Сергей Соловьев: ПИСЬМО ДРУГУ.
Я сразу же признаюсь, что не знаю, как писать комментарии к таким текстам. Да и вряд ли на сайте найдется редактор, который сможет преподнести этот текст как-то особенно. Это - простой рассказ о войне, о ранении. Здесь переданы ПРОСТЫЕ человеческие чувства и эмоции.
Да, здесь есть к чему придраться, но мы же не "Новый мир", в конце концов)))
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
ПИСЬМО ДРУГУ
Только должность не очень, не завидная. Раненный, больной... подстрели-ли, таки, сокола в далёких краях. Правая нога выше колена, левая ниже. Вот и лежу. Палата светлая. Поместили рядом с окошком, красота, ни чего не скажешь. Кровать "супер", с изменяемой высотой полёта. Утром подкрутят, туловище поднимается по пояс. Получается, полулежишь, полусидишь - хорошо. Кровать только у меня такая, да ещё, говорят, у одного бойца из соседней палаты. Чудо техники, все завидуют. Хотел хохол выменять. Предлагает: - "Давай махнёмся на полкило сала, на долго хватит". - Было, совсем согласился, да доктор отговорил: - "Нельзя, видишь, верёвки к ней идут от ног, к верёвкам за концы привязаны грузила. Лежи, не дёргайся, иначе ноги будут разные по длине".
Ладно, Коля, шутки в сторону. Завтра повезут оперировать, уже анализы все собрали. Страшно? Да чёрт с ним, похуже бывало. Вот, если ногу оттяпают, такое совсем ни к чему. Левая вроде и ни чего, а вот правая, ну ни как не хочет выздоравливать. Боли, словами не передашь - жуткие. Рана затянулась, но не со-всем. Вокруг покраснение, оно разрастается с каждым днём всё больше и боль-ше. Хирург вскрыл, выделения, запах не хороший. Чистить, - говорит, - надо. Будем тебя оперировать, готовься, боец. Очередная недоработка эвакогоспита-ля.
Сказал и ушёл, прописав мешок антибиотиков. И глотать, и в задницу ко-лоть. А случилось всё так.
Шли мы сменять дозор, засаду на господствующей высотке, которая кон-тролирует местность в округе. Впереди, командир отделения бравых десантни-ков - Костя Булатов, по прозвищу "Будильник", потому, спать не давал ни когда, ни кому. Поднимались уже с пол часа по довольно крутому склону. Несмотря на ранний час, идти становилось трудновато, хотя и шли налегке. Следующим то-пал я. За мной трое парней, рядовых солдат, надёжных и проверенных, не пер-вый день вместе. Ни что не предвещало беду. Вот и солнце скоро встанет. Слева, между гор, уже заря разгоралась малиновым цветом. А тишина, такая бывает только в горах.
Вдруг, впереди хлопок. Не взрыв и не разрыв, а хлопок. Костя, как-то не естественно, подпрыгнул вверх. Вокруг меня запело, завизжало с посвистом. Помню тупой удар по ногам и всё. Сколько и где пробыл, не знаю. Очнулся от боли. Это ребята, шедшие сзади, бинтовали мои ноги. Разрезали ботинок и ша-ровары. Теперь Артём Симонян туго перетягивал ногу выше колена бинтом из индивидуального пакета. Толик Баранов резал ножом второй башмак. Нож был тупой и он, увидев, что я пришёл в себя, постоянно повторял - Больно да, боль-но? Потерпи, Серёга, немного осталось. - Руки у него дрожали. Сволочи, - злоб-но сказал Артём - обезболивающее украли из пакетов. Терпи, сейчас перевяжу, налью из фляжки.
- Что с Булатом, - поинтересовался я.
- Хорошего мало. На куски, не совсем, конечно. Правая сторона от колена до груди. Противопехотная, прыгающая.
- Ух, гады, и когда только успевают, - рассказывал, замыкавший нашу ко-лонну, Ахмед Фаттахов.
Он уже отвинтил крышку у фляжки и протянул мне. В глазах у парня слё-зы.
- Столько всякого было, но такого видеть не приходилось. На вот, пей, Се-рёжа. Может легче, хоть чуть-чуть, станет.
Сказал и отвернулся.
Я понял, плачет. Поднёс фляжку к губам, сделал несколько глотков, потом ещё. Обжигающий ком покатился в желудок. Вдруг заметил, мутноватая пелена закрывает глаза. Что это, конец? Инстинктивно поднялась рука, машинально по-тянулась к глазам. Пальцы нащупали - липкое, губы определили - солёное. Сразу догадался, достало ещё и в голову. Вот это да. Не просто выпивка с закусью. По-чему-то стало всё равно. Восприятие окружающего притупилось. Хлебнув ещё несколько глотков, опустил голову на грудь. Отчаянно жалко Костю, совсем не-много не дослужил человек до дембеля.
Не знаю, о чём думал сапёр, установивший проклятую мину на каменистой тропе, поблизости от небольшого горного кишлака. У меня в мыслях одно, из-ловить бы гада, да заглянуть ему в глаза, после того, как он вдоволь налюбуется на содеянное.
Вскоре перевязку закончили. Ребята, все трое, сняли гимнастёрки и упако-вали в них Костю, вернее, то, что от него осталось. Решили начинать спуск. Но со мной возникли проблемы. Тащить за руки, за ноги не было ни какой возмож-ности. Попробовали, боль оказалась нестерпимой. Идти на гору, вызывать по-мощь по рации - не выход. Уж слишком большой была потеря крови, она сочи-лась сквозь бинты на голове и на ногах. Тогда Артём, не обращая внимания на стоны и зубовный скрежет, взвалил меня на плечи и понёс. Сколько по времени длился спуск, не помню. Я то приходил в себя, то вновь проваливался в удушли-вую бездну. Впереди стоял командир с глазами Наташи, моей девушки. Он звал, всё время звал.
Не могу сказать, сколько всё продолжалось, по-моему, прошла целая веч-ность. Очнулся, пришёл в себя, видимо, не скоро. Огляделся, лежу у нас за па-латкой на одеяле. Тень от палатки внушительной длины, значит далеко за пол-день. Рядом, уронив голову на колени, дремлет боец. По длинной шее и узким плечам, ни с кем не спутаешь, узнал почтальона Мишку Акишина, окликнул.
- Он обернулся, - Ага, очухался. Ох, матерился ты, уши вянут. И всё Ната-шу в бреду звал. - Он разглядывал меня с каким-то грустным сочувствием, по-том осведомился, - Очень больно, да?
- Ни чего, Миша, живём.
Попытался шевельнуть ногой. Лучше бы этого не делал. Острая боль про-стрелила, прямо-таки сотрясла тело. Прикусил губу до крови, понял, надо лежать без движений.
Заметив, Акишин пододвинулся ближе, снял с плеча, видавшую виды, почтальонскую сумку, приподнял голову, положил сумку под неё.
- Потерпи, Серёга, часа через полтора будет вертушка, полетим. Повезу в штаб, там дальше двинешь, подлечат. Курить будешь?
Не дожидаясь, прикурил, протянул солдатскую подругу, сигарету "Прима". Я затянулся до головокружения.
Подошёл заместитель командира по строевой части старший лейтенант Качанов.
- Как себя чувствуете? - поинтересовался он.
- Превосходно, - с вызовом отвечал я
Старлея у нас в роте не любили. Бледное, до синевы, квадратное, с при-плюснутым носом, лицо с водянистыми глазами всегда смотрело на нас, солдат, с нескрываемым высокомерием, даже презрением. Документы на очередной за-служенный отпуск и наградные представления подписывались неделями, иногда, месяцами. Зато всё, что касалось взысканий и наказаний, подмахивалось мгно-венно.
- Как вы его не шлёпнете? - однажды спросил старшина соседней роты у нашего Петровича, причём принародно.
- Не трогай..., оно и вонять не будет, - отвечал наш старшина, прапорщик Петрович.
С тех пор зам. по строевой перестал посещать позиции, проверять карау-лы. Видно струсил. Насколько уважали командира роты, настолько ненавидели Качанова.
- Ну, ну, выздоравливайте, - на мой ответ сказало начальство и удалилось.
- И носит таких, - в упор, рассматривая сигарету, произнёс Акишин. - Куда не командир. Вот посмотришь, до генерала дослужится. А наш комроты так и помрёт в капитанах.
Я молчал, что можно добавить к сказанному. Но играть в молчанку скоро надоело.
- Послушай, Мишка, вот говоришь, Наташу звал в бреду, а у тебя девушка есть?
- Что ты, женатый, уже полтора года. Я постарше вас, пацанов. Жена моя, Тоня, самая красивая у нас на деревне. Даже не знаю, что она во мне нашла. Всё время такой и был худой да долговязый, а видишь как. Летом познакомились. Работал я в соседнем селе на уборке урожая, а осенью свадьбу сыграли. Мамоч-ки родные, как был счастлив, всё не мог поверить. Летал наяву. Но сам знаешь, хорошего много не бывает. Разлучили нас с Антониной, тёща постаралась, за-раза. Ходила, рассказывала соседям, да и всем подряд, какой зять маленький, плюгавенький. А Тоня у меня королевна, разве ей такой муж нужен. Вот, в один прекрасный день, жена и ушла вслед за мамой. Очень сильно переживал, когда узнал. Пил трое суток с соседом Гаврилой, сильно пил, до чёртей в глазах. Вспо-минать страшно. Потом проснулся утром с похмелья, чувствую, надо что-нибудь делать, иначе пропаду. В то время призыв начинался на службу. Вот и попёрся, прямиком к районному военкому, попросился в армию. У меня на два года от-срочка была, по состоянию здоровья. Но ни чего, комиссия признала "годен к нестроевой". И вот я здесь на нестроевой службе. Сам понимаешь, с горя напро-сился на свою шею. Почтальон. Какой к чёрту из меня почтальон. Ни кому не пишу, если узнают, собаки в деревне смеяться научатся. Один из лучших моло-дых механизаторов района, весь нужник почётными грамотами оклеил, тут на тебе. Правду старики говорят: - "Из-за дурной головы что-то страдает". Потом, когда уже прослужил пол года, пришло с гражданки письмо, родилась у меня дочка. Писала тёща. Я б её... Тоня ни слова, ни пол слова, наверное, скрывают адрес. Просился в отпуск, сильно просился. Ротный не против. Качан не подпи-сал, сволочь. - У вас взыскания и замечания. Так и не поехал домой, не дали от-пуск.
