Провокация осени
Провокация осени - можно считать - удалась
ты опять погрузилась в своё «ничего не хочу я»
все и так не легко, а полгода ни с кем не ночуя
привыкаешь к тому, что за окнами холод и грязь
Привыкаешь к тому, что твое междометие «нах»
Не смущает детей и старух, позабывших о тризне
Все кладется на музыку, только симфония жизни
Исполняется нынче лишь в самых минорных тонах
Весь мажор – на экране. В кефире и в слойках «ням-ням».
В порошке «Ариэль» и в прокладках летающих «кефри»
пропаганда здорового образа чьей-нибудь смерти
вызывает презренье к еде и критическим дням
стойкий запах чужих неудач заполняет страну
и витает, и кружит везде - от Москвы до Чукотки
депрессивный психоз замечательно лечится водкой
но и той не хватает. Живем, как в похмельном плену.
Провокация осени – старый, но верный прием
я опять погрузился в своё «ничего не хочу я»
не красив - не умен - не силен - не любим – не ревнуем
не богат - не женат – не сестрат – не сдаваем в наем
одиночества нет – есть заманчивый образ тоски
можно с ним породниться - сплотиться до крови и пота
только он не готовит обед, не стирает носки
и не станет, пожалуй, ходить за тебя на работу…
...........................................................................
Утром выйдешь из дома… куда-то девалась вся грязь..
и в симфонии жизни послышалась партия альта
свет застыл на бензиновых пленках сырого асфальта
Провокация осени - можно считать – сорвалась……
В этом городе нет аллей
Докурив "Житан", отправляю окурок в тишь
Глубины ночной и, не зная других приемов,
Выхожу во двор, за собой оставляя лишь
Чуть заметный свет
В рокировке дверных проемов.
В этом городе нет аллей. Ветер Норд-Норд-Вест
Снова дует здесь, разрывая вуаль туманов;
Вековая стройка с обильем отхожих мест,
Бесконечность свай
И засилье подъемных кранов
Растворяясь вновь средь отходов и вторсырья,
Замедляя пульс до игрушечных трех ударов,
Я с тоскою смотрю на птиц, для которых я
Стал давным-давно
Частью уличных тротуаров…
Метроном
Расписание жизни одобрено. Всё - позитив.
Ты гордишься отсутствием веры и вредных привычек.
Ежедневный размеренный грохот твоих электричек
Наставляет тебя на знакомый до боли мотив,
Метроном твоей жизни привычно чеканит свой такт,
Это просто как раз-два-три-раз: дом - дорога - работа -
Снова дом... Посиделки по пятницам, клуб по субботам...
Ну пожалуйста, солнце, ну сделай хоть раз всё не так!
Переври анекдот, посети магазин в неглиже,
Разукрась потолок и забудь о ремонте на кухне…
[Вроде, все хорошо, только что-то по-прежнему тухнет
За шикарной обивкой в твоей «идеальной» душе.]
Посади на балконе красивый цветок эдельвейс
Нарисуй рядом семь Белоснежек и глупого гнома
И тогда ты услышишь последний щелчок метронома
И чарующий лязг электрички, сорвавшейся с рельс.
Клевер [истерика]
Возьмите меня - закрутите как можно старательней,
Тащите силком на юга вплоть до крайнего севера,
Чтоб вспомнил я, чем отличается шар от касательной,
Чтоб вспомнил, чем пахнет трава и трилистники клевера,
Чтоб слово «катушка» не связано было с магнитами,
Чтоб раннее утро запахло и мхом, и берёзами,
Когда твой рассудок прошит электронными нитями,
Бывает совсем не легко различить эти образы.
Бывает же так - держишь крестик, а видишь в нем свастику,
Бывает - меняешься сам, а бывает - с гримерами ,
Но если театр - это жизнь, как твердили нам классики,
То кто же нас сделал такими плохими актерами?
Статисты, суфлеры и сплошь закулисные пьяницы...
Пустые картины излишне слащавой пейзажности…
Одни второсортные роли… и, в общем, без разницы
В какой мизансцене событий сегодня окажешься…
И, в общем - то, всё так привычно, всё так одинаково,
Фанерное солнце садится за горы из дерева,
В букетах бумажных цветов без цветочного запаха
Порой попадается клевер, не пахнущий клевером…
Возьмите меня - закрутите как можно старательней,
Гоните пинками – да так, чтоб слетели и запонки
Мне пофигу, чем отличается шар от касательной,
Верните мне только любимые с юности запахи…
This game has no name
Любовники Осени в трансе - хозяйка ушла
Без бурных истерик, без слез, без любезностей в спину,
Нагнав на прощанье сырого московского сплина
Оставив в наследство здоровый небесный дуршлаг
В который она научила преемницу Зиму
Отбрасывать снег. Только что-то случилось не так…
Декабрь не задался опять… Свой привычный полет
Прервали снежинки на время, и мысли не очень
Цеплялись за жизнь, когда в первые зимние ночи
Растаял на лужах осенний податливый лед ..
