Ray
Рэй Билли…Что я могу о нём сказать?...Рэй Билли…Он классный парень. Он бывает высокомерным и заносчивым, но я-то знаю - это напускное. Рэй любит женщин, женщинам нравится, как их любит Рэй. У него красивые крепкие зубы. А ещё у него сильные руки и мускулистый торс. Он пьёт крепкий кофе без молока и знает толк в солодовом виски. Иногда он много говорит, он даже может казаться несерьёзным, но Рэй никогда не говорит лишнего. Он проницателен. Да. Не вздумайте хитрить в разговоре с ним. Он достаточно умён, чтобы позволить себя дурачить. Он образован. Он состоятелен. И не только. Он щедр. Да… Рэй не скупится на подарки и комплименты. В этом весь Рэй. (Улыбается) Женщины не упускают его из виду даже после разрыва отношений. Они напоминают о себе. Они дарят улыбки и взгляды. Они оставляют алые следы поцелуев на его щеке. Иногда Рэй сдаётся. Уступает, потому что воспитан и щедр. Он зажигает свечи, откупоривает бутылку вина. Он наполняет бокалы. С улыбкой произносит тост. Смотрит в глаза и делает хороший глоток. Он проницателен. Он бережно, точно драгоценный хрусталь, берёт в свои руки её ладонь зная, что через минуту получит в дар волшебный поцелуй...Он просит...вообще, он редко просит...но в этот раз... он просит её закрыть глаза и достаёт из кейса бархатный футляр. Открывая продолговатый футляр, очень серьёзно смотрит, как она, по-детски прикрыв ладонями глаза, растягивает в блаженной улыбке алые, чуть припухлые губы. И лишь быстрое, едва заметное ёрзанье в кресле выдаёт её нетерпение. Он подходит сзади, секунду медлит, чувствуя, что напряжение вот-вот выплеснется из её груди радостным нетерпеливым криком... В руках его уже не футляр. В подрагивающем отблеске свечей хищно вспыхивает большой треугольный топаз. Пронзительным блеском его перебивает второй камень. Это безупречный холодный бриллиант заявляет о своём превосходстве. Рэй, подобно цирковому укротителю, уверенным движением усмиряет хищный блеск драгоценностей, а затем, словно иллюзионист, молниеносно набрасывает колье белого золота на её шею....В такие минуты женщины источают особый, пряный аромат...Кажется, что волна волшебных флюидов, исходящих из самых потаённых уголков её сердца, наполняет зал, всколыхнув пламя свечей, отражается причудливыми узорами на стенах, едва коснувшись портьер, устремляется назад, где два дарующих друг другу нежность человека уже сплели свои тела в одно горячее объятие... Возможно, ради таких мгновений и живёт Рэй. (Улыбается)
В те минуты, когда плоть уже сыта страстью а нежный шёлк постели ещё хранит тепло раскалённых объятий, откуда-то издалека, из нерождённых ещё дней приходят фантомы. (Хмурится) Они, ничуть не смущаясь тем, что не званы, садятся на край любовного ложа и заводят тихую протяжную песнь. Вначале она звучит чуть слышно - ни чем не громче шороха падающей на паркет иголки. Но этот звук неумолимо нарастает. И чем дольше звучат песнопения фантомов, тем они громче, тем заметнее складки и впадины на шёлковых простынях, оставляемые ими и тем более невыносимо их присутствие для Рэя. (Уходит). О.К., пока Рэй вышел, я продолжу. Так вот...Её ладонь вначале спокойно лежит на плече Рея, но звуки протяжных песен заставляют ладонь двигаться вниз по его широкой гладкой спине. Кончиками пальцев она касается ямки между лопаток, затем идёт снова к плечу...
«Рэй…» - нежно зовёт она. Рэй молчит в ответ. Сейчас ему не хочется ни о чём говорить. Бархатные огоньки вина, ещё блуждающие по его жилам вкупе с тающими осколками пылающей страсти и нежный шёлк постели – всё это располагает к отдыху.
