Дозвался...
Дозвался.
До язвочек на языке
Вылизал зуд своих капризов.
Аль-
Пинисты,
Что рюкзаки
Таскают
Не
Подлезут и близко
К скользкому,
Где собирался пазл,
Пазл прожитой, еще, минуты
(Не выжатой).
Зацепило слегка,
Навзничь.
Ну…
Помню фото того козла.
Периодически выбегал в зал,
Помню,
Не произнес: «Из-за…»
Ни разу
Не покраснел.
Ну не умею я выдавить: «Please»,
Слов-то не счесть,
Лезут заразы
Затисканные.
Но,
Но глаза,
Но,
Кончики тонких мизинцев
Кожей моей намазанные.
Рассказывают дают все сразу.
Рабочий завтра до восемнадцати
Прожду
До тридцати семи
Там,
Где
Не достанут ножа,
В месте где, просто, нельзя полежать
Без слов,
Не выкрасясь клоуном.
В алфавите
Мне не хватает букв,
И из-за этого
Я близорук
Бываю
Говоря: «Бай».
Если честно,
То
Абсолютно плевать,
Кто паж,
Кто заплутал во лжи.
Куда важнее совсем другое:
Я,
Оказывается,
Все еще жив.
Говорят...
Говорят, говорят, говорят,
Грустят под мальчиков из телевизора.
Не знаю, что навсегда, что зря,
Я,
Не
Гоняюсь за призом
Раскрашенных и
Кричащих: «Люблю»,
Тошнящих словами.
Мечущихся.
Я,
Случаем, лишь угадал,
Что
Есть
Человеческое.
Не знаю, причем здесь давнее,
Не вижу, зачем ковыряться в прочем,
Шишек набив по придуманным драмам
Я просто приеду за чемоданом.
Отсюда
Едут
Обычно
Ночью.
Холодно,
Осень,
Деревья голы,
На лавках все тех же
Пьют алкоголики.
Много можно наговорить слов,
Но смысла ведь все равно
Нисколечко.
Ведь
Когда
Закончится музыка
Нужно будет вымыть посуду,
Вылечиваться порошком от простуды
Я н е х о ч у.
Ничего беречь
Латексной ложью.
Нудные
Честнее выслушивать анекдоты
От первых встречных
От прочих.
Пускай
Скоро пройдут синяки,
Пусть
Понедопишем строчек,
Не за-
Патентуем
На Харитоньевском
Право
На вечный скотч.
*Оракул сказал "Хорошо"
Позже
Слово
Звучало трижды*
Прочтя
Сотни нелепых книжиц,
Мар-
Шируя по жизни плацу
Понял
Не то,
Важно
С кем спишь
Куда важнее,
С кем просыпаться.
Сантиментальное…
Осень – смазливенькая истеричка
Ливнем глумилась над лепетом точек
Выблудившхся
Из добровольно
Плотными шторами
Заколоченных
Уютных квартирок в многоэтажках
Где будто есть все:
Ванна, диван.
Точке становится, вдруг, не важен
Сон
Если другая поманит.
Ливни, работа, люди в метро,
Вдруг
Оказываются интерьером,
Точки меняются,
Даже скромные
Скромность
Перестают проповедать
Точкам нравится быть обнаженными
Однажды
Точки
Достают нож,
Чтобы друг друга
Чуть-чуть растревожить
Сначала
Ласково режется кожа,
Потом острие
Вонзают в ложбинки
И,
Разумеется,
В бугорки,
После уже
Полосуются спины
Отрезаются по локотки
Руки.
Тешатся точки всю ночь,
Пока от усталости
Не засыпают,
Кромсают, рвут себя на куски,
Тают.
Утром,
Спросонья не разобравшись
Одевают
Куски друг дружки
Носят всю жизнь чужое мясо
Себя называя: «Сужеными»,
Если же так
Назваться не сложится,
Хватают ружье,
Сыпят порох, пыж
Ставят.
Одним словом тревожатся.
Впрочем, все точки
До сих пор живы.
Поэты с планеты Земля
Разломанный вилкою буден день
Котлетой сжеванной скинут в желудок
Памяти.
В петлицу стиха
Вдену изжогу дня пересудов.
Дав в морду
В моду вошедшей этике
Поэтищам стану дерзить
И поэтикам.
Откуда,
Понародилось поэтов
Больше,
Чем,
К примеру, врачей?
Стихов понаплевано по Интернету
Миллионы,
Серых, ничейных.
Вдруг
Сотни, десятки тысяч
Повыучились
«Так чувствовать».
Дети стихи попутали с хнычем,
Прочие просто пруцца.
Придя чуть в хмелю, скинув штаны,
Гладит поэт, довольно, пузо.
«Чего бы часок и не постишить?
А после
Сжевать копченый огузок».
Пером водя по житейской глади,
Суют поэзии кляп.
