве. С наибольшей вероятностью прогулка заканчивалась больницей. Помнится, случались и резонансные случаи, когда весь город на ушах стоял, как, например, такой: подростка насмерть забили железными прутьями. Причем не какие-нибудь рецидивисты с большим стажем отсидки, а такие же, преимущественно несовершеннолетние. Многие из благополучных, с точки зрения милиции, семей. Вопросом, почему именно здесь, в этом городке на Волге тенденция к развитию организованной подростковой преступности приняла такие масштабы, задавались не раз ученые самых разных направлений. К единому мнению так и не пришли. Мне же лично даже голову ломать над этим неохота, потому как и сам грешен. Хотя все, что остается мне теперь, это только анализировать и размышлять, почему судьбой мне уготовано было пройти весь этот огонь и воду. Дело, если верить сказкам, осталось за медными трубами. Но вот как раз их-то мне, похоже, не суждено слышать, по крайней мере, ближайшие несколько лет. Хотя, может я просто все утрирую. И создавшееся положение в самое ближайшее время разрешится…
ГЛАВА 13
Уже около месяца я безуспешно добивался ее благосклонности. Но никак не удавалось покорить сердце неприступной барышни. И откуда только такие берутся? Черные, как смоль, волосы шелковистыми длинными прядями плавно ниспадают, лишь чуть волнистые, словно легкая рябь показалась на глади озера. А глаза… Подобно двум океанским лагунам, синие-синие, обрамленные рифами пушистых ресничек. Чуть вздернутый нос и зовущие губы, изящный стан, плавные линии бедер. У меня желание возникало от одного только взгляда на нее. Первый раз, помнится, я столкнулся с ней на улице. Она шла куда-то по своим делам, слегка рассеянная, задумчивая, и потому, одарив меня улыбкой, собиралась проследовать дальше. Я, насколько смог быстро, справился с замешательством и предпринял попытку догнать, познакомиться. Пригласить куда-нибудь, наконец. Но прекрасная амазонка отговорилась занятостью и, невзирая на мои протесты, поспешила удалиться, хотя и черкнула на листочке, вырванном из блокнотика, номер телефона. С тех пор прошло уже около месяца, и я уже раз десять назначал ей свидания, на которые она являлась, как правило, с опозданием минимум на полчаса. В другой ситуации обязательно бы «наехал», но с ней… Как верный Трезор, дожидался, и потом еще в глаза заглядывал, все ли в порядке. Если она хмурилась, то места себе найти не мог, все пытался причину узнать. Дела все забросил, только за деньгами и ходил. Сначала начали выражать недовольство пацаны. Хотя нет, первая заметила неладное Кристинка. Она каким-то женским чутьем догадалась, что у меня кто-то есть. И устроила скандал, с битьем посуды и нечеловечьими криками и визгом. За что и была выдворена мной за порог. Больше я ее не видел.
— Илья, ты уже запарил нас всех. Че, как Марс в былые времена, из-за бабы голову потерял и все похерить решил?
— Дань, ты мне друг?
— Да иди ты, я же серьезно. И вообще, на сходняк тоже надо являться, хоть раз в неделю. Старшие нам скоро «репу» расколотят из-за тебя. Как ни сборы, так «Где Илья?» да «Где Илья?!»…
— Ладно, приду сегодня. Там моя доля как? Сегодня уже собирали?
— А ты что, опять со своей встречаешься?
— Дань, деньги мои гони! Я и так уже опаздываю…
— Да на, держи. Только если так и дальше будешь мозги е…ть, то я твою долю себе забирать стану…
— Поговори еще у меня, — шучу в ответ.
— Нет, а что ты, не согласен? Я, между прочим, тут вместо тебя впираюсь… и сегодня — твой день, так что оставайся-ка сам, а я пошел, — собрался улизнуть он.
Но я гораздо быстрее сорвался с места и вышел в коридор.
— Дань, не обижайся, я тебя выручу потом…
Потом состоялось очередное рандеву. Моя Афродита мило щебетала, улыбалась, в общем, пребывала в хорошем расположении духа. Мы сидели за столиком красного дерева, в уютном ресторане. В зале царил приятный полумрак, несколько пар кружились в медленном танце, а я держал возлюбленную за руку, слушал ее голосок и глупо ухмылялся. Видели бы меня сейчас друзья. Всю жизнь бы потом прикалывались. А я был действительно счастлив. Какая она красивая! Все оглядываются, когда мы вместе куда-либо идем. И я, ослепленный обожанием, ничего не замечал вокруг.