"Рэй, где ты?" – вдруг спрашивает она и этот вопрос не остаётся без ответа. Рэй поворачивается к ней и вопросительно смотрит. Он недоумевает.
"Где ты, Рэй? - повторяет она и, предупреждая его вопрос, начинает тихо говорить: - Твои плечи… - она касается его плеча и подушечка её безымянного пальца ведёт невидимую дорожку к его шее – твоя шея, кадык, губы, твои глаза, твой лоб, Рэй..… - она переворачивается на спину и продолжает: -Твоя грудь, живот…- она с удовольствием скользит пальцами по твердеющим мышцам его живота - Живот, всё остальное… - она сладко потягивается - Вот это всё…всё, из чего состоит Рэй…- она вдруг становится серьёзной.- Где во всём этом ты? - Недоуменное выражение его лица сменяет снисходительная улыбка. Он готов рассыпать едкую иронию в ответ на её глупый вопрос. Но она, не давая ему сказать, с непонятной тревогой в голосе продолжает: «Твоя рука, – говорит она взволнованно – твой подбородок, нос, губы – всё то, из чего ты состоишь… всё это по отдельности – не ты, Рэй!» – Рэй смотрит на неё и взгляд его в секунду становится холодным. Ирония, недоумение, улыбки – всё это словно осталось там, в зале, где на небольшом столике давно уже догорели, вначале склонившись друг к другу, чтобы смертельно опалить себя в последних объятьях и затем навсегда растаять, две высокие свечи. «А где ты, Рэй?- Она закрывает глаза и, не дождавшись ответа переходит на шёпот: - Где ты сейчас и как мне знать, где ты будешь в следующий миг? Откуда мне знать, что эта ночь повторится и ты вновь будешь со мной? - она едва сдерживает слёзы – Мне кажется, я понимаю…теперь понимаю женщин, отчаянно решившихся на одинокое материнство…- она прикрывает глаза ладонью и продолжает горячо шептать: - Они хотят навсегда присвоить себе частичку любимого, растить её под сердцем, словно цветок, для того чтобы никогда, слышишь, никогда не расстаться с ним! Никогда!!!» Протяжные песни звучат уже оглушительно. Эти звуки режут Рэю слух. Фантомы уже не поют, фантомы кричат в голос: «Оставь, эта женщина не для тебя! Она требует слишком много внимания! Она снова наполнит твои мысли любовной шелухой, её страсть влезет в твой бизнес, отнимет у тебя твой успех, страсть растопчет твою карьеру!» Рей делает резкий взмах рукой, отмахиваясь от невидимых гостей, так что она, на мгновение прекратив рыдать, поднимает на него полные слёз и изумления глаза. Фантомы продолжают кричать: «Не смотри в её глаза! В них только страдание и боль, которые она разделит с тобою! Она только что пыталась узреть тебя, твою суть, твой тайное я! Ты достаточно потерял за то время, что вы были вместе! И теперь она решила взять реванш! Беги от неё, она погубит тебя, Рэй!» Рей мгновенно поднимается, надевает брюки, уже на ходу набрасывает на плечи пальто и выходит во двор. Тихая рождественская ночь освежает его, протяжные песнопения звучат всё тише, тише, пока не умолкают совсем.
Рэй Билли классный парень. (Возвращается. В руке – стакан, наполовину наполненный хорошим купажным виски) Рэй любит женщин, женщинам нравится, как их любит Рэй. Рэй любит свой дом и хорошо воспитан. Он состоятелен. Он профессионал. Да. Он тратит по десять часов в день на самую классную в мире Компанию, где все сотрудники боготворят топ-менеджера и молятся на владельцев бизнеса. Клиенты которой влиятельны, а партнёры молниеносны. Он проницателен. Не вздумайте хитрить в разговоре с ним. (Молчит).
Влад.