Миша, стиснув виски ладонями, вглядывался в, одному ему известную, даль.
- Чёртова жизнь. Понимаешь, ведь сам напросился, Серёга, сам.
- Послушай, Михаил. Видно, так оно и устроено, не переживай. А что доч-ка, так это здорово. Вернёшься скоро домой, там и уладишь все проблемы.
- Твоими устами да...
- Не горюй, парень. Всё будет путём, как надо, только не сдавайся, не рас-кисай, побольше настойчивости проявляй. Для начала, надо отсюда умудриться ноги унести. У меня, как видишь, похуже дела обстоят. Не знаю, что дальше бу-дет. Как быть, куда бежать, на чём бежать, ноги-то покалечены, да и голова про-бита. Но живой, это главное. Там видно будет, разберёмся. А у него дочка, да только ради этого стоит жить. Представь, заявляешься домой, весь в медалях. Открывает дверь жена, дочка бросается на шею, и обнимают вдвоём.
Я и сам удивился, оказывается, умею трепаться красиво, по-солдатски на-зывается - чесать языком. Но на этот раз, по-видимому, перестарался, перебор-щил.
- Да а, - протяжно произнёс Мишка, - Хоть бы на одну минуту домой, по-смотреть, как они там, увидеть жену, дочку.
Сказав такое, человек надолго замолчал. Глаза затуманились, плечи вновь обвисли. По всему видно, парень теперь дома. Мне, вдруг, так же стало очень грустно, захотелось домой. Повидаться с мамой, обнять ненаглядную Наташу-Наташеньку. Много отдал бы за реализацию этого желания, но, увы...
Так размечтался, даже дёрнулся. И тут боль пронизала, будто электриче-ским разрядом, даже в глазах потемнело. Я не то охнул, не то крякнул, заругался в голос.
Акишин, услышав, обернулся в мою сторону.
- Что с тобой, больно?
- Ничего, сойдёт. Дай воды.
- Сейчас. - Он поднялся, ушёл. Вскоре вернулся с полной кружкой тёплой, привозной воды.
- Может этого, - он кивнул на фляжку.
- Нет, не стоит.
Взял из Мишкиных рук кружку, молча осушил до дна. Помню, на лбу поя-вилась испарина, тело охватила слабость, какая-то безмерно приятная нега. Ви-димо, много потеряно крови. В изнеможении откинулся головой на Мишкину почтовую сумку и погрузился в полусон, полудрёму. Вроде и не спал, а видел всё, будто со стороны, словно происходило не со мной. Смутно помню, подхо-дил капитан, ротный командир. Справился обо мне, о моём самочувствии. Я что-то отвечал. Подходили и ребята, но всё это смутно, смутно.
Потом прилетел вертолёт. Бородатый врач, закатав рукав, уколол в руку. На меня напала апатия, и улетел я далеко-далеко, туда, где хорошо, тепло и ни чего не болит. Не слышал, как переложили на носилки, тащили в вертушку. Пришёл в себя в пересыльном госпитале на операционном столе и опять от бо-ли. У меня собирались удалять осколки, обрабатывать раны.
- С наркозом, - устало, улыбаясь, спросил хирург.
- Делайте, как лучше.
- Как лучше? Ну, тогда держись, парень. Наденьте ремни и налейте стакан спирта.
Налили. Пока обрабатывали раны, брили волосы на голове и на ногах, меня развезло, боль притупилась.
- Ну, держись, солдатик, - сурово произнёс доктор, пристёгивая ремешки.
И началось. Сколько буду жить на белом свете, столько буду помнить. Не-что, страшно раскалённое, впилось в мою ногу и начало проворачивать внутри, причиняя жуткую, невыносимую боль. Боль была всюду, впивалась в мозг, в сердце, в печень. Не найти ни одного местечка в организме, куда бы она не про-никла. Хотелось орать, визжать, выть серым волком. В глазах кроваво-красные языки пламени. Временами они гасли, затем разгорались вновь и вновь. Хорошо, что был привязан, иначе хирург сильно бы пострадал. Потом до моего мятуще-гося сознания продрался голос доктора. Он доносился приглушённо, будто из-далека.
- Терпи, парень, стисни зубы, терпи и слушай, буду рассказывать, что де-лаю. Значит так, ранение не сквозное, проникающее. Кость цела, но есть три ос-колка от неё, осколок отщепил. Теперь должен быть главный виновник, осколок мины. Поищем.
И опять, проникшая в тело сталь, зашевелилась во мне. Боль вспыхнула с новой силой.
- Как же так, нет его, не может быть. Украли по дороге, что ли. Хотя, стоп, вот оно как. Давно я такого не видывал, ах басурманы, снова пустили в ход пла-стиковые мины. Это, малыш, для того, чтобы рентген не обнаружил. Но ведь конвенция... Так, с одной ногой готово. Обрабатываем рану, шьём. Всё, с левой разобрались, более-менее подремонтировали, ни чего страшного не наблюдаю. Я завтра верну осколочек, можешь подавать иск в международный суд в Гааге, - сказав такое, хирург ухмыльнулся - вот только знать бы на кого. Так, зашивать кончили. Принимайте работу, сударь. Девочки, перерыв. Передохни немного и ты, пойду, перекурю, примемся за вторую твою заднюю конечность.
- Слушай, доктор, - расцепив, ноющие от напряжения челюсти, выдохнул я - не тяни, больно. Надо быстрее заканчивать, не то не выдержу, чокнусь. Давай и мне сигарету.
- Тебе курить? Сюда в операционную? Такого ещё не было. Так ведь не положено.
- На то, что не положено давным-давно ... положили.
- А ведь ты прав, салага, пожалуй выдам в награду за терпение сигарету, пусть будет премия.
- Ладно, салага, так салага, чёрт с тобой, давай закурим.
- А как же сёстры? Что скажут сестрички?
- Да чего они могут сказать?
- И то, верно, - хирург задумался - девочки, мои девочки. На войне, как на войне.
Доктор щёлкнул портсигаром, выудил папиросу, прикурил и сунул мне в рот крепчайшую, но душистую "Беломорину".
- Погоди, руку освобожу.
Я затянулся полной грудью, закашлялся. Приятно закружилась голова.
- Что, продирает? Настоящий, питерский.
Выпустив облако сизого дыма, доктор спросил.
- Послушай, тебя, как зовут?
- Сергей.
- И сколько тебе лет?
- Девятнадцать.
- Родом откуда?
- Да какая разница? Нас тут режут, не пересчитать. И, что, все адреса ос-тавляют?
- А всё-таки.
- Из России я, русский.
- Эх, ребятки, ребятки. Смотрю со стороны. Гонят вас стадами на убой. Вот, взять хотя бы тебя. Молод, физически здоров, мышечное строение ярко выражено. Кожные покровы чисты. Волосы светлые, даже, глаза голубые. Ти-пичный представитель славянского племени. И тебя загнали на эту скотобойню. Не говорю персонально, обобщаю. Действительно, много вашего брата на стол, под мой скальпель угодило. Определённо могу сказать, мало встречается бойцов других национальностей, в основном россияне. Из России преобладают Рязан-ские, Смоленские да Псковские. Что интересно, всего несколько раз встречал сыновей Израилевых, хотя в России их, пруд пруди. Не поверишь, сколько через мои руки прошло вашего брата. Ведь я начинал ещё во Вьетнаме мед братом.
Я лежал, развесив уши, что называется, ошарашенный словами доктора. Впервые слышал такие откровенные речи. Вот это да!
Увидев, в какое смущение привели меня разговоры, он затушил окурок и сказал.
- Ладно, болтовни на сегодня хватит, не буду разводить пропаганду. Да-вай, друг, привязываться, пора. Ещё спирту хочешь?
- Нет, - отвечал я - потом, после операции.
- А то прими для храбрости, легче будет. Я принёс. Крепись.
Доктор подошёл к шкафу, открыл стеклянную дверку, нацедил в мензурку из колбы граммов пятьдесят прозрачной жидкости, одним глотком осушил, вы-пустив воздух, закусил, вытер рукавом халата мокрые губы и приступил к своей жестокой, но гуманной работе.
У меня, от таких разговоров, противоречивые мысли роились в мозгу. Как же так, ведь меня с горы в расположение части на своих плечах нёс армянин Ар-тём и не бросил, хоть и не легко было тащить, и расстояние приличное, не мень-ше десяти километров. Не могут слова доктора быть правдой, тут что-то не так, не соответствует действительности. Много парней других национальностей слу-жили в нашей роте, нормально служили, на них можно положиться в экстре-мальных ситуациях. Выводов ни каких не сделал, не до того было, отложил об-думывание фактов на более благоприятные времена, которые появятся, впереди долгое блуждание по госпиталям. А сейчас решил прислушаться к совету докто-ра.