Как-то раз мне пришла в голову совершенно дикая идея — заявиться к ней в гости, причем без приглашения. Как последний лопух, с огромным букетом, я около получаса ожидал даму сердца у подъезда. Рядом стояла иномарка с затемненными стеклами. В салоне кто-то находился: это ясно по еле слышной музыке. Я курил одну за другой, хмуро посматривал на прохожих и проклинал себя последними словами. Потому, что не знаю, когда она придет, и потому, что точно знаю — ждать буду до последнего. Моя ненаглядная появилась совершенно неожиданно. Дверь иномарки плавно распахнулась, и она выскользнула из нее, с кем-то попрощалась, и пошла в подъезд. Я в считанные секунды пережил такую бурю разных эмоций, от радости до подозрений и гнева, что на лице, наверное все отразилось страшной маской.
— Пошли ко мне, — еле улыбнулась она, бросив мне эти слова как бы вскользь.
— А это кто?
— Ну пошли, — теперь в голосе появились умоляющие нотки, — там поговорим.
— Подожди, ты с кем это? И че бежишь-то? — тут я, размахнувшись, залепил букетом в заднее стекло отъезжающей машины, только бутоны брызнули в разные стороны.
Автомобиль остановился, и, из-за приоткрывшейся передней дверцы показалась недоумевающая красная физиономия.
— Э, пацан, ты че, ох…ел?
— Кто это, что за урод? — не глядя в его сторону, спросил я еще раз.
Афродита переминалась с ноги на ногу, являя собой саму невинность. А красная морда, на что-то, видимо, решившись, стала выбираться из кожаного салона. Причем сначала появилось пузо, затем уже порядком примелькавшаяся лично мне цвета медного пятака рожа, и ноги, в модных итальянских ботинках на тонкой подошве.
— Так, я не понял, ты че, пацан, борзый такой, что ли? Вика, детка, ты иди, не волнуйся, счас я этого «хулюгана» научу, как себя вести, — и даже улыбнулся этот отъевшийся обормот, обманываясь внутренне по поводу собственной значимости.
— Это что, папик твой? — продолжал я допытываться.
— Какой я тебе папик, щенок! Ты че, короче, от девушки хочешь, а? — попытался грозно нахмуриться он, но с такой до смешного круглой харей ему ровным счетом ничего не удалось.
Не долго думая, именно чуть пониже правой брови я и ударил. Вика еле удержалась от вскрика. Мужик же не сумел, и, заваливаясь на толстый зад, заголосил:
— Ааа, мудак, да ты знаешь, че ты учудил? Теперь тебя рвать будут ежедневно…
— Может будут, а может и нет. А вот я тебя сейчас в натуре разорву.
И я ботинком, значительно более дешевым, чем его, придал мощное ускорение тыквообразной голове. Брызнула кровь. Мужик захлебнулся воплем и закашлялся, выплевывая сгустки крови и осколки зубов. На этот раз Вика не выдержала.
— Что ты делаешь? С ума сошел? Да это знаешь кто такой???
— А мне похер, — я сплюнул, — Когда я тебя спрашивал, ты не отвечала. Теперь мне уже по барабану.
— Да из-за него не только тебя, но и меня прибьют! — взвизгнула Вика.
— А вот это вопрос спорный…
Я пнул поднимавшегося на четвереньки мужика еще разок и решил, что пока с него достаточно. По крайней мере, за «мудака» и прочие нежности он уже расплатился.
— Ну и как, гнида толстопузая? Готов к нормальному разговору? — я присел на корточки возле барахтающегося тела.
— Пацан, ты кто такой? Откуда? — натужно забубнил «папик», — Я тебя найду… кровью захлебнешься…
— Пока что ты захлебнулся. Ладно, можешь не отвечать, — тут я встал и обернулся к ней, — А ты, радость моя, катись к чертовой матери вместе со своими спонсорами!
Развернулся, пошел по тротуару, а на душе — кошки скребут. Что делать теперь? Вот ведь тварь какая, а, гуляет на стороне! Хотя она мне вроде бы ничего и не обещала. Но все равно мерзко это все.
— Илья, подожди, милый!
Это что-то новое! Оборачиваюсь — Вика торопливо догоняет.
— Давай зайдем ко мне. Там поговорим обо всем.
— Не о чем мне с тобой разговаривать, — презрительно сплевываю.
— Ну, пожалуйста, мне многое надо тебе рассказать. И спросишь все, что захочешь. Обещаю — все честно расскажу.
Жалко стало ее. Стоит, глаза испуганные, губы трясутся. Ни дать, ни взять — расплачется сейчас.
— Хорошо, пошли. Только недолго.