Февраль, 22 число. Позвонил Влад. Бывший однокласник. Сейчас он чиновник. Ответственная работа. Достаток. Квартиры, машины, земли. Доля там, доля тут. В своё время он хорошо вложил свой труд и деньги. Сейчас пожинает плоды. Женат. Лена - статная, высокая красавица. Раньше я любил бывать у них…. Мы с Владом не виделись год. Позвонил в 10 вечера из сауны: "Вов, надо двадцать!". Двадцатки не было. Привёз десять. Он пьян. В сауне с ним две проститутки. Взял у меня деньги, рассчитался: "Вот вам ещё за час и пошли вон, мрази!". Две смазливые крепкие татарки молча взяли деньги, влезли в серое бельишко, оделись и ушли. Посмотрел на меня мутно: "Париться будешь?". Попарились. Стал вызванивать проституток из каталога. Вызвонил. Привезли двух. Проплатил два часа. Деньги сразу кончились. Молодые девчонки. 23-25, не больше. Спросил его: «Зачем тебе двух?» В ответ: "А ты не будешь?". Как будто речь идёт о пиве. Или о партии в бильярд. У той, что всё время улыбается, красивая грудь. "Нет, говорю, не надо". Сели за липкий столик. Выпили. У Даши действительно красивая грудь. Как там у Евтушенко:
"...на небеса бесстыдно и счастливо
глядели груди белого налива
зрачками изумлёнными сосков".
Влад сильно опьянел. Вторая проститутка пытается увести его в спальню. Он отмахивается от неё. «Уходит в себя». О чём-то думает, опустив голову. Он много выпил. Правая рука подпирает голову, между пальцев зажата сигарета. Дым тонкой струйкой поднимается вверх. Со стороны может показаться, что дымится голова Влада. Наконец он поднимает глаза: "Вовк, а помнишь….Вовк!...помнишь, после девятого класса в парке пионеров ночью в пруду купались?" - он неожиданно весел. Первый раз за вечер я вижу его улыбающимся.
"Помню! - говорю - "в воду залезли, а лягушки рядом квакают..." - Мне приятно вспоминать наше юношеское безрассудство.
«А как водку ирисками закусывали, помнишь?» - Влад тушит в тарелке окурок, снова берёт сигарету, проститутка, чиркнув зажигалкой даёт ему огня. Он затягивается и выпускает дым высоко вверх. Глаза его становится весёлыми, хитрыми. И мне кажется, что передо мной сейчас сидит прежний, неунывающий и беззаботный Влад.
«Ну да, мы ещё с тобой торшер в комнате простынёй накрывали, чтобы на огонёк никто не зашёл» - я тоже тянусь за сигаретой. Даша сидит совсем рядом, будто невзначай касаясь своим голым бедром моего. Но я почти не замечаю этого. Я радуюсь, что наконец-то повеселел Влад. Пьяный, счастливый, он выдыхает дым мне в лицо, смеётся:
"А потом пошли девчонок снимать на Ленина!»
«В три часа ночи!»- смеюсь я в ответ.
«В три часа ночи!- заливается он - Дураки, бля!..." - Он хочет меня обнять, наклоняется ко мне через стол, касается сигаретой плеча проститутки, обнимающей его, она визжит от боли. Он тащит её в холодный бассейн, оттуда долго ещё будут доноситься её всхлипы. Потом она уведёт его в спальню.
У Даши тёмные блестящие волосы, собранные на затылке в пучок. Она поворачивается ко мне, кладёт свою руку мне на колено. Улыбается, пристально смотрит. Я смотрю на её розовые, влажные, красиво очерченные губы. Чёрт, она же шлюха… Нет, губы действительно хорошо очерчены… Даша улыбается и нижняя губа у ней чуть-чуть подрагивает. Ну же, красавица, что дальше? От неё пахнет духами и спиртным. Сто к одному, она сейчас произнесёт: «Давай займёмся любовью!». Или, того хуже резанёт вульгарным: «Работаем?». Наконец она нарушает молчание и произносит:
«Ну что, любовью заниматься будем?» - у неё тёмные волосы и гладкая, блестящая чёлка. Слишком блестящая. Похоже, липкая на ощупь. Видимо, лак сильной фиксации. По мне, лучше бы она купила шампунь.
«Ну что, Вова, будем заниматься любовью?» - повторяет она.
«А ты умеешь?»
«???!!!»
Уже далеко за полночь, я на своей машине везу Влада домой, попутно сочиняя легенду для его жены.