- Доктор, наливай, может ты и прав, легче переносить боль.
- Без проблем, - улыбнувшись, он налил
Пришли сестрички, и всё началось по новому кругу. Скальпель, пинцет, зажим. И боль, боль, боль. До потери сознания, до умопомрачения. Тут мой ор-ганизм не выдержал, выдохся и потерял сознание. Говорят, произошёл болевой шок. Вторая рана оказалась гораздо сложнее. Более крупный осколок раздробил кость, её пришлось складывать из кусочков. Мягким тканям сильно досталось. Операция длилась более двух часов, затем переливание крови и в палату на но-силках.
Проснулся утром, точнее около полудня. Показалось, кто-то стоит рядом, трясёт за плечо, просыпайся, мол, пора вставать. На самом деле совсем другое. Меня трясло, как отбойный молоток. Зуб на зуб не попадал. Огляделся. В бре-зентовой палатке, кроме меня, находились ещё два человека. Один спал или на-ходился в бессознательном состоянии, второй наблюдал за моим пробуждением. Его глаза поблескивали в полумраке палаточного пространства. Заметив, что я проснулся, он приветливо сказал.
- Здорово. Смотри, как тебя трясёт, будто пацаны грушу в колхозном саду.
Мне он не понравился сразу, даже тем, как звучал голос, но всё-таки отве-тил на приветствие.
- Здорово, - я поразился слабости своего голоса, произношению с заикани-ем.
- Холодно? - спросил сосед - может одеяло организовать?
- Нет, не надо.
Он встал с кровати, вышел из палатки. Второй раненый, располагавшийся через кровать от моей, слабо простонал несколько раз пить и затих.
Ни с того, ни с сего стало тревожно и грустно. Вот так и помрёшь в темно-те, ни кому не нужным. Ни кто и не вспомнит. От таких дурных рассуждений те-ло покрылось мурашками, не приятное ощущение. Однако через некоторое вре-мя, настроение исправилось в лучшую сторону. Пришли медицинские сёстры и мой собеседник.
- Ну, здравствуй, "герой", - сказала девушка, присаживаясь на краешек кровати. - Ни чего, если сяду.
- Пожалуйста.
- Не болит?
- Терпимо.
- Кузин, обратилась сестра к добровольному помощнику - открой полог. Дай посмотреть на новенького.
Тот откинул входную дверь в сторону, в палатку ворвался поток света, по-казалось, даже дышать легче стало. Давно бы так. На краю моей постели сидела симпатичная медичка, такая, какими я их себе представлял, девчонка, лет семна-дцати-восемнадцати на вид. На носу веснушки. Светлые волосы стянуты сзади в пучок. На голове чепчик, наподобие поварского колпака, но поменьше.
- В-в-вот так встреча! - заикаясь, проговорил я. - Д-давай знакомиться, - протянул ей руку.
- Лида, -, в ответ она пожала мою ладонь, смутившись.
- Я -й-й йя ...
- Да, знаю, ты Сергей. Присутствовала вчера на операции, ассистировала. Такого ещё не было, чтобы без наркоза три с лишним часа мучиться. Все дев-чонки наши балдеют. Молодец, восхищаюсь. Не то, что некоторые.
Лида уничижительно глянула на Кузина. Сосед, добровольный помощник, покраснел и быстро вышел.
- Л-л-лида, п-п-почему т-трясёт?
- Так бывает, когда на станции переливания крови, немного не по группе дадут. Ни чего страшного, не смертельно, обычно проходит.
Хотел было спросить, бывает, что не проходит. Она, видимо интуитивно, поняла мой вопрос и рассмеялась красивым, грудным смехом.
- Пройдёт, пройдёт. Вот, сейчас принесу аспирин и снотворное, попьешь, поспишь, и всё пройдёт, как рукой снимет. В твоём положении, хорошо бы мо-лочка парного или вина красного, отлично в таких случаях помогает. Хотя, на-счёт молока, можно попробовать. Но это позже, вечером. Полежи спокойно, я схожу за лекарствами. Да, доктор наш, Владимир Петрович, тобой доволен. Крепкий, говорит, парень, настоящий ...
С этими словами она вышла из палатки. Минуту спустя, появился Кузин, молча уселся на кровать.
- Ч-ч-чего молчишь, - поинтересовался я - д-д-давай знакомиться.
- Николай, - уныло пробормотал он.
- Ч-ч-что с т-тобой с-случилось, К-к-коля?
- Снайпер достал, подлюга. Бежал с донесением от начальника штаба к ко-мандиру полка. Не знаю, как он меня заметил за речкой у белых камней. Попал в руку, ранил.
Вернулась Лида, принесла снадобья.
- Вот и я. А вы, ефрейтор Кузин, выйдите вон, покиньте помещение. Буду делать больному процедуры. Быстро.
Кузин опрометью бросился из палатки.
- За что такая немилость?
- Это подлец из штабных, на посылках. Все мы тут рядом, на виду друг у друга. Госпиталь неподалеку от штаба, поэтому многое знаем, кто есть кто. Здесь у нас, когда идут боевые действия, много крови. Бывает, сутками не спим. В общем, кошмар, на износ жизнь идёт. А этот кобель, вырядится в ПШ (полу-шерстяная, элитная форма одежды, недоступная рядовому составу), бродит, везде нос суёт. Потом стучит, закладывает начальнику штаба всё и обо всех. Один раз весной был у девчонки-сестрички Таиски день рождения, девятнадцать стукнуло. Ну и решили по человечески отметить дату, поздравить подругу. Ве-ришь, не успели за стол сесть, бежит гарнизонный патруль. Через время, тайное всегда становится явным, выясняется, его рук дело. Но самое страшное событие, хочешь, расскажу?
- Хочу.
- Прибыла к нам девочка после мед училища, сама из Воронежа. Моло-денькая, красивая, открытка с праздником 8-е Марта. Глаз не отвести. Воен-фельдшер по образованию, Галя её звали. Сразу половина штабных кинулась за нею ухаживать: и холостые, и женатые - от санитара до полковника. Но она мо-лодец, сама себя хорошо держала. Со всеми ровные, нормальные отношения. Ни кто, ни чего плохого сказать не мог. Не знаю как, но этот прохвост, ефрейтор Кузин, смог добиться её расположения. Гуляли под луной и всё такое, сам зна-ешь, дело молодое. Влюбилась девчонка. Переживала. Когда не приходил, места не находила. Виду, конечно, старалась не подавать. Но все всё видят, понимают. И что ты думаешь? Проходит два месяца, результат - беременна. Притихла, ушла в себя, молчит, ни кому ни слова. Но от нас, от баб не скроешь, невозможно. А этот гад ходит гоголем, сапоги офицерские раздобыл. Решили с ней поговорить, но разговора не получилось. Осунулась, синяки под глазами, плачет по ночам, сердешная. Жалко её. Кузин, скотина, важный стал, самодовольный. Ребята из штаба рассказывали, как он хвастал, что-то про позы всякие, про рот и пароход фантазировал, скотина. Ещё через месяц уехала наша девочка домой. Уволилась, собрала чемоданчик и ушла потихонечку, на рассвете, вся в слезах. Ребята, как узнали, Галя ушла, морду Кузину набили. Хорошо, видно, дали, в казарму ноче-вать перестал ходить. Мы с девчатами хотели "тёмную" заделать. Убили б, кобе-лину. Так он, видишь, что устроил. Думаешь, его, правда, снайпер ранил? Ни кто, ни когда в это не поверит. После снайперской пули раны такими не бывают. Насмотрелись мы на всякие попадания. Обмотал, сволочь, портянкой ствол ав-томата, что бы пороховой гари не осталось, поднял левую руку и выстрелил в мягкие ткани выше локтя. Вот и вся недолга. "Герой", получивший ранение, за-щищая честь и достоинство горячо любимой Родины. Бери и, прямо сейчас представляй к правительственной награде.
Лида говорила с таким жаром, с такой ненавистью, откуда такое у совсем юной женщины, сразу видно, наболело. Сжав пухленькие пальчики в кулак, она продолжала.
- Теперь ходит, самолёт ждёт. Думает, его отправят на большую землю в стационарный госпиталь. Пусть ждёт, не дождётся. Сегодня Светлана Владими-ровна (старшая сестра) делала ему перевязку. Рана, говорит, рубцуется. Нор-мальному человеку можно пластырем залепить, пусть дышит, так она из него чу-чело изобразила, бинтов извела тьму-тьмущую. Да ещё и примотала руку к туло-вищу, как тяжелораненому. Пусть походит, попарится, потешит надежду на от-лёт. Полетит он у нас. Петрович сказал, ещё денька два-три и рана совсем затя-нется, назначит ему лечебную гимнастику, с метлой вокруг госпиталя.
Девушка прыснула со смеху. Видно, такой вариант ей нравился.
- Правильно, - сказала она - ходил писаным красавцем, соколом. Теперь все смеяться будут, баба яга с метлой.
Девушка весело рассмеялась. Отчётливо бросилось в глаза, как она ещё молода, свежа, красива, совсем девчоночка. В такую можно влюбиться до поте-ри пульса, забыв обо всём на свете. Нет в ней пока совершенно ни чего от утом-лённых, пресыщенных жизнью женщин. Привлекает Лида прямотой характера, смелостью суждений. Вероятно, почувствовав повышенный к себе интерес, засо-биралась.