И вновь родилось ощущенье «никто нас не хочет»
И вновь показалось - никто нас, по сути, не ждет
Философы спорили – что-то кричали гурьбой
Искали окружность в сечении этой спирали
Одни называли все это обычной судьбой
Другие не звали никак - просто молча играли
В игру без названья, без четких уставов и правил
Где нет победителей – есть не начавшие бой
Метаморфозы
Ты любишь любые утехи – духовные, плотские
Ты любишь кино и ночные прогулки по улицам,
А я не люблю ничего, кроме раннего Бродского,
А я не смотрю ничего, кроме фильмов Кустурицы.
Наверное, это не повод печалиться – сетовать,
Наверное, всё хорошо и всего в жизни поровну:
Одни помогают бездомным, и слушают Летова,
Другие стреляют в людей под сонаты Бетховена.
Ты пьешь свой «Мартини». С улыбкою смотришь на улицу.
Дождь снова загнал нас в кафе на углу Маяковского.
Сквозь призму бокала бармен стал похож на Кустурицу…
Мне страшно взглянуть на тебя…
вдруг увижу я Бродского…
Прогулка во сне
Мне сегодня приснился опять твой скучающий Питер
Город всех настроений – веселых, печальных, капризных,
Тот, куда сила воли и принцип случайных событий,
Исключают мое возвращение в нынешней жизни.
Пропечатанный кем-то в каналах и каменных плитах,
Город детской мечты, пусть размытой и малость потертой,
Сорок пять островов, облицованных серым гранитом,
Где, срываясь опять со второго на сорок четвертый,
Я бродил в этом сне, вдоль изгибов казанской подковы,
Вроде вновь среди вас, но опять ни к чему не причастен…
Улыбаясь смотрел, как над черной Невой в пол-второго
Разводные мосты делят город на мнимые части.
Я дошел до кунсткамеры вплавь, правда, выглядел глупо,
Я приснил себе литр коньяка – чтоб бороться с прохладой.
На другой стороне, окончательно дело запутав,
Летний всадник промчался галопом до Медного сада…
Мой будильник разрушил оковы дремотных обманов,
И, проснувшись в Москве, как всегда без особых усилий,
Я покинул твой город, холодным осенним туманом
Растворившись среди параллелей васильевских линий…
Триптих отсутствия
Апельсиновый Сок
Что-то жжет изнутри – может быть неживая вода,
Может быть одиночество – слабый, но едкий наркотик…
Осознав невозможность спасения, как никогда
Ощущаешь себя сочетанием кожи и плоти…
И не в силах покинуть привычный уют кабака,
Застревая в чугунных решетках литых водостоков,
Продолжаешь тихонечко жить, правда жить абы как,
Разбавляя реальность густым апельсиновым соком.
И опять через силу любить свой потрепанный мир,
Каждый день созерцая с тоской, как твое отраженье,
Осторожно скользит в ванных комнатах съемных квартир
Чуть заметно цепляясь за трещинки в кафеле. Жженье
Исчезает в груди, как обычно, в пол-пятого – в пять,
Когда Время слегка начинает похрустывать между
Шестеренок наручных часов, кем-то пущенных вспять…
И когда за окошком зима как-то грустно и нежно
Начинает играть ледяную мелодию на
Ксилофоне сосулек и клавишах из черепицы,
Вспоминается детство и сказки Кота – Баюна,
Вспоминается то, что обязано было забыться,
Но зачем-то живет в пыльных кипах прочитанных книг,
В складках креповых штор и на струнах разбитых роялей,
Где устав от мирской суеты твой печальный двойник
Спит, укутавшись в плед, и в надколотом жизнью бокале
Рядом с ним - апельсиновый сок…
Возвратись ты туда
Он, пожалуй, проснулся бы… Встретил тебя на перроне,
От которого вечность назад разошлись поезда,
Заглянул бы в глаза, крепко сжав ледяные ладони,
Очень тихо шепнул бы на ушко «ну здравствуй, малыш
Здесь почти все как раньше – нарядные елки, хлопушки
Легион керамических кукол, смотрящих из ниш,
На твое возвращение. Карты, перины, подушки,
И горячий пирог с ароматом ванили, и твой
Пожелтевший камин, усыпляющий треском поленьев…»
Только ты не вернешься и он не придет за тобой
проскользив по перрону забытой и брошенной тенью....