Возле подъезда о недавней потасовке напоминают только брызги красного цвета на примятом снегу. Мужик уже успел забраться на своего «мерина» и укатить восвояси, в неизвестном направлении. Открываю перед Викой дверь в подъезд, пропускаю ее вперед. Поднимаемся на третий этаж по усыпанной окурками и газетными обрывками лестнице. Вика недолго роется в сумочке, достает ключи и уже через мгновение мы в квартире. Со вкусом отделанная жилплощадь. Этакое уютное гнездышко. Интересно, она всех сюда приводит? От таких мыслей начинаю медленно «закипать».
— Говори давай, че хотела?
— Илья, ну почему ты такой грубый, — укоризненно надув губки, спрашивает Афродита.
Хотя какая она теперь, к свиньям, Афродита? Та, наверное, так хвостом не вертела…
— Может, ты снимешь куртку и пройдешь?
Делать нечего, прохожу. Усаживаюсь в уютном кресле, даже не усаживаюсь, а утопаю. Оно меня как будто поглотить стремится. Вика выходит в соседнюю комнату и возвращается через минуту в халатике нежного персикового цвета, едва прикрывающем аппетитную попку. Вырез на нем неглубокий, но Вика не потрудилась затянуть легкий поясок…
— Что-нибудь выпьешь?
— Давай, наливай. Водка есть?
— Ну зачем же обязательно водку пить? У меня есть мартини. Если хочешь — могу сделать тебе виски со льдом.
— Ладно, согласен на виски.
Вика, покачивая бедрами, прошла к бару, что-то там поколдовала и подошла ко мне с низким пузатым, в форме тюльпана, стаканчиком с напитком светлого коричневого цвета и двумя кубиками льда в нем.
— Илья, пожалуйста, выслушай меня, — воркующим голосом начинает она, вручая мне виски и устраиваясь на мягком подлокотнике кресла.
От Вики исходит чарующий аромат дорогого парфюма, и еще какой-то, щекочущий ноздри запах, от которого заметно усиливается желание. Ну что же, пока послушаю.
— Илья, у тебя есть родители? Да? А у меня нет, никого нет. Вот уже несколько лет я совсем одна. Мама и папа погибли в авиакатастрофе…
Тут она делает драматическую паузу. И что я должен сделать теперь, спрашивается? Разрыдаться? Рухнуть на колени? Или воскликнуть нечто патетическое? Не дождешься!
— А тот мужчина, которого ты избил… Он помог мне. Совершенно бескорыстно. Он знал моего отца, и, со временем, как сумел, заменил мне его. Так что твоя выходка совершенно необоснованна.
— О, как ты заговорила! — чувствую, что меня пытаются нагло обвести вокруг пальца, — А что же ты так с его глаз скрыться спешила? И когда я тебя спрашивал, кто это такой, почему не отвечала?
Не моргнув глазом, эта бестия продолжает в том же духе:
— Понимаешь, он очень ревнивый, — тут она прикрыла пальчиком мои губы, предупреждая торжествующие восклицания, — И это вполне естественно. Он очень обо мне заботится. И ревнует меня как отец — дочь. Между нами ничего нет, поверь.
Ах, как смотрит! В глазах искорки, которые удачно дополняют грустный взгляд. Губы призывно приоткрыты, нижняя несколько более пухлая, чем верхняя. А одной рукой Вика уже очень нежно и игриво ерошит мне волосы.
— Милый, пойми: у меня… ПРАВДА… ничего… с ним нет…
Ах, как хочется верить! Тем более сейчас, когда волны вожделения накатывают, одна за другой, заглушая крики разума. Вика быстро подмечает мое состояние и ненавязчиво, но в то же время, не принимая никаких возражений, помогает мне освободиться от свитера, затем пересаживается с подлокотника кресла мне на колени. Далеко не тонкая ткань джинсов уже не в силах скрыть мою боевую готовность. Вика лишь прикрывает глаза, блеснув жемчужинами в ослепительной улыбке, и скидывает тонкий халатик…
Первый раз произошел прямо там, на кресле. После я на руках, прижимая ее крепко к себе, отнес в спальню, положил на широченную кровать, выпутался окончательно из так мешавших джинсовых штанин, и ликование плоти продолжилось, раз за разом превращаясь в еще более бурные оргии. И не было ничего вокруг. Мир оживал вместе с нами, наполняясь звуками нашего счастья, и умирал с последним вздохом, с последним трепетом ищущих тел, чтобы через мгновения все повторилось снова…
…
То была наша последняя встреча. После незабываемой, первой для нас и от того очень яркой близости Вика просто исчезла. В квартире поселилась какая-то пожилая чета, и никто из соседей не знал, куда же переехала молодая красивая девушка. Мужик из квартиры напротив нагло врал, что вообще никогда не видел здесь такой. Сначала в сердцах хотел съездить ему по морде, да потом плюнул. В конце концов, он-то ни в чем не виноват.