-Ой, заболталась, пора. Вот, - она протянула таблетки - пей и спи. Твоя главная задача, есть и спать. До вечера трясучка пройдёт. Самолёт прилетит, и сонного загрузим. Хотя, вряд ли, не станут из-за двух человек борт сажать. Да и не стоит, Сергей, спешить туда, в эти стационарные госпитали. Успеешь. Там ду-хота, одни запахи карболки с касторкой, чего стоят. Знаю, проходила практику. На свежем воздухе больные быстрее поправляются.
Лида пристально посмотрела на меня, улыбнулась и вышла. Через не-сколько минут я уже спал, забылся тяжёлым сном больного, совершенно разби-того человека, глубоко и без сновидений.
Проснулся поздно, уже стемнело. Так и лежал с открытыми глазами. Нудно ныли раненые ноги. Под бинтами на голове происходили свои, самостоятельные процессы. Самое главное, не трясло, слегка так, потряхивало, не сильно. Немно-го знобило, как при ОРЗ, когда поднимается температура, не более того. Живём. Прислушался. Рядом, в темноте, дышал человек.
- Николай, - позвал я. Тишина - Кузин, ты живой, - в ответ ни слова. - Я же чувствую, ты не спишь, включи свет.
Кузин, молча встал, сделал несколько шагов и в палатке, под брезентовым потолком, вспыхнули сразу несколько лампочек Ильича тусклым светом. Тишина и уныние царили здесь. Насчитал двадцать кроватей, двадцать крохотных тумбо-чек из пластмассы. Между ними узкий проход, вот и всё убранство помещения с брезентовыми стенами. Раненых приносят и уносят, в некоторых случаях они уходят сами. Постоянную прописку получили здесь горе и боль со страданиями. Кузин вернулся к кровати, лёг неуклюже. Он действительно перемотан бинтами с ног до головы.
Моя кровать первая в ряду, противоположному входу, через одну распо-лагался Кузин, ещё через одну, парнишка, стонавший днём, просивший пить. Те-перь он лежал молча, откинувшись навзничь. Не знаю, спал он или нет, но не стонал.
- Санитарный вертолёт сегодня был, Николай? - спросил я у Кузина. В от-вет тишина. - Молчишь, ну и чёрт с тобой, молчи.
- Был вертолёт, - проговорил парнишка, третий обитатель палатки, слабым голосом. - Сел, посидел, минут десять, и улетел сразу. Может ни кого и не при-везли.
- Слушай, зовут тебя как?
- Олег.
- Что с тебя сюда привело?
- На мине подорвались втроём. Один я в живых остался. Неизвестно, дове-зут или не довезут до стационара. Осколочное в живот. Вот сейчас накачали обезболивающими, пока полегчало, но пройдёт полтора-два часа, начнётся. Я здесь уже третьи сутки, изучил расписание посещений боли наизусть. Эх, заку-рить бы, мечтательно произнёс он, пока не началось.
- Нет у меня курева, Олег. Подожди-ка.
- Коля, найди, пожалуйста, сигарету, а лучше по одной всем, тут и поку-рим, куда нам идти?
Кузин встал, достал из тумбочки пачку "Явы", столичного исполнения, прикурил сигарету, передал Олегу. Тот благодарно принял.
- Спасибо, Коля.
- Не за что, друзья прислали. И тебе? - обратился он ко мне.
- Да.
- Прикурить?
- Если можно.
- Можно, не можно, нужно.
Николай передал дымящуюся сигарету. Я с удовольствием затянулся. На самом деле, едва не стошнило, на голодный желудок.
- Мужики, где пожрать раздобыть, двое суток ни чего не ел, - поинтересо-вался я.
- Ужин был. А так, если хочешь, вот. - Кузин достал из тумбочки кулёк с пряниками, протянул один.
Господи, как давно я ни то, чтобы ел, не видел таких деликатесов. Взял из рук пряник, нетерпеливо надкусил. Пряник, с глянцевой поверхностью, с тёмным тестом внутри, так и таял во рту.
- Какое блаженство. Спасибо, Колька, это просто класс. Молочка бы к не-му, - мечтательно добавил я.
- Молочка нет. А вот это могу предложить, - из той же тумбочки появи-лась, в защитного цвета чехле, солдатская фляжка.
- Нет, нет, хватит с меня. Так недолго закоренелым алкоголиком стать. От-куда его столько? Спиротзаводы здесь, что ли? Нам в роте выдавали только то-гда, когда на позиции идём, да и то из расчёта сто граммов в сутки на брата.
- Здесь этого добра хватает. Примешь? - обратился Кузин к Олегу.
- Что ты, и так из пипетки кормят. Если глотнуть, внутри все кишки пого-рят. Три дня назад я бы твою баклажку завалил и глазом не моргнул. Олег тяже-ло вздохнул и отвернул голову.
- Ну и чёрт с вами, не хотите, как хотите, дело хозяйское, - произнёс Кузин и выпил несколько глотков, прямо из горлышка, поморщился.
- Сергей, может, потянешь, не спирт, водка.
Я отказался наотрез.
- Что, свет тушим или как? - Кузин взглянул на часы. Без четверти одинна-дцать, детское время вышло, буду спать.
- Пусть горит, не так муторно. Когда лежишь в темноте, не спишь ещё ху-же.
- Да мне всё равно, что со светом, что без светы, - похабно ухмыльнулся ефрейтор, увалился на кровать.
Предстояла долгая бессонная ночь, выспался за день, теперь кукуй.
Минут через десять пришла Лида, принесла пластмассовую бутылку с мо-локом. - Вот, - сказала она - как обещала. Местные принесли. Нас уважают - ме-дицина. - Присаживаться на мою постель при ребятах, без подруг, она, видимо, не решилась.
- Лида присаживайся. Олегу можно? - спросил я.
- Можно, если осторожно. Где кружка?
- Не знаю, зондом кормят, - ответил Олег.
- Должна быть. В каждой тумбочке кружка и ложка, сама комплектовала. И у тебя нет? - обратилась девушка ко мне.
- Я не знаю, не питался в госпитале ещё ни разу. Проспал и завтрак, и обед, и ужин, всё проспал. И ещё, Лида, нельзя ли раздобыть хоть маленький кусочек хлеба. - Улыбаясь, показал на пальцах, каким должен быть кусочек.
- О, господи, какая дура, и не подумала. Извини, сейчас организуем. Так, ефрейтор Кузин, проснулся, бегом на кухню. Скажешь, Лидия Фёдоровна про-сила собрать командированному поужинать.
- Не пойду, - упрямо ответил тот.
- Это почему?
- Не пойду, и всё тут. Нужно, сама иди.
- Ефрейтор Кузин, приказываю Вам. Исполнение проверю. Даю Вам десять минут. Время пошло. Действуйте.
Кузин, нехотя, поднялся, побрёл к выходу.
- Веселее, ефрейтор, - командирским, уверенным голосом подбодрила Ли-да. Время идёт.
Я смотрел на девушку с изумлением.
- Ни чего себе, - восхитился Олег, когда Кузин вышел за пределы палатки.
Лида громко расхохоталась.
- Послушай, кто же ты есть на самом деле, Лидия Фёдоровна? - не пере-ставая удивляться, осведомился я.
- Лейтенант медицинской службы, военфельдшер Звягинцева Лидия Фёдо-ровна. Прошу любить и жаловать.
Не знаю, как Олег, лично я лежал не в силах промолвить слово. Вот тебе и веснушки на носу. Все представления о медицине и её работниках переверну-лись.
- Сейчас, мальчики, налью молока, - Лида достала из тумбочки кружки. Налила одну полную и две на половину. - Олег, тебе половину, больше, пожалуй, не стоит с таким ранением. И мне половинку. Тебе, Сергей, как голодающему, полную. - Не давая вставить словечко, произнесла тост. - Давайте чокнемся, ре-бята, по нашему русскому обычаю, чтобы не было горя и поскорее эта несчаст-ная война кончалась. Господи, сколько крови. Тут рожать пора, а я всё воюю и воюю.
Лида отнесла Олегу молоко, стукнулась с ним кружками.
- Только, сразу всё не пей, по глоточку. Договорились?
Вернулась, присела на краешек кровати, передала кружку, и мы стали мол-ча пить молоко. Безмолвие в палате длилось не долго. Первой не выдержала Ли-да.
- Ага, примолкли, неужели испугались? Какой я вам офицер? Просто по окончании мед техникума всем присваивают звания, вот и меня произвели. А то, что подлеца на место поставила, считаю, правильно сделала. Подлец, он и есть подлец. Послушай, Сергей, может спирту организовать? Ведь ты пил вчера с Петровичем, и до операции и в перерыве.
- Пил.
- И курил на операционном столе.
- Курил, ну и что? Он рассказывал?
- Нет, мы со Светкой, старшей операционной сестрой, в соседней комнате подслушивали. Дурачок, две операции без наркоза, считай, и не пикнуть, не за-стонать. Это как же терпеть надо? Тут Петрович, недавно, одному полковнику, под местным наркозом, осколок из заднего места вынимал пинцетом. Полковник визжал, как свинья недорезанная. Честное слово, стыдно было за его задницу. Мужику так орать. Ну, так принести чистого, медицинского. Граммов двести мо-гу.
- Нет, не надо, Лида, спасибо. Ты мне лучше объясни, что он там про на-циональности толковал. Пьян был, так ни чего и не понял. По-моему, бред.
- Вот ты о чём. Понимаешь, как бы попроще? - Лида помолчала - Хорошо, слушай. Режем, в основном, белобрысых, да тех, у кого нос картошкой. Братья наши меньшие под нож ложатся очень редко. - Вот тебе сейчас сколько?