«Влад, слышишь, Ленке что скажем, где мы с тобой пересеклись?»- молчание-«Влад!» - Влад с закрытыми глазами сопит рядом. Наконец он просыпается, мутным взором обводит салон, рыгает и чуть слышно бромочет:
«Скажем…скажем-расскажем…» - он шарит рукой между сидениями, что-то ища. Я, не выпуская руль, свободной рукой достаю сзади бутылку с минеральной водой, протягиваю ему. Он долго пытается отвинтить пластиковую пробку на бутылке. В конце концов пробка поддаётся, он долго, большими громкими глотками пьёт. Закончив пить, он громогласно рыгает, в полумраке находит кнопку стеклоподъёмника, опускает стекло и бросает полупустую бутыль в бегущую за окном тёмную заснеженную улицу.
«Скажем…скажем-расскажем…» - повторяет он. Поворачивается ко мне, видимо намереваясь что-то сказать, секунду медлит, о чём-то думает. Я краем глаза слежу за Владом, одновременно пытаюсь сосредоточиться на дороге. Идёт снег, машину ощутимо таскает.
«Вовк, ну что, трахнул кого-нибудь?»- наконец произносит он, расплываясь в довольной улыбке
Я вспоминаю сауну, зелёное сукно, Дашку, с недовольной миной держащую кий. И видавший виды, удивительно неровный бильярдный стол. Наверное, поэтому в этот вечер не один шар так и не попал в лузу.
«Вовк, слышишь меня?» - повторяет Влад. Я поворачиваюсь к нему. От выпитого у него запотели очки. Меховая шапка съехала на бок. Он плохо выглядит.
«Влад, почему ты так пьёшь?»
Звезда
Обычный лифт делится на четыре. Грузовой - на восемь. Какой-нибудь Otis в Бизнес-центре делится человек на шестнадцать. Но это - в Бизнес-центре. А в доме, где живёшь, лифт делится только на на четыре. В крайнем случае на пять. И то, если пятый застрять не побоится. Стоянка около дома делится уже на двести, по числу парковочных мест. Дорогу от дома до офиса приходится делить - страшно подумать! - на пять тысяч. Примерно столько единиц транспорта встречаешь по дороге на работу. Хотя... в утренней пробке дорогу спокойно можно разделить, отбросив нули, на пять: твоя машина, одна впереди, одна сзади, одна справа и одна на встречке - больше всё равно ничего не видно. Плотненько, ссука, стоим! Опаздываешь, газуешь от злости, а деться некуда: слева жмут, справа жмут, сзади напирают, спереди тормозят…От этой тесноты весь напрягаешься, как член в женской ладошке – того и гляди, от перенапряжения взорвёшься...
Все улицы Екб вместе взятые делятся на четыреста тысяч: автомашин, автобусов, газелей и прочей дряни на колёсах с 66-м регионом на борту. И вот что удивительно: В любое время дня и ночи транспорта в городе столько, как будто все эти четыреста тысяч одновременно выехали на улицы. Простая арифметика показывает, что как минимум четыреста тысяч граждан постоянно находятся в пробках Екб. Живут они там, что ли....Остальные миллион триста тусуются где-то поблизости. Добавим двести тысяч неучтённых, непоименованных, ссука, небритых таджиков с четвёртой базы по улице Завокзальной и получится, что Екб делится почти на Два Миллиона! А перед праздниками, особенно в декабре, в связи с наплывом крестьян из близлежащих деревень число народонаселения выпрыгивает из двух миллионов. С улиц куда-то исчезают Люди и появляются иные персонажи: пешеходы, водители, газелисты, инспекторы, охранники, нищие, продавцы, консультанты, покупатели, таджики… Их становится так много, что Екатеринбург резко сжимается. Становится маленьким, как высохший апельсин и превращается в Екб. Ты понимаешь, о чём я? Наверное, понимаешь. Ты тоже чувствуешь это. Но я сейчас о своём. О том, что уменьшается не город - уменьшается моя доля, моя часть, мой кусочек Екб. Кусочек моего города. Ведь если размер города остаётся прежним, а число тех, с кем я делю этот город увеличивается, моя доля уменьшается... Моя доля становится настолько мала, что её можно спокойно взять в ладонь, расстегнув куртку, осторожно положить в нагрудный карман и унести с собой куда-нибудь...Куда-нибудь за Екб...Идти по заснеженной равнине...Туда, где белое небо сливается с белым снежным горизонтом...Идти и чувствовать, как пригревшимся котёнком чуть слышно дышит возле сердца моя доля, мой кусочек Екб...И так спокойно от этого. Так славно...Идти, идти...