Еще около месяца я ежедневно объезжал рестораны, в которых обычно бывал вместе с ней. Но ни одна зараза из обслуги ни разу не видела ее. Толстый «папик» тоже канул в Лету, пустив на ветер многочисленные гневные обещания и угрозы. Я уж думал хоть с ним повидаться: уж он-то точно знает, где Вика. Но нет, не судьба. Короче говоря, на такой вот загадочной ноте закончилось мое знакомство. Не сказать, чтобы я очень мучительно переживал или страдал. Но все равно, как будто кусочек души, частичка, похожая на замысловатый паззл, выпала навсегда.
ГЛАВА 14
Тренькнул телефон на кухне. Я подошел, снял трубку.
— Илья, мы сегодня с мамой заедем к тебе. Давай говори, что из продуктов надо?
— Пап, как обычно. И сигареты не забудь, пожалуйста, а то уже последняя пачка кончается…
Почти полгода я нахожусь в этой вынужденной ссылке. Тоска смертная. Сначала пробовал напиваться, чтобы забыться. Надевал совершенно незнакомую одежду, очки с затемненными стеклами, и шел в ближайший ларек за пивом и водкой. Напивался в момент, и вырубался на целые сутки. После трех таких дней у меня вдруг совершенно неожиданно схватило сердце, да так, что я уж решил — помираю. И — никого рядом. Сейчас, через полгода после моей неудачной попытки самоубийства, помирать как-то уже не хотелось. Так что с питьем я завязал.
Обдумав обозначившееся положение вместе с родителями, я пришел к выводу, что надо надолго уехать из города. В принципе, можно испариться куда-нибудь к родне, Россия велика. Но садиться кому-то на шею однозначно не входило в мои планы. Поэтому я решил сесть на шею не кому-то, а целому обществу — пойти служить в армию. В районном военкомате пообещали быстро оформить все документы и направить меня в виде исключения вне призыва. Я захотел служить в Морфлоте, и, к моему удивлению, пообещали направить именно туда. Правда, не уточнили, на какое море именно, но мне это не так уж и важно. Разрушила на этот раз мои иллюзии по поводу годности к службе в армии военкоматская врачиха-психиатр. Увидев на руках, в области синеющих прожилками вен, рубцы она безапелляционно заявила, что «могу даже и не мечтать». Оказывается, с рубцами на руках, пусть он даже будет один, а не как у меня — несколько, никакая служба более призывнику не страшна. Так судьба в очередной раз вносила поправки в мои планы на дальнейшую жизнь. Кстати, эта история натолкнула меня на мысль, чтобы издать брошюрку для «уклонистов» о том, как проще всего откосить. Можно было бы даже запатентовать такой способ, и с каждого мнимого самоубийцы получать мзду. Шучу, конечно.
А если серьезно, то подобная жизнь «в подполье» меня уже порядком «затрахала». На улицу не высунешься, разве что по великой нужде, да и то ночью. А на дворе лето. Жара, по вечерам птицы поют. Звонкий смех, неслышный говор доносятся с улицы через распахнутое окно. А я на осточертевшей тахте, перед телевизором, с сигаретой в зубах, валяюсь изо дня в день, или меряю шагами по периметру опостылевшие стены комнаты. Еще пару недель, и я точно свихнусь.
…
Погоревав какое-то время по поводу разлуки с Викой, я пустился во все тяжкие. Даня, как мог, отговаривал меня от лишних визитов в казино, оттаскивал, чуть ли не силой, пьяного, от игровых автоматов. Кроме того, мне не везло «по черному». Я просаживал за три-четыре часа все деньги, которые получал от Дани, свою долю с рынка, и умудрялся занимать у него. Их тоже спускал. Моя безответственная жизнь не укрылась от внимательных взглядов наших старших, и мне, на очередных сборах, просто-напросто запретили посещать любые заведения, в которых имеется самая плохонькая рулетка или однорукий бандит, пригрозив физическими санкциями.
— Дань, поехали сегодня…
— Илюха, ну ты точно ополоумел совсем! Сегодня же только тебе внушение сделали, и ты уже хочешь запрет нарушить.
— Не-а, я имел в виду кабак какой-нибудь. Поехали, а? Расслабимся. Пацанов тоже позовем. Давно ведь вместе нигде не сидели.
— Это точно, ты с этой бабой вообще про друзей забыл, — укоризненно протянул Даня, — Хорошо, поедем.
