Eщё одна весна
Смотри, родной, за рамочкой окна
Ещё одна весна считает жертвы.
Ранение – есть повод для вина,
Согласие причастных на оферту.
Есть ты и я. И некий паритет.
Любить тебя по-прежнему безбожно. –
Из тысячи обсмеянных примет
Его приметы всё ещё надёжны:
В нём нет любви.
Как порожденье зла,
С толпой других своих реинкарнатов,
Он вытрет нас комком вселенской ваты
Как грязь с лабораторного стекла.
И вновь запустит жизни хулахуп,
Управившись в течение недели.
И будет твердь. И дерево. И сруб.
Отец и сын, баяны, менестрели.
И бледный май.
И в вымытом окне
Разводы неба цвета отреченья.
Ты в новой жизни приходи ко мне.
Я испеку из памяти печенье.
про бэрэт*
Снова март
Безупречный такой, как поэзия Лифшица.
Весь в томлениях чувств и призывных хоралах котов.
Благодать для писак.
Только мне, как ни странно, не пишется.
А и пишется вдруг, то, увы, однозначно не то
Вроде всё как всегда:
сквозняком занавеска колышется,
И мимоза в стакане, и фетровый с брошью бэрэт
Но ни строчки путём, ни словечка как надо не пишется.
И не то, чтоб таланта, а просто желания нет
Мне б мужчину на грудь…
Чтоб по-русски железное в розочку
Сердце песней зашлось, как задроченный дедов мопед.
И я - бац! - и рожу задушевную дамскую прозочку.
А стихов не просите.
Стихов во мне более нет.
______________________
*бэрэт – сленг.
В моём дому тридцать третье марта
Сахарное
Этот март колобродит с приметами.
Но при том, как душой не криви,
Не вывозит, хоть трижды отпетую
Для особенной божьей любви,
Целомудренность.
Вымарав рисками,
Подгоняет под вольность мою.
Я ж тебя, как платочек, затискаю,
как надкушенное искровлю.
А потом надругаюсь над ранами.
Слышишь, деточка? Бойся меня.
Вспоминай все молитвы охранные,
после каждой крестом осеняй
И сгорай со стыда, как черемуха
Белым пламенем, горечью сыпь
Я невинных стреляю без промаха,
по червонцу засунув в трусы.
Деньги, детка, не пахнут, не мнутся.
Купишь маме цветы и конфет.
И растает любовь в чайном блюдце
Рафинадом житейских примет.
***
Ты по-апрельски слаб и робок,
Как мальчик, гладящий соски.
Спасать тебя от зим и пробок
Немыслимо и не с руки.
Но согреваясь раз за разом
Тобой, от правды без пяти,
Жить ожиданиями сказок
Кто запретит? –
Пока не превратился в дуру
Объект с манерами Фике,
И зацелованный окурок
Не спит в хрустальном башмаке.
И хеппи-энд. А на дорогу
Лишь кофе с привкусом чудес,
Да безнадёга у порога
Торгует тыквой на развес.
Эстрогенное
Осточертело до смерти пальто.
Весна, похоже, снова под арестом,
Любовно-охмурительные квесты
Конкретно отодвинув на потом.
На низком старте затекла спина.
Ещё чуть-чуть и залегаю в спячку
В своей норе, распотрошив заначку, –
Ну, здравствуй, шляпник,
здравствуй, старина.
Ты знаешь потаённые ходы
Сквозь гардеробы проходящих нарний,
Где в королях всегда плохие парни
И кривдо всё от мелкой суеты
Где что-то там святое на кону,
Но в шах и мат проношены короны.
Где каждый раз мы ждём её одну,
Чтобы убить модального дракона
Её одну. До слепоты и колик
Разглядывая в лупу сверху вниз
Бесчисленное множество Алис.
Твой ход, старик. Два крестика за нолик.
Найдешь – пиши. Попробуем на бис.
Люблю-целую
Твой небелый кролик
p.s. бросайте пить, курите к.....с*
Пасхальное
***
Виски с молоком
А ты хорош.
В награду за труды,
Дипломы и достигнутые цели
Старуха Фрай рецепт тебе нацедит
Из воздуха и прочей лабуды
На вечность. –
Отрываю от груди. –
Бери, счастливец.
И беги отсюда.
Готовь безукоризненное блюдо,
Пар выпуская через бигуди.
На зависть непосредственно тупым,
Сочувствующим,
Инфузорным прочим
Высаживай волшебные бобы
В свой выхоленный черепной горшочек
Жужжи над ними, нянчи как дитя,
Расти дубы надежд в седьмое небо.
Три урожая в год снимай. Плацебо
От всех фантомных болей.
А хотя,
Пускай болит. –
Смотри, над головой,
Рассыпав вечное своё по небосводу,
Сигналят сотни лет двоичным кодом
Осколки нас:
«Спасибо, что живой…»
Переменная
Зося Барагозина: О времени, о зайцах, о тебе.