- Девятнадцать, скоро двадцать, если доживу.
- Ни куда не денешься, доживёшь. Слушай внимательно. Мы ровесники, значит должны понять друг друга.
- Лида, в чём суть?
- Хорошо, рыжие, с голубыми глазами, могут скоро закончиться. Останут-ся горбатые носы, да чёрные волосы. Понял? Вы, придурки, под пули так и лезе-те, на мины прёте напролом. Разве не так?
Я неопределённо пожал плечами.
- Верно, чего там. Потом мы, медицина, режем, сшиваем, складываем по кусочкам, но не всем удаётся выжить. И вас от этого больше не становится. Ура-зумел?
- Да, философия, - пробормотал Олег.
- Слушай, всё скажу, как понимаю. - Лида явно заводилась. - Смотри, вам по девятнадцать-двадцать лет, пацаны. Воюете против взрослых людей, защи-щающих свою землю, свой дом. А вы кто? Кто ты есть? Думал, хоть раз? Сала-бон, твоё имя.
- Лида ...
- Не перебивай, у самой точно такой же ... - девушка задумалась на мгно-венье, потом глянула, мороз по коже пошёл, добавила с сожалением в голосе, - Был.
- Как был?
- А вот так. Был и нет, будто и не было. Пригнали сюда силой. Не смог от-купиться, денег не хватило. Понятно? Они ни когда не водились в твоём дыря-вом кармане. Заболеть даже не смог вовремя, закосить. Так сиди не геройствуй, высунешься, сразу получишь пулю. Хорошо, если наповал, иначе одна дорога, к медикам. А у медиков, бабушка надвое сказала. Одному богу известно, соберём или нет. - Лида несколько минут помолчала, успокаиваясь. - Вчера читала Сер-гей, твоё личное дело. Ты ведь из Краснодара?
- Да.
- Из самого города?
- Верно.
- Я из Ростова сама, Ростсельмаш, слышал.
- Слышал, конечно.
- Был парень, Андрей. Я училась, его призвали. Как он отслужит, собира-лись сразу пожениться. Вся округа, друзья и родственники нас так и называли, жених и невеста, родители были не против. Мама повторяла, вот закончит Лиду-ся техникум, бери её Андрей. Хорошая будет жена. Да и ты нам нравишься. Отец, года два, как называл Андрея - зятёк. Он, Андрюха, нормальный парень, но такой же дурак, как ты, один к одному. Уверена, выдержал бы без наркоза. По крайней мере, за спины других не прятался ни когда. Так вот, убили его здесь, в этих горах, - Лида умолкла. По щекам её катились слёзы.
Чувствовалось, вот-вот не выдержит, разрыдается. Всхлипывая, сдерживая рыдания, девушка продолжала.
- Я, как увидела Андрюшку в цинковом гробу, что-то оборвалось в груди. Сразу поняла, не жить мне на белом свете без него. Обидно. Рыдала днём и но-чью, сутками напролёт. Но слезами горю не поможешь, решила, окончу техни-кум, пойду в армию служить. Не возьмут, пойду в монастырь. Не знаю, на горе мне, или на беду, в техникуме, именно в то время, объявились военные. Вербо-вали студентов фельдшерами в войска. Тем, кто соглашался, обеспечивали дос-рочное окончание обучения с присвоением звания и забирали в армию. Вот я и записалась, с надеждой, поеду лечить людей туда, где воевал Андрей. Надо от-дать должное военным, золотых гор они не сулили, но обещанное выполнили. Через неделю получила диплом и лейтенантские погоны. Дома, конечно, ни кто, ни чего не знал, даже не догадывались. Можешь представить, что говорилось дома, когда пришла повестка из военкомата.
- Представляю.
- Отговаривали всей семьёй, мама в обморок падала. Приводили множест-во примеров. Старший брат додумался сказать, таких Андреев ещё ...За это схлопотал от меня такую пощёчину, щека горела. Но я твёрдо стояла на своём, поеду туда, уде погиб суженый. Тогда отец, глядя на происходящее, успокоил семейный совет. Не трогайте, пусть едет. Видно на роду написано, судьба у неё такая. Понимать надо. Все сразу притихли, уважают в семье отца, только мама всё плакала и плакала. Собрала утром вещички, в военкомат отец отвёз на ма-шине. Обнялись на прощание. "Не поминай лихом, батя". И ушла за железные, ржавые ворота. Как только шагнула за них, окончилось детство, прошла, проле-тела юность. Всё осталось за бетонным забором. Начиналась новая жизнь. Доро-га до Тулы, вернее, Донское, слышал?
- Конечно, нет. Показательная гвардейская дивизия ВДВ. А я, думаешь, от-куда прилетел? Сто шестая дивизия.
- Верно, нас там приодели, приобули, распределили и вот, ровно через ме-сяц, я здесь. Напросилась таки, куда хотела. Можно было попасть и на север, и на дальний восток. В Московском военном округе можно было остаться.
- Жалеешь, наверное?
- Нет, ни сколько, именно сюда и хотела. Ради Андрея, ради его памяти, - Лида задумалась, слезинки вновь блеснули в голубых глазах. - Ох, Серёжа, то, что я увидела здесь, оказалось страшнее самых страшных предположений и ожиданий. Окружной эвакогоспиталь, это ад кромешный на земле. Это кровь, горе, слёзы, не приведи господи. Сегодня тихо. Но если, где-то начинается, всех доставляют сюда - раненых, контуженных, трупы на освидетельствование. Потом мы распределяем по стационарам всей страны. В Краснодар не слышала, но в Ростов, домой, долетают. Присылали письма ребята. Боже мой, звучит как, "го-род Ростов-на-Дону", "Берег Дона, ветка клёна". Особенные названия. Праздник, песня. А здесь? - воспрянувшая было воспоминаниями, Лида, вновь сникла. - Не легко приходится на чужбине, тем более в таких скотских условиях, женщине.
- Здесь совершенно другая жизнь, Серёжа, да какая жизнь? Жалкое суще-ствование. От рассвета до заката, день и ночь, сутки прочь. Дни и ночи совер-шенно одинаковы. Они похожи друг на дружку, словно братья с сёстрами, близ-нецами. Меняются времена года, больше ни чего не изменяется в своей моно-тонности. Серёжа, дембель тебе когда?
- Скоро, Лида, совсем скоро, в ноябре. Не долго ждать осталось, а тут, ви-дишь... Наверное, и подлечить не успеют. Не придётся дома на костылях скакать, как думаешь?
- Ни чего, не переживай, главное жив. Знаешь, с запасного аэродрома, раз в неделю вылетает борт с грузом за номером двести. Представляешь себе, что такое груз двести?
- Да знаю. Я полечу под номером триста, ран больной.
- Правильно, номер триста, нормально, улетишь с надеждой. А вот двести. Была один раз, грузили самолёт, больше не хочу. Там, за колючей проволокой, вагоны-рефрижераторы, в них солдатики охлаждённые хранятся.
Сказав такое, примолкла, молчали и мы с Олегом. Прошло некоторое вре-мя, девушка словно встрепенулась, прервав раздумья, продолжала.
- Вот, уже скоро год, как я на службе, положен отпуск. Но домой не поеду, не хочу. Да и чего ради? Смотреть, как пьяный брат по выходным лупит жену почём зря. В будни не пьёт, работа у него, коллектив. Он руководитель. Нужно по утрам выглядеть надлежащим образом. Зато по выходным, отрывается, всем жарко. Навёрстывает упущенное. Мать, недавно, письмо прислала. Как было, так и осталось, и всё на глазах родителей. Отец сдаёт. Жалко его, не молодой уже человек, сто болячек, а тут братец, со своими разгулами, добьёт старика...
Лида помолчала, печально опустив голову. Глубоко вздохнула и обрати-лась ко мне.
- Ты знаешь, Серёжа, ведь я выпиваю. Здесь научилась. Насмотрюсь за двенадцать часов горя и боли, тошно становится, после смены напьюсь до чёр-тиков. Лежу и плачу, реву, как корова. Жалко Андрея и себя жалко. Уже девят-надцать исполнилось, а вспомнить не чего. Говорить стыдно, но тебе скажу. Не знаю, поймёшь или не поймёшь? Только, пожалуйста, не смейся. Впрочем, как хочешь, теперь всё равно. Решилась, надо говорить. Поделюсь, может легче ста-нет. Была, не была. Очень, Серёжа, ты на Андрюшку похож. Надеюсь, не подлец. В свои девятнадцать, ещё ни разу в жизни не была ни с одним мужчиной. Анд-рейка не стал трогать до свадьбы, всё по-человечески хотел, дурачок.
Тут, долго сдерживаемые, слёзы в два ручья хлынули из глаз девушки. Не-громкие всхлипывания перешли, в точно такие, негромкие, рыдания. Она сидела на краешке кровати и плакала, свесив голову на грудь. Глаза и нос покраснели, припухли. Слёзы катились по щекам крупными каплями, падали на белоснежный халат, оставляя на нём влажные пятна. Я растерялся, не зная, как поступить. Жалко девушку. Хотелось её утешить. Нет ни чего страшнее, плачущей женщи-ны, чувствуешь себя виноватым, не знаешь, что делать. А она всё плакала. Я, бе-режно, взял её тёплую ладошку в свою, огрубевшую солдатскую ладонь, покры-тую мозолями и ссадинами, начал уговаривать рыдающую в ночи.