Даня позвонил Марсу, и тот уже через полчаса прибыл вместе с Валькой на стоянку. За рулем ехать никто не захотел, поэтому мы решили добираться «на моторе». Один довольно фешенебельный ресторанчик в центре, называвшийся «Потапыч», приветливо распахивал каждый вечер жаркие объятия для всех желающих. Сюда приходили все, начиная от депутатов Госдумы и преуспевающих коммерсантов до представителей братвы. Нет, конечно, наголо выбритых молодчиков в спортивных костюмах не пропустила бы служба охраны, но братва уже давно сменила внешний облик, не уступая порой первым двум категориям ни в чем. Разве что глаза… Они выдают все: от характера до эмоционального настроя. И если наколки с рук и прочих частей тела можно свести, шрамы отшлифовать лазером, а металлические фиксы заменить металлокерамикой, то отметины, на всю жизнь запечатлевшиеся в глазах, не удавалось свести еще никому. Волчий взгляд, дерзкий, с вызовом.
Заняв столик в углу, мы недолго изучали меню и, уже спустя пару минут, на столе дымились и наполняли воздух ароматом свежеприготовленных блюд выбранные нами среди прочих яства и закуски. Ассортимент спиртного остался без должного внимания, ибо предпочтение всегда отдавалось только водке.
— Ну что, пацаны, вздрогнем, — насаживая на вилку соленый грибок и поднимая наполненную рюмку, провозгласил Марсель, — Сегодня мы вместе, и это, учитывая затянувшийся загул Илюхи, почти праздник.
— Ха, и точно. Илья, ты как, отошел? — разулыбался Валек.
— Да уж, пацаны, погулял — и хорош! Сегодня пьем, а с завтрашнего дня — все!
И ведь мне и правда показалось, что все. Настолько ВСЕ, что… В голове застучали маленькие молоточки, и в глазах осталась лишь темнота…
— Илья, тебе что, хреново? Слышь, братан, ты что это, а?
— Ммм… Не… Сейчас все пройдет.
Я огляделся. За соседними столиками сидели люди, улыбающиеся, серьезные, капризные, довольные, и даже злые. У всех свои проблемы, свои радости, и никому нет дела до других. Вон сидит сладкая парочка, девица моложе порядком потрепанного годами спутника явно лет на десять. Дядька этаким кобелем угодливо заглядывает ей в глаза и беспрестанно пожимает ее ладошку потными ручищами. А она, дура, радуется. Напротив нас, в противоположном углу зала, за банкетным столиком расположилась компания пузатых лысеющих мужиков, с портфелями и папками. Явно какие-то мелкопоместные чинуши отмечают очередное повышение сослуживца. А мы, что же такое мы? Официанты-«халдеи» угодливо гнут спину, окружающие стараются не смотреть в нашу сторону, а если уж, совершенно случайно, сталкиваются взглядом, то тут же, всем видом показывая непреднамеренность этого события, торопливо отводят глаза. Нет, вот мы что, такие страшные? Или это единственная наша роль на белом свете — роль пугала? И вообще, что нас ждет дальше? Где она, эта долбанная уличная романтика? Где это сраное братство? Неужели теперь всю оставшуюся жизнь быть вот таким, лишенным обычных человеческих радостей? Бросаться с кулаками на всякого, кто неосторожно бросил взгляд в твою сторону? И единственное, что останется после смерти, это наглядный пример для патологоанатомов: череп с многочисленными трещинами? А как же доброе, вечное? Вспомнил, что не так давно разговорился в одном учреждении с каким-то мужиком, по образованию социологом. Мужичку по виду уже за семьдесят, и он, явно намекая на почтенный возраст, не стеснялся в выражениях.
— Вот вы, молодой человек, чем занимаетесь? А, можете не отвечать. Хотите, я все за вас расскажу? Вы — бандит, гопник! Да-да, не отрицайте, у вас, можно сказать, на лбу это написано. А вот вы, к примеру, знаете о существовании социальной лестницы? Знаете, да? Хм, странно. Но тем проще будет мне. Итак, существуют несколько ступеней этой лестницы, и, в зависимости от эволюции, причем не человека, нет, — социума, эти ступени называются по-разному, но у них всегда есть неизменные сходные признаки. Как вы думаете, каким образом членов социума разделяют по принадлежностям к той или иной ступени? По количеству материальных благ, вы скажете? А вот и нет! Например, у вас в карманах сейчас гораздо большее количество денежных знаком, несравнимо большего номинала, нежели у меня. Но вас и вам подобных никто и никогда не поставит выше первой, самой низшей ступени! Так то, молодой человек.
