Билл
Он мёртвый на палубных досках лежал, в небо уставив взор.
Друзья не рыдали, склонившись над ним, не пел панихиду хор.
«Похоже, что Биллу каюк», - таков был вынесен приговор.
Помощник явился в начале семи и, сплюнув, отдал приказ:
«Взять камень побольше, а труп, завернув в ободранный грот, зараз,
Без лишнего шума, пока не протух, убрать поскорее с глаз!»
Когда за кормой медный диск луны гладь моря посеребрил,
На дно, в непролазные дебри трав, он нами отправлен был.
И кто-то вздохнул, что на нас свою вахту оставил Билл.
Отчаянный пират
Себя пиратом вижу я с мушкетом за спиной;
Он курит трубочный табак, когда окончен бой,
На пляже, у Карибских вод, любуясь на закат –
Морской бродяга-мародёр, отчаянный пират.
Он в тихой бухте, на плаву, из фляги цедит ром,
Забив каюты корабля награбленным добром,
Где есть и крона, и дублон, и гульден, и дукат –
Морской бродяга-мародёр, отчаянный пират.
Жаль, что в команде у него полным-полно цветных,
Всегда готовых к мятежу. Но он оставит их
На этом дальнем островке, чтоб не смущали взгляд –
Морской бродяга-мародёр, отчаянный пират.
Он носит бархатный камзол и саблю у бедра,
Висит на шее у него свисток из серебра.
Он любит пленных по доске гонять вперёд-назад –
Морской бродяга-мародёр, отчаянный пират.
Свою подзорную трубу он сунул за обшлаг,
На мачте, высоко над ним, трепещет чёрный флаг.
Кромсая надвое волну, он вдаль ведёт фрегат –
Морской бродяга-мародёр, отчаянный пират.
Ожидание смерти
Всё уснуло – и ветер, и в море прибой.
Телу тоже, как видно, пора на покой.
Я порву с этим миром, став чайкой морской,
Что кричит на просторах пустынной равнины.
В этом проклятом теле мой дух изнемог,
Он стремится туда, где волна и песок,
Где помчит меня смерти прохладный поток
К тихой бухте у края пустынной равнины.
Там по отмелям вытканный пеной узор,
Там манящий бескрайнею далью простор,
Там покой и лишь волны ведут разговор,
Набегая на берег пустынной равнины.
Видение
Прежде был я кутила, игрок, вертопрах,
Только как-то в трактире, где пьяный галдёж,
Встретил бледную леди с печалью в глазах,
С голоском, что на пение птицы похож.
Помню я, как движением тонкой руки
Незнакомка к глазам прикоснулась моим,
И струились в тумане волос завитки,
Словно райского ладана благостный дым.
А слова её были как сладкий бальзам,
Что душе моей нёс избавления свет.
С той поры всё брожу я один по дворам
И упорно ищу в темноте её след.
Старая песня, пропетая вновь
Смотри, как от причала, причала, причала
Отваливает шхуна куда-то на восток.
Мехов с вином мускатным набито в трюм немало.
Дает сигналы боцман в серебряный свисток.
Попутный ветер в спину, и путь ещё далек.
Намеченным маршрутом, маршрутом, маршрутом
Бежит по морю шхуна, срезая гребешки.
Пиратскою добычей пылятся по каютам
Рубинов, аметистов и золота мешки.
И с песней налегают на гитов моряки.
И вот уже пучина, пучина, пучина
Их жадно поглощает, когда в тиши кают
Они, припав к бутылкам, беспечно хлещут вина,
Провозглашают тосты и весело поют…
Покуда не обрящут последний свой приют…
Пропавшие без вести
Под парусами шхуна дрожала, словно лань,
И ветерок, играя, на флаге морщил ткань.
Ей с берега и с пирса ура кричал народ.
Под всеми парусами неслась она вперёд.
О борт её плескала зелёная волна,
Легко и величаво скользила вдаль она.
Сверкал на солнце парус, поскрипывал каркас.
Так шла она, покуда не скрылась прочь из глаз…
С тех пор промчались годы. Команды след пропал.
Их кости превратились в сверкающий коралл,
В гребёнки для русалок, в акульи плавники,
Что в неводе порою находят рыбаки.
Подруги тех матросов уже не ждут вестей.
Их руки от работы становятся грубей.
Но всё слышны им песни, что пели их мужья,
Летя под парусами в далёкие края…
Руины
По мнению учёных, тут
Когда-то возвышалась Троя,
А нынче кролики снуют,
В пологих склонах норки роя,
Да мышь мелькает иногда
Средь стен разрушенного храма,
Который в прежние года
Был, говорят, дворцом Приама.
От красоты минувших дней
Осталась только груда тлена.
И лишь Симоис меж камней
Бормочет тихо в хлопьях пены.
А было время, в тех краях
Из труб валили клубы дыма,
И повергал хозяек в страх
Гром колесниц, летящих мимо;
Толпа троянок молодых
Шла показать свои наряды;
Спешили юноши, на них
Бросая пристальные взгляды.
Но в час, когда стена огня
Навеки поглотила Трою,
Она осталась для меня
Виденьем, призраком, мечтою…
А в море, где шумит волна
И только заросли коралла,
Величественна и сильна,
Когда-то Атлантида встала.
Там жили в замках из стекла
Атланты с очень светлой кожей,
Что белизной своей была
Лишь со слоновьей костью схожей.
И, хоть была присуща им
Немногословность с колыбели,
Подобно птицам золотым,
В них мысли яркие горели.
Сумели разгадать они
Бессмертной красоты законы –
То, чем владели искони
Египетские фараоны.
И как-то на исходе дня
Был ими вызван из эфира
Неукротимый дух огня,
И воздух зазвенел, как лира.
Тот дух наделал много зла:
Вдруг выйдя из повиновенья,
Он, словно листья, их тела
Воспламенил в одно мгновенье.
Сгорая в жуткой той печи,
Мужчины, скованные страхом,
В сердцах хватались за мечи
И тут же становились прахом.
Потом под бури страшный рёв
Весь город волны поглотили,
Гирляндами морских цветов
Увешав башенные шпили.
И в замках тех сейчас коралл
Раскинул ветви горделиво,
Да иногда вплывают в зал
Акулы в поисках поживы.
Но – знаю – прочь уйдёт вода,
И под волшебных птиц дисканты
На миг поверим мы тогда,
Что живы древние атланты.
До той поры, пока мечта
Не умирает в человеке,
В его твореньях красота
Живёт и будет жить вовеки.
Александр Васин: Старая песня, пропетая вновь (переводы из Д. Мейсфилда).