Нелепые стихослагатели,
Те,
Что с планеты Земля.
Пересобачившиеся за лиры.
А поэты…
Они ведь с другого мира.
Чем глубже
Моим
Морщинам лет,
Тем ближе читать, зачем женьшень.
Бросить все.
Сдохнуть от сигарет,
Пропитанным потом десятка женщин.
Крылья выкорчевали с хребтом...
Крылья выкорчевали с хребтом.
Отряхнулся.
Стал сутулиться.
Больно не было, было страшно.
Потом все ползал по земле,
Выспрашивал:
«Да какого ж...?!». Но магазины,
Тогда закрывались ровно в шесть.
Мимо спешили рты зашив
Шерстью улыбок благополучия.
Мне
Скучать не давали вшей
Фейерверки – холопские хлопоты.
С тех пор опасаюсь стричь ногти.
Понял,
Что дело не в магазинах
Вовсе.
И даже не в ком-то из них.
Эзотерические кулинары смешили сладостями счастья,
С их рецептами изданы книжки.
Каждый вправе облизываться.
В болотцах лазавших взглядом глаз
Их,
Щипцами душу ищущих,
Лицо свое все пытался высмотреть.
Каждый вгляд добавлял от себя,
Совсем чуть-чуть,
Стал носить чешую.
Без указателей заблудиться
Легко,
Они разбивают лбы
Лишая плевы запретный хаос.
Вывески, указатели всюду,
Под их куда никогда нет зачем.
Пришлось выдумывть компас без букв.
Упившиеся могильщики расстраивали жгучим горьким,
Нудили лишь Бог отнимает жизнь но никто не в праве вмешиваться
В Бога и человека спор.
С их бранью тоже изданы книжки.
Каждый вправе стать мертвым.
Помню треп повивальной бабки:
Будто, клейменный бессмертьем скиталец
Есть,
Бродит брошенный небом
За
Всего секунду испуга.
Но никто не способен ни что навсегда.
Скитальца скоро скроет прощенье.
Скиталец – раскрученный брэнд значит
Кто-то продолжит легенду.
Арифметика: Деление
Не знаю я даже, за что объяснять,
Зачем колочу
В крышку сердца гвозди.
Кто ляпнул первым про мясо: «Стать»?
По-моему Бог.
Или все-таки мозг?
Не важно кто. Просто
Точка отсчета.
Статья «Сто пять восемь» – мелкая кража
Небытия.
После, множество черт,
После,
Множество слов в оправданье
Было.
Остались честны лишь чернила
Кляксами в
Оболочках радужных.
Само-
Совершенствованье,
Есть в нем что-то
От онанизма.
Покой постичь просто – лишь сжать плотно шею.
Желаю на нервы жизнь нанизывать!
Боль – основная улика к делу
«Лежит голова на взбитой подушке».
Вот
И еще
Одна неделя
В забвенье усталостью рушится.
Стих
Это аборт,
Истерика за потерю…
Чего?
Холодно,
Задеру смеха ворот,
Иную
Придумаю гордость.
Спокойствие для уволившихся,
Выпихнутых.
Не знаюсь со знаками
Больше.
Буду!
Буду бездумно, лихо!
Пока не вывернусь наизнанку.
Бриз, ураган,
След летящей пули,
Одними формулами объясняются.
Но ветер, одно все,
Непредсказуем,
Шепот ветра – сдержанный лай
Уставшего тупо верить себе,
Мающегося.
Страшно дохнуть лишь от инфаркта,
От прочего так,
Судьбенушки факт.
Сейчас,
Намазываясь маслом люблю
На корж обещаний,
Да просто пристреливаясь,
Вынужден стал
Предупреждать:
«Делить меня станете с тысячью строчек
Всюду,
Даже в постели»…
Система
Ни бронзами, ни гранитами
Рук
Моей рубахе не скрутишь,
Я - человечьих, дергальщик, ниток,
Нытик,
Нытью
Сунувший кукиш.
Не дамся чертить наладонных линий!
Оправдываться
Штриховкой трещин -
Забава для хрупких.
Я - пластилиновый!
Не спешащий
В солидности печь.
Для вас я, к примеру, -
Ангел-паинька,
Для вас -
Чертяка, вскинувший кнут.
Просто
Я ни к чему не припаян.
Откуда я знаю,
Что в этот загну?
Блесну
Поэзии заглотив,
Становишься абсолютно беспутным -
Ни чьих не гнушаешься больше путей.
Чувств показушный плут.
Дрянь эти все - кто, почему,
Важно лишь - сделалось парой строчек
Больше.
Боль?!
Собаками в клочья
Рвали когда-то мучеников!
Насобачился и
Тонуть, и плавать,
Не
Выпачкивая манжеты.
Ни точки на мне слизи лживой нету.
Жилец
По системе
Станиславского.
Алексей Всегдар: Ночь с курка.