Не знаю, хотел ли он меня обидеть, но все же его речь задела за живое. Хотелось возразить ему, что еще в школе я достигал таких успехов, которые ни ему, ни, наверняка, всем его детям и не снились. Что я перечитал столько литературы, сколько его пытливый ум не одолел за все прожитые годы, но… Реально я ничего не смог ему возразить. Что есть, то есть: и гопник, и бандит. И сели это видно ему, то, наверняка, видно и всем остальным. И вот эта вот низшая ступень социальной лестницы. Нет, это однозначно не то, чего бы мне хотелось достичь в жизни.
— Пацаны, давайте выпьем за то, чтобы каждый из нас обрел наконец то, о чем мечтает, и чтобы мы всегда достигали целей.
…
Не знаю, что такое подумали при том тосте пацаны, но я решил однозначно, что не хочу больше жить такой жизнью. А что же ХОЧУ в таком случае? Не знаю. Хочу обрести обычное, будничное счастье обычного человека. Отучиться в институте, освоить какую-нибудь профессию, завести семью. Хочу заботиться о ком-то, вставать каждое утро с мыслью о том, что новый день принесет новые впечатления, новые радости, заботы. Хочу, чтобы родители вновь могли мной гордиться, как раньше, в далекие школьные годы. Хочу, в конце концов, занять более достойное место в жизни.
…
— Ну что, пацаны? Что нового?
Этот сходняк ничем не отличался от остальных. Халиф, по привычке сверкая глазами, криво ухмылялся и нервно, беспрестанно щелкал по мундштуку, стряхивая пепел. Михалыч, отозвав Даню, что-то негромко втолковывал ему, не предназначенное, видимо, для чужих ушей. А нового у нас не было ничего, так как никакие значимые события, равно как и любые инциденты, не имели место вот уже пару недель.
Валек с Марсом стояли чуть в стороне, отводя взгляд каждый раз, когда я смотрел на них. Конечно, они не одобряют мое решение. Ведь мой уход с улицы практически приравнивается к тому, что и уход из нашей дружбы. Видеться нам более будет некогда, но иначе не могу. Так и сказал им: «Не обижайтесь, но я так больше не хочу… Может быть, когда-нибудь вы меня поймете». Ну что, похоже, сейчас мой выход.
— Я хочу сказать… В общем… Я хочу…
Господи, как же это непросто! Слова, словно рыбьи кости, застревают в горле. Неожиданно раздается чей-то громкий бас. О, черт, еще старшие пожаловали, только их и не хватало!
— Здорово, пацаны, как жизнь?
Ну, конечно, это Отбойник, прозванный за глаза Отбойный Молоток, и с ним вся его банда. Поздоровавшись со всеми по очереди, они, словно витязи, похожие если не лицом, так уж статью, выстроились перед нами. Интересно, зачем они тут?
— Пацаны, у нас тут до вас один базар имеется. Короче, вы уже взрослые, занимаетесь серьезными для вашего возраста делами, от вас перестали утаивать то, что происходит в рамках нашей, ммм, — тут он немного замялся, — организации. Мы долго откладывали этот разговор, присматривались, обдумывали… Короче, сегодня вы переходите в новый статус. Отныне вы имеете доступ к общаку, можете решать за счет улицы все ваши проблемы, но и спрос теперь с вас будет гораздо более строгим.
Да уж, самое время мне уйти. Потом затянет так, что и выхода просто не будет. Если только вынесут, ногами вперед.
— В определенные дни, — продолжал тем временем Отбойник, — вы будете собираться вместе с нами и со взрослыми. Там, на общих сборах, вы будете допущены к обсуждению важных вопросов, и даже к принятию некоторых решений.
В гробу я видел их решения!
— Да, и еще одно, — внушительно присовокупил Турок, второй человек в банде Отбойника, — Теперь вы не можете уйти из нашей организации. Пацаны, бля буду, сам лично зарою. Или нет, есть один выход: кто захочет отойти — пусть отходит, но автоматически такой пацан станет нашим коммерсом, и всю жизнь будем с него получать. Так что думайте сами. Если кто сомневается, пусть попробует…
Я впервые в жизни испытал настолько сильный нокдаун, что просто колени стали подгибаться, а в голове все шумело и стонало, и спазмы сковали внутренности. Меня неожиданно замутило. Словно в тумане, натыкаясь на стоящих рядом и мельком замечая их непонимающие физиономии, я пробрался ко входной двери, вышел на улицу, облокотился на стену и выворотил содержимое желудка на грязный уже в преддверии весенней оттепели снег. Когда я, наконец, оправился от первого шока, то, оглянувшись, заметил рядом Даньку.
— Братан, поверь, мне очень жаль…
Может, ему действительно жаль, а может и радуется втайне тому, что мы и дальше будем вместе.
— Чем там закончилось-то? — через силу спрашиваю я его.
— Да ничем. Побазарили еще минуты две, и уехали, — тут он выдержал небольшую паузу, — Что делать сейчас собираешься? Может, пойдем к нам, поговорим?