- Ну-ну, Лида, не надо. - Слова, как назло, не складывались в предложения, будто разбежались. - Не надо, не плачь, чего теперь плакать. Успокойся, ведь ты сильный, очень сильный человек. Пройдёт, всё пройдёт, всякое в жизни случает-ся, - бездарно-глупо и бессвязно бормотал, не понятный даже самому себе, на-бор слов. - Не надо, плакать, успокойся, не плачь. Ты ещё совсем молоденькая, почти девочка. Посмотри, красивая. Встретишь достойного человека, всё нала-дится...
- Да? - произнесла она с вопросительной интонацией, подняла на меня ог-ромные, синие, полные слёз, глаза - Ходят тут кругами воздыхатели из штаба, медики, лётчики. Предлагают руку и сердце, есть такие, гадости предлагают за деньги. Ненавижу, всех ненавижу. Блудят, маслеными глазами зыркают, хвосты распускают, кавалеров из себя строят. А посмотришь, на самом деле, слизняк, слизняком. Случись чего, забьются в щели и сидят там, пока солнце не зайдёт, света боятся, шкуру спасают. Так и в жизни, засели в штабах при должностях, или командуют на расстоянии, гонят вас, солдат, под пули.
- Нет, почему? Вот у нас...
- Так то у вас. Все нормальные мужики давно женаты, детьми обзавелись. Возьми наш, Владимир Петрович, здесь в него все перевлюблялись, с ума схо-дят...
- И ты туда? - неожиданно для себя, спросил я
Лида опустила глаза и чуть зарделась.
Ага, вот оно в чём дело, подумал про себя, давай, давай.
- Так вот, Петрович говорит: "Нет, не могу я распускать себя. У меня дома жена, дети. Это будет предательством по отношению к близким". Я бы за ним на край света. Таких больше нет.
- Лида, тебе по возрасту больше подходит, солдату в жёны. Как насчёт солдата?
- А что солдат? Привезём, прооперируем, перевяжем. День, другой, на са-молёт и поминай, как звали. Борт под номером "х" на старт.
- А как же Андрей?
- Сергей, ты Андрея не трогай, не надо.
- Слушай сюда, Лидуся. Ты глупая ростовская девчонка. Нахваталась чёрте чего и болтаешь языком. В девятнадцать из себя страдалицу строит. И Владимир Петрович у тебя ненормальный. Информация к размышлению: после подрыва на мине армянин на себе вынес, татарин отход прикрывал, водки обезболивающей русский наливал. Не бросили в беде. Выходит, интернационалу, жизнью обязан. Разве не так? Думаю и теперь, ребята многих национальностей за меня пережи-вают. И в углу траншеи, когда люди в атаку идут, отсиживаться не могу. Как го-воришь? - Не высовывайся. Не научился. Буду бежать вместе со всеми, орать "Ура". И мы победим, обязательно победим. Понятно. Всем смертям назло. По-глядите на неё. Втюрилась в своего Владимира Петровича и чешет по нему, как по нотам, цитирует, попугай попугаем. Кстати, доктору огромный привет и наи-лучшие пожелания. И передай, женщин обижать не стоит, они живые люди, нужно уделять внимание. Всё, можешь идти спать. Отдыхать буду.
- Погоди, Сергей, не спеши, не прогоняй, дай спросить.
- Чего ещё? - произнёс, нарочито грубо.
- Серёжа хотела узнать, - девушка замялась.
- Говори, Лидуся.
- Не надо со мной так, Серёжа. Лучше скажи, есть у тебя девушка?
- Есть, как не быть. Наташа зовут.
- Ждет, наверное?
- Похоже. А там...
- Красивая?
- Ничего.
- Не пойму, как это ничего? Ничего - это ни чего. Пустота.
- Ничего, Лида, означает очень красивая.
- Конечно, мужики все одинаковы, боитесь похвалить. Почему?
- Боимся сглазить.
- Любишь?
- Обожаю, она мне детей рожать будет. От нелюбимой не хочу.
- Хорошо, уже о детях думаешь. Мы с Андреем тоже... - Она вдруг замол-чала, оборвав фразу на полуслове. Глаза вновь оказались на мокром месте.
- Лида, ну не надо, опять? Успокойся, хорошая. Будет, всё ещё будет у те-бя. Обязательно, вот посмотришь, дай время.
- Хорошее сочетание, Серёжа и Наташа - глотая слёзы, констатировала Лида - Будете счастливы, вот мои вещие слова.
- Спасибо, Лида, постараемся. От всей души желаю тебе того же.
- Послушай, Сергей, что ещё скажу. Сколько здесь на службе нахожусь, та-кого, раненного придурка, первый раз встречаю.
- Ну вот, опять в дураки попал, неужели похож?
- Похож? - девушка задумалась. - Похож на Андрейку моего или он на те-бя, не поймёшь. Одинаковы. Давай помянем, а? С тобой хочу выпить. Пусть земля ему будет пухом. Может и встретимся...
- Не болтай. Хорошо, неси. За хорошего человека всегда можно выпить.
Просветлевшая Лида вышла.
- Ну, вы даёте, Серёга. А знаешь, два сапога пара. Ох, и семейка получи-лась бы. Девчонка какая, огонь, высказал своё мнение Олег, скромно молчавший во время разговора.
- Ты мою девочку не видел. Наташа давно бы глаза выцарапала, не оба, так один, точно...
В это время в палатку вошёл Кузин. Под мышкой здоровой руки свёрток, в самой руке зажата пластиковая бутылка, наполненная розовой жидкостью. Он выложил на тумбочку свёрток, поставил бутылку.
- Тебе, Сергей, ужин, от лейтенанта Звягинцевой, персонально, - Кузин ехидно улыбнулся.
- И что же у нас на ужин, Коля.
- Точно не знаю, но что-то тяжёлое.
- Так разворачивай, пировать будем.
- Разворачивай сам, для тебя Лидия Фёдоровна старалась.
- Коля, не строй из себя обиженного, не люблю. Прекрасно знаешь, не мо-гу встать.
- Слушаюсь, товарищ...
- Брось, в самом деле, хорош. Есть охота, правда голодный.
- Ладно, - проговорил ефрейтор, начал неуклюже, одной рукой, медленно разворачивать свёрток из вощёной бумаги.
На тумбочке появились увесистый кусок отварной говядины, пол палки, нормальной на вид, колбасы, хлеб, соль, лук, парочка красных помидоров.
- Ты посмотри, Николай, только глянь, настоящее пиршество, королевский ужин.
- Поминки будут знатные, - уныло пробормотал Кузин.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю. Стоял у входа, ждал, когда уйдёт. Всё слышал. Она меня не пере-носит, да и, чего скрывать, многие не любят.
- За что?
- Понимаешь, как бы рассказать? В общем, обидел я человека у всех на ви-ду.
- Ну и зря, Коля.
Поминкам не суждено было состояться. В ночном небе застрекотал верто-лёт. Через несколько минут он приземлился где-то рядом, в расположении гос-питаля. За ним второй, третий.
- Раненых привезли, - сказал Кузин. Поздновато сегодня. Пойду, посмот-рю, разузнаю, что произошло. На вот, пока, жуй. - Кузин сделал бутерброд, пе-редал мне. - Скоро вернусь.
В палатке наступила тишина.
- Олег, как дела, браток?
- Ничего, только болит очень, надо было попросить Лиду, насчёт обезбо-ливающего.
- Вот придёт и скажи. Молоко как, провалилось?
- Провалилось. Бурчит теперь в животе. Бурчит, журчит и булькает.
- Правильно, так всегда бывает, когда попа хочет сказать пук, это в том случае, если не знает иностранных языков.
Мы оба рассмеялись.
Пришёл санитар, парнишка крупных размеров. Он сообщил.
- Лидия Фёдоровна прийти не сможет, принимает раненых. Вот, просила передать. - Санитар вынул из-под полы белого халата мензурку, граммов на две-сти. - Только уберите, от греха подальше.
- Хорошо, - сказал я - поставь на тумбочку. А может, сам потянешь?
- Почему бы и не потянуть? - широко улыбнулся санитар.
- Так пей, чего стоишь?
Мед брат подошёл к тумбочке, вынул мензурку, отлил из неё в кружку. За-пить можно?
- Валяй.
- Тогда, будем, мужики. Поправляйтесь. - Залпом выпил, запил компотом и направился к двери.
- Да подожди ты, - запротестовал я - помчался. Закуси и расскажи, откуда раненые.
- Я пока ни чего не знаю. Будем выгружать, выяснится. - Санитар взял ку-сочек мяса, положил на хлеб и ушёл.
Тем временем, за брезентовыми стенками послышались голоса. Видимо, началась непосредственно выгрузка. Вернулся Кузин, уселся на кровать, начал рассказывать.
- Из Горного восемь человек привезли, шестерых из второго батальона.
- Наши, - вслух, подумал я. - Кого угораздило? Много раненых? Попёр "дух". Хорошего мало.
Пришла сестра-хозяйка, принесла бельё, начала застилать постели.
- Скоро у вас появятся соседи, - сообщила женщина. - Тяжёлых много.
- Тяжёлых - это плохо, - отозвался Олег.
- Николай, давай помянем Андрея, парня Лиды. Она говорит, убили его здесь, где- то в горах.
- Давай, - поддержал Кузин.
- Спирт в тумбочке.
- Сергей, давай лучше водки из моей фляжки. Полегче и голова завтра не будет тяжёлая.
- Наливай, - согласился я.
Кузин разлил по кружкам. Молча выпили, стали неспешно закусывать.