...Выйти за снежный горизонт, упереться взглядом в высокую, триста-метров-в-высоту-высоченную трубу завода УЗПС, плюнуть и пойти обратно. Туда, где автобусы, лифты, таджики, газели, продавцы-консультанты-охранники-покупатели-сноваохранники-опятьпокупатели...опять...опять…
Бросить всё, расплеваться с нелюбимым городом, выехать на трассу и гнать! Гнать! Гнать пока не стемнеет, пока не начнут по-пидарски слепить дальним встречные фуры, пока датчик-сука не завопит, что кончается бенза....Заехать на убитую заправку какого-нибудь Усть-педальска, растолкать сонную заправщицу, сунуть в горловину бака пистолет и под вялое бормотание замёрзшей колонки поднять голову....
А там...А там...ты не поверишь, там звёзды...Которые ни с кем делить не надо. Тысячи-миллионы совершенно свободных, незанятых, ничьих звёзд, прикинь?... И вот там, среди других звёзд, где-то между верхушкой ели и Венерой, тебе - только тебе и больше ни кому! - приветливо светит Звезда, которая ни с кем не хочет делить, прикинь, тебя..... Вот так. Только ты и Она. Твоя Звезда. Одна из сотен-тысяч-миллионов - в-еб…чей-степени...одна...Вот так стоишь, льёшь бензу, куришь, потому что знаешь - некому на тебя наорать за то, что куришь и бензу льёшь одновременно...Дым выдыхаешь в морозную тихую ночь...На небо смотришь...Клёво, правда? Правда....
И вдруг понимаешь, что мир - ну Мир, The World - он ведь такой маленький, что если разделить его на шесть (или сколько там уже с китайцами) миллиардов, то на каждого придётся совсем немного: практически ни - че - го. Как в том анекдоте про четыре килограмма ничего:
"Что ты видишь?"
"Да ничего не вижу!"
"Так забирай свои четыре килограмма и уматывай!"….
…Зачем я говорю тебе это?…Да нет, я не пил сегодня, ты не подумай…Знаешь, когда маленький был….Черт, так давно это было... Представляешь, я – маленький…Даже самому не верится…Когда маленький был, думал что солнце всем одинаково светит и мир, он как апельсин - на всех делится поровну. Потому, что всё должно быть по-честному. Как в дворовом футболе, когда пацаны на команды делятся. Когда за эти ворота - Вовка, а за те – Слава. Раз за эти – Юра, значит за те – Серёга. Потому что Юра 80 раз мяч на ноге нагоняет, а Серёга вообще уже два года на «Динамо» занимается, в футбольной секции. Раз за эти ворота - Андрей, то за те – Паша и Толик. Потому, что Андрей – самый старший во дворе, а Паша с Толиком – мелюзга. Ну правильно, всё же по-честному должно быть. Как с апельсином. А когда подрос, увидел, что не всё честно. Не всё правильно. Что кому-то одна долька досталась, кому-то – три. А кому-то - все десять. А есть и те, кому как в той байке про четыре килограмма… это когда Андрей из нашего двора с Афганской войны без обеих ног вернулся, какие уж тут апельсины…
Да нет, не то я тебе хотел сказать, не то. Апельсины приплёл зачем-то. Не в апельсинах дело. Да не в них, это же ясно! Потому, что больше, чем сможешь унести, тебе всё равно не обломится. А звезда…понимаешь, звезда, она одна у каждого. Одна. И ты у неё - один.
Владимир Неустроев: Зима.