— Не, Дань, не хочу ни о чем разговаривать. Я домой пойду.
Даня пошмыгал носом.
— Ладно. Если что — звони, — бросил он и, развернувшись, скорым шагом куда-то пошел.
Я же, недолго сомневаясь, направился домой. Что же мне теперь делать?
…
Даааа, друзья мои, вот так вот! Я так больше не могу! Все, что мне осталось — это в петлю! Хотя нет, почему именно в петлю?! Можно нажраться таблеток, или, на крайний случай, сигануть, к чертовой матери, из окна… Шестой этаж — наверняка сразу, наглухо. Именно так я размышлял, допивая в горьком одиночестве последние капли из бутылки с коньяком. Птичка в клетке притихла, озабоченная моим монологом. Что-то на грани бреда вырывалось наружу из воспаленного сознания. А потом… Потом я вскрыл себе вены. Сей акт, как мне видится сегодня, не явился белым флагом перед всепобеждающей роковой действительностью. Скорее, это проявление стойкого, неизменного понимания безысходности и нежелание, как на поле боя, попадать в плен. Я так и рассудил после, что на самом деле всегда берег для себя последний патрон. Это был крайний, но от того не менее возможный выход. Безвыходных ситуаций не бывает, это точно. Спать хочется… Я прилег на диван, и неторопливой отчужденной вереницей мимо проплывали суровые, подобные ветхим молчаливым старцам, мысли. Им нет до меня никакого дела, как, впрочем, и мне до них. Главное в моем положении пересмотреть свои взгляды на то, какие же выходы вообще бывают и что именно можно считать Выходом. Как только придет осознание этого, то и жить сразу станет легче. Ведь то, чего многие боятся и стараются избегать в размышлизмах, есть не что иное как оформившаяся в образ концепция Выхода. Последняя станция. А я, по прошествии времени, решил, что, видимо, просто еще не оплатил билет на этот рейс. Мне кажется, я знаю, кто может стать мне попутчиком, с которым я непременно попаду на нужную станцию. Он, или, что будет правильней, они уже давно скупили все билеты, только вот не хотят, видимо, садиться на поезд, что въезжает в темный туннель с одного конца и никогда еще не выезжал с другого. Да, они помогут мне. Или я помогу им. И не только им, но и многим еще… облегчу жизнь. Всем станет легче…
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ (ЗАКЛЮЧЕНИЕ)
— Милая, как ты себя чувствуешь? — зажмурившись от яркого солнечного луча, упрямо нащупывающего бугорочки и холмики на поверхности одеяла, произнес молодой человек.
— С тобой мне всегда хорошо, ты же знаешь, мой дорогой, — промурлыкала, поправляя непослушную, сползшую на глаза прядь белокурых волос, девушка.
По всему было видно, что сладкая парочка лишь несколько мгновений назад была милостиво отпущена на свободу из плена сна. Еще в головах царит легкая дрема, но мозг, словно преисполненный должностного рвения чиновник, уже возвращается к своим повседневным обязанностям, приступая к считыванию получаемой через многочисленные рецепторы информации. Молодой человек, сладко потянувшись, откинул край одеяла и, найдя ногами на полу тапочки, направился совершать утренний моцион.
— Зайка, захвати мне сока попить, хорошо? — все еще не вполне очнувшись, томно протянула девушка.
— Ты что, вставать не собираешься?
— Нет, я еще немножко, пару минуток поваляюсь…
Парень, наскоро умывшись, бодрым шагом прошел на кухню, достал из холодильника упаковку виноградного сока, наполнил две, вручную раскрашенного фарфора, чашки и, залпом опустошив свою, собрался уже было отнести вторую своей любимой. По привычке щелкнув пультом, он бегло пролистал телевизионные каналы, остановившись на мгновение на городских новостях. Молодая, лет двадцати с небольшим телеведущая четким поставленным голосом сообщала о происшествиях за сутки. Пятнадцатиминутный блок подходил к концу, и слова начинающей звезды экрана остались бы без внимания, если бы не сюжет, который был показан уже через мгновение. Так, это, судя по всему, повтор вечерней хроники. Оператор, видимо, вел съемку с крайне неудобного положения, да к тому же еще и на ходу, так как изображение ходило ходуном. Вот в кадре появились развороченные со страшной силой стены какого-то заведения… В кадр попадает вывеска… «Золотистый ключ»… Вот это да! Ведь это же совсем рядом, в их микрорайоне! Что же там произошло?