- Смотрю, неплохо ты пристроился, парень, - неожиданно заявил ефрей-тор. - Ужин, душевные разговоры, до слёз. А знаешь, за Лидкой у нас весь гар-низон бегает, прямо-таки, через одного ухлёстывают. Она их отшивает, на вер-сту к себе не подпускает. А тут вдруг, откуда ни возьмись, появляется раненый боец. И всё, раскисла девка. Сразу спирт в постель. За нею, знаешь, какие офице-ры ухаживают? О-го-го. В следующий раз придёт, мигни, я Олега из палатки унесу, мешает.
Я опешил от неожиданности таких слов. Лишь через несколько мгновений нашёлся. - Дурак ты, Кузя, причём законченный. Пшёл вон, убирайся, дебил, и закрой пасть. Чтобы тебя ни когда не видел. - Негодованию не было предела. - Давай, давай, собирай вещички и проваливай в дальний угол, или, лучше, в дру-гую палатку, подлец. Самострел хренов.
- Что? Самострел? Да я сейчас удавлю тебя, хромоножка несчастная. - Он встал, грозно навис над моей кроватью. Его здоровая правая, начала медленно подниматься, пальцы судорожно сжимались, будто щупальца спрута. - Я сейчас покажу самострела...
- Ах ты, гнида, - что было мочи, заорал я, стараясь криком отпугнуть от-морозка. - Клянусь, поднимусь с кровати, пристрелю, как бешеного пса.
В это время на выручку пришёл Олег. Хорошо поставленным, командир-ским голосом, приказал.
- Отставить, ефрейтор. Вы что себе позволяете. Буду первым свидетелем полевого трибунала.
- И тебя придушу, вонючка, - отрешённо произнёс Кузин и, как-то нервно, захихикал.
- Хорошо, - рассудительно сказал на это Олег. - Давай, действуй, пользуй-ся нашей беспомощностью, подонок.
- Погоди, передавлю, как котят и к "духам", только меня видели.
Не известно, чем бы всё закончилось, не окажись поблизости, по счастли-вому для нас стечению обстоятельств, санитар, заходивший в палатку накануне, приносивший спирт от Лиды. Заслышав крики, он ворвался в палатку. Сообра-зив, в чём дело, двинул Кузину прямо в ухо. Поскольку кулак у санитара был приличных размеров и силёнкой бог его не обидел, получилось неплохо. От та-кого удара, ефрейтор Кузя перелетел через кровать, ударился головой о тумбоч-ку, засучил ногами и притих.
- Что тут у вас, хлопцы?
- Да так, ни чего, развлекаемся, - ответил я. - Присядь, отдохни немного.
Санитар сел на свободную кровать, рядом со мной.
- Ну-ка покажи кулак.
Братишка милосердия сжал пальцы, протянул руку.
- Слушай, ты не убил его, случайно? - спросил я, разглядывая кулачище.
- Может и убил. Мы его тут все знаем, поганый человек.
- Звать тебя как?
- Лёха, а чего?
- Ни чего страшного. Призывался откуда?
- С Кубани я. Из-под Кущёвской. Есть такая станица, красивее нет.
- Ну, ты даёшь, земляк. Я тоже Кубанский, из Краснодара.
- С самого Краснодара?
- Да, с самого.
Парень засмеялся и сказал.
- Горожане. Понятно, до нас ездят по коноплю. Мы их ловим и стрижём под Котовского. Ну, тогда я пошёл. Этот гад ещё долго отдыхать будет. Вдруг что, кричите громче. Приду, добавлю, дам по мордам. - Санитар ушёл.
Первым начал смеяться Олег, потом присоединился и я. После пережито-го, смех действовал благотворно.
- Ой, больно, - сквозь хохот, причитал Олег. - Последние кишки сейчас ра-зорвутся. Ну и Лёха, ну и парень. Настоящий боец, не хотел бы попасть на разда-чу под его руку на раздачу.
Оглушённый начал приходить в себя, зашевелился. Сначала ощупал голо-ву, затем, охватив её обеими руками, на стариковский манер, начал раскачивать-ся из стороны в сторону. Ему было больно. Потом, с видимым трудом, встал и понуро, с чумным видом, побрёл на выход. За палаткой Кузина стошнило.
- Сергей, ведь он его контузил. Сотрясение, как минимум.
-Да, ты б видел кулак у мальчика. Не кулак, кувалда. - Мы смеялись опять. Раскатисто, от души.
Через некоторое время, привезли первого раненого. Перебинтованы голо-ва, грудь. Дышал тяжело, с хрипом. Находился в бессознательном состоянии.
- Тяжёлый, - сказал санитар. - Пока присмотрите, мужики. Начнёт зады-хаться, орите, что есть мочи, зовите на помощь.
Потом, принесли сразу двоих. Одним из носильщиков оказался Лёха. Он подмигнул, когда уходил, задержался.
- Тебя зовут Сергей?
- Да.
- Вчера резали, без наркоза?
- Резали.
- Ну, даёшь. Я бы чокнулся, наверное. Больно было, да?
- Да, больно.
- А как терпел?
- Вот так и терпел, Лёха.
- Вон, хлопцев с наркозом режут. Ревут, как быки. Слушай, Серёга, у тебя ещё спирт есть?
- Да, возьми в тумбочке.
- Понимаешь, нам старшая сестра на приёмке раненых всегда наливает, для храбрости. Сегодня её нет, почему, не знаю. Так что, не обижайся. Там страшно, кровь там. Сколь служу, ни как не могу привыкнуть. Не по себе становится.
- Пей, чего оправдываться, понимаю.
- А этот где, потерпевший?
- Не знаю, недавно блевал за палаткой.
- Вот это я его зацепил, будет знать, гад. Он что, и вправду хотел тебя по-бить?
- Придушить хотел.
- За что?
- Лиду поливать грязью начал. Вот я и поставил его на место, ему не по-нравилось.
- Знал бы, Сергей, на какую девушку язык распустил. Давно надо было морду набить. Живёт же такая пакость на свете.
Лёха одним глотком опорожнил кружку, отрезал ломтик колбасы.
- А про Лиду плохого не думай, нормальная девушка она, только замкну-тая какая-то. Ладно, ран больной, отдыхай, я пошёл носить дальше.
Уснуть в ту злополучную ночь так и не смог. Дневной сон всё перебил. Долго, почти до утра, носили раненых. Бедные ребята, кто-то стонал, кто скри-пел зубами, каждый переносил страдания по своему. Медбрат, между делом, до-пил спирт из тумбочки, но по нему не было заметно, здоровый малый, только щёки налились румянцем.
Утром, когда уже рассвело, пришла Лида, присела на облюбованный краешек кровати. Под глазами тёмные круги, спина скорбно ссутулена.
- Да, ночка не из лёгких. За ночь четырнадцать операций. Недавно позво-нили, летят, везут ещё пятнадцать человек раненых. Снова обострение боевой ситуации, нападения на блокпосты, взрывы на дорогах. Надо думать, началось. Это уже много, в АН двенадцатый не поместятся, ИЛа семьдесят шестого сажать будут. Вот и улетишь в Россию в нормальный госпиталь, в стационар. А нам ос-таваться, здесь куковать. Ни чего, перезимуем. Да, скажи, Андрея помянули?
- Помянули, спасибо за ужин.
- А что случилось ночью, что за скандал?
- Ни чего особенного, уже и забылось давным-давно. Проехали, а что?
- Лёха Пожидаев рассказывал ребятам, слышала краем уха.
- Ерунда всё, Лида. Кстати, как там наш боевой хирург, Владимир Петро-вич?
- Так же, как и все. Падает от усталости, но не сдаётся. Ладно, Серёжа, пошла я, отдыхать после ночи. Прилягу на часок, другой. Совершенно нет сил. Бывай.
Ночь была нелёгкая. День начинался не лучше. Раненые стонали, метались в бреду, кричали. Две, дежурившие в палате, медицинские сестры не успевали ухаживать за всеми. Выбрав момент, подозвал одну из них, попросил снотворно-го. Она принесла. Через пол часа я уже спал.
Проснулся за полдень. Обед на тумбочке, но вот незадача. Попробовал приподняться, боль прострелила ноги, закружилась голова. Откинувшись на по-душку, немного полежал, боль отпустила. Это ободрило меня. Повторил попыт-ку. С грехом пополам, всё-таки сел на кровати. Для поддержки сил организма, питаться необходимо. А силы сейчас нужны. Потом была перевязка. Принепри-ятнейшая процедура. Особенно досталось, когда снимали бинт с головы. Не-смотря на всякие примочки, бинт не хотел расставаться с раной, прилип. И когда сестра, пожилая женщина, начала осторожно отнимать его от головы, я резко дёрнулся, чтобы не затягивать удовольствие. Было больно, но бинт отделился от раны вместе с запекшейся кровью. Началось кровотечение.
- Ну, зачем так, сынок? - с укоризной в голосе сказала сестра. - Теперь по-пробуй, останови кровь.
- Не хотел мучиться, не обижайся, мать, если не так.
- Не обижаюсь я. Но зря, тебе же больно, сынок.
- Ни чего, переживём.
После обеда и перевязки, почему-то устал. Мертвецкий сон опутал созна-ние, я провалился в небытие.
Разбудила Лида.