Мульт
Все приметы лгут – это я ещё в детстве вычислил.
Если встанешь не с той ноги – то она сломается.
Абонент молчит. Недоступен. А может выключен.
В ожидании я немного успел состариться…
Плюнь в колодец через плечо, позабудь историю.
Это все вранье – Чингисханы, Антоны Ульрихи…
Я про них читал – но теперь ничего не вспомню я
Это всё, прости, лишь сюжеты забытых мультиков,
Винни-Пух подавился мёдом и встал на ролики,
Прошлогодний снег залепил пластилином улицы,
Братец-Лис наконец добрался до Братца-кролика,
А Чернушка… та оказалась обычной курицей…
Когда все друзья превратились в прекрасных бабочек
Я остался висеть один безнадежным коконом
Встав с обеих ног, я споткнулся о чьи-то тапочки
Пропади же в тумане ты, чертов ёжик, пропадом!
крещенская капель
я изредка скучаю по тебе,
пишу порою письма, но не чаще
чем раз в неделю, мой почтовый ящик,
расположившись в мусорном ведре,
глотает их…
среди моих вещей
теперь не встретишь прежнего расклада -
кто кончил врать, тому уже не надо
запоминать своих шальных речей.
я слышал, у тебя там тоже - фарс,
никто тебе не друг, никто не ровня,
и ни одна зараза не запомнит,
что ты не любишь рок-н-ролл и джаз.
в Москве стоит крещенская капель,
и зимний дождь переполняет лужи,
и, кажется, что будь тебе я нужен,
нашлись бы силы сдернуть карусель
и запустить её немного вспять…
да черта с два - в душе проклятым грузом
все тот же снег...
и снова смылись музы,
и в алфавите только буква «ять»…
«O, tempora!» [эпистолярное]
я, видимо, скоро вернусь.
нет,
про твой адюльтер
еще не забыл [он не вышел из сплетен и сводок],
но вдруг оказалось, что грохот твоих сковородок
намного приятней, чем их «что изволите, сэр?»
я, видимо, скоро вернусь.
буду вежлив и кроток…
конфеты, сухое шампанское,
кофе–глясcе…
здесь, знаешь ли, как-то паршиво.
никак не пойму:
зима ли так действует
или отсутствие споров
и то, что за матовой вязью морозных узоров
нельзя отличить от публичного дома тюрьму.
здесь все как один обсмотрелись «Ночного дозора»,
но, выйдя из тени, попали в кромешную тьму.
я все понимаю: эпоха являет свой дух
и вновь повышает сорвавшийся, вроде бы, голос.
у каждой «O, tempora!» сразу испортятся «mores».
когда по TV, на глазах изумленных старух,
какой-нибудь Педро споет для какой-нибудь Лорес
дешевую мыльную оперу.
знаешь, мой слух
не очень-то нежен, но самая черная грусть
вселяется в душу, когда с перекошенной сцены
по воле продюсера пьяный и голый Ромео,
избивши Джульетту, читает стихи наизусть…
а впрочем, все это неважно.
к чертям все измены,
включи кофеварку
[я кажется скоро вернусь]
Скажите что-нибудь
Поэзию давно пора свести на нет,
Чтоб вновь переплести слова её и звуки,
Пока в своих домах не сдохли все старухи,
И в окнах не иссяк «тот несказанный свет».
Пока ещё стоят крещенские морозы
Над русскою землей. И самый первый снег
Принаряжает вновь пенёк моей березы,
Ночь, улицу, фонарь. И несколько аптек.
Поэзию давно пора распотрошить,
Разрезать на куски, промыть и перекрасить,
Ноктюрн на флейте труб уже совсем не катит,
Мгновений чудных нет, и с каждым часом жить
Становится скучней - некрасовская муза
Спилась в своем гробу, и дружною толпой
Сбежали все друзья прекрасного союза.
И из лесу никто студеною порой
Не выйдет на мороз, бубня под нос «вестимо»,
Не припугнет детей, прижав ружье к плечу….
Закрыли кошельки бродяги – пилигримы
Подъезд парадный пуст. Никто не скажет «Чу»…
Ночь. Улица. Фонарь. Но взорвана аптека.
И некому собрать расплесканную ртуть...
Окислился металл серебряного века.
Поэзия мертва.
Скажите что-нибудь...
Федор Назаров: Грохот твоих.