— …По непроверенной информации из неофициальных источников нам стало известно, что буквально около часа назад в кафе ворвался молодой человек. На поясе у него была связка гранат РГД-5. Парень объявил всех собравшихся своими заложниками, предварительно освободив троих. Доводы остальных не вразумили нападавшего, и после непродолжительной беседы он привел заряд, располагавшийся на ремне, к детонации… Сейчас еще неясно, сколько человек пострадало, но уже известно примерное количество находившихся на момент захвата… Около пятидесяти человек… Личность нападавшего уже установлена, но пока не разглашается в интересах следствия… Не исключены сообщники…
Парень, позабыв про сок, поспешил в комнату.
— А где…
— Представляешь, какой-то псих взорвал «Ключ»!
— Да ты что?! Не может быть…
— Еще как может! Но это еще не самое интересное. Этот террорист положил в «Ключе» всю братву местную… Человек пятьдесят, сказали…
— Какой ужас! А что с ним теперь? Его поймали?
— Он тоже там остался, самоподрыв… Милая, как хорошо, что вчера было пасмурно, а то бы мы пошли гулять…
— Да, и мимо этого «Ключа»… Как обычно…
Молодой человек присел на кровать, крепко обнял девушку за плечи одной рукой, второй нежно коснувшись начинающего полнеть живота.
— Ты знаешь, милый, мне показалось, что он пошевелился! — шепнула девушка.
— Да, зайка, конечно. Как ты думаешь, кем будет наш сын?
— А почему обязательно сын? Может, будет дочка?
— Нет, я хочу сына. Так как ты думаешь, кем он станет, когда вырастет?
— Не знаю, — прикрыв глаза, промолвила она, и, погружаясь постепенно в убаюкивающую дрему, с остановками добавила, — Может быть, президентом…
…
Фффу, ну и приснится же! Уже второй раз мне снятся кошмары. Первый сон весь состоял из каких-то скользких мутных обрывков, о том, как меня нашли, посадили в подвал. А теперь вот это… Видимо, вредно много думать на сон грядущий. Ну уж нет, никаких подрывов, никакого героизма излишнего я проявлять не хочу. Но дома сидеть надоело. Дотягиваюсь до телефона.
— Алло, пап, в общем, такое дело. Найди Даню…
— Да ты что, сын, с ума сошел?
— Не волнуйся! Найди, но ничего ему не говори пока. Привези к нам на дачу. Я буду там.
— Зачем? Ты что, собрался вновь зажить по-старому?
— Не-а, пап, по старому уже ничего не будет. Я это решил давно.
— Ну, хорошо, но смотри, пеняй потом на себя…
— Даня не выдаст, пап, он мой друг.
— Как знаешь.
Отец повесил трубку. Так, теперь — умываться, и — на дачу! Я уже знаю, что скажу ему. Даня все поймет, и не обидится на меня за мое исчезновение. Даня меня всегда понимал.
…
С тех пор минуло уже четыре года. И все равно иногда, когда собираемся вместе, как раньше, мы вспоминаем, как все было. Оказалось, что пацаны ушли из бригады примерно через пару месяцев после меня. Марс, не имея на тот момент определенных целей, ушел служить в армию. Я писал ему постоянно, как только «вышел из подполья». А когда он «дембельнулся», то мы весело погуляли на его свадьбе. С Наташкой, да-да, именно с ней. Теперь вот уже дочку воспитывают. Прежде ни за что бы не подумал, что у них все настолько серьезно. Даня поступил в институт, правда, на заочное отделение, чтобы оставалась возможность работать: жить-то на что-то надо! Валек тоже женился, но совсем недавно. Не найдя подходящей работы, он взял кредит и купил подержанный автомобиль. Он его и кормит: Валек занимается частным извозом. Я сам через год получу диплом специалиста в одной весьма актуальной области. Что будет дальше — жизнь покажет. Но уж хуже, чем было раньше, как мне кажется, не будет никогда. Временами, бывает, жалею о бесцельно потраченных годах жизни. Но ведь ничего страшного, в конце концов, все, что ни делается — только к лучшему. Пацаны довольны, что вся наша «братьковская» эпопея закончилась именно так, а не хуже. Черт его знает, были бы мы сейчас вообще живы, если бы остались там?
Впереди — непаханое поле жизни со всеми ее красками, болями и радостями, свободой от навязанных извне понятий и правил. И хоть время сейчас такое, что в завтрашнем дне нельзя быть уверенным на сто процентов, но мне кажется, что любые проблемы нам по плечу. И каждый новый день встречается с радостью и оптимизмом. И с осознанием того, что Завтра, вполне возможно, будет лучше, чем Вчера.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Игорь Анфиногентов: ДОМ №36 НА УЛИЦЕ НЕРАЗБИТЫХ ФОНАРЕЙ. Повесть.
18.04.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|