- Проснись, солдатик, день-деньской спишь. Проспишь всё царство небес-ное. Уже третий раз захожу - без задних ног. Теперь, слушай внимательно. Са-молёт будет сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром. Полетишь курсом на Ташкент, там распределитель-пересылка. Проси сразу, пусть доставят к глав-ному врачу. Говорят, мужик нормальный. Вот и объясни ему все обстоятельства, скажи, хочу ближе к дому. Думаю, поймёт. Наверняка знаю, на юге раненых принимают госпитали военных округов, Волгоградский и Ростова-на-Дону. На-стаивай на отправке в Ростов. Госпиталь там хороший, бывала, практику прохо-дила, именно в хирургии. Заведующий отделением Бердоус Виктор Васильевич. Полковник - хирург от бога. Напомни мою фамилию, ему лично, если доберёшь-ся до Ростова. Вот, я записала свой домашний адрес и телефоны. Возникнут проблемы, повторяю, любые проблемы, без ложной скромности обращайся, по-могут. Обещаешь?
- Обещаю, Лида. Скажи, за что мне такая милость?
- Помолчи, Сергей. Сама не знаю, почему, но ты мне не безразличен. Мало таких ненормальных встречала. И ещё, спасибо, Серёга, что вступился за мою честь перед подлецом.
- Лида, скажи, откуда узнала?
- Как тебе ответить? У нас здесь похоже на маленькую деревню. На одном конце не успел сделать, на другом уже обо всём знают со всеми подробностями.
- Да, дела. Очень мне интересно, где теперь находится прохвост Кузин, не повесился, случаем?
- О чём ты? Паршивые люди всегда дорожат своей никчемной жизнью. Ни когда, ни чего над собой не сделает. Кишка тонка. Слышала, отирает углы в ка-раульном помещении. Бомжует. Теперь последнее, Серёжа. Обещай написать. Адрес полевой почты, там же.
- Хорошо, Лидуся, напишу. Буду помнить, есть такая девушка "Лида". Ты только не раскисай, держись. Моя добрая, моя хорошая, не переживай сильно. Будет и на нашей улице праздник. Всё образуется в лучшем виде.
- Хорошо, Серёжа, буду стараться. Теперь, мне пора, служба. Перед от-правкой на аэродром, забегу попрощаться. Договорились?
- Договорились...
День, долгий, тягучий, близился к завершению. Ран больных на террито-рии эвакогоспиталя набралось изрядное количество, палаты практически запол-нены. Мед персонал сбивался с ног. Все, и раненые, и медицина с нетерпением ждали отправки. И вот, час настал. По одному, по два загружали в санитарный транспорт, отправляли на аэродром. Время тянулось медленно. Во все глаза я высматривал Лиду. Настал мой черёд, но она так и не появилась. Уазик - мед помощь, с красным крестом и мигалками на крыше, в считанные минуты доста-вил нас к самолёту. Огромный транспортник, ИЛ-76, стоял поодаль от взлётной полосы, широко разверзнув вход в нутро. Санитарные машины с разбегу въез-жали внутрь, там избавлялись от нас. Меня, прямо на носилках, установили по-среди грузового отсека. Машины всё прибывали и прибывали. Ходячих рассажи-вали вдоль бортов, лежачих раскладывали, прямо на носилках, посредине грузо-вого отсека самолёта.
Напоследок удалось повидаться с мед братишкой Лёхой. Он подошёл и просто, без кривляний, пожал мне руку. - Желаю счастливого пути.
- Землячок, почему Лида не пришла? - задал единственный вопрос я.
- У неё операция за операцией, - услышал в ответ. - После обеда, пока ты спал, доставили большую партию раненых, - сообщив такое, Лёха улыбнулся и продолжал, - Видел, сегодня "героя", который вас придушить хотел. Идёт на-встречу, как ни в чём не бывало, но рожу воротит. Надменный такой, это он умеет, притворяется, гад. Когда поравнялись, я цыкнул на него, видел бы ты, как он убегал, пятки сверкали. Ну не зараза, наверное, в штаны наложил. В другой раз ещё пугну.
На этом мы и распрощались с добрым молодцем, богатырём от медицины, братишкой Алексеем.
"Не пришла, так не пришла, понять можно" - с сожалением подумал я. Не хотелось так просто расставаться, надо бы повидаться на прощание. Но ни чего не поделаешь, служба есть служба, она, прежде всего.
Интересный произошёл случай, заставивший поразмышлять, благо делать больше было не чего. Нежданная встреча с девушкой-землячкой за много тысяч вёрст от родного дома, событие само по себе незаурядное. Если здесь, где гос-подствует шайтан, повстречался нормальный человек, приятно вдвойне. Особых, плотских желаний, тем более намерений не возникало. Какая плоть, какие наме-рения в моём положении. Желания? Сколько угодно во сне, ночью. На яву, они из области фантастики.
По всем законам природы, ей бы детишек рожать, подобных себе и счаст-ливчику мужу. Воспитывать, обучать достойным манерам и правде жизни с тем, чтобы дети со временем выросли и превратились в обычных порядочных людей. А оно, видишь, как, жизнь у человека складывается, по иному, не так, как хоте-лось бы. Круто заворачивает судьба-судьбина. Увы, к великому сожалению и разочарованию, попала под влияние хирурга. Специалист он, конечно, хороший. Но идеология? Она, в общих чертах, понятна, прозрачна, но попахивает душком. В моём понятии нет разницы, какой ты национальности. Ты представитель пле-мени землян, планеты, принадлежащей всем вместе и по отдельности, каждому члену сообщества. И значимость каждого индивидуума определяется ни в руб-лях, ни в долларах. На оценочных знаках должны быть отчеканены меры разума, чести, порядочности. Наверняка знаю - прав. Но это моё личное мнение, которое может не совпадать с общественным.
Ну, да ладно, не пришла, так не пришла.
По окончании загрузки, самолёт порулил до взлётной полосы. Развернулся, занял стартовую позицию. Взревев мощными двигателями, разогнался, взлетел курсом на большую землю.
На этом закончилась моя эпопея "С автоматом наперевес". Всё. Прощайте чужие скалистые горы, плодородные долины. Прощайте ребята, боевые товари-щи. Если что и было не так, не держите зла, если случалось, было не по дурному умыслу. Что ожидает меня впереди? Кто знает? Время покажет, остаётся ждать и надеяться на лучшее. Больше года молодой, цветущей жизни осталось на чужби-не, неизвестно, зачем? Многое пришлось пережить хорошего и плохого. Но жа-леть не стану ни когда, ни за что. Сказать словами поэта: "Таких две жизни за одну я променял бы, если мог...". Естественно, ни чего подобного делать не стал, иначе, внукам рассказать было бы нечего на старости лет.
В Ташкент прилетели душной, тёмной ночью. Не смотря на поздний час, встречали нормально. Моментально был организован транспорт, без промедле-ния доставивший нас в госпиталь. Первым делом, накормили, как сейчас помню, вкусным узбекским пловом, затем уложили спать. Едва голова коснулась подуш-ки, навалился беспробудный сон.
Наутро началась проза госпитальной жизни. С утра перевязка, затем обход. Медики тщательно осматривали каждого вновь прибывшего. По результатам ос-мотра, распределяли ран больного в то или иное лечебное учреждение страны. Мне, будем говорить, повезло, направили в Ростов. Во-первых: поближе к дому; во- вторых: там, говорят, хирургия на высоте. Дело за малым. Оставалось дож-даться, пока наберётся нужное количество пассажиров на рейс до города на реке Дон. Раненых в пересыльный госпиталь прибывало много, команда набралась довольно скоро. Через день мы стартовали бортом Аэрофлота.
Ростов-папа встречал нас хмуро. Моросил мелкий, осенний дождик. Было довольно прохладно, середина октября.
И вновь госпиталь. Снова осмотры-досмотры, всестороннее изучение и те-ла и документов раненого. В результате такой экспертизы я и оказался в палате, где сейчас и нахожусь на излечении. Не стану рассказывать, как брали анализы, всякие там рентгены, это довольно утомительно. Целая неделя ушла на, такого рода, процедуры.
Рядом со мной, с моей великолепной кроватью расположился "Попрыгун", невысокого роста паренёк по имени Гена. Ему ампутировали ногу, почти до ко-лена. На костылях он ни как не может научиться ходить, а может, не хочет. Впрочем, какая разница. Скачет по палате на одной ноге зайцем. Отсюда и "по-прыгун". На прозвище не обижается, чего ради. В моём случае выступает в роли эксперта. Выслушивает информацию о событиях, предшествующих моему при-бытию сюда. Оценивает их, выдаёт прогнозы. Они, прогнозы эти, не в мою поль-зу. Я прогоняю "попрыгуна" в коридор, когда становится совсем невмоготу, он особо не возражает, и на том спасибо. А сердечко, помимо воли, тревожно за-мирает, завтра операция. Пусть будет то, чему быть суждено.
Ладно, на этом, пока всё. Буду закругляться. У тебя, наверное, терпения не хватит, читать такие, бесконечно-длинные, письма.
Жму руку. Жду ответа, а лучше всего, приезжай ко мне в гости. Взял бы в выходной день билет на самолёт. Один час и десять минут и ты здесь.
Все расходы на дорогу и прочее беру на себя, недавно получил жалованье плюс за ранение, да набежало ещё по всяким статьям. Сумма довольно прилич-ная. Надумаешь, сообщи. Буду ждать. Сергей.
PS. Коля, просьба. Не сообщай домой. Не хочу огорчать ни кого, особенно маму и Наташу-Наташеньку. Знаю, бросят всё и приедут. Примчатся и начнутся слёзы да причитания. Терпеть не могу.
Ладно, Коля-Николаша.
Всего хорошего.
Жму руку.
Возможно, до скорой встречи.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Сергей Соловьев: ПИСЬМО ДРУГУ. Повесть.
26.03.04 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(115): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|